Текст книги "Гонзо-журналистика в СССР"

Папочка с разложенными по порядку листами папиросной бумаги с отбитым под копирку текстом отправилась в верхний ящик стола: здесь у меня основные штрихи плана на следующий год. То, что нужно успеть до 4 октября 1980, до этой проклятой даты. И я буду очень, очень стараться…

– Германушка-а-а! Ты чтой-то там, пропал? Может, уснул? Пельмени сами себя не слепят! – орала Пантелевна в окно.

Я засунул свои стратегические замыслы поглубже и отправился лепить пельмени.

* * *

Наловчился я примерно штуке на двадцать пятой. Раскатываешь скалкой на посыпанном мукой столе тесто, вырезаешь перевёрнутой кружкой пять-шесть кружочков, берёшь ложкой «доведённый до ума» фарш – не много и не мало, чтобы осталось пространство для манёвра, кладёшь его в серединку – и тяп-ляп делаешь что-то типа вареника. А потом ловким движением руки соединяешь уголки. Поначалу фарш норовил разорвать тесто, краешки – расползтись, пельмешек – превратиться то в хинкали, то в клёцки, а иногда – в однородное месиво. Но после второго десятка дело пошло на лад.

– Германушка, а ты морозилку-то свою освободил? – спросила Пантелевна.

– Вот же чёрт! – сказал я.

– Не поминай нечистого! Иди, я тут пока нам чегось покушать сготовлю.

А до этого мы чем занимались-то? Я огляделся – все подоконники и стол были уставлены пельменями. За окном уже совсем смеркалось.

– Ну пойду, ну посмотрю что там…

Вот же, вписался в эпопею! Дались мне эти пельмени! Магазинные-то, конечно, были не очень, средние такие пельмешки, если честно, но вот так вот убиваться ради куска теста с мясом внутри? Та я бы лучше макароны по-флотски поел…

Разобравшись с морозилкой (там кроме пары кусков сала и разбираться-то было не с чем), отправился обратно. На подворье Пантелевны царила тишина – и это настораживало. В загончике для козы тоже никто не подавал признаков жизни… Уснуло чудовище? Сомнительно…

Шорохи и странные звуки раздавались со стороны кухни.

– Ой, людцы-ы-ы-ы, что робицца!!! – раздался вдруг вопль Пантелевны, и я стремительным домкратом ворвался в дом.

Нечистая сила в обличии козы, ужасно раскорячившись, сунула рогатую башку в форточку и, вытянув шею, слизывала с подоконника пельмешки своим невероятно длинным розовым языком.

– Глык! – очередной результат каторжного труда пропадал в её прожорливой глотке. Глык!

Я запустил в неё первым, что попалось под руку. Это была какая-то жестяная миска. Она с грохотом ударила козу Маркизу прямо в морду.

– Эээээ!!! – возмутилась эта сволочь.

– Я те дам – «ээээ»! – активировалась Пантелевна. – Я тебе дам! А я только за мешочками на чердак полезла, а она…

Маркизе перепало по рогам скалкой, по бороде – полотенцем, и тяжёлой рукой бабули – прямо между глаз.

– Ээээ? – коза соскочила с окна как-то тяжело и, переваливаясь с боку на бок и, кажется, отдуваясь, отправилась в свой загон.

Я смотрел на учинённый разгром, уменьшившиеся раз в пять запасы продовольствия, и думал о том, как же всё-таки несправедлива порой бывает жизнь. Поели, на хрен, пельмешков. Заготовили на зиму… Пантелевна вытирала уголки глаз передником.

– Ничё, Германушка, у нас два кило фарша ещё осталось. А тесто я щас быстро замешу…

Я поднял глаза к потолку и глухо застонал.

– Ээээ! – послышался издевательский голос Маркизы.

Утром коза дала полтора литра молока такого жирного, что оно скорее напоминало сметану.

Глава 26, в которой идет снег

«В тот год осенняя погода стояла долго на дворе…» А в конце декабря началось вдруг совсем другое стихотворение Пушкина: «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась…» Семьдесят девятый год был одним из самых холодных, дубак стоял нечеловечий, говорят, в Подмосковье столбик термометра опускался до минус сорока пяти!

На Полесье оно малость потеплее, но мне-то предстояло ехать на Север! Потому готовился соответственно: к чёрту стиль и моду, главное – функциональность! Бекеша с овчиной, толстенный вязаный свитер со стоячим воротником и вышитыми оленями, куда без них… Тёплые штаны на лямках, огромные сапоги, внутри – тёплые мягкие чуни… Приятнее, чем в Дубровице, климата не будет, а и в Дубровице было до жути холодно! Я бы и балаклаву на морду надел, но боялся – не поймут. Зато была шапка лыжная, шапка ушасто-меховая и тактическая борода как последний рубеж обороны от холода. Специально отращивал.

Ну и запас продуктов, того-сего… Кто знает, как оно всё обернётся? В Заполярье еду!

Провожать меня было особенно некому. Добрался до автостанции, с сомнением думая о дороге до Минска на автобусе при нынешних погодных условиях. Взял билеты, выпил чаю в буфете, прикупил прессы в ларёчке…

– Молодой человек, мне очень неудобно, такое дело, даже не знаю как обратиться… – эти типы были одинаковыми во все времена. – Не сочти за неуважение, но мне очень нужны тридцать копеек, не хватает на билет домой, понимаешь…

Поживший уже товарищ, худой, в какой-то ободранной шубе явно с чужого плеча, грязных валенках без калош и небритый. Нос у него был красный, руки тряслись.

– Куда билет, друг? Давай я тебе куплю, а?

Его лицо вдруг стало очень удивлённым – он привык или к тому, чтобы его сразу посылали на хрен, или – давали немножко денег, чтобы отстал.

– Что – правда купишь? – доходяга как-то смутился. – Вообще-то к маме в деревню было бы очень неплохо…

– Куплю, как есть. Пошли на кассу!

Глинная Слобода – это самый краешек Дубровицкого района. Далековато! Действительно, пешком не доберёшься, особенно в такой мороз! Смешно было смотреть, как он неверяще мял в руках бумажную полоску. Он ведь и не собирался никуда ехать, хотел настрелять мелочи, купить чекушку и забраться в ту берлогу, из которой выполз…

– Пошли тебе возьму поесть чего с собой, м? Хочешь котлету в тесте и чай с сахаром? – я критически глянул на него. – Две котлеты в тесте? И пирожок с картошкой.

Он только слюну сглотнул и кивнул. Что мне стоило сделать человека сиюминутно счастливым? Ну, скажем так, гонорар за статью строчек на сто пятьдесят. Полторы странички машинописного текста – и мужчина в куцей шубе обретает счастье без порции спиртного!

Когда я садился в красный междугородный «Икарус», то думал о том, что билет он, скорее всего, сдаст, и таки купит себе чекушку вместо того, чтобы ехать к маме. Может и нет у него мамы в Глинной Слободе, просто населённый пункт назвал подальше, чтобы состричь с меня денег побольше. Хорошо ещё в Брест не собрался или в Освею…

Я расположился на задних, полностью пустых сиденьях, и безбожно уснул, разомлев от тряски и тепла в своём кожухе-бекеше…

* * *

Просыпаться было отвратительно. Всё тело ломило, шея затекла так, будто я провёл это время не на относительно мягких креслах «Икаруса», а в средневековых колодках в качестве пытки. Кажется, я даже слюни пускал во сне. Оставалось надеяться только, что никто этого не видел!

Но куда там! Стоило мне только привести своё тело в вертикальное положение и явить всему населению салона автобуса помятую рожу, очумелые глаза и всклокоченные бороду и шевелюру, как тут же раздалось хихиканье и девичий голос заявил:

– Поглядите, девчата! Проснулся! Мужчина мечты!

Я с трудом сфокусировал взгляд на источнике неуместной иронии. Четыре девушки лет двадцати, с ног до головы обложенные футлярами с музыкальными инструментами, довольно симпатичные, светловолосые. Но кого в Беларуси можно удивить привлекательными блондинками? Иностранцев, разве что…

Исторгнув из себя порцию сипов и хрипов, я, наконец, смог спросить:

– Это почему это я – мужчина мечты, товарищи музыкантши?

– Не храпите и Пушкина цитируете! – ответила самая бойкая из них.

– Храп – как маразм, – сказал я, – мешает только окружающим. А декламировал что?

– Ну как же? Под голубыми небесами, великолепными коврами…

– А, действительно… Что ж ещё-то?

За окном действительно был мороз и солнце, день чудесный. Автобус катил по расчищенной спецтехникой дороге, взбираясь на вершину холма. Из покрытого морозными узорами окна, сквозь согретый дыханием девушек маленький прозрачный кружочек, можно было увидеть бескрайние заснеженные поля, далёкие крыши деревенских хаток с уходящими в небо дымами из печных труб, и обледенелые деревья. Красота? Красота.

Я принялся снимать кожух, потому как в автобусе было, если честно, жарковато.

– Глядите, девчата, у него и свитер с оленями! Говорю же – мужчина мечты!

Они так и издевались надо мной всю дорогу, эти девчата. Ехали в Минск, в Филармонию, на какой-то конкурс квартетов, или типа того. Примерно в районе Осипович они заскучали, достали свои струнно-смычковые и, не спрашивая ни у кого разрешения, вдарили «Лявониху», Паганини и ещё какую-то цыганщину. В целом всем понравилось, но было довольно шумно.

* * *

Поезд Минск – Мурманск идёт сорок три часа! Я как-то не придавал значения этому факту, ведь в той, будущей, жизни мне доводилось совершать вояжи по сорок часов – например, на Кавказ, но… Здесь не было гаджетов, не было дошираков и растворимых пюре, и целый ассортимент сублимированной пищи и сухих завтраков тоже обладателям советского гражданства был неизвестен. Так что подумать о досуге и питании стоило.

Да, волшебная папочка с моими записками сумасшедшего гарантировала несколько развесёлых часов, но…

Но я пошёл в гастроном и в «Книгарню». Всё оказалось не так плохо: в столичном магазине имелось всё для того, чтобы обеспечить организм набором калорий, белков-жиров-углеводов и витаминов и не сдохнуть при этом от заворота кишок. Были в продаже и сухофрукты из Средней Азии: курага, там, изюм и всё такое.

А из книжек – нашёл даже кое-что из Стругацких, к своему большому удивлению и радости. А ещё – Шукшина, сборник рассказов, и Коваля, и Ильфа с Петровым. В общем – не удержался, затарился книжечками. Если что – будут подарки. Лучший подарок – это книга! Тут это – не просто слова. За хорошее издание нынче и подраться могут!

Потому рюкзак мой оказался забит до отказа и потяжелел на несколько килограмм, да и поезд уже стоял на перроне, когда я выбежал из подземного перехода. Проводницы зябко стучали ногами об ноги и дышали паром, поджидая одиноких пассажиров.

– А я к вам! – сказал я.

– Здрасти-мордасти, – проговорила пожилая, видавшая виды женщина с ярким макияжем. – Вы – пятый человек на весь вагон. У вас верхнее, но если хотите – занимайте нижнее. Думаю, полупустые до Мурманска поедем…

Я взобрался в стылый вагон, ещё не успевший хорошенько прогреться, скинул кожух и шапку и принялся обустраивать житьё-бытьё.

* * *

Все четыре моих попутчика оказались людьми весьма серьёзными. Они часто выходили курить нечто настолько мощное, что глаза резало, разговаривали хриплым шёпотом и были максимально вежливыми.

Я никак не мог понять: они из сидельцев, моряков-рыбаков или золотодобытчиков? Или чего там добывают на Кольском полуострове? А может – они были всем сразу, в одном флаконе?

Но – ни одного матерного слова, никакого агрессивного поведения в свою сторону или в сторону проводниц я не видел, хотя поначалу поднапрягся, когда один из них, поджарый и крепкий тип с ёжиком волос неопределённого цвета спросил хлеба.

Я щедро отполовинил ему от буханки ножом. Поделиться хлебом с человеком – что может быть естественнее?

– Благодарю, – сказал он.

А потом я краем уха услышал, как они просили ту самую, бывалую, проводницу заварить им чайку. Та жидкость, что она пронесла в гранёных стаканах с подстаканниками мимо меня, была чёрная и густая, как дубровицкая нефть, и ложки в ней совсем не звенели, несмотря на бодрый ход поезда.

Судя по всему, мужчины чай попробовали сразу, потому что раздался ещё более сиплый, чем раньше, голос:

– Однако, мать, тебя жизнь помотала!

Проводница только хмыкнула и прошествовала в своё купе походкой царственной особы.

* * *

Поезд ехал по местам примечательным. Миновали станцию Дно, где согласно официальной версии отрёкся от престола последний Император. Ночью долго стояли, и из окна виднелся Господин Великий Новгород, древняя боярско-купеческая республика, которую по нынешним временам, наверное, пришлось бы именовать Товарищ Великий Новгород, ибо господа в семнадцатом закончились… Ну ладно – в двадцать первом, кое-где даже в двадцать втором.

Утром вышел подышать никотином, который исторгали из своих прокуренных лёгких мои непростые попутчики, посмотрел на столицу Карелии – Петрозаводск. Хотел хоть одним глазком взглянуть на Онежское озеро, скованное льдом, но лютый мороз загнал меня в вагон.

К моему удивлению – по поезду развозили горячие обеды! Так что мне удалось навернуть котлетку с пюрешкой и почувствовать себя счастливым.

Читал книги, играл с теми самыми непростыми мужиками в нарды, на интерес. В карты отказался – дурное это дело, в поезде в карты играть. Они меня угощали мёдом, и дали с собой – пол-литровую банку. Вот уж угодили так угодили: мёд я ужас как люблю, та и девчатам гостинец будет.

Я уж потом подумал, что это они так за хлеб отдарились – не хотели оставаться должными. Хотя хлеб есть хлеб – какие уж тут долги, это ж, вроде, само собой разумеется?

А дальше я повалился на полку и до одурения читал книжки. Стемнело тут невероятно быстро, но за пургой я как-то не обратил на это особенного внимания – увлёкся Стругацкими, да так и вырубился, с книжкой на морде. Благо – попутчиков не имелось, и некому было огорчаться от такого обхождения с дефицитной фантастикой.

Утром, когда проснулся, никак не мог понять – какого чёрта я такой бодрый в такую рань? За окном густилась тьма хоть глаз выколи, чернота, которую скрашивала только белизна снега. Глянул на часы – одиннадцать утра! Божечки! Вот она – полярная ночь!

Миновали легендарную Кондопогу, проскочили ту самую Кемску волость… Мчали по бескрайним просторам великой общей Родины! В какой-то момент я не удержался, зашёл к проводникам и спросил что за дьявольский напиток они носили матёрым мужикам?

– Купчик! – ответила ярко раскрашенная проводница и предложила: – Хотите перед Мурманском разбужу заранее и вам сделаю? Как у вас – сердечных заболеваний и склонностей к нервным расстройствам не имеется?

– Вроде нет…

– Ну тогда с утра и попробуете.

* * *

Проводница не обманула – подняла меня в пять утра и поставила на стол гранёный стакан в металлическом подстаканнике с чёрной жидкостью.

– Маленькими глотками! – сказала она.

Забросил на плечо вафельное полотенце, едва попал ногами в сапоги и пошёл, шатаясь, в туалет – чтобы умыться и оправиться. Таинственный «купчик» малость остыл к тому времени, как я вернулся, и ждал меня, маслянисто поблескивая.

Собрал вещи, убрал бельё, оделся, всё это время недоверчиво поглядывая на жижу в стакане и пытаясь оттянуть момент близкого с ней знакомства. Но – вот всё убрано и собрано, и выхода другого не имелось. Я взял в руки в стакан, отхлебнул…

– Листья дубовые падают с ясеня! – мой голос стал сиплым, в голове как будто взорвалась бомба! Это вам не энергетики из жестяных банок, это волшебный напиток навроде того, каким пользовались Астерикс и Обеликс! Я отпил ещё чуть-чуть. – Вот ни хера себе так ни хера себе!

Кажется, все волосы на моём теле встали дыбом, сердце колотилось, вот-вот – и я смогу свернуть горы и сокрушить полчища врагов, если потребуется. Когда я выходил на заснеженный перрон, прямо на первом пути, у самого вокзала, проводница усмехнулась:

– Ну, что купчик?

– Агонь! – сказал я. – Кажется, я больше не буду спать никогда!

Мужики со мной попрощались – крепкими рукопожатиями, закинули за спины свои баулы и ушли внутрь вокзала. Его здание – сталинской архитектуры, с колоннами, куполом-ротондой и шпилем – нависало надо мной огромной снежной глыбой.

Я понятия не имел, куда мне теперь идти и что делать. Шесть утра, не завалишься же к Тасе в такую рань? Тем более она с родителями живёт… В растерянности я обогнул вокзал и вышел на привокзальную площадь. Где-то вдалеке, во мгле я разглядел свет фар. Оттуда слышался гул мотора и громкая матерщина. Может, таксисты?

Снегопад поутих, и я уверенно приближался к застрявшей, как стало видно, в снегу машине. Сердце ёкнуло: точно такая же, как у Таси, «Волга»! Но матерящийся голос явно принадлежал взрослому, пожилому мужчине. Водитель в меховой шапке ходил вокруг машины и ругался – судя по всему, заднее колесо попало в какую-то выбоину, и без посторонней помощи выбраться не получалось – снег мешал.

– Хоть бы одна с-с-скотина… В такую рань, угораздило же, япона мать!

– Товарищ! – сказал я. – Вам помощь нужна?

Водитель был большим, мощным мужчиной, седобородым и голубоглазым. Такими обычно изображают викингов. Ну, знаете: ярл за рулевым веслом драккара, ветер – в рожу, сверху – валькирии, позади – огонь и кровь, впереди – морские волны, за вёслами – верная дружина… Вот такой вот дядька.

– О! Неужели живая душа? А ты откуда такой взялся?

– С поезда я.

– А!.. Слушай, ты вроде парень здоровый… Толкнёшь машину? А потом я отвезу тебя куда надо, идёт?

– Идёт.

Он сел за руль, я поставил в снег рюкзак, поднатужился… Вида-а-али мы этих викингов! В наших полесских дебрях тоже волоты могучие не перевелись. Да и «купчик» делал своё дело. Одним мощным рывком я вытолкнул газующую тяжеленную «Волгу» на относительно ровное место, и в благодарность был осыпан с ног до головы грязным снегом из-под колёс и выхлопными газами из трубы. Сардэчны дзякуй!

Я вполне был готов к тому, что он так и уедет в ледяную мглу, оставив меня куковать на площади. Но нет, давешний викинг сделал крутой «полицейский» разворот и остановился. Передняя дверь открылась:

– Садись, парень! Выручил меня. Чёрт знает сколько я бы тут проторчал… Куда тебе?

– Понятия не имею. Гостиницу бы какую, что ли?

Он заинтересованно дёрнул бровью, но комментировать не стал:

– В гостиницу так в гостиницу… Тут недалеко, – выжал сцепление, поддал газу, включил дворники – машина двинулась, пробиваясь сквозь снова разошедшуюся пургу и бесконечную тьму. Водитель спросил: – А ты всегда такой добрый? Ты же от самого вокзала пёр, да? И всё – чтобы мне помочь?

Я пожал плечами. Вряд ли этот жест был заметен, учитывая толстую бекешу:

– Если мне это ничего не стоит, почему бы и нет? Человек человеку – друг, товарищ и брат, да? Ну и, в конце концов – я сейчас еду в «Волге», а не топаю пешком сквозь пургу по незнакомому городу! Хорошим быть хорошо!

Он широко улыбнулся:

– А ты мне нравишься, парень! Я б тебя к себе позвал, но у меня там сейчас такой бардак: дети, внуки… Но место найдётся, в кабинете тебя положу! Там диван удобный.

– Давайте лучше как договорились – в гостиницу, – спать я точно не хотел, просто нужно было пересидеть пару-тройку часов, пока город не заживёт обычной жизнью.

Хорош я буду на квартире у чужого человека, с квадратными от «купчика» глазами, праздношатающийся между спящих детей и внуков.

– Ну, в гостиницу так в гостиницу, – седобородый крутанул руль. – Повёз бы тебя в «Арктику», но её снесли, новую строят. Поедем в «Полярные зори», от центра дальше, но там у меня знакомые…

Знакомые были, судя по всему, люди значительные, потому что работники сферы услуг метались как подстреленные, с заспанными, но очень деловыми лицами. И номер мне нашли моментально.

– Ну всё, парень. Гора с горой не встретится, а человек с человеком… – на крыльце гостиницы мы простились.

Я смотрел вслед «Волге», как две капли воды похожей на Тасину, и думал о том, что ни он, ни я так и не поинтересовались именами друг друга. Бывают же такие встречи!

* * *

Адрес Таси у меня был записан на конверте. Точнее – это был адрес Тасиных родителей, но в последнее время она там вроде как квартировала – помирилась с отцом. Точнее – он вроде как скрепя сердце принял выбор дочери.

Я набил рюкзак гостинцами, купил в местном ресторане невесть как заехавших сюда апельсинов, добавил книги из Минска и мёд от попутчиков из поезда, расчесал бороду, почистил сапоги и отправился навстречу невесте. Пока ловил такси и ехал – под ложечкой сосало. Ну, там, знакомство с родителями и всё такое… Непонятно было, чего ожидать, к чему готовиться. С другой стороны – вот он я! Мне скрывать нечего, камня за душой не таю, злого умысла не имею.

Ещё б цветов купить, но где я в Мурманске посреди зимы цветы найду? У таксиста спрашивать не стал: вспомнил Николая и едва не плюнул под ноги. Хотя жаловаться было грешно – подвезли меня чётко по адресу, к огромной семиэтажной оранжевой сталинке, с балконами и лепниной.

– Приехали! – сказал молчаливый водитель.

Заплатил как положено, по счётчику, и отправился искать второй подъезд. Мороз слегка щипал нос и щёки, снег прекратился, только сбивала с толку вечная тьма. Как они тут вообще живут? Титановые люди…

Отворив тяжёлую дверь, я шагнул в подъезд. Лифт – огромное грохочущее чудовище – поднял меня на седьмой этаж, и я вышел, с опаской оглядываясь. Конечно, самая шикарная дверь, с массивной металлической ручкой, затейливой кнопкой звонка и позолоченными гвоздиками оказалась именно той, которая мне нужна.

Я глубоко вздохнул и надавил на кнопку. Раздалась мелодичная трель. Потом – топот, как будто к дверям мчалось стадо слоняток. И скрип пододвигаемой мебели. После секунды тишины детский голос звонко прокричал:

– Ма-а-а-м! Там Гера Белозор приехал! – это совершенно точно была Васька!

И второй голос, Аськин, тут же затребовал:

– Дай мне, дай я посмотью на Гею Беёзоя!

Я невольно расплылся в улыбке. И даже переполох, который начался внутри жилища Морозовых, теперь не мог сбить меня с толку. Приехать – это было абсолютно правильное решение!

Наконец, дверь открыли. Девчонок там не было, была красивая пожилая женщина, настолько явно похожая на Тасю, что передо мной и вопросов не возникло, кто это.

– Здравствуйте, Мария Ивановна, – сказал я. – Меня зовут Герман, я приехал повидать Таисию. Разрешите?

Она внимательно смотрела на меня такими же как и у дочери зелёными глазами, как будто пытаясь решить – пускать или нет.

– Ну, проходи, Герман, – сказала она и улыбнулась – искренне. – Рада наконец тебя видеть.

Я шагнул внутрь, дверь за моей спиной закрылась – и тут снова прибежало стадо слоняток.

Слонятки мигом кинулись мне на шею и принялись спрашивать кучу всего сразу: почему борода, почему долго не приезжал, что привёз, что передала Пантелевна, летел, плыл или ехал, и вообще, есть ли жизнь на Марсе?

Тася стояла в дальнем конце коридора и счастливо улыбалась, а я беспомощно держал на руках девчат и смотрел на неё, и не мог наглядеться – какая же она всё-таки у меня красивая!

– И где там этот… Гера Белозор? – раздался рык в глубине квартиры, и я напрягся.

Вот оно, явление отца народу!

Я повесил на лицо дежурную нервную усмешку, которая самопроизвольно сползла с моей физиономии, когда я увидел… Того самого викинга, которого вытаскивал сегодня из снега на привокзальной площади!

– Доброго дня! – сказал я. – Как там вы говорили? Гора с горой не встретится…

Тасин отец ошарашенно смотрел на меня, а потом в его глазах промелькнуло узнавание и он вдруг весело, раскатисто рассмеялся:

– Ладно, всё, сдаюсь! Доча, Маша! Этот ваш Белозор – тот самый парень, про которого я утром рассказывал! Дела-а-а! Иди, Тася, целуй своего жениха. Можешь считать – моё благословение получено. Нормальный мужик! – и сделал пару шагов вперёд и пожал мне руку.

Она бы и так поцеловала – без благословения, это я точно знаю.

* * *

– Какой же ты молодец, что приехал! – сказала она, когда суета схлынула и мы остались вдвоём, на пару минут.

– Никуда ты от меня не денешься, – усмехнулся я.

– А я и не собираюсь, – она спрятала лицо у меня на груди, и мы замерли на секунду.

За окном было темно и шёл снег.