Текст книги "Автобиография красного"

XVI. Ухаживание

 
Как в детстве живем мы, носясь под самым небом, и вот, какой рассвет.
Геракл лежит как обрывок шелка в синей жаре, он говорит,
Герион пожалуйста. Его голос дрогнул,
и Герион почему-то вспомнил, как входишь в амбар
ранним утром
и как солнечный свет падает на кипы свежего сена, еще влажного после ночи.
Возьми его в рот Герион пожалуйста.
Герион взял. Довольно сладкий вкус. Я многое узнаю в этот год своей жизни,
подумал Герион. Очень молодой вкус.
Герион почувствовал себя ясным и сильным – не каким-нибудь раненым ангелом,
а притягательной личностью вроде Матисса
или Чарли Паркера! После они долго лежали и целовались, а потом
играли в горилл. Проголодались.
И вот они сидели на диванчике в кафе на автовокзале и ждали еду.
Они начали репетировать
свою песню («Радуйся, мир»), и тут Геракл притянул голову Гериона
себе на колени и стал искать у него
вошек. Ворчание горилл смешивалось со звуками завтрака в переполненном зале.
Пришла официантка
с двумя тарелками яичницы. Герион посмотрел на нее из-под руки Геракла.
Молодожены? спросила она.
 

XVII. Стены

 
Вечером они поехали рисовать.
Герион сразу сделал краснокрылую надпись РАБ ЛЮБВИ на гараже священника,
рядом с католической церковью.
Потом, проезжая по Мейн-стрит, они увидели жирные белые буквы (свежие)
на стене почты. КАПИТАЛИЗМ СОСЕТ.
Геракл с сомнением посмотрел на запас краски. Ну хорошо. Он припарковал машину в переулке.
Аккуратно зачеркнув белые буквы
плотной черной полосой, он заключил ее в легкое красное облако
курсива.
ОТРЕЗАТЬ ЗДЕСЬ. Когда они садились обратно в машину, он молчал.
Потом они поехали к тоннелю,
за которым был выезд на автостраду. Гериону стало скучно, он сказал, что не видит,
где еще можно что-то нарисовать,
достал фотоаппарат и пошел на шум автомобилей. Наверху, на эстакаде,
ночь была распахнута настежь
и гнала вперед фары как море. Он встал против ветра и позволил ему снять с себя
шелуху.
Тем временем в тоннеле Геракл закончил наносить на стены семь своих личных заповедей,
в столбик, черным и красным, поверх выцветшего
трафаретного ОСТАВЬТЕ СТЕНЫ В ПОКОЕ, он стоял на одном колене и очищал
кисть о край жестяной банки.
Он не посмотрел на Гериона, но сказал, Осталось немного краски – еще РАБА ЛЮБВИ? – нет
давай сделаем что-нибудь повеселее.
У тебя всё о несвободе, меня это угнетает.
Герион смотрел на макушку Геракла
и чувствовал, что его пределы возвращаются. Ему нечего сказать. Нечего. Он отметил этот факт
со спокойным удивлением. Однажды,
когда он был маленький, собака съела его мороженое. Остался только пустой рожок
в выразительном красном кулачке.
Геракл встал. Нет? Тогда поехали. На обратном пути они попробовали спеть «Радуйся, мир»,
но слишком устали. Дорога показалась долгой.
 

XVIII. Она

 
Когда они вернулись, во всем доме было темно, только на заднем крыльце горел свет.
Геракл пошел посмотреть. Герион решил позвонить домой и побежал наверх.
Можешь позвонить из маминой комнаты
вверх по лестнице и налево, крикнул Геракл ему в след. Но у самой комнаты
он остановился: ночь вдруг стала сплошной.
Кто я? Он уже бывал здесь, на лестнице, в темноте, выставив руки перед собой,
искал выключатель – он попал по нему,
и комната налетела на него как бушующий прибой, неукратимо полный
бутылок из-под женского алкоголя, он увидел комбинацию
упавший журнал расчески присыпку стопку телефонных книжек мисочку с жемчугом
чашку с водой себя
в зеркале жестокого как яркая помада – он снова хлопнул по выключателю.
Он уже бывал здесь, болтался
внутри слова она как побрякушка на ремне. Красные спицы прозвенели под его веками
в черноте.
Спускаясь по лестнице, Герион слышал голос бабушки Геракла.
Она сидела на качелях на крыльце,
положив руки на колени и болтая своими маленькими ножками. Прямоугольник света
падал на крыльцо через открытую дверь кухни
и едва касался ее подола. Геракл лежал на спине на столике для пикника,
скрестив руки на лице.
Бабушка смотрела, как Герион пересекает крыльцо и садится между ними
в шезлонг,
она продолжала говорить – это представление что легкие взорвутся
если ты не выплывешь на поверхность –
легкие не взрываются без кислорода они сминаются я знаю об этом из-за Вирджинии Вульф
которая кстати однажды заговорила со мной на вечеринке не о том конечно
каково это тонуть она об этом еще понятия не имела – я уже рассказывала эту историю?
помню небо за ней было всё фиолетовое она
подошла ко мне и сказала Что это вы здесь одна в этом огромном пустом саду
как кусочек электричества? Электричества?
Может она сказала эклеры и чай правда мы пили джин и время для чая
давно прошло но она была весьма оригинальной женщиной
я думала Господи надеюсь она сказала эклеры и чай тогда я расскажу ей забавную историю
про Буэнос-Айрес эти аргентинцы
обожают чай каждый день в пять часов маленькие чашечки но она уже уплыла маленькие
почти прозрачные чашечки как кости представляешь
в Буэнос-Айресе у меня был маленький песик но я вижу по твоему лицу что уже заговариваюсь.
Герион подскочил. Нет мэм, крикнул он,
шезлонг вытолкнул его из себя. Подарок Фрейда но это уже другая история.
Мэм?
Он утонул не Фрейд песик и Фрейд пошутил что-то несмешное
про незавершенный перенос не припомню
немецкое выражение зато немецкую погоду я помню отлично.
Какая там была погода мэм?
Холодно и лунно. Вы виделись с Фрейдом ночью? Только летом.
Зазвонил телефон, и Геракл
скатился со стола и побежал отвечать. Июльские тени в лунном свете неподвижно лежали
на траве. Герион смотрел,
как из них сочится присутствие. О чем я говорила? Ах да Фрейд реальность
это паутина любил говорить Фрейд –
Мэм? Да. Можно вас кое о чем спросить? Конечно. Я хотел бы узнать о Лавамене.
А.
Какой он был? Его сильно обожгло. Но он не умер?
Не в тюрьме.
А что было потом? А потом он попал к Барнуму знаешь Цирк Барнума
он ездил по всей Америке заработал много
денег я видела их представление в Мехико когда мне было двенадцать. Интересно было?
Очень даже Фрейд назвал бы это
бессознательной метафизикой но в двенадцать я не была циничной и хорошо провела время.
Что он делал? Он раздавал
кусочки пемзы и показывал где его коснулся жар
я капля золота говорил он
я расплавленная материя я вернулся из центра земли чтобы рассказать вам что там внутри –
Смотрите! он прокалывал большой палец
и выдавливал капли цвета охры которые шипели когда падали на пластину –
Вулканическая кровь! Он утверждал
что температура тела у него всегда 55 градусов и разрешал
потрогать свою кожу за 75 центов
в задней части шатра. И вы потрогали его? Она остановилась. Скажем так –
тут из дома выскочил Геракл.
Это твоя мама. Она уже закончила кричать на меня и теперь хочет поговорить с тобой.
 

XIX. От архаического к быстрому себе

 
Реальность – это звучание, нужно настроиться на него, а не кричать.
Резко очнувшись от громкого, дикого сна, который тут же улетучился, он лежал и прислушивался
к великолепным, едва слышным лощинам Аида,
где усердные рассветные обезьяны ласкались и гоняли друг друга
вверх и вниз по веткам махогони.
Их крики оставляли в нем маленькие щербинки. В такие моменты Гериону нравилось продумывать
свою автобиографию, в этом смутном состоянии
между сном и явью, когда слишком много впускных клапанов открыто в душе.
Подобно земной коре,
которая в пропорции в десять раз тоньше яичной скорлупы, оболочка души –
это чудо взаимных давлений.
Миллионы килограммов силы, пробивающейся наружу из центра земли навстречу
холодному воздуху мира и останавливающейся,
так же как мы, ровно тогда, когда нужно. Автобиография,
над которой Герион работал в возрасте с пяти до сорока четырех лет,
недавно приняла форму
фотографического эссе. Теперь, когда у меня переходный этап, думал Герион,
используя выражение, которое он узнал из –
дверь ударилась о стену: Геракл открыл ее ногой, в руках у него был поднос,
на котором он нес две чашки и три банана.
Обслуживание номеров, сказал Геракл, ища глазами, куда поставить поднос.
Герион отодвинул всю мебель
к стене. О отлично, сказал Герион. Кофе.
Это чай, сказал Геракл.
Бабушка сегодня опять в Аргентине. Он протянул Гериону банан.
Она сейчас рассказывала мне об электриках.
В Буэнос-Айресе чтобы вступить в профсоюз нужно сдать экзамен
но все вопросы там
про конституцию. В смысле про телосложение?
Нет конституцию Аргентины
кроме последнего. Пункта конституции? Нет вопроса на экзамене –
угадай о чем он ни за что не угадаешь. Угадай.
Нет.
Ну давай.
Ненавижу угадывать. Ну давай попробуй Герион одну попытку.
В котором часу произошло извержение Кракатау?
Отличный вопрос но нет. Он подождал. Сдаешься? Герион посмотрел на него.
Что есть Святой Дух?
Такой вопрос? Такой вопрос. Что есть Святой Дух – поистине электрический вопрос!
как говорит бабушка.
Геракл сидел на полу рядом с кроватью. Он выпил свой чай
и внимательно смотрел на Гериона.
Так в котором часу произошло извержение Кракатау? В четыре часа ночи, ответил Герион,
натягивая лоскутное одеяло под подбородок.
Шум разбудил людей в Австралии в трех тысячах километров оттуда.
Ничего себе откуда ты это знаешь?
Герион нашел в подвале энциклопедию «Британника» (издание 1911 года)
и прочел в ней статью о вулканах.
Признаться? Да. Из энциклопедии. Геракл очистил банан.
Он как будто о чем-то задумался.
Твоя мама очень злилась вчера. Герион сказал Да. Геракл съел
половину банана. Потом вторую.
И что думаешь? В смысле что думаю? Геракл положил
кожуру на поднос
и аккуратно расправил. Думаешь тебе пора возвращаться?
Герион жевал,
у него был полный рот банана и он не расслышал. Это важная для тебя фраза,
сказал тихий голосок внутри.
Что? Я говорю отсюда каждое утро ходит автобус в девять или около того. Герион старался
дышать, но красная стена
разре́зала воздух пополам. А ты? Ну я останусь здесь
кажется бабушка хочет
чтобы кто-нибудь покрасил дом сказала заплатит мне позову наверное помочь
пару ребят из города.
Герион думал изо всех сил. Языки пламени поползли по половицам у него внутри.
Я кстати отличный маляр, сказал он.
Но слово отличный раскололось пополам. Геракл смотрел на него. Герион ты же знаешь
мы всегда будем друзьями.
Сердце и легкие Гериона превратились в черную корку. Внезапно ему жутко захотелось
уснуть. Геракл поднялся на ноги
ловко как обезьяна. Давай вставай и одевайся Герион сегодня тебя ждет
вулкан я буду
на крыльце бабушка тоже хочет поехать.
В автобиографии Гериона
на этой странице фотография красного кроличьего смеха, перевязанная белой ленточкой.
И подпись: «Завидую своим маленьким переживаниям».
 

XX. АА

 
По дороге к вулкану Герион засыпал семь или восемь раз.
Геракл с бабушкой говорили о феминизме, о жизни в Аиде, о нестабильном битуме,
или это из «Британники»? Все
предложения перемешались в сонном плывущем уме Гериона мужчин
нужно было научить
ненавидеть женщин массаж стоп пемза и балласт на железной дороге конечно
они знают как происходит
извержение его мелкие примитивные любезности выстреливают изо рта как язык но
как мне разговаривать
с людьми которые не имеют представления о Европе – в этот момент
проснувшийся от толчка Герион
посмотрел в окно. Мир вспучился и почернел. Блестящие волны застывшей лавы
вздымались и падали со всех сторон
от их остановившейся машины. В основном вулканическая порода – это базальт.
Если он темный и глыбистый, это говорит о том,
что в составе породы очень мало кварца (энциклопедия «Британника»).
В составе породы очень мало кварца,
сказал Герион, выбираясь из машины. А потом камень заставил его замолчать.
Он чернел как смоль куда ни посмотри,
абсолютно пустой, не считая безумной черноватой единицы внутриплитового света,
которая скакала с камня на камень,
как будто искала потерянную родню. Герион выставил ногу, чтобы сделать шаг.
Лава стеклянно
затрещала, Герион подпрыгнул. Осторожно, сказала бабушка Геракла.
Геракл помог ей вылезти с заднего сиденья,
она стояла, опираясь на его руку. Лавовый купол здесь больше чем на девяносто процентов
состоит из стекла – это риолитовый обсидиан. Мне кажется
очень красиво. Смотришь и он как будто пульсирует. Бабушка, позвякивая,
пошла вперед
по черным волнам. Говорят что все эти глыбы и обломки это результат деформации
которая происходит когда стекло
так быстро остывает. Она издала какой-то тихий звук. Напоминает мне мой брак. Тут она
споткнулась, и Герион подхватил ее
под вторую руку, она была как пригоршня осени. Он показался себе огромным и неправильным.
В какой момент будет вежливо отпустить руку,
которую ты схватил?
На секунду, стараясь не упасть на стекловидной поверхности, он уснул и проснулся,
всё еще сжимая ее руку, Геракл говорил
…в кроссвордах. Это название для глыбовой лавы в гавайском языке.
Как это пишется?
Так и пишется – аа. Герион отключился, проснулся, они уже сидели в машине
и оставляли позади
ужасные камни. Спереди Геракл и его бабушка затянули
«Радуйся, мир!» стройно и в лад.
 

XXI. Обжечься воспоминанием

 
Геракл с Герионом сходили в видеопрокат.
Полная луна гонит быстрые облака по холодному небу. Они вернулись,
споря.
Тебе не по себе не от снимка а от того что ты не понимаешь что такое фотография.
От фотографии в принципе не по себе, сказал Герион.
Фотография – это игра с отношениями восприятий.
Да именно.
Но это и без фотоаппарата происходит. Вот например звезды.
Хочешь сказать
что никаких звезд на самом деле нет? Некоторые есть а некоторые погасли
десять тысяч лет назад.
Я в это не верю.
Как это не веришь, это общеизвестный факт. Но я же их вижу. Ты видишь воспоминания.
Мы об этом уже говорили да?
Герион пошел на заднее крыльцо вслед за Гераклом. Они сели на разные концы дивана.
Ты знаешь как далеко от нас некоторые звезды?
Я просто не верю. Пускай кто-нибудь дотронется до звезды и не обожжется.
Покажет палец и скажет, Просто воспоминанием обжегся!
вот тогда я поверю. Ладно забудь о звездах а звук, ты же видел как лесорубы валят лес.
Я не хожу в лес смотреть на лесорубов.
Всё я сдаюсь. Это было бы очень холодно. Что? Было бы очень холодно, повторила
бабушка, сидевшая на качелях.
Смотреть на лесорубов? Ожог памяти. А. Она права. Да она права она
однажды обожгла легкие
и это было холодно и не говори обо мне в третьем лице когда я здесь.
Прости.
Вы обожгли легкие в Аиде? Нет я обожгла легкие в Пиренеях я
ездила в Сент-Круа фотографировать лыжников
это получается была зимняя Олимпиада 1936 года там выступал Грушенк ты знаешь
Грушенка? В общем неважно он был очень быстрый
фотографию на которой он в этих своих невероятных ярко-красных штанах
журнал «Лайф» купил у меня за тысячу долларов.
В 36-м это были большие деньги. Очень мило с твоей стороны но это и сейчас большие деньги –
за фотографию. Отец Геракла
(она махнула рукой в сторону дивана, но Геракл уже вернулся в дом)
не заплатил мне и половины этого за «Красное терпение» –
ты ведь видел «Красное терпение» да? Зря он повесил его в кухне
там слишком темно
все конечно думают что это черно-белая фотография сейчас уже никто не умеет
смотреть на фотографии.
Нет я видел лаву, это же лава? Конечно да ты имеешь в виду в верхней части вулкана.
Нет я имею в виду в нижней части
фотографии на стволе одной из сосен маленькие красные капельки как кровь.
А да молодец красные капельки
моя подпись. От этой фотографии становится не по себе. Да. Но почему?
«Весельем этим страх преображен».
Кто это? Йейтс.
Где Йейтс увидел вулкан? Думаю он говорил о политике. Нет
мне кажется это не то что я имею в виду.
Ты имеешь в виду тишину? Но все фотографии беззвучны. Не глупи это
как сказать что все матери
женщины. А разве не так? Конечно но это ничего тебе не дает. Вопрос
в том как они это используют – учитывая
ограничения которые накладывает форма – Твоя мама живет здесь на острове? Я не хочу
говорить о моей маме.
Ну что ж. Значит тишина. Геракл появился из двери в кухню.
Перелез через спинку дивана
и, опустившись на него, вытянулся во всю длину. Твоя бабушка объясняла мне
как важна тишина, сказал Герион.
Не сомневаюсь, ответил Геракл и повернулся к ней. Уже поздно ба хочешь лечь?
Не могу уснуть ангел мой.
Нога болит? Могу помассировать тебе лодыжки. Давай отнесу тебя.
Геракл стоял перед ней,
он поднял ее на руки, как снег. Герион увидел, что ноги у нее разной длины,
одна была направлена вверх, другая вниз и назад.
Спокойной ночи дети, громко сказала она своим голосом, похожим на старые угли.
Пусть Господь пошлет вам сны.
 

XXII. Миска для фруктов

 
Герион открыл дверь с москитной сеткой и увидел маму за кухонным столом.
Он вернулся из Аида на автобусе. Семь часов в дороге. Большую часть пути он проплакал.
Хотел пойти прямиком в свою комнату
и закрыть дверь, но увидел маму и сел. Руки в карманах куртки.
Какое-то время она молча курила,
потом подперла голову рукой. Глаза – на его груди. Милая футболка, сказала она.
На нем была красная майка с белой
надписью ФИЛЕ. Геракл подарил – Герион рассчитывал
спокойно упомянуть это имя,
но его душу наполнило такое облако страдания, что он забыл,
о чем говорил.
Он наклонился вперед. Она выдохнула дым. Она смотрела на его руки, он разжал пальцы,
отпустил край
стола и стал медленно вращать миску для фруктов. Он вращал ее по часовой стрелке.
Против. По.
Почему здесь всегда стоит эта миска для фруктов? Он перестал ее вертеть и взял за ободок.
Она всегда здесь стоит и в ней никогда
нет фруктов. Сколько себя помню она здесь и я ни разу не видел чтобы в ней были фрукты. Тебя
это не смущает? Откуда мы вообще
знаем что это миска для фруктов? Она смотрела на него сквозь дым. Как думаешь каково это
расти в доме полном
пустых мисок для фруктов? Голос у него стал тонким. Они встретились глазами и
расхохотались. Они смеялись,
пока у них не потекли слезы. А потом сидели молча. Каждый отхлынул
к своей стене.
Они еще немного поговорили, о стирке, о том, что брат Гериона употребляет наркотики,
о лампочке в ванной.
В какой-то момент она достала сигарету, посмотрела на нее, убрала обратно. Герион опустил
голову на руки.
Он очень хотел спать, наконец они встали и разошлись в разные стороны. Миска для фруктов
осталась стоять там же. Да, пустая.
 

XXIII. Вода

 
Вода! Из стыка двух склонившихся масс мира выскочило слово.
Его лицо было мокрым от дождя. На секунду он забыл, что он теперь разбитое сердце,
а потом вспомнил. Бессильное падение,
вниз, к Гериону, застрявшему в собственном гнилом яблоке. Каждое утро – шок
возвращения в рассеченную душу.
Сделав усилие, он сел на край кровати и уставился в монотонную обширность дождя.
Ведра воды выплескивались с неба
на крышу на карниз на подоконник. Он смотрел, как капли падают ему на ноги
и собираются в лужу.
Он слышал обрывки речи,
льющиеся вниз по водосточной трубе – Надо делать людям добро –
Он захлопнул окно.
Внизу в гостиной всё было неподвижно. Шторы задернуты, стулья спят.
Воздух набит огромными комками тишины.
Он искал глазами собаку, а потом понял, что у них уже много лет нет собаки. Часы
в кухне показывали без пятнадцати шесть.
Он стоял и смотрел на них, не давая себе моргнуть, пока большая стрелка не прыгнет, щелкнув,
на следующую минуту. Прошли годы,
из его глаз текла вода, на него наскакивали сотни мыслей – Если сейчас
наступит конец света я буду свободен и
Если сейчас наступит конец света никто не увидит моей автобиографии – наконец она щелкнула.
В памяти мелькнул спящий дом Геракла,
он отодвинул это воспоминание. Достал банку с кофе, открыл кран и заплакал.
За окном природный мир наслаждался
моментом абсолютной силы. Ветер носился над землей как море и разбивался
об углы домов,
мусорные баки катились по улице вдогонку за своими душами.
Гигантские ребра дождя раздвинулись
на вспышке света и с треском сомкнулись снова, отчего часы на кухне
защелкали как сумасшедшие. Где-то хлопнула дверь.
Листья мчались мимо окна. Слабый как муха, Герион согнулся опершись на раковину
и заткнул кулаком рот,
крылья повисли над сушилкой для посуды. Хлеставший по окну дождь пустил
еще одну фразу Геракла
носиться в его голове. Фотография это просто свет,
упавший на пластину. Герион вытер лицо
крыльями и пошел в гостиную искать фотоаппарат.
Когда он вышел на заднее крыльцо,
дождь стекал с крыши, утро было темно как ночь.
Фотоаппарат он обернул
толстовкой. Фотография называется «Если уснул, то выздоровеет».
На ней муха плавает в ведре с водой –
она утонула, но вокруг крыльев видно странное волнение света. Герион снимал
на пятнадцатиминутной выдержке.
Когда он открыл затвор, муха, кажется, еще была жива.
 

XXIV. Свобода

 
Жизнь Гериона вошла в онемелый период, застыла между языком и вкусом.
Он устроился в местную библиотеку расставлять по полкам государственные документы. Было
приятно работать в подвале,
гудящем люминесцентными лампами и холодном как каменное море. В документах
была суровость оставленности,
высокие и тихие, они стояли шеренгами, как ветераны позабытой войны. Каждый раз,
когда он слышал гулкие шаги библиотекаря, идущего
вниз по железной лестнице с розовой карточкой в руке,
Герион исчезал в книгохранилище.
Маленькая кнопка в конце каждого ряда зажигала наверху люминесцентную дорожку.
Пожелтевшая каталожная карточка 13 × 18,
приклеенная скотчем под каждой кнопкой, напоминала НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ГАСИТЬ СВЕТ.
Герион мерцал
между рядами как шарик ртути и щелкал выключателями.
В библиотеке его считали
одаренным парнем со своими секретами. Однажды вечером, за ужином, мама
спросила его
о коллегах, и Герион не смог вспомнить, мужчины они
или женщины. Он сделал довольно много
аккуратных снимков, но на них были лишь ботинки и носки каждого из библиотекарей.
Кажется в основном это мужские ботинки,
сказала мама, склоняясь над фотографиями, которые он разложил на кухонном столе.
Кроме – а это кто?
На фотографии, снятой с уровня пола, была чья-то босая нога на выдвинутом
ящике железного шкафчика с картотекой.
Под ним на полу лежал грязный красный «конверс».
Это сестра заместителя заведующего.
Он пододвинул фотографию скрещенных ног в плотных белых носках
и темных лоферах: заместитель заведующего.
Она иногда приходит в пять и они вместе едут домой. Мама
наклонилась посмотреть поближе. Чем она занимается?
Работает в «Данкин Донатс» кажется. Милая девушка? Нет. Да. Не знаю.
Герион сверкнул глазами. Мама протянула
руку, чтобы дотронуться до его головы, но он увернулся и стал собирать
фотографии. Зазвонил телефон.
Возьмешь трубку? спросила она, поворачиваясь к раковине. Герион пошел в гостиную.
Он стоял и смотрел на телефон,
пока тот звонил третий раз, четвертый. Алло? Герион? Привет это я. У тебя
странный голос ты что спал?
Голос Геракла проскакал по нутру Гериона на горячих золотых пружинах.
А. Нет. Не спал.
Ну как дела? Чем занимаешься? А – Герион резко сел на ковер,
огонь не давал ему дышать –
ничего особенного. А ты? Ну всё как обычно одно другое неплохо порисовали
вчера ночью с Эрцем. Сердцем?
Ты наверное не пересекся с Эрцем когда был здесь он прилетел с
материка в прошлую субботу
или в пятницу нет в субботу Эрц боксер он говорит что мог бы натаскать меня чтобы я был
его секундантом. Вот как.
Он говорит от секунданта многое зависит.
Да?
У Мухаммеда Али был секундант которого звали Мистер Коппс они с ним стояли опершись
на канаты и сочиняли стихи
между раундами. Стихи. Но я не для этого тебе позвонил Герион
я позвонил чтобы рассказать тебе
свой сон ты мне приснился вчера ночью. Приснился. Да ты был
старым индейцем ты стоял на заднем крыльце
там было ведро с водой на ступеньке и там утонула птица –
большая желтая птица прямо огромная такая
она плавала там с раскинутыми крыльями и ты наклонился над ней и сказал Давай-ка
вылезай оттуда – и поднял ее
за крыло а потом просто взял и подбросил ее в воздух ВЖУХ она ожила
и улетела.
Желтая? спросил Герион, он думал: Желтая! Желтая! Даже во сне
он совсем меня не знает! Желтая!
Чего ты говоришь Герион?
Ничего.
Это сон о свободе Герион.
Ага.
Свобода это то чего я хочу для тебя Герион мы же с тобой настоящие друзья и поэтому
я хочу чтобы ты был свободным.
Не хочу быть свободным хочу быть с тобой. Разбитый, но бдительный, Герион направил все
свои внутренние силы на то, чтобы сдержаться и не сказать этого вслух.
Слушай мне пора заканчивать Герион бабушка злится когда из-за меня приходят
огромные счета но я был очень рад
слышать твой голос…………………………………………………………..
Герион? Я заберу у тебя телефон ты договорил? Мне нужно позвонить Марии. Мама
стояла в дверном проеме.
А да конечно. Герион положил трубку. Извини. Всё в порядке? Да. Он поднялся
на ноги. Я пошел.
Куда? спросила она, когда он скользнул мимо.
На пляж.
Может куртку возьмешь – Дверь с москитной сеткой со стуком закрылась. Когда
он вернулся,
было далеко за полночь. В доме было темно. Он поднялся в свою комнату.
Раздевшись он стоял
перед зеркалом и безучастно наблюдал свое отражение. Свобода! Пухлые коленки
нелепый красный запах тоскливый вид.
Он погрузился в кровать и лежал на спине. Слезы стекали ему в уши,
потом слезы кончились.
Он коснулся дна. Чувствуя себя побитым, но чистым, он погасил свет.
И тут же уснул.
Красный дурак, в три часа ночи злость вышибла его из сна он старался дышать каждый раз
когда он поднимал голову злость снова била его
как комок водорослей о твердый черный берег. Герион резко сел.
Простыня была насквозь мокрая.
Он зажег свет. Сидел и смотрел на секундную стрелку электрических часов,
стоящих на комоде. Их тихое сухое гудение
расческой проходилось по его нервам. Он заставил себя отвести взгляд. Дверной проем
зиял перед ним черный, как замочная скважина.
Ум Гериона проскакивал кадры как сломанный диапроектор. Он видел дверной проем
дом ночь мир и
где-то на другом конце мира Геракла который смеялся пил садился
в машину и всё тело Гериона
согнулось в дугу плача – направленную к неправильной любви,
которая знакома всем людям.