Текст книги "Эйфория"

Глава 6
Пауэр-аккорд

Пауэр-аккорд (англ. power – «сила, энергия» и chord – «аккорд») – двузвучие, состоящее из основного и квинтового тонов, обычно используется в игре на струнных инструментах, а в особенности на электрогитаре с использованием эффектов Overdrive/Distortion, и прочих, приравненных к ним. Наиболее часто пауэр-аккорды используются в рок-музыке. Пауэр-аккорды придают музыке мощное напористое звучание, отсюда и название аккорда. Такие аккорды обычно используются в аккомпанементе, и пропуск терцового тона даёт солисту дополнительные возможности для импровизации.

О том, что Лесли Пауэр неравнодушна к Тони Брокстону, Бенедикт знал давно. Они не садились рядом в кафетерии, не препирались на занятиях и не целовались в укромных уголках. Но иногда во время лекций и чаще – на семинарах и практике – Бенедикт замечал, как на лице Лесли возникает неуловимое выражение напряженного внимания, стоило Тони встать со своего места и начать, по обыкновению, разглагольствовать о мировых проблемах. Честно говоря, первое время он ей отчаянно завидовал: слушать излияния Тони и не испытывать при этом острого желания сбежать куда подальше или, как минимум, хорошенько огреть его учебником по голове – это был почти дар свыше.

Хотя как посмотреть.

Через несколько недель невольного наблюдения за едва наметившимися взаимоотношениями этой парочки (на факультете поговаривали, что у них то ли завязался, то ли должен был вот-вот завязаться роман – слухи, которым, учитывая их источник в лице официальной группировки местных сплетниц-старшекурсниц, не было оснований не верить) выяснилось, что дела идут вовсе не так гладко, как казалось раньше. Занятый по горло своими собственными делами и вынужденный ради выполнения учебного плана назначить несколько семинаров на выходные, Бенедикт вначале не обратил внимания ни на сумрачный вид Лесли, с каждым разом становившийся все более красноречивым, ни на подчеркнуто холодную вежливость, с которой Тони пропускал ее вперед после каждого занятия, не уступая, впрочем, никому возможности покинуть аудиторию сразу вслед за ней – возможности, которая, как он показывал всем своим видом, была ему отвратительна, – но вскоре произошло нечто, что ясно дало понять, что дела у парочки обстоят плохо, и игнорировать это больше не получится.

Бенедикт сидел в пустом классе, только что оставленном бурлящей оживлением студенческой толпой, и с удовольствием курил, присев на подоконник и размышляя, как скоро его застанет за этим запретным занятием университетский смотритель.

За окном простирался мирный вечерний пейзаж, омытый недавно закончившимся дождем, время шло, смотрителя все не было, как вдруг дверь отворилась, и в аудиторию неспешным шагом вошла Лесли Пауэр.

Не поздоровавшись и, казалось, вообще не обращая внимания на Бенедикта, она подошла к окну, медленно села рядом с ним и, не глядя, достала сигарету из пачки, валявшейся у его правой руки.

Молча проводив глазами сигарету, Бенедикт помедлил секунду, затем достал из кармана зажигалку и щелкнул затвором. Она закурила и, устроившись поудобнее, глубоко затянулась и принялась внимательно рассматривать потолок.

Ее сигарета догорела почти до середины, когда Бенедикт сказал тихо, но отчетливо:

– Не хотелось бы вас прерывать, но боюсь, что время работает против меня.

– Время? – Лесли повернулась и посмотрела на него так, будто все эти несколько минут, что они находились тут, между ними протекала неспешная спокойная беседа.

– Чем дольше я сижу здесь, наблюдая, как вы это делаете, – Бенедикт указал глазами на сигарету, – тем выше шансы на то, что сейчас сюда кто-нибудь войдет и меня застанут за попустительством нарушению университетских правил.

Лесли пренебрежительно пожала плечами.

– Почему-то мне кажется, что вы этого не боитесь.

– Верно, – кивнул Бенедикт. – Этого боитесь вы.

Пальцы Лесли, сжимающие светло-желтый фильтр, замерли и несколько секунд пребывали в неподвижности, после чего она очень медленно опустила сигарету и старательно потушила ее о шершавую поверхность свежеокрашенной деревянной рамы.

Бенедикт легко улыбнулся и, подумав, сделал то же самое.

Внимательно посмотрев на нее, он заметил, что теперь она выглядела менее напряженной, но то, что мучило ее, без сомнения, все еще было здесь. Бенедикт смотрел, как меняются одно за другим выражения в ее серых глазах, выпуская наружу целый фонтан эмоций, от гнева и боли до внутренней борьбы. Бенедикт отвернулся от нее и принялся следить за тем, как летают ласточки над газоном неподалеку от соседнего корпуса.

Она откинулась назад и провела руками по лицу.

– К вам когда-нибудь приходили женщины, чтобы забыть?

– Забыть что? – Бенедикт обернулся к ней.

– Себя. Других. Забыть все. Просто… послать все к черту, – голос Лесли был тихим и глуховатым, как будто проникал сквозь тонкий слой мокрого шелка. – Они… они ведь не могли не попробовать. Не могли не просить вас об этом.

Бенедикт задумался. Ему много раз приходилось отвечать на вопросы о его профессии, в самых разных обстоятельствах, но впервые кто-то из тех, кто говорил с ним об этом, поинтересовался не тем, что происходит с ним. Впервые кому-то стало интересно, что происходит с женщинами.

– Нет, – помедлив несколько секунд, ответил он, – то есть, они просили, – добавил Бенедикт, заметив вперившийся в него неверящий серый взгляд, – но в этих случаях я всегда отказывал.

– Вы думаете, что ваша работа – не для утешения, – грустно улыбнулась Лесли.

– Я думаю, что она для тех, кто хочет что-то получить, а не избавиться от того, что давит изнутри, – спокойно отозвался Бенедикт.

– Возможно, – Лесли снова протянула руку и взяла у него еще одну сигарету. – И все же иногда так хочется…

– Лесли.

Она резко вскинула на него глаза и увидела, что он стоит прямо перед ней, отбросив пиджак и оставшись в одной рубашке и галстуке, глядя на то, как опускающееся за крыши домов напротив солнце чуть касается ее плеча.

– Не знаю, насколько я был прав, отказывая девушкам, приходившим ко мне за утешением, – чуть слышно сказал Бенедикт, – могу лишь сказать, что был бы полным дураком, если бы не попытался помочь хотя бы одной из них.

Лесли непонимающе уставилась на него.

– Это просто, – улыбнулся Бенедикт. – Настолько просто, что я каждый раз упускал это решение, хотя оно всегда было у меня перед глазами.

Он медленно поднял руку и протянул к ней в приглашающем жесте.

– Танец, – глядя на его кисть с изящными длинными пальцами, проговорила Лесли, – ну, конечно.

Она отложила в сторону незажженную сигарету и встала, опираясь на его теплую ладонь.

Бенедикт чуть заметно поклонился и сделал шаг вперед.

Они кружились в пустой аудитории без музыки, без ритма и без какой-либо попытки назвать или облечь то, что происходило, в любое подобие звуков, включая ясные точные понятия и слова. Пока Бенедикт, обняв Лесли за талию, медленно вел ее, вращаясь вправо и влево, сменяя руки и плавно переходя от одного смутно знакомого набора движений к другому, чуть приподнимая наверх и опуская мягко, но так, чтобы она почувствовала остроту взлета и его отчетливый вздох, слышный при смене высоты, он не касался ни одного открытого участка ее кожи, и все же когда он спустя несколько минут отпустил ее руку, она дышала прерывисто и глубоко, безуспешно пытаясь согнать краску со щек.

– Надеюсь, я не нарушил никаких правил, – тихо сказал Бенедикт. – И еще больше – что я ничему не повредил.

Лесли моргнула и молча покачала головой.

– В таком случае, благодарю за оказанную мне честь, мисс Пауэр, – почти прошептал он, взял лежащий на одной из передних парт пиджак и, тепло улыбнувшись, развернулся и вышел за дверь.

Глава 7
Элис. Каденция

Каденция (итал. cadenza, от лат. cado – «падаю, оканчиваюсь»), каданс (франц. cadence) – заключительный гармонический (а также мелодический) оборот, завершающий музыкальное построение и придающий ему законченность, цельность.

Бенедикт сидел у себя в кабинете и лениво листал сайт агентства, просматривая свежие заявки. Как правило, этим занимался Тони, но раз в неделю он предпочитал еще раз пройтись по брошенным в почтовый ящик анкетам, чтобы самостоятельно «отловить» то, что ускользнуло от бдительного взгляда его партнера. Следовало признать, что – при всех его недостатках, а порой и спорных моментах – выбор Тони почти всегда был безупречным, но, еще на заре существования «Эйфории» попробовав пару раз прошерстить почту самостоятельно, включая удаленные послания, Бенедикт обнаружил, что, по крайней мере, раз в один или два месяца в корзине оказывается интересное письмо.

Открыв папку «Входящие», он убедился, что нога его делового партнера еще не ступила сюда. Отлично. Редкий случай, когда можно спокойно посидеть в одиночестве и провести первичный отбор самому. Он позвонил Мэри и попросил принести чашку зеленого чаю, машинально потянувшись к ящику стола за сигаретами.

Несколько часов прошло в бездумном пролистывании скучных и ничем не примечательных заявок, ежедневно поступающих на их сайт десятками, пока Бенедикт, покончив с третьей чашкой улуна, не вышел из себя и не полез в папку, которую он обычно оставлял на десерт.

В корзине было уныло и пусто. Там валялись несколько погашенных счетов, приглашение на обед к какому-то знакомому, чье имя Бенедикт, как всегда, безуспешно пытался вспомнить, почти сразу бросив эту затею, и всего одно письмо от клиентки. Бенедикт открыл его скорее от скуки, чем действительно желая узнать, что в нем, но, рассеянно пробежав текст глазами, остановился и, помедлив немного, нажал кнопку «Восстановить». Сделав еще глоток чаю, он перечитал сообщение снова и удивился тому, что Тони бросил его в корзину.

Письмо было вежливым, аккуратным, написанным предельно спокойным тоном, и содержало все необходимые сведения, на получении которых Бенедикт настаивал еще до назначения собеседования. Корректный и, пожалуй, даже бесстрастный текст в теле письма сопровождался несколькими прикрепленными файлами. Открыв их, Бенедикт увидел идеально заполненную анкету, отличную медицинскую карту и две цветные фотографии. Отправив все это на печать, он достал из ящика стола канцелярскую папку, поднялся, чтобы вынуть из принтера документы, и, вернувшись обратно, занялся их более подробным изучением.

Элис Саммерфилд, тридцать пять лет, дизайнер интерьеров. Живет в Лондоне, не замужем, детей нет. Любит долгие прогулки, ездить с друзьями за город, увлекается историей и литературой. Сексуальные предпочтения – обычные; ничего особенного или сверхъестественного. Впрочем, проблем вроде отсутствия оргазма или неспособности получить удовлетворение от секса, также нет. Бенедикт полистал бумаги и переключился на фотографии. Два эффектных портретных снимка, явно высокого качества и сделанные профессионалом, были единственным, что контрастировало с общей картиной, нарисованной его воображением. Один – яркий, стремительный, явно снятый на ходу, изображал женщину со светлыми волосами и большими голубыми глазами, с веселой улыбкой и уверенным разворотом плеч. Она не смотрела в камеру, – лицо, снятое анфас, было повернуто в сторону, как будто в желании ответить на чье-то приветствие, – и в нем было любопытство, радость и доброжелательность. Бенедикт медленно отложил его в сторону и потянулся за другим фото. Второй портрет был студийным, кажется, сделанный раньше первого, но не намного. Он положил фотографию на стол перед собой. Те же ясные внимательные глаза, теплая улыбка и спрятанная в уголках губ ирония, почти незаметная на первый взгляд, но с очевидностью проступающая, если смотреть не отрываясь.

Бенедикт настолько увлекся разглядыванием изображений, что не заметил, как в дверь постучали, а затем, видимо, не дождавшись ответа, в кабинет молча вплыла Мэри – ее деликатное покашливание заставило его, наконец, прийти в себя и поднять на нее глаза.

Перебросившись с секретаршей парой слов и взяв у нее несколько папок со старыми делами, которые нужно было просмотреть перед тем, как отправить в архив, он попросил девушку принести ему еще чаю и снова погрузился в размышления.

Все-таки, почему Тони ее забраковал? Он повертел в руках одну из фотографий, затем швырнул на стол и достал из небольшой стопки листов райдер.

Большая часть того, что там было написано, ничем не выделялась, представляя собой тот же вежливый спам, что и остальные тексты, а вот графа «Индивидуальный запрос» содержала… подвох.

Если это можно было так назвать.

Несколько раз перечитав набранную стандартным шрифтом короткую фразу, Бенедикт достал из открытой пачки сигарету и закурил.

В этот момент, с шумом распахнув дверь и смеясь, – видимо, в ответ на какую-то шутку Мэри, – в кабинет ввалился Тони, как всегда, беззаботный и абсолютно довольный собой. Картинно поклонившись Бенедикту, он прошел внутрь и, сняв пальто, уютно устроился на диване.

Не обращая на него внимания, Бенедикт медленно собрал все документы в стопку и принялся листать по одному, прокручивая в голове всю информацию с самого начала. Вскоре он устало откинулся на спинку кресла и потер рукой лоб.

Ничего непонятного и настораживающего, вернее, ничего, что могло бы оправдать или объяснить подобный запрос, или хотя бы намекнуть, с какого перепугу у нее возникло такое желание. Он чуть слышно хмыкнул. Вот именно, с перепугу. Будь в этом письме что-то, отдаленно напоминающее страх или сомнение, у него не было бы вопросов. Так же, как в случае, если бы оно было составлено чрезмерно сухо или подробно. Ничего подобного. Это было обычное письмо нормального человека, который спокойно и сдержанно излагал свою просьбу.

Бенедикт раздумчиво щелкнул зажигалкой.

– Тони, – негромко сказал он.

Его партнер, успевший за то время, что Бенедикт был занят своими размышлениями, сходить в приемную, принести себе чашку чаю и достать планшет, с видом счастливого кота сидел на диване, медитативно пролистывая что-то на экране. Бенедикт предположил, что это была лента одного из новостных агентств, к которым Тони был озадачивающе неравнодушен. Услышав, что к нему обращаются, он поднял голову и вопросительно посмотрел на друга.

– Что ты скажешь об этом? – Бенедикт взял со стола портрет Элис Саммерфилд – тот, где она была изображена вполоборота, – и повернул к Тони.

Тому понадобилось меньше минуты, чтобы понять, что от него требуется.

– Элис Саммерфилд, дизайнер интерьеров, – незамедлительно отрапортовал он. – Очаровательная женщина. Письмо удалено ввиду невыполнимости заявки.

Бенедикт кивнул.

– Тот редкий случай, когда ты не стал меня с ней доставать.

Тони скептически улыбнулся, давая понять, что он предпочитает другие выражения, но, в принципе, сойдет и так.

– И тот еще более редкий случай, когда я не согласен.

Повисла долгая пауза.

Наморщив нос, Тони, прищурившись, рассматривал портрет, пока, наконец, не проговорил, с сомнением глядя на партнера:

– Я понимаю, о чем ты. Но нет.

– Нет?

– Определенно. Что бы ни было написано в анкете и каким бы замечательным человеком она ни была, – в который раз Бенедикт удивился тому, насколько хорошо Тони знал его; впрочем, за то время, что они работали вместе, стоило бы привыкнуть, – то, чего она хочет, невозможно.

– Невозможно, – медленно повторил Бенедикт. – И все же я попробую. – Он бросил фото на стол и поднял глаза на Тони.

– Ты попробуешь?! – тот ошарашенно тряхнул головой и переспросил, словно надеясь, что ослышался, – ты…

– Не то, что ты думаешь, – успокаивающе поднял руку Бенедикт. – Для начала я хочу с ней поговорить.

Тони только глаза закатил.

– Как знаешь, но я…

– Тони, не трать попусту время, я сам могу слово в слово повторить все, что ты можешь сказать по этому поводу, – Бенедикт встал из-за стола и, собрав бумаги, протянул ему папку. – Во вторник, самое позднее, я хочу видеть ее здесь. Если ты уже отправил ей письмо с отказом, – тем хуже для тебя.

Глядя, как его партнер молча воздевает руки вверх, призывая небо в свидетели того, что он лично сделал все, что мог, чтобы предостеречь своего друга от недостойного шага, Бенедикт рассмеялся.

– И не надо изображать из себя невинного младенца, – смерив Тони хищным взглядом, сказал он, – я еще не расквитался с тобой за интриги с моей матерью. Считай, что это – первая часть отработки. Кстати, для моих студентов отработка обычно означает эссе на сто страниц. Так что тебе повезло, – он благосклонно махнул рукой. – Все-таки мы друзья.

Тони не удержался и фыркнул.

Весело хмыкнув, Бенедикт обошел стол кругом и, подхватив с вешалки куртку, вышел в приемную. Залихватски подмигнув Мэри, он бросил взгляд на висящие над ее столом часы. Двадцать минут до начала лекции. Стоило поторопиться, если он хотел успеть вовремя. Прислушавшись к происходящему в кабинете и уловив доносящиеся оттуда приглушенные ругательства Тони, он удовлетворенно улыбнулся и направился к двери.

***

Она пришла с небольшим опозданием – не настолько сильным, чтобы на это стоило обращать внимание, но достаточным для того, чтобы Бенедикту хватило времени лишний раз задуматься о том, зачем он вообще все это затеял. Так как ответа на вопрос у него не было и в ближайшем будущем рассчитывать на его появление не приходилось, он решил просто довериться своей интуиции. В конце концов, это всегда срабатывало.

Она оказалась легкой, как молодое вино, и в то же время… уверенной, насмешливой и сильной. У нее было гибкое тело, которого хотелось касаться, и острый характер, обернутый теплым юмором; так заворачивают в драгоценный бархат дамасскую сталь. Глядя, как она непринужденно кладет ногу на ногу и просит Мэри, принесшей ему его обычный зеленый чай, сделать ей латте с двойным эспрессо, Бенедикт подумал, что это будет действительно интересный разговор.

Она ответила на все его вопросы, просто и четко, не удивившись ни одному из них. Коротко затронув большинство важных тем и убедившись, что она написала ему вполне осознанно, а не под влиянием мимолетного импульса (хотя, как она сама призналась, опыта общения с мужчинами, предоставляющими секс-услуги, у нее нет), он спустя примерно полчаса обнаружил, что испытывает от их общения совершенно особенное удовольствие. Она была открытой, но не акцентировала на этом внимания, была откровенной, но не предлагала себя, была веселой, но ее смех не казался чем-то искусственным и натянутым, призванным спрятать неловкость или смутную печаль. Боже, она была прекрасна.

Не спеша поставив чашку на столик перед собой, Бенедикт выпрямился в кресле, чуть постукивая пальцами по подлокотникам. Вот уже несколько минут он мучительно искал способ задать главный из волновавших его вопросов, но ничего из того, что приходило в голову, не казалось ему достаточно адекватным. С другой стороны, с чего он взял, что существуют адекватные способы спрашивать такие вещи? Нахмурившись в ответ на эту мысль, он ненадолго оторвал от нее взгляд и, наконец, сложив руки на груди, сказал:

– Я думаю, мисс Саммерфилд, нам стоит уделить немного времени условиям вашей заявки.

Она доброжелательно улыбнулась и отпила глоток кофе из высокой прозрачной чашки. Где только Мэри взяла этого монстра, с раздражением подумал Бенедикт.

– Честно говоря, я не знаю, насколько вообще можно считать заявкой в том смысле, в котором я это понимаю, просьбу отыграть изнасилование, – тихо сказал он.

В лице Элис ничего не изменилось. Она только заинтересованно подняла на него глаза и задала всего один вопрос:

– Почему?

Бенедикту захотелось ответить сразу и нецензурно. С использованием всех известных ему английских диалектов. А, учитывая успешную многолетнюю карьеру его отца и долгие часы, некогда проводимые Бенедиктом в библиотеке дома Тэррингтонов, диалектов он знал много. Он прикрыл глаза. Ладно, мысленно усмехнулся он, многословие – это непрофессионально.

– Потому что это не является сексуальной услугой, – в тон ей ответил он и потянулся за чайником. Налив себе полную чашку, он сделал из нее глоток и продолжил: – До сих пор мне не приходилось работать с подобными запросами – не потому, что мне не предлагали, – добавил он, увидев ее недоверчивый взгляд, – а потому, что ни одна из женщин, делавших это, не попадала сюда.

Элис весело улыбнулась.

– Что делает меня исключением?

Бенедикт пожал плечами.

– Не знаю, – честно признался он. – Возможно, это просто ошибка с моей стороны, – добавил он с оттенком сожаления. Ведь, в любом случае…

– Что странного в моей просьбе?

– Простите?..

– Что странного в моей просьбе? – медленно и глядя на него, не отрываясь, проговорила она. Это не было заигрыванием. Ей действительно было интересно.

Бенедикт второй раз за сегодняшний вечер подавил порыв от души выругаться. С этим пора заканчивать. Он с самого начала знал, что не будет этого делать. Не стоило приглашать ее. Тони прав, его любопытство однажды выйдет ему боком.

– Элис, ваше желание… вернее сказать, ваша заявка противоречит моим профессиональным и человеческим принципам, поэтому, боюсь, вам придется…

– Что вас смущает, мистер Тэррингтон?

Бенедикт поднял брови.

– Вы полагаете, что заявка, в которой написано «ролевая игра, включающая инсценировку изнасилования», – недостаточный повод для того, чтобы почувствовать себя неуютно?

Элис хмыкнула.

– Полагаю, у меня недостаточно информации для того, чтобы оценивать такие вещи.

Бенедикт улыбнулся.

– Вероятно. Но именно для этого я здесь, и я готов вам сказать: выполнение вашей просьбы невозможно.

– Почему?

– Потому что изнасилование и секс – это совершенно разные вещи, – пожал плечами Бенедикт. – Невозможно «сыграть» насилие, как невозможно представить себе, чтобы подобные действия могли иметь какое-то отношение к эротическому контакту или быть сколько-нибудь возбуждающими.

Элис задумалась.

– Не знаю, мистер Тэррингтон, – в явной нерешительности сказала она, – должно быть, вы правы, и то, чего я хочу… то, чего мне не хватает, или, скорее… – она замолчала, глядя куда-то мимо него, будто бы ведя разговор с самой собой или просто размышляя вслух. – Или, может быть, я просто неправильно подобрала слова.

Теперь уже Бенедикт почувствовал себя заинтригованным.

– Что вы хотите этим сказать?

Элис сделала неопределенный жест рукой.

– Обычно, когда говорят «изнасилование», имеют в виду активные действия или нападение со стороны одного из партнеров, – проговорила она, – и, это, само собой, не может и не должно рассматриваться как секс, – просто потому, что сексом не является то, что происходит без согласия одного из участников. Но то, о чем я вас прошу, – это совсем… совсем другая… совсем другое… решение.

– Я все еще не понимаю, – Бенедикт скрестил руки на груди. – Что, согласно вашим ожиданиям, я должен был бы сделать?

Элис посмотрела ему в глаза.

– Взять меня. Без подготовки и прелюдий.

– Жестко?

– Скорее, грубо.

В ее лице не было ни намека на иронию, иначе Бенедикт подумал бы, что она над ним издевается.

– Как вы себе это представляете? – медленно и раздельно произнес он.

– Как это обычно бывает, – невозмутимо сказала она, – к сожалению, на это мало кто соглашается.

– Никому не хочется ходить по грани, за которой начинается преступление, – сердито сказал Бенедикт.

– Не все знают, как глубоко в них самих лежит эта грань, – улыбнулась Элис.

Несколько секунд Бенедикт сидел молча, не сводя с нее глаз.

– А вы знаете? – наконец, спросил он.

В ответ Элис лишь усмехнулась, видимо, не считая нужным делиться своими соображениями на этот счет. Она еще немного посидела, откинувшись в кресле, словно раздумывая о чем-то своем или спрашивая себя, зачем она вообще сюда пришла, а затем встала и, взяв в руки сумочку, направилась к выходу.

Бенедикт жестом остановил ее.

Быстрым шагом он подошел к двери, открыл ее и, выглянув в приемную, проговорил:

– Мэри, ты свободна, на сегодня ты мне больше не нужна.

Вежливо кивнув в ответ на прощальную реплику секретарши, он вернулся в комнату и запер дверь с негромким щелчком.

Элис стояла на том же месте, внимательно наблюдая за ним, без тени сомнений или видимого любопытства.

Внезапно Бенедикту вспомнились его фантазии – здесь, в этой же комнате, но связанные с совсем другой женщиной. Но это была просто мимолетная мысль, потому что сейчас его занимало не то, чем были его фантазии вчера, а то, чем станет его действительность сегодня.

Расстояние до нее он преодолел быстро. Еще меньше времени понадобилось для того, чтобы оказаться у стола и, развернув Элис спиной к себе, осторожно, но твердо заставить нагнуться, опершись руками о гладкую поверхность, и, слегка надавив ей на спину, убедиться, что ее поза устойчива.

В полном молчании Бенедикт расстегивает молнию на ее джинсах и, взяв двумя руками за пояс, стаскивает их до колен. Еще рывок – и она остается без белья. Стянуть брюки, сбросить пиджак, найти презерватив. И в следующее мгновение он погружается в ее влажную глубину.

Впервые в жизни Бенедикт не спрашивает, не просит, не соблазняет и не дает себе труда терпеливо ждать. Он вторгается, сильно и страстно, и его поражает то, как спокойно она принимает это, без дрожи, сомнений и вскриков, принимает так, как будто это – единственное, что должно было произойти здесь и сейчас, самое подлинное и нормальное, и в ее теле нет ни одной точки напряжения: только щедрость и мягкая тишина.

Всю жизнь считавший глупостью и никогда не допускавший ни в собственных отношениях, ни в работе, игр типа «верхний – нижний», сейчас, с силой, которой не ожидал от себя, проникая в Элис, захватывая, подчиняя и подчиняясь ей, он внезапно перестает различать, кто из них проникает и кто сдается. Это так же далеко от насилия, как и от обычного секса, потому что ни в том, ни в другом случае в нем не могло бы родиться такое властное ощущение собственной беззащитности, открытости и готовности ко всему. Она ли так сладко ему отдается – запросто, без малейшей ласки, или это он с азартом хищника, упавшего на колени перед добычей, предлагает ей себя, понять невозможно. Он кончает первым, но она тут же следует за ним, и его это уже не удивляет – его сегодня уже ничто не может удивить.

Медленно, опираясь ладонями о стол, Бенедикт возвращался к нормальному ритму дыхания, слушая, как приходит в себя женщина под ним. Он осторожно вышел из нее и, выпрямившись, принялся приводить в порядок собственную одежду. Элис развернулась и, также одевшись и облокотившись бедрами о многострадальный стол, подняла на него смеющиеся глаза. Бенедикт смотрел на нее со смесью изумления и восхищения. За последние полчаса эта женщина заставила его доказать и опровергнуть добрую половину того, в чем за долгие годы общения с противоположным полом у него не было оснований сомневаться. Правду сказать, это порядком раздражало. И все же это был один из его любимых моментов – когда опыт искрами рассыпается в руках, и реальность властно заявляет о себе. Он взял в ладонь ее руку и поцеловал, ставя этим своеобразную точку в их странной и будоражащей встрече. Элис ласково улыбнулась и провела рукой по его щеке.

– Теперь ты понимаешь, не так ли?

– Теперь – да, – задумчиво ответил Бенедикт. – Хотя и не уверен, что захочу снова когда-нибудь это повторить.

Элис ничего не ответила. Она подошла к креслу, в котором оставила свою сумочку, достала из нее аккуратно сложенный чек, положила его на стол и, еще раз взглянув на Бенедикта, сказала:

– Спасибо.

Бенедикт ответил ей едва заметным движением ресниц и, глядя вслед ее удаляющейся фигуре, внезапно подумал о том, что на его памяти только одна женщина вызывала у него более сильные чувства. Гарриет.

Бенедикт хмыкнул. Похоже, в ближайшее время он все-таки это повторит.