Текст книги "Гонзо-журналистика в СССР"

Глава 8, в которой приходят приятные новости и снятся кошмары

Снилась мне откровенная дичь: по моему дому ходил Леонид Каневский и в свойственной ему манере брал в руку то один предмет, то другой и рассказывал про вещички всякие ужасы:

«Вот точно такой же совой из мыльного камня был избит до полусмерти в одном из районных отделов милиции города Минска сантехник Иващенко, которого следователь по особо важным делам Солдатович вынуждал признаться в серии убийств молодых женщин и девушек на трассе Минск-Гомель, между деревенькой Шабаны и Марьиной Горкой. Именно здесь, под Шабанами, во время немецкой оккупации располагался один из самых жутких лагерей смерти – Тростенец. И именно здесь началась череда страшных смертей в далёком 1976 году…»

Я проснулся, отлепил голову от подушки и глянул на сову. Сова была в порядке, никакого Каневского, конечно, в наличии не имелось, а потому, перевернув мокрую от холодного пота подушку на другую сторону, я попытался снова уснуть.

«Двадцать пятого сентября 1979 года в лесополосе недалеко от населённого пункта Апчак было найдено тело молодой женщины. Гостья столицы собиралась попасть к своей родственнице, которая проживала в Гомельской области, и решила не терять времени, ожидая поезда. Она избрала в качестве способа путешествия автостоп – ловила попутку на трассе. Двадцать четвёртого сентября вечером её видели в последний раз – садящейся в машину с надписью „Техпомощь“. Бабушки, продававшие автомобилистам грибы у обочины, рассказали – села на переднее сиденье добровольно, улыбалась… Молодая мать двоих детей явно не могла предполагать, что согласившийся её подвезти прилично одетый и вежливый мужчина окажется тем самым минским душителем! – Каневский строго посмотрел мне в глаза. – Почерк был всё тот же. Вот точно таким же брючным ремнём, только не таким, а другим, маньяк…»

– …я-а-ать! – я рывком сел на кровати.

Что за хрень? Нервишки? Станешь тут нервным! Я встал, нашарил выключатель, зажёг свет. Никакого Каневского! Ясное дело – какого ему хрена в Дубровице делать? Он в театре на Малой Бронной в Москве сейчас роли репетирует… Хотя – вряд ли. В три-то часа ночи… Спит, небось, спокойно Леонид Семенович с женой молодой в обнимку, и никакие ему Геры Белозоры не снятся.

Пришлось пойти в ванную, умыться, глянуть в зеркало на ставшую родной импозантную белозоровскую рожу. Да-а-а, Гера был не в лучшей форме: красные глаза, мешки под глазами, черты лица заострились – точно надо нервы лечить! Валерьянки попить, что ли?

А потом меня как громом ударило: это ведь не художественный фильм! Это – «Следствие вели»! Минский душитель – реальный персонаж, и орудовал он как раз в эти годы, прикончив десятки женщин с 1971 по 1985 год… Вместо него сажали, расстреливали и пытали невинных людей! Я кинулся наверх, в мансарду, в свой штаб – и стал лихорадочно записывать всё, что мне приснилось и ещё кое-что, всплывающее по ходу в памяти.

Отчество у этого урода было странное – это я точно помнил. Мефодиевич? Эрнестович? Эрастович? Что-то такое. Работал в каком-то совхозе, состоял в добровольной дружине, кажется – даже командиром отряда. Помогал сам себя искать. Жена, дети. Машина «Техпомощь». Жил под Минском, как раз на том самом участке трассы. Понятия не имею – какой населённый пункт. Такие сведения – это много или мало? Вспомнил ещё фамилию следователя из прокуратуры, который в итоге раскрыл дело: Истомин. Группа крови у маньяка – первая. Там была какая-то история, как раз про брючный ремень с остатками крови, который к делу почему-то не пришили… Или как это называется?

И что мне теперь делать? Что я вообще мог сделать? На самом деле – многое. Я мог пойти к Привалову, к Соломину. Сказать, что поступила анонимка. Попросить помочь – хотя бы информацией. Мог поехать под Минск, присмотреться к тамошним совхозам – найти чёртов УАЗик-буханку с надписью «техпомощь»… Но вот, допустим, я найду его – и что дальше? Убить? А ну как ошибусь? Я знать не знаю что, где и когда произойдёт. Верить сну и ожидать его там 24 сентября? Это можно… Это ведь и моя собственная память могла так выстрелить, дать подсказку. А если – нет? Если не будет там ничего 24 сентября? Эффект бабочки, опять же: сидит он сейчас, интервью товарища Юговой с Герой Белозором читает в «Комсомолке», лень сволочи этой на людей охотиться, газетку ещё не досмотрел…

Точно – он маскировался под грабителя, снимал ювелирку – жене дарил! Примерный семьянин, однако. Так что в принципе – доказательства будут. Надо, надо что-то делать… Да и слова Каневского про молодую мать двоих детей, гостью Минска, у которой родственница в Гомельской области проживает, меня как-то напугали. Мало ли на свете совпадений – но всё-таки, всё-таки…

Я уснул за столом, и никакой Леонид Семенович мне больше не снился. Снилась Тася – в красном платье, в свете фонаря, на танцплощадке. Очень красивая.

* * *

– Телеграмма! Белозор, телеграмма вам! – кто-то клямкал калиткой. – Я оставляю в ящике! Телеграмма из Мурманска!

Я мигом проснулся, попытался вскочить, ударился коленками о стол, головой – о лампу, мизинцем – о ножку стула, и таким образом – матерясь, завывая и проклиная дурацкую манеру засыпать за столом – сбежал на первый этаж и как был босиком выскочил во двор. Бланк белел за стеклом почтового ящика.

«ЛЕЧУ МИНСК ЗАВТРА ТЧК РАУБИЧИ ОБМЕНУ ОПЫТОМ ТЧК ОСТАНОВЛЮСЬ ГОСТИНИЦЕ СПОРТКОМПЛЕКСА ТЧК ТАСЯ»

Ого! Вот это новости! Тася!!! Минск! Завтра! А «завтра» – это завтра или сегодня? А сегодня у нас – двадцать второе сентября. Зараза.

* * *

– Сергей Игоревич, доброе утро, мне нужен… – ворвался я в кабинет к шефу и растерянно остановился. – Отпуск. Здравствуйте, Татьяна Ивановна… Простите, что врываюсь.

Быстро они это. Сколько дней прошло – четыре? Пять? Светлова сняла очки, отложила свежий номер «Маяка» в сторону и улыбнулась – мягко, как обычно:

– Я всё на вас не наудивляюсь, Белозор. Вы сам не свой, как из Москвы вернулись. В отпуск хотите? После двадцать шестого вас устроит?

Я похолодел:

– А что двадцать шестого?

– Так вы забыли? Кто там в Минск в составе делегации от Гомельской области напросился? Мне вчера Шестипалый телефон оборвал – подайте ему Белозора, и всё тут!

– Та-а-а-ак! – совсем по-Белозоровски сказал я. – Тогда всё не так страшно. Мне просто позарез нужно быть в Минске уже сегодня.

– Вот как? Какое-то срочное дело? – удивилась Светлова.

– Очень! Телеграмма утром пришла… А можно – вы меня в отпуск, а я своим ходом в Дом печати доберусь? Ну, чтоб не централизованно? Тогда я и свои дела успею, и Шестипалого уважу.

– У вас доклад, вы не забыли? Успеете подготовиться? – она протянула мне бумажку, где аккуратным почерком была написана тема «Актуальные вопросы развития региональной прессы на примере „новой полевой журналистики“». Докладчик – Белозор Г. В., редактор отдела городской жизни газеты «Маяк».

– Да-а-а? – мой голос подвёл, подпустив петуха в самый неподходящий момент. – Успею… Наверное.

– Ну-ну, Гера, вы умница, всё у вас получится. Идите к Алёне, пишите заявление. Сколько вам дней надо?

– Ну-у-у-у…

– Понятно. Вы в этом году ещё не отдыхали, поэтому – смело пишите на двадцать, если управитесь раньше – оформим вам отзыв из отпуска. Нужно будет больше – напишете ещё на десять дней за свой счёт, дату не ставьте.

Не человек – золото! Я ей так и сказал.

* * *

«Козлик» нужно было заправить. До Минска путь неблизкий! Боялся я в больших городах водить, после наших просторов обилие транспорта и людей настораживало. Но по пригородным совхозам на автомобиле гонять – оно всяко практичнее. С такими мыслями я вышел из редакции и направился к стоянке. Издалека увидел мясистый круп Анатольича, который увлечённо копошился под капотом служебной машины и невнятно что-то бормотал. Я не стал отвлекать водителя и сел за руль. Всё необходимое у меня в багажнике, потому – медлить не стоило! Меня ждёт столица, меня ждёт Таисия!

Ключ повернулся в замке зажигания, двигатель заурчал – и что-то мне в этом звуке показалось странным. С другой стороны – нервы ни к чёрту, может, и правда показалось? Я тронулся с места, проехал метров десять и вдруг услышал голос Сивоконя:

– Сахар! Гера, сахар! Сто-о-о-ой!

Игнорировать его было бы несусветной глупостью, а потому я остановился и открыл дверь:

– Что там, Анатольич? Какой, к чёрту, сахар?

– Курва тупая, я думаю, чего она тут тёрлась? Из окна заметил – ходит вокруг твоего козлика, петли нарезает… А сейчас ты отъехал – я увидел: там целая горка сахарного песку на асфальте! Ну-ка, погоди…

Я заглушил мотор и следом за Сивоконем подошёл к крышке бензобака. Шофёр потыкал пальцем и попробовал кончиком языка.

– Стерва. Насыпала тебе в бензобак сахару. Дура, кина насмотрелась. Сахар в бензине не растворяется. А вот если вода в бак попадёт – беда будет… Ты куда собрался?

– В Минск… – обречённо сказал я.

– Хрена теперь ты на машине туда поедешь. Надо бак почистить, фильтр поменять.

Я пытался понять – как быть дальше. А потом медленно выдохнул: оно вообще-то всё к лучшему! К Соломину-то я так и не сходил! Попёрся бы на шару, много бы навоевал? Без прикрытия в таком деле нельзя, тот же следователь по особо важным делам Солдатович – фигура инфернальная…

– Ладно, чёрт с ним! Поеду на поезде. Анатольич, есть кому козлика отогнать? За десятку – хватит?

– За десятку я тебе сам всё сделаю. Давай ключи и езжай в свой в Минск, не дёргайся, – расцвёл Сивоконь. – А курве этой… Я бы на твоём месте под хвост надавал так, чтобы ходить два дня не могла! Будем называть вещи своими именами: красивая она женщина, хоть и падла! У баб дурь в голове лечится таким образом лучше всего – проверенное средство…

Я даже и спрашивать не стал, кого именно он имел в виду – таких красивых курв с дурью в башке только одна на весь Дом культуры и водилась. Да и хрен с ней! Достав из багажника рюкзак и распихав по карманам мелочовку, я положил в загребущую ладонь Анатольича ключи и десятку, хлопнул его по плечу и зашагал в сторону РОВД.

* * *

– … какое, мать твою, наитие, Белозор? Ты охерел? Ты понимаешь, что это не наша вотчина? – Привалов, кажется, готов был меня придушить.

– Ну, так свяжите меня с теми, чья это вотчина! Ну не могу я такие звонки игнорировать! А вдруг – правда? А вдруг – найду гада? Я не прошу вас опергруппу мне выделять, я сам проверю, как только стопудовые доказательства найду. Скажу – мол, о дружинниках материал собираю, то, сё… Удостоверение журналиста у меня есть, а что газета чёрт знает какая – это никто присматриваться не будет. Для столичных жителей всё, что за Минской Кольцевой – одна херня. Что Дубровица, что Заславль… Ну, послушайте, вы ведь не можете не знать – женщины гибнут! А вдруг и вправду – маньяк?!

– Вдруг… Там такие тигры это дело расследуют, что… Ладно! Я позвоню Петьке, предупрежу, что ты там орудуешь. Замначальника УГРО, тоже хищник не из последних. Но если то, что ты про Солдатовича говоришь – правда, то я даже не знаю, получится у него тебя прикрыть или нет. Ты там особенно не лезь… Хотя кому я это говорю? Припас-то у тебя с собой?

Я хмыкнул и выложил на стол два алюминиевых кастета.

– Спрячь, дебил! – Привалов обеими руками почесал голову. – Бож-ж-жечки, за что мне всё это? Так кто, говоришь, позвонил?

– Да бабуля какая-то, сама дубровицкая, у внучки под Шабанами живёт вроде как, грибочками торгует…

– Бабуля? А может – маразмы у неё?

– С комиссионкой тоже маразмы были… А потом вон оно как оказалось!

– Так, ладно… С прокурорскими я тоже поговорю, может быть, если Солдатович действительно так зверски лажает, нам удастся ещё и… – увидев, что я навострил уши, он погрозил мне волосатым пальцем. – Смотри мне! Погоди-ка, а про Солдатовича тоже бабка нашептала? Ой, темнишь ты, Гера…

Я только отмахнулся. Сурово насупившись, зажав плечом трубку красного телефона, полковник принялся по памяти набирать номер. Как работал межгород у милиции – я понятия не имел, но через секунд тридцать полковник уже хрипло хохотал:

– Да-а-а, энтузиазст вот такой. Может, читал статью про браконьеров? Да, и про кладбище – тоже он. Нормальный он, видишь – ко мне сначала пришёл, самодеятельность не хочет разводить. Ну, ответственный человек… Заноза в заднице, именно! Прошвырнётся там по совхозам, в районе Шабанов. Участковых по-тихому предупреди – может, чего и нароет. Если у прокурорских это дело перехватим – сам понимаешь! Ну, а что Солдатович? На всякую хитрую жопу есть болт с левой резьбой… Главное – сволочь эту прищучить, если и вправду серия. А нет – так мы ничего не теряем, охота Белозору круги по сельской местности нарезать – пускай, нам-то что? Ладно, Петя, давай. Номер твой я ему дам, если что-то нароет – тебе первым делом, да-да!

Привалов положил трубку и утёр пот со лба:

– Шуруй в свой Минск, Робин Гуд сраный.

– Я не Робин Гуд. Я – Гай Гисборн!

– Хренисборн. Вали уже! И на вот – номер телефона. Зазря не названивай!

* * *

До поезда оставалось полно времени. Я успел купить билеты, зайти в «Белый аист» за чебуреками и бахнуть кружку пива с местными завсегдатаями. Некоторые из них знали меня в лицо, а потому пришлось выслушивать истории про ямы на дорогах, криво оборудованные контейнерные площадки и вандалов, которые поломали верхушки яблонек у шестой школы. Я предупредил, что уезжаю в Минск, но пообещал, что как вернусь – займусь.

– Давай, Белозорчик, на тебя вся надежда! – сипел небритый мужик потёртого вида. – Покажи им кузькину мать. Я «Маяк» даже выписал, чтоб тебя читать!

– А я – того… Хоть и не выписываю, но на работе читаю. Сильно я тебя уважаю и Светлову. И Шкловского. Он про футбол пишет отлично, я, как на матч не успею – всегда стараюсь почитать… – его товарищ, толстый любитель жареного гороха, кажется, забыл, что хотел сказать.

Вот оно – народное признание! «Маяк» – любимая газета дубровчан!

* * *

В сегодняшний номер «Маяка» у моей соседки по купе была завёрнута жареная рыба. Кажется – лещ. Рыбные запахи, чавканье и звук выплёвываемых косточек заполнили собой всё невеликое пространство, и я даже стал жалеть, что не согласился на верхнее боковое в плацкарте.

Но белозоровские габариты практически не оставляли выбора: единственным положением, в котором я-Гера мог уместиться на боковом месте, была поза эмбриона, а это грозило болями в спине и затёкшими конечностями. Так что пришлось взять купе, в котором нам теперь предстояло коротать время втроём: мне, лещу и полной женщине.

– Товарищ! Вы не стесняйтесь, пробуйте рыбку! – благожелательно сказала тётенька, активно шевеля прилипшим к верхней губе рыбьим плавником. – Это мой муж поймал, буквально утром. А я вот полчаса назад пожарила, ещё тёпленький!

Она вытерла ладонью рот, а потом ладонь – вафельным полотенцем.

– Спасибо большое, я лучше чайку у проводницы возьму, – замахал руками я.

– Ой, у них не чай, а сплошное сено! Хотите – у меня иван-чай в термосе? С чабрецом!

Какая, однако, заботливая тётенька!

– Тогда с меня – пряники! – полез я в рюкзак.

Иван-чай я до сего момента не пробовал, и, честно говоря, теперь был приятно впечатлён. Да и собеседницей она оказалась интересной: не каждый день на пути встречаются вафельщик, карамельщик, бисквитчик и конфетчик в одном лице! Оказывается, такую специальность в Гомельском железнодорожном колледже можно нынче получить. А я её пряниками удивить хотел, наивный! Кажется – профессия сплошь сладкая, а кушает – жареную рыбу!

В общем – несмотря на использованную в качестве упаковки для леща любимую газету дубровчан, вечер прошёл не так уж и плохо. Та и ночью Каневский мне не снился. Снился лещ в поварском колпаке и переднике. Он стоял на хвосте у печки и пёк вафли в вафельнице «Золотой ключик», на которой была выбита цена: 4 рубля 80 копеек.

Глава 9, в которой люди встречаются

Поезд прибывал в столицу республики в дикую рань. Окна, покрытые холодным конденсатом, давали мало шансов рассмотреть, чем живёт утренний Минск. Соседка мирно посапывала, не торопясь следовать настоятельной рекомендации проводника пробуждаться и сдавать бельё.

Мне не спалось: предвкушение чего-то прекрасного и ужасного бередило душу. Мигом вытряхнув тюфяк, подушку и одеяло из постельных принадлежностей, я оделся и вышел в тамбур. Из окна виднелись огни огромного города. Не было неоновой рекламы, круглосуточно мельтешащих авто, небоскрёбов из стекла и бетона… Но миллионник – это миллионник. Мегаполисы всегда придавливали, заставляли мою провинциальную душонку или в испуге прятаться куда-то в район коленок, или наоборот – расправлять плечи и агрессивно выпячивать нижнюю челюсть. Мол, «которые тут временные?» Шо я, города не бачил, шо ли?

Может, дело в том, что я даже настоящим горожанином никогда не был? Слободка – она, вроде, район Дубровицы, но при этом местные говорят, шагая на остановку: «На автобус сяду, в город поеду…»

Проводник закончил с бельём, вышел следом за мной в тамбур и подозрительно обвёл всю мою фигуру взглядом: может, курю?

– Домой возвращаетесь? – спросил он, убедившись в моей порядочности.

– Шо? – не удержался я.

– А-а-а-а! – разулыбался он. – Ну, дык если «шо» – то тогда на площадь лучше сюдой через переход, а не тудой через мост…

Мы понимающе поухмылялись, а потом проводник дождался, пока поезд остановится, и залязгал железяками, отпирая дверь.

– Бывай, земляк! – сказал он и пожал мне руку на прощанье.

– Всего доброго! – нормальных людей в мире всё-таки большинство. Это даёт надежду на победу всего хорошего над всем плохим, пусть даже в отдалённой перспективе.

На перроне меня ждали неяркие огни вокзала, морось, хмурые и заспанные лица пассажиров, чуть более радостные – встречающих. Кто-то даже дарил цветы и целовался. Цветы! Цветы мне, наверное, тоже нужны – но где я мог найти их в полшестого утра?

Конечно, первым делом я решил мотнуть в Раубичи – потому как, по словам воображаемого Каневского, на остановке в Шабанах маньяк появится только завтра вечером, и это, по большому счету, мой единственный шанс срисовать его внешность или хотя бы номер машины, какие-то приметы, кроме того, что это «буханка» с надписью «ТЕХПОМОЩЬ». Искать на шару можно начать и после того, как я спасу одну неизвестную автостопщицу.

Я не знал, что конкретно буду делать, не знал – соберётся ли урод прикончить кого-то ещё, если я спугну его там… Но совершенно точно решил – буду его ждать там столько, сколько потребуется. А потом – обязательно найду.

В подземном переходе было серо, сыро и пустынно. На площади перед вокзалом – тоже. Никаких круглосуточных кафешек, никаких гастритных «макзавтраков». Может быть, что-то и работало в зале ожидания на втором этаже, но время терять не хотелось: шутка ли, 20 километров до Раубичей! Я обвёл взглядом такой знакомый и не знакомый одновременно городской пейзаж и так и не смог составить мнение – какой Минск мне нравится больше: незалежный или советский? Наверное, стоит присмотреться к этому городу в светлое время суток и в более приличную погоду…

Несколько легковых автомобилей, в основном «копейки», стояли тут же, неподалёку. Виднелись красные огоньки тлеющих сигарет: шофёры о чем-то переговаривались. Может, бомбилы?

– Мужики, до Раубичей добросите?

– Пф-ф-ф! – сказал один.

– Далеко! – сказал второй. – И ты какой-то мутный.

– А денег хватит?

Я покопался в кармане и достал десятку, расправил её и показал водителю. Профиль Ильича пялился на этих проходимцев неодобрительно.

– Э-э-э, маловато будет! – сказал тот же, ушлый.

Я достал ещё одну купюру. Расценки, бляха, у них!

– Повезу за пятнадцать, садись ко мне! – тут же опомнился тот, который назвал меня мутным.

– Засранец, ты, Коленька, – сказал ему ушлый, – я тебе припомню.

– А ты крохобор! Садись, товарищ, на переднее сиденье, я тебе не таксист, я тебя просто так подвожу. А ты мне просто так пятнадцать дашь.

– Договорились, – рюкзак я бросил назад, сам втиснулся на пассажирское место рядом с водителем.

– Ещё два рубля накинешь – я тебе экскурсию по ночному городу сделаю.

– Не, – сказал я, – экскурсию мне не надо. А вот завтра мне, возможно, машина на полдня понадобится. Если найдёшь кого-то, кто за тридцать плюс бензин согласится – оставь мне номер, я после обеда перезвоню.

Тому явно денег заработать хотелось, но – побольше. Потому он курил в окно и вёл машину, а потом сказал:

– Пятьдесят.

– Побойся Бога, это почти ползарплаты моей!

– Я атеист, – сказал он. – Сорок пять.

– Полный бак, – сказал я, – под горлышко. Тридцать пять.

– Тогда – «Экстра», – сказал он.

– Хрен с тобой, пусть «Экстра».

– Записывай номер, я дома буду часа в два. Спросишь Колю.

Ну Колю – так Колю. Я смотрел в окно, на мелькающие во тьме фасады зданий с начинающими зажигаться окнами: столица просыпалась! Непривычным было отсутствие музыки в салоне: то ли приёмника у Коленьки не было, то ли тишину любил, то ли радио нынче не было круглосуточным…

– Слушай, Коля… А цветы мы где-то найти сможем?

– Ну и запросы у тебя в шесть утра…

– А если подумать?

– А если подумать – то это надо к таксофону. И деньги нужны.

– Деньги есть.

– Ну вот, говоришь – есть, а жмотишься…

– Так не жмотился бы – на цветы бы не хватило.

– Вот скажу твоей бабе, что ты жмот…

Какой, однако, мерзкий водила! Но мне нравился. Он притормозил около почты, где на стенке висели телефонные аппараты – под козырьками.

– Только ради трёх гвоздичек я человека будить не буду!

– Букет нужен, красивый.

– Тогда ладно.

Он вышел под дождь и пошёл к телефону. Я вслушивался в обрывки разговора.

– … Дашка, не дури голову! Нет, не за тем самым! Хотя-а-а-а… Цветы нужны! Нет, какой, к чёртовой матери, лахудре? Стал бы я… Хризантемы? Эй, пассажир! Хризантемы пойдут? – спросил он у меня и, увидев оттопыренный большой палец, снова заорал в трубку: – Надо много! Давай, нарежь, мы приедем через пятнадцать минут. А что? Да, через час могу и заехать, пассажира в Раубичи везу… Ну, где я тебе шампанское возьму? Дашка, не дури голову!

«Копейка» пересекла МКАД и двинула дальше, мимо Боровлян – по лесу. Сердце щемило: скоро я увижу Тасю!

В какой-то момент Коленька крутанул руль, и мы свернули в чащу. Там на отшибе стояло несколько домиков. То ли дачный посёлок, то ли хутор – что-то такое. Одна из калиток была открыта, горел мощный электрический фонарь, полная красивая женщина в весьма фривольном халате зябко переминалась с ноги на ногу. В руках – огромный букет белых пышных хризантем.

– Давай деньги! – сказал водитель и тут же выскочил наружу, ухватил одной рукой цветочницу спереди, другой – сзади, получил по роже, отхватил страстный поцелуй, выхватил букет, сунул деньги и сел жутко довольный за руль. – Ух-х-х-х, Дашка!

Какой, однако, ловкач! И вроде ж ничего особенного – мужичок лет сорока, лысоватый, седоватый, зуб потёртый золотой… Он высадил меня где-то посреди холмистого леса и сказал:

– Дальше не поеду, зажопят. Тут до гостиницы рукой подать, шуруй по дороге прямо, не заблудишься. И цветы не забудь!

Я злобно хлопнул дверью. Зажопят, как же! К Дашке он под бок торопится, тут и гадать нечего! Ну, по крайней мере, дождь моросить перестал. Я зашагал по приличной асфальтовой дороге, помахивая букетом хризантем и ориентируясь на жёлтые электрические огни впереди. Очертания характерной формы гостиницы проявлялись на фоне туманных холмов и спортивных объектов. Потихоньку рассветало – уже ближе к семи утра, и потому, наверное, моё появление не вызвало у портье недоумения.

– Товарищ! – окликнула меня она. – А вы к кому?

Такая приличная средних лет женщина, с аккуратной причёской и в стильных очках. Смотрела без вражды, с интересом – наверное, из-за цветов.

– М-м-м-м… Понимаете, невеста у меня должна была приехать. Из Мурманска. А когда точно – непонятно. Вот я и пришёл пораньше, чтоб не упустить…

– Так не было делегации ещё, у них бронь на сегодня, – сняла очки портье.

– А… А! – всё-таки завтра – это не вчера, а сегодня! – А во сколько?

– Ну, это я вам точно не скажу, но вроде бы с утра.

– Ничего, если я вон там, в кресле в углу посижу, подожду?

– Подождите, конечно… А где вы цветы-то в такую рань достали? Вижу же, что только срезанные!

– О-о-о, это история таинственная и драматичная, – не выдержал и хихикнул я, вспоминая подкаты Коленьки к Дашке.

– Ну, раз драматичная – то сидите, конечно. А захотите перекусить – у нас в семь тридцать ресторан начинает работать, спортсмены выходят кататься рано, у них режим…

Я опустился в чудесное мягкое дерматиновое кресло, поставил рюкзак у ног, положил цветы на колени, откинулся затылком на его широкую удобную спинку и…

* * *

«Уснув с цветами в холле гостиницы, товарищ Белозор и подумать не мог, что в этот самый момент…» – Каневский подкрался незаметно.

– Леонид Михайлович, дайте поспать, ну пожалуйста! – взмолился я.

– Гера! – сказал вдруг Каневский женским голосом. – Это правда ты?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, осознать, где я нахожусь, вскочить и ошалеть от взгляда широко распахнутых удивлённых зелёных глаз.

– Тася! – я обнял её крепко-крепко и закружил, и не желал отпускать, потому что, кажется, только сейчас понял, как сильно соскучился.

Видеть вас – одно удовольствие, не видеть – другое? Не-е-ет, это точно не тот случай! Только удерживая её в объятиях, я чувствовал, что вот теперь – всё так, как надо, как положено. Всё – правильно! Исчезло это дурацкое ощущение, как будто я что-то упускаю в жизни, что-то забыл или потерял – оно сосало под ложечкой и сидело там, под рёбрами всё это время, все эти три или четыре месяца.

– Ну, отпусти уже, м? Люди смотрят! И что это мне портье сказала – меня жених ждёт? – она улыбалась и тоже явно была счастлива.

Я видел это в её смеющихся глазах и в самых уголках губ, которые готовы были превратиться в великолепную улыбку.

– А я сразу тебе предлагал жениться, м? У-у-увезу тебя я в тундру на оленях утром ранним… – запел я, перехватывая её за талию правой рукой. – Хотя нет, погоди: тундра – это у вас. Тогда: у-у-у-утяну тебя в болото на лягухах утром ранним…

– Балбес! – всё-таки улыбнулась она и освободилась. – А что там за цветы у кресла валяются?

– Ой-ёй! – сказал я и ринулся за хризантемами. – Это тебе.

– И где ты их нашёл в такую рань? Или вёз из Дубровицы?

– Не-е-ет! Ты даже не представляешь, где я был и что я видел!

– Не представляю! Господи, как я скучала по этим твоим историям… Главное – никогда не знаешь, когда ты начинаешь вешать лапшу, а что является истинной правдой! Вот ты зачем приехал?

– Есть три версии, – посерьёзнел я. – Выступать на Съезде Союза журналистов, проводить отпуск с любимой женщиной и ловить маньяка. Какая тебе больше нравится?

– Белозор, только не говори мне, что…

– Все три верные.

– Господи… Ну, почему все люди как люди, а ты…

– Суперзвезда?

– Что? Какая суперзвезда? – наморщила носик она.

– Ничего, ничего… Пошли в рэ-э-эсторан? Есть хочу до ужаса!

В ресторане нам предложили ванильные сырнички, кофе и что-то там ещё. Я ел, не чувствуя вкуса, и не мог насмотреться на свою северяночку: в шерстяном платье по фигуре, с аккуратной причёской и без всякого макияжа, она сверкала на меня глазами из-под густых ресниц, изящно пользовалась ножом и вилкой, и, кажется, немного смущалась.

– … чемпионат мира среди женщин. Это, конечно, не Олимпийские игры, но тоже просто прекрасно! И здесь, в Раубичах – одна из лучших баз для подготовки. Лыжероллерная трасса, вся инфраструктура… Говорят – вопрос решённый! Конечно, спортивная бюрократия, все эти твердолобые чиновники… Представляешь – в Европе ещё хуже, чем у нас! Не женское дело, подумать только! Хотя с другой стороны – у них не было Людмилы Павличенко, да? А скандинавы только за, у них очень много сильных спортсменок! Но и мы кое-что можем! Вот только осмотрюсь, прикину, кого из девчонок можно бы перетянуть с собой, и тогда…

– Погоди-ка, тебе предлагают переехать?.. – недоверчиво переспросил я. – И ты настроена согласиться?

Это ведь было бы просто счастье какое-то! Минск – это вам не Мурманск! Вжух – и приехал! Три часа на машине, ночь на поезде!

– А ты не рад? – нахмурила бровки она. – Что за озадаченное выражение лица?

– Но ты ведь говорила… – на самом деле моя душа пела!

Тася откинулась на спинку стула и проговорила:

– Я очень сильно разругалась с отцом. Признайся честно: к тебе кто-то подходил по поводу меня? Ну, тогда, в Дубровице.

Ершов! Ларчик просто открывался, оказывается. Вот в чём дело! Отцовская ревность порой бывает страшнее супружеской…

– Можешь не отвечать. Всё понятно! У меня двое детей, я мастер спорта, тренер с союзным именем – а он всё ещё ведёт себя так, будто мне пятнадцать! Господи, как я от этого устала… Понимаешь, везде, куда бы я ни приходила в Мурманске – я его дочь! Всем наплевать на то, чего я добилась сама, люди видят только золотую девочку, мажорку, папину дочку, которой заранее открыты все дороги! Интересно, как они себе это представляют? На трассе он меня в спину толкает или из винтовки за меня целится? Может, и девчат моих тоже на союзных соревнованиях на пьедестал ставит? Как же это достало…

– А тут – шанс, – сказал я.

– Шанс! – видимо, она долго держала это в себе, у неё правда накипело, и мне действительно приятно, что она сейчас раскрылась – передо мной. Значит – доверяет?

– А дети?

– Сниму дом где-нибудь в пригороде, перевезу Пантелевну! – решительно тряхнула головой она. – А не согласится – найму няню!

– То есть, ты уже всё решила? – я не смог сдержать радостных интонаций.

– Ну, я только из аэропорта, осмотреться не успела… Через пару дней станет понятно. Пообщаюсь с местным спортивным начальством, присмотрюсь к здешним девчатам – тогда можно будет говорить точно.

Я взял её за руку, и мы некоторое время сидели молча, смотрели друг на друга и улыбались. А потом она сказала:

– Знаешь, а я ведь думала – не приедешь, и я сама поеду в Дубровицу! Поездами, на перекладных – как угодно. Мы плохо расстались, я уж решила…

«На перекладных» – эти слова резанули мне слух. Это ведь значит – автостопом?

– Что? Гера, что такое? Я что-то не так сказала? У тебя лицо стало такое…

– Нет, нет, дело не в тебе, просто… А ты когда хотела ехать?

– Двадцать четвёртого, завтра вечером, у нас вроде как двадцать пятого выходной обещали, но поезда неудобно ходят и я…

Я потёр лицо ладонями и шумно выдохнул.

– Чертовщина какая-то… Тася, у меня к тебе огромная просьба: ни в коем случае не покидай территорию спорткомплекса, ладно? Три-четыре дня. Я постараюсь разобраться с делами, а потом заселюсь сюда же, в гостиницу. На сколько ты тут?

– На десять дней. Гера, ты меня пугаешь.

– Вот! Будешь днём обмениваться опытом, а вечером…