Текст книги "Неистовый Лимонов. Большой поход на Кремль"

Страх-2 (и это все о нем!)

Могутин долгое время был ревностным защитником лимоновского имиджа, в известной степени им же, Славой, сформированного, последовательно и с известной долей публицистической свирепости отстаивая свою точку зрения на объект опеки. Вдогонку «псовой» отмазки был опубликован «Страх – 2», который я тогда счел нужным слегка купировать, но в этой книге воспроизведу полностью:

«В одной из последних своих статей об экс-шефе Всероссийского бюро расследований (ВБР) теневого кабинета министров В. В. Жириновского Эдуарде Вениаминовиче Лимонове, «Страх. И кое-что еще» («НВ», № 19 (70), № 112 за 1993 год), я задавался уже вопросом: «Почему демократы не любят Лимонова?». И сам же на него отвечал: не любят, потому что боятся, боятся, потому что считают его фашистом, экстремистом, «человеком с ружьем», скорым на расправу.

Теперь тот же самый вопрос я переиначу в «Почему евреи не любят Лимонова?». Смысл ничуть не изменился, да и ответ будет тем же: не любят, потому что боятся, боятся, потому что считают фашистом, экстремистом, антисемитом. Попробуем же и в этом случае отбросить в сторону физиологию, эмоции, присущую советской ментальности косность и всяческие предубеждения и поразмыслить логически, без соплей, слюней и прочих выделений.

По поводу определения «фашист». На сегодняшний день это слово окончательно затерто и десакрализовано, сведено до уровня бытового лексикона. Не знаю, хорошо это или плохо, но сейчас в России фашистами именуют друг друга не только демократы патриотов и патриоты демократов, левые правых и правые виноватых, не только политики во время междоусобных перебранок, но и повздорившие супруги на кухне. Слово стало расхожим, потеряв свой первоначальный смысл. Я знаком с людьми, которые с гордостью именуют себя фашистами. Меня и самого неоднократно называли фашистом, вкладывая в это определение как положительный («голубоглазая бестия!»), так и отрицательный смысл («Да что вы с ним разговариваете! Он же бритоголовый!»). А вот Жириновский, при всей схожести карнавальных нарядов своих «соколов» с наци, при всей нарочитой стилизации своих речей и лозунгов, страшно обижается, когда его называют фашистом (или делает вид, что обижается), подает в суд и даже выигрывает при этом процессы. То же самое – с Дм. Васильевым, В. Анпиловым и другими всем известными персонажами, сколь бы разнящимися они ни были. В сознании «демократической обчественности» все они густо запачканы в неприятный, цвета «детской неожиданности», окрас. Лимонов – один из них, быть может, самый красный и самый коричневый, решивший, что «лучше грешным быть, чем грешным слыть». И он – единственный, кто, наплевав на тупые общественные стереотипы, перестал от этого открещиваться. Тем более что это все равно абсолютно бессмысленно в его случае. «Вот его истинное лицо!» – заверещали праведные демократы, восторженно потирая ручки, но – обожглись, поумерили пыл. Случай Лимонова – особый. Потому что, как написал один псевдолитературный «деятель», «собственно, Лимонову мы прощаем его фашизм, не верим, что он мракобес, – за прекрасную повесть о любви».

Вот это да! Ничего себе: ОНИ ПРОЩАЮТ ЕМУ ЕГО ФАШИЗМ?! ОНИ НЕ ВЕРЯТ, ЧТО ОН МРАКОБЕС?! И все это – за прекрасную повесть о любви? Если так, то времена круто меняются, и демократы уже не те, что прежде.

С фашизмом, кажется, разобрались. Экстремизм. Качество, характеризующее человека, который бросается из крайности в крайность и не в состоянии (или он этого просто не хочет, ему это противно) придерживаться добропорядочной «золотой середины». Но можно ли назвать Лимонова экстремистом? Да – если иметь в виду эстетический и политический экстремизм, который исповедовали Бакунин и Кропоткин, Константин Леонтьев и Юкио Мишима, Пьер Паоло Пазолини и Жан Жене – те, кого сам Лимонов избрал в число единомышленников (по любопытному стечению обстоятельств четверо последних персонажей этого яркого перечня были гомосексуалистами). Кажущийся экстремизм Лимонова ни в коем случае не удается свести к простому и довольно распространенному желанию «пописать против ветра» (как выразилась М. В. Розанова). И – уж если продолжать эксплуатацию этого термина – лимоновский экстремизм не имеет ничего общего с экстремизмом Жириновского, Васильева или Анпилова.

В общем, и тут Лимонов верен себе: «Хотите считать меня экстремистом, считайте», но уточняет при этом: «Мои эстетические взгляды и пристрастия не изменились за последние четверть века, лишь углубились и уточнились. Если же говорить о моих политических взглядах, то и они мало изменились, скажем, со времен написания «Эдички» («прекрасной повести о любви», за которую благородные еврейские демократы способны простить ему даже фашизм и «мракобесие»!). То есть консерватором (реакционером!) или традиционалистом я был всегда. Это общество московское (не хочу называть его российским) болеет, исповедуя на сегодняшний день радикализм, каковой во всем мире считается правым консерватизмом! Не нужно с больной головы на здоровую, а? Сегодня на фоне всеобщей демократической революционности, когда каждый экс-преподаватель марксизма стал фанатиком демократии, подобные взгляды консервативны. Но это они мечутся между полюсами, я стою тверд как скала. Я последователен!» («МН» – 1.11.1992).

И наконец, обвинения в антисемитизме, вытекающие из «фашизма» и подкрепленные «экстремизмом». Вот, оказывается, каков главный козырь еврейских демократов в борьбе против «лимоновского засилья»! Но не является ли и это плодом больного воображения, симптомом, дающим простор для психоанализа? Лимонов неоднократно подчеркивал, что никогда не был антисемитом. Впрочем, нет – был: когда ухаживал за Леночкой Щаповой, виновницей написания и героиней «Эдички», бывшей замужем за евреем. Антисемитизм был исчерпан, как только Леночка ушла к Эдичке. Достаточно ознакомиться с содержанием лимоновских книг, чтобы понять: его любовь к евреям никогда не знала границ. Вернее, к еврейкам. Тут – целая галерея портретов Эдичкиных возлюбленных, начиная с пышнотелой Анны Моисеевны Рубинштейн, бурный и продолжительный роман с которой подвиг его к написанию «Молодого негодяя», и заканчивая безымянными подругами, которым он спел настоящий гимн в «Дневнике неудачника»: «Ох, еврейские девочки, еврейские девочки… Энергичные и пышнотелые, мягко, по-восточному романтичные, они рано покидают родительский дом. Они отважно выходят в мир, вооруженные диафрагмами, противозачаточными таблетками и книжкой о диетическом питании. Восторженные, носатенькие, поблескивая коричневыми глазками, они первые во всяком движении, то ли это женское освобождение, или социализм, или терроризм. Они первые бегут покупать новую книгу поэта, и вы найдете их обмирающие глаза, если взглянете в зал во время выступления любой рок-группы или исполнения классической музыки. Они учатся балету и фотографии, они самостоятельны и упрямы. Часто действительно развратные и очень сексуальные, они умеют смирять себя ради долга и семьи. Среди них можно найти редкие и тонкие цветы необыкновенной красоты – такие становятся куртизанками и покровительствуют искусствам.

Сколько ни изводили еврейских девочек Освенцимами и прочими сильнодействующими средствами, а они все бегут по улицам городов мирового значения, все глядят на вас влажно из-под руки в автобусе, все дают вам – славянские и других народов юноши – свое тело».

Я, конечно, понимаю, что еврейскую любовь Лимонову это объяснение все равно не принесет, но хоть ненависти поубавит. Лимонов сам, видно, тоже смирился, понял, что насильно мил не будешь, поэтому и констатирует спокойно, без нервов, без комплексов: «Шел мимо я – красная сволочь – кудрявый, длинноволосый, с темной кожей и черными мыслями. Э. Лимонов – человек из России. И что удивительно – талантливый нееврей».

Талантливый нееврей! Каково?! Хотите верьте, хотите – нет, но и такие случаются. Но за прекрасную-то повесть о любви, конечно, можно простить и эту возмутительную наглость, правда ведь, дяденьки демократы?..

И вот мы без слюней, соплей и прочей физиологии, спокойненько разобрались с господином Лимоновым: и с фашизмом его, и с экстремизмом, и даже с юдофобией. Теперь он перед нами – как облупленный! И что теперь? А вот что: г-н Лимонов написал-таки статью, которую от него так долго ждали господа демократы. «Извращения национализма» называется («Новый Взгляд» – № 117/93). Несколько слов о персонажах этой статьи.

Бывший лимоновский соратник В. Пруссаков с усиками а ля-Гитлер издает в Москве газету «Русское воскресение», украшенную свастикой и православным крестом. В качестве примера приведу только заголовки первого попавшегося мне под руку номера (№ 8/16): «Рисуйте свастики!», «Меткое гитлеровское слово. (К вопросу о красно-коричневых и ЖИДко-голубых)», «Холокост – миф XX века», «Не ругайте Гитлера!», «Спасите христианскую Америку! Прекратите завоз жидов!», «Жидовский беспредел в Америке», «Выродки. Болезни вырождения у жидов», «Гнусный жидовский садист и его жертва», «Русский жид – главный развратник США», «Пархатые не россияне», «Патриоты всех стран, народов и рас, объединяйтесь против общего ВРАГА!». На первой полосе крупным шрифтом – эпиграф из Гитлера: «Ныне я уверен, что действую вполне в духе Творца Всемогущего. БОРЯСЬ ЗА УНИЧТОЖЕНИЕ ЖИДОВСТВА, Я БОРЮСЬ ЗА ДЕЛО БОЖИЕ». Обойдусь без комментариев.

Также в России в издательстве «Молодая гвардия» (1992 год, тираж – 50 000 экз.) вышла книга Пруссакова «Оккультный Рейх и его Мессия», куда вошли три его работы: «Адольф Гитлер (Штрихи к портрету)», «Оккультный Рейх» и «Форд и Гитлер».

В своем первом интервью в СССР Пруссаков вспомнил и о Лимонове: «Мой друг Эдуард Лимонов раньше хотел быть американцем. Теперь хочет стать французом. В США он со всеми перессорился, потому что пытался сохранить независимость. А там это очень сложно. От бывшего советского ждут, что он начнет ругать Родину. Но когда пытаешься объективно смотреть на обе страны, то превращаешься в подозрительную личность».

Насколько я знаю, за последние лет десять Пруссаков и Лимонов встречались только на страницах «Дня»…

В той же «Молодой гвардии» в прошлом году несколькими изданиями вышла книга и другого персонажа лимоновской статьи, Григория Климова, «Князь Мира Сего» (общий тираж – 100 000 экз.). Сам Климов гордо именует себя профессором сатановедения и, судя по текстам, производит впечатление человека не совсем нормального, а вернее сказать – совсем ненормального. Его перу принадлежат книги «Берлинский Кремль», «Крылья холопа», «Дело № 69», в которых разоблачаются сионские мудрецы, загадки и тайны психвойн, дурдомов, 3-й ЕВмиграции, 13-го Отдела КГБ и «Протоколов советских мудрецов», «комплекс латентной педерастии Ленина», импотенция Синявского-Терца-Пхенца, проповедь гитлеровских идей о расчленении России и переселении русских за Урал Солженицына, деятельность новой диссидентской партии ППП (Прогрессивная политическая порнография) и многое другое.

Но самой известной книгой Климова считается изданный в России «Князь Мира Сего», «программное произведение».

Нет смысла говорить, что вся бурная деятельность Г. П. Климова не имеет никакого отношения ни к литературе, ни к философии, ни к каким-либо другим искусствам и наукам. Без поддержки двух-трех русских профессоров-антисемитов, преподающих в никому не ведомых провинциальных университетах Америки и ведущих непримиримую войну против профессоров-евреев, отхапавших себе все лакомые престижные места, Климову вряд ли бы удалось издать свои шизофренические сочинения даже таким мизерным тиражом, каким они вышли за границей.

Почти на каждом творческом вечере Лимонова в Москве находятся «таинственные» прыщавые подростки, спрашивающие его о Климове. Тинейджеров эти климовские «страшные сказки», должно быть, занимают больше, чем Толкиен и Кастанеда…

Говоря о Жириновском, которого никому представлять не нужно, хочется вспомнить, как развивался их бурный, но непродолжительный роман с Лимоновым. Владимир Вольфович встретился с Эдуардом Вениаминовичем, когда инициативная группа студентов историко-архивного института выдвинула Жириновского на должность ректора (вместо Ю. Н. Афанасьева). В тот момент я еще числился студентом этого заведения и предвкушал страшный скандал в институтских стенах (это было полтора года назад). Мы с Лимоновым пришли на Никольскую, где в актовом зале главного здания МГИАИ должен был выступить В. В. Он и выступил в присущем ему юмористическом духе с известными лозунгами, которые мало с тех пор изменились. Лимонов тогда быстро освоился и вскоре уже бойко раздавал свои автографы на программе ЛДПР. Естественно, никаким ректором В. В. не стал, а студентам – инициаторам его выдвижения жестоко набили морды студенты-демократы.

Через некоторое время, 1 марта 1992 года, Жириновский сделал ответный жест, посетив творческий вечер Лимонова в ЦДЛ, где уже по-свойски расписывался на лимоновских книгах. Все это было очень символично.

Они были нужны друг другу. Жириновский Лимонову – для того, чтобы пролезть в большую политику (тот наивно полагал, что В. В. ему в этом поможет), а Лимонов Жириновскому – чтобы пролезть в вечность, поскольку ведь не такой уж дурак Вольфович, чтобы не понимать, что настоящий, серьезный политик из него никогда не выйдет, а вот за счет того, что Э. Л. на него облокотился, в лучах его писательской славы и в его тени можно и остаться в истории.

Понятно, кто кого бросил. Так же как в свое время Леночка бросила Эдичку, Эдичка бросил Вовочку. Но – нужно отдать Лимонову должное: он довольно долго терпел Жириновского и хранил ему верность, отказываясь признать в нем того, кем он на самом деле и является, – трагикомическим персонажем политического варьете. Однако лимоновское терпение подошло к концу, когда Владимир Вольфович дошел до того, что стал на митингах раздавать конфеты.

В принципе Жириновский – мой любимый политик, он веселый дядька. У него хороший имидж, выдающиеся политические способности, но – он играет не по правилам жанра. Я понимаю, что очередной его спич при открытии очередного рок-клуба приносит ЛДПР новых сторонников из тинейджерской среды, но когда вся его политическая деятельность сводится к раздаче конфет и открытию рок-клубов, можно ли вообще называть это политикой?

Поддержав на Конституционном совещании президентский проект Конституции, Жириновский получил бесплатную поддержку и рекламу на ТВ и в демократической прессе. Тем самым он в очередной раз изменил своему популистскому курсу, подтвердив репутацию «карманного» оппозиционера…

Организовав национал-радикальную партию, Лимонов попытался сплотить вокруг себя реальные политические силы. И, кажется, ему это удалось. Он претендует на роль теоретика современного русского национализма. Кажется, он им уже стал (не считать же, в самом деле, теоретиками Анпилова, Жириновского или Васильева!). Его статьи читают миллионы, не меньше, чем его прозу. Я, в отличие от многих, не склонен разделять Лимонова-политика-публициста от Лимонова-писателя-поэта. И в первом, и во втором случае он одинаково талантлив и удачлив.

И конечно же, Лимонову мы прощаем и его фашизм, и экстремизм, и все что угодно за прекрасную повесть о любви. И «не верим, что он мракобес».

Письма Лимонову

В редакцию еженедельно приходили письма, адресованные Лимонову (при этом Медведевой и Могутину – крайне редко). Большинство, с банальными наборами восхищений и (или) обвинений, мы игнорировали. Иные считали нужным передать адресату. А некоторые даже публиковали. Вот, например, такое.

«Уважаемый Эдуард Неамвросиевич!

Я не отношусь к числу Ваших поклонников, да и читал, честно говоря, только попадавшие под руку отрывки из Ваших произведений.

Но, может быть, по сходству несбывшихся судеб, Вы вызываете у меня какую-то симпатию. Я родился в 1946 году в семье офицера. Вы прекрасно описываете то время и ту среду. Я прекрасно помню и развалины, и праздничные вечеринки у взрослых, и новогодний утренник в клубе. Над верхушкой елки, на потолке, были нарисованы маленькие краснозвездные самолетики (часть была авиационной), а в них и вокруг них были маленькие дырочки. Это немцы, развлекаясь, стреляли в потолок по самолетам.

«В сознание пришел», как Вы говорите в интервью, именно в военном городке. Военный городок в Винницкой области, возле узловой станции Вапнярка. Развалины, заплывающие окопы, ржавый немецкий танк, сожженный снарядом возле стрельбища, расколотый бомбой бетонированный круг танцплощадки, самолеты с аккуратно залатанными пробоинами. Расплющенный кожух «Максима» – мостик около рудника и ствол немецкой винтовки поперек лужи, чтоб переступать. А рядом – суворовские места: Тульчин и Тимановка, суворовские колодцы и Пражка, где русские гренадеры отрабатывали штурм настоящей Праги (варшавской). Я не знаю, какой таинственный инстинкт бывает у мальчишек и откуда мы знали, что в этом месте надо копать, чтобы найти круглую мушкетную пулю, а в этом – осколок-шпонку от противопехотки, чтобы стрелять им из рогатки. Кстати, Вы, наверное, помните, что лучший наконечник для стрелы самодельного лука получался из немецкой винтовочной пули – у них не было конического сужения, как у наших. Уже сейчас, задним умом, я удивляюсь атмосфере маленького военного городка: очень неплохой самодеятельный театр, смех и розыгрыши на вечеринках, походы, маевки и праздники для детей, единственный на всю округу телевизор, собранный офицерами-радистами во главе с капитаном дядей Колей, редкие свадьбы, когда все женщины городка изощрялись в кулинарном искусстве. И это – в начале пятидесятых. Помню первое посещение стрельбища. Офицеры стреляют из ТТ, и я совершенно четко вижу, как в момент выстрела из пистолета высовывается маслянистая трубка ствола (то, что ствол внутри затвора, было еще выше моего понимания, и движение затвора я не воспринимал. Видел так: высовывается ствол). Потом мне дают наган, его тяжесть выворачивает руку, палец еле дотягивается до спуска, но я упорно ловлю мишень на мушку. Выстрел – пуля раскалывает кол, на котором закреплен щит с мишенью, и под общий смех мишень заваливается набок. Ну, и чистка оружия – точно, как описано у Вас.

С 12 лет – по окраинам больших индустриальных городов. Кривой Рог – рудник «им. какого-то партсъезда». Днепропетровск – пр. Гагарина. Из дома не убегал – и мысли даже не было. Родители развелись – жил с мамой, бабушкой и сестрой – единственный мужик в доме. Первый заработок – собирал бутылки. Воровством не занимался, хотя компания такая во дворе была. Последний класс заканчивал в вечерней школе, работая на заводе токарем.

До сих пор с ностальгией вспоминаю и свой п/я 186, и номер на проходной 17—33, который надо было сообщать солдату охраны, и светло-салатовый станок 1Е61МТ, и своего первого наставника Ивана Тимофеевича Шевцова. В школе к предметам, которые «не шли», относился с нелюбовью, которые «шли» – с юмором. На выпускном сочинении отбросил юмор и иронию и впервые попробовал написать чего-нибудь серьезно, «как писатель». Эффект был очень интересным: педсовет настоятельно порекомендовал двинуть на факультет журналистики. Я вежливо отказался. Тогда однажды вечером застал у нас дома преподавательницу литературы, которая убеждала мою маму склонить меня к журналистике, соблазняя тем, что и школа порекомендует, и завод подтолкнет, и рабочий стаж сработает – только согласись. Это был уже удар ниже пояса, и я отказался невежливо. Ибо уже тогда было для меня очевидно, что журналистика (в те времена) была духовной проституцией. Даже сейчас мурашки по спине ползут, когда представлю, что сдуру мог бы стать какой-нибудь какашкой вроде Коротича или Яковлева. Поступил – по достаточно большому везению – в технический институт, стал инженером, и, пожалуй, не очень плохим.

Восхищаюсь Вашим трезвым взглядом на пьянку. Хорошо выпить – это удовольствие, а алкоголиком становиться необязательно. Хотя, возможно, в слова «мужчина должен уметь надираться» мы вкладываем несколько различный смысл.

А вот к стихам относимся мы совершенно по-разному. Считать сочинение стихов серьезным занятием, ехать ради этого в Москву, переживать… Я всегда вспоминаю диалог Шаляпина с извозчиком:

– А ты, барин, где работаешь?

– А я, братец, пою!

– Да нет, барин, я, как выпью, тоже пою. А работаешь ты где? (Или что-то в таком духе.)

Я не считал сочинение стихов архаикой. Просто понимал, что после Пушкина это делать достойно – задача далеко не для всех.

Очень интересно было узнать происхождение псевдонима «Лимонов» – особенно в сочетании с Буханкиным и Одеяловым. Моя дочка – нестандартный маленький человечек – в возрасте 4—5 лет непрерывно импровизировала занимательные истории с большим числом действующих лиц. Фамилии она выдумывала мгновенно, с первого взгляда. У нее были и Стенкин, и Потолков, и Книжкин, и… Одеялов!

И еще. На том митинге, где Вы говорили с трибуны, я стоял в толпе. Я тоже наполовину (если не более) украинец, но я – «за Великую Россию, коей Украина – неотъемлемая часть». Мне не нужен брехливый кравчуковско-ельцинский «суверенитет». Я – за суверенитет не для «паханов», а для граждан. Когда я вправе ехать к матери в Днепропетровск, а моя сестра переселяться с Днепра на Неву, не ломая при этом комедию с «гражданством». За суверенитет любого украинца над тюменской нефтью и любого русского над курортами Крыма. Ясно ведь, что паханы затеяли «суверенизацию», только чтобы нас грабить. Всем стало хуже – зато эти юмористы изображают из себя «главу государства». Дальше, когда начинаешь об этом думать, идут уже только трехэтажные выражения, поэтому не буду даже отнимать у Вас время. Удачи Вам и успехов».

Подписано было: «Александр Константинович Трубицын».

Так и напечатали.

Что касается Валерии Новодворской, которая начала свой путь в публицистику тоже на полосах «Нового Взгляда», то они с Лимоновым обменивались эпистолярными посланиями регулярно, пока однажды не пересеклись в нашей бухгалтерии в день выплаты гонораров и не повздорили очно. Воспроизведу один из ядовитых экзерсисов «безумной девы Леры», инспирированный «нововзглядовскими» публикациями Эдуарда:

«Я все могу простить Александру Проханову, Сергею Кургиняну, Эдичке Лимонову и генералу от КГБ Стерлигову. Охотнее всего – то, что рано или поздно они, каждый порознь или на паях, поставят меня и моих товарищей к стенке. Намедни нам подарили шикарную патриотическую карту, присланную в газету «Вечерний Ленинград» аж в 1990 году и перепечатанную какими-то вынырнувшими из финских болот венедами. Так там ДальДСстрой как раз в Магадане, в Верхоянске, где полюс холода. Мы не обиделись. Мы ее на стенку повесили и любуемся. Но одной вещи я простить не могу: того, что они называют себя русскими националистами. Этот номер у них не пройдет. Как говорит Виктория Токарева, фигули вам на рогуле. Упаси бог, я не сомневаюсь в их стопроцентном славянском происхождении, меня вообще этнография не интересует. Но при чем же здесь русский национальный дух, если Русью от того, что они делают, и не пахнет? Затравленные они все какие-то.

Униженные и оскорбленные. Вы только их послушайте: и ограбили нас, и предали, и растлили, и выгнали, и оккупировали, и еще геноциду подвергли. Не народ, а, как говаривал Остап Бендер, жертва аборта.

Вот духовная газета «День» плачет и рыдает, что ее суд (советский, оккупационный!) заставит Заславскому миллионы за диффамацию платить. Так просит она, убогая, чтобы читатели скинулись в случае чего. Чего плачут, чего рыдают? Взяли бы и не платили. Или слабо оккупантам не подчиниться? Нелегально «День» выпускать, а не в здании «Литгазеты»? «Демократический союз» «Свободное слово» до сих пор без регистрации печатает и не кашляет. А надо было, так и тираж у нас был, как у «Дня». «Вставай, страна огромная» – это не рок-фестиваль, это серьезно, этого не потянуть ни «Дню», ни его читателям, запуганным, как кролики. Умирать буду – не забуду, как они свои собственные митинги с Манежа куда подальше переносили, чтобы мэрию не огорчать. А у «Демократического союза» митинги все несанкционированные. Горбачева с Князем Тьмы сравнивают, а сколько они при нем сидели (не за хорошо накрытым столом)? Может, посчитаемся? В порядке соцсоревнования? Нет, хорошо, что не ФНС организовывал партизанское движение на оккупированных фашистами территориях в 40-е годы, а то война бы до сих пор не кончилась. Да, такой народ не то что Ельцин, но и Карлсон с крыши оккупирует. Если послушать наших патриотов, то получится, что русский национальный лозунг – это «Молодец среди овец, а на молодца и сам овца». И вообще, что за манера всех тянуть в свою оперу нищих? Вас оккупировали? Нас – нет.

Мы – свободная индейская территория. Резервация. Белые туда не суются без спроса, а просто почтительно изучают нравы и фольклор. У патриотов получается, что русские – это какие-то калики перехожие. Все их обижают: и латыши, и литовцы, и эстонцы, и молдаване, и украинцы. Не напоминает ли вам это бессмертную сцену из «Бориса Годунова» с юродивым Николкой, которого обидели маленькие дети – отняли копеечку (советскую империю)? Ситуация просто на сцену просится. В Театр на Таганке.

 
Месяц светит,
Котенок плачет.
Патриот, вставай,
Богу помолися.
 

Могу поздравить наших «националистов»: это в них говорит византийская традиция, помноженная на монголо-татарскую и финно-угорскую. В рыданиях ФНС слышу я и финна, и ныне дикого тунгуса, и друга степей – калмыка. Вот только гордого внука славян не слышу. Не ныли гордые внуки славян. Не срамились. И если умирали, то стиснув зубы, молча. Нет большего зануды, чем профессиональный русский патриот из ФНС. И зачем, спрашивается, им гражданские права в странах Балтии понадобились? Они что, срочно переквалифицировались в латышей и эстонцев? Нет ведь! А в чем дело? А в советской привычке встать в очередь, если что-то дают. А дают гражданство. – Так заверните мне два кило, сколько по норме положено! – говорит россиянин. А гражданство – это не маргарин, это вопрос идейный. Почему никто из патриотов еще не додумался в США требовать гражданства и возражать против клятвы? Потому что «на молодца и сам овца»? Эх, волки – овцы, кролики – удавы!

Не годятся патриоты в разбойники. Воровать (четыре последних века) умели, не умеют ответ держать. Бедные созданья! Им не по силам наказанье. И не поздно ли они в патриоты подались? Ну, Кургинян ставил великолепные спектакли, а их запрещали, и выступал против вторжения в Чехословакию. А остальные, кроме Огурцова и Шафаревича? Проханов воспевал «несокрушимую и легендарную», Стерлигов трудился в КГБ, Эдичка Лимонов пил аперитивы на Монмартре. Не видно их было и не слышно. А как зима кончилась, отогрелись, выползли из норки и давай патриотничать на халяву. Вон Эдичка, парижский сноб, Елену Георгиевну Боннэр в «Дне» обозвал. А знает ли Эдичка, что Андрей Дмитриевич однажды за такое гэбисту пощечину дал? И что же, он думает, что я его вместо Андрея Дмитриевича на дуэль за статью в «Дне» не вызову? Один за всех – все за одного! Пусть проваливает в свой Париж, а нас оставит на нашем кладбище, с нашими воронами. А то такие компатриоты и умереть с достоинством не дадут.

Вцепились наши патриоты в каждый клочок моря и суши намертво. Все к себе тянут. Видимо, считают, что Плюшкин – это национальный герой. Ни себе ни людям. Курилы сгною, но не отдам. Берите пример с русских националистов из ДС! Нам Суворов, Петр I и Иосиф Виссарионович оставили наследство, а мы его раздарили. И Крым тоже подарим! Завернем в целлофан и перевяжем розовой ленточкой. Нам чужого не надо, лишь бы совесть была чиста. Все завоевания раздарим! Наше наследство, что захотим, то и сделаем. Давать приятнее, чем брать. И присвоят нам посмертно звание российских нигилистов-освободителей… Мы потомки тех, кто играл в русскую рулетку и бросал золото, не считая. Иисус тоже советовал: раздай имение свое… Здесь я Ельцина одобряю: такую елку с гостинцами в Беловежской пуще устроил! Можете сегодня прогуляться по бывшим республикам, спросить, что они думают о ФНС и о ДС, и сравнить результаты. Только одна Россия настолько щедра, что способна покончить с собой – от разочарования в жизни. Но при этом мы в плакальщики ФНС не позовем. Умирать надо весело и с блеском. Демократические газеты на краю такой бездны похожи на полные чаши, которые мы поднимаем за успех нашего безнадежного дела. Господа патриоты! Не волнуйтесь! Россия умрет вместе с нами, она ни за что с вами не останется, потому что с вами тошно. Вы еще парочку проскрипционных карт напечатайте (Эдичка уже и гильотину обещал, набрался в этом Париже чуждых идей), а мы вам по О’Генри ответим: «Не будем нюнить, будем веселее. И дай нам бог скушать ту самую курицу, которая будет копошиться на нашей могиле».

В свою очередь и публицистика Валерии Ильиничны была объектом читательского внимания. Ей, в отличие от Лимонова, не писали персонально, все послания были адресованы редакции:

«Почти в каждой газете вы публикуете статьи В. Новодворской, не догадываясь о том, что они негативно воспринимаются читателями. Не знаю, на кого они рассчитаны, только не на массового читателя. Статья «Бремя вандалов». Вы задавали себе вопрос, кого она называет вандалами? Оказывается, «вандалы» – это мы с вами, это те, кто пролил кровь за освобождение перечисленных ею стран, кто погиб, спасая народы оккупированных фашистами земель от физического и нравственного вырождения. Может быть, это вы называете плюрализмом мнений? Для нее – «непреходящая боль, что Советская армия в Эстонии и ее оттуда никак не выгонишь». Осуждая русских, Новодворская в то же время превозносит эстонцев по уровню развития, мудрости, терпимости. Россию же она называет Московской Ордой, для которой наступает «Страшный суд». О каком суде автор ведет речь? Не провокация ли это?

В статье «Красная тоска» Новодворская допускает оскорбительные выпады в адрес руководителей государства, парламента, судебных органов, медицины. Она ненавидит не только коммунистов, но и демократов. Ей везде чудятся преступники, воровская «малина».

Господи, до чего дошла наша печать! Г-жа Новодворская явно переоценивает себя. Кто же она? Не коммунист, не демократ… А может быть, анархист? Вернее всего, как была, так и осталась диссидентом, вечной революционеркой. Плюрализм вполне допустим. Но надо знать меру и соблюдать правила порядочности и чести.

Г-н Додолев, если такие публикации будут появляться и впредь, газета рискует потерять многих своих читателей. Статьи, пронизанные ненавистью, обычно читателями не воспринимаются.