Текст книги "Наш человек в Киеве"

Глава 22

Поезд прибыл на киевский вокзал довольно рано, не было ещё и восьми утра. Я быстро собрался и вышел из вагона, мучимый всё тем же гнетущим ощущением опасности и неминуемой трагедии, которое не оставляло в Одессе и потом изводило всю ночь, не давая спать, пока я ворочался на сиденьях в душном сидячем вагоне поезда «Одесса – Киев».

В Киеве, в вокзальной автоматической камере хранения, я навестил свою дорожную сумку, но забирать не стал, только оплатил ещё сутки хранения, меньше там не получалось. Пришло в голову посетить на прощание Крещатик. С видеокамерой в привычном потёртом пластиковом пакетике я неспешно направился в центр пешком.

На Крещатике, на площадке перед зданием Киевской городской администрации, опять митинговали. Упитанные женщины и рослые мужчины стояли жидкой цепью напротив административного здания и дружно скандировали неизбывное:

– Банду – геть!

Я привычным движением поднял камеру на плечо и снял несколько простых планов. Активисты, увидев камеру, принялись суетиться передо мной, потом подтолкнули к объективу самого нарядного демонстранта, мужика в красно-белой вышиванке и голубых шароварах из толстой плотной ткани. Майская жара душила Киев с самого утра, мне тоже было жарко в простой рубашке, а уж каково этому украинскому патриоту, было видно по его потному красному лицу и мокрому платочку, которым он непрерывно вытирал липкий лоб.

Разумеется, патриот заговорил на ломаном украинском языке, и, разумеется, его история была банальна – опять новые киевские чиновники раскулачивали старых коммерсантов, отжимая места под ларьки для своей креатуры.

– Мы же на Майдане стояли, бились с кровавым режимом Януковича. И что за это получаем? Нас выгоняют с нашего рынка!

– Москали проникли в городскую администрацию и установили свои поганые москальские порядки? – подсказал ему я.

– Да, они! Агенты Путина! Они хотят уничтожить последние ростки Революции Достоинства!

Передо мной играли в сотый раз один и тот же спектакль одни и те же комедианты. Мне стало настолько скучно, что я рефлекторно зевнул и опустил камеру. Заразившись от моего зевка, начали зевать и полицейские, стоящие неподалёку.

– Я вам ещё про коррупцию не рассказал, запишите ещё, ваши зрители будут потрясены, – забеспокоился патриот в шароварах.

Но нас всех ожидало совсем другое потрясение – на проспекте остановилась видавшая виды четвёрка-«Жигули», из которой выскочили четверо коренастых мужчин в камуфляже с небольшими полотняными сумками в руках. Они уверенным шагом подошли к цепочке активистов и принялись идти вдоль неё, совершая странные манипуляции руками.

Я пригляделся, в изумлении протирая глаза, но мои глаза меня не обманывали – это было ограбление. Мужчины неспешно обшаривали карманы победителей Революции Достоинства, стаскивали цепочки и даже кольца, вынимали серьги, складывая добычу в сумки. При этом никто из активистов не сопротивлялся, отчего группа протестующих манифестантов стала напоминать очередь к досмотровым пунктам в аэропорту.

Камуфляжные грабители работали быстро, и пока мы с моим разодетым патриотом молча таращились на них, они оказались уже возле нас. Один из грабителей протянул широкую волосатую руку к моей камере. На рукаве его камуфляжной куртки виднелось несколько соломинок, да и сам он пах чем-то посконным.

– Давай сюда, – сказал мне крестьянин, попытавшись цапнуть камеру за ручку.

Я рефлекторно дёрнулся назад, переложил камеру в правую руку и встал поудобнее, чтобы треснуть его любимым хуком слева.

– Ты чего? Не понял, что ли? – спросил меня громила, недобро нахмурившись. В левой руке у него вдруг показался пистолет. «Лучше старенький ТТ, чем дзюдо и карате»… Я присмотрелся к пистолету. Судя по стволу и рукоятке, это была пневматическая версия «макарова». Больше того, крестьянский сукин сын держал его так неловко, что была видна заглушка от баллончика со сжатым воздухом.

Но и без боевого пистолета эти четверо выглядели убедительно. Драться с ними мне совершенно не хотелось. Самолёт через несколько часов, кому охота лететь домой с разбитой мордой?

– Камера казённая, отдать не могу, – снизошёл до объяснений я, но встал в боксёрскую стойку так, чтобы у него не оставалось иллюзий по поводу сдачи.

– Казённая? Ну, тогда, конечно, не надо, – неожиданно согласился со мной громила и пошёл дальше по цепочке.

У патриота он неторопливо пошарил в карманах голубых шаровар, нашёл там немного мелочи и старый кнопочный телефон.

– Какой же ты коммерсант, если денег толком не имеешь? – сказал он с неподдельным возмущением, но все же добавил эту добычу в сумку.

– У меня телефон тоже казённый, верни, – пролепетал патриот, кивая на меня.

– Не ври мне, – строго сказал ему наш крестьянин, даже не обернувшись. Сейчас он был занят выниманием серёжек из ушей упитанной белобрысой женщины в цветастом сарафане. Она понуро держала в руках фанерный плакат «банду – геть!» и не сопротивлялась, пока из её ушей выковыривали золото.

На упитанной блондинке представление неожиданно закончилось – один из громил вдруг свистнул каким-то кинематографическим разбойничьим свистом, и все четверо быстрым шагом направились к машине.

Чем дальше они удалялись, тем громче вслед им нёсся ропот ограбленных активистов. Когда двери машины захлопнулись, и «четвёрка» тронулась с места, вслед ей полетел фанерный плакат, который требовал «банду – геть!». Его расчётливо-осторожным движением бросила упитанная блондинка – так, чтобы он, не дай бог, не долетел до машины и не поцарапал бы её и без того истерзанные жизнью крылья.

Потом блондинка повернулась к полицейским.

– А что же вы стояли, скотиняки?! – заорала она так, что зазвенели стекла в окнах мэрии.

На полицейских вдруг заорали все, надвигаясь на них разгневанной толпой.

– Сволочи! Москальские морды!

– Трусливые скоты!

– Сепары поганые!

Мне стало интересно, как объяснят своё возмутительное поведение служители порядка, и я тоже подошёл поближе к полицейскому наряду.

– А что мы можем сделать? – развёл руками старший наряда, усатый рослый капитан. – Приказа не было. А без приказа мы теперь не работаем. Не те времена, не тоталитаризм, как раньше.

– Какие тебе ещё времена нужны, скотиняка?! – продолжала орать блондинка. – Раньше хоть полиция бандитов не боялась! А что сейчас?

– А сейчас демократия, без приказа нельзя, – выкрутился капитан и пару минут по памяти цитировал какие-то скучные должностные инструкции, изредка вскрикивая: – Вот поэтому и нельзя, поняли?

Потом ему это всё надоело, и он увёл троих своих подчинённых внутрь здания администрации.

Я тоже пошёл прочь – мне вдруг пришло в голову заглянуть на минутку в гости к Алёне Григорьевне.

Асфальт на улице Кропивницкого уже не на шутку пыхал жаром – погода разгулялась, солнце палило по-летнему, липы во дворе распустили все свои зелёные листочки, и люди вокруг тоже дружно повеселели, улыбаясь мне. Я улыбался им в ответ, пока не дошёл до металлической двери с надписью «Kropivnitskogo str. Apartments».

Дверь оказалась серьёзно измятой, будто её долбили кувалдами, а потом ещё отогнули металлические листы в том месте, где они прикрывали замки. Те оказались выдраны, а дверь – не запертой. В коридоре за дверью оказалось темно, и только уличный свет осветил мне ступеньки лестницы. Стало ясно, почему отсутствовал дежурный свет – все плафоны и лампочки были разбиты, похоже, той же кувалдой, которой крушили входную дверь.

Я осторожно прошёл вперёд по засыпанному обломками коридору. Несколько дверей по сторонам справа и слева тоже были выломаны, в комнатах оказалось пусто.

Я заглянул в свой бывший номер. Там, поверх белоснежных, но окровавленных кружевных покрывал, ничком лежала Алёна Григорьевна.

Мне показалось, что она мертва, но, когда я вошёл, она повернула голову ко мне, и я увидел её лицо. Точнее, то, что было когда-то лицом.

Она что-то пробормотала, но я не расслышал.

– Алёна Григорьевна, что вы говорите?

Она опять беззвучно зашевелила чудовищно вздувшимися губами, и я скорее угадал, чем услышал:

– И сказал Айболит, не беда! Подавай-ка его сюда! Я пришью ему новые ножки, он опять побежит по дорожке…

Я посмотрел на её ноги. Они были грубо и неумело перевязаны ниже колен толстым слоем марли, полностью пропитавшейся кровью. Я осторожно потрогал марлю – кровь была засохшей.

В комнате не уцелело ничего из мебели, всё было разбито.

Из коридора послышался шум. Я отложил камеру в сторону и взял толстую ножку от кровати, готовясь достойно встретить хоть батальон погромщиков. Но в дверном проёме показалось смутно знакомое женское лицо. Это была Анна.

Девушка сначала вздрогнула, увидев меня, но потом тоже вспомнила и, посуровев, сказала, обращаясь к кому-то за спину:

– Проходите, здесь она лежит.

В комнату вошли двое санитаров с носилками, равнодушно отпихнули меня в сторону и деловито принялись перекладывать женщину с кровати на носилки. За ноги они её не трогали.

Я попытался им как-то помочь, но Анна негромко попросила:

– Вы не мешайтесь тут, пожалуйста. А ещё лучше уезжайте совсем. Сами видите, что из-за вас тут бывает.

– Её в больницу повезут?

– Да, я там договорилась обо всем. У мамы там знакомый врач, он поможет.

Я вытащил из кармана все наличные, что остались от командировки:

– Возьмите, пожалуйста – сами знаете, без денег в киевских больницах сейчас делать нечего.

Она взяла деньги, не глядя мне в лицо, убрала в сумочку и отошла от меня подальше, как от прокажённого.

Санитары, наконец, уложили Алёну Григорьевну на носилки, на счёт «три» с натугой подняли их и понесли.

Мы остались в комнате вдвоём, и дочь Алёны рассказала:

– Они пришли вчера вечером. Мама успела закрыть дверь, но они её сломали. Ломали час с лишним, потом начался погром, но полиция так и не приехала, хотя звонили все, и местные тоже. Только утром наряд приехал, тогда полицейские и мне позвонили, чтоб мамой занялась.

– А чего хотели?

– Кто? Полиция?

– Нет, нацики.

– Вас искали. Но мама ничего им не сказала, она же на самом деле не знала, где вы. Они её полночи пытали, обе ноги сломали, лицо изуродовали.

Анна заплакала, но тут же взяла себя в руки, достала платок и вытерла потёки туши и помады.

– Уезжайте. От вас здесь только проблемы.

– От кого – от вас? – не подумав, эхом переспросил я.

– От москалей, от кого же ещё! – с ожесточением выкрикнула она мне в лицо и тут же вышла вон.

Часть вторая

Глава 1

По горячему грязному асфальту Крещатика с натужным кряхтением шла колонна полуживых танков Т-64БМ «Булат», а сразу следом двигались дивизионные самоходные гаубицы «Мста-С» и системы залпового огня самых разных модификаций. Вся техника была откровенно подержанной, и для парада её даже не попытались подкрасить. У некоторых гаубиц были закопчённые стволы, и стоящий рядом со мной в толпе коренастый мужик в камуфляже вдруг начал в подробностях пересказывать соседу результат попадания снаряда такой гаубицы в жилой дом под Донецком.

– …Прошил шестнадцать этажей насквозь, потом в подвале взорвался и всё, братская могила на 80 квартир. Мы даже разбирать там ничего не стали, бесполезно, живых не осталось, а мёртвых разносить по кладбищам некогда было.

– Семён, а как же ты после такого в Киев поехал?

– А куда мне было ехать? В России гражданство ждать пять лет, не меньше. И не факт, что дождёшься. А здесь родственники по линии жены, да и с документами всё нормально, в целом.

– Знакомых тогда много полегло?

– Учительница истории, Оксана Степановна. С третьего класса её знал. Ещё сантехник знакомый, делал мне на даче летний душ и септик. У него так вообще вся семья разом ушла, вместе с ним.

– Ну, так-то ещё повезло, получается, – рассудительно заметил сосед, почёсывая нагретую солнцем лысину.

Семён кивнул:

– Конечно, повезло. Когда началось, у нас многие специально никуда в подвалы не бегали, чтоб, если что, всех вместе, а не по одному. Насмотрелись, как бывает. Ну, когда оставшиеся в живых мучатся, переживают. Это, конечно, не дай бог так никому…

Толпа вокруг вдруг захлопала, застонала в очередном пароксизме восторга:

– Слава Украине, героям слава!

По проспекту неровным строем, ломая ряд, пошли хмурые небритые мужчины в камуфляже.

– Добровольцам слава! Героям слава! – отозвалась на шествие толпа.

Боевики добровольческих батальонов реагировали на всенародную поддержку вяло, большинство шли, глядя себе под ноги, даже не пытаясь чеканить парадный шаг.

– Что-то они прям как фрицы пленные ковыляют, еле шевелятся, – сказал Семёну рассудительный сосед.

– А ты погляди на кресты на технике, чисто вермахт опять на Восточный фронт попёр, – ответил Семён лысому.

Действительно, я тоже обратил внимание, что на всей стоящей сейчас на Крещатике технике красовались такие знакомые всем жителям бывшего Советского Союза белые кресты. Я вот их лично очень хорошо помнил по бесчисленному множеству документальных и художественных фильмов, в которых демонстрировалась немецкая военная техника времён Второй мировой войны. Но, конечно, мне трудно было представить, что однажды я увижу все это наяву, в двух шагах от себя.

– Вот зачем они это делают, а? – неодобрительно вскричал лысый, отворачиваясь от грохочущей за спиной техники. – Ведь совсем нехорошо выглядит! Будто фашисты какие-то.

– В огороде бузина, в Киеве хунта, – ответил ему Семён, бросая подозрительный взгляд на меня.

Я опустил камеру с плеча и сказал ему успокоительно:

– Я независимый журналист, я не с госканалов. И я согласен с ним, действительно нехорошо эти кресты выглядят.

Семён что-то буркнул, но тут снова яростно взревел двигателем БТР рядом, и я не расслышал ответ.

Мимо нас проехала колонна бронемашин, многие из которых были разрисованы не только белыми крестами, но и яркими цветными аппликациями почему-то на скандинавские мотивы – я разглядел Валгаллу, а также викингов, крушащих мечами и палицами мелкий ничтожный человеческий сброд, представленный в виде гнусного вида человечков в ватниках и меховых ушанках. Русские, догадался я. Из люков пожилых бронемашин торчали чубатые головы военнослужащих – все как один стриженные под «ноль», но с белокурыми хохлами на макушке.

Этих бойцов тоже активно приветствовала толпа на тротуарах, пока один из БТР внезапно не заглох, застряв как раз напротив нас.

Тогда с той же горячностью, что только что толпа кричала «Слава Украине!», люди вокруг заорали «Ганьба!» и стали отпускать злые шутки.

– А ну давай, на руках понесли!

– Вперёд, на Россию, придурки!

– Бандера придёт, порядок наведёт, ха-ха-ха!

Белокурые чубы мгновенно исчезли в люках. Застрявшую машину неспешно обтекала пешая колонна десантников из Литвы, участвующих в репетиции парада на правах старших братьев из НАТО.

Литовцы тоже захихикали, проходя мимо неудачников, а один из литовских военнослужащих, лихо заломив чёрный берет, даже изобразил, что отливает на колесо несчастного БТР.

Эту шутку толпа встретила восторженным рёвом:

– А-ха-ха, обоссать и сжечь!

Я поискал глазами Семёна и его лысого собеседника в надежде на адекватную реакцию на всё это, но они ушли. На их месте стояли две толстые женщины в вышиванках, надетых поверх курток. Женщины что-то восторженно кричали и размахивали маленькими пластмассовыми флажками Евросоюза.

Тогда я тоже решил закончить с работой на сегодня – репетиция парада началась в девять утра и длилась уже четвёртый час. Достаточно, чтобы наснимать видеоматериала на стандартный ролик в сто секунд для родной редакции. К тому же я не успел позавтракать, потому что проспал. Ведь в квартире, которую я снял в ходе второй своей командировки на Украину, некому было меня будить гренками и топлёными сливками.

Поэтому я привычным движением убрал камеру в кофр, а затем в пакетик, и пошёл в «Пузатую хату» – сетевую столовую, один из филиалов которой располагался как раз неподалёку, на Крещатике.

Я увидел её сразу – бухгалтер Олеся, немолодая, но хорошо сохранившаяся блондинка, обедала в своё привычное время в одиночестве за своим привычным угловым столиком напротив окна.

– Однако, здравствуйте, – сказал я ей, стоя с подносом у неё за спиной, чтоб вышло как можно более эффектно.

Она отчётливо вздрогнула, потом уронила ложку в тарелку, а потом, пытаясь её поймать, ударила по тарелке, опрокинув сначала тарелку, а потом и весь поднос на давно не мытый кафельный пол.

Она не стала больше ничего ловить, просто проводив взглядом падающую на грязный пол посуду. Потом она красиво взвела, как в рекламе, свои большие ярко-зелёные глаза на меня.

– Эффектно вы вернулись, ничего не скажешь, – с еле заметным упрёком сказала мне Олеся.

На шум прибежала уборщица. Она даже не ругалась, ловко заметая следы нашего с Олесей преступления.

Тем временем я неспешно расставил свои тарелки, пожелал Олесе приятного аппетита и принялся за суп.

Некоторое время я молча ел, а она так же молча смотрела на меня. Но первой всё-таки не выдержала она.

– Вкусно? – спросила она меня, демонстративно сглотнув слюну.

– Очень вкусно, – сообщил я ей честно. – Особенно если зачерпывать с самого дна тарелки вот эти восхитительные шкварки, а сверху в ложке ещё оставлять немного места для гренок, чтоб всё сочеталось.

– У меня был рыбный суп. Шкварки вредны для фигуры, – заметила она, и тогда я встал, направляясь к стойке заказов.

Я вернулся с её заказом, добавив туда ещё по бокалу пива – для себя и для неё.

Она не стала отказываться от пива, и после обеда мы минут десять успели посидеть, просто болтая буквально о погоде и попивая холодное пиво.

– Я вам привёз свежий филологический анекдот.

– Оу, прямо из Москвы? Рассказывайте же поскорее.

– В словах «сабля», «гребля» и «оглобля» чувствуется некая досада.

Она вежливо хихикнула, впрочем, довольно равнодушно. Тогда я добавил второй филологический анекдот, на мой простодушный взгляд, действительно свежий:

– Это неправда, что у Кутузова не было одного глаза. Один глаз у Кутузова был.

На этот раз она даже не хихикнула. Интересно, что она так и не спросила, как и почему я исчез на три месяца, где прятался, а я не рассказывал ей ничего такого, что могло бы прояснить этот вопрос.

– Как у вас на Украине нынче, есть где спрятаться маленькому человеку? – спросил я её, просто чтоб услышать интересный ответ. Ну что ж, я его услышал.

– На Украине слишком мало удобных мест для помещения себя в них, и все они заняты теми, кто там сидит. Это преемственность отсутствия, философская величина, от которой тошнит на каждом углу, но я бы не спешила торопиться с оценками.

Я тряхнул головой, с натугой осмысливая её сложные философские конструкции. Сказать в ответ мне было нечего, и я позорно промолчал.

– Мне пора идти на работу, – наконец, сказала она, отставляя в сторону полупустой бокал.

– Мне тоже, – сказал я, тут же допив свой бокал досуха.

Она встала.

– Кстати, ваш мифический, но жадный клиент решил проблему с активами? То есть возможность прикупить по дешёвке крупную консалтинговую компанию.

Я приготовился к очередной публичной шутке про Штирлица или, на худой конец, про Джеймса Бонда.

– От вас ушли все клиенты? – уточнил я на всякий случай, понимая, что имею дело не просто с блондинкой, а с умной блондинкой.

– Ушли все до единого, из тех, что легальные, – признала она, с какой-то детской растерянностью глядя на меня. До меня вдруг дошло, что шуток больше не будет.

– Тогда куда вы сейчас собираетесь, на какую работу?

– Шеф сохранил десять бухгалтеров, но на удалённой работе, вне офиса. Сводим балансы для всяких отмывочных контор и сетевых маркетологов. Я как-то побывала на заседании отдела продаж одной из них. Они там всерьёз два часа обсуждали, как снизить количество случаев избиения клиентов. Потому что клиенты ничего не покупают, а персонал это бесит. Нет прибыли, понимаете? Нет прибыли на Украине вообще.

Она криво, как бы небрежно, усмехнулась, но было видно, что губы у неё дрожат.

Я хмыкнул и тоже встал.

– Ну, если мне понадобится отмыть очередной миллион долларов через ваших маркетологов, я, конечно, обращусь к вам. Только не бейте.

– Обращайтесь, Игорь, я прослежу, чтоб вас не били. Для солидных клиентов у нас солидные скидки, – кивнула она и быстро вышла из кафе первой, не дожидаясь меня.

Я подождал пару минут, разглядывая витрину с салатами внутри, и только потом вышел на улицу. Мне, конечно, было её немного жаль, но влезать с ногами в её проблемы мне совершенно не хотелось. А ещё мне было не очень понятно, о чём можно говорить с Олесей, а о чём не стоит. Конечно, она наверняка не была связана с СБУ или, тем более, с местными националистами, но кто-то ведь донёс три месяца назад о месте моего проживания активистам «Правого сектора». А она в хостеле была дважды.

На улице возле входа в кафе её уже не было видно, и я понял, что она всё-таки сбежала от меня, обидевшись по-настоящему.

По Крещатику заканчивала проход финальная колонна каких-то совсем уж откровенных голодранцев – там шли небритые, нестриженые, и, по-моему, вдобавок ещё и неумытые мужчины в разнообразном потёртом камуфляже, начиная с натовских моделей и заканчивая свежей российской моделью «Горка».

– Поприветствуем наших ветеранов Майдана, защитивших свободу и честь Украины два года назад! – заполошно взвыл голос в уличных динамиках.

Но приветствовать ветеранов Майдана было уже некому – толпа с тротуаров разбежалась по интересам. Бюджетники, доставленные на мероприятие в автобусах, вернулись в свои автобусы и отправились восвояси, а народ побогаче и туристы вроде меня расселись по столикам уличных кафе.

Я заказал себе горячий чай и только дождался своего чайника, как через два столика от себя увидел знакомое бледное анемичное лицо.

Профессор Института зоологии имени Шмальгаузена Степан Семёнович Гопала анализировал животный мир вокруг себя, по-прежнему обходясь без помощников и даже без ружья со снотворным для фиксации особо интересных экземпляров.

Я забрал свой чайник и чашку, прихватил пакетик с камерой и бесцеремонно переселился за столик к профессору.

Он сделал вид, что не заметил меня, но минут через десять нашего взаимного упорного молчания вдруг сообщил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Каннибализм, как регулятор численности популяции, способствует установлению соответствия числа особей кормовым ресурсам и выживанию всей популяции в целом. Субъектами каннибализма чаще являются молодые особи своего вида, поедающие в том числе и старых особей.

Я честно и внимательно выслушал его, после чего спросил напрямую:

– Пан профессор, вы же такие новости не пропускаете, верно? Я про Алёну Григорьевну Хлопницкую, управляющую хостела в Кропивницком переулке. Которую эти ваши молодые животные забили ради сохранения популяции в целом. Или там были ещё какие-то гуманитарные мотивы?

– Раз в природе каннибализм существует, значит, он для чего-то нужен, – без паузы ответил мне Степан Семёнович, не поворачивая головы. Я это понял так, что он в курсе ситуации.

– Вы же вроде не религиозный человек, – заметил я. – Зачем вы придумываете этим нелюдям оправдания?

– Потому что человек – это животное. Вы – тоже. И поступать всегда будете, следуя законам природы, а не всякому вздору вроде человеческой морали.

– Простите, но мне трудно поверить, что люди могут быть такими идиотами.

Профессор соизволил повернуться ко мне. Я вдруг заметил, какое у него было прозрачное, пергаментное лицо. Такие лица бывают, например, у давно голодающих людей. Ну, или очень давно и безнадёжно больных.

– Представьте себе, насколько туп средний человек. Представили? Так вот, согласно законам статистики, половина людей ещё тупее. И именно они, эти идиоты, принимают решения и задают тон в политике любого государства.

– Простите, но нет, – не согласился с ним я. – У нас-то в России таких идиотов к власти не допустили. Хотя они тоже некоторое время ходили маршами и забивали всех, кто от них хоть чем-то отличается.

– Это потому, что у вас ещё живёт и работает Путин, и есть консенсус элит вокруг него. Он уйдёт и у вас будет всё то же самое, что и у нас.

– Не будет.

– Законы животного мира не изменить. Ступайте учиться, молодой человек. Пока вам «два». Вон! К животным!

Я вспомнил студенческие годы и едва было действительно не вскочил, ища глазами зачётку, так решительно он указал мне на воображаемую дверь.

Но тут он встал сам и ушёл, заметно прихрамывая, куда-то к площади Независимости.

Там, на площади, судя по звукам, опять орали какие-то животные, предаваясь каннибализму ради сохранения популяции в целом. Я было тоже пошёл за профессором следом, ориентируясь на звук, но где-то возле Главпочтамта животные звуки вдруг затихли.

Я постоял на площади несколько минут, тупо глядя на неработающий музыкальный фонтан и мусор вокруг него, пока не заметил, что встал прямо напротив яркого светодиодного фонаря, а значит, стал слишком заметным.

Ко мне вдруг начали сходиться десятки, если не сотни, местных попрошаек в камуфляже. Они все шли ко мне молча, буквально как зомби, одинаково растопырив руки навстречу потенциальному жертвователю и жалко улыбаясь кривыми зубами. Думаю, они бы сожрали меня, как и полагается порядочным каннибалам, если бы я не убежал оттуда к станции метро, потому что не чувствовал в себе ментальных сил послать их всех, как следовало.