Текст книги "Наш человек в Киеве"

Глава 8

Утром во вторник внезапно позвонил Константин – впервые после нашего знакомства, то есть спустя три недели. После серии стандартных приветствий и выяснений, как жизнь, он торжественно сообщил:

– Сегодня, на 4 октября, назначена та самая акция. На улице Сикорского все пройдёт, в час дня.

– Там же вроде американское посольство? – удивился я.

– Точно так. Вот там и будут сиськами трясти наши девушки.

– Смело. А ваши верховные кураторы вам рога не обломают?

– Всё согласовано, не нужно волноваться, – успокоил меня он.

– Константин, важный вопрос, – решил подколоть его я. – Вы специально назначили свою акцию на эту дату, столь важную для всего человечества?

Константин затих, явно пытаясь каким-то образом выяснить, чем же так знаменательна для всего человечества дата 4 октября.

– Не понял тебя, Игорь – сдался в итоге он. – Чем эта дата так знаменательна?

– Четвертого октября 1957 года впервые в истории человечества люди вышли в космос – был запущен первый в мире искусственный спутник Земли.

– Это правда? Серьёзно, вот так все и было?

– Абсолютно.

– А кто это сделал, американцы? Тогда нам в акцию неплохо ложится эта история, – захлопотал в телефоне Константин. – Сделаем девчонкам космические бикини, на сиськи бумажные ракеты присобачим и все такое.

– Это сделали русские. Ну, советские. Это сделал Советский Союз. Ракета взлетела с космодрома Байконур четвёртого октября 1957 года. Американцы облажались, тогда только к зиме что-то там у них полетело, но всему человечеству было уже пофиг. Русские оказались в космосе первыми.

Константин снова затих в глубинах телефона, потом через минуту буркнул:

– Нам это не годится, – и отключился.

Все ж таки американизм – это последнее прибежище негодяя.

До начала акции у меня оставалось часа четыре, и я собрался потратить их на разбор и сортировку архивов в ноутбуке. Часть материала следовало заархивировать и слить в зашифрованные облачные хранилища, чтобы в случае форс-мажора, связанного с интересом ко мне СБУ или подобных организаций, им было бы нечего мне предъявить. А то я тут читал уже несколько историй, как журналистов высылали только за хранение архивов видео с антиправительственных митингов. Это на Украине всерьёз квалифицировалось как антигосударственная деятельность, а если владелец архива был гражданином Украины, ему вменяли даже государственную измену.

Но я успел только поставить архивы на закачку, когда в домофон требовательно позвонили – резкими, множественными нажатиями на кнопку звонка. Так не звонят разносчики рекламы или проповедники – так звонят полицейские или гопники.

Я выглянул в окно и увидел внизу, возле подъезда, человек пять юных гопников в знакомых мне футболках «Национального корпуса».

Я призадумался. Можно было бы сразу открыть дверь и побеседовать с гопниками, но это означало длительный конфликт с фиксацией места моего проживания – ежу понятно, что пенсионер Макаренко, который как бы должен нацикам миллион гривен, не будет бить морды этим нацикам. А я-то буду.

Я решил не открывать им дверь и вообще не обозначать своего присутствия – в конце концов, что они могут сделать с металлической дверью? Ну, разукрасить деревянную облицовку очередной грозной надписью, ну, насрать под дверями.

Но я недооценил креативные возможности нациков или их опыт по избавлению от политических оппонентов. Для начала в окно кухни прилетела пустая бутылка, и окно оказалось разбитым. А потом туда прилетел коктейль Молотова, и я чудом избежал ожогов, спешно заваливая разлившийся горящий бензин с маслом грудой мокрых тряпок – водой его тушить бесполезно.

После двух таких приветов я понял, что придётся выходить во двор на разговор, иначе сожгут весь дом. Всё верно сказал давешний официант – это же животные.

Я крикнул им из разбитого окна, что выхожу, потом зашёл отлить в туалет перед неизбежной дракой и обратил внимание на замечательный чугунный вентиль на кране с холодной водой. Отверстия вентиля идеально подпадали под размеры стандартного кастета. Отвинтив гаечку сверху, я забрал вентиль себе в карман, после чего вышел на лестничную клетку, аккуратно заперев дверь на оба замка.

Внизу меня уже ждали. Их действительно было пятеро, они встали полукругом перед дверями подъезда, чтоб мне было страшнее.

Но когда я вышел и как следует рассмотрел их, мне не стало страшно, мне стало смешно. Передо мной стояли пятеро дрищей, каждый из которых невольно заступал за соседа рядом, когда я поворачивал свой стокилограммовый корпус к нему. Смотрели они все настороженно, если не испуганно.

– Добрый день, господа. Вы в двадцать седьмую квартиру стучались, верно я понимаю?

– Верно, – ответил мне один ближайших ко мне юношей, грозно нахмурив тонкое вытянутое личико. Он ещё был обрит наголо, чтобы казаться страшнее, но выглядело это скорее комично. Я сделал шаг к бритому, и он невольно отшатнулся.

– Чем обязан? – теперь я обращался конкретно к бритому, поскольку он явно выступал тут главным.

– Ты Георгий Макаренко? Ты нам должен миллион гривен.

Я достал ксиву польского радио, благоразумно нарисованную в числе прочих ещё в августе:

– Я Степан Коцаба, работаю на польское радио «Авторевю». Квартира куплена радиостанцией два месяца назад. Хотите огрести от Интерпола звонких лещей?

Нацики опешили.

– Здесь жил Георгий Степанович Макаренко, охранник ЧОП «Азимут». Он нам должен денег, – пробормотал бритый, отступая от меня ещё на шаг.

– Жил да сплыл, – отозвался я. – А теперь вы должны мне денег за ремонт и беспокойство. Мне Билецкому счёт за ваши фокусы предъявить, верно я понимаю?

– Мы разберёмся, – ответил бритый, отходя ещё на шаг и поворачиваясь ко мне спиной. Остальные точно повторили его движения, в итоге все они оказались на дороге перед подъездом. Туда тут же подъехал микроавтобус, старенький, потёртый жизнью Ford. Оттуда выглянул водитель, тоже в футболке «Национального корпуса», но сам постарше.

– Ну что тут у вас, разобрались? – весело крикнул он в открытое окно, смерив меня неприязненным взглядом.

– Это не тот. Тот ещё раньше продал квартиру, скотина, и смылся, – ответил ему бритый.

– Охренеть, – выругался водитель. – А окно вы разбили?

Я сделал несколько шагов к микроавтобусу.

– Там, кроме разбитого окна, ещё бутылка с зажигательной смесью была. Кто мне ремонт будет оплачивать? Новая кухня сто семьдесят тысяч гривен стоила, твой микрик дешевле обойдётся. Я человек уважаемый, за меня спросят уважаемые люди, так не оставят это всё, не надейтесь.

Водила потух взглядом, вдруг засуетился, переключая передачи, потом нервно, рывком, сдал назад, разворачивая Ford.

– Давайте в машину, потом разберёмся, – крикнул он, глядя мимо меня.

Гопники быстро запрыгнули в распахнутые двери машины, тут же микроавтобус тронулся с места. Я проводил его взглядом, потом вернулся в квартиру, наводить порядок и заказывать новое окно в сервисной службе местной управляющей компании.

Стекло мне заменили за два часа и тысячу гривен, так что на акцию у американского посольства я почти не опоздал.

Здание посольства оказалось огромным сооружением, занимающим территорию, сравнимую с крупным городским микрорайоном. Территория эта была огорожена очень высоким, метра в три, металлическим забором, а сами здания дипломатической миссии располагались в глубине охраняемой зоны, так что бутылку с зажигательной смесью точно не докинешь. В целом американцы, конечно, намного лучше подготовились к атакам отморозков, чем наши дипломаты.

Впрочем, сегодняшняя акция совершенно точно никак не угрожала безопасности посольских служащих – активисты послушно выстроились в месте, указанном им надменным, даже хамоватым охранником. Место это было указано метрах в пятидесяти от забора, так что, чтобы снять пикет с привязкой к посольству, операторам приходилось очень стараться – снимать с таких ракурсов, чтобы в кадр попала не только наглядная агитация активистов, но и здание посольства или хотя бы американский флаг над ним.

– Стоп отмыванию денег Януковича! Позор прислужникам российских сатрапов! Америка, опомнись, верни деньги украинского народа! – закричали вдруг активисты по команде сухощавого молодого человека, одетого, несмотря на жару, в костюм-тройку.

Я узнал Константина, но он меня узнавать не спешил, занятый выстраиванием мизансцены – вывел трёх стройных девушек перед камерами, потом скомандовал, чтоб им принесли три пластиковых таза с ксерокопиями стодолларовых купюр, затем выстроил позади девиц шеренгу мужиков в камуфляже с бумажными масками Януковича на лицах.

Я не стал навязываться Константину, а поставил камеру на штативе рядом с коллегами и спокойно ждал обещанного сенсационного действия.

– А сейчас американская и украинская публика будет шокирована нашим публичным разоблачением! Вы увидите истинную сущность сделки, которая была заключена между главой национального банка Украины Валерией Гонтарёвой и кровавым тираном, сброшенным с трона восставшим народом Украины, Виктором Януковичем, – вдруг завопил один из активистов в маске Януковича.

Девушки дружно взглянули на Константина, и тот кивнул. Тогда они стали стягивать с себя свои маечки, но делали это так стыдливо, если не сказать, целомудренно, что их стало жалко. Стащив с себя майки и оголив таким образом грудь, девушки некоторое время прикрывались майками, зажатыми в маленьких кулачках, пока, наконец, Константин не рявкнул на них:

– Уберите майки вообще на хрен, дуры! Стирать начинайте!

Девушки испуганно бросили майки в тазы к ксерокопиям американских долларов и принялись неумело изображать стирку. Операторы встрепенулись, сняли камеры со штативов, присаживаясь рядом с самодеятельными прачками и снимая голые груди в упор. Девушки при этом краснели, смущались, не поднимая глаз выше своих дурацких тазиков.

К Константину подошёл один из операторов, задав вопрос, который и у меня вертелся на языке:

– Костя, ты откуда набрал этих детей, похитил из Института благородных девиц? Они же невинны, как ангелы. Даже мне неловко их снимать, а уж меня, циника, ты знаешь.

Константин в ответ только развёл руками:

– Да сам вижу, дурдом, да. Подвели поставщики, – неубедительно отбрехался он.

Оператор покачал головой:

– Сэкономил ты, Костя, я же вижу, что сэкономил. Заказал непрофессиональных эскортниц у сволочи Бондарика, да? Несчастных детей мигрантов из Донбасса эксплуатируешь, зараза?

– Семён, отвали. Ты им, может, заплатишь? Ну, скажи – ты заплатишь этим несчастным детям по сотке баксов за полтора часа вот такой херни? Нет, не заплатишь? Тогда закрой рот и иди работать, гуманист херов.

Девушки уныло стирали свои майки с долларами уже полчаса, краска с их лиц ушла, вместо смущения появилось отстранённое, тупое выражение – с таким обычно идут на расстрел или сидят в очереди к стоматологу.

Массовка из активистов тоже не демонстрировала энтузиазма – это были по большей части пожилые, бедно одетые и откровенно измученные люди. Между собой они разговаривали исключительно по-русски и больше всего походили на мигрантов из Донбасса – похоже, Константин сэкономил дважды, заказав и массовку, и эскортниц у одного источника.

Прохожие тоже не сильно заинтересовались акцией – разве что двое подвыпивших мужичков остановились обсудить важную проблему.

– Смотри, Ваня, девчонки стирают что-то. А бюстгальтеров на них и не видно!

– Точно, Николай. Вот раньше женскими трусами можно было машину помыть! А сейчас даже очки не протрёшь.

Потом эти пьяницы осторожно, с тревогой оглядываясь по сторонам, подобрали несколько цветных ксерокопий стодолларовых купюр, разбросанных по асфальту, и быстро ушли.

Когда акция откровенно наскучила всем, включая журналистов, из служебного помещения снова вышел надменный охранник в чёрной униформе.

– Заканчиваем! – рявкнул он Константину, с неодобрением косясь на девушек с тазиками и раскиданные по тротуару купюры. – И прибрать тут всё за собой быстро!

Исполнять распоряжение охранника бросились все, от несчастных девушек до активистов и журналистов.

Девушки первыми бросили тазики, достали оттуда свои маечки, и, спрятавшись за спинами активистов от назойливых камер, за пару секунд вернули себе приличный вид. Я, стесняясь самого себя, подошёл к ним после этого и задал один вопрос:

– Барышни, вы из Донецка или из Луганска?

Одна из них отвернулась, кусая губы, а две остальные дружно, в голос, вдруг заревели, даже не отворачиваясь от меня.

Я снял камеру с плеча и пошёл к станции метро. Константин что-то крикнул мне вслед, но я понимал, что, если вернусь, ударю его по лицу как минимум три раза, за каждую из донбасских девиц, поэтому решил не реагировать.

Глава 9

Пушкинская улица расположена совсем недалеко от Бессарабского рынка. Я вышел из дома в пасмурный октябрьский день в поисках сюжетов. Цели как таковой у меня не было – из главных событий дня доминировала, конечно, тема международной выставки «Оружие и безопасность 2016», которая открылась в выставочном центре на Броварском проспекте. Но у меня не было туда аккредитации – её давали только ограниченному пулу журналистов из самых преданных киевскому режиму редакций. Федеральное агентство новостей в этот пул не входило.

У меня была идея просто побродить вокруг Международного центра, послушать, что говорят выходящие оттуда люди, возможно, поснимать издалека какие-то экспонаты. Но было ясно, что шансов даже на такую отработку события немного – по телевизору с утра сообщили, что туда собирается явиться весь украинский политический бомонд, от президента Петра Порошенко до секретаря совбеза Александра Турчинова и министра МВД Арсена Авакова. На таком уровне охрана не пропустит случайных людей, тем более людей с камерой.

Но когда я вышел с Пушкинской улицы на Крещатик, на ступеньках отделения «Приват-банка» лежали, помимо извечного лохматого миттельшнауцера, два упившихся с утра джентльмена. Пресс-карту одного из этих пьяниц Бандера держала в своих жёлтых, будто прокуренных зубах.

Когда я наклонился к ней, чтобы рассмотреть бейдж как следует, Бандера предупредительно зарычала, и мне пришлось привычно достать из кармана и положить ей в привязанную к шее копилку несколько монеток. Монеток оказалось мало, она продолжала рычать, пока я не положил в банку банкноту в пять гривен.

После этого она выпустила пресс-карту из зубов и подвинулась в сторонку. Я тут же поднял и рассмотрел цветной ламинированный квадратик. Карта действительно была аккредитацией на выставку, но была выписана, судя по фото, на совсем молодого человека, который к тому же значился не журналистом, а техническим персоналом. Впрочем, не использовать такой шанс было бы глупо.

Я взял такси и прибыл на Броварский проспект одновременно с прибытием туда какой-то представительной делегации. Вереница чёрных лимузинов заезжала на парковку выставочного центра через шлагбаум, но сама парковка не была огорожена ни забором, ни временными ограждениями.

Я расплатился с таксистом и вышел до шлагбаума, но, когда обошёл его и прошёл дальше, на территорию комплекса, ко мне подбежали сразу несколько национальных гвардейцев из припаркованного рядом микроавтобуса.

– Здесь нет прохода, вход для специалистов с той стороны, – показал мне рукой один из офицеров.

Я вынул из-за пазухи пресс-карту и показал её, а также продемонстрировал камеру и свою гордость, титановый штатив:

– У меня задача – снимать вот этих гостей из дружественного нам Пакистана, – сказал я ему, кивнув на упитанных южан, выбирающихся из лимузинов перед служебным входом.

Офицер с уважением посмотрел на гостей, потом бросил небрежный взгляд на мою аккредитацию:

– Вы её грызли, что ли? – хмыкнул он, но широким жестом показал, что я могу идти.

В само огромное здание центра я вошёл без проблем – что штатские, что военные довольствовались коротким взглядом, брошенным на мой бейдж, который я повесил на шею поверх куртки. Никто не проверял соответствие фото оригиналу, и тем более никем не сверялись документы.

Я расчехлил камеру и прошёл следом за своей делегацией. Представительные южане оказались, судя по флажкам на лацканах костюмов, не пакистанцами, а румынами, но какая, в конце концов, разница?

Специалистов, как и делегаций, на выставке оказалось немного – когда все присутствующие собрались возле сборной сцены, откуда начал зачитывать приветственную речь Александр Турчинов, хорошо стало видно, что огромный ангар выставочного центра посетило максимум человек двести. У меня глаз намётан на подсчёт количества участников митингов.

– Мы открываем выставку «Оборона и безопасность 2016». Сегодняшняя выставка – очень важная площадка, где мы можем посмотреть не только на достижения украинских предприятий, но и на возможности наших партнёров из других стран, в частности из Пакистана и Румынии. Я выражаю надежду на заключение многих новых контрактов между производителями современного оружия и военной техники, а также создание совместных и обсуждение перспективных проектов, которые позволят в том числе остановить российскую агрессию во всем мире. Сотрудничество участников выставки приведёт к новым сдвигам, способствующим производству новой современной военной техники и оружия, укрепит оборонный потенциал Украины и наших партнёров, а в целом мы обеспечим безопасность в Европе, – с серьёзной миной сообщил собравшимся этот упырь, который, собственно, и развязал войну на востоке Украины в апреле 2014 года.

Именно Турчинов бросил на мирных жителей Донбасса сначала головорезов из добровольческих батальонов, а затем танковые и артиллерийские части регулярной армии. Он, помнится, бросил тогда на Донбасс и боевую авиацию, но её быстро приземлили восставшие против неонацистов донецкие и луганские шахтёры.

Записывать на видео однообразные приветственные речи мне быстро наскучило, и я пошёл на экскурсию. Среди представленных местной оборонной промышленностью экспонатов я не нашёл ничего нового, такого, что не производилось бы ранее Советским Союзом. Больше того, многим представленным образцам техники было по 50–60 лет, и я просто не понимал, зачем этот хлам притащили позориться под софиты телекамер.

В итоге я осмелел настолько, что перестал изображать специалиста и задал этот вопрос трём штатским гражданам, скучающим в креслах возле одного из таких древних экспонатов, колёсной боевой машины пехоты образца 50-х годов прошлого столетия.

– Эх, мил человек, что ж ты сыплешь нам соль на рану, издеваешься, что ли? – отозвался седой грузный мужчина в широком, не по моде, двубортном костюме, тоже из прошлого века.

Я присел рядом с ним на свободное кресло и выслушал лекцию о том, как хорошо работает промышленность, когда налажены кооперативные связи с традиционными поставщиками, и как плохо бывает промышленности, когда эти связи рвутся по живому.

– То есть без России вы не можете производить ничего из тяжёлого вооружения?

Все трое засмеялись.

– Мы не можем производить без России, а теперь и без Китая, вообще ничего – ни тяжёлое, ни лёгкое стрелковое, ни вообще какое-либо вооружение. Ещё тридцать лет назад, с момента развала СССР, наши военные заводы перешли исключительно на ремонт техники, а последние годы даже ремонт не все заводы в состоянии выполнять. Нет компетенций, нет запчастей, нет станков – ничего нет. Максимум, на что мы ещё способны – покрасить старую технику. Но это неточно, – откликнулся целой речью инженер помоложе.

Он был одет в вышиванку поверх рабочего комбинезона, и это смотрелось диковато, особенно в сочетании с его очками, аккуратной причёской и в целом интеллигентным видом.

– Но при этом вы, как я вижу, демонстрируете всем своим видом патриотические чувства, – не удержался от укола я. Очкарик близоруко прищурился, разглядывая мой бейдж.

– Что-то вы не похожи на специалиста. А сегодня на выставку допущены только специалисты и официальные делегации. Как вы попали на закрытое мероприятие? – спросил он меня с нажимом на последнюю фразу.

Я мысленно охнул, осознав, что действительно обнаглел, и тут же представил себе последующий допрос в СБУ: «Кто вам передал документ для прохода на закрытое мероприятие? Фамилию, имя, должность назовите! Укажите особые приметы».

«Миттельшнауцер Бандера. Попрошайка с Бессарабского рынка. Рыжая кучерявая наглая скотиняка».

Я не удержался и захохотал, впрочем, очкарик тоже заулыбался, посмотрев, как веселюсь я.

– Мы все сегодня на этой выставке шутим, что поставщики, что чиновники, что журналисты. Вы же не специалист, а журналист, верно? – спросил пожилой инженер.

Я кивнул.

– А из какого издания? – вдруг уточнил очкастый, снова безуспешно буравя близоруким взглядом мой бейдж на груди.

– Федеральное агентство новостей, Россия, – честно ответил я. Мне не хотелось врать этим людям – мне было их жаль, как бывает жаль профессиональных неудачников. Вроде и стараются, а шансов на успех нет и быть не может.

Этой моей шутки они не оценили. При упоминании ФАН лица инженеров вытянулись, они заёрзали в креслах, осторожно оглядываясь по сторонам.

– Вы опубликуете беседу с нами? – уточнил пожилой.

– В ближайшее время нет. Разве что через два-три года, в книжке. Так пойдёт?

– Через три года здесь уже никакой страны не будет, так что пойдёт, – ответил очкастый, нервным движением поправляя воротник вышиванки.

Рядом вдруг началось множественное одновременное движение больших групп людей, включая операторов и фотографов. По ангару широкой размашистой походкой шёл Турчинов в окружении свиты. Секретарь Совета безопасности Украины соизволил, наконец, приступить к осмотру экспонатов.

Я тут же встал, попрощался с инженерами и побежал за массовкой.

Первым объектом Турчинов выбрал восьмиколёсный армейский грузовик Tatra, который чехи любезно привезли в Киев в надежде продать хоть парочку таких машин.

Я смог пристроиться с камерой прямо за правым плечом Турчинова, снимая сцену торговли между производителем и потенциальным покупателем.

– Мы здесь впервые показываем публике машину Tatra 8×8, ещё никому не показывали, – торжественно сообщил Турчинову Властимил Кучера, менеджер Tatra. Имя и должность были написаны у него на бейдже.

Турчинов, поглядывая на камеры вокруг, снисходительно кивнул ему.

– Эта выставка – крупнейшее мировое событие. Вы не прогадали, – заявил он.

– Задача какая у машины? – потом деловито уточнил Турчинов, как будто в самом деле собрался её покупать.

– Э-э, логистическая. Это же армейский грузовик.

– Мощность двигателя?

– 420 лошадиных сил.

– Стоимость такой базы?

– У меня нет сейчас прайса.

– Бесплатно, что ли? Для Украины надо бесплатно!

Менеджер сначала опешил от такого заявления, но поглядев на телекамеры вокруг, ухмыльнулся.

– Да, вам бесплатно сейчас отдадим. Принесите бесплатную машину, – бросил он своему окружению.

– Для нас цена очень важна, – снова повторил Турчинов, грозно хмуря круглое личико.

Властимилу Кучере принесли модель грузовика в картонной коробке.

– А вот вам ваша обещанная бесплатная машина – первая поставка.

Кучера отдал Турчинову модель Tatra, а также огромную рекламную книгу о концерне. Все подарки Турчинов бережно сложил в пакетик и передал помощникам, после чего перешёл к соседнему экспонату – пакистанскому беспилотнику.

Возле модели самолётика снова начались разговоры о подарках и бесплатных поставках. Я с большим интересом смотрел на выражение лиц пакистанских представителей. Сами те ещё попрошайки, они явно были потрясены ультимативным тоном украинских официальных лиц, буквально требующих бесплатных поставок.

– Мы здесь сдерживаем агрессию России, мы спасаем весь мир от России. Вы просто обязаны поставлять нам оружие безвозмездно, иначе как мы спасём этот мир от России? – всерьёз выговаривал Турчинов представителям пакистанской оборонной промышленности, когда те начали кривить морды от подобных выгодных предложений.

Я вдруг подумал, что могу бросить камеру в голову ближайшего телохранителя чиновника, после чего одним движением свернуть жирную шею Турчинова, раз и навсегда прекратив это позорное торжище. Но потом мне стало стыдно от таких мыслей – журналист ведь не должен вмешиваться в события, он обязан только фиксировать их. Так нас учит западная школа журналистики, так учит нас DW, и мы не можем нарушать правила, установленные там, даже если они сами постоянно нарушают собственные правила.

Турчинов вместе со свитой ушёл куда-то в глубины ангара, где какие-то вертлявые молодые люди в укороченных пиджачках и ушитых брючках стали доказывать ему, что прямо сейчас продемонстрируют полёт «уникального дрона собственной украинской разработки».

Дрон представлял собой уменьшенную крашеную фанерную копию американского Predator, и как такой плагиат можно было всерьёз выдать за собственную разработку, понять было невозможно. Но в итоге дрон ещё и не полетел – что-то с самого начала не заладилось у него с движками, которые то верещали на запредельных оборотах, то скисали до негромкого жужжания, но так и не смогли сдвинуть машинку с земли.

После первой неудачи хипстеры в ушитых брючках уговорили Турчинова подождать «минуту, пока они решают вопрос», после чего представители компании сгрудились вокруг модели, что-то там буквально заколачивая в хвостовую часть при помощи молотка и деревянной киянки. Звук в ангаре раздавался такой, будто овцу забивали микрофоном.

При этом все участники действа ещё и орали на безумном суржике, понять который было невозможно, похоже, даже им самим.

– Слушайте, а у вас вообще хоть раз такое было, чтобы всё работало нормально? – с видимым интересом спросил Турчинов у ближайшего окружения. Свита молчала.

– Вот только не надо грязи! – вдруг раздражённо огрызнулся на этот выпад один из хипстеров, ковыряясь в модели паяльником.

Тогда Турчинов отчётливо и громко послал его на хер и пошёл на выход, бормоча проклятия на чистом русском языке.