Текст книги "Автобиография красного"

XXXV. Глэдис

 
Он не только был очень голоден, но что гораздо более унизительно –
 
 
на высоте 12 000 метров над горами, отделяющими Аргентину от Чили,
красный песчаник которых, изрезанный белыми впадинами,
напоминал пирог с безе, – Герион почувствовал, что возбуждается.
Он сидел между Гераклом и Анкашем.
В самолете было холодно, и они все втроем были накрыты
пледом «Аэроперу». Герион пытался читать.
Только застряв в нем высоко над Андами на полпути к Лиме,
он понял, что роман, купленный им
в аэропорту Буэнос-Айреса, был порнографическим. Он злился на себя за то, что
что-то шевелилось в нем из-за глупых предложений вроде
Глэдис скользнула рукой под ночную сорочку и стала ласкать свои бедра. Глэдис!
Ему было противно это имя. Но его бедра
под пледом «Аэроперу» стали очень теплыми. Он щелкнул выключателем
и засунул книгу подальше
в карман впередистоящего кресла. Откинулся на спинку в темноте. Слева от него во сне
шевелился Геракл. Справа
неподвижно спал Анкаш. Герион попробовал положить ногу на ногу, но не смог, подвинулся
влево. Притвориться спящим
и положить голову на плечо Гераклу. Запах кожаной куртки
у лица и сильное давление
руки Геракла из-под кожи вызвали в Герионе волну желания, яркую как цвет.
Она взорвалась у него внизу живота.
Потом плед шевельнулся. Он почувствовал на бедре руку Геракла, и голова
Гериона отклонилась назад, как цветок мака на ветру,
губы Геракла опустились на его, и внутрь пролилась чернота. Рука Геракла
была на его ширинке. Герион отдался
удовольствию, а самолет летел сквозь облака со скоростью 978 километров в час,
регистрируя температуру -57 градусов по Цельсию.
Две женщины с зубными щетками проковыляли по проходу в красноватой рассветной темноте.
Какие хорошие все эти пассажиры,
мечтательно думал Герион, опускаясь вместе с самолетом на подлете к Лиме. Он наполнился
нежностью, заметив у многих
на щеках красноватые отпечатки в тех местах, которыми они
прижимались во сне к подушкам кресел. Глэдис!
 

XXXVI. Крыша

 
Грязно-белое субботнее утро в Лиме.
 
 
Небо низкое и темное, как перед дождем, только дождей в Лиме не было с 1940 года.
На крыше дома стоял Герион
и смотрел на море. Со всех сторон его окружали трубы и веревки с бельем.
Было непривычно тихо.
На соседней крыше, наверху лестницы, показался мужчина в черном шелковом кимоно.
Придерживая кимоно,
он вышел на крышу и неподвижно встал перед большой ржавой бочкой.
Он долго смотрел на нее, потом поднял
кирпич, который прижимал крышку, и заглянул внутрь. Положил кирпич обратно. Вернулся
на лестницу и стал спускаться. Герион повернулся
и увидел Анкаша, лезущего на крышу. Buenos dias, сказал Анкаш. Привет, ответил Герион.
Их взгляды не встретились.
Хорошо спал? спросил Анкаш. Да спасибо. Они все трое спали на крыше
в спальниках, позаимствованных у
живущего внизу американца. Мать Анкаша разделила крышу на зоны для жизни,
для сна и для сада.
За бочкой с водой было место для гостей. Рядом находилась «комната Анкаша»,
с одной стороны отделенная бельевой веревкой,
на которой Анкаш аккуратно развесил на вешалках свои футболки, а с другой –
щербатым комодом со вставками из перламутра.
Рядом с комодом была библиотека. Здесь стояли два дивана и книжный шкаф, забитый
книгами. На письменном столе лежали
стопки бумаг, придавленные жестянками с табаком, и стояла лампа с гнущейся шеей,
подключенная к треснувшему удлинителю,
провод которого тянулся через стол, дальше по крыше и вниз в кухню.
Анкаш сделал над библиотекой
навес из пальмовых листьев. На ветру они шевелились и щелкали, словно деревянные языки.
Рядом с библиотекой было приземистое сооружение
из толстого прозрачного пластика и нескольких частей телефонной будки.
Там мать Анкаша выращивала марихуанну
на продажу и травы для готовки. Она называла этот уголок Фестино («Маленький праздник»)
и говорила, что это ее самое любимое место
на земле. Гипсовые фигурки Святого Франциска и Святой Розы Лимской
ободряюще стояли среди растений.
Сама она спала рядом с Маленьким праздником на раскладушке, заваленной цветными одеялами.
Не замерз ночью? спросил Анкаш.
Нет было отлично, ответил Герион. На самом деле он в жизни так не мерз, как этой ночью
под тусклыми красными звездами зимней Лимы.
Анкаш подошел к краю крыши и встал рядом с Герионом, внимательно смотря
на улицы внизу и на море.
Герион тоже стоял и смотрел. Через белый воздух до них доносились звуки. Редкий и
глухой стук молотка. Неясная музыка, похожая
на звук труб, когда включают и выключают воду. Многослойный шум дороги. Потрескивание
горящего мусора. Сухой вой собак. Звуки были
маленькими, когда проникали в Гериона, но постепенно они заполняли его сознание. Улицы
все-таки не были пустыми. Двое мужчин сидели на корточках
перед наполовину сложенной стеной и на лопате вынимали из каменной печки кирпичи.
Мальчик мел ступени церкви
пальмовым листом, размером с него самого. Мужчина и женщина ели завтрак
из пластмассовых контейнеров и смотрели
каждый в свой конец улицы. На капоте их машины
примостились термос и две чашки.
Не спеша прошли пятеро полицейских с карабинами. На пляже тренировалась
футбольная команда, а дальше
бился о берег грязный Тихий океан. Здесь не так как в Аргентине, сказал Герион.
В каком смысле?
Никто не торопится. Анкаш улыбнулся, но ничего не сказал. Все двигаются так плавно,
добавил Герион. Он наблюдал за футболистами,
в движениях которых была округлая томность сна. Ветер носил запах гари.
Собаки неторопливо
обнюхивали мусор и бархатцы, растущие вдоль береговой дамбы. Ты прав аргентинцы
гораздо быстрее. Всё время куда-то бегут.
Герион видел множество маленьких перуанцев, бродивших по дамбе. Они то и дело
останавливались и смотрели – непонятно на что.
Все как-будто ждут, сказал Герион. Ждут чего? спросил Анкаш.
Да ждут чего, сказал Герион.
Вдруг что-то громко зашипело. Удлинитель, провод которого тянулся
у них под ногами, взорвался светлыми искрами.
Проклятье, сказал Анкаш. Когда она поменяет удлинитель. Каждый раз когда кто-то включает
чайник на кухне у нас тут авария.
На лестнице появилась голова Геракла. Hombres! Он вылез на крышу.
В руке у него был большой кусок папайи, он помахал им Гериону.
Герион ты должен это попробовать! Как будто солнце ешь! Геракл впился
в папайю и широко улыбнулся.
Сок стекал по его подбородку на голый торс. Герион смотрел, как капля солнца
скользит мимо соска, вниз по животу
и исчезает в джинсах. Он отвел глаза. Ты видел попугаев?
спросил Геракл.
Попугаев? переспросил Герион. Ага у нее в доме целая комната для попугаев.
Их там штук пятьдесят наверное.
Фиолетовые зеленые оранжевые синие желтые это как взрыв и еще там есть один огромный
гад весь золотой. Она говорит
ей придется избавиться от него. Почему? спросил Герион. Убивает всё что меньше
него. На прошлой неделе вот убил кошку.
Это не доказано, вмешался Анкаш. Никто не видел как он убивал кошку. Чью кошку?
Герион совсем потерялся.
Маргерит, ответил Анкаш. Жены американца снизу
помнишь она давала нам спальники
вчера? А, сказал Герион, женщина с холодными руками. Он с трудом мог припомнить
знакомство на темной кухне в четыре часа утра.
Но кому еще могло понадобиться убивать кошку? настаивал Геракл. Герилья например,
сказал Анкаш. Прошлой зимой они в один день убили
всех кошек в Уарасе. Зачем? Это был жест, ответил Анкаш.
Жест чего? спросил Герион.
Это было после выступления президента которое транслировали из гостиной в его доме.
Он сидел в кресле с кошкой на коленях
и рассказывал как успешно полиция контролирует ситуацию с террористами.
На следующий день – ни одной кошки.
Хорошо что у него не жена на коленях была, сказал Геракл, облизывая подбородок.
Удлинитель снова заискрил.
Над ним поднялся черный дымок. Хочешь я починю? спросил Геракл,
вытирая руки о джинсы.
Давай, сказал Анкаш, мама будет признательна. Есть изолента? спросил Геракл.
Не знаю пойдем посмотрим на кухне.
Они полезли вниз. Герион секунду постоял с закрытыми глазами, плотнее
кутаясь в пальто.
Ветер переменился, теперь он дул с моря и приносил резкий запах.
Гериону было холодно. Он хотел есть. Его тело
казалось ему закрытой коробкой. В Лиме ужасно, думал он, что я здесь делаю? Небо
над его головой тоже ждало.
 

XXXVII. Очевидцы

 
Бело продолжалась суббота.
 
 
Герион брел по дамбе. Мимо ждущих компаний
и мимо ждущих одиночек.
Не чувствовалось ни возбуждения, ни отсутствия возбуждения. Собаки ждали.
Полицейские ждали, прислонив карабины
к припаркованной машине. Футболисты ушли с пляжа ждать
на веранде с видом на дамбу.
В основном люди ждали, не отрываясь глядя на море или туда, куда уходила улица. Некоторые
пинали камушки. Герион пошел в сторону
дома. Он за квартал услышал попугаев. Дома никого не было.
Он поднялся на крышу, сел на свою раскладушку
и стал думать, как сфотографировать Лиму. Но голова у него была такая же пустая,
как невыразительное небо над ним.
Он снова пошел бродить. По дамбе. Мимо множества маленьких домиков с закрытыми
окнами. По мощеным улочкам, над которыми
висели сгустки жгучего морского тумана. Через потрепанный парк, где две ламы
паслись на привязи возле огромной бронзовой головы,
с открытым в форме буквы О ртом, как будто она умирала от смеха. Герион сидел во рту,
болтал ногами и жевал банан,
рядом ламы пощипывали редкую травку. У психических состояний вроде тревоги или горя
есть разные степени, думал он, но у скуки
степеней нет. Я никогда ничего не добьюсь, сказал он ламам.
Они на него даже не посмотрели.
Герион бросил им оставшуюся половинку банана. Они потыкали ее носами
и продолжили щипать траву.
Герион увидел, что приближается ночь. Он вылез изо рта и пошел.
Обратно по дамбе в сторону дома,
в окне которого за проволочной сеткой пятьдесят красных попугаев, слетая вниз, ревут,
словно мыслящий водопад. Это было бы
хорошее название для фотографии, думал Герион, пока шел. Ночью он всегда
оживлялся.
Много часов спустя Герион сидел на своей раскладушке и думал о том, чтобы поспать, но
он слишком замерз, чтобы двигаться. На лестнице показался
Анкаш со своими одеялами в руках. Он сложил их на пол рядом с Герионом.
Сейчас покажу тебе как не замерзнуть
зимней ночью в Лиме, сказал Анкаш. Это очень просто самое главное
не надо ли тебе в туалет?
Потому что когда я тебя замотаю тебе придется оставаться так до утра.
Нет я в порядке но –
Хорошо тогда иди сюда и снимай пальто.
Снимай что? – спросил Геракл, спрыгивая
с лестницы. У вас тут
вечеринка а меня не позвали?
Анкаш расправлял одеяло.
Я показываю Гериону как не замерзнуть ночью, сказал он. Геракл подошел
к ним, широко улыбаясь.
Я мог бы показать ему пару способов не замерзнуть ночью. Герион застыл, как заяц
в свете фар.
Анкаш шагнул вперед. Давай мы сами разберемся, сказал он Гераклу.
Повисла напряженная тишина.
Геракл отвернулся, пожав плечами. Ладно, сказал он. Пойду вниз покурю травки
с твоей мамой.
Мама не курит травку она ее только продает, ответил Анкаш.
И бесплатно она ее тебе не даст.
Посмотрим, сказал Геракл и исчез. Анкаш взглянул на Гериона.
Сложный человек, сказал он.
Анкаш держал расправленное одеяло. Герион только онемело смотрел.
Ладно теперь снимай пальто
и держи вот этот конец а я буду тебя обматывать, сказал Анкаш,
протягивая ему одеяло.
Это чистая шерсть она удержит всё твое тепло если правильно тебя замотать давай Герион
тебе нужно будет поднять –
Послушай Анкаш, прервал его Герион, это здорово я правда очень благодарен но
будет лучше если ты просто
оставишь мне одеяла и я сам всё сделаю –
Герион не глупи
как ты собираешься это сделать? Нужно полностью обернуть его вокруг тебя два или три раза
потом ты ляжешь и я накрою тебя сверху остальными –
Нет Анкаш правда я не –
Иногда ты испытываешь мое терпение Герион просто сделай это ладно? Просто доверься
мне у меня и так был тяжелый день.
Анкаш шагнул к Гериону, снял пальто у него с плечей
и потянул вниз. Пальто упало на пол.
Потом он сунул Гериону одеяло и повернул его спиной к себе,
чтобы начать обматывать.
И вдруг ночь стала чашей, полной тишины. Иисус Мария Иосиф,
негромко сказал Анкаш.
И тихонько присвистнул. До этого Анкаш не видел крыльев Гериона.
Они шелестели из разрезов
в футболке, немного опустившись на ночном ветру.
Анкаш медленно провел пальцами
по красным опорам в основании каждого крыла. Герион дрожал.
Он боялся, что потеряет сознание.
Йаскамак, прошептал Анкаш. Он взял Гериона за плечи и развернул
лицом к себе. Что прости? спросил Герион
рассеянно. Так садись надо поговорить. Анкаш усадил Гериона
на раскладушку. Потом поднял с пола
одеяло, набросил его Гериону на плечи и сел рядом.
Спасибо, пробормотал Герион,
натягивая одеяло на голову. А теперь слушай,
начал Анкаш,
в горах к северу от Уараса есть деревня она называется Джуку люди в Джуку
верят во всякие странные вещи.
Они живут возле вулкана. Сейчас он спит. В старые времена они поклонялись
вулкану как богу и даже
бросали в него людей. Жертвоприношения? спросил Герион, голова которого показалась
из одеяла.
Не совсем. Скорее это было испытание. Они искали тех
кто пришел изнутри. Мудрецов.
У вас бы наверное сказали святых. На кечуа это называется Йаскол Йаскамак что значит
Те Кто Ушел и Видел и Вернулся –
Антропологи кажется говорят очевидцы. Они действительно существовали.
О них до сих пор рассказывают.
Очевидцы, сказал Герион.
Да. Те кто видел вулкан изнутри.
И вернулся.
Да.
А как они возвращались?
Крылья.
Крылья? Да так рассказывают – Йаскамак возвращаются в образе красных крылатых людей,
все их слабости остались в огне –
как и их смертность. Герион что с тобой? Герион яростно чесался.
Кто-то меня кусает, сказал он.
Черт хотел бы я знать где побывало это одеяло. Так – Анкаш потянул одеяло –
давай его сюда. Скорее всего
блохи с попугаев эти птицы – Hombres! крикнул Геракл, взбираясь по лестнице.
Знаете что? Мы едем в Уарас!
Твоя мама хочет показать мне город! Анкаш молча уставился на Геракла,
тот ничего не заметил и
упал на раскладушку рядом с Герионом. Побываем высоко в Андах Герион!
Завтра прямо с утра
возьму в прокате машину и поедем. Она говорит будем там до темноты. Маргерит
на день отпустит твою маму, сказал он,
поворачиваясь к Анкашу, мы сможем пробыть там выходные и вернемся в воскресенье вечером –
что думаешь?
Он широко улыбнулся Анкашу. Ловко ты всё устроил вот что я думаю.
Ага! Геракл захохотал
и сдернул с Гериона одеяло. Я же укротитель чудовищ правильно я говорю?
Он схватил Гериона
и повалил его на раскладушку. Отвали Геракл, из-под руки Геракла
голос Гериона звучал глухо.
Но тут Геракл вскочил – Надо позвонить в прокат – и бросился к лестнице.
Анкаш молча смотрел, как Герион
собрался, подвинулся к краю раскладушки, медленно сел и выпрямился.
Герион в Уарасе тебе нужно быть осторожным.
Там до сих пор есть люди которые ищут очевидцев. Если заметишь что кто-то
разглядывает твою тень
сразу скажи мне хорошо? Он улыбнулся. Хорошо. Почти улыбнулся Герион.
Анкаш помедлил.
Если будешь мерзнуть сегодня можешь поспать со мной. Он посмотрел Гериону в глаза:
Просто поспать. Анкаш ушел.
Герион сидел и смотрел в темноту над крышами. Тихий океан ночью становится красным,
над ним поднимается копоть желания.
Через каждую дюжину метров или вроде того вдоль воды виднелись сплетенные парочки.
Они были похожи на кукол.
Герион хотел бы им позавидовать, но не завидовал. Нужно выбираться отсюда,
подумал он. Бессмертным или нет.
Он забрался в спальник и неподвижно проспал до самого рассвета.
 

XXXVIII. Машина

 
Герион сидел на заднем сидении и наблюдал за краем лица Геракла.
 
 
Ночью ему снились шипы. Целый лес коричнево-черных колючих деревьев,
существа, похожие
на молодых динозавров (но странным образом красивые), ломились
по нему через подлесок, обдирая
шкуры, роняя их за собой длинными красными полосами. Он назвал бы
эту фотографию «Человеческие валентинки».
Геракл, сидевший на переднем сидении, опустил стекло, чтобы купить тамале.
Они ехали
по центру Лимы. На каждом светофоре вокруг машины
роились дети,
продающие еду, кассеты, распятия, американские доллары и «Инка-колу».
Vamos! крикнул Геракл,
выталкивая руки нескольких детей из машины, мать Анкаша
переключила передачу, и машина рванула вперед.
Яркий запах тамале наполнил машину. Анкаш снова погрузился в сон,
его голова упиралась
в большой узел из засаленной тряпки, которой была заткнута одна из дыр в боку машины.
С кондиционером взял!
широко улыбаясь объявил Геракл, когда вернулся из проката.
Мать Анкаша, как обычно,
ничего не сказала, но жестом согнала его с водительского кресла. Потом она
села за руль и они отправились в путь.
Они ехали и ехали через грязное белое месиво окраин Лимы,
вместо домов были груды мешков с цементом
под крышами из картона или круги из покрышек с горящей покрышкой в центре.
Герион смотрел,
как из этих картонных домиков возникают
дети в безупречно чистой форме
с острыми белыми воротничками и идут вдоль шоссе, смеясь, прыгая и высоко
держа свои ранцы. Потом Лима закончилась.
Машину сжал плотный кулак тумана. Они ехали вслепую. Никаких признаков
дороги или океана. Небо потемнело.
И так же внезапно туман закончился и они выехали на пустынное плато, а
по обе стороны от машины выросли
отвесные зеленые стены сахарного тростника. Тростник закончился. Они поднимались всё выше
и выше и выше и выше
по серпантину, высеченному прямо в скале, вверх и вверх, и так целый день.
Им встретились еще одна или две машины,
а потом они остались один на один с небом, которое поднимало их к себе.
Анкаш спал.
Его мать молчала. Геракл странно притих. О чем он думает?
спрашивал себя Герион.
Герион смотрел, как проносятся за окном доисторические скалы, и размышлял о мыслях.
Даже когда они были вместе,
он никогда не знал, о чем думает Геракл. Иногда он спрашивал,
О чем ты думаешь?
И это всегда оказывалось что-нибудь странное, вроде наклейки на бампере или блюда,
которое Геракл ел в китайском ресторане много лет назад.
О чем думает Герион, Геракл никогда не спрашивал. В пространстве между ними
образовалось опасное облако.
Герион знал, что ему нельзя обратно в это облако. Желание – это не шутки.
Он видел, как поблескивают черные пятна
на шипах. Геракл как-то рассказал ему о своей фантазии,
в которой какой-то мужчина привязывает
его руки к двери и занимается с ним сексом в машине. Возможно, об этом он сейчас и думает,
подумал Герион, глядя
сбоку на его лицо. Внезапно машина подлетела в воздух и с грохотом
рухнула обратно на дорогу.
Мадонна! вырвалось у матери Анкаша. Она переключила скорость, и они потряслись дальше.
На протяжении всего подъема дорога постепенно
становилась всё более каменистой и теперь превратилась в тропу, усыпанную
булыжниками. Казалось,
что опустилась темнота, но потом дорога снова повернула, и небо
распахнулось перед ними –
золотая чаша, в которой взрывались последние мгновения заката, – потом еще поворот,
и всё погасло в черноте.
Я бы сейчас не отказался от гамбургера, объявил Геракл.
Анкаш застонал во сне.
Мать Анкаша ничего не сказала. Машина проехала мимо цементного домика без крыши.
Мимо еще одного. Потом мимо группы
женщин, которые сидели на корточках и курили в ярком свете луны.
Уарас, сказал Герион.
 

XXXIX. Уарас

 
В Уарасе вода кипит при семидесяти градусах.
 
 
Очень высоко. На такой высоте сердце начинает выпрыгивать из груди. Город окружают
голые горы из песчаника,
только на севере вдруг высится угловатый снежный кулак. Анды! закричал Геракл,
войдя в обеденный зал.
Они ночевали в «Отеле Тури́стико». Окна обеденного зала выходили на север,
и зал был настолько темным по сравнению
с утренним светом снаружи, что все они на мгновение ослепли. Они сели.
Кажется мы тут
единственные постояльцы, сказал Герион, обводя взглядом пустые столы. Анкаш кивнул.
В Перу больше нет туристов.
Иностранцы сюда не приезжают? Ни иностранцы ни перуанцы. Никто не заезжает
севернее Лимы. Почему? спросил Герион.
Страх, ответил Анкаш. Странный вкус у этого кофе, сказал Геракл. Анкаш налил себе кофе,
попробовал, потом спросил что-то у мамы на кечуа.
Она говорит в него добавлена кровь. В смысле кровь? Коровья, это местный
рецепт. Для укрепления сердца.
Анкаш наклонился к матери и сказал ей что-то, от чего она рассмеялась.
Но Геракл уже уставился в окно.
Потрясающий свет! сказал он. Как будто телевизор! Он стал надевать куртку.
Кто со мной на разведку?
Вскоре они уже продвигались вверх по главной улице Уараса. Она поднимается, резко
освещенная, к снежному кулаку.
По обеим сторонам выстроились деревянные столики, на которых можно обнаружить
жвачку «Чиклетс», карманные калькуляторы, носки,
горячий круглый хлеб, телевизоры, отрезы кожи, «Инка-колу», надгробия,
бананы, авокадо, аспирин,
мыло, мизинчиковые батарейки, кокосы, фары, хозяйственные щетки, американские романы,
американские доллары. За столами торгуют
женщины, мужественные и маленькие, как ковбои, в многослойных юбках
и черных федорах. Мужчины
в пыльных черных костюмах и федорах стоят группками и разговаривают. Дети,
одни в голубой школьной форме,
другие в спортивных костюмах, и федорах, носятся вокруг столов. Несколько улыбок,
много сломанных зубов, никакой злобы.
Анкаш с матерью теперь всё время говорили на кечуа и иногда на испанском
с Гераклом. Герион шел
с фотоаппаратом в руке и мало говорил. Я исчезаю, подумал он,
но фотографии того стоили.
Вулкан – это не просто гора. Направляя на что-то фотоаппарат, невозможно просчитать,
к каким последствиям это может привести.