Текст книги "Гонзо-журналистика в СССР"

– Белозор, я серьёзно. Во что ты ввязался? – она напряглась.

– Я же сказал: выступление на съезде, двадцать шестого. А потом – сразу к тебе.

– Ты ещё кое-что сказал. Так и знай – если с тобой что-то случится…

– Посмотри на меня, – я встал в полный рост и развёл в стороны руки. – Что со мной может случиться? Я большой и страшный дядька! Ар-р-р-р!

Тася фыркнула и рассмеялась:

– Народ пугаешь! Сядь на место, страшный дядька!

Люди и вправду стали на нас оглядываться.

– Пойдём гулять? – спросил я. – Сколько у тебя времени есть?

– Ну, часа полтора – точно. В одиннадцать – торжественная часть, мне ещё вещи разобрать, переодеться… Подождёшь десять минут?

– Всю жизнь, – искренне улыбнулся я.

Она нахмурилась и погрозила пальцем, но было видно, что ей приятно.

А потом она поднималась по лестнице к себе в номер, а я стоял в холле, смотрел на её точёную фигурку, стройные ножки, пшеничные волосы, гордую осанку и думал, что во второй раз просто не имею права её упустить. И что очень зря сдал кольцо в комиссионку.

Глава 10, в которой пространственно-временной континуум сопротивляется

С Тасей мы провели часа четыре, не меньше. Сидели рядышком на этой их торжественной части мероприятия и совершенно не слушали, что там вещали с высокой трибуны чиновники от спорта. Мы писали друг другу записочки – как в школе, и хихикали. Потом – гуляли по Раубичам, целовались, рассказывали о своём житье-бытье за долгие месяцы разлуки.

Расставаться снова было тяжело. Мы стояли у ворот комплекса, под Тасиным большим жёлтым зонтиком, с которого стекали струи дождевой воды, и я никак не мог отпустить девушку.

– Когда мы увидимся? – спросила Таисия.

– Завтра вечером? Какой у вас план мероприятий?

– Кажется, сначала семинар, потом мастер-классы по лыжероллерам, нам дадут время на трассе… Часам к четырём я должна освободиться. Если что-то будет не получаться – позвони в гостиницу, портье, ладно? И сегодня вечером позвони. А они мне передадут… Буду волноваться, так и знай. Ты тут наговорил мне ужасов…

– Может, всё это бред и нет никакого маньяка. Это ведь не наводка, а чистой воды мистификация! Я просто съезжу, осмотрюсь… – пошарив в кармане, я сунул ей в руку бумажку с номером Привалова. – Если не отзвонюсь до ночи – набери сюда, это наш шериф Ноттингемский, помнишь его? Скажи, что я поехал в Шабаны по тому самому делу.

Я и сам себе не верил: искать маньяка потому, что во сне так сказал Леонид Каневский? Ну да, не более безумная идея, чем из-за бутылки коньяка перенестись в тело молодого Германа Викторовича в 1979 год.

– Ты меня пугаешь, Гера… Как я теперь…

– А что, лучше бы соврал?

– Не лучше, верно. Иди, поцелую тебя, мой храбрый рыцарь дон Кихот!

– А ты у нас, выходит, Дульсинея Тобосская? – не мог не ляпнуть я, после того, как мы отстранились друг от друга, чтобы отдышаться. – Не согласен я на дон Кихота.

– А я – на Дульсинею! – в её глазах снова появились смешинки – и это мне нравилось гораздо больше, чем тот затаённый испуг, что был раньше. Она снова прижалась ко мне и встала на цыпочки, чтобы поцеловать: – Вперёд! Ты победишь все ветряные мельницы!

Мне очень хотелось в это верить.

* * *

До Минска меня довёз старенький ЛАЗ – белый с красными полосками. Я успел забежать в Дом печати и отметиться, и даже заселился в какую-то третьесортную гостиницу неподалёку – на большее родная редакция не расщедрилась. Ну, главное – будет где кинуть свои кости и где оставить рюкзак. Выслеживать маньяка я решил отправиться налегке: в карманах лежали кастеты, на груди болтался фотоаппарат. Взял ещё удостоверение журналиста и пятьдесят рублей – на всякий случай. И отправился вызванивать Коленьку.

Хмурый пожилой мужчина за стойкой в коридоре гостиницы позвонить мне не разрешил, даже едва ли не выругал – вот что с ним такое? Собачиться с ним никакого настроения не было, потому пришлось идти искать таксофон. Благо – их тут в изобилии, едва ли не на каждом углу. День явно стремительно портился: я дважды ошибся номером, а когда попал по адресу – оказалось, что Коленьки дома ещё не было. Но женщина, которая подняла трубку, уверила: он в курсе, просил сообщить, куда нужно подъехать – и лучший в мире водитель «жигулей» обязательно будет точно и в срок.

– Только никого больше не нанимайте, он будет, будет через полчаса, не позже!

Пришлось вертеть головой, высматривая подходящее местечко – на другой стороне улицы имелась кулинария «Петушок» – её адрес я и назвал. Там, по крайней мере, можно спрятаться от моросящего дождя и перекусить.

Конечно, Николай опаздывал. Я выпил два кофейных напитка странного вкуса, съел пару смаженок с колбасой и вспомнил все известные мне матюги.

Что там говорил воображаемый Каневский – вечером? Что есть вечер – осенью? Семь часов? Шесть? Сейчас только шестнадцать тридцать, а из-за дерьмовой погоды кажется, что уже смеркается. Наконец в двери вошёл Коля и встряхнулся, как большой мокрый пёс. Хотелось отругать его – но я сдержался.

– Погнали. Мы должны быть на выезде из Шабанов ещё час назад!

– Ну, поехали!

«Копейка» как некий диковинный корабль рассекала колёсами мутные дождевые воды, потоками заливавшие асфальт Минской кольцевой автодороги – ещё скромной, двухполосной. Коля молчал, крутил баранку и щурился. Дворники работали как сумасшедшие.

* * *

Когда мы подъезжали к остановке на самом выезде из Минска, дождь прекратился. Бабулечки тут же вылезли из-под бетонного навеса с покосившейся надписью «Шабаны» и принялись раскладывать на деревянных ящиках свои товары: грибы, ягоды, семечки. Несколько человек пытались поймать попутку – и дальше всех, у самого леса я заметил невысокую женщину с длинными русыми волосами.

– Притормози-ка… – сказал я и полез за фотоаппаратом.

Отвлёкся буквально на секунду – а когда выпрямился, то рядом со светловолосой незнакомкой, там, на обочине, уже стоял УАЗ–«буханка».

– Коля! Что это за машина? – я ткнул пальцем в этот клятый автомобиль.

– УАЗик четыреста пятьдесят второй, какая-то техпомощь!

Я просто кожей почувствовал, как воздух наэлектризовался. Нити судьбы, предопределение, пространственно-временной континуум – назовите как хотите – вот эта вот самая штука сейчас просто неистовствовала, пытаясь не дать мне изменить исходную версию событий.

Пассажирская дверь «УАЗика» открылась приглашающе. Женщина взялась за ручку и поставила ногу на порог. До них было метров пятьдесят – что я мог сделать?

– Давай скорей – к этой «буханке»! – может, удастся её остановить?

Коля надавил на педаль газа, мне удалось навести фотоаппарат и сделать несколько снимков: надеюсь, женщина, машина и регистрационный номер хоть как-то получились.

– Ходу, ходу! – хлопнул я по панели. – Она всё-таки туда села! За ними, Коля, за ними!

Зловещий УАЗ вывернул с обочины на трассу, выбросив из-под колёс щебень. Моё сердце сжалось. Каневский не был глюком!

– Это что ещё за хрень? Не было такого уговора! – возмутился водила, и не думая газовать.

– Десятка нужна? – на хрена я вообще связался с этим Колей?

– Нужна! – мотор сыто зарычал, питаемый бензином «Экстра», и мы погнали за буханкой. – Ты что – мент?

– Журналист! Журналистское расследование – слыхал про такое?

– Как «Фитиль»?

– Как «Фитиль», – согласился я.

– Что – стерлядей на служебной машине кто-то возит? Или фарцой занимается?

– Всё может быть…

Коленька поспевал за «буханкой», пока она двигалась по трассе. Как только УАЗ с надписью «Техпомощь» свернул на грунтовку, водитель заартачился:

– В Нахаловку я не поеду. Жуткое место!

– Коля, йоптвою! Я тебе кучу денег плачу! Давай крути баранку! – заорал я.

– Ладно, ладно, высажу тебя под теплотрассой, подожду на шоссе. Расследователь, на хрен… Вот сам и расследуй! А я машину подписывался водить, а не шкурой рисковать!

«Буханка» и правда нырнула под арку теплотрассы. Как урод объяснял всё это своей пассажирке? Что ему нужно заехать куда-то и забрать что-то? А тот населённый пункт Апчак, и та лесополоса, где нашли тело несчастной – это уже здесь или ещё нет?

Яростно хлопнув дверью «жигулей», я выскочил наружу и побежал по грунтовой дороге, по лужам и грязи. Ремешок от фотоаппарата перекинул под мышку и через шею, чтобы зафиксировать «Сокол» поплотнее. Рюкзака с собой не было, он не мешал, а вот кастеты в карманах куртки здорово лупили по бёдрам. Да и чёрт с ними! Куда поехала сраная «буханка»?!

Вокруг царила атмосфера «нахаловки» – классического самостроя. Такие райончики и посёлочки, наверное, есть у каждого крупного города. Скособоченные, страшненькие домики чёрт знает из чего и чёрт знает кем построенные, с торчащими из кривых крыш трубами, с кусками жести, шифера, стекловаты и всего остального – чистый постапокалипсис! Народ тут тоже был под стать обстановке: на крыльце какого-то обшарпанного вагончика сидел дед, заросший и небритый, полуголый, несмотря на мерзкую погоду, и молча курил цигарку. По соседству толстая женщина рубила мясо на колоде, напевая что-то легкомысленное. Худые татуированные типы в дырявых трениках и тельняшках тянули куда-то огромный бидон, полный непонятной жижи.

– УАЗ не видели? Надпись «Техпомощь» на борту!

– Тудой поехал! – махнул рукой дед в сторону леса, вдоль теплотрассы. – А на кой хер…

Слушать дальше я не стал, взял с места в карьер, бежал изо всех сил, знал – от меня жизнь человеческая зависит!

Вбивая подошвы в грунтовку, я рысью двигал по дороге, стараясь держаться более-менее ровной возвышенности между двумя полными грязи колеями. Шум автомобильного мотора послышался из-за кустов «хмызняка», как говорят белорусы. Я рванул совсем уж немыслимыми прыжками вперёд, так, что, кажется, сердце готово было выскочить, а лёгкие – лопнуть.

* * *

День сегодня и правда был сраный: я споткнулся о какого-то плешивого парня, который сидел на корточках и мазал гуталин на чёрный хлеб. Этот странный образ стоял перед моими глазами всё время, пока я кубарем летел вниз, по обрывистому склону оврага, который обнаружился тут же, у дороги. Падение замедлили кусты черёмухи, вербы и волчьей ягоды. Рухнул прямо в кучу прошлогодней листвы, которую, видимо, ссыпали сюда недобросовестные коммунальщики. Как не убился – не знаю! Сколько времени потерял – тоже… Содрал кожу на руках, разбил лоб, ушиб всё, что можно было ушибить – но вроде ничего не переломал.

По крайней мере, когда я с трудом встал, опираясь на мокрый и шершавый ствол какого-то деревца, то ноги не подкосились и ничего не хрустнуло.

– …я-а-ать… – другого выхода не было, пришлось лезть наверх.

На фотоаппарат предпочитал не смотреть – с этим будем разбираться потом. Пока задача номер один – остановить гада! Понимал – не успеваю, поэтому ломился через заросли как лось, наплевав на осторожность. Не задержу, так хоть спугну!

Мотор вдалеке снова зарычал, и я успел увидеть только отблеск задних габаритных огней «буханки», которые мелькнули в хмызняке у теплотрассы. Проклятье! Тело женщины изломанной куклой лежало на траве, русые волосы закрывали лицо и шею. Чёрт, чёрт чёрт, как же так?

Маньяк сделал своё дело и скрылся. Я – облажался! Хуже не придумаешь…

Внезапно я заметил ещё кое-что, точнее – кое-кого! Тот самый плешивый субъект, который мазал гуталин на хлеб, ковырялся в сумке несчастной жертвы! Маньяк, видимо, выбросил её из машины, а этот потерявший облик человеческий крысёныш решил воспользоваться моментом…

– А ну иди сюда! – заорал я.

У него ведь могла быть какая-то информация, он мог видеть лицо того урода!

Плешивый отбросил сумку и рванул вдоль теплотрассы – к своим товарищам. Женщине я ничем помочь уже не мог, а потому – бросился за ним.

– Стой, стой, зараза!

И вот что стоило приснопамятному Солдатовичу арестовать такого подонка и заставить его признаться во всех смертных грехах? А маньяк продолжал своё чёрное дело… Женщины продолжали гибнуть. Как погибла и эта… И я ничего не смогу сделать! Есть такое выражение – «душа болит». Как оказалось – это не эвфемизим. Боль была самой настоящей, раздирающей грудную клетку, заставляющая скрипеть зубами от бессилия и невозможности что-то исправить… Кошмар свершился.

Я выбежал на дурацкую, заплёванную бычками и загаженную ошмётками, осколками и огрызками полянку у изгиба теплотрассы и остановился. У них тут был целый цех по производству неведомой херни! Доходяги создали чуть ли не мануфактуру: двое намазывали хлеб гуталином, ещё один раскладывал ломтики на горячий металл трубы, с которой содрано теплоизолирующее покрытие, кто-то сошкребал отдавший все интересующие любителей кайфа вещества обувной крем с сухарей, а совсем молодой, подросток – измельчал пропитанный испарениями хлеб в крошку внутри полотняной торбы, чтобы получить продукт, пригодный для употребления в пищу. Опустившиеся до последней крайности люди, напоминавшие киношных зомби: серые лица, опухшие глаза, изломанная походка… Я и подумать не мог, что вообще такое возможно, что кому-то это может прийти в голову! К горлу подступили рвотные позывы, но я переборол себя:

– Иди сюда! – ткнул я пальцем в плешивого.

– Эта-а-а! Ава-а-ва-ва… – забормотал он. А потом вдруг выдал: – Пацаны, он бабу в кустах убил!

Зрачки его были расширены, из носа текло, треники приспустились, явив несвежие плавки.

– Хлопцы, спасите! Ратуйце, людцы-ы-ы… – он отступал шаг за шагом, а потом запнулся о что-то и c воплем хряснулся на задницу.

Это как будто стало сигналом – доходяги рванули ко мне. Отступать поздно – а потому руки мои скользнули в карманы, алюминиевые кастеты удобно пристроились на проксимальных фалангах пальцев и – ДАЦ! – удар в грудь отбросил первого гуталинового наркомана на трубу теплотрассы. Эх, не для вас, бедолаги, я брал с собой эти припасы…

То ли я до этого недооценивал возможности белозоровского организма, то ли последствия употребления гуталина способствовали потере координации движений и похудению – но они разлетались от ударов и пинков как снопы соломы! В голову кастетами я старался не бить – одной смерти на сегодня уже чересчур! Мне казалось – схватка на гуталиновой мануфактуре длилась вечность, но на самом деле – прошло не более двух минут, и доходяги обратились в бегство…

– Куда-а-а? – в отчаянии заорал я.

Какой смысл в победе? Мне нужен был плешивый! Всё шло к чёрту, всё шло наперекосяк… Оставалось только вернуться к Коленьке в машину и попытаться воспользоваться хотя бы той малой толикой информации, что я получил – ценой жизни невинного человека…

Я вышел к шоссе совершенно в растерянных чувствах.

– Что с тобой? – отшатнулся Николай, который курил, сидя на капоте. – На войне побывал, что ли?

– «Буханка» мимо не проезжала? – выдавил из себя.

– Да, по трассе туда рванула, как будто немцы гонятся за ней!

До скрежета зубовного сжав челюсти, я на секунду замер. Вот она – расплата за режим одиночки! Была бы у меня команда – мы бы эту тварь… Будь ты хоть семи пядей во лбу – разорваться на десяток маленьких медвежат не получится!

– Ладно, Николай… Вези меня к таксофону, и можешь быть свободен. Навоевался я на сегодня.

– Ну садись… И никаких «на сегодня». Я больше в такую херню не ввязываюсь. Ты куда звонить-то собрался?

– Куда надо!

Усевшись на переднее сидение, я только сейчас заметил, что всё ещё не снял кастеты. Коленька искоса наблюдал, как я прячу их в карманы куртки и проверяю фотоаппарат. Скорее всего – ему пришёл конец, но плёнка должна уцелеть. Глянув в зеркальце заднего вида, я поморщился – рожа выглядела на пять баллов. В гроб краше кладут. Расцарапанная, с разбитой бровью… И одежда – не лучше. В таком виде по Минску рассекать – точно милиция остановит.

* * *

Номер замначальника УГРО, который дал мне Привалов, я зазубрил наизусть, а ещё – нарисовал чернилами на отвороте куртки. Мало ли! Так что запрыгнув в телефонную будку, тут же принялся вращать диск.

– Петра Петровича можно? Скажите – Белозор, который из Дубровицы, звонит, дело очень-очень важное…

– Минуточку, – ответил усталый мужской голос.

Я барабанил пальцами по облупленному корпусу телефона, нервничая. Вот как быть, если те уроды вернутся к телу женщины и всё затопчут и растащат?

– Ожидайте, Пётр Петрович отошёл, как только вернётся – сразу подойдёт к телефону, – послышался звук, как будто трубку положили на стол.

Что за день сегодня такой? Я слушал шуршание в трубке и думал, что, наверное, придётся звонить Привалову. А есть ли у меня 15 копеек на межгород?

Дверь телефонной будки внезапно распахнулась, и я увидел троих милиционеров.

– Здравствуйте, – сказал я, и тут же согнулся в пароксизме боли, задыхаясь и корчась.

Следующий удар прилетел по спине, а потом крепкие руки вытащили меня из будки, и болью ожгло ещё и бедра. Чёрт, я ведь слышал – резиновых дубинок советская милиция не носила!

– Пакуй урода, Лёва! – сказал кто-то.

– Мужики, я Петру Петровичу из УГРО звонил, свяжитесь с ним, пожалуйста, он всё объяснит…

– Объяснит, – по спине снова прилетело. – Заткнись, гад!

* * *

Второй раз я попался. Второй раз – по собственной дурости и самонадеянности. Но если в Дубровице были солидные шансы, что «разберутся», что «поймут и простят», то тут… Тут я – в чужом городе, попал в лапы человека, которого считали «Белорусским Мегрэ», а на самом деле – ему было наплевать, кого сажать. Главное – закрыть дело. Это не Соломин, не Привалов…

Удостоверение журналиста в кармане? Та они просто выбросят его в мусорку и скажут, что ничего не знали! Право одного звонка? Не, не слышали. Право на адвоката? Понятия не имею, никаких адвокатов ко мне не заходило пока… Поэтому я лежал в бетонном каземате примерно два на три метра, на жёсткой шконке, под вечно включённой лампочкой и пытался понять – что же делать дальше?

Надежда была одна – Петру Петровичу доложат, что Белозор звонил, он скажет об этом Привалову, тот начнёт искать… Не держат же они меня тут под вымышленным именем? Фамилия мелькнёт. А там – как звёзды сложатся. Всё зависит от уровня интеллекта Солдатовича. Даже в моё время о нём были самые противоречивые мнения: одни говорили, что он просто дуболом, мясник, другие – что выдающийся сыщик, просто беспринципный и недобросовестный. Я видел его мельком: массивное лицо с тяжёлой челюстью, широкие плечи, мешки под глазами. Он сказал только:

– В холодную! – и милиционеры утащили меня прочь.

Мне было жутко интересно, как стражи порядка так лихо настигли меня в телефонной будке? Или товарищи из Нахаловки настучали кому следует, или Коленька, ухарь – других вариантов нет. И, стоит признать, я вёл себя на самом деле подозрительно.

Лязгнула дверь.

– Белозор! На выход! Лицом к стене. Руки!

Малоприятная процедура, да и вообще: обстановка здесь угнетающая, конвоиры – злые, с потолка капает. А ещё – столица! Даже в Дубровице с потолка не капало.

По гулкому коридору меня довели до тяжёлой железной двери, один из охранников открыл её и сказал:

– Садитесь.

Стол, два стула, маленькое окошко. День, судя по всему. Сколько времени-то прошло? Сутки? Меньше? Мне приносили несладкий чай и полбатона, воды дали вволю – очень интересная диета. А потому судить о проведённом здесь времени мне сложно. Жрать хотелось неимоверно, и задница болела – набили они меня при задержании качественно.

Дверь закрыли, так что я просидел на стуле некоторое время, разглядывая обшарпанную штукатурку, серые облака в окошке и проходящие мимо него туда-сюда ботинки. Это был полуподвал, точно.

Наконец, в помещение вошёл он. Солдатович! По форме одетый, в мундире советского милиционера, этот знаменитый следователь смотрелся весьма представительно. Многие мужчины в мундирах смотрятся представительно. А сними мундир – что получится? На кого он был бы похож в майке-алкашке или строительной спецовке?

– А что вы на меня так смотрите, гражданин Белозор? – вдруг спросил он светским тоном.

– Пытаюсь понять, что вы за человек, – решил быть честным я.

– Вот как? Кажется, вы не до конца осознаете, что с вами произошло…

– Та нет, понимаю. Я заигрался.

– Та-а-а-к! А вот это мне нравится! – уселся за стол, открыл папочку и начал перебирать какие-то листы серого цвета, исписанные мелким убористым почерком. – Так что, не будете запираться? Сразу всё расскажете?

– Именно это я и собираюсь сделать. Расскажу всё как есть, – скрывать-то мне особенно нечего, разве что Тасю не хотелось в это впутывать, но к ней, по большому счёту, мог привести только Николай – да и то косвенно: Раубичи, цветы… Мало ли кому я мог везти цветы в Раубичи?

– Тогда я включу запись? – на столе появился магнитофон незнакомой мне модели, и Солдатович нажал пальцем на красную кнопку. – Представьтесь, пожалуйста. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, чем занимаетесь, где работаете…

– Белозор Герман Викторович, 1952 года рождения, Дубровица, редактор отдела городской жизни районной газеты «Маяк».

– Ну расскажите с самого начала, каким образом вы оказались в семнадцать часов пять минут на автобусной остановке «Шабаны», и как вы связаны с убитой гражданкой Авксентьевой Т. И., найденной через час после этого в лесополосе рядом с теплотрассой у населённого пункта Апчак…

Я глубоко вздохнул, задумавшись над серьёзным вопросом: когда же он начнёт меня бить? А потом заговорил:

– Позавчера у меня в кабинете зазвонил телефон. Мне звонит много людей – и по вопросам коммуналки, и другим остросоциальным темам. Я занимаюсь журналистскими расследованиями, вы могли читать в газете «На страже Октября» про браконьеров и про кладбище…

Бить меня Солдатович начал через пятнадцать минут. Газет сей доблестный страж порядка явно не читал.

* * *

Если вам показалось, что глава слишком чернушная, можете почитать историю «витебского душителя» и следователя Жевнеровича, по мотивам которой она и написана. Или нет.