Текст книги "Гонзо-журналистика в СССР"

Накрашенные полные женщины в имитирующих народные костюмах водились и здесь.

– Народный хор Глебовского сельсовета с песней «Ой кто-то с горочки спустился!» – выкрикнула в микрофон Май и сделала жест рукой, как будто представляла как минимум Муслима Магомаева.

И посмотрела мне прямо в глаза. Томно. А я что? Я щёлкнул ей прямо в лицо вспышкой! Ибо нечего тут! Подлец я? Подлец. Она наступила каблуком на край платья и едва не сверзилась со сцены, и следующий её взгляд не предвещал ничего хорошего…

Бабоньки пели пронзительно, звонко, и слова разобрать было практически невозможно. В конце стали барахлить микрофоны, издавая скрежет и шипение, но глебовским певуньям это помешать не могло – они голосили про защитну гимнастёрку вовсю, глотки у них лужёные, лёгкие – не тронутые неизвестным здесь ковидом, и потому эффект получился грандиозный. Кто-то из зрительниц в зале даже пустил слезу, а на задних рядах заорал маленький ребёнок, которого притащили с собой повышать культурный уровень родители.

Начались танцы. Ну, знаете, «с речки Аннушка идёт, вёдра полные несёт, а на встречу ей Демьян, словно яблочко румян». Престарелый щёголь в картузе с заправленной за ухо гвоздикой изображал на сцене нечто, похожее на Демьяна, а за моей спиной прошёл шепоток:

– Главный хореограф!.. – кажется, он был фигурой культовой.

Аннушка тоже ничего такая – молоденькая и гибкая, но настоящих вёдер с водой в руках явно не державшая и с коромыслом обращаться не умевшая. Ведра у неё то ли из фольги, то ли вообще – из картона, да ещё и явно закреплены на коромысле… Я поулыбался собственным мыслям, представив, как бы она крутила и вертела полные водой жестяные хреновины, и в какое место зала они бы улетели, исполняй она такие коленца у настоящего колодца. Но Демьяна подобные мелочи не смущали, он вышагивал гоголем, под «ай-лЮли, ай-люлИ» и был словно яблочко румян – как полагается, щёки ему нарисовали будь здоров!

Они даже дотанцевали без музыки, когда динамики издали предсмертный хрип, оглушив ползала, и сдохли. Но Машенька не сдавалась. Меча громы и молнии из глаз, она вышла на сцену и возвестила, напрягая связки во всю мощь и пытаясь перекричать народ:

– Встречайте: золотой голос Дубровицы, любимец публики – Михаил Агафонов!

На сцену выбежал плотный мужичок приятной наружности и умоляюще поглядел куда-то вверх: там, кажется, была обитель звукорежиссёра или техников – не знаю. Но музыка всё не начиналась, и пришлось ему а капелла начинать петь про зимний парк и липы, и тополя и лодки, и чёртово колесо. Народ, кажется, песню эту любил и знал чуть ли не наизусть, да и вокальные данные у Агафонова были что надо – это бесспорно, и потому сердобольные тёти и дяди стали отбивать ритм песни, хлопая в ладоши, не всегда в такт. Это, кажется, солиста только сбивало, но деваться некуда – и он пел!

– …и мы с тобой… ЫТЬ!.. АТЬ!.. В НЕБО! Тру-ля-ляй! Я кричу! Э-э-эх!

Я улавливал только какие-то обрывки слов, схожие по исполнению на шаманские заклинания, но публика была в восторге, и когда взмокший Агафонов в отчаянии взмахнул рукой и возопил:

– А теперь вместе!

То народ не подвёл и восторженно взревел в унисон:

– ЫТЬ! АТЬ! В НЕБО! ТРУ-ЛЯ-ЛЯЙ! Я ЛЕЧУ! Э-Э-ЭХ!!!

В общем – День Конституции удался!

Глава 17, в которой речь идет о мужских забавах

Гараж! Как много в этом слове для сердца мужика слилось! Как много в нём отозвалось!

Александр солнышко наше Сергеевич наверняка в гробу перевернулся, уловив в ветрах эфира мои попытки переврать его великий роман в стихах. Но признать стоило: что в нашем двадцать первом веке, что здесь – в семидесятых – гараж зачастую оставался единственной мужской вотчиной. Так уж вышло, что комфортные современные квартиры вытеснили мужика на периферию хозяйственной жизни, а тотальное увлечение женщин под названием «ходить на работу» лишило сильный пол звания добытчика и кормильца.

Конечно, если дом частный – ситуация совсем другая. Во дворе и огороде полно мужской работы, и нет никакой необходимости доказывать свою брутальность путём выбивания ковров, забивания гвоздя или пресловутого ударяния пальцем о палец. Но в квартире… Ну, сколько раз за год мужик полезет чинить бачок или будет прикручивать отвалившуюся стенку от шкафчика? Ну, пусть – десять! А посуду мыть и одежду стирать нужно каждый день! Плюс ко всему – тут никаких посудомоечных машин и «индезитов»–автоматов, что сами постирают и выжмут, тоже нет. Так что вся квартира держится на женщине, и мужику – или брать на себя часть обязанностей вроде тех же ковров и готовки, или зарабатывать в разы больше, или расписываться в собственной неполноценности… Я лежу на диване, пока жена моет пол, потому что я – мужик? Серьёзно?

Вот потому-то и выбирают многие мужчины гараж. Там и в машине поковыряться, и с друзьями-товарищами словом перемолвиться о судьбах мира, и подработку какую-никакую найти можно: то починить, это сварить, здесь спаять…

У Анатольича на попечении находилось целых два гаража. Один – редакционный, в котором стояли наши, «маяковские», жигули и, в общем-то, не было ничего интересного. И второй – личный, в гаражном кооперативе посреди хрущёвок. Оказывается, я уже бегал по его крыше, когда устраивал фотоохоту на собачью стаю.

И вот это место довольно примечательно! Во-первых, там стояла «Победа»! Красавец-автомобиль той самой модифицированной «третьей серии». С радиоприёмником в качестве штатного оборудования и прочими примочками, весьма прогрессивными для пятидесятых годов, откуда и была родом эта машинка.

А во-вторых, это был не один гараж, а два! Второй, смежный, товарищ Сивоконь взял в аренду у какого-то доходяги – за три бутылки «беленькой» в месяц. И оборудовал себе там то, что бородатые хипстеры и просветлённые дамочки из моего времени назвали бы мастерской-студией. У него тут и диван, и кресла, и приличный столик, и инструменты, развешанные по стенкам в образцовом порядке… А ещё станок сверлильный, станок шлифовальный, какой-то самопальный сварочный аппарат и Бог знает какое другое оборудование.

– А шо мне в квартире сидеть? – ухмылялся Юрий Анатольич. – А тут у меня всякие халтурки постоянно нарисовываются, три кооператива ко мне ходят. За помощью моральной и материальной…

– А моральной – это как? – уточнил Стариков.

– А как в той байке – когда пришёл мастер, ударил молотком, и всё заработало. Он говорит – с вас сто рублей. Ему, мол: как это – сто? Один раз ударил… Ну, так за то, что ударил – один рубль, а за то, что знал, куда ударить – девяносто девять! Ну вот я и знаю, куда нужно ткнуть, чтобы всё заработало… Так как вам моя берлога, мужики?

Мы повосхищались берлогой, и Анатольич сказал:

– Ну что, пока мы тут с Женьком всё приготовим, сходи-ка ты, Гера за закуской.

– И за мазью Вишневского, – добавил Женёк.

– А это зачем? – удивился Сивоконь.

– Спину помазать, – смутился Стариков. – Она ж мне ногтями её, зараза, всю располосовала, чёрт знает какая там зараза!

– Ладно, ладно, детки, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток, – проговорил я.

– Не надо нам «белки»! – замахал руками Анатольич. – Ты лучше четвёртого найди, а то точно – и белка, и свисток, и черти с дьяволами.

– Задачу понял, исполняю! – козырнул я.

Мужики уже двигали мебель и наводили лоск, когда я, громыхая железной дверью, выбрался на улицу и зашагал к магазину «Дружба». Три литра самогона – это закуски должно быть не просто много, а очень много! И где мне найти четвёртого?

* * *

Четвёртый нашёл меня сам. Тимофей Сапунов, он же Тимоха, он же Сапун. Стоял себе, стену подпирал у аптеки, откуда я вышел с баночкой заветной мази, которую местные почитали чуть ли не за панацею.

– Гера! – сказал он. – Ты про меня совсем забыл.

– Тимох, – откликнулся я, – вот ты и попался. Тебе восемнадцать есть?

– Двадцать один, ёлки! Ты что – забыл?

– Самогон пьёшь?

– Я всё пью… А что? И что за вопросы за возраст? Опять про армию? Достали уже – служил, не служил… Ты ж знаешь – служил! Пошёл, КМБ прошёл, в часть приехал минному делу учиться, бабах – черепно-мозговая травма – комиссовали. Уже мозоль натёр на языке! Восемь месяцев я в итоге отслужил!

– Да причём здесь… – тут у меня в голове стрикнуло: – Минному делу? Это в каком смысле?

– В таком смысле, что мне капитан говорил: «Ты, Сапунов, сапёр от Бога!» А вот Чижиков, идиот, рукожопый был. Ему руки оторвало и лицо расковыряло до безобразия, а меня взрывной волной о бетонную плиту приложило… А всё – наследие войны…

– Так, то есть, ты, получается, в разминировании…

– Герань, твою-то дивизию! Стал бы я по немецким блиндажам шариться, если бы не знал, с какой стороны за это дело браться! Ты что – с дуба упал или мозг отшибло? Мы же с тобой уже об этом говорили! И вообще – кстати, о блиндажах…

– Всё, всё, осознал, всё будет. Теперь – может быть, и можно, – задумался я.

Действительно, Сапун был идеальным вариантом для продолжения эпопеи с кладами – если бы я захотел её продолжить… Тем более, археологическая экспедиция Богомольникова должна прибыть в наш район только следующим летом, да и вокруг камешков тех ещё не все вешки я перекопал… А блиндаж – будет ему блиндаж! Дайте только до дома добраться…

– Значит так, сапёр от Бога! Нам нужен четвёртый, или мы умрём. Три хороших мужика могут сегодня скончаться, понимаешь? Вопрос жизни и смерти!

– Та-а-ак, ты опять во что-то впутался? И причём тогда вопрос о самогоне?

– Да уж, впутался! Три литра огненной воды на меду, на прополисе – что-то такое. Качество отличное, просто – много.

– Ого!

– Ого, – подтвердил я, – пошли за закуской. Ты ведь не бросишь нас в трудную годину, Тимох?

– А нас – это кого? Я незнакомые компании не очень люблю…

– А я познакомлю. Там Женёк Стариков из редакции и Анатольич. Его гараж.

– Это который Сивый Пень? – заржал Тимоха. – Мировой мужик, уважаю!

– Сивоконь!

– Ну, я ж и говорю! Слушай, только с грошами у меня не вельми, не вельми…

– Ой, да есть гроши!

И мы пошли в магазин.

* * *

Тимоха мужики встретили сдержанно, но доброжелательно, а авоську с припасами – восторженно. Кружок варёно-копченой колбасы, палку плавленого «колбасного» сыра, пару свежайших батонов, по банке маринованных огурцов и помидоров, вдоволь яблочного сока – вдруг имеются любители «запивона»? И ещё того-сего, по мелочи, так что весь стол, аккуратно застеленный газеткой, теперь ломился от яств.

Виновница торжества – трёхлитровая банка – воцарилась посередине, источая ароматы сивухи и мёда. Напитка в ней было под самую крышку.

– И что, Анатольич, пробу даже не снял?

– Пить в одиночку? Не по-людски это!

Я благоразумно промолчал – для меня такая практика, напротив, была самой что ни на есть обыденностью.

Гранёные стаканы наполнились ровно до половины, Анатольич провозгласил тост «За нас!» – и, чокнувшись, мы выпили. Говорят, традиция чокаться возникла в древние времена – тогда, ударяясь чашами о чашу, так сильно, чтобы вино переливалось через края, собравшиеся за столом доказывали, что доверяют друг другу и не боятся перемешать содержимое кубков – то есть не опасаются отравы.

Отравой тут и не пахло. Напиток просто чудесный – градусов 25–30, не больше, мягкий и приятный на вкус.

О чём разговаривают выпившие женщины? Правильно – о мужиках. О чём разговаривают выпившие мужики? Нет, не о женщинах! Настоящие мужики, хорошо накидавшись, начинают вещать о судьбах мира, смысле жизни и бренности бытия. Ну, и о том, как обустроить Русь, что делать, и кто виноват. Каждый – в меру своей эрудиции, красноречия и интеллектуального развития, конечно.

Я мазал Старикову расцарапанную спину вонючим «Вишневским», а фотокор вещал:

– Вернуть НЭП, я считаю! Это ведь логично: если парикмахерша будет стричь и знать, что от того, сколько она людей настрижёт, будет зависеть её зарплата – она будет поворачиваться живее! А пострижёт плохо – так хрена к ней придут клиенты! Нет, я не агитирую за капитализм, но услуги, бытовое обслуживание, общепит – это можно смело отдавать в частные руки. Как на Кубе. А заводы-газеты-пароходы – государственные! Вот, хозрасчёт и самоокупаемость – первый шаг в этом направлении. Рыночная экономика и государственное регулирование. Экономическими методами! А не командными! Ну, как можно рассчитать количество колготок, которые понадобятся бабам, скажем, Дубровицы, в течение года? Одна их рвёт каждый день, другая – носит одну пару чёрт знает сколько…

– Ага! А считают – в среднем. Три пары колготок на душу населения… – Анатольич размахивал маринованным огурчиком, наколотым на вилку.

– Одни едят мясо, другие – капусту, а в среднем – все кушают голубцы! – не к месту вставил Тимоха.

Он, кажется, уже был готов.

– Средняя температура по палате – тридцать семь градусов, считая умершего Иванова и двух горячечных! – подтвердил Анатольич. – А вообще – ну её к чёрту, эту политэкономию! Давайте ещё по одной!

* * *

– … чтобы почувствовать жизнь! Ведь, если честно, какое дело пацанам с Болота до пацанов с Песков или Слободки? Ну, за редким исключением – нет у нас серьёзных предъяв друг к другу! А что нам – танцульки, дом, работа? Скучно! А тут – грудь в грудь, глаза в глаза! И говорил мне Тиханович, что паралитиком могу остаться, если по голове прилетит – а всё ж иду! Свербит потому что!

– Вот! – поднял палец вверх Сивоконь. – Потому что мы – мужчины! Потому – на охоту, потому – на войну, потому ты, Белозор, всю вот эту вот дичь творишь свою! Не можем мы без приключений! Это в нашей крови – ломать и строить! Покорять вершины и переплывать моря!

Его здорово разобрало, видимо.

– Эх, – сказал Стариков. – А я, выходит, и не мужчина вовсе… Зачах совсем. Слушайте, мужики… А вот если я попрошу кого-нибудь из вас дать мне в морду – то как вы отреагируете? Ну, правда – со школы не дрался! Может, и вправду – вот такая встряска – это то, что мне нужно?

– Не, ну оно как-то совсем без повода – стрёмно… – засомневался Тимоха.

– Так, стоп! – сказал я. Меня тоже развезло, но идея вдруг оформилась вполне приличная: – Значит, мордобитие для широких масс, чтобы без обид, без претензий и без тяжёлых травм, так? Никаких велосипедных цепей и кастетов, всё культурно, с умеренным риском и вкусом жизни? Такой бодрящий мордобой, да? Знаете что? Федерация Дворового Бокса!

– А? – удивлённо уставились на меня три пары глаз.

И я изложил им концепцию «Бойцовского клуба» Чака Паланика, без проекта «Разгром» и прочих перехлёстов, и они впечатлились.

– Просто прийти и побоксировать столько, сколько выдержишь, с тем, кто окажется там одновременно с тобой?

– Ну да! Например, в личный зачёт идёт время, проведённое на ринге. Итоги подводятся в конце года. Победителей и проигравших нет! Есть только самые стойкие!

– Но как же: человек человеку друг, товарищ и брат? – резонно заметил Сивоконь. – Бить незнакомого человека – это совсем не по-нашему, не по-коммунистически!

– А ты знаешь, как мы с братом друг друга лупили? И вообще – как же свобода, равенство и братство? Если, например, работяга с металлургического получит возможность отлупить директора завода Рикка на ринге – это ж настоящее равенство, а? – Старикову идея явно понравилась! – Вот набьют друг другу морды – и коллективный дух сразу начнёт расти над собой, и трудовые подвиги начнутся! Я, может быть, тоже мечтал Рубану морду набить, но он старый и жалко его!

Тимох сначала заслушался, весь в пьяных грёзах, а потом сказал:

– Ни черта у нас не выйдет. Вон, Гера, ты сколько за Дворец спорта с уклоном в единоборства бодался? И что?

– Ага-а-а! – поднял палец вверх я. – Ещё не поздно! Скоро будут утверждать план по развитию города, скажу вам по секрету! Но мне нужны будут весомые аргументы…

– Деньги, деньги и ещё раз деньги? – произнёс ошибочно приписываемую Наполеону фразу Сивоконь.

– И люди, – кивнул я. – Ну, человек у меня есть – это Лопатин. Других кандидатур просто не вижу. Хотя там, наверху, могут быть свои мотивы… Пришлют какого-нибудь жирного типа в пиджаке на тёпленькое местечко… Та и Лопатина ещё попробуй уговори…

– Так, а деньги? Откуда ты их брать собрался? И кому давать? – заинтересовался Тимох.

– Ты вот говорил, что сапёр от Бога, а?

– Это не я, это наш командир роты Пёсиков говорил.

– Командир роты кого? – удивился Стариков. – Ты кинологом, что ли, служил?

Сивоконь коротко хохотнул и отхлебнул яблочного сока.

– Давайте заканчивать! Ну, за понимание?

– За понимание!

Светила лампочка без абажура у самого потолка, за полуприкрытой железной дверью гаража барабанил дождь, оттуда веяло свежестью, залетали опавшие мокрые листья. Оставалось в банке совсем чуть-чуть, на дне, и я, разглядывая сквозь грани стакана раскалённую вольфрамовую спираль лампочки, думал о том, как смогут отреагировать наши власти предержащие, если трудящаяся молодёжь Дубровицы сделает большой денежный взнос на строительство этого самого Дворца спорта? Если сумма будет такая приличная, что райком и Горсовет просто не смогут её проигнорировать?

* * *

– … увидел очки на носу – значит, интеллигент. Тюк киркой по затылку! Вот что такое «кровавый режим Пол Пота»! Ре-ви-зи-о-нис-ты!

– Это как? – Тимоху было далеко до высоких материй и трагедии маленькой далёкой Кампучии.

– Это как Троцкий, только ещё хуже!

– Иудушка? – тут же вспомнил Сапун.

– Точно! А говоришь – не разбираешься в политике! – Стариков и Сапунов шли, обнявшись за плечи.

Я обещал им такси, а Сивоконя мы отправили домой первого – ему ещё предстояло огрести от жены. Парни всё никак не могли угомониться, всё обсуждали мировую повестку – каждый со своей колокольни.

Наконец у Дома Быта нашёлся одинокий таксист. Он сразу напрягся, увидев трёх выпивших молодых людей, а потом расслабился – это оказался какой-то то ли сват, то ли кум дяди Тимоховой матери, ну, как обычно в провинции оно и бывает.

– Ну, давайте, развезу вас! – согласился он.

– Давай, Гера, садись! – замахали руками парни, пристроившиеся на заднем сидении.

– Нет, ребята, не надо меня развозить! Меня и так развезло!

– Гера! Блинда-а-аж! – погрозил мне пальцем Сапун.

– Всё, шеф, на тебя вся надежда! – обратился к водителю я. – Ты уж их доставь куда надо. Пятёрки хватит?

– Хватит! – кивнул то ли сват, то ли кум, а я недобрым словом помянул Минск, тамошние расценки и Николая лично.

Такси зафырчало мотором и укатило, а я вдохнул полной грудью сырой воздух и зашлёпал по лужам домой, пытаясь переварить всё услышанное за банкой медового самогона. Пьяные речи трёх разновозрастных пацанов – не лучшее руководство к действию, но за неимением гербовой пишут на простой, верно? Мужики наверняка забудут половину из сказанного, но я-то – нет! Идея с пожертвованием на Дворец спорта меня захватила целиком и полностью, но как реализовать её – я не знал.

Совершенно точно ясно одно: нельзя действовать напрямую. Сам Гера Белозор не может прийти и сказать: я опять нашёл клад, возьмите мои двадцать пять процентов на строительство спорткомплекса! Значит – придётся работать с Тимохом. Но мог ли я ему доверять? Это очень хороший вопрос, и ответ на него я мог попытаться найти, всё-таки скормив Сапуну и его команде местоположение немецкого укрепрайона и того самого блиндажа.

Глава 18, в которой сова снова принимается за дело

Долгая прогулка – это то, что доктор прописал после феерической пьянки. Главное – держать себя под контролем, не шататься и не мешать жить окружающим людям. Именно поэтому я шёл закоулками и проулками, наплевав на хор дворовых псин, которые считали своим долгом обгавкать меня из-за заборов. Настоящим счастьем были колонки – можно остановиться, надавить на рычаг, наклониться, напиться студёной воды и умыть лицо – освежиться.

Трезвеющим своим мозгом я понимал, что распивать спиртные напитки посреди рабочей недели – идея совершенно идиотская. И завтра мне наверняка предстояло тяжёлое утро! Утешало лишь одно: мы рано начали, и возможность выспаться у меня есть. По крайней мере, я на это надеялся. Меня ждал оконченный ремонт, тёплый санузел, чистая постель… Эти мысли, безусловно, грели. А вот идея о том, что нужно всё это бросить и переезжать в Минск с его суетой, огромными домами-человейниками и небом, в котором не видно звёзд – это коробило.

Но Тася! Тася – это меняло всё. В конце концов, можно просто приобрести под Минском какой-нибудь дачный домик и оборудовать там всё с нуля. Это ведь в нашей мужской натуре – ломать и строить заново, так говорил Анатольич? Если весь смысл моего путешествия сквозь время и был в том, чтобы найти эту женщину – что ж, оно определённо того стоило…

Я миновал железную дорогу с её ярким светом фонарей и деловитыми путейцами, которые косились на меня неодобрительно, обогнул окраины промзоны, проломился сквозь заросли хмызняка и прошёл мрачными дорогами заброшенных складов и гаражей ещё довоенной постройки.

Слободка встретила меня привычным шелестом листвы, запахами реки, тусклым светом окон, который пробивался сквозь закрытые ставни. А как же? Осень на дворе, и каждый вечер народ ставни закрывал на крючочки, а каждое утро – открывал. И так – до весны.

А вот калитка, ведущая в мои владения, насторожила. Она была приоткрыта! Даже если Пантелевна решила воспользоваться баней – она бы всё равно закрыла щеколду. Есть такая привычка у жителей частного сектора и тем более – людей деревенских. Потому как заберётся коза чужая в огород или псина с цепи сорвётся – беды не оберёшься!

А тут – приоткрытая сантиметров на двадцать калитка! Ну да, я давно тут не был – с того самого дня, как в Минск усвистал. Но всё закрывал тщательно – это хорошо помню. И потому – приготовиться следовало к худшему. Рюкзак с вещами я аккуратно поставил в палисаднике под кустом жасмина, потом – перелез сам. Если в доме вор – пускай на клямке и щеколде остаются его отпечатки.

Чёрт побери! В окнах второго, мансардного этажа я и вправду увидел бегающий лучик электрического света! Какой-то гад шарился по моей штаб-квартире! Алкоголь в моей крови смешался с норадреналином в яростный коктейль, мне хотелось ухватить из поленницы крепкое дубьё и живо вломиться в дом – крушить мерзавцев! Но действовать опрометчиво не стоило…

Тихо-тихо я подобрался к входной двери и присмотрелся: замок открыт! Скорее всего – работали отмычками или предварительно сняли слепок – я не специалист в таких вопросах. Злорадно хихикая в душе, я тихонечко сунул ключ в скважину и провернул его, закрывая, а потом замер, прислушиваясь. Звуки обыска продолжали доноситься из мансарды, так что я выдохнул и направился в обход дома.

В новой пристройке, там, где размещались ванная и туалет, имелось окно. Даже не окно – форточка, куда, впрочем, пролезть вполне возможно. Эдакий запасной вход и выход – если знать, за что дёрнуть, открывалось оно довольно просто. Куртку я снял и положил тут же, на поленницу, чтобы не мешала, в два движения открыл себе путь в дом и ловко, аки пьяный удав, проскользнул в ванную, пребольно ударившись макушкой, коленкой и засадив себе пару заноз в руки.

Вот ведь мастера-плотники-столяры или как их там! И в дом собственный не влезешь, чтобы не покалечиться! Надо было мерки с хозяина снимать, а потом уже окно делать! Бурча мысленно таким образом, я поднялся с пола и огляделся в поисках какого-либо оружия. Ёршик для туалета? Бутылка «Белизны»? Опасная бритва? Чёрт с ним, снял телескопическую распорку для шторки, что висела над ванной, и двинулся вперёд, стараясь ступать как можно тише.

Я чувствовал себя как в дерьмовых фильмах ужасов, разве что противостоял мне, скорее всего, не какой-нибудь монстр и не маньяк-убийца типа Фредди или Джейсона. Наверняка – или уголовник, прознавший о том, что удачливый кладоискатель давненько не появляется дома, или не в меру ретивый сотрудник неизвестных органов… Ни того, ни другого я жалеть не собирался. Разбойников и воров не люблю с детства – а вот не хрен брать, что другие зарабатывали кротом и потом! А что касается сотрудника – так будь он при исполнении, у него наверняка не возникло бы необходимости переться сюда среди ночи.

Так что я уже почти подкрался к самой винтовой лестнице, ведущей в штаб, когда её ступеньки заскрипели.

Тяжело нагруженный добычей, сжимающий в руках пачки бумаг вор спускался вниз. Он был один, совершенно точно! Я замер за углом, размахнувшись держалкой от душа, и в тот самый момент, когда мерзавец ступил на пол первого этажа и сделал шаг в сторону прихожей, я изо всех сил врезал металлической хреновиной ему по спине, одновременно завопив что-то злобное и невразумительное.

– А-а-а-а-а!!! – вор издал крик настоящего животного ужаса и боли и ломанулся в сторону двери, и попытался открыть её – но тщетно!

Он принялся ломиться плечом, косяк трясся, дверь содрогалась – но держалась!

– Ага-а-а! – победоносно провозгласил я. – Мой дом – моя крепость!

Я хотел снова приложить его держалкой, но оказалось, что хрупкая трубка переломилась в двух местах, так что я отбросил её за бесполезностью и тут же ухватил со стола первое, что попалось под руку. Увидев мой замах, незадачливый вор, отчаявшись выбить дверь и разбрасывая во все стороны свою добычу – бумаги, клетчатые сумки и чёрт знает что ещё – рванул к окну, мечтая выскочить в него.

Мой метательный снаряд настиг его в тот самый момент, когда он ногой выбивал стекло. Оглушительный звон и грохот стал аккомпанементом к глухому стуку, с каким несчастная сова-светильник из мыльного камня клюнула в ухо грабителя.

– Ы-ы-ы-ыать! – он просто брякнулся наружу, весь в осколках, а потом поднялся и заковылял к калитке, грязно ругаясь и матерясь.

– А ну стой! – я устремился было в погоню, но куда там!

Клямкнула калитка, свет фар ударил прямо в глаза, и я замешкался. Понял только: это грузовик – ГАЗ, или что-то подобное…

– Гера! Никак, ты вернулся? Что там у тебя опять за Содом и Гоморра? – закричала Пантелевна.

– Так воры! Лови их, Пантелевна! – разразился я дурным смехом.

Вот уж правда – не понос, так золотуха!

– Куда-а-а мне старой! Милицию вызывай!

– Так пойду вызову… Дом-то посторожите?

– Да уж посторожу! – бабуля аккуратно закрыла свою калитку на щеколду и переместилась к моему забору – сторожить, с клюкой наперевес.

«И той стражи нет надёжней, ни храбрее, ни прилежней!» – в который раз за этот вечер вспомнил я Александра нашего Сергеевича.

* * *

Привалов и Соломин примчались через каких-то пятнадцать минут после того, как ко мне прибыли следователи и криминалисты. Те уже снимали отпечатки пальцев, фотографировали всё вокруг и проводили со мной опрос, когда появился Павел Петрович – огромный, злой, заспанный и в совершенно неуставной футболке с надписью «MAKE LOVE NOT WAR». Откуда взял только?

– Сворачивайтесь, мужики. Здесь закончили, – сказал он. – Пантелеевна, благодарю за службу, доброй ночи!

– Доброй ночи, Пашенька! – кивнула старушка и потопала домой.

– Как – закончили? – удивился пожилой криминалист. – Мы же только начали!

– Закончили – значит закончили. Материалы потом все, что собрали – лично мне на стол. И никаких копий.

Я переводил взгляд с Привалова на Соломина и обратно. Соломин смущённо чесал затылок – начальник РОВД был, очевидно, чертовски сердит. Он стоял и молча курил всё время, пока подчинённые не уехали, потом сказал нам:

– Ну, пошлите в дом?

Из разбитого окна поддувало, и я подумал, что зря не поставил себе ставни. Идеально было бы – металлические рольшторы, но где я здесь их возьму? Потому – сходил в сарай за фанерой, молотком и гвоздями.

– Давай помогу, – сказал Соломин. И принюхался: – Вот понять не могу, вроде алкоголь, а вроде прополис… Чем пахнет?

– Этим и пахнет! Сидели с мужиками в гараже, пришёл – а тут вот такое… Дом грабят.

Соломин молча придерживал обрезки фанеры, а я забивал гвозди. Наконец дело было сделано, и мы прошли внутрь.

Привалов хозяйничал на кухне, варил кофе. В моей турке. Управлялся ловко, несмотря на свои внушительные габариты. Я волей-неволей припомнил его братца – Петра Петровича – и хмыкнул: тот явно был потоньше в кости и поизящнее, что ли? Наверное – в мать. Этот-то явно плоть от плоти наших полесских дебрей: то ли – зубр, то ли – медведь-шатун…

– Чего хмыкаешь? – дёрнул головой Привалов-младший.

– Братца вашего вспоминаю. Видать, судьба у меня такая – только вижу человека в погонах по фамилии Привалов, тут же делаю ему большую головную боль.

– И не говори ты… – он принялся разливать кофе по трём чашкам. – Короче, так: ничего не было, никто к тебе в дом не приходил, никакого заявления ты не писал.

– Вот как? – мне всё больше казалось, что версия с ретивым сотрудником оказалась верной. – А окно?

– Ой, Гера! Пришлю тебе завтра стекольщика. И слесаря, замок поменять!

– Ой, Павел Петрович, сам сделаю, не обеднею! Лучше скажите – что за дичь творится?

– Погоди… Ты вора-то этого запомнил?

– Так не было ж ничего!

– Слыхал, Соломин, какой у нас мудрый не по годам Белозор появился?! Колись давай! Как выглядел, рост, комплекция, особые приметы?

– Ну, худощавый, среднего роста, голос такой тонкий… Хотя после того, как трубой металлической по спине получишь – у кого угодно голос тонкий станет… Вроде брюнет, но могу ошибаться. В кепке. А! Нос кривой. Из особых примет – на данный момент у него будут большие проблемы с ухом. Его туда сова клюнула!

– Какая, мать её, сова? – удивился Привалов.

– Из мыльного камня. Светильник такой, – пояснил я. – Я как понял, что дверь взломали – ключом её закрыл, поэтому-то он в окно и выпрыгнул. А я его сбил – на взлёте. Он ещё стеклом весь исцарапался.

– Та-а-ак, значит, завтра я проясню, по чьему он ведомству… Вот гады!

– Это привет от Солдатовича? – спросил я.

– Бери выше! – скорчил гримасу Привалов. – Я тебе оставляю Соломина – в засаде. Он тут улики соберёт, которые недособрали, и вообще – поживёт пару дней… Всё равно у него выходные. Были.

Соломин обидчиво засопел.

– Та не дуйся ты! Я ж тебя не в Наровлю отправляю! У Белозора вон какие хоромы – очень прилично! Харчами обеспечу… А то глупость будет – придут они ещё раз, а тут и нет никого, чтобы в морду дать да панику поднять… Рацию-то захватил, капитан?

– В машине рация…

– Машину есть куда спрятать? – повернулся ко мне полковник.

– Гараж имеется.

– Вот! Так что – бдите! Точнее – ты, Соломин, бди – кто будет отираться рядом, у соседей то-сё спрашивать… А ты, Гера – живи как жил, будто и не было ничего. Мол, тебе есть что скрывать, потому и в милицию не заявлял.

– Так соседи…

– Пантелевна твоя – кремень! А остальные по домам сидели, нос боялись высунуть. А мы, вишь ли, не зря на гражданских машинах прискакали. Мало ли кого ты там на подмогу звал… А заявления – не было! Дело не заведено. Так что наверху по официальным каналам про это не узнают, а по неофициальным – посмотрим, посмотрим.