Текст книги "Сокровище Голубых гор"

XII. Белый король

У полинезийских людоедов, подобно европейцам, китайцам, индусам и некоторым африканским племенам, тоже существуют тайные общества с особыми ритуалами и символикой. Но в то время как подобные общества у культурных народов почти все носят политический характер, у африканцев они преследуют лишь частные цели – защиту личной безопасности и имущества своих членов.

Тайное общество у племен, населяющих Новую Каледонию, также преследует только личные цели. О политике эти дикари и понятия не имеют. Общество это носит название дук-дук, по имени воображаемого блуждающего духа, будто бы призывающего всех туземных подростков, достигших двенадцатилетнего возраста, к тайному объединению.

Посвящение в члены общества происходит следующим образом. Молодому дикарю сообщают, что дук-дук приказывает ему явиться в такое-то время на такое-то место. Он отправляется туда в сопровождении всех своих родственников и друзей, под оглушительную трескотню деревянных барабанов и пронзительные крики провожатых, посредством чего дук-дук предупреждается о приходе его нового избранника.

Сборище обыкновенно происходит в укромном уголке леса, под сенью вековых деревьев. Из дупла одного из этих великанов растительного царства, внутренность которого может вместить целый десяток людей, выходит какое-то фантастическое чудовище в замысловатом головном уборе огромных размеров и безобразной карикатурной маске из древесной коры. Чудовище пускается в дикую, бешеную пляску, гремя привязанными к поясу черепами съеденных врагов, при этом оно всячески ухищряется прикоснуться к новопосвящаемому, который, предупрежденный заранее, старается не допускать этого; в противном случае он, по поверью, тут же или вскоре должен умереть.

Церемония посвящения этим и ограничивается. Выдержав испытание, новопосвященный узнает символ общества, потом угощает всех собравшихся и таким образом становится полноправным членом этого общества и может рассчитывать на его помощь во всех затруднительных случаях своей жизни.

К обществу могут принадлежать представители различных племен, даже враждующих между собой. Когда членам этого общества приходится встречаться на поле сражения и один из них бывает ранен, то, если он докажет победителю, что принадлежит к обществу дук-дук, его, вместо того чтобы добить и съесть, стараются вылечить и потом отпускают в родное селение, а если он умрет, тело его с почестями отправляют туда же для погребения.

Самый символ дук-дук хранится только у вождей, принадлежащих к обществу; эти вожди объявлены табу, то есть священными и неприкосновенными, как самый символ. У них хранится и знамя общества. Различные племена имеют и различные символы, обладающие, однако, одинаковой силой.

По странной случайности племя людоедов нуку, направленное Рамиресом против Ульоа и его спутников, принадлежало к обществу дук-дук, символом которого служили три ноту. Поэтому можно представить себе, какое впечатление должен был произвести вид этого символа в руках Ульоа на тех, которые собирались убить капитана и всех его спутников.

Дикарь, украшенный серьгами, подошел к Ульоа и почтительно сказал ему на наречии племени крагоа:

– Белый вождь, приказывай. Все племя нуку будет повиноваться тебе, потому что ты имеешь табу.

– Хорошо, – произнес Ульоа. – Прежде всего скажи мне, почему ты со своими людьми находился на стороне моего белого врага?

– Потому что этот белый показал нам такое же, как и у тебя, табу и мы не могли ослушаться его. Наш старый вождь, у которого я был помощником, вздумал было сказать слово против того белого, но тут же был убит молнией из такой же вот палицы, – и он указал на карабин Ульоа. – После этого белый сам себя объявил нашим вождем и сказал, что он – Дух моря. К тому же сопровождавшие его воины племени кети угрожали истребить нас всех, если мы не подчинимся белому вождю. Мы были так напуганы всем этим, что не посмели даже отомстить за смерть нашего вождя.

– Где же теперь кети? – спросил Ульоа.

– Вчера куда-то ушли.

– Но, быть может, скоро возвратятся?

– Этого не могу сказать тебе, великий вождь, – не знаю, – тоном сожаления проговорил нуку.

– Если они возвратятся с враждебными намерениями, то я буду защищать тебя и твое племя, – заявил Ульоа.

– Благодарю тебя, вождь, – отозвался дикарь. – Я вижу, что ты – великий воин, потому что не побоялся убить нашего самозваного вождя, значит, твое обещание защищать нас против наших врагов кети – не пустые слова. Просим тебя быть великим вождем всего нашего племени, но не самозваным, как тот, а по нашему собственному желанию.

– Вот тебе и раз! – со смехом вскричал Ульоа, оборачиваясь к своим молодым спутникам. – Нежданно-негаданно я вдруг попадаю в вожди, то есть, собственно говоря, в короли дикарей.

– Как! Разве они предлагают вам корону? – в один голос спросили удивленные молодые люди.

– Да, нечто в этом роде. Племя нуку предлагает мне быть его великим вождем, то есть неограниченным властителем.

– Ну и что же, вы отказались?

– Нет. Нужно обдумать это неожиданное предложение… Но представить только себе: я – король людоедов!

– Так что же из этого? – возразил Бельграно. – Наш отец был ведь королем племени крагоа, почему же вам не сделаться королем нуку?

– Так вы советуете мне принять это предложение?

– Конечно! Ведь нужно иметь в виду, что нам необходима сильная помощь для того, чтобы вырвать наше сокровище из рук негодяя Рамиреса. На его стороне остались кети, а у нас будут нуку и крагоа, следовательно, наши шансы в борьбе с ними будут сравнительно уравновешены, несмотря на то что у него есть белые помощники, которых у нас нет… Кстати, нам необходимо скорее выручить Ретона и Эмилио.

– Да, да, это наша главная обязанность! – подхватил Ульоа. – Хорошо, сейчас посоветуюсь с нашими темнокожими друзьями, а потом, благословясь, и перейду, по примеру Цезаря, Рубикон.

И он обратился за советом к канакам. Оба дикаря, в свою очередь, горячо стали уговаривать его не отказываться от предложения нуку.

– Я согласен быть вашим вождем, – громко объявил он, обернувшись к нетерпеливо ожидавшим его ответа представителям племени нуку.

Услышав это, дикари пришли в неистовый восторг и, в честь этой великой радости, тут же предложили устроить пилу-пилу, а потом съесть убитого их новым повелителем самозваного вождя. Но Ульоа поспешил отговорить своих новых подданных от такого намерения, строго объявив им, что белые не могут допускать при себе ничего подобного из опасения прогневать «духов моря и гор».

От такого разочарования лица дикарей несколько вытянулись, но делать было нечего: воля вождя была непреложным законом. Со вздохом сожаления нуку оставили лакомую закуску крысам, кишмя кишевшим на острове.

Во главе со своим новым властителем, выслав вперед разведчиков с приказанием высмотреть, нет ли на пути засады, нуку двинулись через лес по направлению к югу, освещая дорогу – наступил уже темный вечер – факелами из ниаули.

Два часа с лишком продолжался переход по запутанным тропинкам девственного леса. Наконец отряд выбрался на обширную поляну, окаймленную высокими ниаули, под сенью которых ютились небольшие хижины, сплетенные из ветвей одного гибкого дерева, обмазанные тиной и покрытые широкими пальмовыми листьями. Каждая из хижин была очень ловко прилажена к стволу дерева, служившему ей надежной опорой.

Ответив на окрики ночных сторожей, отряд в глубоком молчании вступил в селение, обитатели которого мирно спали. Нового вождя и его спутников провели к хижине, отличавшейся от других гораздо большими размерами и окруженной с трех сторон крепким палисадом; четвертая сторона примыкала к четырем ниаули.

– Вот твое жилище, великий вождь, – почтительно проговорил старший дикарь, вводя Ульоа с его спутниками в хижину. – Завтра будем праздновать твое избрание большим пилу-пилу. Канаки, если пожелаешь, могут остаться при тебе. Спокойной ночи!

Когда он удалился, путешественники стали с любопытством осматривать при свете двух оставленных им факелов свое новое помещение. Оно оказалось очень просторным и довольно чистым. На полу были постланы пестрые, искусно сплетенные из мягкой морской травы циновки, служившие постелями. По стенам были расставлены большие глиняные сосуды со свежей водой и разными отборными плодами. У задней же стены, образуемой стволами четырех деревьев, красовалось нечто вроде большой вазы, наполненной черепами съеденных на пилу-пилу врагов.

Подкрепившись кокосовым молоком, усталые путешественники тотчас же улеглись спать. Канаки с Гермозой устроились около входа. Все сразу заснули.

Рано утром они были разбужены страшным шумом. Оказалось, что перед хижиной белого короля собралась толпа его новых подданных и раздается оглушительный треск барабанов. Вслед за тем отодвинулась циновка, заменявшая дверь, и в хижине появился тот же помощник великого вождя в сопровождении нескольких подростков, несших большие корзины, из которых распространялся аппетитный запах.

Это было угощение, подносимое от имени всего племени новому белому вождю. Ульоа милостиво принял его и пригласил своего помощника разделить с ним трапезу. Тот, видимо, был очень польщен этим, хотя со свойственной всем дикарям сдержанностью ничем не выдал своих чувств.

Угощение состояло из отлично поджаренных поросят с гарниром из каких-то крупных кореньев, походивших видом на свеклу, с довольно вкусной сладкой мучнистой мякотью. Кроме того, была принесена крупная рыба, поджаренная с плодами хлебного дерева, и огромная глиняная бутыль капе.

Завтрак состоялся под невыносимую для белых трескотню барабанов, требовать прекращения которой никто не решался из опасения обидеть дикарей, привыкших чествовать своих новых вождей именно таким образом.

Поросячье и рыбное жаркое оказались очень вкусными, а капе, помимо своего хотя и своеобразного, но довольно приятного вкуса, отличалась такой крепостью, что Педро, только отведавший ее, почувствовал сильное головокружение, а «король», уже привыкший к такого рода напиткам, пришел в самое веселое настроение.

После завтрака Ульоа устроил совещание, на котором обсуждалось, как освободить боцмана с юнгой и как бороться с Рамиресом за сокровище умершего Фернандо де Бельграно.

– Прежде всего мы должны хорошенько узнать, какими силами располагает наш противник, – говорил Ульоа.

– Сначала мы просили бы вас, дон Хосе, разузнать все подробности, касающиеся нашего покойного отца, – возразил молодой Бельграно. – До сих пор мы не успели сделать этого, а теперь, по-моему, это вполне удобно.

– Ах да! Вы правы, дон Педро, – согласился Ульоа и, обратившись к Математе, тоже вместе с братом получившему хорошую долю угощения, спросил: – Так ты хорошо знал великого белого вождя своего племени?

– Да, вождь. Я был одним из его друзей, как он сам называл меня.

– А давно он умер?

– Шесть лун тому назад.

– Что было причиной его смерти?

– Удар копьем во время битвы с тонгуинами. Он убил их вождя и потом сам был смертельно ранен.

– А каким образом он сделался вашим вождем?

– Его большая крылатая лодка была разбита бурей. Все его люди утонули, и он один был выброшен на берег, близ Балабио. Там, где большая река Диа. Мы нашли его чуть живого…

– И не съели? – удивился Ульоа.

– Мы не могли этого сделать, вождь. Наши волшебницы незадолго перед его появлением предсказали, что на наш остров скоро прибудет белый, сын солнца и моря, который принесет всему нашему племени большую пользу. Мы поняли, что это и есть тот самый белый, которого принесло нам морем, и так как были в то время без вождя, – он за четверть луны до того был взят в плен и съеден тонгуинами, – то мы и выбрали посланного нам духами белого своим великим вождем.

– И он у вас пользовался почетом?

– Да, вождь, очень большим почетом, потому что он принес нам много пользы. При нем наше селение сделалось самым большим и безопасным на всем острове, и мы поем песни, сложенные нами в честь нашего великого белого вождя.

– Он принадлежал к обществу дук-дук?

– Да, он один и имел великое табу.

– А почему же он бросил в море несколько списков с табу, если они имеют такое большое значение?

– Он всегда со слезами говорил, что у него далеко за морем, там, где восходит солнце, остались дети…

– Бедный папа! – взволнованно воскликнула девушка, когда Ульоа перевел ей слова дикаря.

– И вот, – продолжал Математе, – когда наш вождь почувствовал приближение кончины, он приказал заделать дук-дук в маленькие бочки и бросить их в море. Он говорил, что море донесет их до его детей.

– И он не ошибся: море действительно принесло дук-дук его детям, – сказал Ульоа. – Вот его дети, – продолжал он, указывая на молодых людей. – Они явились сюда за золотом, собранным для них отцом, если оно только еще цело.

При этих словах Ульоа на лице канака выразилось полное изумление.

– Разве желтые камни нашего великого вождя так нравятся его детям, что они не побоялись явиться сюда за ними из-за моря? – воскликнул он.

– Это им приказал сделать их отец, – с невольной улыбкой ответил Ульоа, не входя в дальнейшие объяснения. – А много было собрано им этих камней? – не без любопытства спросил он.

– Много, вождь. Одна из пещер Голубых гор почти вся наполнена ими. Наш покойный вождь складывал камни в эту пещеру понемногу, потом перед своей кончиной наложил на нее табу, чтобы никто, помимо его детей, не мог проникнуть в пещеру.

– А где находится эта пещера?

– На реке Диа, в высокой горе, на самой вершине которой лежит тело нашего великого вождя.

Узнав от дикаря все эти подробности, Ульоа отпустил его.

– Мои дорогие друзья, – обратился он к молодым людям, – сокровище вашего покойного отца действительно существует. Нам стоит только пойти и взять его, не связываясь даже с Рамиресом.

– А как же быть с Ретоном и Эмилио, дон Педро? – прервал молодой человек. – Нельзя же оставить их на произвол судьбы, или, вернее, дикарям.

– Разумеется, мы не покинем острова без них, – поспешил ответить Ульоа. – Каким бы то ни было способом постараемся выручить их из рук людоедов. Теперь у меня целая армия подданных, и я этим воспользуюсь. Освободим старика-боцмана и потом потолкуем с Рамиресом. У меня уж и план готов.

– А в чем именно он состоит?

– А вот в чем. У Рамиреса есть судно, а у нас нет даже лодки. Да в ней все равно не добраться до Америки. Поэтому нам прежде всего необходимо завладеть его судном. Кстати, это лишит негодяя возможности ускользнуть от нас с сокровищем, если он успеет добыть его раньше нас. Часть экипажа «Эсмеральды», наверное, осталась на корабле. Постараемся захватить всех врасплох. Тогда мы можем потолковать с Рамиресом по-своему. Конечно, этот план довольно труден, но не безнадежен, и нам нужно во что бы то ни стало привести его в исполнение.

– Но каким же образом мы будем приводить в исполнение ваш план, дон Хосе, когда не знаем, где находится «Эсмеральда»? – заметил молодой Бельграно.

– Это будет нетрудно узнать, – возразил Ульоа. – Я пошлю разведчиков в селение кети, и они доставят нам необходимые сведения. Завтра мы займемся освобождением Ретона, а сегодня позвольте мне потешить моих новых «подданных», то есть отпраздновать свое, так сказать, «вступление на престол».

Вечером все племя под руководством своих старейшин устроило в честь своего нового вождя великолепное пилу-пилу – торжественное празднество с музыкой и плясками.

Подобно другим первобытным народам, островитяне Тихого океана питают особую страсть к ночным пляскам. Пляски дикарей очень разнообразны, но самые оригинальные наблюдаются у новокаледонцев. Они обыкновенно происходят на лесной поляне, окруженной со всех сторон густым кустарником, нарочно посаженным для этой цели. Когда все соберутся, по знаку одного из старейшин выскакивает кучка самых искусных танцоров с лицами, разрисованными ярко-красной и черной красками. За танцорами с невообразимым шумом и гамом появляется целая толпа барабанщиков и флейтистов с музыкальными инструментами, сделанными из берцовых костей съеденных врагов.

Сама пляска состоит в бешеном кружении, размахивании руками и топанье ногами, причем все эти движения сопровождаются громким гиканьем и пронзительным присвистом танцоров. Под конец выступает танцор-солист, совершенно обнаженный, но в чудовищной маске и украшенном разноцветными перьями парике из волос, снятых с черепов убитых врагов. Приветствуемый и поощряемый веселыми криками зрителей, танцор скачет, прыгает, вертится как сумасшедший, затем вдруг с непостижимой быстротой куда-то исчезает, словно проваливается сквозь землю.

Такие балы обыкновенно заканчиваются пиром, главное лакомство на котором составляет человечье мясо. Но так как Ульоа выразил полное отвращение к такому угощению, то дикари на этот раз скрепя сердце избавили нового вождя от этого лакомства и взамен предложили ему ужин вроде утреннего завтрака. После чего дикари с особенными почестями проводили своего вождя и его спутников до их жилища, потом и сами разошлись по своим хижинам.

Но если бы этому вождю пришло в голову некоторое время спустя пройтись по лесу, он застал бы всех старейшин и других почетных лиц племени весело пирующими над останками убитого им посланного Рамиреса, полусъеденное тело которого им удалось отбить от целого полчища крыс.

XIII. Муравьиная пытка

На другой день, вечером, небольшой отряд воинов нуку под предводительством дона Хосе и в сопровождении обоих канаков тихо вышел из селения и углубился в лесную чащу.

Днем посланные капитаном разведчики вернулись с известием, что Рамирес собирается к реке Диа, в устье которой должен находиться его корабль, а союзники Рамиреса, кети, уже назначили день, когда будет устроено грандиозное пилу-пилу для принесения в жертву и съедения одного из белых пленников. Это известие заставило дона Хосе поспешить на выручку Ретона и Эмилио из рук людоедов.

Чтобы не подвергать девушку лишней опасности, с которой несомненно была сопряжена предпринимаемая экспедиция, Ульоа оставил ее в селении под охраной ее брата, которому на время своего отсутствия он передал всю полноту власти. Оставил он им и Гермозу, внушавшую дикарям страх своим ростом, а в некоторых случаях свирепостью; в общем же умное животное вело себя очень хорошо.

Отряд направился к северу, к селению кети. Несмотря на царивший вокруг мрак, Ульоа не позволял зажигать факелы, предполагая, что враги могли выслать разведчиков.

Обоих канаков он выучил обращению с огнестрельным оружием, и они с гордостью выступали, вооруженные карабинами дона Педро и его сестры.

Вслед за белым вождем шел его темнокожий помощник, не пожелавший отставать от своего нового повелителя в его опасном предприятии.

В полночь отряд остановился в миле от селения кети; все взобрались на огромное банановое дерево, которое в случае необходимости могло послужить хорошим убежищем.

После короткого совещания было решено отправить вперед разведчиков, которые должны были узнать, где именно находятся пленники. Войти прямо в селение было очень рискованно, так как довольно многочисленное само по себе племя кети могло быть подкреплено еще частью экипажа «Эсмеральды».

Математе выбрал среди воинов четверых самых смышленых и ловких и отправился с ними на разведку.

– Хорошо было бы, если бы вам удалось захватить в плен хоть одного кети и доставить его сюда, – сказал им Ульоа. – Тогда мы узнали бы от него все, что нам нужно.

– Постараемся, вождь, – ответил канак.

В ожидании нападения со стороны врагов ночь прошла очень тревожно. К счастью, все ограничилось одной тревогой: ни один враг нигде не показывался. День также прошел невесело: разведчики не возвращались и Ульоа сильно беспокоился о них. Он уже хотел было двинуться вслед за ними, когда вдруг перед заходом солнца один из дозорных, расставленных в лесу для караула, прибежал с известием о возвращающихся разведчиках.

Действительно, несколько минут спустя перед Ульоа предстал Математе со своим отрядом; посреди отряда находился новый туземец, всю одежду которого составлял широкий бахромчатый пояс, сплетенный из травы.

– Вот, вождь, мы привели тебе пленника, как ты приказывал, – доложил Математе. – Это кети, которого мы захватили в лесу. Он притворяется, что не знает нашего языка, между тем как все его племя говорит по-нашему. Быть может, ты заставишь его развязать язык.

Пленник, типичный образчик новокаледонского туземца, высокий, сильный, бородатый, впился своими пылавшими мрачным огнем черными глазами сначала в капитана, потом обвел ими всех присутствовавших и проговорил на местном наречии:

– Леле тайос. (Новые друзья.)

– Если ты считаешь нас своими друзьями, то не должен отказываться отвечать на наши вопросы, – сказал ему на языке крагоа дон Хосе.

Дикарь сморщил лоб, словно стараясь понять смысл сказанного ему, потом развел руками и молча покачал головой.

– Ага, хорошо! Понимаю, в чем дело, – произнес с улыбкой Ульоа и, обратившись к своему помощнику, приказал: – Привязать пленника и хорошенько стеречь его. Мы потом потолкуем с ним и постараемся развязать ему язык.

Сделав это распоряжение, он отвел в сторону Математе и спросил его:

– Ну, разузнал ты что-нибудь о белых пленниках, которые находятся во власти кети?

– К сожалению, нет, великий вождь, – с виноватым видом ответил канак. – Мы не могли приблизиться к селению кети: все их племя вооружено, словно на войну, и по всему лесу ходят разведчики. Только по особо счастливому случаю нам удалось захватить вот этого человека, иначе пришлось бы вернуться к тебе ни с чем.

– Уж не собираются ли они напасть на нуку?

– Это может тебе сказать только человек, которого мы привели к тебе, великий вождь.

– А если он откажется говорить?

– Тогда его можно заставить, – с многозначительной усмешкой ответил дикарь.

– Ты намекаешь на пытку, Математе? Но мне очень не хотелось бы прибегать к ней, притом у нас и мало времени на это. Пока мы будем заниматься превращением немого в говорящего, мои люди могут быть уже съедены.

– На мелаленко не потребуется много времени, великий вождь.

– Что это за «мелаленко»? – полюбопытствовал Ульоа.

– А вот пойдем со мной и этим немым человеком, и ты увидишь, что это такое средство, которое сразу заставит самого немого человека развязать язык, – скаля свои белые зубы, проговорил канак.

– А далеко идти?

– Нет, тут поблизости.

– Хорошо, пойдем, – согласился Ульоа, которому было очень важно заставить пленника заговорить.

Математе распорядился срезать с ниаули несколько продолговатых полос коры, из которых делались факелы, и заявил Ульоа, что он готов к его услугам.

Наказав своему помощнику не покидать стоянки и зорко следить за врагами, дон Хосе стал во главе маленького отряда вместе с Математе, показывавшим путь. Четверо воинов, вооруженных каменными топорами и деревянными копьями, шли по обеим сторонам пленника, держа его за концы лиан, которыми он был скручен.

Пленник казался совершенно спокойным и не выказывал ни малейшего признака страха. Хотя он, вероятно, и думал, что его ведут убивать, чтобы потом съесть, но, очевидно, покорился своей участи.

Пройдя несколько сот шагов, отряд очутился на обширной поляне, посередине которой возвышалось с десяток деревьев какой-то еще не виданной доном Хосе породы. Они походили на оливковые деревья с белыми блестящими стволами и немногими прихотливо расположенными ветвями; ветви были покрыты продолговатыми листьями мрачного темно-зеленого цвета, придававшими деревьям печальный вид, вроде того, каким отличаются кипарисы на кладбищах.

В тени этих деревьев не было никакой растительности, точно они выделяли из себя испарения, губительные для всего живого. Даже та растительность, которая находилась на некотором расстоянии от них, была редкая и хилая.

Сначала Ульоа подумал, что это упасы, ядовитые деревья, преимущественно произрастающие на Малайских островах, но Математе вывел его из этого заблуждения.

– Вот мелаленко, вождь, – проговорил он, указывая на группу этих деревьев.

– Значит, они ядовитые и, кроме вреда, ничего не приносят? – спросил Ульоа, с любопытством рассматривая это интересное произведение природы.

– Да, очень ядовитые, – отвечал канак. – Но они приносят пользу: мы добываем из них смолу для факелов, а их корой, сквозь которую не может пройти самый сильный дождь, покрываем свои хижины.

– Все это так, – проговорил Ульоа. – Но какое же отношение имеют эти деревья к нашему пленнику?

– А вот сейчас увидишь, вождь, – улыбнулся дикарь. – Мы привяжем этого человека к одному из деревьев. Не успеет он и опомниться, как почувствует страшную боль в голове и во всем теле, потом у него начнется сильная рвота, будет выворачивать все внутренности… Но этим, пожалуй, его не проймешь: люди нашего острова долго могут выносить все это, и нам придется прибегнуть еще к одному средству, чтобы заставить пленника развязать язык. Против этого средства уж никто не устоит… Видишь, вождь, вот эти кучки? – указал он на находившиеся под деревьями конусообразные холмики белесоватой глины.

– Вижу, – отозвался Ульоа, продолжая недоумевать. – Это муравейники, но я все-таки не понимаю…

– Мы привяжем пленника так, чтобы его ноги касались одной из этих куч, и ты посмотришь, как он заговорит, когда муравьи примутся высасывать из него кровь. Этого, повторяю, не выносят.

– Но я не желал бы подвергать его такой ужасной пытке! – с ужасом воскликнул Ульоа.

– Ну, тогда ничего и не узнаешь! – невозмутимо проговорил канак, пожимая плечами. – Другого способа развязать этому человеку язык я не знаю, а время, ты сам говоришь, дорого. Твои люди могут быть съедены, пока мы будем придумывать, как заставить заговорить притворщика. Если ты сам не желаешь видеть, как нам будут помогать муравьи, отойди от этого места, а мы займемся делом. Пленник от этого не умрет. У него только убавится немного крови.

Все эти доводы подействовали на Ульоа. Он отошел в сторону, предоставив канаку полную свободу действий, но при этом все-таки предупредил его, чтобы он не слишком мучил несчастного.

Когда пленника подвели к муравьиной куче, лоб его нахмурился, но с его губ по-прежнему не сорвалось ни звука.

– Ну, теперь будешь отвечать нашему вождю? – спросил Математе у пленника, когда его привязали к дереву, причем ноги его оказались в муравейнике.

Пленник покачал головой, как бы желая показать, что он не понимает вопроса.

– Ага! Не желаешь? – продолжал со злорадной усмешкой канак. – Хорошо, муравьи сейчас развяжут тебе язык!

С этими словами канак сделал несколько царапин на ногах пленника. Из царапин тотчас же стала струиться кровь. Привыкший к гораздо более болезненной операции татуировки всего тела, пленник даже и глазом не моргнул из-за такого пустяка.

После этого Математе зажег два факела и воткнул их в землю по обе стороны жертвы, потом разворотил копьем муравейник и поспешил отойти на такое расстояние от деревьев, чтобы его не достигали их ядовитые испарения. Усевшись с поджатыми под себя ногами, он уставил выжидающий взор в лицо пленника. Но тот продолжал оставаться точно каменным, хотя отлично знал, какие страшные муки предстоят ему.

Не прошло и двух минут, как из отверстий, проделанных канаком в муравейнике, стали показываться первые ряды муравьев-мясоедов, спешивших на лакомый запах свежей крови.

Подобно Америке, где водятся кровожадные симбос, и Африке, изобилующей не менее свирепыми термитами, все острова Полинезии также имеют плотоядных муравьев. Достигая трех сантиметров в длину, эти страшные насекомые крайне свирепы и кровожадны; горе человеку или животному, если их кожа окажется во власти этих маленьких кровопийц. Они набрасываются на свою жертву огромными массами и своими острыми и крепкими клещиками в короткое время уничтожают все ткани тела жертвы, не исключая даже самых плотных, мускульных, так что от нее потом остается голый, точно искусно препарированный костяк.

Когда живая черная масса стала наползать на пленника, начинавшего уже страдать от ядовитых испарений мелаленко, у несчастного невольно вырвался крик ужаса.

– Ага, почувствовал наконец! – злорадно вскричал Математе.

– Я не могу допустить, чтобы муравьи съели его заживо! – проговорил Ульоа, подходя к злорадствовавшему канаку и с содроганием глядя на начинавшиеся муки пытаемого.

– Не беспокойся, вождь, до этого не дойдет, – успокаивал его Математе, – он заговорит при первом же настоящем наступлении муравьев. Пока они только довольствуются вытекшей уже из него кровью, но вот когда примутся высасывать из него свежую, тогда он сдастся.

– А каким же образом ты извлечешь его тогда из муравейника?

– Сейчас увидишь, вождь, – ответил канак и, приказав своему брату срезать несколько длинных и гибких густолиственных ветвей, часть их взял себе и брату, а другие раздал остальным дикарям.

В этот момент воздух прорезал громкий крик жертвы, и несчастный рванулся с привязи.

– Начинается! – радовался Математе. – Теперь он быстро заговорит.

Покрыв ноги пленника, муравьи вонзили в них свои ужасные клещи, отчего возникало такое ощущение, точно тело жгли раскаленными угольями. Через уже насевших на жертву кровопийц переваливались целые ряды других. Копошась и отталкивая друг друга, они пробирались на не занятые еще места, чтобы скорее полакомиться теплой кровью жертвы.

Корчась в судорогах невыносимой боли, с глазами навыкате, с покрытыми кровавой пеной губами, несчастный тщетно старался разорвать связывающие его узы и испускал раздиравшие душу вопли и стоны.

– Довольно, Математе! – воскликнул возмущенный Ульоа. – Прекрати эту невозможную пытку! Я не могу допустить, чтобы на моих глазах так ужасно погибал человек. Наверное, теперь он сдастся.

Математе нехотя поднялся и с ветвью в руках направился к пытаемому, сделав знак другим дикарям следовать за собой. Подойдя к мучавшемуся пленнику, все принялись энергично сбивать с него ветвями муравьев, потом, перерезав веревки, которыми он был привязан к дереву, вытащили его из муравейника и повели под руки к Ульоа.

Ноги несчастного снизу доверху были покрыты кровоточащими и сильно припухшими ранками, и сам он еле двигался. Ему осторожно обмыли израненные ноги водой, обвязали какой-то целебной травой, быстро утоляющей боль и затягивающей раны, потом дали выпить целый кокосовый орех для подкрепления сил. Через несколько минут дикарь пришел в себя, боль у него затихла, и он мог говорить.

– Теперь, – сказал Математе, – отвечай на все, о чем тебя будет спрашивать вождь. Но смотри, – прибавил он с угрожающим видом, – не вздумай увиливать и лгать! Тогда ты снова будешь поставлен ногами в муравейник и брошен там. Помни это. Не забывай и того, что белые умеют читать наши мысли.