Текст книги "Однокурсники"

Рояль пролетел три этажа, упал на тротуар и разлетелся на щепки. К счастью, в тот момент под окном никто не проходил.

Росси боялся, что он будет следующим в очереди на выброс из окна. Но Дики Ньюэлл лишь сказал: «Спасибо за сотрудничество, Дэн», и ликующий отряд ретировался.

Спустя несколько секунд вокруг искалеченного инструмента собралась толпа. Дэнни появился первым, и его реакция была такой, словно умер кто-то из его родных.

(«Боже, – рассказывал потом Ньюэлл, – в жизни не видел, чтобы парень так убивался из-за куска деревяшки!»)

Злоумышленников немедленно вызвали в кабинет старшего преподавателя, где доктор Портер пригрозил им исключением и приказал оплатить покупку нового инструмента, а также замену разбитого окна. Кроме того, им было сказано пойти и извиниться.

Но Росси все еще был в ярости. Он назвал их стадом диких животных, которые не заслуживают находиться в Гарварде. Поскольку там присутствовал доктор Портер, дебоширам волей-неволей пришлось согласиться. Уходя, весельчаки поклялись отомстить этому «мелкому итальянскому сопляку», из-за которого их так унизили.

Тем вечером за ужином Эндрю Элиот (который во время дневного столкновения грел скамейку на университетском футбольном матче) увидел, что Дэнни сидит один за столом в самом углу, печально ковыряя еду вилкой. Он подошел и сел напротив.

– Привет, Росси, слышал про твой рояль. Сочувствую.

Дэнни поднял голову.

– Кем они, черт возьми, себя возомнили? – вдруг взорвался он.

– Хочешь знать правду? – спросил Эндрю. – Они возомнили себя гениями софистики. Но в действительности они лишь шайка пустоголовых богачей, которые даже не попали бы сюда, не отправь их родители в дорогую частную школу. Рядом с такими, как ты, они чувствуют себя неуверенно.

– Такими, как я?

– Да, Росси. Это место как раз для таких, как ты. У тебя есть то, чего нельзя купить, и это чертовски их раздражает. Они завидуют, потому что у тебя есть настоящий талант.

Дэнни молчал. Потом он взглянул на Эндрю и тихо ответил:

– Знаешь, Элиот, ты и правда отличный парень.

Тед никак не мог сосредоточиться на Елене Троянской. И дело не в том, что комментарии профессора Уитмана по поводу описания ее внешности в Песни третьей не были интересными. Нет, были, но Теда отвлекало нечто более великолепное, чем лицо женщины, отправившей в путь тысячи кораблей.

Уже больше года он смотрел на эту девушку. Прошлой осенью они оба начали ходить на занятия по древнегреческому, и Тед все еще помнил, как первый раз увидел ее: лучи утреннего солнца проникали внутрь Сэвер-холла, мягко освещая ее янтарного цвета волосы и изящные черты лица. Будто образ, вырезанный на камее из слоновой кости. Ее платье, скромное и со вкусом подобранное, напомнило ему описание нимфы в оде Гомера «simplex munditiis»: «элегантная простота».

Он ясно помнил тот день, когда он впервые заметил Сару Харрисон. Это случилось тринадцать месяцев назад. Профессор Стюарт попросил кого-нибудь проспрягать глагол paideuo в имперфекте и первом аористе[48]48
  В русском – несовершенная и совершенная формы глагола соответственно.


[Закрыть], и она подняла руку. Девушка застенчиво устроилась у окна на самом последнем ряду, в отличие от Теда, который всегда сидел в центре первого ряда. И хотя Сара отвечала, голос ее был так тих, что Стюарт вежливо попросил ее говорить громче. Именно в этот момент Тед Ламброс обернулся и увидел ее.

После того занятия он пересел на крайнее правое место в первом ряду, чтобы можно было одновременно смотреть на Сару и оставаться в центре внимания преподавателя, зарабатывая дополнительные баллы. Дома у него был экземпляр «Списка студентов Рэдклиффа», и периодически он позволял себе доставать его и украдкой смотреть на ее фото – словно пьяница, тайком присасывающийся к бутылке. Тед выучил наизусть ту скудную информацию, которая сопровождала фотографию. Сара была из Гринвича, штат Коннектикут. Окончила школу мисс Портер[49]49
  Частная средняя школа для девочек, основанная в 1843 году Сарой Портер, реформатором женского образования.


[Закрыть]. Жила в Кэбот-холле. Он запомнил это на тот маловероятный случай, что когда-нибудь отважится позвонить ей.

Однако ему не хватало смелости даже заговорить с ней после занятия. Так продолжалось в течение двух семестров – он поровну делил свое время между сложными греческими глаголами и утонченным лицом Сары. И хотя Тед был невероятно напорист, разбираясь с грамматикой, когда дело касалось разговора с ангелом по имени Сара Харрисон, он становился катастрофически скромным.

Но затем случилось нечто невероятное. Сара не сумела ответить на вопрос преподавателя.

– Извините, мистер Уитман, я никак не разберусь в гекзаметре Гомера.

– Еще немного практики, и все поймете, – доброжелательно ответил ей профессор. – Мистер Ламброс, поможете нам распределить строку на метры?

Вот так все и началось: после занятия Сара сама подошла к Теду.

– Господи, у тебя так легко получается. В чем твой секрет?

Он едва набрался смелости, чтобы ответить.

– Я с радостью помогу тебе, если хочешь.

– О спасибо! Я буду очень рада.

– Как насчет выпить кофе в «Бике»?

– Отлично, – сказала Сара.

Тед сразу же понял, в чем была ее трудность: она не обратила внимания на дигамму, греческую букву, которая была в алфавите во времена Гомера, но которая была пропущена и не напечатана в этом тексте.

– Тебе просто надо представить, где перед словом может оказаться невидимая w. Например, «oinos» превратится в «woinos», что напоминает слово «вино» – и именно это обозначает.

– Знаешь, Тед, ты замечательный учитель.

– Мое греческое происхождение этому способствует, – с нетипичной для него скромностью сказал он.

Через два дня профессор Уитман снова дал Саре Хариссон задание разбить на метры гекзаметр Гомера. Она прекрасно справилась и после своего ответа с благодарностью улыбнулась своему гордому наставнику, сидящему в другом конце зала.

– Огромное спасибо, Тед, – прошептала она, когда они выходили из аудитории. – Как я могу отблагодарить тебя?

– Ну, можешь снова составить мне компанию за чашкой кофе.

– С удовольствием, – согласилась она. И от ее улыбки у него едва не подкосились колени.

С того момента их встречи после занятия превратились в традицию, и Тед с нетерпением ждал их, будто благочестивый монах в предвкушении утренней молитвы. Конечно, болтали они на самые общие темы – обсуждали учебу и в особенности курс греческого. Тед был слишком скромен, чтобы попытаться хоть немного изменить их отношения в сторону чего-то большего, чем простое платоническое восхищение.

Тем не менее они помогали друг другу с подготовкой к занятиям Уитмана. Тед, вполне ожидаемо, лучше разбирался в грамматике, а Сара изучала дополнительную литературу. Она прочитала работу Милмэна Пэрри «Традиционные эпитеты у Гомера» на французском (на английском ее не публиковали) и помогла Теду разобраться в устоявшихся стилевых приемах Гомера.

Они оба получили пятерки и успешно взялись за курс греческой лирической поэзии профессора Хэвлока, и изучаемый предмет лишь распалил чувства Теда.

Все началось с полных страсти стихов Сапфо, которые они по очереди читали и переводили, сидя напротив друг друга за обшарпанным столом.

 
«Есть те, кто говорят: самое прекрасное
На темной земле – это множество всадников.
Другие считают – это армада кораблей.
Но я говорю, что этот тот, кого ты любишь…»
 

И так далее по тексту «Фрагмента 16» древнегреческой поэтессы.

– Потрясающе! Правда, Тед? – воскликнула Сара. – Я имею в виду, как женщина выражает свои чувства, говоря, что они превосходят все, существующее в мире мужчин. В те времена это, наверное, было принципиально новым подходом.

– А меня восхищает то, что она говорит о своих эмоциях без какого-либо смущения. Это трудно для всех – и для мужчин, и для женщин.

Интересно, подумал Тед, поняла ли Сара, что он имел в виду и себя тоже?

– Еще кофе? – спросил он.

Она кивнула и поднялась.

– Моя очередь угощать.

И она пошла к стойке. У Теда мелкнула было мысль пригласить ее поужинать вместе, но он тут же пал духом. Кроме того, каждый вечер с пяти до половины одиннадцатого он был обязан отработать смену в «Марафоне». И еще он был уверен, что у нее есть парень. Такая девушка может заполучить кого угодно.

В честь прихода весны профессор Левин, преподающий латынь, устроил группе Теда внеплановое чтение великолепного произведения «Ночное празднество Венеры» 50. И хотя в нем прославляется начало новой жизни, заканчивается оно на грустной, трогательной ноте. Поэт сокрушается:

 
Illa cantat, nos tacemos: quando ver venit meum?
Quando fiam uti chelidon ut tacere desinam?
Вот запела. Мы умолкли. Где же ты, весна моя?
Словно ласточка, когда же перестану я молчать![50]50
  Перевод Ю. Ф. Шульца.


[Закрыть]
 

Дневник Эндрю Элиота

4 ноября 1955 года

Задолго до поступления в Гарвард я мечтал петь в девчачьем хоре.

Это не только море веселья, но и отличный способ познакомиться с девушками.

Уже более века театральный клуб «Заварной пудинг» каждый год ставит мюзикл, в котором все роли играют мужчины. Сценарий пишут самые великие студенческие умы (именно так Алан Дж. Лернер, выпускник 40-го года, практиковался перед работой над «Моей прекрасной леди»[51]51
  Алан Дж. Лернер (1918–1986) – американский либреттист и автор текстов песен многих популярных мюзиклов, в числе которых и «Моя прекрасная леди», фильм и театральная постановка по пьесе Бернарда Шоу.


[Закрыть]).

Но своим легендарным статусом это представление обязано не сценарию, а скорее участникам кордебалета: этот оригинальный танцевальный ансамбль состоит из крепких студентов-спортсменов, высоко задирающих свои волосатые мускулистые ноги.

После кембриджского забега эта бессмысленная и довольно вульгарная буффонада кратко повествует о городах, выбранных в честь гостеприимства приехавших оттуда выпускников, и, самое главное, о зрелости их дочерей.

Я помню, как много лет назад отец впервые взял меня на одно из подобных представлений, думая, что оглушающий топот отплясывающих канкан парней покорит зал. Деревянное здание на Холиок-стрите ходило тогда ходуном.

В этом году постановка (сто восьмая по счету) называется «Бал для леди Годивы». Сразу понятно, насколько утонченным чувством юмора обладают ее авторы, не так ли?

В общем, первый день репетиций напоминал съезд слонов. Только представьте, что по сравнению с некоторыми футболистами даже наш атлет Уигглсворт казался хрупким небесным созданием. Нет никаких сомнений в том, что все эти мастодонты страшно хотели сыграть одну из горничных леди Годивы – именно такие наряды будут в этот раз у кордебалета «Рокеттс».

Я знал, что отбор будет жестким, поэтому немного потренировался (подъем пальцев ног и приседания), чтобы подкачать ноги, и надеялся, что они будут выглядеть достаточно нелепо для роли – тогда я пройду.

Каждому из нас предоставили по минуте, чтобы спеть что-нибудь, но я думаю, все было решено в ту секунду, когда нас попросили задрать брюки.

Нас вызывали по алфавиту. На подкашивающихся ногах я вышел на сцену, чтобы низким баритоном спеть отрывок из песни «Alexander’s Ragtime Band»[52]52
  «Регтайм-группа Александра» – песня, написанная американским композитором Ирвингом Берлином и впоследствии исполняемая множеством различных певцов.


[Закрыть].

Два дня я с тревогой ждал, когда вывесят список распределенных ролей.

В нем оказалось два сюрприза.

Ни Уигу, ни мне не достались роли горничных. Майку, к его бесконечному удовольствию, досталась Фифи, впервые выезжающая в свет дочь леди Годивы – он жаждал получить эту роль.

А мне – какой позор! – поручили играть принца-итальяшку, одного из претендентов на его руку.

– Отлично, – радостно сказал Майк. – Мой сосед будет в одной из главных ролей.

Меня же это отнюдь не обрадовало. Я думал, что снова все провалил.

Я был недостаточно мужественным даже для того, чтобы сыграть девчонку.

В «Марафоне» был обычный вечер пятницы: все столики заняли гарвардцы и их спутницы, увлеченные своей болтовней. Сократ подгонял всех работников, потому что снаружи выстроилась огромная очередь. У кассы, похоже, завязался какой-то спор. Сократ по-гречески обратился к своему старшему сыну:

– Тео, ступай, помоги своей сестре.

Тед поспешил на помощь. Подойдя ближе, он услышал, как Дафна возмущается:

– Послушайте, мне ужасно жаль, но это вы, должно быть, неправильно поняли. Мы никогда не бронируем столики на выходных.

Но высокий надменный богатей в длинном пальто категорично утверждал, что заказал столик на восемь вечера и что он не собирается стоять в очереди на Массачусетс-авеню вместе с простолюдинами (он их назвал и другими разными словами). Увидев брата, Дафна немного успокоилась.

– В чем дело, сестренка? – спросил Тед.

– Этот джентльмен утверждает, что заказал столик, Тедди. А тебе известно наше правило по поводу выходных.

– Да, – ответил Тед и сразу же повернулся к возмущающемуся клиенту, объясняя: – Мы никогда…

И, не договорив, замолк. Рядом с безукоризненно выглядящим и взбешенным молодым человеком стояла Сара.

– Привет, Тед, – поздоровалась она с ним, явно смущенная грубостью своего спутника. – Похоже, Алан что-то напутал. Мне ужасно жаль.

Парень бросил на нее яростный взгляд.

– Я никогда ничего не путаю, – отрезал он и повернулся к Теду. – Я звонил вчера вечером, и мне ответила какая-то женщина. Она не очень хорошо говорила по-английски, так что я подробно все ей объяснил.

– Видимо, это была мама, – предположила Дафна.

– Что ж, вашей маме следовало бы все записать, – настаивал педантичный Алан.

– Она так и сделала, – сказал Тед, заглядывая в специальную тетрадь. – Вы – мистер Дэйвенпорт?

– Именно, – ответил Алан. – Мой заказ на восемь вечера, не так ли?

– Да. Записано на вчерашний вечер, на четверг – по четвергам мы принимаем заказы. Посмотрите. – Он показал ему страницу.

– И как же я это прочитаю, парень? Тут же на греческом! – возмутился он.

– Тогда попросите мисс Харрисон, она вам переведет.

– Не втягивайте мою спутницу в эту неразбериху, официант.

– Хватит, Алан, он мой друг. Мы оба посещаем лекции по классической филологии. И он прав. – Она показала строку, где миссис Ламброс по-гречески записала его фамилию, Дэйвенпорт, на восемь часов вчерашнего вечера. – Наверное, ты забыл сказать ей, что это на следующий день.

– Сара, да что с тобой такое? – рявкнул Алан. – Ты что, веришь безграмотной женщине больше, чем мне?

– Простите, сэр, – обратился к нему Тед, стараясь сдержать свой гнев. – Я уверен, что моя мать не менее образованна, чем вы. Просто так получилось, что она предпочитает писать на своем родном языке.

Сара попыталась прекратить этот все нарастающий спор.

– Хватит, Алан, – мягко сказала она, – давай пойдем в пиццерию. Как я с самого начала и предлагала.

– Нет, Сара, это дело принципа.

– Мистер Дэйвенпорт, – сдержанно сказал Тед, – если вы перестанете бушевать, я посажу вас, как только освободится следующий столик. Но если вы будете и дальше грубить, я выкину вас отсюда ко всем чертям.

– Ах, простите меня великодушно, гарсон, – процедил Алан. – Но так уж вышло, что я учусь на третьем курсе юридического факультета и знаю, что если не нахожусь в состоянии опьянения, вы не имеете права меня выгнать. Если вы попытаетесь это сделать, я вас засужу и оберу до нитки.

– Это вы меня простите, – отозвался Тед. – Видимо, на юрфаке Гарварда вы узнали немало умных словечек, но я сомневаюсь, что вы знакомы с постановлением городских властей Кембриджа, согласно которому владелец заведения может выставить клиента – хоть и трезвого, – если тот причиняет беспокойство.

К этому моменту Алан осознал, что ссора превращается в жестокую дуэль, победителю которой достанется Сара.

– Ну, давайте, попробуйте меня выгнать, – отрывисто сказал он.

На мгновение все замерли. Двое соперников явно были готовы затеять драку.

Дафна сообразила, что брат подвергает риску их семейное дело – их единственный источник существования, и прошептала:

– Пожалуйста, Тедди, не надо.

– Ты не хочешь уйти, Алан? – неожиданно раздался чей-то голос, и Алан вздрогнул. Потому что эти слова произнесла Сара. Он сердито посмотрел на нее.

– Нет, – резко ответил он. – Я останусь и закажу ужин.

– Тогда есть его тебе придется в одиночестве, – бросила она и вышла.

Дафна Ламброс шепотом вознесла благодарственную молитву, а Тед кинулся на кухню и принялся стучать кулаками в стену. Спустя мгновение появился его отец.

– Ti diabolo echeis, Тео? Не стыдно так себя вести? У нас полный зал, клиенты жалуются на долгое ожидание. Ты хочешь мне все испортить?

– Я хочу сдохнуть! – заорал Тед, продолжая атаковать стену.

– Тео, сынок, мой первенец, нам надо зарабатывать на жизнь. Умоляю тебя, вернись в зал и займись столиками с двенадцатого по двадцатый.

В этот момент из-за кухонной двери показалась Дафна.

– Народ нервничает, – сказала она. – Что такое с Тедди?

– Ничего! – закричал Сократ. – Быстро назад к кассе, Дафна!

– Но папа, – робко возразила она, – там с Тео хочет поговорить девушка. Та, которая помогла разрешить ситуацию.

– Охтыбожежтымой! – изумленно выпалил Тед и метнулся к мужской уборной.

– Куда ты, черт тебя подери? – рявкнул Сократ.

– Мне надо причесаться, – сказал Тед и исчез за дверью.

Сара Харрисон скромно стояла в углу. На ней было пальто, но девушка слегка дрожала, хотя в кафе было очень душно. Тед подошел к ней.

– Привет, – сказал он будничным тоном, который минуту назад до одури репетировал перед зеркалом.

– Ты даже не представляешь, как мне стыдно, – начала она.

– Да все нормально…

– Нет, дай мне объяснить, – настаивала она. – Он оказался невыносимым занудой. Вел себя так с самой первой минуты нашей встречи.

– Тогда зачем с таким встречаться?

– Встречаться?! Да мне просто устроили свидание с этим животным! Из серии «его мама знает мою маму» и все такое прочее.

– Вот как, – сказал Тед.

– Я хочу сказать, что дочерний долг имеет свои пределы. Если мама снова попробует такое устроить, я пригрожу обетом безбрачия. Ужасный тип, правда?

– Точно, – улыбнулся Тед Ламброс.

Повисла неловкая пауза.

– Ну, в общем… мне жаль, – повторила Сара. – Наверное, я отвлекаю тебя от работы.

– По мне, так пусть они все помрут от голода. Я лучше с тобой побеседую.

«Ну надо же, – удивился про себя Тед. – И как это у меня вырвались такие слова?»

– Я тоже, – робко ответила она.

Из суеты набитого до отказа зала его отец закричал на греческом:

– Тео, бегом сюда, или я тебя прокляну!

– Думаю, тебе лучше вернуться, Тед, – пробормотала Сара.

– Можно задать тебе всего один вопрос?

– Конечно.

– Где сейчас Алан?

– Надеюсь, что в аду, – ответила Сара. – По крайней мере, я послала его именно туда.

– Значит, спутника у тебя сегодня вечером нет, – разулыбался Тед.

– Тео! – заревел его отец. – Я прокляну тебя и детей твоих детей!

Не обращая внимания на отцовские угрозы, Тед продолжил:

– Сара, я хотел бы пригласить тебя на ужин – если ты подождешь меня еще час.

Она ответила всего одним словом:

– Хорошо.

По мнению знатоков, самую вкусную пиццу в Кембридже делают в «Ньютаун Гриль», неподалеку от площади Портер. Именно туда в одиннадцать вечера Тед повез Сару (взяв родительский рыдван «Шеви Бискейн») на их первое свидание. Он справился с работой в «Марафоне» невероятно быстро, ведь за спиной у него будто выросли крылья.

Они сели за столик у окна. На их лица время от времени падал свет от красной неоновой вывески, отчего происходящее напоминало ему сон – Тед еще не мог до конца поверить, что это наяву. Пока пицца готовилась, они заказали пиво.

– Не понимаю, почему такая девушка, как ты, вообще согласилась на свидание вслепую, – сказал Тед.

– Ну, это ведь лучше, чем сидеть весь субботний вечер за книжками, правда?

– Да за тобой, наверное, толпы поклонников ходят. Я-то думал, у тебя все вечера расписаны вплоть до 58-го.

– Это один из главных мифов Гарварда, Тед. Половина девчонок Рэдклиффа сидит в гордом одиночестве каждую субботу. Просто потому, что все гарвардские мальчики полагают, что их уже пригласил на свидание кто-то другой. Тогда как у девиц из Уэллсли жизнь просто кипит.

– Черт, знать бы мне раньше! – воскликнул Тед. – А ты никогда ничего такого не говорила…

– Ну, это не та тема, которую обсуждают за греческими глаголами и английскими булочками с маслом, – ответила она, – хотя иногда я думаю, что было бы неплохо.

Теда это просто сразило.

– Знаешь, Сара, – решил признаться он, – я хотел пригласить тебя на свидание с того самого дня, как впервые тебя увидел.

Она озорно взглянула на него.

– Тогда какого черта ты столько тянул? Неужели ко мне так страшно подойти?

– Уже нет.

Он остановил «шеви» у Кэбот-холла и проводил ее до двери. Затем обнял ее за плечи и посмотрел в глаза.

– Сара, – твердо произнес он, – ради этого я и ел целый год дурацкие булки.

И поцеловал ее так жарко, как представлял миллион раз в своих фантазиях.

Она ответила ему той же пылкостью.

Возвращаясь домой, Тед был так одурманен, что едва не парил над землей, но вдруг остановился. «Вот черт, – подумал он, – я же оставил машину у Кэбот-холла!» Он побежал назад, чтобы забрать ее, надеясь, что Сара не выглянет в окно и не заметит его идиотскую промашку.

Но в тот момент Сара Харрисон ни на что не обращала внимания. Она неподвижно сидела на кровати и смотрела в никуда.

Последним на курсе греческого изучали стихотворение автора, с которым обычно не связывают любовную поэзию – Платона.

– Парадоксально, – заметил профессор Хэвлок, – но философ, который отказался от лирики в своем «Идеальном государстве», на самом деле написал, пожалуй, одно из лучших стихотворений всех времен. – И прочел на греческом одну из знаменитых эпиграмм «Астеру».

 
«Ты на звезды глядишь, о звезда моя! Быть бы мне небом,
Чтоб мириадами глаз мог я глядеть на тебя…»[53]53
  Перевод О. Румера.


[Закрыть]
 

Как нельзя кстати в этот момент пробили часы на Мемориал-холле, оповещая о конце занятия. Тед с Сарой вместе пошли к выходу, и он прошептал:

– Вот бы мне быть небом…

– Ни в коем случае! – ответила она. – Хочу, чтобы ты был рядом.

И, держась за руки, они направились в «Бик».

Ноябрь – самый напряженный месяц. По крайней мере для десяти процентов второкурсников. Именно в ноябре в Клубах старшекурсников (а называются они так, потому что состоять можно лишь в одном) проводили заключительный отбор. Эти одиннадцать сообществ – не центр гарвардской жизни, конечно, но, по крайней мере, его золотая каемка.

Клуб старшекурсников – это элитное, пусть и не разнообразное, сообщество, в которое богатеи вступают для встреч за бокалом с другими богатеями. Это джентльменское братство никак не связано с учением. Кстати, большинство студентов даже не в курсе, что это братство вообще существует.

Однако господа Элиот, Ньюэлл и Уигглсворт, естественно, в ноябре были очень заняты. Их комната стала настоящей меккой для паломников в твидовых одеждах, умоляющих присоединиться именно к их сообществу.

Словно современные мушкетеры, эти трое решили держаться вместе. Хотя их пригласили на пунш почти все клубы, они были вполне уверены, что пойдут в «Порцелин», «Эй Ди» или «Флай».

Сами они, безусловно, выбрали бы «Порц», но только в том случае, если туда позовут всех троих. Раз уже эта тягомотина так необходима, то стоит остановить выбор на лучшем, а именно на «старейшем мужском клубе Америки».

И когда их пригласили на заключительный ужин, троица посчитала, что дело в шляпе.

Не успели они вернуться в Элиот, снять смокинги и выпить дижестив, как в дверь постучали.

Ньюэлл со смешком предположил, что это, должно быть, какой-нибудь отчаявшийся вербовщик из другого клуба – может, из «Эй Ди», в который взяли Франклина Д. Рузвельта после того, как его отверг «Порцелин».

Оказалось, это был Джейсон Гилберт.

– Не помешал? – мрачно спросил он.

– Нет, ничуть, – ответил Эндрю. – Заходи. Выпьешь с нами бренди?

– Спасибо, но я к такому не притрагиваюсь, – сказал он.

Его взгляд заставил их вспомнить о том, в каком они сейчас одеянии.

– Заключительный ужин, да? – поинтересоваля он.

– Ага, – обыденным тоном ответил Уиг.

– «Порц»?

– Угадал, – выкрикнул Ньюэлл.

– Трудно было выбрать? – спросил он.

– Не особо, – сказал Уиг. – У нас была парочка других вариантов, но «Порц» показался наболее заманчивым.

– Понятно. Наверное, здорово чувствовать себя востребованным.

– Тебе ли не знать, – ухмыльнулся Ньюэлл. – В Клиффе каждая красотка молится на твою фотографию.

Джейсон даже не улыбнулся.

– Видимо, они и не представляют, что я изгой.

– О чем ты, черт возьми, говоришь, Гилберт? – спросил Эндрю.

– Я о том, что почти все получили приглашение на приветственный пунш как минимум от одного клуба, а меня не позвали даже в затрапезный «БЭТ». Вот уж не думал, что я такой неудачник.

– Плюнь, Джейсон, – подбодрил его Ньюэлл. – Клубы старшекурсников – это чушь собачья.

– Ну, конечно, – ответил он. – Именно поэтому вы все так радуетесь, что вступаете в один из них. Я просто подумал, что, узнав о клубе изнутри, вы, может, сумеете понять и сказать мне, чем именно я им не приглянулся.

Ньюэлл, Уиг и Эндрю неловко переглянулись, думая, кому именно придется объяснить Джейсону то, что им казалось совершенно очевидным. Эндрю понял, что его соседи по комнате не горят желанием взять слово, поэтому он решился просветить товарища о не самых приятных фактах из жизни Гарварда.

– Послушай, Джейсон, – начал он. – Кого обычно приглашают в клубы? Богачей из частных школ вроде Сент-Полз, Маркс, Гротон. Они все как бы связаны. Знаешь, как говорят, птицы одного полета и так далее. Понимаешь, о чем я?

– Еще бы, – насмешливо ответил Гилберт. – Я просто учился не в той школе, да?

– Ага, – быстро согласился Уиг. – В точку.

На что Джейсон ответил:

– Брехня.

В комнате повисло гробовое молчание. Ньюэлл наконец раздраженно заявил, что Джейсон испортил им все веселье.

– Черт возьми, Гилберт, с какого хрена Клубу старшекурсников принимать еврея? Думаешь, в Гилель[54]54
  Международная еврейская студенческая организация.


[Закрыть] взяли бы меня?

– Это религиозное сообщество, черт побери! Туда и меня бы не взяли. В смысле, я же не…

Он замолчал, не договорив. На мгновение Эндрю подумал, что Джейсон собирается сказать, будто он вовсе не еврей. Но это же абсурд. Не может ведь негр взять и сказать, что он не черный?

– Эй, Ньюэлл, – заговорил Уигглсворт, – он наш друг. Не беси его, он и так зол.

– Я не зол, – тихим, но гневным голосом сказал Джейсон. – Скажем так, я узнал не самую приятную истину. Спокойной ночи, птички, простите, что помешал вашему полету.

Он развернулся и вышел из комнаты.

Это стало поводом выпить еще бренди и послушать о философских наблюдениях Майкла Уигглсворта.

– Почему такой приятный парень, как Джейсон, стесняется своего происхождения? В смысле, что тут плохого, чтобы быть евреем? Главное, не переживать из-за таких глупостей, как Клубы старшекурсников.

– И не надеяться стать президентом Соединенных Штатов, – добавил Эндрю Элиот.

16 ноября 1955 года.

«Дорогой папа,

Я не попал в Клуб старшекурсников. Знаю, что по большому счету это не так уж важно, да меня не особо интересует еще одно место, куда можно пойти выпить.

Но меня беспокоит то, что я даже не был приглашен. И больше всего – почему.

Когда я наконец осмелился попросить моих друзей (по крайней мере, я считал их друзьями) объяснить мне, они не стали ходить вокруг да около. Они напрямую сказали, что в Клубы старшекурсников евреев не берут. Правда, выражено это было в столь вежливой форме, что даже оскорблением не прозвучало.

Папа, уже во второй раз мне отказывают в чем-то просто потому, что люди считают меня евреем.

И как это объяснить? Ты всегда говорил, что мы американцы, «как и все остальные», и я верил тебе – и все еще хочу верить, – но, похоже, все остальные твоего мнения не разделяют.

Может, избавиться от еврейского происхождения – это не то же самое, что снять с себя одежду?

Возможно, поэтому на нашу долю и выпадают все предрассудки – а гордость теряется.

В Гарварде много по-настоящему талантливых людей, которые считают, что быть евреем – некая особая честь. Это тоже сбивает меня с толку, ведь сейчас я вообще не уверен, что именно собой представляет еврей. Я знаю лишь то, что многие считают меня таковым.

Пап, я действительно запутался и поэтому обращаюсь за помощью к тебе, к человеку, которого я уважаю больше всего на свете. Для меня важно во всем разобраться.

Пока я не пойму, кем именно являюсь, то и не узнаю, кто я такой.

Твой любящий сын Джейсон».

Отец не стал отвечать на тревожное письмо сына. Вместо этого он отменил все деловые встречи и сел на поезд до Бостона.

Когда Джейсон вышел после тренировки по сквошу, он не поверил своим глазам.

– Папа, что ты здесь делаешь?

– Идем-ка, сынок, в «Дерджин-парк» и съедим там по большому стейку.

В каком-то смысле выбор места все объяснял, потому что во всемирно знаменитом мясном ресторане, расположенном недалеко от бостонской скотобойни, не было ни отдельных кабинок, ни укромных уголков. Вывернув идею снобизма наизнанку, ресторан ставил банкиров и водителей автобусов в равное положение: все сидели за одинаковыми вытянутыми столами, накрытыми скатертью в красную клетку. Что-то вроде принудительной демократии для плотоядных.

Возможно, Гилберт-старший и правда не понимал, что такая обстановка совсем не подходит для сугубо личной беседы. Возможно, он выбрал этот ресторан из-за атавистического желания защитить сына. Он накормит своего мальчика, чтобы хоть как-то компенсировать его обиду.

В общем, среди грохота огромных фарфоровых тарелок и криков с кухни Джейсон понял лишь то, что отец был готов поддержать его. И всегда будет. Жизнь полна разочарований, и единственный способ справиться с мелкими неудачами – собраться с силами продолжать борьбу.

– Когда-нибудь, Джейсон, – говорил он, – ты станешь сенатором, тогда те, кто сегодня отвернулся от тебя, пожалеют об этом. И поверь мне, сынок, это неприятное событие, причиняющее боль и мне самому, тогда уже не будет ничего для тебя значить.

Джейсон проводил отца до Южного вокзала – его поезд уходил в полночь. Прежде чем зайти в вагон, старший Гилберт похлопал Джейсона по плечу и сказал:

– Сынок, я любил тебя больше всех на свете. Никогда об этом не забывай.

Джейсон пошел назад к станции метро, ощущая внутри странную пустоту.

– Нет.

– Да.

– Нет!

Сара Харрисон резко поднялась, ее лицо покраснело.

– Хватит, Тед. Сколько раз за свою жизнь ты отказывался заняться любовью с девушкой?

– Я воспользуюсь Пятой поправкой[55]55
  В Пятой поправке к Конституции США, помимо прочего, говорится о том, что обвиняемое лицо не должны принуждать свидетельствовать против себя.


[Закрыть], – возмутился он.

– Тед, я даже в темноте вижу, что ты чертовски стесняешься. Мне все равно, сколько у тебя было девушек до меня. Я просто хочу стать следующей.

– Нет, Сара. На заднем сиденье «Шевроле» – это все как-то неправильно.

– А я не против.

– Зато я против, черт возьми! В смысле, я хочу, чтобы наш первый раз случился в немного более романтичном месте. Например, на берегу реки Чарльз.

– Ты с ума сошел, Тед? Там жутко холодно! Как насчет мотеля «Киркленд»? Я слышала, они почти не обращают внимания на заселяющихся.

Тед сел прямо и покачал головой.

– Не выйдет, – печально вздохнул он. – Хозяин мотеля – друг нашей семьи.

– Значит, остается только этот прелестный «Шевроле».

– Прошу тебя, Сара, я хочу, чтобы все было по-другому. Слушай, в следующую субботу мы можем поехать в Нью-Хэмпшир.