Текст книги "Мужская жизнь"

Глава 21

Вдоль дороги простирались поля, кое-где кустился рядами виноградник, но взгляд всё больше забирали и увлекали горы, в синей дымке, загадочные, манящие. А за горами было море. Я ехал на автобусе из Краснодара в Сочи. Прямого рейса из Одессы не нашлось, да и в Краснодар летели ещё через один промежуточный аэропорт.

Итак, я ехал к морю, в санаторий, в Сочи.

В Одессе я и моря-то по-настоящему не видел, даже по набережной не прогулялся. В этом тоже было что-то символичное, ущербное. Вот придурки-националисты! В несколько месяцев так размаландать страну! Всё вверх тормашками… Мне не хотелось вспоминать Одессу, я увёртывался от воспоминаний, но они снова и снова выползали на первый план сознания. «Стоп! Проехали!» – повторял я, но в мозгу держались недавно пережитые события. И не отпускала встреча с Ладой.

Я с горькой усмешкой вспоминал свои наивные мечты о возврате школьной любви. Что это было? «Старческие» иллюзии, которые питали меня романтической любовью к давней подруге? Теперь я не испытывал к Ладе прежних чувств. Будто отшибло. Я пытался найти в себе эти чувства, которые тешили меня долгие годы, но безрезультатно. Лада представала передо мной несчастной вдовой, занятой только своим сыном, потускнелой и постаревшей, безжалостно и незаконно пострадавшей от «идиотов»…

Наконец-то в глаза, будто волной, плеснула синева моря. Мне стало хорошо и спокойно. Копоть и настороженность сожжённой Одессы смылась, затих южнорусский хохляцкий говор в ушах, который звенел после пожара в доме с колоннами. Я вдыхал напоённый йодом воздух родных субтропиков…

Человек должен жить для себя и своих родных! И выполнять то, что обязан по службе. В этом и будет порядок. И главное – смысл жизни. Иначе всё бардак, глупость, пустота. Я втихомолку блаженствовал. Вот и начался отпуск.

Санаторий пришлось выбрать не самый первостатейный: деньги-то ушли. Ах, какие это ненадёжные бумажки! Но я не был чопорным и избалованным. Словом, санаторий был старенький, советский… Но в этом было немало преимуществ. Здесь сохранились советские врачебные методики лечения, оздоровления, и мне хотелось им полностью подчиниться. Побывать на мацестинских ваннах, не упустить всевозможные процедуры. К моему удивлению, даже море оказалось не таким уж холодным, и нашлось немало отважных купальщиков. А майское солнце светило вовсю. Все ходили в лёгких одеждах. Жары ещё не было, и слава богу: жару я не любил, не терпел даже.

День-другой – и я стал осматриваться, как всякий неженатый или, тем более, женатый мужчина на курорте. Иллюзии о лёгком романчике скоро растаяли: не с кем тут было знакомиться, амурных перспектив никаких. Я с придирчивостью оценил весь контингент – и разочаровался. В основном здесь были парами: он и она, и в основном в преклонных летах. Или одинокие пожилые дамы, а я не забывал напоминать себе, что я ещё ого-го и что в сорок пять для меня жизнь должна только начаться. Ещё упал у меня взгляд на женщину с дочкой, но дочка была такой прилипчивой, что не отпускала от себя мать ни на шаг. По годам дамочка мне вроде бы подходила, но по другим параметрам – габаритам, «кубатуре» – не очень… Тут я вслух рассмеялся: и термины строительные, и просто глупость какая-то, но всё это означало и другое: я начинал по-настоящему отдыхать. Солнце, воздух, процедуры, горы, бассейн с морской водой – что ещё может быть лучше! А любовные интрижки – так, на десерт, если получится. Правда, иногда словно туча находила на меня – дымная туча воспоминаний о Ладе, почему-то я чувствовал себя перед ней должником.

По привычке утром я просыпался рано. Физзарядкой я никогда не занимался, а здесь надевал спортивный костюм и до завтрака выходил на пустующие аллеи санатория, делал пробежку. Меня тянуло жить, а любить пока было некого. После разминки наступала приятная усталость, безмыслие: худые и нехудые мысли, а главное – всякое раздражение отступали. Я принимал душ, потом недолго отдыхал и шёл в столовую. После завтрака отправлялся на процедуры, ехал на сероводородные ванны в Мацесту. Комплекс Мацесты поражал: архитектура победившего социализма, советский сталинский стиль, монументализм, здесь было на что посмотреть. А какой воздух! Горы в синей дымке. Не исключался и бокал сухого вина в фирменном кафе «Фанагория», и так полдня утекало совсем незаметно. А после обеда – послеобеденный сон. Потом – массаж, бассейн, душ Шарко, прогулка вдоль берега моря. А вечером – Большой Сочи. Парк «Ривьера», платановая аллея, набережная… Появился и попутчик, тоже из отдыхающих, Коля, простой мужик с Севера, из нефтяников-вахтовиков, недоставучий, неболтливый, с которым можно было поговорить «ни о чём» и съесть шашлык в кафе под бокал пива или в кофейне выпить по чашке кофе, приготовленного в турке на горячем песке.

Я озвучил ему тезис: зачем я буду думать о том-то и том-то и тратить на это свои нервные клетки, расходовать свою мысленную энергию, если то-то и то-то от меня никоим образом не зависит? Уж лучше говорить о чём-то отвлечённом и приятном, чем о злом и насущном. Коля меня услышал и совсем не лез с разговорами о политике. Съездили с Колей и на спортивные объекты недавно отшумевшей, победной для нас олимпиады. Как строитель я кое-что оценивал, прикидывал сметную стоимость, удивлялся.

Отдых складывался удачно. Но натуру не проведёшь! Что-то тихонько ныло внутри, как будто в супе не хватало соли, на столе не было солонки, и я начинал оглядываться по сторонам, будто искал солонку на соседних столах, но солонка мне совсем была не нужна. Женщины! Конечно, среди гуляющей толпы было немало красоток, но они все были как-то пристёгнуты. Впрочем, я не торопил события, случай должен подвернуться или, по-другому, свинья грязи найдёт…

Однажды утром я увидел у стойки регистратора женщину, черноволосую, яркую, одетую в броское платье, с красными крупными бусами на шее; волосы у неё отблёскивали, завитые в мелкие-мелкие кудри. «Наверное, цыганка. Какая экзотика! “Мне б такую”, как в песне поётся», – мимоходом подумал я. Рядом с ней, однако, стоял юноша, скорее всего – сын, и он был породы светлой, походил на чистокровного русака. «Цыганка» что-то говорила, то громко, то со вздохом администраторше, то хотела что-то доказать, то о чём-то как будто умоляла. И всё время она озиралась по сторонам, озабоченно и прицельно оглядывала каждого. Взгляд её задержался на мне. Я даже почему-то непроизвольно кивнул ей в знак приветствия. Она тоже кивнула и тут же направилась ко мне.

– Извините, мужчина… Меня Лилей зовут.

Я тоже представился.

– Не удивляйтесь, Валентин, у меня странная просьба. Не могли бы вы побыть недолго моим мужем? Мне вас нужно показать администрации санатория.

Я рассмеялся:

– По-моему, кино такое было: «Будьте моим мужем». Там, кажется, Андрей Миронов играл. Только я не помню, о чём оно и чем закончилось.

Но Лиля не шутила, просила всерьёз, без розыгрышей.

– Вы лучше других подходите. На моего мужа похожи… Вот, на фотографии в паспорте. Взгляните! – Она достала из сумочки чей-то документ и предъявила мне.

С маленького паспортного фото на меня пучился мужик, по моим понятиям, явно не схожий со мной. Мне стало весело:

– А в чём дело-то? Поподробней, пожалуйста.

– Валентин, нет никакого обмана, – она мягко и в то же время по-свойски заговорила со мной, в приятельском духе. Она была взволнована и просила помощи, особой помощи. – Мой муж – чернобылец. Каждый год ему дают путёвку, чтобы самому лечиться и сына подлечить. Но сам он не ездит. Переоформляет путёвку на меня. А тут путёвка горящая. Он не успел… Дал мне свой паспорт, говорит, устройся, договорись. Но администраторша боится… Говорит, должен муж быть оформлен. Я ей сказала, что муж подъедет… Вот я вас и нашла… – Лиля смотрела прямо, искренно и абсолютно серьёзно мне в глаза, и, как мне казалось, без капли юмора.

– Мне только устроиться. Потом я со всеми договорюсь. Главное – для сына Кирюши…

Сынок тем временем не выражал никакого беспокойства: он сидел в кресле и играл на планшете, наверное, в бесконечные игры, которые обожает его поколение, двенадцати-четырнадцатилетних оболтусов…

– Вы уверены, что это правильный ход?

– Да-а… Они вас оформят. Вы поселитесь. Главное – поселиться. А потом я со всеми договорюсь. Главное, чтоб дали номер и поставили на питание. Я готова им приплатить… Все люди. Все всё понимают. К тому же я не задаром.

– А спать нам вместе придётся? Если по паспорту я ваш муж… – коварно пошутил я, чтоб узнать реакцию новой знакомой.

Тут она рассмеялась, задорно, весело. Смеялась она красиво, и лицо у неё становилось очень красивым, глаза сужались, губы и подбородок чуть вздрагивали, на щеках играл румянец; она как будто молодела, становилась девушкой кокетливой и ветреной…

– Всё же давайте сделаем по-другому. Сходим к директору. Он, говорят, человек доброжелательный. К тому же администратор меня уже оформляла и вряд ли забыла… – предложил я.

Лиля предупредила сына об отлучке. Кирюша только головой мотнул и даже не оторвался от игры на планшете.

Директор санатория, молодой элегантный армянин, был прост и вменяем. Лиля ему, очевидно, приглянулась, он ей улыбался, говорил простенькие комплименты; возможно, он в ней чуял свою, возможно, она была из их племени, южных кавказских кровей. Лиля и он больше улыбались друг другу, а говорил в основном я, уже с некоторой ревностью:

– Понимаете, Ашот Арменович, я друг её мужа. Он неожиданно заболел и очень просил меня оказать содействие семье. Жене и сыну. Как-никак, чернобылец…

– Уважаемый, нам всё равно, кого соцслужбы отправляют на лечение: Васю или Дашу. Пусть они дадут нам бумагу, письмо, – он говорил с приятным южным акцентом.

– Если они пришлют письмо факсом, это вас устроит? – по-деловому спросил я.

– Разумеется, устроит, – сказал директор.

Однако из кабинета директора Лиля вышла растерянная.

– Где мы достанем такое письмо?

– Неужели в вашем городе нет ни одного знакомого, кто отправил бы нам факс?

– Но письмо мы где возьмём? У этих соцслужб пока допросишься.

– Письмо мы сами сделаем. И отправим по электронной почте. А на санаторий из вашего города отправят факс.

– А печать? На письме должна быть печать!

Я улыбнулся. Мягко взял из руки Лили её путёвку, на которой отлично читалась печать организации, выдавшей этот документ.

Через пару часов из её родного города прилетел факс в санаторий с нужным текстом и печатью внизу. Подделать такое письмо мне труда не составило. В ближайшем компьютерном центре я сканировал печать, разработал фирменный бланк письма, ну, а дальше… Как в моём любимом кино «Бриллиантовая рука»: «Ну, а дальше – дело техники…»

На столе администраторши лежал факс, в котором говорилось, что администрация передаёт путёвку жене, члену семьи чернобыльца. Всё чинно, комар носу не подточит. А когда Лиля с Кирюшей заселились и наконец-то облегчённо вздохнули, я поблагодарил судьбу, что она подкинула мне в санаторий премилую женщину, пусть и замужнюю, пусть и с отроком.

Лиля смотрела на меня благодарными глазами.

– Как всё вы здорово придумали! Так всё быстро решилось… Надо купить бутылку коньяку, отблагодарить директора…

– А меня отблагодарить?

– Ну, это не обсуждается, – рассмеялась Лиля и даже легонько прижалась ко мне в знак благодарности. – Отметим вечером.

Тут моё воображение стало рисовать прекрасные картины сегодняшнего вечера. Внутренний голос лукаво подсказывал: в ресторан с Лилей лучше не ходить, а отметить событие у меня в номере. Было, конечно, опасение: Лиля замужем, муж-чернобылец морально давит на неё и мешает. А вот Кирюша уже не малыш и вполне удовлетворится своим планшетом.

Весь остаток дня до назначенного свидания меня не покидало чувство лёгкости и веселья. Я словно бы помолодел; всё прожитое, пережитое сдвинулось куда-то далеко, будто мне оно и не принадлежало, и вообще казалось, что не было никакого прошлого: всё только начинается с чистого листа. Я оглядывался по сторонам, непроизвольно что-нибудь рассматривал, куда-то шёл, не думая, куда; мне легко дышалось. Вот бы остаться здесь навсегда! Дышать этим воздухом, купаться в море, жить среди этой красоты, покоя, испытывать душевное равновесие, глядеть на пальмы и рододендроны… Чувства мои были настолько светлыми и всеохватывающими, что становилось радостно даже не от предчувствия будущего свидания, а от общей полноты жизни, словом, как в детстве, когда, проснувшись, испытываешь каждой клеткой тела и души свет и радость светлого и радостного мира.

Лиля пришла ко мне в номер принаряженная, подкрашенная, в синем длинном платье из тонкой материи. С первых же минут свидания мне хотелось Лилю потрогать, обнять. Я даже начинал её ревновать к тем мужчинам, которые у неё были… Пожалуй, это было впервые: странное, новое чувство ревности, ведь у меня с ней ещё ничего не произошло. Но мы с ней уже перешли на «ты».

Осторожненько, без нажима и спешки я решил попытать Лилю насчёт мужа. Как и что? Проблема верности… Лиля была открыта, искренна, по крайней мере, мне так казалось. Не сразу, не целым ведром информации, но постепенно она рассказала, как стала женой чернобыльца и кто этот самый чернобылец.

– Когда взрыв грянул, Сергей ещё был молодой, пожарным работал. Дурость в голове. Не понимал, что такое радиация и прочее… Набирали добровольцев, он мог отказаться. Но не отказался. Сам напросился в Чернобыль. Героем хотелось быть… Вернулся, всё вроде нормально. Но потом сказалось. Стал часто болеть…

– Сейчас, наверное, жалеет о том, что поехал? – спросил я.

– Нет, говорит: у каждого своя судьба. Он такую выбрал… У меня сразу были сомнения: чернобылец – как дальше со здоровьем? Ведь радиация – не шутки… Но я всё равно за него замуж пошла.

– Любила сильно? – без усмешки подсказал я.

Лиля без усмешки отвечала:

– Нет. Любви не было. Так только, взаимность. А любви не вышло… Просто так… Он, Сергей, из хорошей семьи. И мать, и отец – преподаватели, поэтому я надеялась, что он и мужем будет порядочным. Семью не разобьёт… Мы с ним сейчас уже порознь живём. Просто развод не оформляем, чтобы легче было и с лечением, и с льготами разными.

– А он любил тебя? – я ещё никогда и никому не задавал таких вопросов «в лоб» через несколько часов знакомства, в первый день, но сейчас я даже не испытывал стеснения и скованности, казалось, я мог спросить её о чём угодно, даже о самом сокровенном.

– Он меня, думаю, любил, – простодушно отвечала Лиля. – Ну, во всяком случае, я его очень сильно притягивала. Он мне подарки разные дарил, с поцелуйчиками всё время лез, вещицы разные интимного гардероба покупал. В общем, как женщина я ему нравилась… А любовь – это что-то другое. Я думаю, что любовь – чувство бешеное и недолгое. На один месяц…

Я слушал Лилю и старался понять, что она за человек: всё впрямую говорит, не скрывает, что вышла по расчёту замуж, что с мужем не живёт…

– Потом у Сергея проблемы на работе начались, он перестал на меня внимание обращать. Хотя мужчиной-то он быть не перестал… Я друга себе завела. Сначала одного, потом другого. К нему совсем охладела. Только так, по обязанности… Он за городом живёт. Иногда к нам приезжает. Кирюшу очень любит, – Лиля рассказывала увлечённо и главное – доверительно. – Сергей всё время нашу жизнь ругает. Говорит, что сыну досталось время подлое. Всё свели к деньгам и ничего больше. Кругом деньги, деньги… А ведь тушить Чернобыль ехали не из-за денег. Сейчас туда бы никого не загнали по доброй воле… Ну а к женщинам он сейчас совсем охладел.

– А ты, Лиля, к мужчинам?

– А я нет, – она рассмеялась и прижалась ко мне.

Тут я впервые поцеловал её в щёку. Всё складывалось превосходно!

В этот вечер, в этот изумительный вечер у меня с ней ничего так и не случилось. Когда после лёгкого вина, после милых застольных разговоров о горах, о море, о мацестинских ваннах и о разном прочем курортном я пригласил её потанцевать (о музыке я позаботился заблаговременно) и мягко прижал к себе Лилю, почувствовал к ней удивительное влечение. Сперва я объяснил для себя это тем, что у меня уже давненько не было женщин и естество брало своё. Но, похоже, это было не так: у неё была упругая душистая смугловатая кожа, цыганочьи волосы и безумно чёрные глаза.

– Ты цыганка? – спросил я напрямую.

– Не-ет… Многие так думают. Может, где-нибудь в нашем селе и затесался в роду какой-нибудь цыган, но родом я русская. Просто род такой весь чернявый вышел… А прадедушка священником был с огромной чёрной бородой. Я на фотографии видела.

– Очаровываешь ты, как цыганка…

Лиля рассмеялась, а я поймал момент, обнял её сильнее, стал целовать в губы. Потом стал обнимать её так страстно, что намерения мои были очевидны. Лиля мягко отстранилась от меня, её глаза блестели, казалось, тоже от возбуждения и распалённости, но она тихо сказала:

– Валя, сегодня не надо. Перенесём на завтра. У нас еще уйма времени…

Я подавленно опустил голову, танец подошёл к концу. Самый грустный вариант пришёл в голову: ну вот, воспользовалась мной – и в сторону. Лиля, вероятно, почувствовала эту обиженность, притянула меня к себе, запрокинула голову и впилась сладко, опытно и покорно своими губами в мои губы.

– До завтра, – шепнула она потом, слегка отдышавшись.

В эту ночь я долго не мог уснуть, хотя прежде засыпал легко. Приятные обнадёживающие мысли вились вокруг Лили. Я думал только о ней. Ни о чём другом думать не удавалось. Даже если я насильно заставлял себя вспоминать о бывших «жёнах», о поездке в Одессу, о Ладе, о дочке, о Толике, Лиля как будто стояла рядом или слушала все мои мысли… В моей груди появлялось какое-то знобяще-тревожное, приятное чувство. Так приходит любовь.

Глава 22

На следующий день, вернее, ночь Лиля ночевала у меня. Я беспокоился о её сыне, но Лиля мне сказала:

– Он уже взрослый мужчина – один не боится. Сергей в нём воспитывает мужество… К тому же телефон под рукой, да и расстояние между корпусами (они жили в другом корпусе) – докричаться можно.

Лиля отдалась мне просто, естественно и полноценно, как будто много-много раз делала это уже со мной. Любила она не только умело, но даже как-то весело. Темпераментная, шаловливая, она быстро зажигала меня, да и сама увлекалась самозабвенно и неутомимо. Однажды, разгорячённая, обезумевшая, пылая страстью, диковатая, как пантера, жадно глотая воздух, в потёмках ночи, Лиля шептала мне:

– Валя, делай со мной всё, что хочешь… Ещё… Ты мой мальчик…

Ну, а дальше, а потом и вовсе началось некое любвеобильное сумасшествие. Две недели мы с Лилей проскочили по курортной жизни будто за один день и одну ночь. И всё это счастливо-полоумное время мы ни от кого не прятались. Правда, Лиля не каждую ночь оставалась у меня, зато каждый день оказывалась в моей постели. Теперь я даже не представлял, как мог жить без неё. Наверное, такое бывает с каждым мужчиной, у которого плавятся мозги…

Опять в груди появилось щемящее неизъяснимое волнение, сладкое, будто стоишь над пропастью и гордишься тем, что стоишь на огромной высоте. Это чувство бесстрашия высоты становилось необузданным. Я понимал, что поплыл… Но разве я не об этом мечтал, разве не об этом мечтает каждый свободный мужчина?! Да, отправляясь на юг, в Одессу, я мечтал возродить, обновить свои чувства к Ладе. Но Одесса мне этого не дала. А здесь сам воздух был пропитан не страданиями и тревогой, а весельем, свободой и любовью.

Однажды я ждал её вечером у себя в номере. Уже весь истомился. А она запаздывала. Надоедать звонками – не в моих правилах. Опаздывать ей и не возбранялось: всё-таки нельзя было безоглядно бросать Кирюшу вечерами и нестись к любовнику. Но в этот вечер я почему-то трепетал. Измучился от ожидания. Я уже намеревался пойти ей навстречу, вышел в узкую прихожую номера, посмотрел на себя в зеркало перед выходом. Но вдруг услышал тихий, знакомый, любимый стук в дверь.

– Лиля! – Даже задрожал от счастья. – Я так ждал тебя!

В эту минуту я не утерпел, впрочем, и не хотел сдерживать себя, понимая, что это моя последняя любовь. Всего меня охватило волнение, которое было знакомо и прежде, в молодости и в юности, и я знал причину этого волнения; у меня даже ком в горле появился от горьких и сладко-счастливых слез. Я прошептал Лиле на ухо:

– Я люблю тебя.

Она, похоже, не очень-то удивилась моему признанию, но покорно прижалась ко мне, поцеловала меня, шепнула в ответ:

– Мне так с тобой хорошо, Валя!

Потом она потихоньку стала расстегивать пуговицы на моей рубашке, игриво и тихо шепнула:

– Можешь смотреть в зеркало. Там будет интересно…

Позже, когда пришла успокоенность и чувство благодарности к Лиле за её неистощимую ласковость, я сказал:

– Наверное, твой муж Сергей здорово ревновал тебя? Ты необыкновенная.

– Он мне сказал: ревновать тебя, Лиля, себе дороже. С ума сойдёшь… – ответила она. – У него был друг, этому другу я нравилась. Он этого и не скрывал. Так однажды Сергей позволил мне с его другом вместе поехать в командировку.

– Он так подстроил?

– Нет! Он просто не запретил ни ему, ни мне…

– И что было?

– Ничего не было. Он был его настоящим другом. Он просто меня поцеловал в щёку и сказал: как жаль, что Сергей его настоящий друг. Они вместе ликвидаторами были… А вообще-то, если бы его друг был понастойчивее, я бы… – Тут она рассмеялась. Как всегда, заразительно и достаточно громко, смех её, словно звон колокольчика, разлетелся по номеру. Потом Лиля, словно спохватившись, сказала:

– Всё! Я должна сейчас уйти.

– Куда? – недоумевал я.

– Сегодня день рождения у администраторши. Меня пригласили. Ну, так просто, посидеть. Девичник… Я обещала, так что надо прийти посидеть. Она добрая женщина.

Когда Лиля ушла, я долго лежал на кровати без движений, больной от своего признания в любви, от ласковости Лили. Я не очень понимал: когда, как она успела сблизиться с администраторшей? Всё же очень легко Лиля умела сходиться с людьми. Всех подкупала её искренность… Но я чувствовал и некоторую загадку в Лиле. Если в своих прежних любимых женщинах я в основном видел, кто они, что они, то в Лиле ещё не разобрался. Иногда она была и вовсе без тормозов.

Ночью того же дня, после девичника (но был ли это исключительно девичник? – ломал я голову), Лиля позвонила мне по сотовому телефону и спросила:

– Валя, ты правда меня любишь? – голос её был отчаянно-горячий, заигрывающе-весёлый, с явной пьянцой.

– Такими вещами в моём возрасте не шутят. А если и шутят, то не так, перед зеркалом…

Она рассмеялась.

– А если ты меня любишь, повтори это?

– Я тебя люблю!

– Громче!

– Я тебя люблю!!

– Ещё громче!

– Я тебя люблю!!!

– А теперь выйди на балкон и крикни так, чтоб я тебя услышала… Я тоже на балконе стою…

Я не стал оправдываться перед Лилей: мол, извини, люди уже спят, я, не раздумывая, вышел на балкон и, заглушая в себе всякий разум и осмотрительность, выкрикнул в глухую ночь:

– Я тебя люблю!

Она, безусловно, это услышала на балконе соседнего корпуса. Другие тоже услышали…

Как-то раз, когда курортный роман у нас был в разгаре, а дней до моего отъезда оставалось мало, мы сидели в одном из популярных сочинских ресторанов: хотелось иметь и такую страничку в своём отдыхе. В этот вечер много и мило говорили, шутили, танцевали. Даже приняли участие в каком-то розыгрыше призов в развлекательной программе. Лиля была в тот вечер очень красивой, она и не могла быть иной, она уже крепко загорела, загар ей очень шёл, особенно в белом тонком сарафане на просвет, вся притягательно шоколадная, сексуальная.

Мы пили из бокалов французское вино, ели жареную сёмгу с богатым гарниром. Говорили о ерунде, но о такой ерунде, которая впоследствии чего-то стоит:

– Лилечка, кем ты мечтала стать в юности?

– Все мечтали стать какими-то знаменитыми, а я… А я мечтала стать официанткой… Я ещё школьницей подрабатывала официанткой в летнем кафе. Мне нравилось.

– За тобой, наверное, многие ухаживали – вот и нравилось.

– Ну, и такое случалось. Но в этой работе есть что-то привлекательное. Мне ведь хотелось быть официанткой на большом круизном судне…

– А кто ты сейчас?

– Работаю в салоне красоты. В общем, парикмахерская. Мы её с подругой держим. Я упустила время, не получила хорошего образования, а теперь за книжки садиться не хочется. Поздно…

– Но всё равно о чём-то мечтаешь?

– Свой ресторан иметь… Такой же, как этот, – она рассмеялась довольно громко. Кое-кто из зала на нас даже оглянулся.

Хм, она говорит, что не получила образования, подумывал я, наблюдая, как Лиля умело орудует ножом и вилкой. Профессии тоже дельной не получила… Но в ней есть что-то холёное, породистое, и избалованность есть. Похоже, она никогда не перебивалась с хлеба на воду. Хотя кто знает… Всё же есть в ней таинственность. Ну, и здорово!

Я смотрел на неё откровенно-влюблённо: она яркая, обаятельная, она, действительно, как кошка, – ласковая, щедрая, обворожительная. Истинная женщина! И вдруг я почувствовал счастье… Я же мечтал всю жизнь об этом. Сидеть на берегу моря в ресторане с красавицей, пить хорошее вино, слушать музыку. Да, я счастлив! Я люблю эту красавицу, я свободен, я никому не изменяю, никого не предаю, мне некого опасаться. Это полнокровное счастье!

– Валя, давай поменяемся с тобой местами, – вдруг попросила Лиля; мы сидели друг против друга.

– Почему? – удивился я.

– Ты только не оборачивайся… Напротив сидит усатый кавказец. Он слишком пялится на меня…

– Может, набить ему морду?

– Нет, нет! Что ты! – Лиля рассмеялась.

– Может, просто ты сама строишь ему глазки, а он цепляется? – шутливо сказал я, но внутри меня обожгло ревностью. Я давным-давно не испытывал этого лютого чувства.

Я обернулся. За моей спиной, через пустующий столик, сидели двое кавказцев. Они и не скрывали, что косились в нашу сторону; мне они даже как-то по-приятельски улыбнулись. Я им не ответил улыбкой.

– Ты в фаворе у здешней публики… Но мне не хочется отдавать тебя на растерзание даже взглядам этих усачей, – сказал я.

Лиля опять безоглядно громко смеялась.

То, чего я боялся, – конец моему отдыху и расставание с Лилей, – произошло как-то внезапно. Однажды я проснулся утром, вспомнил, что вчера у нас с Лилей был последний вечер… На душе стало муторно, хоть плачь. Я сегодня улетаю, а она ещё остаётся здесь на несколько дней. Может, продлить путёвку? Нет, санаторий мне уже поднадоел. На завтрак я решил не ходить, перекушу в аэропорту, всё равно придётся тупо убивать время в ожидании посадки. Сейчас зайду к Лиле, повидаюсь и… Нет, наперёд загадывать не буду! Пусть всё идёт как идёт.

Я осторожно постучал в номер к Лиле. За дверью раздался голос Кирюши:

– Войдите.

– Где мама?

– Она ушла к администратору. Сейчас придёт.

– Я уезжаю. Давай руку. – Я пожал руку Кирюши. – Рука у тебя твёрдая. Спортом занимаешься?

– Немного. Стрельбой… Папа у меня мастер спорта по стрельбе.

Я вышел из номера: не хотел прощаться с Лилей при сыне. Дождался её в коридоре.

– Я уезжаю, – сказал я.

– Мне проводить тебя? – Она смотрела на меня растерянно, она тоже, наверное, не знала, как вести себя со мной сейчас, что мне нужно.

– Давай здесь простимся. Где познакомились, – сказал я, обнял Лилю в сумраке коридора, поцеловал, потом прошептал: – Спасибо тебе. Я позвоню. – Я хотел сказать ей, что люблю её, но почему-то не посмел, – значит, точно люблю…

Я пошёл по коридору, оглянулся – Лиля стояла на месте. Я не видел из-за сумрака её лица, её глаз, но я видел её внутренним зрением, остро помнил её «цыганские» чёрные волосы, завитые в мелкие кольца, её карие глаза, сверкающие в темноте, когда она любила меня, ощущал запах её кожи, её ласку, слышал, будто въявь, её смех.

Я уходил от неё, будто в забытьи, в некой полудрёме, ещё не понимая, что происходит. Где, когда состоится наша новая встреча? Мы даже не договорились. Созвониться – да. Но что такое звонок!

И в такси я ехал в недоумении. Как так, почему так быстро, неожиданно всё оборвалось? Дорога была скоростная, прекрасная, отделанная к олимпиаде, да и всё вокруг казалось свежим, прибранным, чистым и прозрачным. Погода баловала, и на побережье было полно загорающих и купающихся.

В аэропорту было немноголюдно и опять же светло, просторно и чисто. Ну, почему, почему я так холодно и быстро простился с Лилей, отказался от того, чтобы она меня проводила? Меня обжигала обида на самого себя. И почему не поговорил с Кирюшей, не узнал, кто их ждёт дома? Я задавал эти вопросы, и не получал и не мог получить ответов на них. Ругал себя за раздолбайство. А ведь у нас с Лилей всё было так серьёзно. Как в первый раз… А расстались так:

«Позвоню! – Позвони!»

Больше медлить было нельзя, пора идти на регистрацию. Тут во мне всё заныло, загудело в висках. Мучила жестокая мысль: стоит только улететь – и Лилю я больше никогда не увижу. Я позвонил ей, вернее – только набрал номер, но до разговора не дошло. Что я скажу ей по телефону, разве у меня не было времени объясниться с ней раньше? Да и Лиля, как я заметил, не любительница болтать по телефону. А впрочем, куда я тороплюсь? Почему улетаю? Ведь мне, в сущности, некуда торопиться. Дома никто не ждёт. Работа не убежит.

Я пошёл к стойке – не к той, где шла регистрация на рейс, а к той, где сдают билеты.

– Вы сдаёте перед самым вылетом – процент возврата будет очень маленький, – предупредила кассирша.

– Всё равно. Я не могу улететь сейчас.

Ах, не мальчишество ли это? Блажь? Придурь? Но поверх всего во мне бурлило счастье, оно всколыхнулось и заполняло меня точно так же, когда я впервые, с нетерпением дождавшись Лили, признался ей в любви. Никакой здравый смысл уже не мог остановить меня.

Я опять мчался в такси. Я безумно любил её, ревновал её, я хотел её видеть, быть с ней, жить с ней, никогда не расставаться.

Время было уже послеобеденное, все процедуры, как правило, закончены, и Лиля должна была быть с сыном у себя в номере. Я осторожно постучался.

– Кто там? – спросил Кирюша.

– Это я…

– Вы? – Он с удивлением открыл дверь.

– Да, – пролепетал я. – Рейс перенесли по техническим причинам. А где мама?

– Она ушла.

– Куда?

Кирюша пожал плечами.

– Неужели она тебе не сказала?

Он снова пожал плечами, потом посмотрел на меня с сожалением:

– Зря вы вернулись… Вы её не удержите. Папа говорит, её никому не удержать… Она с директором санатория в кофейню ушла.

– Не говори ей, что я возвращался.

Я вышел из номера. Сердце бешено колотилось, отдавалось в висках, горело от ревности, в ушах шумело от отчаяния. Но я собрал волю в кулак. Хотя бы ненадолго. Нет! Стоп! В кофейню не пойду! Всё! Хватит! Какой дурак! Поверить цыганке! Я рассмеялся ядовитым смехом. И пошёл прочь из этого санатория. Скорее прочь, чтоб никто меня здесь больше не увидел.