Текст книги "Наш человек в Киеве"

Глава 7

Воскресный день 18 сентября я запомню надолго. Накануне, за пару недель до единого дня голосования в России, в украинской прессе началось какое-то тотальное торжество мракобесия. Местные политики и чиновники ежедневно являли на телеэкранах свои постные физиономии и всерьёз требовали запретить голосование на территории Украины для граждан России из соображений безопасности. Логика была такая – патриотично настроенные граждане Украины обязательно будут атаковать русских, а помешать этому полиция не сможет, поэтому лучше в принципе запретить россиянам возможность голосования, чтобы не нагнетать. При этом русских граждан на Украине проживает так много, что участки для голосования были открыты сразу в нескольких посольствах России на Украине – в Киеве, в Одессе и в Харькове. И вот все эти посольства объявлялись законными целями для нападений неонацистов.

К российскому посольству в Киеве я приехал заблаговременно, поздним вечером в субботу. Было ясно, что атака состоится, да радикалы и не скрывали этого, распространив в социальных сетях анонс с мотивацией ожидаемого всеми нападения, и даже призвали истинных патриотов присоединиться к акции.

Я только устроился в знакомом с прошлой командировки дворике неподалёку от русского посольства, как зазвонил телефон, и директор родного информационного агентства с привычным сдержанным негодованием в голосе спросил меня:

– Привет. Спишь, как обычно? А фашики тем временем наше посольство собираются громить.

Он не успел перейти ко второй части типовой беседы – воспитательной, потому что я сразу ответил ему.

– Я на месте. Здесь пока тихо, но, если начнётся, я готов.

– Ты уже на месте?! Надо же. И что, даже аккумуляторы заряжены? – директор слегка сбавил свой привычный обвинительный пыл, явно не ожидая от меня такой прыти.

– Всё нормально.

– Ну, хорошо. Ждём тогда видео. Время на монтаж не трать, сразу пересылай, мы здесь всё сами сделаем. Давай, удачи. И осторожней там.

Я попрощался, убрал телефон и прислушался. Я сидел на лавочке детской площадки, вокруг меня было абсолютно тихо и темно до жути.

И в этой мрачной тишине вдруг прозвучали слова, сказанные мне прямо в ухо хриплым инфернальным женским голосом:

– Мирные жители уснули, просыпается мафия. Кого мы грохнем на этот раз? Неужели москаля из Петербурга, который вечно путается у нас под ногами?

Я обернулся. Позади меня в призрачном свете луны и тусклом свете местных фонарей стояла Дина в своей форменной сине-белой курточке с логотипами Deutsche Welle на всех возможных местах.

– Привет, – я так обрадовался, что встал и сделал пару шагов к ней.

Она тоже шагнула мне навстречу, мы обнялись, я почувствовал тепло её маленького тела, а потом учуял резкий запах джина.

Рядом немедленно зашёлся в натужном кашле ревнивый оператор Олексий, и я отпустил её первым.

– Привет, – сказала она, когда мы отстранились друг от друга. – Говорят, через полчаса начнётся. Ты готов?

– Всегда готов, – отозвался я, показав ей энергичный пионерский салют.

Мы постояли некоторое время молча, а потом она всё-таки спросила:

– Коллеги писали, что нацики в мае забили хозяйку хостела в Кропивницком переулке за сотрудничество с москалями. Сломали ей обе ноги, ну и вообще, поиздевались, как умеют. Слышал об этом, наверное.

– Угу.

– А ещё писали, когда найдут того самого москаля, что у неё жил, сломают ему не только ноги, а вообще всё, что только можно сломать. Потому что он, как говорят, искажал патриотическую сущность Украины, клеветал на её демократические ценности и вообще вёл себя безобразно.

– Ну, хорошо. Так-то я готов, если что, ты особо не переживай за меня. Отобьюсь как-нибудь.

– А я особо и не переживаю. Просто сообщаю, чтоб ты понимал, что у нас сейчас происходит.

– Я всё понял, спасибо тебе, Дина.

– На здоровье, товарищ Игорь.

Дина, конечно, тот ещё товарищ – всегда себе на уме, всегда чётко отрабатывает тезисы кураторов из Deutsche Welle, и в целом ей, конечно, плевать на меня. Но мне она нравится тем, что остался ещё в ней некий неугасимый задор. Если вдруг внезапно прижать её к уху, станет слышно, как в её голове гуляет ветер, а в заднице медленно проворачивается шило.

– Если что, наша машина на улице Сурикова, возле кофейни, – она сообщила мне это через плечо, уже уходя на шум, который донёсся со стороны Воздухофлотского проспекта, куда выходит фасад здания посольства.

Я тоже засобирался, вытащил камеру из чехла, включил её и пошёл следом.

Мне понадобилась пара минут, чтобы добраться до массивных решёток забора, окружающего здание посольства по периметру, но за эти минуты там уже разгорелось настоящее сражение – жидкую цепочку полицейских, вставших вдоль фасада, забрасывали петардами, яйцами и просто камнями. Полицейские прикрывались щитами. Отвечать им, похоже, было нечем – ни баллончиков со слёзогонкой, ни тем более светошумовых гранат или резинострелов им не выдали.

Интересно, что обе противоборствующие стороны прятали лица – у полиции для этого использовались форменные чёрные балаклавы, у националистов – разные по форме и цвету платки или шапочки с прорезями для глаз и рта.

Атакующих оказалось всего несколько десятков, но это были очень энергичные граждане – они чётко распределили роли, выстроив перед шеренгой полицейских два подвижных ряда, первый из которых метал в полицию всякий подручный хлам, а второй обеспечивал коллег снарядами. Полицейские терпели недолго – через десять минут раздалась зычная команда «На исходную!», и жидкая колонна испуганных мужчин, погромыхивая грязными щитами, разбежалась по припаркованным неподалёку автобусам.

Теперь нападавшим никто не мешал, и они, уже не спеша, с обсуждениями, переходящими иногда в жаркие споры, принялись обкладывать забор посольства автомобильными шинами, а затем поливать их бензином из принесённых с собой канистр. Пустые канистры укладывались рядом.

За подготовкой поджога дипломатического здания спокойно наблюдал наряд полиции, покуривая сигареты возле одного из служебных автобусов.

– Пан полицейский, огонька не найдётся? – весело спросил у старшего офицера наряда рослый националист в фирменной куртке «Национального корпуса». Этот тип не прятал лицо под балаклавой и вообще действовал подчёркнуто уверенно, если не нагло.

Офицер опешил от неожиданной просьбы, но рослый нацик и не ждал ответа – он сделал шаг вперёд, быстро выхватил у офицера из рук зажигалку и с этим трофеем в победно поднятой руке направился к забору.

– Полиция даёт добро! Праведный очистительный огонь изгонит русских демонов с нашей святой земли!

Он демонстративно щёлкнул зажигалкой несколько раз, привлекая всеобщее внимание, а затем поджёг с её помощью огромную петарду, которую и кинул в итоге в баррикаду из автомобильных шин.

Раздался оглушительный взрыв, перед фасадом посольства вспыхнула стена огня, осветив ревущую от восторга толпу националистов, а также отдельные фигурки фото– и телерепортёров.

Я снял несколько общих планов и отступил подальше от огненной баррикады, в тень большой рекламной тумбы.

Нацики развернули флаги и баннеры, откровенно позируя для репортёров на фоне горящих покрышек и канистр. Выглядело это всё, конечно, очень зрелищно. Уже этой ночью красочные кадры с этой акции разойдутся по телеканалам и газетам, после чего сюда явятся новые сотни, а может, и тысячи последователей националистов. Ведь возможность безнаказанно громить официального этнического врага – это так привлекательно, а если высшие чиновники ещё называют это патриотизмом и поощряют, такое поведение немедленно становится национальным трендом под названием «Поймай врага народа, избей его максимально зрелищно и получи за это скидку на вражеский газ в 20 %».

Было непонятно, есть кто живой в этом массивном мрачном здании, окружённом тройным рядом двухметровых решёток, с окнами, закрытыми толстыми металлическими жалюзи, с колючей проволокой, пущенной по забору и воротам. Так, наверное, должна выглядеть синагога в мусульманском квартале или мясная лавка в хипстерской коммуне где-нибудь в Берлине. Но так теперь выглядело дипломатическое здание России в городе, который тысячу лет называли «матерью городов русских».

Будто иллюстрируя эту картину для меня, нацики принялись орать свой очередной парадоксальный лозунг:

– Слава киевской Руси, Новороссия – соси!

Этот бредовый лозунг поддержали и некоторые репортёры. Они начали скакать вместе с камерами на плечах. Я подснял и эту картинку тоже, когда вдруг услышал требовательный голос рядом:

– А ты почему не скачешь?

Рядом со мной стоял мелкий мужичок в камуфляже, с круглым простоватым крестьянским лицом, типаж – типичный галицийский гастарбайтер. Даже с форменной бандеровской кепкой он не доставал мне до груди. Но на рукавах у него красовались шевроны «С14», и я напрягся.

– Нога недавно была сломана, нельзя мне скакать, – попытался отбрехаться я.

– Нога сломана? Так ты справку покажи.

Видимо, разглядев моё лицо, он добавил:

– А как иначе. Так каждый начнёт придумывать, что у него болит. Вместо того, чтобы скакать вместе с патриотами страны. Или ты не патриот?

Я осмотрелся. Неподалёку от моей тумбы, в тени которой я прятался, стояла ещё россыпь рекламных тумб и уличных стоек.

Ярость переполняла моё сердце, и я, сам не ожидая, вдруг предложил ему:

– Пошли вон туда, покажу тебе справку.

И без того тупая физиономия нацика стала ещё тупее. Он призадумался, глядя в сторону тумб, потом всё-таки спросил:

– А зачем нам туда отходить? Ты здесь покажи.

– У меня там рюкзак со справками. Пошли, покажу.

– Нет, я тебя здесь подожду, – наконец, сказал мне он после минуты раздумий, слегка отодвигаясь.

– Ну, как хочешь, – сказал я ему, отправляясь к тумбам. Там я зашёл за них, постоял немного, наблюдая из тени за мелким нациком, а потом быстро пошёл оттуда в сторону от посольства, стараясь сохранять между собой и фасадом защитную линию рекламных тумб.

Никто не кричал мне вслед, никто не беспокоился о моих справках, и метров через сто я сбавил шаг, выруливая на улицу Сурикова. «Опель» в фирменных цветах Deutsche Welle я нашёл сразу – он действительно был припаркован возле кофейни с огромной витриной с надписью «Таки да!».

Заднее стекло машины опустилось, и резкий, хрипловатый голос Дины сообщил мне оттуда:

– Сейчас два часа ночи. Голосование начнётся через шесть часов. Вполне успеем выспаться.

Я согласился, открыл дверь и забрался на заднее сиденье. Олексий снова немного покашлял, но так ничего и не осмелился внятно сказать со своего водительского места. Я достал телефон, создал точку доступа, поставил видео с камеры на закачку и тут же уснул сном праведника.

Я проснулся от телефонного звонка. Звонил, разумеется, директор.

– Видео получили, спасибо, неплохо отработал, молодец. Но через полчаса начнётся голосование, будут нападения на россиян, так что давай снова к посольству.

– Я на месте, всё нормально, – прошептал я. Мне не хотелось будить Дину, которая непринуждённо спала на моих коленях, нежно обняв мою камеру в кофре, ни тем более Олексия, который сонно ёрзал на кресле спереди.

– Ну, тогда не мешаю, удачи, – сказал мне директор и отключился.

За запотевшим окном в полутьме двигались какие-то невнятные тени – было похоже, что к ночным нацикам прибывает массированное подкрепление. Я попробовал было опустить стекло, но движок машины был заглушен и стеклоподъёмник не работал.

Тогда я осторожно вытащил камеру из тонких рук Дины, одной рукой придерживая девушку за плечи, а другой роясь в кофре камеры. Мне нужны были запасные аккумуляторы, и я точно знал, что они там были – вчера я зарядил их с запасом.

– Господи, ну ты и зануда, – услышал я от Дины, когда наконец нашёл заряженный аккумулятор и не без труда смог переставить его местами с разрядившимся. – Тебе именно сейчас приспичило возиться с камерой?!

– Голосование начинается через двадцать минут, – сообщил я ей. – Мне вот уже звонило начальство, интересовалось, как я буду голосовать, если не хочу отправиться в Сибирь на уборку снега. Странно, что тебе не звонят твои кураторы из Брюсселя.

Тут очень вовремя зазвонил её телефон, и она, всё так же лёжа на моих коленях, прижала его к уху. Выражение её лица мгновенно сменилось со спокойной доброжелательности на сухую сдержанность.

– Ich verstehealles, Mr. Head. Natürlich wirdalles schnell und zuverlässigerledigt. Auf Wiedersehen.

Она, наконец, сползла с моих натруженных коленей, села прямо и потом ещё перезвонила куда-то, стреляя в телефон отрывистыми немецкими фразами, будто расстреливая собеседников.

– К девяти утра к посольству явится Игорь Мирошниченко и его банда, – сообщила мне Дина, закончив разговоры.

Я пожал плечами. Партия «Свобода» и её функционеры, конечно, известные отморозки, но лично мне от них никогда не прилетало – ни угроз, ни тем более реальных плюх.

– Мне важно, чтобы кое-кто из «С14» и «правосеков» здесь не появился. Остальные мне безразличны, – объяснил я ей.

– О, я смотрю, мы ещё выбираем, от кого огребать, – хихикнула она. – Ладно, пошли на работу.

На переднем сиденье очнулся Олексий, безмолвно собрал камеру, штатив и даже зачем-то свет, после чего мы дружно выгрузились из машины.

– Звони потом, если что, – сказала мне Дина по дороге к посольству, и я понял, что, во-первых, работать она хочет сегодня подальше от меня, а во-вторых, ищет собутыльника на потом.

У посольства, несмотря на утро, собралась огромная толпа народу – тысячи три, не меньше. В толпе мелькали активисты в камуфляже, но в своей основе эти демонстранты были обычными киевлянами, всех возрастов и социальных классов.

Полиции не было видно, но возле самого входа в посольство был припаркован армейский грузовик, рядом с которым кучкой стояли десятка два солдат, в касках и бронежилетах. Они стояли к толпе спинами, стараясь не реагировать даже на очень громкие нецензурные крики, и всем своим видом показывая, что они находятся тут по приказу, и по своей воле ни во что вмешиваться не собираются.

Толпа стояла огромным полукругом перед фасадом посольства, высматривая кого-то по сторонам, и я не сразу понял, кого они ждут, пока не раздались торжествующие крики:

– Вот он, первый кацап пошёл! В морду ему!

Это было адресовано немолодому грузному лысоватому мужчине, одетому в нечто вроде костюма для фитнеса. Он вышел из такси перед посольством, и это, конечно, было ошибкой – сюда надо было красться пешком, смешавшись с толпой.

Пока он в изумлении озирался по сторонам, я пробрался к нему поближе и включил камеру.

– Это что, очередь на голосование? – спросил он с видимым изумлением.

– Ага, очередь. Тебе по морде надавать, – крикнул ему знакомый мне уже мелкий крестьянин. Рядом с ним стоял огромных размеров качок, в котором я узнал активиста «Национал-патриотического движения Украины» Михаила Ковальчука.

– Да за что по морде-то, братья славяне? – попытался обратить ситуацию в шутку наивный мужик.

– За что?! Да за то, что ты кацап, вот за что, – крикнул мелкий заводила и пнул россиянина ногой.

Тот даже не пошатнулся, удар был совсем детский, но было, конечно, обидно. Толпа восторженно взревела:

– Это тебе за всё, кацап!

– Да за что?

К мужику добрался Михаил Ковальчук и, подняв огромные накачанные руки к небесам, закричал:

– За всё, что подлая Россия натворила на украинской земле.

– Да ведь вы сами всё это натворили, – опять неудачно ответил россиянин, и качок тут же ударил его огромным кулаком в челюсть. Упасть ему не дали, подхватив под руки, и я было подумал, что увижу сейчас откровенно хулиганскую расправу, в ходе которой одни гопники держат жертву за руки, а другие от души её дубасят.

Но в ситуацию вмешался лично депутат Верховной Рады Игорь Мирошниченко. Распахнув пиджак и показав собравшимся вышиванку под ним, он патетически вскричал:

– Господа украинцы, мы же не звери, мы же европейцы. А вдруг мы бьём невиновного? Давайте сначала проверим у него документы!

Множество рук заёрзало в карманах брюк и в поясной сумочке россиянина. Сам он уже не пытался что-то говорить или сопротивляться, очевидно нокаутированный ударом спортсмена.

– Есть, нашли! Вот он, подлый россиянский паспорт! Значит, голосовать он шёл, скотиняка кацапская! – мелкий шнырь поднял российский паспорт над головой, показывая его всем.

– Ну, за это, конечно, надо проучить негодяя, – картинно развёл руками депутат, и толпа согласно взревела, прорываясь как можно ближе к своей жертве.

Пинки и зуботычины обрушились на и без того контуженого мужика со всех сторон.

Я тоже прорвался к нему и стоял теперь с включённой камерой в шаге от него. Мужика было жалко, но что можно было тут сделать, я ещё не понимал. Качка взяла бы только пуля, да и остальные активисты в большинстве своём выглядели довольно убедительно – высокие, накачанные, молодые. Будущее Украины, одним словом.

– Слава Украине! – вдруг заорал я что есть силы. – Кто не скачет, тот москаль!

Я действительно начал скакать, как типичный орангутанг – высоко и яростно. Люди рядом со мной тоже заскакали как безумные, потом эстафету подхватили остальные. Поддавшись всеобщей эйфории, скакать начал Мирошниченко, качок и шнырь при нем. Через минуту мы все танцевали яростный танец смерти вокруг неподвижно лежащего на асфальте мужика.

– Он умер, – потом крикнул я. – Нужно вызвать полицию! Он умер! Кацапа убили! Полицию вызывайте!

Толпа отшатнулась от тела, как от взрыва, кто-то бросил на асфальт его паспорт, будто избавляясь от улик. Через несколько секунд я заметил, что мужик шевельнулся, а потом робко приоткрыл глаза, как подстреленный, но не добитый на охоте заяц.

Я шагнул к нему, грубо прихватив за плечо:

– Вставай, кацапская морда. Пошёл вон отсюда. Здесь господарь украинец, а не кацап!

Мужик оказался догадливым. Он тут же встал, подобрал паспорт, и мы прошли с ним вдоль фасада до армейского грузовика.

– Если вы не хотите, чтобы у вас на глазах убили гражданского, стоит помочь ему отсюда убраться, – сказал я ближайшему офицеру.

Офицер с тоской посмотрел куда-то мимо меня, скривился, но все же скомандовал:

– Грицак, Воробей и Петров, быстро отвели вот этих двоих на Сурикова. Дальше они сами.

Мы двинулись в сопровождении троих солдат довольно внушительного вида – офицер, моё ему огромное кацапское спасибо, поручил эту задачу самым рослым своим подчинённым.

Впрочем, толпа после несостоявшегося убийства вроде как протрезвела, от нашей процессии все отводили взгляды, добивать никто не бросился.

По дороге мужик рассказал мне, что его зовут Владимир, он вахтовик, работает на газораспредительных станциях по всему бывшему Союзу, а голосовать решил «чисто по приколу».

– Друзья подкололи, говорят, раз ты в Киеве сейчас, давай, значит, прояви сознательность. Проявил, ага, – сообщил он мне, потирая ушибленную челюсть.

По пути я вызвал такси, и в машину мы сели с ним вместе – снимать дальнейшие выступления радикалов возле посольства у меня уже не было никаких сил, ни физических, ни моральных.

Пока мы ехали, прослушали новости по радио:

«Пресс-служба полиции Киева сообщает, что безопасность голосовавших граждан Российской Федерации обеспечивается силами местной полиции и национальной гвардии. За последний час проголосовало более ста человек. Инцидентов и происшествий зафиксировано не было».

Наши дипломаты тоже порадовали позитивом в новостях:

«Несмотря на сложную обстановку вокруг российских загранучреждений на территории Украины выборы проходят в установленном порядке. Украинские правоохранительные органы оперативно реагируют на провокации, обеспечивая безопасность диппредставительств. По состоянию на десять утра по Москве в Киеве проголосовало более ста человек, инцидентов и происшествий зафиксировано не было», – заявили журналистам в посольстве РФ.

– «Инцидентов и происшествий зафиксировано не было», – задумчиво повторил за радиоведущим Владимир, с видимым трудом шевеля распухающей на глазах челюстью. – А что тогда было со мной, как это у вас, у журналистов, называется?

– У нас это называется обман и провокации, – сообщил я цензурную форму этого популярного в народе выражения.

– Я же так и не проголосовал, кстати, – промычал Владимир, разглядывая свой потрёпанный паспорт. Похоже, что паспорту досталось не меньше, чем хозяину – его как минимум топтали, судя про грязным мятым страницам.

– Я, кстати, тоже не проголосовал, – вдруг включился в нашу беседу доселе молчаливый таксист.

– У тебя что, российский паспорт?

– Ну да, а как же жить иначе? И русский, и украинский паспорта имеются. И жена русская, чтоб вы знали – из Ростова-папы.

– Так, может, сходишь, проголосуешь? Мы подождём за углом, – предложил Владимир, с трудом растягивая треснувшие губы в кривой улыбке.

– Не-не-не! Я по морде давно не получал и ещё столько же потерплю, – ответил таксист и резко прибавил газу, будто удирая от преследующих нас нациков.