Текст книги "Мужская жизнь"

Глава 10

Анна позвонила ближе к вечеру. Я возвращался из конторы: закрывал перед отпуском кое-какие бесконечные прорехи в делах. Ох, как хотелось думать о добром, о светлом, об отпуске, о встрече с Ладой, наконец… Не тут-то было! Анна кричала в трубку истерично, плакала, казалось, она во всём винила меня:

– Толика увезли полицейские! Забрали прямо из дома! Говорят, для выяснения… Какая-то машина! Как будто он угнал… Что делать? Они его посадят?

– Успокойся. Я всё узнаю и позвоню.

«Я всё узнаю и позвоню», – я повторил эту фразу трижды.

Тут явно чувствовалась рука Шарова. Я набрал его номер. Но он в телефон прошептал мне:

– Я на совещании… Не волнуйся, позвоню.

Хм, ждать… Человек в экстремальной ситуации должен действовать, а мне предложили ждать. Я предложил ждать Анне. Где-то в полиции ждёт Толик. Чего? Я поехал домой, чтобы действительно успокоиться, приготовиться к разговору с Шаровым; приготовиться к самому худшему. А разве возможно приготовиться к самому худшему?!

Солнце садилось. Стало прохладней. В приоткрытое окно уже врывался холодный поток. Но в этом потоке весеннего воздуха было что-то живое, новое… Сын у ментов, замечен в угоне машины и – упаси Бог! – в распространении наркоты; с любовницей разлад и скандал, дочка в Москве собирается выскочить замуж за какого-то старика… моих лет, да ещё сосед-коррупционер застрелился, чтоб не сидеть в тюрьме… – весёленькое время!

У дома, у соседской калитки, я увидел грузовую машину с мебельным фургоном. Грузчики выносили из дома вещи, упаковывали в фургон. Что за чертовщина? Неужели грабеж? Но вскоре я заметил вдову Соловьёва.

– Вещи забираю! Сваливаю! – с некоторым вызовом сказала Ирина.

– Что так?

– Этот скотина дом записал на дочь от первого брака. У неё трое отпрысков. Уже приезжала, осматривала… – Тут у Ирины что-то поперхнулось в горле, видно, слеза перебила голос: – А это всё моё, нажитое! Своё забираю. Своё! – Она даже постучала себе кулачком в грудь.

Я пожал плечами, пошёл к себе домой: ничего против не имею, и в ваши имущественные дела с покойным не полезу. Причудлива жизнь! А Соловьёв-то оказался не промах: чуял цену любви молодой супружницы, поэтому всё имущество на дочку от первого брака и записал.

Я ходил из угла в угол, ждал известий от Шарова. В голову лезла разная чепуха. Почему-то вспомнился эпизод.

Это был жуткий эпизод. В начале девяностых. Разное пойло продавали везде, где возможно: все киоски были забиты бутылками. На многих висели объявления «Куплю ваучер». У меня тогда был провал: ни шиша в кармане. От отчаяния и злобы я взял свой ваучер и пошёл к ближайшему киоску. Зачем мне этот ваучер?! Те, кто дорвался до власти, не вызывали никакого доверия, про уважение – и заикаться не стоило. Всё равно обманут…

– Сколько за ваучер? – спросил я бабу в окошке за зарешёченной витриной.

Она ответила.

– Чего так мало? – возмутился я. – На пару бутылок дешёвой водки только…

– Скоро эти фантики вообще отменят, – фыркнула продавщица. – Не хочешь – отходи! Очередь ждёт.

– Ладно, давай, – я в общем-то без сожаления, а скорее с брезгливостью сунул ваучер в окошко.

Баба продавщица зорко разглядела ваучер, потом дала мне пачечку мятых, грязненьких купюр. «Мелкими, гадина, дала!» – подумал я.

Я не отошёл далеко от зарешёченного киоска, стал считать деньги. Зачем считал, сам не знаю. Оспорить бабу в окошке, если она даже меня обсчитала, было бы невозможно. Сзади я услышал разговор двух парней, наглых, весёлых, подвыпивших. Оба в кожанках, в спортивных штанах, в кроссовках, говорят с блатным привкусом, но явно не блатные – фраерочки. Покупали они виски и «Амаретто». Говорили о каких-то «тёлках», к которым сейчас «ломанутся»… Я невольно стал наблюдать за ними. И тут сбоку к ним подчалил мужик. Бомж не бомж, вернее всего, доходяга алкоголик в грязной тельняшке. Стал канючить:

– Ребята, выручите, немного не хватает…

– Зачем тебе? Ботинки новые купить? – подкалывали парни.

– Не-ет. На бутылку красного.

Один из парней вдруг сказал:

– У меня сегодня день рождения. Я куплю тебе бутылку красного, только при условии: ты её сразу, без останову, выпьешь из горла. Сможешь?

– Запросто! Я моряк! Всё пропьём, а флот не опозорим! – раздухарился мужик.

– Если не сможешь, отдаёшь мне свою тельняшку, – позубоскалил парень. – Всё, по рукам?

– Да чего тут! Не первый раз.

Пил доходяга прямо у киоска. Бутылку вина. Я навсегда запомнил название той гадости – «Золотые купола». Начал он лихо, опрокинул бутылку, задрав голову. Перед этим улыбнулся, осклабился:

– Ну, с днём рожденьица! Давай, поехали!

И он осилил, выпил. Отстоял честь флота. Дотерпел.

– Ну, молоток, мужик! Спас тельняшку. Всю бутылку одолел, – посмеивались парни.

Мужик тоже улыбался. Но уже не так, как перед питьём. Он улыбался как-то дико, словно не понимал, где он, что с ним и, наверное, не слышал, что ему говорили молодые зубоскалы. Парни ещё подшучивали, нахваливали героя-моряка, а мужик бледнел. В какой-то момент он разом, будто подрубленный, упал. Ни один из парней не дал ему руку, не помог, они резко свалили. Я подошёл к мужику, наклонился и тут же понял, что он уже мёртв. Что это было? Глупость? Жадность? Подлость парней? Кто виноват? И за что погиб этот мужик? Ведь ещё не старый. Годов под пятьдесят…

Поняв, что он мёртв, – скорее всего, враз отключилась печень, получив такой удар пойла неизвестного происхождения, – я тоже поспешил уйти от киоска, чтобы не числиться свидетелем.

…Нет, видно, не зря я вспомнил этот эпизод. Жизнь чудна и жестока. Что-то в неизбежный момент в ней сшибается, сносит с катушек, и всё катится под откос. Я снова напомнил себе с горькой усмешкой: мой сын в КПЗ, с любовницей – раздрай, дочь выходит чёрт знает за кого замуж, сосед застрелился, его вдова вывозит мебель… В этом есть какая-то очевидная хрупкость и неустойчивость жизни. Раз – и что-то оборвалось навсегда.

Я не выдержал – снова позвонил Шарову. Не может его совещание продолжаться два часа. Да и рабочий день кончился.

– А я тебе собирался звонить! – радостно откликнулся Шаров.

«Вот мент! Ведь знал, что жду его звонка, а он не звонил почему-то, чего-то выжидал, испытывал… зачем-то оттягивал».

– На каком основании… – начал было я, но Шаров перебил меня:

– Спокойно выслушай, а потом будешь задавать вопросы. – Шаров прервался, скорее всего, закурил сигарету. – Твоему сыну нужна сильная встряска. Болевой психологический шок! Что-то вроде удара током, ожога утюгом или строгий отцовский ремень… Его задержали, я подчёркиваю – задержали! – по подозрению в угоне автомобиля… Ну, той развалюхи-«жигулёнка»… Все его дружки не знают, за что его задержали, поэтому прижмут хвосты, постараются отгородиться от него. Ведь за таблеточки светит ого-го! Так что ты, Валентин, не суетись. Твой парень должен побыть в изоляции. Пусть немного посидит в подвале. Это очень полезно… Главное в этой истории – оградить его от дружков. Понимаешь, раз – и навсегда. Раз – и навсегда! Это же не герыч. Это герыч – для индивидуалов, а таблеточки – это компания. Нет компании – нет интереса к этому дерьму… Мать Толика предупреди: мол, сынок сильно обкакался, надо хорошенько помыть ему задницу. Про наркоту больше ни слова… И вообще тебе сына надо нагрузить чем-то другим. Возьми его к себе в бизнес. Поменяй институт ему. Или… Или жени! Это выход, кстати.

– Ему только двадцать лет.

– Это и хорошо. Ранний брак для мужчины – это спасение. Появляется ответственность, включаются мозги. А то за юбку мамки держатся до сорока лет, а потом…

– По-моему, невесты у него нет, – с сомнением усмехнулся я.

– Подбери! – цинично и расчётливо сказал Шаров. – У нас в городе, по статистике, на одного мужика приходится по две бабы. А ночку Толик пусть проведёт на нарах. Это отрезвляет. Попроще надо и пожёстче. Пусть он почувствует прелесть – пожить хотя бы ночь в шкуре преступника…

Я не нашёлся, как и чем оспорить суждения Шарова. Он был опытнее и умнее меня в этих вопросах. Только что-то шелохнулось в сердце, и я напомнил себе об уколе, которым спасал (точнее – калечил) своего сына, чтоб укрыть от армии. Грех несмываемый, дурной. Но ведь никто не мог дать гарантию, что в армии с ним не случится чего-то такого… Тогда и укол Льва Дмитрича покажется благом.

В прихожей брякнул колокольчик: кто-то пришёл. Я подозревал, кто это может быть. Интуиция – вовсе не мелочь! Какая-то совершенно зыбкая, неописуемая и неосязаемая, и в то же время существующая в мозгу догадка, предчувствие, махонький сигнальчик, который даёт основание на особые взаимоотношения с человеком, от которого пришло лёгкое дуновение эмоций, или, напротив, ты сам стал источником этого сквознячка… Я не ошибся. Пришла Ирина, соседская вдова. И конечно, тоже с бутылкой, и тоже с дорогим виски, как ещё совсем недавно приходил сам Соловьёв.

Ирина была уже немного пьяна. Бутылка была неполной.

– Зашла вот, Валентин… Не прогонишь?

Она села на тот же стул в кухне, что и её покойный супруг. Она и курила, и пила так же, как Соловьёв. Всё же три года, которые они прожили вместе, наложили отпечаток. Она говорила, но я слушал вполуха, это был какой-то оправдательный трёп: как она настрадалась, зная, что в любую ночь, в любой час могут нагрянуть менты и забрать мужа «из тёплой постельки, с шёлковых простынок…» – она так и выразилась! – «на железную койку». Я смотрел на неё исключительно сейчас как на женщину. Как самец на самку, которая свободна, полупьяна и в общем-то вряд ли откажет, если захотеть с ней оказаться на одной постельке… Смазливая, с мелкими чертами лица, небольшими, но пухлыми губками, всегда ярко накрашенными, глаза выразительные, серые, большие; голос соблазнительный, тихий и вкрадчивый, по фигуре не толста – не тонка, самое то для любовных утех. Сидела она нога на ногу, не в брюках – в юбке, в чулках, и на её колени я часто косил взгляд.

– …Не знаю, Валя, какого ты рода-племени, а я не скрываю, что вышла из грязи. Барак, отец – работяга, пил, конечно, мать и меня из дому гонял… Мне такой судьбы не хотелось – вот я и оказалась замужем за стариком Соловьёвым. Он меня особо не доставал, так что жила и жила на свой лад. Но я всегда знала, что как по канату иду… Подует посильнее и – на хрен вниз! – Она передохнула, выпила. Я тоже пригубил из рюмки вместе с ней. – Ну вот, всю мою судьбу ты и знаешь. Да и знать-то нечего. А все денежки и недвижимость этот жлоб на дочку записал. Он только дочку и любил. Я ему была нужна так, для картинки, для солидности. Молодая, симпатичная… – Тут Ирина посмотрела на меня и кокетливо и с некоторым вызовом. – А тебе я нравлюсь, Валя?

– Нравишься, – усмехнулся. Душой в общем-то я не покривил. Она была привлекательна, молода, чувствовалось, что в ней есть огонь, неутолённый темперамент.

– Может, Валечка, поваляемся немного? – спросила-предложила она, положив свою пухленькую аккуратную ручку с перламутровыми длинными ногтями мне на колено.

Я ненадолго замер, напомнил себе, что она всё ещё пока соседка, хотя она уже вдова, но всего лишь второй день.

– В другой раз, Ирочка, – отказал я мягко и снял со своего колена её руку.

Она встала, не скрывая обиды, колюче сказала:

– Второго раза не будет… Прощай, сосед!

– Будь здорова.

– Это я заберу, – она взяла бутылку виски – там оставалось ещё граммов сто – и пошла…

Попутного ветра, подумал я, хотя как мужчина я уже ругал себя, казнил даже: что ж ты, лапоть, отказать такой фифе, такой сдобной булочке! А мораль? Да какая тут мораль? Её тут нет, она тут не нужна, её тут и быть не должно! Ладно, всё! Стоп! Хватит об этом!

Глава 11

Последний телефонный разговор с сыном у меня был о злосчастных таблетках.

– Пап, пап! Мама сказала, что ты забрал пакет! – кричал Толик в трубку. В голосе сквозило не столько возмущение, сколько страх.

– О таблетках забудь. И вообще никому никогда – ни слова!

– Но ведь с меня они спросят… – голос сына дрогнул.

– Тем, кто с тебя спросит, я отвечу сам. Скажи, что отраву забрал я. И дай им номер моего телефона.

Теперь пакетик с таблетками лежал предо мной. И всё же, что это за дрянь? Я достал одну таблетку, внимательно рассмотрел на свету: ничего особенного, таблетка и таблетка, беленькая, обычных размеров. А как её принимать? Рассасывать, что ли? Нет, это вряд ли. Наверное, сразу глотать. Я забросил таблетку в рот, проглотил и тут же запил водой. Надо же попробовать, что это за чёртов препарат!

Прошло четверть часа. Прошло полчаса. Я ничего не чувствовал. Ни прилива сил, ни весёлости, ни какого-то опьянения. Может, доза маловата, может, на меня этот опиум не действует уже – только молодых пробирает, у которых кровь живее… И всё же какое-то подспудное течение в моём организме и моих мозгах появилось. Я теперь не просто сожалел о том, что пренебрёг, упустил, недооценил соседку Ирину, нажав на тормоза стеснительности и морали, а клеймил себя некрасивыми словами за то, что упустил шанс «любви», наслаждения – всего того, ради чего и живёт на земле мужчина! Ах, глупый дурень, простофиля, чудак с другой буквы! Может, к соседке сходить? Я её отшил… Можно извиниться – она понятливая… А если закобенится, ну и пусть – лишает себя удовольствия! Я рассмеялся и, осмелев окончательно, распалив себя, с одной стороны, желанием, с другой стороны – самоукоризной, что не воспользовался её предложением при первом случае, собрался пойти к соседке Ирине. Что я ей скажу, припёршись ближе к полуночи в гости? Чего-нибудь скажу. Не дура – и так всё поймет. Я собрался и пошёл к соседке. Захватил с собой бутылку дорогого виски.

В окнах у Соловьёвых не горел свет. Спит, может? Надо позвонить на сотовый… Но телефон я с собой не захватил. Я подёргал ручку чугунной витиеватой калитки, догадался, что в доме никого нет. Уж слишком мёртво смотрелись окна. Да и вдова – чего она одна будет скорбеть в пустом доме. Не дура, хоть и только что вдова… Я опять рассмеялся.

Вернувшись к себе, я полез в старые записные книжки. Там у меня был где-то записан телефон одной дамы лёгкого, очень лёгкого, даже наилегчайшего поведения – мне опять стало смешно, – и ещё в сто раз сильнее захотелось женщину. Я искал телефон Маши. Пусть не получилось с соседкой-вдовой, но в Гурьянске полно женщин, которые готовы к любви, которые даже алчут, которые безотказны… Но их враз, под боком, и не найдёшь. Для того, чтобы найти враз, и существуют эти Маши, которые одарят любовью за деньги.

Нет, как ни верти, нельзя запретить себе думать о жратве, о физической боли и боли душевной, а главное – нельзя запретить себе думать о женщине! Я искал телефон Маши, искал, и всё во мне зудело при воспоминании о ней. Ах! какая Маша!

Она была моей первой покупной женщиной. Я тогда позвонил в «контору дамских услуг», заказал «подругу». В то время я жил в другом доме, опасался соседей по подъезду, по лестничной клетке, поэтому то и дело бегал к двери, смотрел в глазок: было уже поздно, ночь, но вдруг в неурочный час попрётся какой-нибудь сосед или соседка выносить мусор…

Итак, я ждал свою первую проститутку. Волновался. Не мог усидеть на месте. Не знал, надо ли накрыть для приличия стол? Может, хотя бы шампанское и шоколад? Чушь какая-то! Продажную девку встречать шампанским!

Вот и долгожданный звонок в дверь. Я почему-то на цыпочках подошёл к двери, посмотрел в глазок: там стоял парень. Так и должно быть, это был развозчик – чернявый, усатый, какой-то нерусский. Открыл дверь. Парень, злоехидный, не здороваясь, тупо и грязно спросил: «Какую выбираешь?» К парню с обеих сторон подошли две девицы. Одна белявая, остроносая, худая, размалёванная, как мальвина… Я сразу и наверняка знал, что не эту, хотя вторую толком ещё и не успел разглядеть, так, глянул мельком, но был уверен – вторая лучше подойдёт, она краше. Она, вторая, была в тёмной шляпке, так что тень заслоняла её лицо, а по фигуре она была полнушкой, в отличие от своей напарницы.

– Её, – сказал я осипшим голосом, указал на шляпку.

– Деньги сразу! – строго сказал парень.

– Сейчас, – я пошёл в комнату за деньгами, троица при этом осталась на лестничной клетке, и мне чудилось, что все соседи из всех глазков из квартирных дверей разглядывают эту пёструю компашку.

Я был тогда очень неопытен, мог бы подольше повыбирать, парню дать только предоплату… Но тогда я покорно отдал сразу все деньги. Пересчитав деньги, чернявый сказал:

– Буду ровно через два часа! – И он даже слегка подтолкнул ко мне ту, в шляпке, а белявая, которую я отверг, казалось, издевательски посмотрела на меня на прощание и беззвучно хмыкнула; возможно, мне это лишь показалось.

Только тогда, когда доставщик с белявой девицей, которая, похоже, нарочито цокала каблуками, спускаясь по лестнице, ушли и всё стихло, я, стыдясь и краснея, посмотрел на свою избранницу, тихо сказал:

– Проходите!

Язык не повернулся сразу назвать её на «ты».

Она была пьяная, раскрашенная не меньше, чем белявая. Я в первую минуту уже десять раз пожалел, что стал искать приключений на свою задницу со шлюхами. К тому же она сразу наполнила дом чужим развратным запахом – запахом дешёвых духов, косметики, смешанным с алкоголем, с чем-то непотребным, вульгарным и знойным. Я даже захотел её сразу выгнать. Денег мне не было бы жаль… Но любопытство, именно любопытство, а не страсть, сдерживало меня.

– Чё ж ты пьяная на работе? – разглядев блестящие от алкоголя глазки проститутки, я заговорил по-простецки.

– На моей службе без допингу нельзя! – Она рассмеялась. Этим она давала некий повод повеселиться с ней и не воспринимать всё всерьёз. Юмор – палочка-выручалочка во всех случаях жизни.

– Как звать? – спросил я.

– Маша! – сказала она громко. – Но не с Уралмаша… – Она опять засмеялась.

– Проходи в комнату, – кивнул я и подумал: это хорошо, что она не бука.

Она сняла с себя бережно шляпку, пальто. Пальто я помог ей снять, при этом придирчиво оценил её фигуру. Ничего особенного: толстоватая, невысокая, но грудь большая, аппетитная и щечки кругленькие, очень подходящие для проститутки.

Маша прошла в комнату, села в кресло, закурила, не спрашивая разрешения. Я решил её ни в чём не усекать – я же в первый раз, может быть, у них, людей этой профессии, так положено.

Вдруг Маша опять засмеялась, казалось, ни с того ни с сего, приступом, весело, будто её прорвало.

– Сейчас в сауне шутку рассказали… – сквозь смех заговорила она. – Выпив бокал вина в рыбном ресторане, Танечка поняла, что хочет не только рыбку съесть… – Она опять засмеялась. – Правда, классная шуточка? А? – Она шумно выдохнула дым сигареты, спросила: – А вина у тебя нет? Наверняка есть, доставай. Выпьем для сугрева.

– По-моему, тебе и без вина весело. В сауне тебя, видать, поднакачали…

– А ты что думал? – простосердечно призналась Маша. – Ты за день первый, что ли? Э-э, нет, бывает за ночь трое-четверо, а бывает, конечно, за неделю – голяк. Или один какой-нибудь скряга… Ты не верь, если кто-то тебе будет лапшу вешать, целкой прикидываться. Работа у нас сдельная… – Она рассмеялась. – А вот ещё, там в сауне один козёл рассказал… Мужик бабу снял в кабаке, привёз домой. Угостил вином. Ну, дело к сексу… Она разделась. Он берёт ружьё и говорит: «Иди в огород». А там холод, снег. Она – ему: «Ты чего, с ума сошёл?» Он ей: «Иди, а то застрелю!» Она голая вышла в огород. Он ей: «Лепи снеговика! Лепи, а то застрелю!» Она слепила снеговика. А мужик ей и говорит: «Ты пойми. Я в сексе-то не очень… Зато снеговика ты на всю жизнь запомнишь!» – Она опять смеялась.

– Ты анекдоты сюда приехала травить? – в моём голосе уже не скрыть было раздражения. Что за наглая шлюха? Призналась в том, что её только что имели, должно быть, несколько мужиков где-то в сауне, и теперь выгибается…

– Да нет, что вы?! – враз остепенилась она, заговорила даже на «вы». – Я приехала к вам… Я свою работу знаю… Я профессионалка!.. Выйдите, пожалуйста, на минутку из комнаты. Мне нужно переодеться.

Первая мысль, которая просквозила мозг: «Я выйду, а она у меня что-нибудь стыбзит». Но я послушно вышел из комнаты. Курил в кухне, чувствуя неловкость своего положения.

Минут через пять Маша позвала меня:

– Входите, мой господин!

Я вошёл в комнату, увидел её и слегка растерялся. Она была одета, или, правильнее, раздета, или, точнее, разодета – истинно как проститутка. В чёрных чулках в сеточку, со швом, с чёрным поясом, приспущенный с груди лифчик, тоже чёрный и ажурный, глаза язвительно и завлекательно горячи, а губы накрашены ярко-красно. Чёрные вьющиеся волосы отблескивали на свету; причём свет она успела подобрать: выключила люстру, зажгла бра над кроватью.

– Ну, мой господин, – тихо, вкрадчиво, развратно произнесла Маша и положила руку мне на брючный пояс. – Где тут, что у тут вас? – Она тихонько опустилась передо мной на колени.

Она говорила мне то, что я не мог и представить, что это вообще сможет сказать женщина; она делала то, что я видел только в порнофильмах, она играла мной, как котенком, опытная, умелая самка, и подчас мне казалось, что это происходит не со мной; я наблюдал за ней, точнее, за нами как бы со стороны и думал со счастьем о сбывшихся эротических мечтах: ну вот, и это познал… А Маша шептала мне самые ласково-грязные слова и желания, которые никто никогда не шептал мне раньше – и потом, по жизни, никто таких не шептал, и я наслаждался ею, дичал от её действий и голоса, и становился этаким неподконтрольным сладострастным животным.

…Оплаченные два часа истекли быстро. Но и насытился я ею быстро. Маша – не с Уралмаша – уехала. Я на клочке бумаги записал её «личный» телефон, а не конторы. И всё мечтал повторить нашу встречу, но дела закрутили, и Маша – не с Уралмаша – растворилась где-то на просторах Отчизны, одаривая шальной похотью и своими анекдотами других клиентов. Я даже временами скучал по ней, по другим её «коллегам» – нет, а по ней скучал, может, потому что с ней впервые испробовал жуткий животный вкус исступления. Машу не забыть никогда. Маша – как наркотик. Я помнил о ней чувственно, осязательно даже. И теперь мне хотелось, жадно хотелось этого наркотика, я рыскал по записным книжкам, ведь клочок, на котором был записан её телефон, сунул куда-то в книжку. Хотя чушь, разве сохранился номер, разве может быть эта Маша несколько лет на одном месте? И всё же я упорно искал, хотел найти, хотел найти Машу – не с Уралмаша. Сейчас она подошла бы мне в самый раз! Под весёлое настроение! Я не чувствовал действия таблетки, я уж и забыл о ней. Но мне маниакально хотелось женщину. И в этом был какой-то решительный настрой, весёлый и куражливый.

Наконец, я сказал: «Стоп! Машу не достать… Поехали к Полине! Не выгонит… Повинюсь, привезу букет цветов, шампанского… А там видно будет». Что-то дико заныло, засвербело внутри. Мучительно захотелось плотской любви; представил, как с букетом роз примчусь к Полине, разбужу её, растрясу, заберусь в тёплую постель… Нельзя запретить себе думать о женщине! Это невозможно! Точно так же, как голодному невозможно запретить думать о жратве… Я даже, грешным делом, подумал о своей бывшей Анне, хотя ещё много лет назад дал зарок на эту тему: даже в мыслях к ней не притрагиваться… А что?! Сын сейчас в клетке, можно заехать и утешить Анну… Как-никак, немало прожили вместе.

Ночь. Тёмная, весенняя ночь. Ни луны, ни звёзд. Невидимое тёмное покрывало над головой. Тепло, ночью не прихватывает, и дух весны превосходно чувствуется. Я ехал и блаженно улыбался. А ехал я вроде бы к Полине… Но на развилке повернул на проспект Ильича. Немного в сторону от направления. Пока ещё не хотел признаваться сам себе, но ехал я на «весёлый угол». Я ещё не решил твёрдо, не понимал своих намерений, но объяснение для них приготовил. Я мужчина, в силе, холостой, мне нужно это! Полмира мужчин этим пользуется!

На этой улице, в конце проспекта, в городе всегда отирались проститутки, поэтому у горожан и название здешнему месту было красноречивое. Сутенёр или сутенёрша подходили к обочине дороги сразу, как только маячили включённые фары машины. Мне не хотелось общаться с сутенёром или с сутенёршей, мне хотелось подцепить девочку-одиночку, вышедшую без прикрытия, без посредников. Таких, поговаривали, лупили конкурентки, да и под защитой работать было безопасней, хотя защита, конечно, была призрачной, ведь уличной девке никогда не известно, в чьи лапы попадёт. Маньяк, убийца… «Свят, свят, свят…» – я рассмеялся.

Брать уличную шлюху – это, конечно, неприлично. И всё же в этом-то есть особый кайф… Мог бы найти в Интернете какую-нибудь «элитную», но разве они чем-то отличаются от уличной? Снова – смех.

Вот она! Одинокая девушка! Я мысленно возрадовался, что обойдусь без шального примирения с Полиной. Правда, одинокая девица стояла не там, где должна стоять. Возможно, она и есть индвидуалка, ловящая клиентов ещё до «весёлого» развратного угла. Она торчала на остановке автобуса, которого, скорее всего, и не предвиделось.

Когда я приблизился, она подняла руку. Что это? Проститутки руку не поднимают… Всё же я остановил машину, приспустил окно, оценил девушку.

– Подвезите меня на Лобачевского, двадцать. Я заплачу. Без этого только… Я не проститутка!

Почему-то я сказал ей:

– Ладно, валяй, садись.

Девушка села на заднее сиденье – значит, точно: не проститутка.

Почему человек совершает поступки, которые не намеревался совершать? Сложна, капризна психология! Малейшие веяния, какие-то флюиды… – и раз, всё катится не по-намеченному. Ну, ладно, сорвалось так сорвалось. Жалеть не надо! Всё! Вперёд!

– На Лобачевского, двадцать – общежитие колледжа. Ты студентка? – спросил я девушку, оборотясь к ней.

– Да. Заканчиваю в этом году… Уборщицей в ресторане подрабатываю. Смена кончается поздно, а на велосипед ещё не заработала.

– С юмором… Молодец! Не боишься поздно возвращаться?

– Боюсь… Меня обычно официантка на машине подвозила, а вчера она уволилась, и у меня – облом. Я тоже скоро уйду.

– Из-за официантки?

– Нет, надоело по ночам работать… А сегодня банкет ещё был, юбилей у важной тётки из мэрии. Подчинённые её блестящим конфетти осыпали – нескоро всё промоешь. К полу прилипло, ногтями отдирать.

– А родители где?

– Село Ильинское. Не слышали?

– Да ты почти землячка! Я сам родом из Васильевского посёлка. На другом берегу реки. В Ильинское я к Тимофею Ивановичу приезжал.

– Я помню вас. Меня Даша Баранова зовут. Я в коммуне у Тимофея Ивановича каждое лето. Я вообще хочу там жить. Там люди другие, там всё по-другому… – Даша говорила с интересом, а я потихоньку мотал себе на ус… – В коммуне сейчас уже двести домов. Там люди друг другу не завидуют. Понимаете?

– Понимаю!

Мы доехали до общежития. Даша полезла за деньгами. Я следил за этим…

– Сколько я должна?

– Сколько не жалко…

– Всё жалко! – рассмеялась Даша. – Я-то думала, вы меня по-землячески так подбросите.

– Я проверить тебя решил, как среагируешь. Молодец, честно призналась, что жалко…

– Деньги нелегко достаются.

– Хочешь подработать? – спросил я.

– Конечно, хочу!

– Позвони мне завтра. У меня в доме надо генеральную уборку сделать. На двух этажах.

Даша на меня пристально посмотрела. В салоне воцарилась какая-то минуточка загадочной тишины.

– Ты плохое-то, Даша, не думай. Ты мне в дочки годишься. Я к тебе приставать или что-то такое не буду…

– А вдруг я буду? – рассмеялась она. – У меня есть подружка, студентка тоже. Конечно, она скрывает, но вроде как содержанка, живёт с одним богатеньким… Призналась мне, что привыкла очень. Путных парней всё равно на всех девчонок не хватает. Она даже говорит, что любит своего папика. А он уж старичок.

– Я для тебя тоже старичок? – спросил я.

– Конечно!

– А у тебя парень есть?

– В кандидаты напрашиваетесь?

– А вдруг?

– Нет пока парня. Тюфяки все какие-то. Выбрать не из кого.

– Ну, пока, позвони!

Мы расстались.

Искать на ночь себе подругу почему-то расхотелось. Поехали домой! Никаких приключений! Как говорил классик: может и курильщик посидеть без табачку. Вперёд!

Ехал и вспоминал студентку Дашу. Пусть она внешне не красавица, обыкновенные черты лица, но она очень красива своей молодостью, непосредственностью, выросла в селе, работы не боится, язык подвешен, самостоятельная… Эх, Толика отдать бы ей в руки, на воспитание. Даша, похоже, себя таблетками развлекать не будет… Но главное – она мне напомнила про коммуну Тимофея Ивановича. Это был мой школьный учитель; он нам всё рассказывал про «Город Солнца», про «Остров Утопия», сам мечтал создать общество без зависти и богатства, где люди будут жить не напоказ, а по совести и справедливости. Вот и строил он свою коммуну. Надо бы туда Толика на профилактику, да Дашу в напарницы…

Я вернулся домой, и только тут дома, в одиночестве, ощутил, как мне становится грустно, одиноко, скучно. Неужели таблетки так незаметно действовали, что я смеялся и весел был от их воздействия? А теперь запас энергии таблеток выходит. Вот ведь зараза! В какой-то миг было желание заглотить ещё таблетку… Но я рассмеялся своему желанию – назло! Всё, кранты! Эксперимент кончен!

…Сон был дурной и безжалостный.

Мне снился тот моряк-алкаш из девяностых, который «захлебнулся» в бутылке «красули». Вот этот моряк падает, я подбегаю к нему, а на его месте лежит мой бездыханный Толик…

Я вздрогнул, промычал сквозь сон от боли и отчаяния и проснулся. Я сел на постели. Голова гудела, включил телефон (на ночь я его отключаю, вернее – только звук): несколько пропущенных вызовов, все от Анны. Понятно, он её сын. Он и мой сын. И он ещё ребенок! Да, ребёнок… Я стал поскорее собираться, чтобы поехать в полицию к Шарову. Анне позвонил с дороги, пообещал, что без Толика из полиции не выйду.