Текст книги "Удар шпаги"

О сэре Джаспере я уже упоминал; добавлю лишь, что он был невысокого роста и щуплого телосложения, но, как он любил повторять, «достоинство предмета в красоте, а не в высоте», причем всякий раз обращался ко мне за подтверждением этого постулата к вящему удовольствию всей компании.

Мастер Роджерс, наш нынешний капитан, – плотный, кряжистый, с широкими плечами и грудью, в чем я, правда, мог с ним потягаться, – представлял собой полную его противоположность, хоть роста был тоже не выше среднего. Приветливое, добродушное лицо его украшала коротко подстриженная бородка; он обладал живыми манерами и был превосходным моряком, в чем я имел возможность убедиться. Кроме того, он происходил из хорошей семьи и великолепно стрелял из пистолета и мушкетона.

Мастер Трелони, здоровенный рыжий корнуоллец с веснушчатым лицом и громким веселым смехом, был выше нас всех – я имею в виду рост, конечно; совсем еще молодой человек, он обещал с годами приобрести недюжинную силу – физическую я имею в виду, хоть и смех его тоже мог бы стать более громким, если бы… впрочем, я опять забегаю вперед.

Это было его первое морское путешествие, поскольку он являлся младшим сыном 3636
  По английским законам, дворянский титул и все состояние наследует старший сын.


[Закрыть] и отправился в плавание, чтобы добыть себе славу и богатство или погибнуть от лихорадки, если его до того не прикончат испанцы; тем не менее он радовался и веселился, точно мальчишка-школьник на каникулах, и искренне изумлялся рассказам сэра Джаспера о. жизни при дворе, о драках в таверне, о стычках с городской стражей и тому подобных малопочтенных делах.

– Сдается мне, джентльмены, – говорил сей достойный искатель приключений, сморкаясь в очередной носовой платок, – что мне дали неправильное имя 3737
  Loveday – любитель дня (англ.).


[Закрыть], ибо я всегда любил ночь больше, чем день, хоть и не знаю почему.

– А это из-за твоих темных делишек, по-моему, – заметил капитан Роджерс.

– Ладно тебе, Джек, перестань, – иначе ты вгонишь в краску мастера Гарри, а наш приятель в укороченном исполнении перестанет со мной разговаривать. Лучше скажи, Джек, не стоит ли нам поменять нашу дырявую посудину на какой-нибудь доверху нагруженный испанский корабль, подобно тому как мы поступили с галеоном, на корме которого в настоящее время стоит наш достопочтенный Фигли-Мигли? Выпьем за его здоровье!

– Боже сохрани! – возразил капитан. – Боюсь, что результат в этом случае окажется прямо противоположным. Ты соображаешь, о чем говоришь? Что мы сможем поделать с целой вражеской командой?

– Н-ну, кто знает… Наш друг, мастер Клефан, например, стоит троих молодцов нормального роста, мастер Гарри запросто справится с двумя, и я готов поручиться, что мы с тобой тоже устоим против любой пары, а?

Он произнес эту тираду с такой забавной миной и так грациозно прочистил нос, что мы не могли удержаться от смеха, чем он ни в малейшей степени не бы огорчен и даже казался польщенным, пустившись в дальнейшие разглагольствования о своих идеях захвата вражеских судов. Они состояли в основном в организации неожиданных атак под покровом ночи, в запуске легких плотиков с бочонками пороха под борта неприятеля, чтобы в нужный момент их взорвать, и в тому подобной чепухе, которая помогала нам тем не менее коротать время и сохранять хорошее настроение; при этом он с полной невозмутимостью заставлял нас вступать с ним в спор, словно рассуждал о серьезных вещах и был действительно уверен в своей правоте.

В течение двух дней мы держали курс на северо-восток и на третий день достигли наконец западного берега острова. С огромными трудностями нам удалось вытащить судно на плоскую песчаную отмель, чтобы можно было добраться до пробоины, после чего мы под руководством плотника приступили к работе по очистке днища от налипших на него водорослей и ракушек и по ремонту поврежденной обшивки. Через два дня пробоина была заделана, и судно снова стало водонепроницаемым.

Место, где мы занимались кренгованием, представляло собой песчаную косу между скалистыми рифами, отлично укрытую и надежно изолированную с моря, так что мы могли без опаски разводить костер и стрелять дичь, попадавшую в поле нашего зрения.

Несмотря на то что лес, густой и мрачный, подходил к самому берегу, животных в нем почти не было видно, и нам удалось подстрелить всего лишь какое-то остроносое четвероногое размером с кролика и немного напоминавшее последнего цветом шерсти.

Зато здесь попадались птицы, похожие на голубей, а черепахи и крабы водились во множестве, так что мы имели возможность разнообразить нашу диету. Сэр Джаспер, оказавшийся неплохим поваром, готовил нам из всего этого отличный суп, или консомэ 3838
  Consomme – крепкий бульон (франц.).


[Закрыть], как он его называл, поскольку в нем плавали аппетитные куски дичи, обильно сдобренные специями из нашего судового камбуза.

Берег был совершенно необитаем, и после приведения барка в порядок и спуска его на глубокую воду мы провели целый день, отдыхая и занимаясь рыбной ловлей, так как на отмели среди камней водилось множество самых разнообразных видов рыб всевозможных форм и расцветок. Очистив рыбу от внутренностей, мы вялили ее на солнце и вскоре имели уже солидный запас на борту. Сэр Джаспер по собственной инициативе отправился побродить по лесу в надежде подстрелить что-нибудь на ужин, но, хоть мы и слыхали его выстрелы, к назначенному времени отплытия он не явился, и мы начали уже опасаться, не стряслось ли с ним какого-нибудь несчастья.

Спустя час после того, как прошли все мыслимые и немыслимые сроки, наши опасения превратились в тревогу и мы, оставив на борту одного матроса и юнгу, вооружились и приготовились отправиться на поиски нашего доблестного рыцаря.

17. О приказе открыть огонь и о кончине «Морской феи»

Едва мы, однако, достигли границы лесных зарослей, как пропажа тут же нашлась, ибо на опушке появился сам сэр Джаспер собственной персоной, потный, запыхавшийся, растрепанный и исцарапанный, без шляпы и в разорванной одежде. Мы бросились к нему и засыпали его вопросами, но он едва переводил дыхание и не в состоянии был вымолвить ни слова, так что нам пришлось ждать целых пять минут, прежде чем он смог объяснить причину своего странного внешнего вида.

– Значит, вы посчитали меня пропавшим? – отдуваясь, проговорил он наконец. – Что ж, друзья, я действительно чуть было не пропал навеки, и мы должны поторопиться, если хотим остановить самое страшное и жестокое зверство из всех, которые я когда-либо видел или о которых слышал. Но надо действовать очень осторожно и захватить испанцев врасплох…

– Испанцев? – в один голос воскликнули мы.

– Да, испанцев. Их двадцать пять, этих гнусных собак, но я обо всем расскажу по дороге; а сейчас нельзя мешкать ни минуты: в путь, друзья!

Под водительством сэра Джаспера мы нырнули в густую лесную чащу, и, пока пробивались сквозь плотные заросли кустов и лиан, то и дело пуская в ход ножи и топоры, он рассказал нам о своих приключениях и о том, чему свидетелем он оказался. Случилось так, что неподалеку от лесной окраины он набрел на стадо диких свиней и подстрелил кабана, по всей видимости, вожака этой стаи. Раненый кабан пустился наутек, отделившись от стада, и сэр Джаспер, увлекшись преследованием, отправился за ним, руководствуясь следами крови, которые оставляло за собой серьезно раненное животное. Он преследовал кабана чуть ли не целую милю, а может, и больше, пока, выбежав на небольшую прогалину, не наткнулся на лежащего зверя, роющего клыками землю от боли и ярости. Но прежде, чем он успел снова выстрелить, кабан в бешенстве набросился на него, визжа и хрипя, угрожая огромными желтыми клыками, торчащими из окровавленной и покрытой пеной пасти, и нашему охотнику ничего не оставалось, как только искать спасения на высоком дереве, оказавшемся неподалеку. Он едва успел опередить разъяренного зверя и таким образом превратился в пленника, сидя на ветке, под которой сторожил его свирепый кабан. К своему облегчению, сэр Джаспер заметил, что рана зверя была достаточно серьезной и силы его убывают с каждой минутой, так что ему не грозило длительное пребывание в качестве заложника; однако, чтобы не терять времени зря, он решил воспользоваться своим выгодным положением и хорошенько осмотреться вокруг, для чего полез на самую верхушку дерева, цепляясь за многочисленные лианы и ползучие растения, обвивавшие ствол этого лесного гиганта. Он лишь всерьез опасался, как бы его не укусила одна из древесных змей, в изобилии водившихся в лесу, но, к счастью, подобного с ним не случилось, и вскоре он восседал высоко над землей на развилке дерева, точно на салинге мачты, и озирался вокруг, очарованный открывшимся ему зрелищем.

Вокруг него и внизу расстилался густой зеленый ковер из листьев, то узких, то широких, то перемежающихся ярким разнообразием цветочных гирлянд, великолепных и непривычных для глаза европейца, а далеко на горизонте высились поросшие зеленью и окутанные дымкой вершины гор, протянувшиеся на север.

Впрочем, ему недолго пришлось любоваться величественной картиной: глаз его уловил блеск воды на некотором расстоянии от поляны, где росло его дерево, и вскоре он разглядел среди листвы небольшое озерцо или, как здесь его называют, лагуну; более того, на дальнем берегу озера он, к своему удивлению, обнаружил небольшую группу туземных хижин, расположенных у самой воды, и людей, бродивших среди них, причем некоторые, казалось, занимались рыбной ловлей в лагуне, хотя из-за дальнего расстояния он не мог быть в этом уверен. Будучи весьма любопытным от природы, он чрезвычайно обрадовался своему открытию и с интересом следил за тем, как туземцы разводят костер, готовясь, очевидно, к приготовлению пищи, а те, что находились посреди озера, сложив свои нехитрые снасти, не спеша гребут к берегу. Он так увлекся, наблюдая жизнь этого маленького поселка, что совсем позабыл о быстротекущем времени и вспомнил о нем лишь тогда, когда хрюканье и визг у подножия дерева прекратились, свидетельствуя тем самым либо о гибели кабана, либо о снятии им осады.

Наш доблестный охотник совсем уже было собрался спускаться вниз, но тут краем глаза заметил, как что-то поблескивает на солнце сквозь густую зелень растительности, продвигаясь вдоль берега небольшого ручья, впадавшего в лагуну. Приглядевшись внимательнее, он убедился в том, что эти отблески являются ничем иным, как сверканием стальных лат; мысль об испанцах и о чудовищных злодеяниях, творимых ими на острове, заставила его остаться на своем посту и возобновить наблюдение. Некоторое время ему ничего не было видно, как он ни напрягал зрение, но вот наконец на небольшую полянку вышли два человека и быстро скрылись в зеленой чаще на противоположной стороне. Хоть они находились от него на расстоянии не менее полумили, сэр Джаспер сразу определил, кто они такие: стальные шлемы и кирасы, пики и мушкеты выдавали в них солдат, а здесь, кроме испанцев, никаких других солдат не могло быть. За первой парой появились еще двое, затем еще и еще – в общей сложности ровно две дюжины и один офицер, которого сэр Джаспер узнал по тому, что у того не было ни пики, ни мушкета и держался он позади всех. Только узкая полоска леса отделяла солдат от мирной маленькой туземной деревни, которая собиралась на свою дневную трапезу. Сэр Джаспер не сомневался относительно намерений испанцев, ибо когда мы впервые очутились в Санто-Доминго, то выслушали немало всяких душераздирающих историй об их жестокостях к индейцам и неграм. В самом деле, со времени открытия острова численность его населения постоянно уменьшалась и большинство туземцев были вынуждены искать спасения в самых диких и труднодоступных его уголках. Поэтому сэр Джаспер, ни минуты не колеблясь, слез с дерева а, обнаружив в кустах мертвого кабана, не стал терять времени даром, но, невыносимо страдая от зноя, духоты и колючих веток глухой и непроходимой чащобы, отправился прямо к бухте, где стояла на якоре «Морская фея».

Как вы можете себе представить, нас немало встревожила эта новость, и мы поспешили по указанному сэром Джаспером направлению; правда, «поспешили»– слишком сильно сказано, так как нам часто приходилось прорубать себе путь топором, перебираясь через поваленные стволы деревьев и узловатые стебли лиан, пересекавшие наш путь, точно гигантские змеи. Я просто диву давался, как сэр Джаспер ухитрился так успешно преследовать здесь раненого кабана, но потом заметил, что он был самым ловким и шустрым из всех нас, проворно прыгая то тут, то там, наподобие гигантского кузнечика. Пройдя почти милю лесом, мы остановились на мгновение, чтобы перевести дыхание и утереть пот со лба, но звук мушкетного выстрела, а за ним и второй, и еще один заставили нас не мешкая снова пуститься в путь, пока – более по счастливой случайности, чем следуя указаниям сэра Джаспера, – мы не достигли края лагуны – довольно узкого водного пространства в полмили длиной и в несколько сот ярдов шириной. Мелкий ручеек, дальнюю часть которого сэр Джаспер видел с дерева, впадал в нее в этом месте, и мы поспешили перейти его вброд, так как во время краткой остановки здесь мы сквозь заросли кустарника, скрывавшего нас, увидели зрелище, заставившее кровь закипеть у нас в жилах. Мы увидели кучку туземных хижин в окружении аккуратно возделанных огородов, расположенных на берегу лагуны, и маленькие долбленые лодки, вытащенные из воды на прибрежный песок; но, кроме этого, мы увидели еще темные неподвижные фигуры, распростертые на земле, столб дыма над пылающей хижиной, вздымавшийся над кронами высоких пальм, стройными рядами окружавших деревню, и испанских солдат, неторопливо бродивших повсюду между хижинами; до нас доносились даже их возгласы и смех, когда они находили в хижинах нечто, достойное их внимания, беззастенчиво и безнаказанно грабя жалкий скарб несчастных туземцев. Подобное зрелище само по себе было достаточно гнусным и отвратительным, но не оно заставило нас убедиться в том, что дьявольский замысел еще не завершен и мы прибыли как раз вовремя, чтобы помешать, хотя бы частично, его осуществлению.

Небольшая группа индейцев, связанных между собой, стояла посреди поляны, и даже на таком расстоянии было видно, что состояла она из женщин и детей. Оттуда доносились стоны и плач и время от времени крики боли и отчаяния, когда кто-нибудь из солдат грубо толкал или бил беззащитных бедолаг. Перед поляной росли двенадцать высоких и грациозных пальм, очень красивых, со стройными светло-коричневыми стволами, оперенными широкими опахалами гигантских листьев на верхушках. По всей видимости, пальмы были высажены вручную, потому что они стояли в ряд точно по линейке, на одинаковом расстоянии друг от друга; позади них начинался густой подлесок, переходивший в зеленую лесную чащу. К стволу каждой из пальм была привязана мужская фигура, и мастер Роджерс, отлично знавший повадки испанцев, вполголоса произнес глухое проклятие.

– В чем дело? – спросил сэр Джаспер.

– Они собираются устроить стрельбу по живым мишеням, – сказал мастер Роджерс.

– Боже избави! Пусть меня поджарят, если я сейчас не поменяю им мишени! Быстрее туда!

– Погодите минутку, – остановил я его. – У нас нет никакого плана.

– Верно, о наш самый осмотрительный шотландец! – сказал сэр Джаспер. – Но нападение, по-моему, будет самым удачным вариантом. Нас, правда, всего десять человек, но зато мы захватим их врасплох!

– Вы забыли, – возразил я, – что мы не можем себе позволить лишиться ни одного из этих десяти.

– Верно; но есть ли у тебя другое предложение?

– А почему бы нам не обойти их с тыла и не засесть в кустах с другой стороны, за пальмами, чтобы иметь обзор в промежутках между их стволами? Вот тогда приказ открыть огонь вызовет неожиданный эффект, который наверняка озадачит «желтокожих», как их называет Саймон!

– Клянусь своей головой, – воскликнул сэр Джаспер, – хоть ты и мал ростом, но мозгами природа тебя не обделила! Это самый удачный план. Что скажешь, мастер Роджерс?

– Не вижу ничего более приемлемого.

– А ты, мастер Трелони?

– Чем скорее мы его осуществим, тем лучше, – ответил корнуоллец.

Не теряя времени, мы снова углубились в лес и, обойдя деревню, сделали полукруг и вышли с противоположной стороны, позади шеренги пальм. Соблюдая все меры предосторожности, мы прокрались сквозь подлесок к границе поляны и выглянули из-за зеленой завесы листвы, заняв каждый свою позицию в промежутках между пальмами.

Мы были совсем близко от приговоренных к расстрелу индейцев и отчетливо видели их блестящие от пота бронзовокожие тела, прикрученные тонкой веревкой к пальмовым стволам. Более того, мы видели также толпу женщин и детей вместе с их испанскими охранниками, и я даже удивился, насколько красивы и привлекательны были многие девушки, несмотря на цвет их кожи, с глазами большими и нежными, как у оленя, и с роскошными длинными волосами, черными, точно воронье крыло. Все они были очень скудно одеты, а детишки и вовсе обходились без одежды, но и женщины, и дети представляли собой жалкое зрелище: первые плакали, а вторые жалобно хныкали, в испуге оглядываясь по сторонам.

Человек десять мужчин, насколько мы могли судить, погибли в схватке с испанцами, и их тела остались лежать там, где они упали, некоторые изрубленные и изувеченные до такой степени, что я почувствовал нестерпимое желание своими руками сдавить глотку испанца, как я сделал это с Недом Соткомбом, только посильнее. Сами «доны» разбрелись кто куда: одни продолжали грабить хижины, другие караулили пленных, а остальные, блаженно растянувшись в тени, курили табак, смеялись и болтали, вполне довольные результатами своей дневной работы. Это были суровые чернобородые и желтолицые мужчины, в основном среднего роста, не плотные, но жилистые и мускулистые, покрытые густым солнечным загаром. На них, как говорил сэр Джаспер, были стальные шлемы и кирасы, а вооружение их состояло из пик и мушкетов.

Очевидно, они захватили деревню совершенно неожиданно, ибо только двое из них были легко ранены, а насчитали мы всего двадцать пять человек, включая и командира, более плотного телосложения мужчину с жирным чувственным лицом с толстыми губами, носившем на себе, как мне показалось, следы негритянской крови.

Они, разумеется, и не подозревали о нашем присутствии, и мы наблюдали, как они уселись в кружок и приступили к трапезе, состоявшей из лепешек и рыбы, которую наловили индейцы, обмениваясь шуточками и частенько прикладываясь к кожаной баклаге с вином, висевшей у каждого на поясе. Мы могли бы открыть огонь по ним прямо сейчас, но они все же находились слишком далеко, а мы понимали, что могли надеяться на победу только в том случае, если каждая наша пуля попадет в цель. Поэтому мы не торопились и лежали тихо, переговариваясь вполголоса и перебрасываясь замечаниями наподобие того, что зря пропадает хорошая пища, поскольку испанцам вовсе ни к чему перед смертью так плотно наедаться.

Они провели за трапезой довольно долгое время, но мы спокойно ожидали, а сэр Джаспер, хорошо знавший испанский язык, улавливал доносившиеся до нас обрывки их беседы я сообщил нам, что они собираются приступить к расстрелу индейцев, как только покончат с едой. И действительно, вскоре шестеро солдат по приказу командира выстроились в двадцати шагах от первого привязанного индейца, а вторая шестерка – от второго, начиная с края деревни, прямо напротив нашей засады. Такой оборот событий весьма нас устраивал: он лишал нас необходимости передислоцироваться и уменьшал тем самым опасность быть обнаруженными.

Нас также очень обрадовало то, что остальные – кроме двух, которые остались сторожить пленных, – собрались вместе тесной группой, чтобы получше наблюдать за спектаклем, в очень удобной для нас позиции, и мы настороженно следили за каждым жестом командира, могущим послужить сигналом открыть огонь, потому что никто из нас не желал оказаться жертвой случайной шальной пули.

Даже сейчас, закрыв глаза, я вижу перед собой эту картину.

Наш маленький отряд лежит, разделившись на две половины, у границы густых зарослей; перед нами ряд высоких и стройных пальм с привязанными к ним обнаженными фигурами пленников. Позади них – две команды, готовые привести приговор в исполнение, и группа испанских солдат, которая четко выделяется на фоне спокойной воды лагуны; хижины, одна из которых все еще дымится, бесформенные развалины, жалкая кучка испуганных женщин и детей, а позади всего этого – величавый тропический лес, спокойно и невозмутимо простирающийся до самого горизонта, нежась в жарких лучах послеполуденного солнца.

Зрелище было поистине необычное, и хоть я немало повидал на своем веку, но подобного больше не припомню; впрочем, мне недолго пришлось лежать, скорчившись и глазея из-за кустов, потому что вскоре послышались быстрые отрывистые слова команды:

– Un, Dos, Tres – Tirar! 3939
  Один, два, три – огонь! (исп.)


[Закрыть]

Последняя часть приказа потонула в треске и грохоте мушкетных выстрелов; трое негодяев подпрыгнули в воздухе и рухнули ничком на землю, тогда как другие завертелись на месте, громко крича и бросая оружие. Когда дым рассеялся, мы увидели, что восемь из них лежат на земле, пятеро – безмолвно и неподвижно, а трое корчатся в агонии, сыпля проклятиями и вопя от боли.

Остальные были так напуганы и настолько потрясены случившимся, что буквально остолбенели от неожиданности, недоуменно глядя на своих пораженных, словно громом небесным, товарищей, и те из нас, кто имел пистолеты или успел перезарядить свой мушкет, выпустили по ним второй залп, который вывел еще троих hors du combat 4040
  Etre hors du combat – быть выведенным из строя, быть непригодным к бою (франц.).


[Закрыть], как говорят французы.

Тут мы с обнаженными шпагами и мушкетами, используемыми в качестве дубинок, бросились на испанских мародеров, десять против тринадцати, но, прежде чем они полностью пришли в себя, еще четверо навеки утратили способность приходить не только в себя, но и куда-либо вообще. Двое солдат, охранявших женщин и детей, включились в драку – и, следует отдать испанцам должное, дрались они отчаянно: их предводитель чуть было не прикончил сэра Джаспера, не успей я вовремя проколоть его насквозь, и было странно наблюдать выражение крайнего изумления на его лице, когда он почувствовал у себя между ребер острие моей шпаги. После того как он упал, остальные утратили воинственный запал и стали искать спасения в бегстве, чего мы не могли допустить, боясь, как бы беглец не привел сюда подкрепление, если неподалеку расположены более значительные силы противника; поэтому мы делали свое дело основательно и без сантиментов, закончив его в водах лагуны, где двое испанцев предприняли попытку спастись вплавь. Мы перехватили их на мелководье, и здесь они встретили свою смерть, как подобает мужчинам, с оружием в руках и с лицом, обращенным к врагу; я хочу этим подчеркнуть, что испанский солдат в большинстве своем далеко не трус, хоть и обладает самым черствым сердцем, которое Бог вложил когда-либо в грудь человека.

Когда все было кончено, мы убедились, что наша диверсия не прошла для нас безнаказанно: юный Трелони, раздолбив страшным ударом мушкетного приклада стальной шлем вместе с черепом испанца, получил при этом поверхностную рану в бок; Дэвид Скиннес, один из матросов, был убит ударом пики, и трое были ранены, по счастью не очень серьезно. Четверо испанцев были еще живы, лежа на залитой кровью поляне; двое лежали неподвижно и молча, зато двое других осыпали нас бранью и всячески порывались встать и наброситься на нас. Мы были в замешательстве, не зная, как с ними поступить, но вскоре, однако, наши сомнения рассеялись сами собой. Сэр Джаспер без всякой задней мысли освободил двух приговоренных к расстрелу индейцев, и те набросились на испанцев с такой яростью, что не успели мы вмешаться, как с ними все уже было покончено. Не могу сказать, чтобы мы почувствовали к ним сколько-нибудь жалости, видя то, что они натворили с несчастными туземцами; но, когда мы отвязали остальных и отпустили на свободу женщин и детей, на их радость невозможно было смотреть без слез. Они падали перед нами на колени и целовали наши сапоги; они подбирали свои жалкие побрякушки, которые испанцы разбросали повсюду, и сносили к нашим ногам; они пели, и плясали, и швыряли грязь на трупы мертвых «донов», радуясь своему освобождению, – все, кроме тех, кто опустился на землю подле своих убитых родственников и принялся оплакивать их жалобными голосами, напевая странные заунывные и печальные мелодии.

Затем сэр Джаспер, обожавший всякие торжественные церемонии, обратился к индейцам с речью на испанском языке, суть которой сводилась к тому, что им лучше бы как можно скорее бежать куда-нибудь подальше отсюда, дал им множество ценных советов и сведений об Англии и королеве Бесс, а затем заставил их заняться погребением мертвых Мы, в свою очередь, предали несчастного Скиннеса земле, похоронив его у подножия самой высокой пальмы, не думая вовсе о том, что в скором времени будем завидовать ему. погибшему от удара пики мгновенно и внезапно, в пылу сражения.

В тот вечер мы держали совет, как нам поступить дальше, ибо у нас возникли сомнения относительно того, стоит ли нам идти к материку. Нас осталось всего семь человек, работоспособных или могущих сражаться, хотя, конечно, раненые вскоре должны были вы здороветь и вновь приступить к выполнению своих обязанностей. В конце концов мы решили проложить курс к порту Номбре де Диос, ожидая там встретить английский флот и «Донну Беллу».

Два дня прошли без всяких приключений и неожиданностей, и легкораненые, кроме одного матроса, у которого рана загноилась, начали понемногу принимать участие в общих работах а в вахтах у руля; мы спокойно плыли по безмятежной океанской лазури, отражавшей прозрачную голубизну бескрайнего небесного свода над головой, и я проводил все свое свободное время, лежа на носу и наблюдая, как форштевень судна режет верхушки маленьких волн, которые, разбиваясь о тупые носовые обводы нашего доброго старого барка, превращаются в облачка мелких брызг, сверкая на солнце десятками миниатюрных радуг.

Капитан Роджерс считал, что мы вскоре должны достичь материка, и я уже стал тосковать по местным фруктам: ведь при здешней жаре они были единственной отрадой в этих краях; но утром на третий день марсовый на фоке крикнул на палубу, что видит парус к северу от нас.

Капитана Роджерса мало обрадовало это известие, и он сам взобрался на мачту, но вскоре спустился с видом угрюмым и озабоченным.

– Кто бы он ни был, – сказал капитан, – скорость его больше нашей, и у меня возникли серьезные подозрения относительно его принадлежности, потому что в здешних водах на одно английское судно приходится шесть испанских, а то судно на севере слишком быстроходно для простого купца, – и он отдал распоряжение изменить курс «Морской феи» к югу, повернувшись к незнакомцу кормой.

– А нельзя ли выжать побольше узлов из нашего барка? – поинтересовался я.

– Хотелось бы мне, чтобы это было возможно, но при таком ветре его и улитка обгонит, клянусь Богом! Да и что удивительного, если у него нос, как утиная грудь, а корма обрубленная, как у голландца!

Прошел час, и мне уже с палубы стали видны верхние брамсели чужого корабля.

– Он нас заметил, – сказал капитан Роджерс, – и. собирается поближе с нами познакомиться.

– Полагаешь, нам удастся его захватить? – спросил сэр Джаспер.

– Захватить? Да это, похоже, крупный галеон с полной командой и с солдатами на борту, как «Донна Белла», – разумеется, если я не ошибаюсь; впрочем, время покажет.

Проходили часы, и незнакомец подходил все ближе и ближе – большой двухмачтовый корабль, не такой крупный, как тот галеон, который мы захватили, но с широко раскинутыми парусами и, чего мы опасались больше всего, с развевающимся испанским флагом на корме. Мы подняли на мачты «Морской феи» столько парусины, сколько они могли выдержать, для большей плотности смочив ее предварительно забортной водой; паруса тянули из всех сил, выпячивая свою тугую белоснежную грудь под легким дуновением бриза, но все было бесполезно, в чем мы вскоре смогли убедиться.

Тем не менее, как гласит пословица, «пока не догнал, не считай, что поймал», и мы, вопреки всякому здравому смыслу, надеялись на чудо, которое помогло бы нам спастись. Странное чувство испытываешь, когда тебя преследует враг, а ты не в состоянии от него убежать, и я, словно завороженный, смотрел на галеон, стремительно нагонявший нас с поразительной для такого тяжелого и громоздкого судна быстротой. Несмотря на то что это был испанец, я не мог не восхищаться величественной пирамидой его парусов, сверкающих белизной на утреннем солнце, и тем, как легко и изящно он в пене и брызгах скользит по волнам, подгоняемый свежим морским ветром.

– Да, гонку мы явно проиграли, – с печалью в голосе произнес капитан Роджерс.

– Боюсь, он слишком силен, чтобы мы могли рассчитывать его захватить, – оживленно заметил сэр Джаспер, – но нельзя ли попытаться немного пооборвать ему крылышки?

– Решайте сами, джентльмены, ведь в случае неудачи они едва ли нас помилуют за то, что мы открыли по ним огонь, хотя мне, честно признаться, очень не терпится это сделать!

– Так делайте! – в один голос воскликнули мы все трое, поскольку ни один из нас не желал сдаваться чванливому испанцу без боя.

Одна из наших больших пушек была перенесена на корму, заряжена, и капитан Роджерс, тщательно прицелившись, лично произвел первый выстрел.

Ядро упало в воду и запрыгало по волнам в нескольких ярдах перед носом галеона, однако следующий заряд угодил ему прямо в борт, и мы завопили от восторга, увидев белый шрам на его черной обшивке.

– Сейчас начнется, – сказал капитан Роджерс, когда две носовые пушки галеона грохотнули нам в ответ. Одно ядро с визгом пронеслась безо всякого вреда между нашими мачтами, но зато второе как назло начисто снесло грот-стеньгу, и теперь настал черед испанцам бурно выражать свой восторг.

Галеон подошел к нам бортом, и громкий голос оттуда предложил нам сдаться, но мы ответили ему залпом из трех орудий. Не успел. однако, дым рассеяться, как испанцы открыли по нам бешеный огонь. Мне показалось, будто над «Морской феей» пронесся огненный и грохочущий шквал, сметая все на своем пути и превратив барк в беспомощную развалину, поломав все мачты, заклинив пушки, завалив палубу обломками рангоута, обрывками такелажа и грудами парусины, хотя, как ни странно, ни один человек из команды не пострадал, поскольку капитан Роджерс предусмотрительно приказал всем укрыться за бульварком.

Дальнейшее сопротивление было безнадежным, и я слышал, как из груди капитана вырвался стон, когда с борта галеона спустили шлюпку и команда солдат во главе с офицером, разместившись в ней, направилась в нашу сторону.