Текст книги "Образование. Историко-культурный феномен"

В истории государства Российского обращают на себя внимание три урока, которые уместно обозначить с тем, чтобы мы, сегодня живущие, смогли осмыслить собственный путь духовного роста и падения, уроки добра и зла.

Урок оптимистический. Все, кто страдал за Россию, кто мечтал о ее величии, кто много делал для ее возрождения, рано или поздно, но всегда обращали внимание на образование как фактор возвеличивания России… Дух захватывает от перечисления имен. В России не было, пожалуй, ни одного сколько-нибудь известного мыслителя, не предупреждавшего наше общество о трагических последствиях безнационального образования.

С именем М. В. Ломоносова связана целая эпоха в просвещении России. Он показал громадное влияние образования на развитие науки и культуры, глубоко понимал назначение педагогики, считал ее неотъемлемой частью мировой и русской культуры. Как народный просветитель и гражданин он написал государю 1 ноября 1761 г. трактат «О сохранении и размножении российского народа». Данное произведение долгое время не было известно русской общественности. Опубликованное в 1819 г., оно вызвало негативную реакцию у министра народного просвещения и духовных дел А. Н. Голицына. Распространение письма в обществе было воспрещено, поскольку в нем высказаны «мысли предосудительные, несправедливые, противные православной церкви и оскорбляющие честь нашего духовенства». По существу, это был научный доклад, в котором впервые проведен анализ различных факторов развития и формирования личности молодого человека – россиянина. В трактате имеется специальный раздел – «Об исправлении нравов и о большом народа просвещении». Разнообразная деятельность М. В. Ломоносова позволила создать первый университет и в дальнейшем высшее образование в России. Он формировал и отрабатывал на практике основания для преемственности в работе различных типов учебных заведений, тем самым сформулировав идею непрерывного образования, что стало достоянием мировой культуры.

Ф. М. Достоевский призывал нас «стать русскими во-первых и прежде всего»; пояснял, что «стать русскими, значит, перестать презирать свой народ». Вот что он писал о состоянии образования своего времени: «…наши юные люди наших интеллигентных сословий, развитые в семействах своих, в которых чаще всего встречается теперь недовольство, нетерпение, грубость невежества (несмотря на интеллигентность классов) и где почти повсеместно настоящее образование заменяется лишь нахальным отрицанием с чужого голоса; где материальные побуждения господствуют над всякой высшей идеей; где дети воспитываются без почвы, вне естественной правды, в неуважении или равнодушии к отечеству и в насмешливом презрении к народу, так особенно распространяющемся в последнее время, – тут ли, из этого ли родника наши юные люди почерпнут правду и безошибочность направления своих первых шагов в жизни? Вот где начало зла: в предании, преемстве идей, в вековом национальном подавлении в себе всякой независимой мысли, в понятии о сане европейца под непременным условием неуважения к самому себе как русскому человеку?»[94]94
  Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 21. С. 132.


[Закрыть]

Ф. М. Достоевский говорил об образовании реальном, массовом. Но в эти же годы образование могло быть другим, более прогрессивным, ибо в России существовали уже идеи и опыт, которые, к сожалению, не были востребованы государством и обществом. И в первую очередь не были востребованы в полном объеме (как целостная система) идеи и практические находки современника Достоевского – К. Д. Ушинского.

Л. Н. Толстому достаточно было бы автобиографической трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность», исследующей «диалектику души», для того, чтобы встать вровень с великими нашими земляками. Но Лев Николаевич сформулировал идею свободного воспитания и в соответствии с ней создал свою Яснополянскую школу, разработал необходимую школьную, учебно-методическую литературу, которая и сегодня во многих отношениях остается отличным примером для образования.

Есть и другие блистательные примеры. Дело не в их количестве. Главное в том, что представители прогрессивной отечественной мысли усматривали генетическую связь между двумя фундаментальными понятиями – «патриотизм» и «образование». Более того, возрождение России они усматривали и в воспитании чувства национального самосознания, чувства любви к Родине.

С. Н. Булгаков писал: «Мы осознаем себя членами нации потому, что мы реально принадлежим к ней как к живому, духовному организму. Эта наша принадлежность совершенно не зависит от нашего сознания; она существует и до него, и помимо него, и даже вопреки ему. Она не только не есть порождение нашего сознания или нашей воли, скорее, наоборот, самое это сознание национальности и воля к ней суть порождения ее в том смысле, что вообще сознательная и волевая жизнь уже предполагает для своего существования некоторое бытийственное ядро личности как питательную, органическую среду, в которой они возникают и развиваются, конечно, получая затем способность воздействовать и на самую личность»[95]95
  Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество. С. 178.


[Закрыть]. По Булгакову, национальность опознается через интуитивное переживание действительности или через мистический опыт; инстинкт переходит в сознание, а сознание становится самопознанием. Другими словами, слепой инстинкт национальности становится зрячим, переходит в сознание, перемешивается как некоторое глубинное, мистическое влечение к своему народу, как любовь, «как некоторый род эроса, рождающий крылья души, как нахождение себя в единстве с другими, переживание соборности, реальный выход из себя…»

Существенны три замечания: национальное чувство, национальное сознание могут известным способом воспитываться, равно как и извращаться; национальность – органическая, но не высшая форма человеческого единения, так как она не только соединяет, но может и разъединять; познавать самих себя в национальном смысле мы можем посредством изучения национального творчества, материализованного в отдельных его продуктах.

В начале XX в. С. Н. Булгаков писал, что «нации не существует без исторического покрова или облегающей его скорлупы. Эта скорлупа есть государство. Конечно, есть нации, не имеющие своего государства; нация в этом смысле первичнее государства. Именно она родит государство как необходимую для себя оболочку. Национальный дух ищет своего воплощения в государстве…»[96]96
  Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество. С. 191.


[Закрыть] И уточнял: государство есть в нас; из отдельных проявлений национального патриотизма рождается государственный патриотизм.

Он признавался в том, что русское государство дорого ему не как государство вообще, не как известная форма правопорядка, а как русское государство, в котором его народность имеет свой собственный дом и в котором другие народности могут чувствовать себя как дома.

Вслед за С. Н. Булгаковым мы сегодня можем утверждать, что нашему обществу так и не удается достигнуть духовного равновесия в своем национальном патриотическом самочувствии. Однако обозначаются некоторые тенденции, позволяющие надеяться на глубокое пробуждение национального самосознания.

Другой мыслитель России – И. А. Ильин – по-своему отвечал на вопрос: «Что есть патриотизм?» «Патриотизм есть чувство любви к Родине… Патриотизм, как состояние радостной любви и вдохновенного творчества, есть состояние духовное; и поэтому он может возникнуть только в порядке автономии (свободы), – в личном, но подлинном предметном духовном опыте»[97]97
  Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М, 1993. С. 188.


[Закрыть].

Человек обретает свободу самостоятельно и самобытно, говорит о Родине и имеет в виду духовное единство своего народа. «Это единство вырабатывается исторически, в борьбе с природой, в создании единой духовной культуры и в самообороне от вторгающихся нарушителей. Это единство закрепляется своеобразием национально-духовного акта и системой навязывающихся историко-культурных и государственно-хозяйственных задач. Каждый народ призван к тому, чтобы принять свою природную и историческую «данность» и духовно проработать ее, одолеть ее, одухотворить ее по-своему, пребывая в своем, своеобразном национально-творческом акте. Это его неотъемлемое, естественное, священное право; и в то же время это его историческая, общечеловеческая и, самое главное, религиозная обязанность. Он не имеет духовного права отказаться от этой обязанности и от этого призвания, а раз отказавшись, – он духовно разложится и погибнет; он исторически сойдет с лица земли»[98]98
  Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М, 1993. С. 195.


[Закрыть], – утверждает И. А. Ильин. Он считает, что Родина есть «национально воспринятая, возвращенная и в земные дела вработанная святыня»: нельзя погасить в себе эту святыню; ею надо жить; ее нельзя отдать на порабощение или попрание другим народам; за нее стоит бороться и умереть.

В своих размышлениях И. А. Ильин предстает перед нами как большой педагог. Он пишет: «Покажи мне, как ты веруешь и молишься; как проявляются у тебя доброта, геройство, чувство чести и долга; как ты поешь, пляшешь, читаешь стихи; что ты называешь «знать» и «понимать»; как ты любишь свою семью; кто твои любимые вожди, гении и пророки, – скажи мне все это, а я скажу тебе, какой нации ты сын; и все это зависит не от твоего сознательного произвола, а от духовного уклада твоего бессознательного.

А этот уклад слагается, формируется и закрепляется, прежде всего, в детстве. Воспитание детей есть именно пробуждение их бессознательного чувствилища к национальному духовному опыту, укрепление в нем их сердца, их воли, их воображения, их творческих замыслов.

Бороться с национальным обезличием наших детей мы должны именно на этом пути: надо сделать так, чтобы все прекрасные предметы, впервые пробуждающие дух ребенка, вызывающие в нем умиление, восхищение, преклонение, чувство красоты, чувство чести, любознательность, великодушие, жажду подвига, волю к качеству, были национальными, у нас в России – национально-русскими; и далее: чтобы дети молились и думали русскими словами; чтобы они почуяли в себе кровь и дух своих русских предков и приняли бы любовью и волею – всю историю, судьбу и путь и призвание своего народа; чтобы их душа отзывалась трепетом и умилением на дела и слова русских святых, героев, гениев и вождей. Получив в дошкольном возрасте такой духовный заряд и имея в своей семье живой очаг таких настроений, русские дети, где бы они ни находились, развернутся в настоящих и верных русских людей»[99]99
  Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М, 1993. С. 202.


[Закрыть].

Дух национального воспитания, по Ильину, обогащается следующими сокровищами: язык, песня, молитва, сказка, жития святых и героев, поэзия, история, армия, территория, хозяйство.

«Итак, любить свою родину не значит считать ее единственным на земле средоточением духа; ибо тот, кто утверждает это, не знает вообще, что есть Дух, а потому и не умеет любить и дух своего народа; его удел – звериный национализм. Нет человека и нет народа, который был бы „единственным“ средоточением духа, ибо дух живет по-своему во всех людях и во всех народах. Истинный патриотизм и национализм есть любовь не слепая, а зрячая; и парение ее не только не чуждо добру и справедливости, и праву, и, главное, Духу Божию, но есть одно из высших проявлений духовности на земле»[100]100
  Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М, 1993. С. 217.


[Закрыть].

К. Д. Ушинский ясно выразил свое понимание взаимосвязи двух фундаментальных категорий. Патриотизм, в понимании Ушинского, – это отрадная черта семейного быта, сильная, глубоко коренящаяся в сердце россиянина. Он с сожалением замечает, что патриотизм бывает нередко и ложным, «квасным», как именует его русская литература. Но он одновременно и напоминает, «что если от нашего патриотизма пахнет иногда русским кваском, то и английский также не лишен запаха ростбифа, пудинга и джина, а немецкий сильно отдает пивом и табаком. У всякого народа есть свои патриотические предубеждения; но замечательно, что ни одна литература не вооружалась так против этих невинных предубеждений, как наша, объявляющая претензию на бесконечное уважение к народу»[101]101
  Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 17.


[Закрыть].

К. Д. Ушинский говорит о том, с какой любовью Диккенс рисует мелочные привычки доброй, старой Англии, – привычки, порой весьма странные, а иногда просто смешные. Но как старается английский писатель поддержать их, пробудить к ним любовь и почтение! Далее Ушинский восклицает: «Что, если бы в нашей литературе какой-нибудь писатель заговорил таким же языком, как Диккенс: каким бы градом колкостей, насмешек, какой бы бранью встретили его многие наши европейские критики! Это явление стоит того, чтобы о нем подумать. Или уже действительно в нашей русской жизни нет ничего, что бы заслуживало пощады, и мы с головы до ног должны перерядиться в чуждый костюм? Но, в таком случае, интересно бы знать, какой же костюм нам посоветуют выбрать: английский, французский или немецкий? – потому что нарядиться разом во все немножко неудобно: в платье, сшитом из разнохарактерных лоскутков, мы не будем походить ни на один образованный народ в мире: такое платье, увы, – шутовское платье!

Но много или мало квасу в нашем патриотизме, только этот патриотизм глубоко вкоренен и в наших дворянских семействах, хотя спит до поры до времени и пробуждается только после какого-нибудь сильного толчка»[102]102
  Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 17.


[Закрыть].

Выражением патриотизма К. Д. Ушинский считает и те проявления любви к Родине, которые выражаются не в одних битвах с внешними врагами: «… высказать смелое слово истины бывает иногда гораздо опаснее, чем подставить лоб под вражескую пулю, которая авось пролетит и мимо. И в этом отношении история русского дворянства, русской литературы и вообще русского образования, неразрывно связанные между собою, имеют много великих страниц». Он предлагает не быть слишком строгими к нашему, хотя бы и квасному, патриотизму: «…это богатая почва, на которой выросло и расцвело множество прекрасных растений… Одно беда, что это чувство патриотизма, пробуждающееся по временам с истинно львиной силой, оказывает мало влияния на спокойный ход нашей жизни, на исполнение постоянных, ежедневных наших обязанностей»[103]103
  Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 18.


[Закрыть].

С горечью К. Д. Ушинский обращает внимание на преднамеренные патриотические неправды, которыми наполнена наша литература, наши учебники, и признается, как ему «смешно и жалко, больно и досадно слушать и читать, когда какой-нибудь литератор или наставник усиливается доказать, например, что французов в двенадцатом году побили морозы, что в истории нашей все достойно насмешки и презрения, или с наслаждением развенчивает Державина, Карамзина, Пушкина, Жуковского, Гоголя, показывая детям, какие это были мелочные, пошлые натуры, или доказывает с увлекательным жаром, что ни в нашем прошедшем, ни в нашем настоящем нет ничего такого, на чем могла бы остановиться юная душа с любовью и уважением. Если бы английский, немецкий или французский педагог подметил в ком-нибудь из нас такое направление, то он, без сомнения, взглянул бы на нас с глубочайшим удивлением, как на безумцев, не имеющих ни малейшего понятия ни о душе человеческой, ни о нравственном достоинстве ее, ни о ее воспитании. Нет, это не значит воспитывать душу, а скорее разрушать ее, это не значит оплодотворять природу, а скорее делать ее совершенно бесплодной; нет, это не образование, а дикость, вандализм, потому что только варварам свойственно не иметь истории и разрушать драгоценнейшие ее памятники, истреблять все и не созидать ничего. А это поистине вандальское, все разрушающее, ничего не сберегающее и ничего не созидающее направление нередко принимается у нас многими за признак высшего европейского образования; тогда как в целой Европе нет ни одного самого мелкого народца, который бы не гордился своей национальностью: даже наш бедный, прижатый к земле западный брат славянин, и тот гордо подымет голову, когда затронут его народность и народную религию, хотя бы из подражания англичанам, французам и немцам захотели и многие из нас, в свою очередь, иметь, уважать и любить свою народность!»[104]104
  Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 18–19.


[Закрыть]

Из вышесказанного совершенно очевидно одно (и это звучит как приговор): по отношению к образованию можно судить, насколько гражданин патриотичен. Слава Богу, в истории нашего государства есть примеры, когда прогрессивные деятели образования, известные педагоги возвышались до государственно мыслящих граждан России!

В связи с этим чрезвычайно интересна малоизвестная тема о министрах просвещения (образования). А. Цирульников назвал их министрами, которые никому не нужны. Резко? Парадоксально? Справедливо или нет? Советую прочитать его книгу «Из тайных архивов русской школы» (Издательство «Педагогика-Пресс», 1992) с тем, чтобы понять автора и найти ответы на вопросы.

Но и здесь имеется оптимистическая тенденция – некоторые министры отваживались демонстрировать истинную любовь к Отечеству, показывали искреннюю заинтересованность в делах народного образования. Так, граф А. К. Разумовский, будучи министром народного просвещения (исключительный факт), пишет царю письмо, в котором предсказывает большую беду российскому обществу, ибо семейным воспитанием и обучением занимались иноземные учителя.

В своей книге А. Цирульников приводит факт, когда гражданин России отказывается от предложения занять пост министра, зная, что не справится. Трудно поверить? Но и такое в истории бывало.

«Март 1881 г. Взрывом бомбы у Михайловского дворца закончена светлая эпоха Александра II. Начинается новая. Какой она будет? Идет смена правительства. На место министра просвещения многие пророчат барона Александра Павловича Николаи. Умерен, ровен в общении со всеми, исключительно воспитан („старый лицеист начала сороковых“), честен, когда-то был товарищем министра, прекрасно знает дело. Лучшей кандидатуры не найти. Обер-прокурор Светлейшего Синода Константин Петрович Победоносцев рекомендует государю. Готовятся к представлению. И в это время получают записку.

„Причины, по которым и по совести, и в полном сознании громадного долга своего, – пишет барон Николаи, – не считаю себя способным исполнить обязанности министра просвещения с должным успехом, следующие.

Позволю себе думать, что всякое новое царствование, особенно в такое время быстрого движения умов, которое мы переживаем, должно, при новых назначениях на высшие государственные должности, избирать деятелей в среде людей достаточно еще молодых, чтобы они могли бы быть представителями настоящего и будущего, но не давно прошедшего. Принадлежа по времени своего воспитания и начала своей общественной деятельности к первой половине царствования императора Николая I, я по своему образу мыслей, по своим взглядам и убеждениям, принадлежу к эпохе, давно прошедшей, к школе совершенно иной…. Переделать себя на седьмом десятке жизни я не могу, и поэтому в таком щекотливом деле, как народное образование, должен, по необходимости, быть в разладе с современными потребностями. Люди моего времени могут быть еще советниками… они представляют собой консервативный элемент традиций, но деятелями новыми они быть не способны“»[105]105
  Цирульников А. Из тайных архивов русской школы. М., 1992. С. 11–12.


[Закрыть].

Примечательное послание просвещенного патриота России к нам, сегодня живущим.

Урок пессимистический. Славу Отечеству приносили образованнейшие граждане России, которые оставались непонятыми, невостребованными и иногда в своем Отечестве становились изгоями. Примеров множество. Царствование Александра I нельзя отнести к числу счастливых для русского народа, но оно имело серьезные последствия для нашего Отечества. Дело в том, что в эти годы у целой плеяды русских интеллигентов происходит духовная эволюция. Наиболее яркие представители русской мысли смогли собственные национально-патриотические умонастроения оформить как государственное сознание. Это, прежде всего, Н. М. Карамзин, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский и др.

Особое место в этом ряду занимает А. С. Пушкин.

История личного духовного развития Пушкина раскрывается перед нами как постановка и как разрешение основных проблем всероссийского духовного бытия и русской судьбы. «От разочарованного безверия – к вере и молитве; от революционного бунтарства – к свободной лояльности и мудрой государственности, от мечтательного поклонения свободе – к органическому консерватизму; от юношеского многолюбия – к культу семейного очага»[106]106
  Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Кн. 2. М, 1996. С. 50.


[Закрыть]. Такой путь прошел Пушкин, став по своему внутреннему состоянию самым нравственным писателем и поэтом России.

Н. В. Гоголь в сознании большинства своих современников представлял собой классическую фигуру писателя-обличителя человеческих и социальных пороков, блестящего юмориста, писателя-комика, ублажающего публику. Другого Гоголя, писателя-аскета, продолжателя святоотеческой традиции в русской литературе, религиозного мыслителя и публициста, современники так и не узнали.

Оказывается, понять Гоголя и оценить его жизнь и творчество в целом невозможно вне духовных категорий. Он автор духовной прозы: «Выбранные места из переписки с друзьями», «Авторская исповедь», «Размышления о Божественной литургии», «Правила жития в мире». Все эти произведения необычайной религиозно-философской и духовно-просветительской силы. Для нас, сегодня живущих, они составляют философию воспитания русского человека, их можно представить в качестве истинных основ православного миропонимания.

Для самого Гоголя «Выбранные места…» были весьма значимы. Эту книгу он назвал «исповедью человека, который провел несколько лет внутри себя». Сказанное писателем можно отнести ко всей духовной прозе. Все вопросы жизни (бытовые, общественные, государственные, литературные) имели для Гоголя глубинный духовно-нравственный смысл.

Главная идея философско-педагогического издания – необходимость внутреннего переустройства каждого гражданина, которое в конечном итоге должно послужить залогом преображения всей страны. Гоголь намечает пути преобразования (а не просто образования) русского человека на основе святоотеческих ценностей, православных традиций. Речь идет о необходимости целостного духовного развития, образования всех сторон формирующейся личности. Религия как раз и создает, по убеждению Гоголя, условия для целостного образования человека, развития всех его способностей, внутренних самобытных сил. В главе о просвещении он, сравнивая западную и восточную христианские церкви, отмечает, что католическая церковь, погрузившись в суету светских забот, утратила то вечное, что является основой воспитания цельной личности, потеряла свою воспитательную силу. Церковь в России, в отличие от западной, сохранила традицию восточных отцов церкви, практику духовного формирования христианства, «полнейшего образования человека» и его просвещения: «Мы повторяем теперь еще бессмысленно слово „просвещение“, даже и не задумываясь над тем, откуда пришло это слово и что оно значит. Слова этого нет ни на каком языке, оно только у нас. Просветить, не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить, но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь. Слово это взято из нашей Церкви, которая уже почти тысячу лет его произносит, несмотря на все мраки и невежественные тьмы, отовсюду его окружавшие, и знает, зачем произносит»[107]107
  Гоголь Н. В. Духовная проза. М., 1992. С. 118–119.


[Закрыть].

Педагогические взгляды Н. В. Гоголя, его оригинальные решения были резко раскритикованы западниками, не увидевшими смысла в возрождении, в новых условиях святоотеческого типа образования. В. Г. Белинский нападал на позицию Гоголя наиболее резко и непримиримо, распуская слух, что книга эта создавалась с целью навязать себя, Гоголя, в воспитатели сына наследника престола. Белинского возмущало, что в книге развита идея особой религиозности русского народа как национальной черты.

К началу XX в. отношение к Гоголю было в какой-то степени восстановлено. Но здесь возникла другая крайность: религиозно-мистическая, «неохристианская» критика рубежа веков и более всего известная книга Д. С. Мережковского «Гоголь. Творчество, жизнь и религия» выстраивали духовный путь Гоголя по своей мерке, изображая его едва ли не болезненным фанатиком, мистиком со средневековым сознанием, одиноким борцом с нечистой силой, а главное, полностью оторванным от Православной Церкви и даже противопоставленным ей, отчего образ писателя представал в ярком, но совершенно искаженном виде.

Наш современник, как совершенно справедливо замечает В. А. Воропаев, в своих представлениях о Гоголе отброшен на полтора века назад: ему вновь известен только Гоголь-сатирик, автор «Ревизора», «Мертвых душ» и «тенденциозной» книги «Выбранные места из переписки с друзьями». Духовной прозы Гоголя для наших современников практически не существует. Отчасти они находятся в еще более печальном положении, чем современники писателя: те могли судить о нем самостоятельно, а нынешнее общественное мнение о Гоголе является навязанным многочисленными статьями, научными монографиями и преподаваниями в школах и университетах. Гений Гоголя в полной мере до сих пор остается неизвестным широкому кругу работников образования, учителям, педагогам.

Возвращаясь к творчеству К. Д. Ушинского, отметим, что он смог аккумулировать прогрессивную русскую философию и направить ее на служение русскому образованию и, стало быть, человеку и Отечеству.

Ушинский-гражданин прожил короткую и тревожную жизнь. Он обладал государственным сознанием, занимал патриотическую позицию, при которой, имея все основания находиться в оппозиции правительству, не перешел ту черту, за которой начиналась оппозиция России. Он жил и работал для Родины, своими деяниями возвращал россиянам утерянное душевное здоровье и гармонию. И как Б. К. Зайцев характеризует роль Преподобного Сергия Радонежского, так и мы сегодня можем сказать, что Константин Дмитриевич являет собой пример «ясности, света прозрачного и ровного».

Задолго до новоявленных и бренчащих словосочетаний «альтернативные школы», «инновационные системы», «новое педагогическое мышление» и др. в середине XIX в. Ушинский сформулировал на уровне идеологии и создал на практике основы национальной системы образования. При жизни популярность его была такой, которой не ведали сильные мира сего. После смерти мыслителя в истории нашего государства были периоды, когда его творческое наследие могло и должно было помочь Отечеству стать сильным и цивилизованным. Но, к величайшему сожалению, К. Д. Ушинский остался непонятым и невостребованным в полном объеме предвозвестителем.

Еще один пример из новейшей истории образования. В 70-80-е годы прошлого столетия ярко заявили о себе творчески работающие учителя, которые впоследствии были объединены в движение учителей-новаторов и выражали истинно государственные, общенародные интересы развития образования, противопоставляя себя ведомственной ограниченности, косности, «бюрократии от образования». Была создана и опубликована своеобразная антология передового опыта педагогов. В книгах обобщался, раскрывался и анализировался опыт многих мастеров педагогического труда, народных и заслуженных учителей страны, специалистов, стоящих на позициях прогрессивной, современной и обращенной в будущее педагогики. Такая педагогика прокладывала дорогу новым образовательным концепциям.

В серии «Педагогический поиск: опыт, проблемы, находки» (издательство «Педагогика») вышло в свет около 40 изданий общим тиражом порядка 3 млн экземпляров. Данную серию отличали новизна идей, содержания, форм и методов работы учителя или педагогического коллектива; эффективность опыта, подтвержденного положительными результатами в течение ряда лет; возможность творческого применения его другими учителями и коллективами, естественно, с учетом личностных качеств и условий, в которых находится образовательное учреждение.

Опубликованные труды раскрывают опыт педагогических коллективов, добившихся серьезных успехов в воспитании и обучении школьников и студентов; анализируют воспитание и обучение в конкретном городе, области, республике (как говорят сегодня, опыт регионального образования). В этой серии есть книги самих учителей-новаторов: Ш. А. Амонашвили, И. П. Волкова, Т. И. Гончаровой, А. А. Дубровского, И. П. Иванова, Е. Н. Ильина, С. Н. Лысенковой, А. Б. Резник, Е. Ю. Сазонова, В. Ф. Шаталова и др.

Представляя авторов, академик АПН СССР М. А. Скаткин подчеркивает, что они «делятся опытом работы, размышляют, спорят, доказывают, как бы вводят читателя в свою творческую лабораторию… Ведь сколько дней и бессонных ночей отдано новаторами для того, чтобы каждому из них удалось создать свою систему обучения и воспитания, дающую нередко удивительные результаты в педагогической практике учителя!

Каждый из авторов представляемой мною книги – человек интенсивной мысли и жизни, каждый разработал свою оригинальную методику, позволяющую существенно повысить эффективность и качество учебно-воспитательного процесса. Опыт учителей-новаторов – открытая, постоянно совершенствующаяся система, опирающаяся на достижения психолого-педагогической науки и школьной практики, творчески развивающая идеи классической и советской педагогики»[108]108
  Педагогический поиск: опыт, проблемы, находки. М., 1987. С. 5–6.


[Закрыть].

Опыт учителей-новаторов объективно создавал предпосылки для эволюционного совершенствования всего дела воспитания и обучения в СССР и в России; учителя-новаторы определяли пути новых подходов к воспитанию и обучению. Однако их идеи и практический опыт по существу не были востребованы в ходе реформ образования начала 80-х и 90-х годов. Парадоксально, но педагоги-новаторы трудятся во благо образования, однако руководители образования не нуждаются в них, нередко и коллеги отторгают их, и новаторы в собственной профессиональной среде становятся изгоями. Многие из них переживают личную драму.

Урок трагический. На больших исторических пространствах России образование развивалось и продолжает развиваться вопреки: вопреки русской идее, вопреки положительной и отрицательной практике, вопреки провозглашенным государством намерениям, вопреки указам, директивам, распоряжениям, решениям коллегии министерства. Образование, имея собственную природу, самосохраняется, функционирует, развивается и противопоставляет себя.

Почему это происходит? Ответ Вы можете найти, прочитав всю книгу. Но уже и в этой лекции мы попытаемся частично ответить на данный вопрос.

Наш замечательный современник и мыслитель Л. Н. Гумилев предложил собственное понимание этноса. Он решительно порвал с социологизаторской точкой зрения, рассматривающей этнос как социальное явление, подчиняющееся законам общественного развития. Неверно также отождествлять этнос с биологической популяцией. Л. Н. Гумилев исходил из такого тезиса: этнос – феномен биосферы, точнее, люди есть порождение земной биосферы в той же степени, в какой они являются и носителями социального прогресса, т. е. он рассматривает этнос как природную общность, несводимую ни к каким другим типам объединения людей. Этнос, по Л. Н. Гумилеву, – устойчивый, естественно сложившийся коллектив людей, противопоставляющий себя всем другим аналогичным коллективам, что определяется ощущением комплиментарности (положительной или отрицательной), и отличающийся своеобразным стереотипом поведения, который закономерно меняется в историческом времени.