Текст книги "Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник)"

4

Вначале я считал, что Сирил Уотерхаус такой резкий и решительный, потому что обиделся на Анджелу, что она не сообщила ему сразу о смерти брата, но скоро понял, что ошибся. Да, он был обижен, это несомненно, и сильно невзлюбил бедную Анджелу, но он также был совершенно убежден, что Джон умер не своей смертью.

Потом Анджела, конечно, устроила в гостиной сцену.

Закатила истерику, кричала, что не допустит вскрытия. Затем принялась умолять. Но на Сирила ее телодвижения не произвели ни малейшего впечатления. Холодно, не раздражаясь, он продолжал настаивать. Я ничего не мог противопоставить его доводам, как и Френсис. Поразмышляв, мы решили, что вскрытие все же следует произвести, чтобы развеять сомнения.

В конце концов Анджела сдалась. И со слезами объявила, что намерена немедленно отправиться в постель.

Однако Сирила это не устраивало.

– Погодите немного, Анджела, – сказал он властным тоном, который так меня раздражал. – И вас, мистер и миссис Сьюэлл, я прошу задержаться. Мне необходимо прояснить еще кое-что. Тут требуются независимые свидетели, потому что мы с Анджелой представляем заинтересованные стороны. Речь идет о завещании Джона. – Он повернулся к Анджеле. – Надеюсь, вы не возражаете, чтобы я ознакомился с этим документом?

Анджела беспомощно развела руками.

– Конечно, не возражаю. Но я завещание не видела.

Сирил изумленно вскинул брови.

– Вы не видели завещание? Но разве адвокат вам его не показал? Что это значит?

– Да, мистер Вентнор звонил, – Анджела снова принялась плакать, – и сказал, что у него нет завещания Джона. Что Джон не поручал ему его составлять. Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете, Сирил?

– Я вас ни в чем не обвиняю. Просто хочу установить факты. То есть адвокат Джона, мистер Вентнор, дал вам понять, что мой брат умер, не оставив завещания? Должен заметить, что мне это представляется совершенно невероятным.

Анджела снова обратилась за помощью ко мне:

– И что это означает, Дуглас?

– То, что Джон не написал завещание.

– Нет-нет, этого не может быть. Понимаете, мистеру Вентнору было известно о завещании Джона, он ему что-то говорил. Он и мне об этом говорил, но очень давно, еще до поездки в Бразилию.

– И вы знаете содержание?

– Да, Джон мне сказал.

– И что же это?

– Он оставил все мне.

Выражение лица Сирила не изменилось.

– И где же это завещание?

– Откуда мне знать? Возможно, в ящике его стола.

– Вы там не смотрели? – В тоне Сирила чувствовалось недоверие.

– Нет, не смотрела. – Анджела снова расплакалась. – Вы что же думали, что я стану рыться в бумагах бедного Джона сразу после похорон?

Сирил посмотрел на меня.

– Сделайте одолжение, пройдите со мной, и мы тут же все выясним. Анджела, пожалуйста, дайте нам ключи Джона.

Я проводил его в библиотеку, где он сразу направился к большому письменному столу из красного дерева, где Джон проводил много времени, составляя проекты своих сооружений. Заперт был только один ящик. Ключ из большой связки, которую принесла ему Анджела, прекрасно подходил к замку. Сирил выдвинул ящик, там оказалась небольшая пачка документов. Среди них страховые полисы и завещание.

Сирил без суеты, спокойно развернул завещание и прочитал. Я увидел, что оно короткое.

– Вы правы, Анджела, – произнес он без выражения. – Он все оставил вам. Поздравляю. Вы стали богатой.

– О, Сирил, как вы можете быть таким бессердечным?! – простонала Анджела.

– Я всего лишь констатирую факты. Кстати, тут есть дополнительное распоряжение к его страховому полису. Пять тысяч фунтов отложены на похороны, сорок пять тысяч оставлены вам непосредственно, а также доход от остальных пятидесяти. Если вы снова выйдете замуж или умрете, капитал переходит к Морису. Итак, пять, сорок пять, пятьдесят… Боже! – Он схватил страховые полисы и начал просматривать, кажется, впервые разволновавшись.

Затем положил бумаги и посмотрел на Анджелу.

– Он застраховался на сто тысяч фунтов. Пять лет назад. Вы это знали, Анджела?

– То, что он застрахован, знала, конечно, – отозвалась Анджела дрожащим голосом. – Но на какую сумму, он мне не говорил. А зачем мне было знать?

Сирил посмотрел на нее, плотно сжав губы.

– Потому что это колоссальные деньги.

– Так это, наверное, хорошо, – пробормотала она. – О Боже, как у меня разболелась голова. Сирил, позвольте мне оставить вас. Мне необходимо лечь в постель.

– Еще несколько минут, – бросил Сирил. – Мистер Сьюэлл, проводите, пожалуйста, Анджелу в гостиную, а я задержусь минуты на три. Кстати, Анджела, где можно найти мисс Бергман?

– Митци? Боже мой… – Анджела схватилась за голову, изображая усилие. Всем своим видом показывая, что для ее истерзанного мозга просто думать – это тяжкий труд. – Она, наверное, у себя, где же еще?

Я объяснил, где комната Митци, и Сирил тут же поднялся по лестнице.

По пути в гостиную я спросил Анджелу, кто такой Морис, и узнал, что это единственный сын Сирила, племянник Джона.

– Приятный для него сюрприз, – заметил я.

– Какой сюрприз? – рассеянно проговорила Анджела. – Джон написал о завещании Морису очень давно. Я помню, он говорил мне об этом.

– Вы знали насчет ста тысяч?

– О Боже, какая разница? – Анджела махнула рукой. – Да, я знала, что Джон застраховался, знала, что я наследница, и насчет Мориса тоже. Но какое это имеет значение?

Про себя я подумал, что это значит очень много, но не сказал ничего. И все же я не мог не восхититься выдержкой Сирила. Он, наверное, слышал об условии в завещании для Мориса и, наверное, рассчитывал на солидное наследство для себя, но на его лице ни один мускул не дрогнул, когда Анджела сказала, что все состояние его брата досталось ей.

Сирил обещал вернуться через три минуты, а прошло целых пятьдесят. Он стремительно вошел в гостиную, вежливо сообщил, что теперь Анджела может идти спать, а мы уходить. Что мы и сделали не без благодарности.

Только через пару дней стало известно, на что ушли эти пятьдесят минут. Сирил Уотерхаус с помощью Митци тщательно обыскал спальню Анджелы, ее салон и ванную.

Что он ожидал там найти, секретом не было, а что он обнаружил, позднее было подробно изложено на коронерском суде[16]16
  Коронерский суд устанавливает, погиб ли человек насильственной смертью.


[Закрыть].

5

По дороге домой мы с Френсис молчали.

Она поднялась наверх, а я запер дом и последовал за ней.

Она посмотрела на меня, расширив глаза.

– Дуглас, мы поступили правильно, что поддержали этого человека насчет вскрытия?

– Думаю, да, – ответил я.

– А может быть, лучше было бы все оставить как есть?

– Нет, дорогая, когда события перешли определенную черту, остановить их невозможно.

– Да, наверное, ты прав. Но… Дуглас, я боюсь… а вдруг на вскрытии обнаружится что-то… – Она замолкла, не закончив фразу.

Глава четвертая
На свет выплывают новые факты

1

Я все утро трудился в оранжерее над окольцовыванием грушевых деревьев против вторжения пяденицы зимней, очень распространенного вредителя, безуспешно пытаясь не думать о последних событиях. Конечно, я сочувствовал Анджеле, но не более.

А потом, выйдя прогуляться, встретил Гарольда Чима.

– Все это становится довольно серьезно, ты так не думаешь, Дуглас? – Это были его первые слова.

– А что именно?

– То, чем занимается брат Джона. Ты не знаешь? Сегодня утром до завтрака он первым делом встретился с Блейком и поручил ему извлечь из могилы гроб с телом и перевезти в морг. Блейк сказал, что не может это сделать без разрешения властей, – эксгумация вещь серьезная, это понятно, – но Сирил Уотерхаус убедил его, что пока могила не оформлена, тело не считается похороненным, так что тут правила эксгумации не действуют. Довольно забавно, ты не считаешь? Как бы то ни было, Блейк согласился. Довольно настырный тип этот Сирил. Как он тебе показался?

Я сказал Гарольду, что Сирил Уотерхаус произвел на меня тягостное впечатление и что он действительно настырный и склонен любые узлы, в том числе юридические, не распутывать, а разрезать.

Затем Гарольд сообщил мне новости.

Он славился у нас тем, что всегда все знал. Как это ему удавалось, уму непостижимо.

Я узнал, что сегодня рано утром Сирил Уотерхаус позвонил известному лондонскому хирургу и пригласил приехать сделать вскрытие, затем он связался со своим доктором, чтобы тот приехал ассистировать. А вот местного хирурга пригласить отказался.

– Представляешь, какую обиду он нанес Глену?! – вскипел Гарольд. – Да это противоречит профессиональной этике! Впрочем, этому Уотерхаусу на все наплевать. Взял на себя ответственность поднять из могилы фактически захороненное тело, и хоть бы что. Интересно, что скажут по этому поводу власти, когда узнают?

– Факт свершился, – сказал я, – так что, наверное, ничего не скажут.

Гарольд кивнул:

– Да, этот тип, наверное, привык всегда выходить сухим из воды. А если там что-то найдут, представляешь, какой он поднимет шум?!

– Не представляю, что там могут найти, – категорически заявил я.

– Если честно, я тоже не вижу в этом предприятии никаких перспектив, – согласился Гарольд.

Мне было пора сворачивать к дому, и я пригласил Гарольда зайти выпить со мной чаю. Френсис уехала на машине в Торминстер.

У Гарольда было контрпредложение:

– А давай заглянем к Брумам? У Глена могут быть какие-то новости.

– Ты имеешь в виду, насчет вскрытия? Так ведь он не присутствовал.

– Нет, он там был. Доктор Руквей, тот, что из Лондона, пригласил его тоже ассистировать. В том, что он так поступит, не было сомнений.

– Понимаю, – сказал я. – Ну тогда пошли.

По дороге я размышлял над тем, что рассказал мне Гарольд. Впрочем, тут не было ничего удивительного. Если человек неожиданно умирает, это всегда вызывает подозрения. И в деревне некоторые откровенно сожалели, что умер Джон, а не его жена. Ей вроде это было положено, как вечно больной. Меня смущало, что где-то в глубине души я с ними соглашался. Мы терпели Анджелу, сочувствовали, но никто, кажется, к этой женщине особой симпатии не испытывал. А в деревне так ее вообще недолюбливали.

2

Брумы жили в конце главной улицы, в большом, довольно старом доме, характерном для провинции западной Англии.

Горничная проводила нас в гостиную. Мы пришли как раз вовремя. Рона только что поставила на стол большой серебряный поднос с чаем, а Глен сидел, удобно вытянувшись, в кресле.

Рона встретила нас вялой улыбкой, а Глен понимающе кивнул.

– Что, явились выведывать профессиональные секреты? Ничего не выйдет.

– О чем ты, не понимаю? – удивился Гарольд. – Я жажду выпить чашечку чаю, если у Роны еще остался. И вот привел Дугласа. Жена бросила его, отправилась развлекаться в Торминстер.

Рона снова бледно улыбнулась.

Мы сели.

Гарольд намазал себе бутерброд с маслом.

– Так что? Тебя еще не лишили практики?

– С чего это? – буркнул Глен.

– Ладно тебе запираться, – продолжал давить Гарольд. – Все равно ведь рано или поздно расскажешь, никуда не денешься. Это была эпидемическая диарея или нет?

– Почитай газеты, там все написано, – ответил Глен.

Гарольд оживился:

– При чем тут газеты?

– А при том, что репортеры не дремлют, и если вдруг ни с того ни с сего похороненное тело вытаскивают из могилы и волокут на вскрытие, это событие обязательно попадет в газеты.

– Какие-то образцы отправили на анализ в Лондон? – деловито спросил Гарольд.

– А разве не для этого все затевалось?

Гарольд кивнул:

– Я понял. Спасибо.

Горничная принесла чашки, и я воспользовался ее присутствием, чтобы сменить тему. По правде говоря, бесстыдные расспросы Гарольда меня смущали.

– Как там Анджела? Не нужна ли ей помощь?

– А что с ней? – безразлично спросил Глен.

Я подробно рассказал, что происходило в тот вечер, когда приехал Сирил.

– Ну и что? – заметил Глен. – У нее ведь есть адвокат, пусть посоветуется.

– Я прослежу, чтобы она с ним связалась, – сказала Рона. – Отправлюсь туда сразу после чая.

Глен меланхолично рассмеялся.

– Не думаю, что тебе нужно сильно тревожиться насчет Анджелы.

Мы удивленно посмотрели на него.

– Смерть нашего друга пошла ей на пользу.

– Глен, – воскликнула Рона, – о чем ты?!

Он посмотрел на нее.

– Вот увидишь, отныне Анджела начнет расцветать, как цветок весной. Ее здоровье чудесным образом поправится, она полностью исцелится от всех болезней.

Мы молча глазели на Глена, пока Гарольд не проговорил восхищенно:

– Я понимаю. Ты хочешь сказать, что на самом деле она ничем не болела? Никогда? То есть она «мнимая больная»?

Глен закурил сигарету и язвительно улыбнулся:

– Она вас всех дурачила! Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Эта бедная женщина прежде всего дурачила себя. Многие годы. Невротичка. Пациентка психиатра.

Я подавленно молчал. Трудно было осознавать, что Анджела, которую все ублажали, которой сочувствовали, считая ее неизлечимой больной, оказывается, все это время была такой же здоровой, как моя Френсис.

– Любопытно, – заметил Гарольд и со знающим видом добавил (он читал Фрейда и гордился этим): – Подсознательное оправдание сексуальной фригидности?

– Чушь, – отозвался Глен.

– Что?

– А то, что не надо ко всему приплетать Фрейда.

– Как же так? – Гарольд обратился за поддержкой к Роне: – Ты слышала, что он сказал? Но мы же все давно догадывались, что Анджела, как жена для такого полнокровного мужчины, как Джон, совершенно не годится. Ты это понимала, Рона?

– Ну понимала, ну и что? – равнодушно отозвалась Рона, как будто предмет разговора ее совсем не интересовал.

– Так вот, – воинственно продолжил Гарольд, – я полагаю, что Анджела именно по этой причине представлялась вечно больной. Если у тебя, Глен, есть лучшее объяснение, то давай говори.

– При чем тут лучшее, не лучшее, – проговорил Глен, растягивая слова. – У меня есть правильное объяснение. Анджела относится к астеническому типу. У нее продолговатое лицо яйцеобразной формы, она кажется выше ростом, чем на самом деле, длинная шея, плоские груди, острый подбородок и так далее. Она также немного шизофреничка. Ты бы это понял, Гарольд, если бы читал еще кого-то из психологов, кроме вышедшего в тираж Фрейда. Но в первую очередь она эгоцентричка. Помешана на престиже и для его достижения способна на многое. Даже лежать на спине в постели до конца жизни, если это единственный способ.

Вечно больной она стала задолго до замужества, ты меня понял, Гарольд? Ты что, забыл, как она рассказывала нам, наверное, сотни раз, какой слабой девочкой росла, сколько времени проводила в постели, когда ее братья и сестра играли во дворе, какое у нее было несчастное детство? Так это все было притворство. В детстве Анджела была такой же здоровой, как и сейчас. Дело в том, что ее братья были сильные и крепкие, отец атлетически сложенный приверженец псовой охоты, известный в трех графствах как крупный спортсмен, мать замечательная красавица, а старшая сестра умница. Среди них она ощущала себя неполноценной и не могла с этим примириться. Поэтому уложила себя в постель и сразу сделалась самым интересным членом семьи, самым необычным. Прежде таких там, наверное, не было.

Замужество ничего не изменило. Ей бы найти какого-нибудь слабака, над которым можно было доминировать, а она выходит замуж за известного во всем мире инженера, который благодаря своему уму и физической силе больше подходил на роль отца. И опять к ней никакого интереса, она пустое место, всего лишь жена известного человека. И опять она пускает в ход притворство.

Затем Анджела приезжает сюда и оказывается в нашей компании. Она считает, что мы знаем о ее аристократическом происхождении и ставим выше мужа. Теперь наконец она на переднем плане, на виду, а Джон где-то там, на задворках. И это тут же ставит ее на ноги, здоровье стремительно улучшается. Но проходит время, и Джон постепенно начинает выходить вперед. Он всем нравится, люди находят его интересным, за ужином он в центре внимания. Результат не заставил себя ждать. Ее здоровье снова ухудшается.

Теперь Джон ушел с дороги, отец умер, один ее брат за границей, другой в тюрьме, сестра замужем за каким-то ничтожеством и вообще исчезла из виду. А наша Анджела становится богатой, красивой и желанной. Теперь, можете быть уверены, она свою ошибку не повторит. Если и выйдет замуж, но не за очередного Джона, ни в коем случае. Так что все ее недомогания закончились. Понимаете?

Мы удивленно переглянулись.

Глен бросил сигарету в камин и закурил другую. Вскоре и мы с Гарольдом задымили.

Рона внимательно посмотрела на брата.

– Странно, ты мне никогда ничего об этом не говорил.

– Не пришло время, – ответил он.

– Ты хочешь сказать, что сейчас пришло?

– Да. Анджела больше не моя пациентка. Теперь она уже никогда меня не пригласит. – Он сделал затяжку. – Нет, пожалуй, об этом говорить рано. Подождем еще две недели, пусть переживет теперешние хлопоты.

– Ты считаешь, что вел себя хорошо? – вспылила Рона, к большому нашему удивлению. – Все время твердил мне и остальным, что у Анджелы слабое здоровье, и мы ей искренне сочувствовали, а ты сам тихонько посмеивался в рукав.

– Ладно тебе, успокойся, – примирительно проговорил брат. – Ты же знаешь, что существует врачебная тайна.

– А сейчас почему ты решил ее раскрыть?

– Я уже объяснил, – сказал Глен и посмотрел на нас с Гарольдом. – Вы видели реакцию моей сестры, джентльмены? Теперь представьте, что бы случилось, если бы я рассказал это раньше. Рона бы тут же расправила плечи и направилась в дом Уотерхаусов, чтобы сообщить нашей «мнимой больной», что у нее со здоровьем все в порядке и пусть она немедленно встанет с постели и выйдет погулять. После таких слов поведение Анджелы стало бы совершенно непредсказуемым. Не исключено, что она сделала бы с собой что-то такое, доказывающее ее плачевное состояние. Нет, моя дорогая, не стоит входить в штопор. Раньше никто не смог бы уличить ее в симуляции, даже муж. О нас не говорю.

– Да… – протянул я, соглашаясь и пытаясь направить разговор в другую сторону. – Значит, если бы внезапно умерла Анджела, ты бы настоял на вскрытии?

Глен кивнул:

– Конечно.

Упоминание о вскрытии возбудило Гарольда, и он снова начал приставать к Глену с расспросами. И не то чтобы это ему было совершенно необходимо, просто Гарольд у нас был необыкновенно любознательный.

Глен, однако, насчет вскрытия держался как скала и даже предупредил нас никому не рассказывать, о чем нам только что говорил насчет Анджелы.

– Имей в виду, Гарольд, это все строго конфиденциально, так что попытайся себя сдерживать, в виде исключения. Рона у нас не из болтливых, Дуглас тоже умеет держать язык за зубами, так что если что-то выплывет наружу, я буду знать, что проболтался ты, и в следующий раз ничего не расскажу.

Гарольд начал возмущенно оправдываться, когда его прервала вошедшая горничная:

– К вам мисс Бергман.

Следом тут же появилась Митци, взвинченная даже больше, чем обычно.

– Извините меня, мисс Брум, – проговорила она, запинаясь и путаясь в словах, хотя жила здесь четыре года и превосходно говорила по-английски. – У меня тут записка для миссис Сьюэлл.

– Но миссис Сьюэлл здесь нет, – пояснила Рона. – Только мистер Сьюэлл. Может, выпьете с нами чаю, Митци?

– Спасибо, но я тороплюсь. – Она повернулась ко мне. – Пожалуйста, мистер Сьюэлл, прочтите записку. Это важно.

Я разорвал конверт. Текст был знакомый.

Френсис, прошу вас, придите, пожалуйста, ко мне, не откладывая. Случилось нечто ужасное. Я не знаю, что делать.

А.

С Анджелой то и дело случалось что-то ужасное, и всякий раз она умоляла Френсис прийти и успокоить.

– Хорошо, Митци, – сказал я, чуть улыбнувшись. – Я приду.

– Да, мистер Сьюэлл, пожалуйста, – повторила Митци. – На этот раз, кажется, это действительно серьезно.

– Ладно, скажите Анджеле, что я буду у нее через десять минут.

Бормоча благодарности и извинения, Митци удалилась.

Я неохотно встал.

– Обычное SOS от Анджелы. Но все равно идти надо.

К моему удивлению, Глен тоже поднялся.

– Я прогуляюсь с тобой, подышу воздухом перед приемом больных.

Хорошо зная Глена, я понимал, что он не только захотел подышать воздухом. Так оно и вышло. Мы шли минуты три, затем он с усмешкой произнес:

– Пусть Гарольд еще немного пробудет в неведении, а вот тебе я могу рассказать о результатах вскрытия. Ты ведь хочешь знать, верно?

– Конечно, хочу, – ответил я, – но считаю нечестным тебя расспрашивать.

– Поэтому я тебе и расскажу, – сказал Глен. – Так вот, номер не прошел. Наш приятель Сирил может теперь отправляться со своими дурацкими подозрениями обратно в Лондон.

Я облегченно вздохнул:

– Джон умер от эпидемической диареи?

– Несомненно. Никаких признаков другого заболевания не обнаружено. Только небольшое покраснение двенадцатиперстной кишки и очень легкое тонкой. В точности как это происходит при эпидемической диарее.

– Слава Богу, – сказал я. – И Джона наконец окончательно похоронят?

Глен усмехнулся:

– Похоронят, но без некоторых жизненно важных органов. – В ответ на мой вопросительный взгляд он продолжил: – Понимаешь, лондонский хирург удовлетворен, его ассистент тоже, и у меня нет никаких вопросов, но Сирил не унимается. Он настоял, чтобы некоторые жизненно важные органы Джона отправили на анализ в специальную лабораторию.

– Зачем? – в недоумении спросил я.

– Видно, не потерял надежду доказать отравление, – ответил Глен.