Текст книги "Атаман Устя"

Глава 15

В Устином Яре с приезда Орлика начались суетня и движенье. Весть, что привез он о плывущей в Астрахань беляне, подняла всех на ноги. Надо было готовиться всякому, готовить оружие, лодки.

Атаман тоже чаще выходил из своих горниц. Ефремыч тоже хлопотал, делил порох и свинец между молодцами. Орлик оглядывал всех, у кого были ружья и пищали… Топоры, ножи и бердыши точили… Некоторым молодцам, в награду за прошлое изрядное поведение, выдавали оружие, какое по силам и уменью, у других отбирали.

Желтому Кипрусу дали топор, а прежде у него имелись только вилы для битвы. У Лысого отобрали, конечно, ружье, из которого он едва не убил есаула, и дали ему вилы, да еще Орлик по доброте своей дал ему большой нож. Ванька Черный, которого атаман не отпустил опять в город, ввиду нужды во всяком молодце, получил ружье. Но Черный был не очень доволен оружием и предстоящей битвой с батраками на купцовой беляне. Эти нападения на мимо идущие по Волге суда иногда кончались плохо. Случалось, что батраки и работники на судне, человек пятнадцать и более, все вооружены тоже не одними топорами, а и хорошими ружьями… За последнее же время стали появляться большие беляны, на которых хозяева заводили нешуточное оружие. Зная норовы волжские и знакомые уже с «птицами небесными», что не сеют и не жнут, а живут на их счет, купцы покупали старые казенные пушки и устанавливали их на носу или на корме. При нападении они встречали разбойников картечью из пушки и пулями из ружей, и часто случалось, что шайка пропускала мимо отбившееся судно, так как большинство душегубов было смело на ножах и на топорах, а гром пушки, обсыпавшей их свинцом, как орехами, производил на них особое действие и внушал уважение, легко переходившее в отступление. Конечно, всегда находились с десяток молодцов, которые лезли лихо и храбро и на пушку, но остальные не поддерживали… Молодцы погибали. Каждый раз после схватки с беляной двух-трех молодцов, самых дорогих в шайке, не досчитывались. Дрянь всегда оставалась цела и невредима.

На второй день, вечером, все было готово в Устином Яре для встречи проезжей беляны. Накануне, среди дня, прошла мокшана, но при ней на самой корме на шесте висел синий лоскут холста и пук соломы – условленный знак между купцом и Хлудом, за который он получил, вероятно, рублей до ста, но Орлику передал только полсотни. Молодцы столпились на берегу, сам атаман пришел поглядеть, как тихо и плавно скользила по теченью небольшая мокшана с товаром.

– Кабы не этот вор Хлуд, – ворчал атаман, – так была бы теперь наша. Да добро же, в последний! В другой раз отправлю вору деньги назад, либо Хлуд присылай все, либо купец отбивайся и силком проходи.

– Ну, черт с ним, – утешал Устю Орлик, – завтра, гляди, беляночка подъедет, и на целых полгода разживемся. Верно!

Однако и Устя, и Орлик, прождав напрасно три дня, стали уже беспокоиться: беляны не было. Выставленный в пяти верстах по верховью реки караульный на коне, Макарка, вострый малый, не являлся…

Всякий день посылали к нему кого-либо из шайки проведывать, не спит ли или не отлучился ли самовольно. Макарку находили бодрствующим на своем месте, в камышах на завороте реки, откуда он мог издалека, за версту, увидать плывущее судно. Но ничего не появлялось на реке.

– Будет, не прозеваю. Мигом прискачу оповестить, – говорил Макарка.

На третий день есаул не вытерпел и, сев верхом на своего любимого коня, ускакал с тем, чтобы подняться по реке до тех пор, пока не встретит беляны. Но не проехал Орлик и семи верст, как повстречал верхового… Это был их же молодец – крымский татарин Мустафа, посланный повыше Камышина на добычу, как и Лысый, в наказание за лень и дармоедство.

Мустафа обрадовался есаулу. Он ехал веселый и довольный.

– Ничего не раздобыл? – спросил Орлик.

– Везу… Все раздобыла! – с акцентом отвечал татарин, плохо говоривший по-русски. – Не выдышь? – И Мустафа дернул плечом. За спиной его висело два ружья.

– А! Вот что! Это нам всего нужнее. Молодец, Мустафа. Я не заприметил.

– А во тута многа, многа, Аллах! – сказал татарин и показал на торбу, перекинутую за седлом чрез спину лошади.

– Что ж тут?

– Все, – кратко выкрикнул крымец.

– Да что все-то, махомедово рыло? – пошутил есаул.

– Все… Многа… Платка, чулка, рубаха, кахтана, шапога… – зачастил татарин, выговаривая все русские слова на одно любимое окончание. – А вот акчи здеся! – прибавил он, показывая на грудь. – Здесь – деньга!

– Вот как? Сколько? – удивился Орлик.

– Два десыть и восемь карбованца!

– Кого ж ты это обчистил?..

– Барына!

– Барыню? Какую?!

– Барына! Человека! А не ханым, не барыниа. Барын. Мой на баба палыть никогда не будешь. После баба и собака – ружья бросай. Негоже.

– Убил барина-то?

– Убыл! И он убыл на мой, но по ветра попала. Вот снымала все моя, кафтана, чулка, штана, шапога, карбованца и все тащит бачка атамана. Якши?

– Якши! Совсем якши. Молодец. На первый раз лучше нельзя, – сказал Орлик. – Ведь ты впервой вышел на разбой-то. Не бивал еще народ-то?

– Моя? О-о? Аллах… Моя бывал человека. Многа. Вот что на неба звезда, а моя убывала человека, – схвастнул татарин.

– Эка врет-то! – рассмеялся есаул добродушно. – Ну, а скажи, – вспомнил Орлик, – не видал ты на реке, не обгонял беляны…

– Быляна… Выдал.

– Где?.. – ахнул Орлик.

– Вот. Туда… Едыт…

– Где? Далеко ль? Верст-то сколько будет?

– Два, три, четыре… Вота тута.

– Ну, слава Тебе, Господи! – воскликнул Орлик. – Мы заждалися. Думал уж я, что меня в городе надули, что никакой беляны и не будет мимо нас.

– Едыт! Яман… О-о, Аллах. Яман.

– Отчего?

– Яман! Яман! – тряс татарин головой.

– Да что негоже-то, отчего?..

– Человека… Шесть, десыть, двадцыть и полста. Многа, многа… Базар.

– Что на базаре?..

– Да.

– У тебя, может, в глазах рябило да троилось. Ты считал, что ль?

– Многа! Многа! Яман. И ружья многа, и пушка напереди. Ох, морда многа, пушка балшой. Балшой.

– Пушка? Большая?

– Мой башка и два кулак еще в пушка можно клади.

– Ладно… Вы, татары, боитесь пушек, что черт ладана. Тебе со страху она велика показалась небось… Ну, поезжай в Яр.

– А твоя?

– А моя тута стоять будешь! – пошутил Орлик. – Ты, может, врешь про беляну-то. А вот как увижу своими глазами, так и поскачу подымать молодцов. Ступай. Может, я тебя еще обгоню.

Татарин двинулся, а Орлик выехал с берега в воду и, наполовину укрытый в камышах, стал ждать, зорко глядя вверх по реке.

«Эх, забыл ему, поганому мухоеду, наказать не сказывать ничего молодцам про пушку на беляне, – подумал есаул. – Чего их загодя пугать. Успеют струсить, как сами увидят».

Чрез полчаса ожидания Орлик вскрикнул весело:

– Вот она, гостья! Милости просим. Добро пожаловать! Угощение у нас готово!

Вдалеке, на гладкой синеватой поверхности широкой реки, освещенной полдневным солнцем, показалось большое тупоносое судно, яркой белизны от свежих досок, которыми было оно обито. Тихо, едва заметно для глаза, двигалось оно по течению. Хотя и далеко была беляна, а зоркий глаз Орлика все-таки разглядел нечто для него неприятное. На носу беляны ослепительно блестело что-то, отражая лучи солнца.

– И впрямь пушка! Отчистили, окаянные. Нарочно! Знают, анафемы, что от одного этого свету у нашей татарвы душа в пятки уходит…

Орлик обождал еще минут десять и все приглядывался. На беляне чернелся и шевелился помост.

– Неужто же все это народ? – ахнул Орлик. – Такого и не видывано было. Ну, десяток батраков, хоть и с ружьями; а ведь тут четыре десятка, коли не больше… Ах ты анафема-купец! Скажи на милость!

И Орлик вспомнил вдруг, что Хлуд сказывал ему про слух, который ходил в городе. А говорили, что если пойдет на Астрахань судно купца Душкина, богача казанского, то он, наслышавшись об Устином Яре около речки Еруслана и о том, что тем обывателям Яра мирволит камышинский воевода, наймет себе целую шайку молодцов только проводить беляну, чтобы миновать Устин Яр, а там распустит всех с судна…

«Что, если и впрямь, – думал Орлик, – анафема-купец нанял себе полсотни молодцов в провожатые, да роздал им ружья, да к пушке солдата-артиллериста поставил?.. Что тогда поделаешь?»

Орлик знал, что на татарву нечего и рассчитывать. На своих одних, на русских, могла быть надежда, да и то не на всех. А начать отбирать самых лихих – придется напасть в меньшем числе.

«Вот и дождались. Обида. Неужели же пропустить, не трогая? Как можно! Да и Устя не захочет ни при чем остаться. Как бы вот тоже Устю-то уберечь. Полезет вперед всех, не глядя на ружья да на пушки… Не удержишь».

Орлик вздохнул и вдруг вымолвил шепотом:

– Да, чудно, чудно это! Каждый раз, видать, будто смерти своей ищет, а она не идет. В прошлом мае месяце тоже было! Как не повалило замертво на месте, даже непонятно. Да прямо и теперь скажу… Глядишь, и сдается – смерти Устя ищет. Зачем? Чудно.

Орлик опять вздохнул.

Беляна была уже на полверсты ближе. Орлик ясно видел теперь большую и короткую блестящую пушку, или, как звали этот сорт пушек в городе, гаубицу. Кроме того, на беляне виднелось действительно много народу. Очевидно, что едущие на судне знали приблизительно место и знали, что они уже невдалеке от разбойного гнезда, где, наверное, следует ждать открытого нападенья разбойничьей шайки. Они были, очевидно, наготове: на палубе рядами и с ружьями.

– Ну, жарко будет! – воскликнул Орлик. – Может, к вечеру и я в земле сырой лежать буду. Что ж, наша жизнь, бегунов, – алтын.

Орлик выехал из камыша и во весь опор пустился в Устин Яр.

Глава 16

А в Яре все молодцы и сам атаман были уже в сборе. Мальчуган Гаврюк, лазивший на макушку ближайшей горы ради баловства, увидел одновременно с Орликом, посереди Волги, сияющую в лучах солнца беляну.

Шустрый мальчуган от радости чуть не кубарем скатился с горы и, бросившись в первую же хату, где жил Черный, крикнул:

– Беляна! Беляна!

Как по волшебству, зашевелился сразу весь поселок. Все молодцы высыпали из своих хат мгновенно и были в сборе около развалины. Атаман явился тотчас же с мушкетоном на спине, с пистолетом за поясом и с мешком, где были заряды.

На вопрос его, кто видел беляну, кто крикнул первый – никто отвечать не мог. Все указывали на Лысого и на Белоуса. Они первые крикнули.

Лысый клялся, что он кричал, когда уж молодцы бежали из хат со всех сторон по тропинкам.

Старый Белоус открещивался и ссылался на Савраса – дьякона-расстригу. Этот отказывался, говоря, что он стал кричать после Кипруса. Кипрус отнекивался, как умел только по-русски – наполовину словами, наполовину движением рук.

Не он первый крикнул… он сидел под окном у себя и слышал, как кто-то крикнул: «Беляна!» Товарищ его, башкир, подтвердил то же: они бросились с Кипрусом бежать к дому атамана и стали кричать, когда уж другие кричали. Не они первые всполошили всех. Виновник, Гаврюк, был даже заперт матерью ввиду предстоящей битвы с беляной, из опасения, что кто– либо из разбойников уведет мальчугана себе в помощь.

– Ах, черти! Идолы! – рассердился Устя. – А я-то обрадовался, думал, караульный прилетел или Орлик вернулся. Ах, черти… Ну, пошли, расходись!

Но едва только некоторые, сожалея и охая от напрасной тревоги, стали расходиться, как другие крики остановили их:

– Орлик! Егор Иваныч! Есаул!

Орлик мчался в полуверсте во весь опор и, завидя некоторых молодцов в сборе, высоко махал рукой и что-то кричал.

– Ну, вестимо… Беляна! – воскликнул Устя. – Стало, ктой-то нас недаром всполошил… Гей, вы… в лодки! Рассаживайся, не спешить! Лишний не лазай. Укажу лишнего в воду выбрасывать! По три да по четыре садись.

Человек около сорока, вооруженных всячески, одни топорами, некоторые ружьями, другие только ножами и вилами, тронулись кучей к берегу, где стояло более десятка лодок и челноков.

Устя дождался Орлика.

Есаул подскакал и крикнул: «Беляна!» Затем он спрыгнул с коня и, бросив его на волю, подбежал к Усте.

– Негоже… атаман, – тихо проговорил он, запыхавшись и едва переводя дух. – Много на ней народу…

– Десяток?

– Какое, все четыре, а то пятьдесят. Не осилим.

Устя сморщил брови свои, глаза его сверкнули, и красивая заячья губка вздрогнула раза два, будто ее подернуло судорогой.

– Ну, что ж… Уйдем, так уйдем… Не глядеть же на нее. Наше дело лазать все-таки.

– Вестимо… Но, Устя, дай мне зарок.

– Какой?

– Не лезь вперед! – странно, с чувством вымолвил Орлик.

– Эва! Нашел теперь, о чем болтать.

– Ну, ради Господа! Ну, ради… ради… уж и не знаю, как тебе молвить! – воскликнул Орлик вне себя от странного чувства, которое будто вдруг проснулось и заговорило в нем на мгновение. – Ты же знаешь… Ну, я буду впереди. Я поведу… Меня подшибут – не беда, а убьют – и того лучше. Моя жизнь, ведаешь ты, какая удачливая; ей цена – алтын.

– А моя-то? Клад, что ли? – рассмеялся Устя раздражительно и желчно. – Моя-то жизнь и вовсе собачья, не людская. Не то молодец, не то баба, не то разбойник, не то просвирня. Эх, полно, Орлик, не время тут считаться… Идем, что ль.

Устя двинулся к реке. Орлик угрюмо пошел за ним. Они приблизились к берегу, где молодцы уже расселись по лодкам и собирались отчаливать.

– Устя, я не хуже тебя распоряжуся! – выговорил Орлик. – Пусти меня, я поведу на слом, а ты из засады навали с кормы; не все ль одно?

– Берися и командуй. Вестимо, ты не хуже меня управишься; но я около тебя буду, а не позади! Пускай Черный командует с засады, – отвечал Устя.

– Нешто Черный может – конокрад, знахарь?

– Ну, а я с тобой…

Атаман и есаул стали было садиться в одну лодку.

– Это что ж? – гнусливо крикнул с другой ближайшей лодки каторжник Малина. – Это непорядок. Аль атаману боязно одному-то?

– Негоже! Негоже! – подхватило несколько голосов. – Дели поровну.

– Атамана на остров! – крикнул Малина.

– Вестимо! И я то же сказываю, – крикнул Орлик. – Просите, молодцы. Атаману на остров, а я с вами.

Голосов двадцать стало орать на все лады из всех лодок:

– Атаман, иди на остров, на остров. Орлик поведет на слом с передов.

Устя стоял в лодке и, видимо, колебался. Он знал, что в решительные минуты разбоя, опасности или в ожидании какой-либо схватки и битвы молодцы, чуя, что едут часто на верную смерть, становились требовательнее, смелее и даже иногда нагло заявляли свои желания. Шайка в эти минуты становилась действительно вольницей, и идти против требования ее было даже неразумно, невыгодно, иногда и опасно. Всякую неудачу свалят потом на несогласника, хотя бы и самого атамана.

– Есаул! Егор Иваныч! Пусть Орлик ведет! – орали человек десять из самых смелых и лихих ребят.

– Атаман, не противничай, родимый! Иди на остров… Я с тобой тоже, – прогнусил во все горло Малина.

– Ладно! – вдруг выговорил Устя. – Но помни, Малина, слушаться.

– Это, стало, мне никого не мертвить! – расхохотался грубо Малина. – Ладно, обещаваю. Иди токмо на остров. Я с тобой. Ты меня попридержишь, как рука размахается.

Устя перешел на другую лодку.

– Орлик! Ну, заместо меня… начинай.

Орлик, повеселевший, приосанился вдруг, стоя в лодке, блестящими глазами обвел всех и громко крикнул:

– Слушай, ребята-молодцы, указу моего крепко… Ослушнику пулю в башку! Двух слов у меня не будет! Разбирайся. Половина за мной, другая за атаманом. Черного лодка, Мустафы лодка, Ефремыча тож, Кипруса тож, Малины тож – все за атаманом на остров.

– Негоже так-то… Дрянь себе подобрал, а лучших всех гонишь на остров, – откликнулся Малина, поднимаясь в лодке.

Орлик достал из-за пояса пистолет и прицелился в каторжника. Малина снова сел, пригнулся в лодке и, закрываясь рукой, крикнул:

– Не замай! Не буду!.. Ну, те…

– Расходися! – крикнул Орлик. – Атаман, гони вперед! Налегай, молодцы, на весла! Налегай! Время потеряли много, насилу успеем. – Шесть лодок двинулись от берега, вперед пошла лодка, в которой был Устя.

– Наваливай! – сурово кричал он трем молодцам, которые гребли в его лодке.

Другая половина лодок, обождав, двинулась тоже.

Устя был задумчив, угрюм, брови его сморщились, и лицо казалось злое, даже лютое. Бог весть, о чем думал атаман. Орлик, веселый и довольный, шел тоже впереди отряда. Лодка его, маленький челнок, скользила быстро.

– Не отставай! – то и дело кричал он на остальных.

Ближе всех к нему шла лодка, где сидел Ванька Лысый.

– Ну, Лысый, свой грех ныне искупи! А то, брат, прогоним от себя.

– Ладно, будешь доволен, Ехор Иваныч! – отозвался Лысый, налегая изо всех сил на весло.

Орлик оглядывал свою команду, что гребла в разных лодках усердно, но молчаливо, и подумал: «Уж теперь лихоманка пробирает их, а увидят пушку-то да народ на беляне – прощай… придется самому в них палить, чтоб подгонять».

Орлик знал, что он отобрал себе самых плохих молодцов, в том числе человек пять калмыков и башкир.

Все лучшие остались при Усте. Но в этом случае, помимо желания лучше окружить атамана, был у есаула и простой расчет. «А инако совсем бы нельзя, – думал он теперь. – Лучше прямо пропустить беляну и не пробовать лазить. Мою сволочь перещелкают, а те свое возьмут. Эдак, может, и выгорит дело».

Оба отряда лодок, выбравшись на средину реки, все быстрей летели вниз по теченью.

На лодках Усти шли неумолкаемо говор, смех от прибауток, и только один атаман оставался угрюм. На лодках Орлика были по-прежнему молчаливы; изредка только кой-кто из ребят помоложе разговаривал тихо.

– Ишь, они там… языком-то чешут.

– Энто Малина балагурит! – заметил Лысый.

– Что ему, сибирный! О-ох, Господи!

– Да… Вот гляди, из ружьев хлестать начнут. Ноне что ни купец – при ружьях ведет суденышко свое.

– Нехай, и у нас самопалы есть! – бойко отозвался молодой парень-туляк.

– А мне вот, ребята, быть убиту, чует мое сердечко… – грустно провздыхал один рябоватый молодец из калмыков.

– Ладно! Считайте! – крикнул строго Орлик. – Не успеет и беляна подойти, я уж кого из вас сам ухлопаю. Помни, ребята: я в миру мухи не трону, а в битве – не пожалею брата родного; а своего труса молодца пожалею меньше, чем чужого; свой малосильный да слабодушный и себя, и еще двух погубит примером поганым.

– Это верно! – отозвался один из молодцов, здоровый мужик.

– Да мы-то что ж? Мы ничего. Энто вон дурень, калмычонка-поганец. Его бы с Ордуньей оставить зайцев атаману жарить, кашу варить, а не биться…

Громкий смех пошел по всем лодкам отряда Орлика.

– А на дуване, гляди, первый будет! – заметил молодой парень.

Снова еще громче рассмеялись все. В Устином отряде молодцы начали оглядываться назад. Малина обернулся и крикнул что-то, ради шутки, заднему отряду.

Что кричал Малина – разобрать было нельзя.

Орлик расслышал только последние слова гнусливого крика каторжанина:

– …Ан глядь, четыре бабы!

В лодках отряда Усти раздался дружный взрыв хохота и долго не смолкал, переливаясь.

– Ай да Малина! Ай да Малина! – кричали голоса.

Сам Устя усмехнулся прибаутке сибирного, и брови его раздвинулись, белые ровные зубы блеснули между розовых, женски нежных и красивых губ.

Лодки летели и были уже в версте от поселка. Вдали, среди шири и глади тихой и синеватой Волги, будто спавшей в величавом покое, виднелся зеленый островок.

Глава 17

Беляна, широкое развалистое и тупоносое судно, блестящее на солнце своей обшивкой из свежих досок, тихо шла по теченью, управляемая огромным рулем, которым орудовали шесть человек батраков. Беляна купца Душкина шла из Казани в Астрахань, нагруженная зерном, но вместе с тем в носовой части судна было особое поместительное отделение, полное красным товаром и всякой всячиной.

Купец Душкин шел по Волге ниже Казани в первый раз.

До тех пор лет семь кряду торговал он между Ярославлем и Казанью чем придется, но больше зерном, пенькой и железом.

За семь лет предприимчивый молодец, лет 30-ти, так расторговался, что, наконец, решился пуститься вниз по матушке на Астрахань.

Многие торговые люди отсоветовали Душкину ходить по низовью, где водится всякая «сволока» и всякие «птицы небесные», но Душкин, прыткий и веселый малый, отвечал: «Ничего, авось Бог милостив!»

Барыши астраханские давно ему спать не давали; все грезились во сне. Да и впрямь, если бы удалось ему еще лет семь поторговать между Казанью и морем Каспием, откуда и в Персидское царство ходят корабли-суденышки, то, конечно, «быть ему богачом первеющим на всей Волге».

Однако не он первый пробовал за астраханскими барышами ходить. Бывали смельчаки и прежде него, но ни один не только не разжился, а многие и головы сложили по пути. Знал все это Душкин и зря не пустился в низовье, а приготовился. Он слыхал, что по пути везде есть разбойники, есть целые поселки, живущие грабежом мимоидущих судов, которые и дегтя или известки не пропустят, не только хлеба или красного товара. Душкин знал тоже, что у речки Еруслана есть поселок Устин Яр, что живет у ближайшего начальства как на откупе. И надумался купец пуститься в путь неспроста, немного потратиться, но астраханскими барышами тратье покрыть.

Нанял он, помимо шести своих батраков рулевых при судне, еще полторы дюжины молодцов из всякого сброду. Но и этим он не удовольствовался; придумал молодец еще одно такое хитрое колено, что вся Казань, узнав про его затею, хохотала до слез целую неделю.

– А ведь, пожалуй, выгорит дело! – говорили некоторые торговцы про затею прыткого купца. – Дойдет, гляди, до Астрахани невредимо.

Много смеху, шуток и прибауток было на пристани, когда двинулась на низы после молебствия беляна Душкина. Многие купцы, торговцы верховья, посмеявшись до слез над товарищем, решили, однако, тайно, что если путешествие Душкина обойдется счастливо, то есть затея его удастся и он достигнет Астрахани, сделав без беды торговый оборот, последовать на будущий год его примеру.

Хитрая затея Душкина удалась уже наполовину. По пути было одно худое место, где водился притон вольницы-негодницы, что был не плоше поселка Усти. Но беляна прошла это место, и никто не шелохнулся. Может, и выглядывали разбойники на богатое судно из-за кустов и камышей прибрежных, может, и зарились да собирались накрыть проезжего купца-смельчака, да вид грозной беляны заставил душегубов призадуматься и, пожалев незадачу, пропустить безобидно мимо. Народу множество на беляне с ружьями да пушка огромная на тупом носу, блестящая ярко, как огонь, охолодили их удаль.

Так подошла беляна к речке Еруслану и к Устину Яру. Тут-то смутила она Орлика своим видом. Будь он другой человек, то не преминул бы доложить Усте, что нечего и пробовать нападение: четыре почти десятка народу вооруженного – не шутка! Но, видно, Орлик и Устя были удалее других или жизнь им дешевле была.

Теперь, разделив молодцов своих на две равные части и ожидая горячей битвы, оба, и атаман, и есаул, мысленно собирались биться со словами: «Двух смертей не бывать, а одной не миновать!»

Оба боялись равно, что их молодцы, за исключением немногих, оробеют и только себя и их погубят, но оба решились лезть на беляну бесстрашно. Давно уже не было у них лихой схватки на матушке-Волге, хотелось им «погреться» в жаркой битве, да и провианту у них в запасе было уже мало, ни хлеба, ни холста, ни пороху; а на большой беляне богатого купца, где столько народу, небось, все найдется, и на целых полгода хватит добычи.

Лодки разбойников достигли того места реки, где множество топких, глинистых островков, заросших сплошь камышом, затесняли путь по реке.

Только один рукав Волги, сажен в сорок, мог пропустить большое судно, а в остальных руслах беляна непременно сядет на мель. Разумеется, купец без толкового и знающего лоцмана не поедет, стало быть, рассчитывать на то, что беляна сама застрянет, было трудно.

Лодки отряда Усти рассыпались и укрылись в камышах большого острова. Орлик же со своими стал на чистом месте реки, но за мысом островка, который укрывал его от идущей беляны.

Народ на беляне, поравнявшись с Устиным Яром, поглядывал и косился зорко на поселок, но тишина и безлюдье в притоне кого обрадовали, а кого пуще встревожили. Кто поглупее думал: «Слава Богу»; но бывалые поняли, что молодцы-разбойники собрались, укрылись и где-нибудь вот сейчас ахнут на них. Лоцман из татар, коего прихватил с собою купец, прямо пояснил, подплывая к островкам:

– Ну, теперь, ребята, держите ушки на макушке!.. Вот в этом самом плесе, что видать середь камышей, ахнут на нас устинцы!

Действительно, мертвая тишина была в Устином Яре; одни ребятишки прыгали, да бабы старые на берегу полоскали холст.

Для бывалого человека все служило доказательством, что разбойники в походе… А где? Либо, на счастье купца, убрались далее на большую столбовую дорогу, либо, на его горе, пронюхали про беляну и все в сборе на реке, около островков.

«Авось, – подумал купец, – наше многолюдство, да ружья, да пушка на них робу нагонят, так что и не тронутся».

Многие, однако, на беляне крестились и тихо охали, поглядывая на камыши.

Вошла беляна в плес, выбрав самый широкий рукав, и миновала уже камыши, где попрятались, пригибаясь в лодках, молодцы Устинова отряда. Некоторые из них, завидя на беляне сквозь чащу народ, ружья и пушку, обомлели, ошалели от неожиданности.

«Ахти! – подумал и сибирный Малина. – Вот притча!»

Многое он видал на своем веку, много видел и всяких белян, и расшив на Волге, а такого «сборища оружейного» никогда не видал. Но не струсил, а только пуще остервенился каторжник; будто обидно ему стало, что выискался эдакий выжига-купец, который чуть не с командой царской по Волге поплыл.

Устя тоже видел сквозь камыш беляну и тоже подивился ее грозному виду. Атаман ухмыльнулся странно, не то злобно, не то грустно; чудной, но красивый рот его так и застыл будто в улыбке этой; грудь поднялась раза два высоко, будто глубоко вздохнул атаман, жалея о чем-то. О себе, что ли? Глаза его отуманились, а не блеснули удалью. Умирать, что ли, быть убитому собрался Устя.

Никто из молодцов не заметил, однако, его печали и смуты на душе. Кто с любопытством косился сквозь чашу камышей на мимоидущую беляну, а кто просто притаился и уткнулся да ждал команды, глядя себе под нос, а кто уныло раздумывал о том, сносить ли сейчас свою удалую башку или покончить позорно свою вольную, но горемычную жизнь, нарвавшись на топор или пулю.

Тишина была мертвая. Но вдруг раздался и пронесся над сонной рекой из края в край, как будто хлестнул по воде, громкий удалый крик:

– Вали, ребята! На слом!

Это был голос молодца Орлика. Услыхать эту лихую команду – подумаешь, у есаула целое войско казацкое состоит под начальством.

У многих, небось, на беляне от одного этого зычного возгласа душа в пятки ушла… У многих же устинцев от крика их храброго есаула душа из пяток на свое место вернулась.

И загудели сразу десятки голосов, раздались сразу несколько выстрелов… и с беляны, и с лодок.

– На весла! – скомандовал тихо Устя своим.

Малина вылетел первый из камышей, за ним остальные.

И отряд Усти молчаливо и тихо понесся вдогонку, чтобы ударить с тыла.