Текст книги "Замужество Сильвии"

– Дуглас, вам пора уехать, – сказала она ему. Он внимательно посмотрел на нее.

– Вы все еще не оставили этой мысли? – спросил он наконец.

– Нет, не оставила и не оставлю.

– Я надеялся, что здесь, среди близких вам людей, вы снова хоть отчасти обретете здравый смысл.

– Я знаю, на что вы надеетесь, Дуглас. Мне очень жаль, но я должна сказать вам, что нисколько не изменилась.

– Но разве мы не были счастливы здесь? – спросил он.

– Вы, может быть, но не я… Я чувствовала себя глубоко несчастной. Я не могу иметь покоя, пока вы будете преследовать меня. Я очень жалею, что приходится говорить вам это, но мне необходимо побыть одной, а пока вы здесь, развлечениям не будет конца.

– Но мы могли бы дать понять, что не ищем развлечений. Мы могли бы отыскать где-нибудь тихое местечко, недалеко от ваших родных и спокойно пожить там.

– Дуглас, – ответила она, – я уже переговорила с кузеном Гарри. Он готов ехать с вами на охоту. Пожалуйста, позовите его и распорядитесь, чтобы все было готово к завтрашнему утру. Если вы останетесь еще хотя бы на один день, я немедленно уеду на плантации дяди Мандевиля.

Наступило долгое молчание.

– Сильвия, – сказал он наконец, – как долго это будет продолжаться?

– Всегда. Мое решение твердо. Вам нужно примириться с этим.

Он молчал несколько минут, стараясь овладеть собой.

– Вы намерены оставить ребенка у себя? – спросил он наконец.

– Да. Пока еще ребенок не может обойтись без меня.

– Это теперь, а в будущем?

– Мы сговоримся насчет этого. Дайте мне немного времени, чтобы успокоиться. После этого я вернусь в Нью-Йорк и поселюсь где-нибудь около вас. Я постараюсь устроить так, чтобы вы могли видеть ребенка всегда, когда захотите. Я вовсе не собираюсь отнимать его у вас. Я хочу отнять у вас только себя.

– Сильвия, – сказал он, – подумали ли вы о том, какое горе причинит вашим родным этот разрыв?

– О, не говорите об этом теперь, – взмолилась она.

– Я знаю, – продолжал он, – что вы решили во что бы то ни стало наказать меня. Но я надеялся, что вы найдете возможным пощадить их.

– Дуглас, – возразила она, – я прекрасно видела, к чему вы стремились. Я заметила, как изменился ваш характер с тех пор, как вы приехали сюда. Вы способны сделать несчастными моих родных, и тогда я тоже буду несчастна. Вы знаете, как горячо я люблю их и что я принесла себя в жертву из-за любви к ним. Только ради них я согласилась выйти за вас замуж, но теперь я убедилась, что поступила дурно, и никакая сила в мире не заставит меня изменить мое теперешнее решение. Я не хочу жить с человеком, которого я не люблю. Я не хочу больше притворяться. Теперь вы поняли меня, Дуглас?

Он молчал. Подождав немного, она заговорила снова.

– Ну, что ж, уедете вы завтра? Он спокойно ответил:

– Я не вижу оснований, почему я, ваш муж, должен потакать вашим безумствам. Вы хотите бросить меня, но причина, которую вы приводите для объяснения своего поступка, такова, что на основании ее в нашей стране следовало бы разрушать две трети браков. Ваша собственная семья поможет мне спасти вас от гибели, к которой вы стремитесь.

– Что же вы хотите сделать? – спросила она подавленным голосом.

– Я должен буду признать, что моя жена сумасшедшая, и взять над вами опеку, пока вы снова не сделаетесь благоразумнее.

Сильвия сидела несколько минут молча, с удивлением глядя на него.

– Вы хотите остаться здесь, чтобы преследовать меня изо дня в день в этом единственном убежище, которое еще осталось у меня. Ну, хорошо, в таком случае я перестану считаться с вами. Я должна заняться тут одним делом. Но мне кажется, что, как только я приступлю к нему, вы сами захотите быть подальше отсюда.

– Что вы хотите сказать? – спросил он, бросая на нее такой взгляд, как будто она и в самом деле была сумасшедшая.

– Видите ли, моя сестра Селеста собирается выйти замуж. Это и была та удивительная новость, которую она хотела сообщить мне на вокзале. Я давно знаю Роджера Пейтона и знаю, какой репутацией он пользуется.

– Ну? – спросил он.

– Так вот, Дуглас, я не хочу оставлять мою сестру в таком же неведении, в каком я была сама, когда выходила замуж за вас. Я расскажу ей всю правду об Илэн, я скажу ей все, что ей нужно знать. Разумеется, возникнет спор со стариками, и в конце концов вся семья примется обсуждать это дело. Я уверена, что вы не захотите оставаться здесь при таких обстоятельствах.

– А могу я узнать, когда начнутся эти дебаты? – осведомился он с глубокой горечью в голосе.

– Сейчас же, – ответила она. – Я только ждала, чтоб вы уехали.

Он не произнес больше ни слова. Но она поняла по выражению его лица, что достигла своей цели. Он повернулся и вышел из комнаты. Это были последние слова, которыми они обменялись друг с другом. Затем они простились уже в присутствии всей семьи перед самым его отъездом.

Роджер Пейтон был сын и наследник одной из стариннейших семей в Кассельменском округе. Сильвия упоминала эту фамилию, когда рассказывала мне про пожар их великолепного дворца. Этот пожар произошел несколько лет назад. Соседи сбежались, чтоб потушить пламя, и, когда это не удалось, они закружились в последнем танце в роскошной бальной зале внизу, в то время как в верхних этажах, над их головами, уже бушевал огонь. После того дворец был снова отстроен, еще великолепнее, чем прежде, и престиж семьи ничуть не уменьшился после пожара. Один из сыновей был давним поклонником Сильвии, а другой женился на одной из дочерей епископа Чайльтона. Что же касается Селесты, то она уже два года усердно охотилась за Роджером и находилась теперь на верху блаженства.

Сильвия отправилась к отцу, чтобы поговорить с ним на щекотливую тему о венерических болезнях. Бедный майор никак не думал, что ему придется когда-нибудь вести такой разговор со своей собственной дочерью. Однако присутствие под его кровлей слепого ребенка мешало ему найти подходящие слова, чтобы остановить ее.

– Но, Сильвия, – протестовал он, – какие у тебя основания подозревать в том же Роджера Пейтона?

– Основанием мне служит жизнь, которую он ведет, – вставила Сильвия. – И ты знаешь, папа, что он пользуется репутацией кутилы и гуляки. Вы знаете, что он пьет и что я отказалась однажды разговаривать с ним, потому что он был пьян, когда пригласил меня танцевать.

– Дитя мое, все мужчины, как ты знаешь, должны перебеситься в молодости.

– Папа, ты не должен пользоваться в этом разговоре своим преимуществом опытного мужчины. Я не знаю, конечно, что ты подразумеваешь под словом «перебеситься»? Поговорим откровенно. Скажи, считаешь ли ты возможным, чтобы Роджер Пейтон оставался до сих пор целомудренным?

Майор смутился. Он откашлялся и наконец сказал:

– Он выпивает, Сильвия. Но больше этого я ничего не знаю.

– Я прочла в медицинских книгах, что употребление алкоголя лишает человека силы воли. При таких условиях воздержание становится невозможным. И если это так, то ты должен согласиться, что мы имеем полное основание беспокоиться о состоянии его здоровья. Как ты думаешь, чем занимается Роджер со своими товарищами, когда они в нетрезвом виде шатаются ночью по городу? Что они делают, например, во время карнавала? А. в колледже? Ведь ты знаешь, что кузен Клайв несколько раз помогал ему выпутываться из затруднительных обстоятельств. Так спроси же Клайва, мог ли Роджер подвергнуться опасности заражения?

– Дитя мое, – ответил майор, – Клайв сочтет себя не вправе сообщать мне подобные сведения о своем приятеле.

– Даже тогда, если этот приятель собирается жениться на его кузине?

– Но таких вопросов нельзя задавать, дочь моя!

– Папа, я хорошо обдумала все и хочу предложить тебе следующее. Я вовсе не намерена входить в обсуждение того, что Клайв Чайльтон считает или не считает вправе говорить о своем товарище. Я хочу, чтобы ты сам обратился к Роджеру с этим вопросом.

Лицо майора выразило глубочайшее изумление.

– Раз он собирается жениться на твоей дочери, ты имеешь право задать ему вопрос относительно его прошлого. Я хочу, чтобы ты сказал ему, что ты узнаешь имя какого-нибудь почтенного специалиста по этим болезням, к которому он должен будет обратиться. Скажи ему, что ты дашь свое согласие на этот брак только в том случае, если он принесет тебе от врача свидетельство, удостоверяющее, что он вполне здоров.

Бедный майор совсем растерялся.

– Дитя мое, слыханное ли дело, чтобы жениху делались подобные предложения.

– Я не знаю, – ответила Сильвия, – делалось ли так раньше, но думаю, что теперь настало время для этого, и первый шаг в этом направлении должен, разумеется, сделать ты. Никто не имеет на это большего права, ибо я, твоя дочь, дорогой ценой заплатила за то, что такая предосторожность не была своевременно принята.

Сильвия была готова к тому, чтобы выдержать долгое сопротивление. Она знала, что мужчины инстинктивно боятся выносить подобные вещи на дневной свет. Даже такие добродетельные люди и образцовые отцы семейства, как майор, предпочитают не затрагивать таких вопросов. Ведь это может напугать женщин в их семье и заставить дочерей предъявлять слишком высокие требования к своим мужьям. Но Сильвия не сдала своих позиций до тех пор, пока не добилась цели и не заставила отца уступить. Она пригрозила ему, что, если он не сделает этого, она сама пойдет к Роджеру Пейтону и поговорит с ним. Да, она, Сильвия Кассельмен, дает ему слово, что сделает это.

На следующий день майор вызвал Роджера Пейтона в свою контору и долго беседовал с ним. Когда Роджер ушел, Сильвия отправилась к отцу. Он шагал по комнате с погасшей сигарой в губах. Несколько других недокуренных и сломанных сигар валялось в камине.

– Ты спросил его, папа? – сказала Сильвия.

– Да.

– Что же он сказал?

– Что сказал, дочка… – Майор с силою швырнул свою сигару в камин. – Это было в высшей степени неприятно! Чрезвычайно неприятно!

Бледное старое лицо майора покрылось багровыми пятнами.

– Расскажи мне все по порядку, папа, – мягко, но настойчиво сказала Сильвия.

– Бедный юноша… Разумеется, он не мог не почувствовать себя обиженным оттого, что я нашел нужным обратиться к нему с подобным вопросом. Такие вещи не делаются, дитя мое! Он подумал, что я считаю его много хуже других молодых людей, если нахожу нужным осведомляться о подобных вещах.

Старик замолчал и опять взволнованно зашагал по комнате.

– Что же дальше, папа? – спросила Сильвия.

– Ну, он сказал, что в таких вопросах следует полагаться на честь мужчины, которого выбираешь своим зятем. Понимаешь, дитя мое, в каком неловком положении я очутился? Ведь я не мог даже намекнуть ему, почему меня так беспокоит этот вопрос. Я боялся сказать ему что-нибудь такое, что могло бы унизить твоего мужа.

– Дальше, дальше, папа…

– Ну вот, я говорил с ним по-отечески насчет его образа жизни.

– Но задал ли ты ему определенный вопрос по поводу его здоровья?

– Нет, Сильвия.

– И он не сказал тебе ничего положительного на этот счет?

– Нет.

– Так, значит, ты не сделал того, о чем я тебя просила?

– Нет, сделал. Я сказал ему, что он должен пойти к доктору.

– Ты ясно дал ему понять, что ты хочешь получить от него?..

– Да… я уверен, что да.

– И что же он ответил?

Сильвия подошла к отцу и, взяв его за руку, усадила рядом с собой на диван.

– Папа, давай говорить серьезно. Ты должен все рассказать мне.

Майор вздохнул, зажег новую сигару и до тех пор вертел ее между пальцами, пока не разломал. Он бросил ее и проговорил:

– Юноши неохотно откровенничают со стариками. Они не станут рассказывать нам ничего. Ты можешь мне поверить…

– Но что же он все-таки сказал, папа?

– Видишь ли, он не знал, что сказать. В сущности, он ничего не сказал.

Бедный майор окончательно запутался и умолк. Сильвия в упор смотрела на него.

– Говоря откровенно, папа, – сказала она через минуту, – ты думаешь, что у него есть, что скрывать, и что он не сможет представить тебе тех доказательств, о которых я говорила?

Майор продолжал молчать.

– Ты боишься, что дело обстоит именно так, и стараешься уверить себя в обратном.

И так как он продолжал хранить молчание, она прошептала:

– Бедная Селеста!

Несколько минут они оба молчали, потом Сильвия положила ему руки на плечи и, заглянув в глаза, проговорила.

– Папа, неужели ты не понимаешь, что Селесте давно уже надо было сказать об этом?

– К чему бы это привело? – в изумлении спросил он.

– По крайней мере, она знала бы, какого человека она выбирает, и могла бы избежать ужасного несчастья, которое грозит ей теперь.

– Сильвия! Сильвия! – возмутился майор. – Но ведь о таких вещах нельзя говорить с невинными молодыми девушками.

– Когда мы отказываемся сделать это, мы просто вступаем в заговор с мужчиной, который ведет разгульную жизнь, чтобы избавить его от заслуженного наказания. Возьми юношей из нашего круга. Почему они, нисколько не задумываясь, отправляются в большие города, чтобы «перебеситься» там? Или проделывают то же самое в злачных местах своего города? Разве не потому они решаются на это, что их сестры и подруги их сестер совершенно невежественны и беспомощны? Они знают, что, когда захотят жениться, никто не упрекнет их в этом. Вот, например, Селеста. Она знает, что Роджер вел разгульный образ жизни, но никто не пробовал разъяснить ей, что это значит. Она думает, что все это очень красиво, что он просто пылкий и смелый юноша, который, не задумываясь, тратит свои деньги.

– Но, дочь моя, – протестовал майор. – Ведь такие разъяснения произведут ужасное впечатление на молодых девушек и очень дурно отразятся на них.

Он встал и снова заходил по комнате.

– Дочь моя, ты становишься какой-то дикаркой! Если ты отнимешь у женщин их нежность, чистоту и невинность, то что же сможет тогда удержать мужчин от окончательного падения?

– Папа, – сказала Сильвия, – все это звучит очень хорошо, но не имеет никакого смысла. Я лишилась такой «невинности», но знаю, что не стала от этого хуже. Напротив, это помогло мне более трезво взглянуть на жизнь. И то же самое будет с каждой девушкой, если ее своевременно просветят серьезные и здравомыслящие люди. В настоящее время надо разъяснить все это Селесте, хотя я боюсь, что мы уже опоздали.

– Но он не желает, чтобы она знала об этом! – воскликнул майор.

– Но, дорогой папа, объясни мне, пожалуйста, как мы можем избежать этого?

– Я скажу ей, что она должна отказаться от этого молодого человека. Она добрая и послушная дочь…

– Да, – ответила Сильвия, – но представь себе, что в этом случае она не окажется ни доброй, ни послушной. Представь себе, что на следующий день после такого разговора она убежит и выйдет замуж за Роджера? Что ты будешь делать тогда?

В этот вечер Роджер должен был отправиться вместе со своей невестой на один танцевальный вечер, где собиралась молодежь. Селеста была уже готова и ждала его. На ней было ярко-красное платье и такие же розы в волосах. Она любила яркие цвета, потому что они шли к ее блестящим черным волосам и прекрасному цвету лица. Роджер был также очень красив со своим открытым юношеским лицом, и они обычно составляли прекрасную пару. Но в этот вечер Роджер не пришел. Сильвия помогла сестре одеться и с тревогой следила за тем, как она беспокойно ходила по холлу, поджидая своего жениха. Условленное время давно прошло, а он не показывался. Поздно вечером майон Кассельмен зашел к Пейтонам и узнал, что Роджера дома нет, и никто из его родных не знает, где он находится.

Следующий день не принес никаких известий о молодом человеке. Пейтоны по-прежнему не знали, что с ним сталось. Наконец наступил третий день, а тайна его исчезновения оставалась все такой же загадкой. Селеста была в полном отчаянии. Сильвии удалось узнать правду от Клайва Чайльтона, который сказал, что Роджер напился пьяным до бесчувствия, и товарищи укрыли его до тех пор, пока он не протрезвится.

Разумеется, слух об этом скоро проник и в семью Кассельменов. В конце концов пришлось сказать правду и Селесте, потому что она с ума сходила от беспокойства. Дамы в семействе Кассельменов собрались на совещание. Роджер, конечно, нанес своей невесте жестокое оскорбление, и необходимо было как можно быстрее реагировать на это. Но тут пришло известие, что Роджер убежал из-под надзора своих товарищей и напился еще больше прежнего. Его видели ночью на улице, где он разбивал уличные фонари, и городской полиции пришлось проявить много такта, чтобы избежать больших осложнений.

«Мисс Маргарет» отправилась к своей младшей дочери и, проливая потоки слез, передала ей решение семейного совета, который заявлял, что чувство собственного достоинства обязывает Селесту порвать с Роджером. С Селестой сделалась истерика. Она сказала, что не позволит навеки разрушить свое счастье! Роджер, подобно всем молодым людям, был, конечно, необузданный кутила, но он постарается загладить свой поступок. Селеста была уверена, что она сможет удержать его и подчинить своему влиянию. Чем больше настаивала мать, тем отчаянней рыдала Селеста. Она заперлась в своей комнате, отказалась выйти к обеду и бегала взад и вперед, отчаянно ломая руки.

Семья Кассельменов уже испытала это несколько лет тому назад, когда старшей дочери, Сильвии, приказали порвать с Франком Ширли. Но этот опыт ничему не научил их. Весь дом пришел в расстройство, и положение с каждым днем все ухудшалось. Известия о женихе становились все неутешительнее. Можно было подумать, что он окончательно сошел с ума; даже его собственный отец не мог больше сдерживать его, и, если верить полисменам, он с яростью набрасывался на них, когда они пытались угомонить его. Как видно, он хотел опровергнуть неписаный закон этого штата о том, что сыновья «лучших фамилий» не подлежат аресту.

Бедная Селеста с заплаканным бледным лицом обратилась к своей старшей сестре с последней надеждой. Не может ли Сильвия как-нибудь повлиять на Роджера и заставить его образумиться? Пусть она повидается с кем-нибудь из его товарищей и узнает от них, что значит его поведение?

Сильвия согласилась и отправилась к кузену Клайву. У него произошел с ней самый замечательный разговор, какой этот молодой человек вел когда-нибудь в жизни. Сильвия заявила ему, что хочет узнать всю правду относительно Роджера Пейтона, и после перекрестного допроса, который сделал бы честь любому судебному защитнику, она добилась, наконец, истины. По-видимому, все молодые люди в городе знали, как обстоит дело, и трепетали от страха с той минуты, как узнали, что майор Кассельмен призывал к себе Роджера и отказался выдать за него свою дочь, пока тот не представит ему некое медицинское свидетельство. А он не мог его представить! Да и нашелся ли бы во всем городе хоть один молодой человек, который мог бы получить такое свидетельство? Что же оставалось делать бедному Роджеру? Он напился и решил пить до тех пор, пока Селеста сама не откажется от него.

После этого Клайв, в свою очередь, решил высказаться откровенно.

– Послушай, Сильвия, – сказал он, – раз уж ты заставила меня говорить об этом…

– Ну, что же, Клайв?

– Знаешь, что говорят люди?.. Я хочу сказать, как они объясняют, почему майор поставил такое условие Роджеру?

– Я думаю, Клайв, что это имеет некоторое отношение к Илэн, – спокойно ответила Сильвия.

Вот именно! – воскликнул Клайв. – Они говорят… – он вдруг смутился и замолк, не решаясь повторить то, что слышал. – Наверно, Сильвия, тебе не доставит удовольствия говорить об этом…

– Разумеется, Клайв, я предпочла бы избегать таких разговоров, но страх перед ними не заставит меня пренебречь интересами сестры.

– Но, Сильвия! – воскликнул юноша. – Ты не можешь понять этого! Женщины вообще не могут разбираться в таких вещах…

– Ты ошибаешься, мой дорогой кузен, – возразила она, и голос ее звучал твердо и решительно. – Я прекрасно понимаю все.

– Ну, хорошо, – воскликнул Клайв, придя в отчаяние. – Так я скажу тебе следующее: Селесте будет очень трудно найти другого жениха.

– Ты хочешь сказать, Клайв, что большинство молодых людей…

– Да, если ты так ставишь вопрос.

Несколько минут длилось молчание, потом Сильвия заговорила снова:

– Попробуем подойти к этому вопросу практически, Клайв. Не кажется ли тебе, что со стороны Роджера было бы гораздо благоразумнее, если бы он, вместо того чтоб напиваться пьяным, попробовал полечиться.

Клайв взглянул на нее с глубоким изумлением.

– Ты думаешь, что тогда Селеста могла бы выйти за него замуж?

– Ведь ты говоришь, Клайв, что все молодые люди более или менее находятся в таком положении. Не можем же мы требовать, чтобы все молодые девушки стали монахинями. Отчего же кто-нибудь из товарищей не указал на это Роджеру?

– Сказать правду, – ответил Клайв, – мы пробовали говорить с ним об этом.

Он говорил теперь гораздо более дружественным тоном, почувствовав внезапное уважение к Сильвии.

– Ну? – спросила она. – И что же?

– Он не хотел ничего слушать.

– Потому что был пьян?

– О, нет, нам удалось почти совсем отрезвить его, но, видишь ли… – Клайв остановился в замешательстве. – Дело в том, что Роджер был у доктора, и тот заявил ему, что для полного излечения потребуется год, а то и два.

– Клайв! – воскликнула Сильвия. – Клайв! И, несмотря на это, он хотел жениться?!

– Видишь ли, Сильвия… – Молодой человек снова запнулся. Он весь побагровел от смущения, но наконец, собравшись с духом, выпалил.

– Видишь ли, доктор сам посоветовал ему жениться. Он сказал, что для него это единственная возможность вылечиться.

– О! О! – вскричала Сильвия, пораженная его словами. – Я не могу поверить этому!

– Именно так говорят доктора, Сильвия. Ты не понимаешь этого. Ведь я же говорил тебе, что женщина не способна понимать такие вещи. Это касается особенностей мужской природы.

– Но, Клайв… а как же жена и ее здоровье? Разве жена не пользуется в этом отношении никакими правами?

– Дело в том, Сильвия, что люди не считают эту болезнь такой серьезной. Ты понимаешь, это не та болезнь, которой все боятся. Она не причиняет большого вреда…

– Посмотри на Илэн. Разве это не ужасно?

– Да, но такие вещи случаются редко, и доктора говорят, что их можно предупредить. Во всяком случае, мы, молодежь, ничего не можем с этим поделать! Если бы это было в наших силах, то мы, конечно, постарались бы избавиться от такого «удовольствия».

Сильвия на минуту задумалась и снова вернулась к интересовавшему ее вопросу.

– Для меня ясно, что должен сделать Роджер. Он молод, а Селеста еще моложе. Они могут подождать года два, пока Роджер полечится, и все устроится к общему благополучию.

Но Клайв, по-видимому, не особенно обрадовался такой перспективе, и Сильвия, хорошо знавшая Роджера Пейтона, сейчас же догадалась, почему он так холодно отнесся к ее предложению.

– Ты думаешь, что у него не хватит силы воли воздерживаться год или два? – спросила она.

– Сказать тебе по правде, мы уже толковали с ним об этом, и он сказал, что не может связать себя никакими обещаниями.

– Хорошо, Клайв, это решает дело, – ответила Сильвия. – Ты должен помочь мне найти для Селесты человека, который любил бы ее немного больше, чем Роджер.

Днем приехала тетя Пенни, жена епископа, в шуршащем коричневом шелковом платье, соперничавшем по цвету и блеску с коричневой мастью ее лошадей. Как оказалось, многие интересовались историей Роджера Пейтона и разузнали всю правду. Тетя Ненни устроила спешное совещание, на которое вызвали Сильвию, совершенно так же, как в тот достопамятный день, когда на семейном совете разбиралось дело Франка Ширли.

«Мисс Маргарет» и тетя Варина были настроены не менее торжественно, чем тогда, и имели такой же испуганный вид. И точно так же, как тогда, тетя Ненни первая обратилась к Сильвии:

– Сильвия, знаешь ли ты, что говорят о тебе люди?

– Да, тетя Ненни, – ответила Сильвия.

– Ах, значит, ты знаешь?

– Конечно. И знала заранее, что они будут говорить. Что-то в лице Сильвии, еще больше облагороженном перенесенными страданиями, заставило миссис Чайльтон принять более сдержанный гон.

– Подумала ли ты, какое это унижение для твоих родных? – сказала она.

– Я убедилась, тетя Ненни, – ответила Сильвия, – что на свете существуют большие огорчения, чем те, которые могут доставить пустые толки.

– Я не представляю себе, – заявила тетя Ненни, – что может быть неприятнее, чем сделаться предметом таких сплетен и разговоров, какие происходят теперь вокруг нашей семьи. У нас считалось до сих пор традицией скрывать от посторонних всякие неприятности и огорчения.

– В этом случае, тетя Ненни, молчание навлекло бы еще больше горя, много больше. Я подумала о своей сестре и о других девушках из нашей семьи, которых тоже могут принести в жертву ради честолюбия их родных. Сильвия замолкла на минуту.

– Сильвия, мы не можем взять на себя задачу спасать мир от последствий его греховности! – воскликнула тетя Ненни. – Господь сам карает виновных, и пути его неисповедимы.

– Может быть. Но Господь вряд ли желает, чтобы наказание падало на невинных девушек. Подумайте хотя бы о своих собственных дочерях, тетя Ненни!

– О моих дочерях! – перебила ее миссис Чайльтон.

– Но затем, овладев своим негодованием, добавила:

– Надеюсь, ты позволишь мне самой позаботиться о моих детях.

– Я заметила, дорогая тетя, что Люси Мэй сильно покраснела, когда Том Олдрич вошел в комнату прошлый раз вечером. А вы заметили что-нибудь?

– Да… Что ж из этого?

– Это значит, что Люси Мэй неравнодушна к Тому.

– А почему бы ей не влюбиться в него? Я нахожу, что он вполне подходящая партия.

– Но ведь вы знаете, тетя Ненни, что он принадлежит к компании Роджера Пейтона. Вы знаете, что он шатается в пьяном виде по городу вместе с самыми бесшабашными друзьями? И несмотря на это, вы допускаете, чтобы ваша дочь имела на него виды? Вы не предприняли никаких шагов, чтобы разузнать, может ли он жениться, и не предостерегли свою дочь…

Миссис Чайльтон побагровела от гнева:

Предостерегать мою дочь? Слыханное ли это дело! Верю, что вы никогда не слыхали об этом, но вы скоро услышите, – спокойно возразила Сильвия. – Я говорила прошлый раз с Люси Мэй…

– Сильвия Кассельмен! – воскликнула миссис Чайльтон, но, вспомнив, должно быть, что она имеет дело с опасной сумасшедшей, заговорила более сдержанным тоном.

Сильвия, неужели ты решилась отравить своими речами душу моей юной дочери?..

– Вы хорошо воспитали ее, ответила Сильвия, когда тетка ее запнулась, не находя слов от возмущения. – Она даже не захотела слушать меня. Она сказала, что молодые девушки не должны знать о таких вещах, но я указала ей на Илэн, и это повлияло на нее, как должно повлиять и на вас, тетя Ненни.

Миссис Чайльтон в упор смотрела на свою племянницу. Грудь ее высоко вздымалась от волнения. Вдруг она с негодованием обратилась к миссис Кассельмен.

– Маргарет, неужели ты не можешь положить конец этому скандалу? Я требую, чтобы сплетни и толки, позорящие честь семьи, к которой я принадлежу, наконец прекратились. Мой муж – епископ этой епархии, и если наше древнее и незапятнанное имя не имеет значения для Сильвии ван Тьювер, то, может быть, достоинство и авторитет церкви…

– Тетя Ненни, – перебила ее Сильвия, – не нужно напрасно вмешивать в это дядю Базиля. Боюсь, что вам придется примириться с тем фактом, что ваш авторитет в нашей семье с этого времени уменьшится. Вы, более, чем кто-либо, способствовали браку, который разбил мне жизнь. А теперь вы хотите повторить то же самое по отношению к моей сестре и к своим собственным дочерям. Вы хотите выдать их замуж, не заботясь ни о чем, кроме социального положения их будущих мужей. И сыновей своих вы заставляете точно так же искать богатых невест. Вы помешали Клайву жениться на бедной девушке из этого города, а между тем ничего не имеете против того, чтобы он водил компанию с людьми, подобными Роджеру Пейтону и Тому Олдричу, и знакомился со всеми пороками, которым могут научить его женщины в публичных домах.

Бедная «мисс Маргарет» несколько раз тщетно пыталась прервать горячую речь своей дочери, но тут и она, и тетя Варина воскликнули одновременно:

– Сильвия! Сильвия! Ты не должна так говорить со своей теткой.

Но Сильвия взглянула на них своими печальными глазами и сказала:

– С этой минуты я всегда буду так говорить. Вы просто невежественные дети. Я сама была такой, но теперь я знаю все, и я говорю вам: посмотрите на Илэн, посмотрите на мою девочку, и вы увидите, к чему привело одну из ваших дочерей поклонение Мамоне.

После этой вспышки все родные стали относиться к Сильвии с некоторым страхом. Она являлась в их глазах чем-то вроде ангела-мстителя, которого Господь послал, чтобы наказать их за грехи. Разве можно упрекать в нарушении приличий ангела-мстителя? С другой стороны, разумеется, нельзя было не прийти от этого в ужас, который легко можно было прочесть на их лицах. Толки и сплетни все разрастались, как предсказывала тетя Ненни, и во всех уголках округа Кассельмен только и говорили, что о слепоте ребенка миссис Дуглас ван Тьювер и о том, что она начала из-за этого поход против приличий и женской скромности.

Общие семейные совещания прекратились, потому что дамы считали невозможным говорить о таких неприличных вещах с мужчинами, и теперь мужчины совещались с мужчинами, дамы с дамами, причем каждый «совет» посылал Сильвии свою делегацию, чтобы изложить ей свою скорбь по поводу происходящего. Бедная, беспомощная «мисс Маргарет» ломала руки и имела такой вид, как будто она похоронила всех своих детей.

– Сильвия! Сильвия! – восклицала она. – Понимаешь ли ты, что теперь все о тебе говорят?

Это было самое худшее бедствие, которое только могло постигнуть женщину в Кассельменском округе: служить предметом сплетен и разговоров.

– Они уже говорили о тебе, когда ты хотела выйти замуж за Франка Ширли! А теперь… теперь они никогда не перестанут говорить о тебе!

Потом являлся отец. Он любил свою старшую дочь больше всего на свете и был в душе справедливым человеком. Он не мог спорить с ней. Да, что говорить, она права, права! Но когда он уходил, волны скандала и позора снова приводили его в смятение.

– Дитя мое, – молил он ее, – подумала ли ты, как это отзовется на твоем муже? Подумала ли ты, что, стараясь защитить других, ты кладешь на Дугласа клеймо, от которого он не избавится всю свою жизнь?

Дядя Мандевиль приехал из Нового Орлеана, чтобы посмотреть на свою любимую племянницу. Но волна сплетен обдала его, лишь только он вышел из вагона, и от всех этих толков он пришел в такое сильное возбуждение, что отправился прямо в клуб и там напился до потери сознания.

Кузен Клайв рассказал потом Сильвии, как дядя Мандевиль отказывался верить тому, что ему говорили, и клялся, что перестреляет их всех, если они не перестанут сплетничать про его племянницу. Клайв добавил с мрачной усмешкой: