Текст книги "Терра Инкогнита"

Если кто-то из четников и упоминал события тысячелетней давности, то исключительно в контексте идеологического обоснования войн с сарацинами и прав собственного народа на земли Балканского полуострова от Эгейского моря по самый Дунай.

Вымерло две трети населения Земли? А кого в двадцать первом веке беспокоила смертность от чумы в средневековой Европе века эдак четырнадцатого? Из оставшейся трети половина оказалась мутантами, неспособными к репродукции? Ну так выбили их лет за тридцать, и селекция младенцев потом в течение двухсот лет была жесточайшая… Кого волнует, как поступали со слабым приплодом викинги или спартанцы, или кого там жгли на кострах во времена инквизиции? А что – Европейский Союз и Пелопоннеский Союз существовали не в одно время? А орден доминиканцев и Каннский фестиваль никак не связаны? Ну ладно… Там чёрт ногу сломит! Это ж было многие тыщи лет назад!

За осторожный вопрос про космос и колонизацию Виньярда подняли на смех:

– Ты ещё скажи, что люди на Луну летали! Пф-ф-ф, мы что – пташки?

Пташек, кстати, было маловато. Не в плане количества, а в смысле разнообразия. Голуби, воробьи, вороны, какие-то небольшого размера остроклювые хищники, парящие в небе… Копчёных голубей, кстати, четники жевали за милую душу. Вместо курятины. Вообще – по сравнению с тем же Ярром, растительный и животный мир Земли выглядел бедно: видимо, не все смогли выжить во время экологической катастрофы.

Что касается полётов, то самолёты, вертолёты, дирижабли, даже воздушные шары – всё это только в рамках сказок и легенд, на одном уровне с драконами и птицами Рух. Зато – винтовки, паровые механизмы, механические карманные часы, патефоны и даже кое-где телеграф – это вот у местных имелось и активно использовалось. Не опустилось человечество в каменный век, остановив падение на эпохе пара. И, если честно, Виньярд был этому рад. Здорово бы он смотрелся со своими револьверами среди неандертальцев с топорами или дружинников с мечами и палицами!

Едва занялась заря, как неугомонный полковник Лука Стоянович уже бежал меж костров, матерясь и приговаривая:

– Брже, брже, ратници! Чека нас слава! Да ли желите да живите заувек? Брже! У стари град! Смрт сараценима!

– Смрт!!! – откликались четники, а Сью никак понять не мог, как можно так громко кричать одни согласные буквы?

Глава 22, в которой Сью вмешивается

Их было чертовски много – этих четников. Людские потоки, шагавшие по разным дорогам, соединились в лесном массиве у окраин старого города. Вооружённый народ располагался тут же, под соснами. Перекусывали, чем Бог послал, курили, искали в других четах родственников и знакомых. Полковники собрались на совет, Сью ходил туда-сюда неприкаянный и пытался понять, что делать дальше.

По всему выходило – ему и вправду нужно догонять тех странных шелта и напрашиваться в попутчики любыми способами. У них есть поезд, который, очевидно, едет на восток, с задачей выйти на Транссиб. Что такое Транссиб – это себе Виньярд представлял. Шелта и их «воз» – так называли местные поезд – находились за Дунаем. Перебраться через него можно или по Панчевскому мосту, или на каком ни на есть подручном средстве – но при разговорах об этом четники только пальцем у виска крутили. Значение этого жеста не изменилось с давних пор.

Если плавание по Дрине или Саве не вызывало у них отторжения, то с Дунаем явно какая-то особая история. Так что – мост, однозначно – мост. Но на пути к нему лежали развалины старого города, в котором обосновались сарацины… Пока «пуковники» совещались, а четники обустраивали свой походный быт, Виньярд решил провести рекогносцировку и наладить связь.

Цепкий взгляд парня наметил огроменную лиственницу, и, забрав из рюкзака и распихав по карманам нужную мелочовку, он скинул пожитки тут же, у подножия дерева, и быстро-быстро, как кошка, вскарабкался почти на самую вершину. Посвайпил планшет, настраивая канал связи с ненаглядной Кавальери, и полез за монокуляром, дохренадцатикратный зум которого позволял разглядеть каждую трещинку на железобетонных опорах Панчевского моста.

Сью осматривал позиции сарацинов, и самих воинов: странно одетых, в чалмах, с саблями и винтовками. А в беспроводной гарнитуре звучали гудки ожидания – Алиса не отвечала. Но попробовал бы он вызвать кого-нибудь другого! Прознай девушка о таком предательстве – она бы скальп сняла с возлюбленного, никак не меньше.

– …негодяймерзавецподлецбродяга, опять от меня сбежал! – сказала Кавальери без вступления, как будто они и не расставались.

– Я тебя тоже люблю! Доберусь до Баргузина, скину координаты «окошек» в паутинке – и жду твоё великолепие вместе с парнями на Земле. Как там Спасский?

– Обаятельный мужчинка. Я бы замуж за него пошла, да тебя люблю, засранца. Та и не зовёт.

– Ой-ой, можно подумать!

– Эй, Виньярд, ты думаешь, если я захочу, меня кто угодно не позовёт замуж?

– Ну, я тебя звал раз пятьсот, ну и что?

– Ты – не кто угодно! – возмутилась Алиса.

– Я – не кто угодно! – самодовольно подтвердил Сью.

Они потрепались ещё немного – обо всём, о чём обычно треплются молодые, влюблённые ребята, у которых фляга свистит в одной тональности на двоих. А потом Алиса на том конце канала связи даже вздрогнула, так сильно изменился голос у Виньярда:

– Алиса, тут внезапно выяснилось, что я сейчас буду сильно занят. Скоро увидимся, – связующая их незримая нить разорвалась короткими гудками.

Эта интонация напугала Кавальери так сильно ещё и потому, что переход был совершенно неспровоцированный – они только-только обсуждали новую цветовую гамму доспехов Спартака и хихикали как умалишённые, как вместо смешинок голосовые связки Сью выдали металлическое лязганье. В последний раз она слышала эти нотки после резни на Кроули, и совершенно точно не собиралась оставлять Виньярда одного в таком состоянии.

* * *

Амок – вот как это называлось. Бешенство, желание прикончить всех и каждого, кто причастен к той мерзости, что он увидел. Такое было с ним уже – на Аларм-Форест, и ла-вейцы тогда валились как снопы под серпом жнеца…

– Как вы поступаете с побеждёнными врагами? – он шагнул в палатку, в которой совещались полковники, и вопрос прозвучал подобно грому среди ясного неба.

Яростные воины, отцы-командиры своих чет, у которых по собственному признанию Стояновича, руки были по локоть в крови, замерли, недоуменно глядя на Виньярда. Их взгляды не предвещали ничего хорошего, и они уже были готовы наброситься на него. Но что-то остановило четников. Может быть – репутация шелта, а может – руки Сью, лежащие на револьверах. Но какие-то жалкие револьверы не могли напугать самого старого из четников, Йована Обрадовича. У него не было левого глаза, правая нога по колено представляла собой деревянную культю, половина лица обожжена, а седая борода висела клочьями. Он шагнул вперёд и глянул парню прямо в глаза:

– Вот что ты хочешь знать, шелта? Или ты не шелта вовсе, а пришелец из-за кромки мира? Я вижу – в тебе плещется ярость, жажда убийства… Тебе знакома жестокость к врагам! И ты спрашиваешь, как мы поступаем с побеждёнными? – он скрипнул зубами, подавив очередной приступ боли от старых ран. – Когда они переходят Дунай или высаживаются на морское побережье – мы сражаемся с ними, пока не убьём всех до единого, а потом идём по их следам, до домов и селений, и убиваем каждого мужчину, которого встретим! Мы хватаем их, ведём прочь, ставим на колени и стреляем из винтовки в голову – вот что мы делаем! Тысячу лет назад был масакр у Сребреници, теперь – масакр в каждом доме, откуда приходят враги грабить и жечь нашу землю. Так и только так!

– Знамо так! – откликнулись полковники.

Виньярд мотнул головой. Ему было недостаточно. Есть – жестокость и безжалостность, и всё, что говорил старый четник, подходило под эти определения. И человеческая история, увы, полнится такими «масакрами». Но есть – мерзость и скотство, и именно это видел Сью в монокуляр, и потому на глазах у него пульсировала багровая пелена.

– А дети? – спросил он. – Женщины?

– А причём здесь женщины и дети? Не ратујемо са женама и децом! Погляди за свою спину: половина четников – это дети наших врагов!

А вот этого было вполне достаточно.

– К закату у вас будет отличный шанс взорвать Панчевский мост, – сказал Сью. – Я убью несколько сотен сарацинов до наступления темноты.

Полковники смотрели на него с недоверием. Виньярд и не собирался завоёвывать их доверие, оно ему и на хрен не упало, это доверие. Ему нужны были патроны, очень много патронов, и потому он достал револьвер, преломил его пополам и ткнул под нос вожакам четников:

– Есть боеприпасы для вот этого вот? Мне нужно сотни три, не меньше…

* * *

Жан-Поль аль-Хашими был верным слугой эмира Эмманюэля Абу-Хасана аль-Бореза, да продлятся его годы. А ещё – настоящим гази, хорошим воином и отличным стрелком. Поэтому ему досталась отличная винтовка с горской оптикой – такая стоила не дешевле четырёх коров или пяти кяфирских девок. Сидя между зубцами, на вершине старой полуразрушенной башни, он разглядывал сквозь прицел своих товарищей внизу, кромку хвойного леса и мощёную булыжником дорогу, вдоль обочин которой ещё вчера он вместе с другими гази борезского эмира набивал колья из стволов молодых деревьев и смазывал их маслом – чтобы легче скользили во внутренностях пленников.

Каждый из кольев был занят сейчас, каждого из захваченных на этом берегу Дунаба кяфира постигла закономерная участь… С этими по-другому нельзя – они не покорялись, подобно другим народам, не принимали учение и закон кадиев и власть эмиров. А значит – должны умереть, чтобы освободить землю для верных. Таких, как он – гази Жан-Поль аль-Хашими. Начало завоеванию положено – мост под контролем, скоро прибудет артиллерия, проданная наконец коварными анклезами, и крепости кяфиров падут…

Проморгавшись, бдительный гази прильнул к оптике и удивлённо отстранился – ему, наверное, показалось? Это ведь не мог быть один из безумного народа? Они ведь все ушли ещё десять дней назад, отправились к проклятым русам в холодную страну с непроизносимым названием! Аль-Хашими навёл винтовку на лицо этого молодого человека и вздрогнул: это было не лицо – маска иблиса! Парень со всклокоченными волосами, в типичном для безумцев плаще и нетипичных тяжёлых ботинках, он двигался как пардус по своим охотничьим угодьям, ища, кого бы сожрать… Жан-Поль был опытным воином, и он имел дело с безумным народом, а потому – мигом спрятал винтовку, чтобы одинокий юноша не увидел блеска прицела. Но другие гази были из недавнего набора – бывшие заключённые зинданов, чабаны и декхане, подавшиеся в армию эмира из желания пограбить или спастись от сурового правосудия кадиев. Они не видали ещё, как два или три безумца расстреливают десятки гази за минуту в своей ужасной манере – ведя огонь с обеих рук из пистолетов, и не утруждая себя прицеливанием.

А потому эти недоумки выперлись на дорогу, покинув блокгауз у въезда в старый город, и, остановившись между кольями, на которых ещё корчились немногие из казнимых кяфиров, попытались окриками остановить парня.

– А'узу би-ллахи мина ш-шайтани р-раджим, – прошептал Жан-Поль, прижавшись к холодным камням зубца и стараясь не высовываться.

Загремели частые выстрелы, и их звук не был похож на хлопанье казеннозарядных винтовок анклезов, которыми вооружил свою армию пресветлый эмир Эмманюэль, да продлятся его годы. Но и на пистолеты безумцев это тоже походило мало… Но сути это не меняло – соратники-гази сейчас гибнут, один за другим. И у него, Жана-Поля аль-Хашими, появляется шанс совершить подвиг, и – кто знает? – может быть даже стать на ту грань, что отделяет простого гази от эфенди!

Первый десяток сарацин погиб, так ничего и не поняв. Их головы полопались от попаданий крупнокалиберных револьверных пуль, а тела рухнули на пыльную, залитую кровью несчастных многострадальную балканскую землю. Жан-Поль, осторожно выглянув из-за зубца, невооружённым взглядом рассмотрел, что тот парень в плаще перезаряжается. Точно – из безумцев с железной дороги, только они пользовались дурацкими револьверами. Всякому ясно, что оружие воина – винтовка! «Винтовка рождает власть» – всплыло в голове у гази. Кто это говорил? Какой-то древний эмир или кадий? В любом случае – что могли эти пукалки в настоящем бою?

Эта мысль так и застряла на середине, когда загремели новые выстрелы и аль-Хашими понял, что именно происходит там, на аллее из посаженных на колья местных. Тот тип с мертвенной маской вместо лица убивал кяфиров! Тех немногих, кто ещё был жив: мужчин, женщин, детей… Всего-то дюжина, не больше – револьверы грохотали секунд пять.

– Эй, шелта! Ты зачем убил моих людей? – на дороге появился новый персонаж. – Зачем ты перечишь правосудию кадиев и прерываешь казнь непокорных? Какое дело людям железных караванов до войны эмира Бореза с балканцами?

Баши Франсуа ас-Сабах привёл всю орту на звуки выстрелов, и теперь его люди клацали затворами винтовок, рассыпаясь полумесяцем. Даже безумец – «шелта» на языке кяфиров – не справится с целой ортой в одиночку!

– Или ты хочешь, чтобы дороги всех эмиратов Франкии и Аламании были закрыты для вас? Неужели твои бароны дали добро на войну с Борезом? Ты вообще кто такой, чтоб принимать подобные решения? Как твоё имя?

Ответ был негромким, но хорошо слышимым даже на вершине башни, где засел Жан-Поль:

– My name is Sue! How do you do? Now you gonna… DIE!!!

Уже спустя какие-то полминуты, после того, как гази аль-Хашими потерял парня в плаще из виду, орта баши ас-Сабаха обратилась в бегство. Смутный вихрь мелькал меж задавшими стрекача доблестными воинами, и то один, то другой оседали на землю, орошая камни и пыль алым. Сам Франсуа ас-Сабах лежал на спине, широко раскинув руки, а вместо лица у него было кровавое месиво. Винтовка с богато изукрашенным золотыми арабесками стволом валялась тут же, будто простая никому не нужная палка.

– Где же он, где? – Жан-Поль всё-таки надеялся подловить момент и прикончить безумца.

Нет на свете никого и ничего, кто не помер бы от достаточной порции свинца в организме – это он знал точно. А потому, когда храброму гази показалось, что он наконец засёк виновника гибели лучшей орты авангарда армии эмира Эмманюэля аль-Бореза, да продлятся его годы, то ни секунды не сомневаясь, аль-Хашими приложил винтовку к плечу и прильнул к прицелу.

Шестое чувство заставило его оторваться от оптики и оглянуться – только для того, чтобы краем глаза увидеть крепкую ладонь, которая бьёт его по уху, отправляя в долгий полёт к грешной балканской земле с вершины старой башни.

* * *

– Кур-рва! Ебем ти у мозак! – Лука Стоянович, видавший виды матёрый волк, с таким ещё не сталкивался. – Шелта, конечно, бойцы знатные, но этот парень – не человек! Он је само чудовиште!

– Нет, – сказал старый полковник Йован Обрадович. – Он је убица чудовишта. Чета, у оружје! Сегодня мы отобъём старый город.

Четники хватали винтовки, строились в цепи и, во главе со своими вожаками, выпрямив спины и широко шагая, двинулись вперёд.

– Тамо, далеко, далеко от мора… – эта песня могла быть и боевым маршем.

Они были готовы к бою, готовы лицом к лицу встретиться со свирепыми сарацинами и решить вековой спор, изгнав исконного врага за Дунай. Тогда – старый город вернёт себе имя и зазеленеет Калемегдан, и крест засверкает золотом над собором святого Савы, а башни и бастионы древней крепости обновятся и украсятся гербом – с белым крестом и четырьмя буквами «С». «Само слога спасе…»

Но – ни единого выстрела не прозвучало навстречу храбрым четникам. Они шли сквозь развалины, полные трупов. Восемь полных орт сарацин было уничтожено здесь, в этих закоулках. Мало кто из них успел сделать хотя бы выстрел до того, как ему раскроило череп револьверной пулей или горло было перехвачено невероятной остроты лезвием.

– Всё, как он и обещал, – сказал полковник Обрадович. – Несколько сотен сарацин до заката. Теперь мы можем и не взрывать мост. А что? Парней переоденем в этих клятых гази, девчат – спрячем… Пусть катят сюда эту свою хаубиц батерија, мы её тут прямо в крепости и поставим… И ни один чёрт-дьявол на мост не сунется, если мы этого не захотим.

– Змей, чистый змей! – усмехнулся Стоянович. – А если они не купятся – у нас тут семь тысяч стволов, мы Панчевский мост так причешем из винтовок, что сарацины кровью умоются…

Они ведь не понесли потерь при атаке на старый город. Не было жаркого штурма и кровопролитной рукопашной – и теперь в будущее четники смотрели без опаски.

– А сам-то шелта где?

– Сидит на мосту, ноги свесил – и ими болтает над Дунайскими водами. И вроде как сам с собой разговаривает, в зеркало глядя. Можда, е полюдео?

– А ты бы рассудком не тронулся, если бы почти тысячу человек за день прикончил, а, Йованко?

Йован Обрадович цыкнул зубом: это Лука верно подметил. Но проблемы шелта – это проблемы шелта. Главное сделано: старый город захвачен без потерь, вся диспозиция военных действий менялась – и об этом следовало сообщить королю. А ещё – закрепиться здесь, и на той стороне реки – тоже.

Стоянович уже носился как угорелый, рассыпая во все стороны проклятья и поторапливая четников:

– На посао момци и девојке! Брже! Брже, ебем ти майку!

Старый город со стороны реки стремительно покрывался сетью окопов, провалы в стенах закрывались мешками с песком, укреплялись свежей кладкой.

* * *

– … понимаешь, Алиса, есть – жестокость войны. Мы с тобой видали её. Разрушенные дома, случайные жертвы, кровавые схватки… Люди – они вот такие и больше никакие. Вот так мы живём, вот так воюем… Но есть – мерзость. Я такую мерзость видел на Кроули, видел на флагмане Сверчков… И увидел здесь, на Земле. На Терре. Она тоже – часть нашей людской натуры, видимо. Но – моя рука тянется к револьверу всякий раз, когда я встречаю это… Это… Не важно, что это, важно, что всякий хороший человек не должен сомневаться – вот оно и есть зло! Человеконенавистничество – вот как это называется. И не важно, на кого именно эта ненависть направлена. «Давайте убьём ВСЕХ полицейских, потому что ВСЕ копы ублюдки!» «ВСЕ, кто идёт за Кесаревым – негодяи, убей каждого из них! Их планеты должны гореть, раз население поддерживает тирана!» «Они молятся по-другому или не молятся вовсе… ВСЕ повинны смерти!» Ну, вот это вот всё. Бей буржуев, бей узкоглазых, бей, бей, бей – просто потому, что он не такой, а другой. И, почему-то, именно здесь проявляется вот эта мерзость… Не к тем, кто виновен по-настоящему. А к тем, кто просто – не такой. Не-е-ет, я не собираюсь оправдывать людоедов или выгораживать пиратов… Но я не считаю, что пират плох просто потому, что он когда-то был матросом на пиратском корабле – как Думбийя, например. И людоеда я одного знаю, который, в общем-то, неплохой человек, хоть и медвед. Что? Я говорю как настоящий яррец? Ну да, наверное. Даже каготы – на что неприятные типы, но я и представить не могу, чтобы кому-то на Ярре пришло в голову казнить каготских детишек просто потому, что у них уши растут по-другому, а их родители устраивают дебильные карнавалы. Так, стоп! Алиса-а-а, а что это у тебя сзади за железяки? Ты что – в десантной капсуле? Алиса! Эй!

Глава 23, в которой Сью догоняет поезд

Эта девушка просто сводила его с ума. Надавать бы ей по заднице за такие выверты – но… Она ведь из лучших побуждений! Она не могла оставить его в том ужасном состоянии, которое приключилось с Виньярдом после Кроули. Одного, на чужой планете! Вот и бросилась – любить и спасать. И потому пикировала сейчас куда-то на берега великой реки… Но не Дуная. А другой – за тысячи километров отсюда, с похожим, но всё же иным названием. Дон – вот как она называлась, эта река. Алиса – вот как звалась эта девушка…

По крайней мере, с навигацией у Кавальери явно получше, чем у Виньярда. Дон всяко ближе к Баргузину, чем Дунай… Однако – эти две с половиной тысячи километров нужно как-то преодолеть. Можно бы и бегом – но даже учитывая яррскую закалку, это будет не быстрее двадцати, максимум тридцати километров в час, с перерывами на сон и еду. Несколько дней Алиса там протянет – благо у неё имелся тот волшебный пангейский костюмчик, та и сама она девочка не промах… Если только снова не соберётся на пляж.

Лука Стоянович со своей четой проводили Сью за мост, там они собирались устроить засаду на гаубичную батарею. Полковник дал парню с собой торбу с одуряюще пахнущим хлебом-погачицей и колбасой чёрт знает из какого мяса. А ещё – ценные указания:

– Чтобы догнать шелта, ты должен брже-брже оказаться во Вршаце. Бегать быстро ты умеешь, а воз задержится там на несколько дней – шелта будут всё починять и заливать молодое вино в цистерны, и торговать, и дурить людям головы. Следующая остановка у них будет дай Бог чтоб на мосту через Днестр, а потом по Дикому Полю они пойдут не останавливаясь – и тогда всё. Можешь оставаться в старом городе и ждать воз Данхиллов, он будет тут к концу посевной.

– Данхиллов?

– Ну да, воз барона Данхилла, сотня вагонов, три локомотивы, гирлянды, музыка, стрельба и разноцветные фонарики… Как будто я что-то новое тебе говорю.

– А догоняю я кого?

– Сейчас ведь середина весны, парень! Воз барона Мальборо! Кого ж ещё? – Стоянович подозрительно уставился на Виньярда. – Ты вообще – шелта? Ты кто такой, а?

– My name is Sue! – усмехнулся парень, подтянул лямки рюкзака и взял с места в карьер, прямо по шпалам. – Збогом, пуковник!

Неистовый четник ещё постоял немного, глядя вслед этому странному чужаку, а потом обернулся к своим подчинённым.

– Ну, чего стали? Брже, брже, кур-р-рва! Обоз с гаубицами будет тут уже утром!

* * *

Сью бежал с удовольствием. Рюкзак удобно прилегал к спине и не натирал плечи, скатка с плащом приторочена к нему стяжками, портупея с оружием тоже переместилась в багаж, чтобы не мешала во время кросса. Один револьвер он всё-таки оставил в удобном креплении на груди – не носиться же по неизведанным местам безоружным?

Лёгкий ветерок, солнышко, облачка, хвойные леса вокруг… Красота! Стоило признать – никакого жуткого отходняка, как после Кроули, у него не наблюдалось. По всему выходило – виной тому срыву была перегрузка организма «щелчком», перенапряжение ЦНС и периферической нервной системы, а не моральные переживания от убийства сотен себе подобных. Видимо, такой уж скотиной он уродился, таким его создали… Пристрелить того, кто садил на кол женщин и детей? Пристрелить всех этих ублюдков? Рука не дрогнет и впредь.

Виньярду хватало понимания того, что подобное поведение для сарацинов было системным, вполне привычным образом действий. И армия набиралась там в добровольном порядке – никакой мобилизации или насильного призыва. Каждый гази знал, что из себя представляют орты эмира и каким образом они ведут боевые действия. Резать балканцев от мала до велика – это именно то, зачем эмир Бореза послал своих людей за Дунай. Часть из них закрепилась в старом городе, ожидая артиллерию, остальные – рассыпались по правому берегу, выжигая сёла и вылавливая мирных жителей… Это породило обратку в виде пришествия четников со всего королевства – ну и вмешательства Сью тоже.

Что будет дальше – тут и предсказывать не нужно. Перехватив гаубицы и дождавшись подкрепления, злые пуковники сами перейдут Дунай по целёхонькому мосту, и в силах тяжких (несколько десятков тысяч стрелков) набросятся на эмираты и устроят там свои масакры, уничтожая боеспособных мужчин и уводя на Балканы детей, чтобы воспитать их настоящими балканцами и настоящими четниками – тружениками и ратниками.

Наверное, в эмиратах тоже полно хороших людей, и если бы дорога вела Виньярда на Запад – он познакомился бы с ними и пообщался, и понял бы их точку зрения – но ему нужно догонять поезд с шелта. Поезд семьи Мальборо!

Любопытство съедало Сью изнутри: ему было жутко интересно, что это за такие шелта, почему все считают что он – один из этого народа, и как выглядят их поезда? Камешки хрупали под подошвами ботинок, солнце играло на начищенных колёсами железнодорожного состава рельсах, местность вокруг становилась всё более холмистой…

Он преодолел восемьдесят километров за четыре с половиной часа бега вдоль «железницы», ни разу не остановившись и не встретив ни единой живой души, и вот теперь замер, разглядев впереди, на пересечении железной дороги и грунтовки блокпост и шлагбаум. Оттуда тоже заметили парня, охрана высунулась из-за укрытия из мешков с песком, и молодой голос закричал:

– Halt! Hände hoch! Wer bist du? – тут же послышалось клацанье винтовочных затворов.

Это был практически один-в-один язык альтрайтов, так что Сью приветливо помахал рукой:

– Я поезд догоняю! – сказал он. – Как мне его найти?

– Поезд? Пешком? – удивились на блокпосту. – Во даёт! А-а-а-а, так ты шелта? Отстал от своих? Ну, они у водокачки остановились, как обычно… Отправляться собирались завтра к утру, так что догонишь – тут километров пять, не больше…

Белобрысые парни из охраны покрутили пальцами у виска, думая, что он этого не видит, и вернулись к своим делам: они резались в какую-то карточную игру, и им было явно наплевать на дуроватого шелта, который носится как оглашённый по железнодорожным путям. Пусть с ним полиция в Вершеце разбирается.

* * *

Вршац, или Вершец, как называли его местные дальние родственники альтрайтов, представлял собой удивительную компиляцию из массивно-оборонительной, изящно-старинной и откровенно халтурной деревянной архитектуры. Двух– и трёхэтажные старые кварталы центра были окружены кирпичными блокгаузами, вкопанными в землю дотами и блиндажами, траншеями и колючей проволокой, и даже банальной каменной стеной, высотой около четырёх метров.

За пределами линии укреплений находились пригороды – бараки и халупы, в которых проживал народ победнее и посмуглее. Но даже здесь всё выглядело вполне прилично – электрические фонари, мощёные улицы, чистые тротуары, никакой вонищи и свалок.

И поезд – на запасном пути. Сью перешёл на шаг, желая насладиться зрелищем.

Он был как из сказки, этот поезд. Громадный, чёрный головной паровоз, с красными колёсами, украшенный блестящей металлической насечкой в виде растительного орнамента по корпусу. Каждый из более чем полусотни вагонов был индивидуален: огромные, ярко раскрашенные, обвешанные флажками и гирляндами из фонариков, цацками и побрякушками, с вычурными окнами и навесами на крышах…

Запасной локомотив в хвосте поезда если и уступал головному, то только размерами, а никак не вычурностью внешнего вида. Его высокая труба увита бусами и гирляндами, металл корпуса изукрашен разноцветными надписями на сотне языков, полудрагоценными камнями и вставками из цветного стекла.

Пространство между водонапорной башней и железнодорожными путями представляло собой сплошной праздник: цветастые палатки с диковинными товарами и разными вкусностями, навесы с верстаками и станками, где паяли, лудили и починяли всё на свете. Тут же располагался помост для оркестра, который сейчас настраивал свои инструменты, загон с дрессированными животными, и много всего прочего, что сопровождает любое события ярмарочного духа.

– Нормально, – сказал Виньярд.

Он остановился на пригорке, скинул рюкзак и принялся приводить себя в порядок: кому захочется иметь дело с запылённым типом в потной футболке и с грязной рожей? Поезд-то вот он, никуда не денется! Поэтому – плащ отряхнуть, ботинки – почистить, морду – умыть из фляги… Портупея привычно легла на талию, мачете и револьверы пристроились на бёдра… Так гораздо лучше!

Сью направился по кругу, мечтая обойти поезд со всех сторон и осмотреться. В конце концов – нужно понять, с кем именно он имеет дело!

Виньярд как раз зашёл за водокачку, когда уловил за своей спиной движение, и тут же – «щёлк» – развернулся, одновременно выхватывая револьверы, чтобы с удивлением обнаружить прямо перед собой молодого мужчину в кожаном плаще и сапогах, гладко выбритого и с ужасно растрёпанной шатенистой шевелюрой. В руках этот импозантный джентльмен сжимал два невероятных размера автоматических пистолета, а крышки кобур на бёдрах только-только заканчивали обратный ход, стукаясь застёжками…

Сью смотрел на незнакомца, незнакомец смотрел на Сью. Постепенно парня начинало пробивать на улыбку – это была какая-то комедия! Они же похожи как двоюродные братья! Ну да, у этого типа плащ из крокодиловой кожи, а вместо ботинок – сапоги на каблуках со стальными подковками, и револьверам он предпочитал какие-то ручные мортиры в форме пистолетов, богато украшенные золотой насечкой, но… Сама манера держаться, прищур, поза – всё это каждое утро представало перед глазами Виньярда в зеркале!

– Пф-ф-ф, – не выдержал Виньярд и сунул револьверы в кобуры. – Я не буду стрелять в своё отражение!

– Действительно, – сказал мужчина и тоже спрятал оружие. – Почему я тебя не знаю? Ты вообще кто такой, бро?

Бро? Виньярд хмыкнул. Такого он давненько не слышал.

– My name is Sue! How do you do? – он точно понимал англик, этот джентльмен в крокодиловом плаще. – Сью Виньярд я.

– Виньярд? – поднял бровь незнакомец. – Никогда про таких не слышал… И это престранно. Я – Боуи Мальборо, это мой поезд.

– Барон? – поднял бровь в ответ Виньярд.

– Барон и есть. Пойдём уже, бро, – он поманил парня за собой и зашагал к железной дороге, абсолютно не беспокоясь за тыл.

Ещё бы – с его реакцией и беспокоиться! По всему выходило – если этот Боуи Мальборо и уступает в скорости Сью – то совсем ненамного. Та и грация у него была соответствующая. Подхватив рюкзак, парень потопал за бароном. Тот по-хозяйски, напрямик, пересекал ярмарочную площадку, и со всех сторон сыпались вопросы. На англике, на сарацинском наречии и на альтрайтском, балканском и ещё десятке других языков и говоров.

– Боуи, где ты нашёл этого бро?

– Ты откуда, бро?

– Выпьешь, бро?

– Эй, а он женат?

– А из кого у тебя плащ? Из комодского варана?

– Классные пушки, бро! Где такие берут?

Потом подбежала ребятня и вопросов стало ещё больше, и у Виньярда чуть не взорвалась башка. Спасла его замаячившая впереди лесенка запасного паровоза. Мальборо вспорхнул по ней ласточкой и протянул руку:

– Давай рюкзак.

Сью криво ухмыльнулся, подал барону поклажу и – р-раз! Грохнул подошвами ботинок по железному полу вагона, крутанув любимое сальто в прыжке.

– Силён, бро! – этот трюк явно произвёл впечатление. – Пойдём, выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалякаем…

Последняя фраза прозвучала уже po-russki. Это вообще было, видимо, в духе шелта – говорить на нескольких языках сразу, перескакивая с одного на другой. И умение распознавать весь этот лингвистический кошмар и участвовать в общении и послужило одним из определителей «свой-чужой» в случае со Сью. А ещё – эта невероятная схожесть в стилях одежды. Плащ и два пистолета (револьвера) среди мужчин-шелта были признаком определённого статуса. Судя по всему, так одевались и вооружались боевики, воинская элита.