Текст книги "Наш человек в Киеве"

Глава 11

Меня приняли примерно через неделю после кошачьего фурора в Украинском доме. Задержание прошло довольно буднично и без излишнего насилия: меня подловили на выходе из подъезда пятиэтажки двое штатских, один из которых аккуратно забрал из моих рук пакет с камерой, а второй не менее аккуратно застегнул на моих руках наручники.

Только потом они показали удостоверения, и я облегчённо выдохнул – это оказались не нацики, а обычные полицейские. Они отвели меня в припаркованную рядом машину, усадили в середину заднего ряда сидений, и мы поехали в участок.

Ехали молча. Я не строил иллюзий по поводу дальнейших вариантов моей судьбы – как минимум мне предъявят шпионаж, как максимум – терроризм. В любом случае это несколько лет в тюрьме под жесточайшим давлением, пока не обменяют. Директор на такой случай клятвенно обещал обмен, но ежу понятно, что лично от него в этой ситуации мало что зависит, тут понадобится вмешательство высших сил. А насколько нужен высшим силам рядовой питерский репортёр, это ещё вопрос.

В полицейском участке меня обыскали прямо у стенки в коридоре, отобрав телефон, часы и ключи от квартиры. Потом отвели в совершенно пустой кабинет с решёткой на единственном окне, закрашенном белой эмалью, и оставили там на несколько долгих часов.

Я исследовал сначала все щели в окне, потом все трещины в стенах и на линолеуме, потом обстоятельно изучил дверной замок и изрядно расшатанную дверную ручку. Когда я, сугубо в исследовательских целях, принялся осторожно нажимать на эту ручку вверх-вниз, с потолка гавкнула ip-камера:

– Ещё раз тронешь ручку, откручу твою тупую башку. Сядь в угол и не отсвечивай.

Я выбрал угол возле окна и послушно уселся там прямо на пыльный линолеум.

– Молодец, хороший мальчик! – похвалила меня камера.

Мне удалось задремать, и когда дверь кабинета, наконец, распахнулась, я не сразу разглядел всех своих гостей. Двое, в серых плащах и костюмах, зашли первыми, следом зашла парочка полицейских в форме со стульями в руках.

Один из стульев полицейские поставили передо мной, и я встал с пола, разминая затёкшие ноги.

Последним в кабинет вошёл белобрысый мужик с большой телевизионной камерой и штативом в руках. Пока он расставлял и настраивал треногу, я вспомнил, где он мне в Киеве попадался. Это был шкодливый оператор канала «1+1», рядом с которым всегда было сложно работать – он скандалил, толкался и дрался с коллегами, выбирая себе удобную точку для съёмки. Даже здесь он нашёл себе жертву, отпихнув в сторону одного из полицейских, после чего попытался повторить это со штатским, невысоким, но коренастым мужиком. Штатский такого обращения не стерпел и отвесил оператору не сильного, но обидного леща:

– Стой, где стоишь, дурик. А вы, пан москаль, присаживайтесь, в ногах правды нет. Так у вас в Москве говорят, верно?

Я уселся на предложенный стул, и вокруг тут же расселись все мои гости, кроме белобрысого оператора. Тот, стоя за штативом, включил камеру и сообщил об этом:

– Я готов.

– Хорошо, – отозвался коренастый штатский и доверительно наклонился ко мне со своего стула.

– Меня зовут Богдан Ковальчук, я майор СБУ. Мы за вами наблюдаем уже полгода и, поверьте, знаем про вас всё. Если вы проговорите нам сейчас вот этот текст, мы вас просто вышлем из страны, и на этом все неприятности для вас закончатся. Если вы откажетесь, мы все из этого кабинета выйдем, а сюда зайдут представители патриотической общественности, у которых к вам есть какие-то серьёзные претензии. Куда они вас отвезут отсюда и что с вами там сделают, нас не касается.

Подобный вариант мы с директором также проговаривали – и ответ всегда был один – соглашаться, говорить всё, что требуют, а по прибытии домой опровергать.

– Давайте текст, – пожал плечами я. Майор выудил из кармана плаща и вручил мне мятый листок бумаги с тремя абзацами текста, напечатанными крупным четырнадцатым кеглем. Я мельком глянул на него и вздохнул – текст оказался, мягко говоря, малограмотный. Мне было физически, до тошноты противно читать такое.

– Можете не учить наизусть, говорите своими словами, – великодушно позволил офицер, оценив мои эмоции.

Минут десять я изучал эти тупые три абзаца, борясь с желанием взять красную ручку, исправить два десятка грубейших ошибок, поставить в финале жирный кол и расписаться.

Когда майор начал проявлять признаки нетерпения, я сказал:

– Готов.

– Хорошо. Стёпа, заводи шарманку.

Белобрысый оператор включил камеру, и я, глядя прямо в объектив, зачитал свою покаянную речь. Последний абзац я добавил от себя, по памяти:

«Я, Петрашевич Игорь Павлович, должен сделать заявление для украинского народа. Я был послан на Украину фашиствующим антидемократическим правительством России и его ручными кровавыми приспешниками в лице редакции Федерального агентства новостей.

Целью мой работы на Украине были: подрыв авторитета органов государственной власти на Украине, искажение исторических фактов становления и развития украинского народа и дискредитация Украины на международной арене.

Хочу покаяться перед вами, мои демократические украинские друзья.

Я связан с Украиной жизнью и работой, не только с землёй и природой, но также и с её народом, её прошлым, её славным настоящим и будущим. Редакция Федерального агентства новостей предупредила меня, что мои репортажи будут поданы читателям как произведения, направленные против Революции Достоинства и основ современного украинского строя. Я этого не осознавал, о чём сейчас сожалею. Это заявление я делаю со свободной душой, со светлой верой в общее и моё собственное будущее, с гордостью за время, в котором живу, за людей, которые меня окружают».

Я умолк, и в кабинете повисла тягостная тишина. Майор вырвал листок у меня из рук, пробежал его глазами, потом поднял взгляд на меня:

– Чувствую какой-то подвох, но не понимаю, где.

Я робко пробормотал, ёрзая на стуле:

– Да ну, бросьте, какой ещё подвох. Прочитал, как написано, немного своими словами.

Второй штатский снял с носа тяжёлые роговые очки и, задумчиво протирая их об полы плаща, сказал:

– Богдан, он в конце что-то намутил. По хитрой морде было видно.

Майор пожал широкими плечами:

– Да вроде складно звонил. Ладно, конец отрежем, если что. Пошли.

Все тут же повскакали с мест. Первыми вышли штатские с оператором, потом полицейские со стульями. Стул, на котором я сидел, они милостиво оставили мне.

А ещё через десять минут дверь кабинета снова распахнулась, и в дверном проёме показался Евгений Карась, за плечами которого виднелось несколько его штурмовиков.

– Ну что, москальская морда, а готов ли ты теперь по-настоящему покаяться? – спросил меня он, радостно скалясь и по-хозяйски вышагивая на середину кабинета.

Я встал и выставил перед собой стул ножками наружу.

Глава 12

В Международном аэропорту Борисполь в это сумрачное ноябрьское утро было немного народу, а в баре на втором этаже народу не было вообще.

Кроме меня и двух моих сопровождающих – майора Богдана Ковальчука и Степана Иванова. Мы заняли столик с видом на лётное поле, официант принёс стаканы, графин сока и бутылку водки и, с видимым подозрением глядя на нас троих, потребовал тут же рассчитаться.

Платил, разумеется, я.

– Ну, вздрогнули, – сказал майор Ковальчук, когда я разлил всем по стаканам.

– Понеслась! – отозвался Степан.

– За победу! За нашу победу! – чокнулся я с ними.

Они оба согласно заржали, вспоминая хрестоматийный эпизод из классического советского фильма.

Мне вернули телефон только в аэропорту, и я тут же написал директору о своих приключениях, но, оказалось, он уже был в курсе и прислал мне ссылку на новостные сюжеты коллег и родной редакции.

«Украина выслала очередного российского журналиста

21 ноября 2017, 18:06

По мнению Службы безопасности Украины журналистская „деятельность россиянина Игоря Петрашевича противоречит интересам обеспечения национальной безопасности Украины, её суверенитета, территориальной целостности и конституционного строя“.

О принудительном возвращении в Россию российского гражданина Игоря Петрашевича, который работал в Украине на российское СМИ ФАН, во вторник, 21 ноября, сообщила спикер СБУ Елена Гитлянская на странице в Facebook: „Служба безопасности Украины приняла решение о принудительном возвращении в Россию очередного прокремлёвского пропагандиста Игоря Петрашевича. Сотрудники службы установили, что гражданин РФ работал в Украине на российские СМИ“.

„Пропагандист в своих информациях сознательно и безосновательно подрывал авторитет органов государственной власти в Украине, искажал исторические факты становления и развития украинского народа и дискредитировал Украину на международной арене“, – говорится в сообщении.

Федеральное агентство новостей в связи с выдворением корреспондента Игоря Петрашевича из Украины опубликовало Заявление, в котором поясняется, что Игорь Петрашевич находился на территории Украины легально, не нарушая никаких законов Украины. У него были все необходимые документы для работы в Киеве, в том числе рабочая виза и разрешение на работу.

Действия СБУ ещё раз подтверждают, что никакой свободы слова на Украине сегодня нет, говорится в заявлении.

Украинские власти целенаправленно препятствуют нормальной работе СМИ. Украинских журналистов, которые пытаются говорить правду, отправляют в тюрьмы, всех прочих высылают из страны.

Инцидент с высылкой журналиста Игоря Петрашевича – как минимум третий за последние несколько недель.

В октябре из страны был выдворен журналист НТВ Вячеслав Немышев, которому на три года запретили въезд в страну. Спустя месяц его коллегу Захара Виноградова, сотрудника РИА Новости, сняли с поезда на украинской границе – ему было запрещено въезжать в Украину в течение пяти лет. Ранее власти Украины выслали из страны сразу несколько испанских журналистов».

Мои собутыльники тоже были в курсе новостного ажиотажа вокруг моей скромной персоны.

– Ты хоть оценил, как мы тебя спасли от бешеных нациков? – залпом махнув третью, спросил меня Ковальчук. – Не вернись мы в тот кабинет через минуту, забили бы тебя там так, что потом родной редактор не узнал бы.

– Да, большое спасибо, – аккуратно отвечал я, вспоминая вчерашнюю драку в полицейском участке. Вернулись они, положим, не через минуту, а минут через пять, и все эти пять минут я простоял в углу со стулом, отбиваясь от упоротых националистов. Которых они же и запустили в полицейский участок, в этом у меня не было сомнений.

А спас меня на самом деле стул, любезно оставленный полицейскими – большой крепкий антикварный стул из цельного массива дерева, сейчас таких и не делают уже.

– Ты вот смотри, сейчас станешь в России знаменитым, так нас не забывай. Мы тебя спасли, запомнил?

– Запомнил, – соглашался я, разливая остатки по стаканам.

– Тебе ещё повезло, что Порошенко с Москвой как раз сейчас мутить начал, насчёт своей кондитерской фабрики в Липецке. Вроде как оттепель в отношениях с Россией должна произойти, тебя только поэтому и отпустили, дурилка ты картонная, – сообщил мне вдруг Степан, и до меня дошло, как же мне повезло.

– Давайте за это и выпьем, за удачу! – предложил я, и они согласились. Им было всё равно, пить они явно не умели или уже стали законченными алкоголиками, хмелеющими от наркомовских ста грамм.

Одновременно раздался голос из динамика, сообщивший о начале посадки на мой рейс в Минск.

Меня сопроводили до самых посадочных ворот, и там Богдан, слегка понизив голос, заявил:

– Ты не забудь только, когда наши придут в Киев, как мы тебе помогли! Не забудешь?

Я кивнул, что, дескать, не забуду, и тогда в диалог вступил Степан:

– Ты точно не забудешь? Смотри, не по-христиански это будет! Мы тебя спасли тут, получается, от верной смерти спасли! И ты нас потом тоже спасёшь! Когда наши придут в Киев, ты нас тоже спасёшь! Понял?

– Да понял я всё, всё я про вас уже понял, – крикнул я, протискиваясь мимо обоих офицеров СБУ к спасительному телетрапу.

– Не забывай же нас, москалик! – донеслось до меня прощальное, и я ещё прибавил шагу.