Текст книги "Наш человек в Киеве"

Глава 10

74-я годовщина создания УПА – Украинской повстанческой армии – стала на Украине воистину национальным праздником. Уже за неделю до 14 октября, знаменательной даты для всех украинских националистов, местное телевидение словно взбесилось, яростно рекламируя намеченные на этот день акции неонацистов даже в детских передачах.

– Хорошие детки пойдут на «Марш нации» вместе с папой и мамой, – уговаривала своих юных зрителей милая ведущая детского утренника.

– «Марш нации» – это ответ настоящих украинцев русским и польским империалистам, имеющим наглость укорять Украину за поддержку настоящих героев страны, – вещал с трибуны учительской конференции министр образования.

– Бандера – герой Украины, и мы никому не позволим оскорблять его историческую память, – сообщалось в листовках, которые раздавали возле киевских школ и университетов совсем молодые ребята.

В общем, когда утром 14 октября я пришёл на место сбора «Марша нации», парк возле здания Киевского национального университета имени Шевченко, я не удивился, увидев там огромное количество молодёжи – по моим оценкам, туда пришло не менее тридцати тысяч человек. Столько народу не приходило даже на акции протеста против многократного повышения коммунальных тарифов.

И это была не просто молодёжь – это была активная, даже агрессивная молодёжь. На моих глазах этот гитлерюгенд надавал подзатыльников пожилому прохожему, который, проходя мимо группы бритоголовых, осмелился сделать им замечание даже не за прославление нацизма, а за русский мат.

– Дед, ты свой рот лучше держи закрытым, когда говорят патриоты нации! – разъяснили ему текущую политическую обстановку юные хунвейбины, раздавая не сильные, но обидные затрещины случайному моралисту.

Свою камеру я пока не расчехлял, не желая провоцировать юных, но опасных идиотов на ненужные сейчас конфликты. Пока я просто прохаживался среди групп подростков, слушая их разговоры, запоминая лозунги и речовки.

– …и вот я ему в четвёртый раз морду бью, а ему, между прочим, завтра экзамен сдавать с такой вот битой мордой. И говорю: «Томаш, ты достал своим неуважением к патриотам Украины. Просто скажи, что уважаешь наших патриотов, как мы уважаем ваших, польских героев!» А он, скотина, снова говорит, что Бандеру уважать не будет, типа, не герой он. Ну, пришлось ему ещё раз насовать как следует. И что вы думаете – сдал он экзамен, скотина. Но потом всё-таки уехал назад, в Польшу…

– …Я училку свою по истории в троллейбусе как-то встретил. Говорю ей: «Что же вы, Соня Яковлевна, десять лет врали нам в школе про героев УПА, обзывали их по-всякому, будто они нацисты. А ведь они герои нации оказались!» А она мне такая говорит: «История по-разному оценивает этих людей». Ну, я ей, конечно, зарядил в её жирную жидовскую сопелку, так она сразу на всё согласная стала. Говорит: «Вы меня неправильно поняли, Пётр, я героев Украины очень даже уважаю». Ну, я ей ещё раз для профилактики зарядил, и она на остановке вышла. Я ей вслед кричу: «А спасибо сказать за науку?!» И она, прикиньте, кричит мне такая с улицы на весь троллейбус: «Спасибо, Пётр, за науку!» Потом другие пассажиры подходили, руки мне пожимали, говорили, что только так и надо с этими тварями, по-другому они не понимают…

– …У меня парень был, из Донецка, учился тут. Когда мы сепаров на востоке мочить начали, он вдруг возбухать начал, типа, мирных мочить нельзя, куда смотрит ОБСЕ и всё такое прочее, бредовое. Ну, я все это слушала-слушала, а потом встречу ему организовала, пригласила как бы на вечеринку с девчонками. А там, конечно, девчонки были, но строго наши все, из «Корпуса». И пацаны, конечно, тоже были. До утра ему мозги вправляли по-всякому, причём по-доброму. Руку, правда, сломали. И что вы думаете, вправили ему мозги – как зайка кричал нам «Слава Украине!» и всё, что полагается. Такой патриот стал, просто загляденье. Правда, в Россию сейчас смылся, мразь. Но ничего, мы и там его достанем…

Я ходил среди них и слушал всё это, страшное, пока мне не стало физически тошно. Чтобы вернуть сознание этих десятков тысяч украинских негодяев в цивилизованное русло, потребуются годы усилий. Но кто их будет совершать? Никто в ЕС не считает популяризацию неонацизма на Украине проблемой. Даже Польша, сотни тысяч мирных жителей которой уничтожили бандеровцы самым жестоким образом. И вот даже Польша не считает украинский национализм проблемой. И понятно, почему – потому что сейчас этот национализм направлен против русских и против России в целом.

Они ведь там, на Западе, всерьёз думают, что если у них не очень хорошо получилось с Гитлером в прошлый раз, то теперь хорошо получится с Порошенко. Или кто там будет следующий президент у руля новой фашистской Украины, когда она нападёт на Россию и даст повод НАТО присоединиться к воспитанию последней непокорной Западу империи.

– Привет москалям! – услышал я подозрительно весёлый голос Дины.

– Салам аллейкум фрицам! – ответил я ей, принуждённо улыбаясь. Улыбаться мне сейчас совсем не хотелось.

– Москаль, помни, здесь господарь украинец! – вдруг звонко заорала Дина во весь голос, и этот лозунг с готовностью подхватили сотни глоток вокруг.

Я подошёл к ней поближе и понял, что она пьяна до абсолютной невменяемости. В десять утра, чёрт побери!

Она по-своему истолковала моё приближение к ней и упала мне в объятия, отчаянно прижимая меня к себе своими маленькими, но на удивление сильными руками.

Я поискал глазами Олексия. Мой спаситель возник из толпы только через пару минут, но всё равно здорово выручил меня, помогая отодрать цепкие руки Дины от моей куртки.

Потом кто-то грозно скомандовал в мегафон:

– А сейчас все внимательно слушают речь нашего великого фюрера, председателя партии «Свобода» Олега Тягнибока.

Многотысячная толпа развернулась лицами к временной сцене, куда уже взобрался очередной лидер украинских неонацистов.

– Со всех сторон нас обвиняют в том, что мы, украинцы, плохие, что мы организовывали геноцид, что мы виновны во всех грехах. Что те, кто боролся за украинскую независимость, преступники. Что украинцы – это такая нация, которая не имеет права на своих героев. И поэтому в этот самый день, сегодня, мы хотим сказать на весь свет, чтоб нас услышали и на Востоке, и, главное – на Западе! Бандера – наш герой! Покров – наш праздник. Бандера – наш герой! Пускай знают, что мы от своих героев не отрекаемся и не торгуем ими. Мы нация героев великой Украины. И пусть все это помнят, и те, кто во власти, и те, кто за границей, и сегодня мы это демонстрируем всем! – горячо прочитал он эмоциональную речь со сцены, не пользуясь бумажками или другими подсказками вроде телесуфлёров.

Тягнибока поддержали тысячи глоток воплями «Слава Украине!», а потом вся эта огромная толпа вдруг куда-то дружно направилась, скандируя: «Украина для украинцев!», «Москалей вешать!», «Москаль, помни, господин на Украине – украинец!», «Слава нации, смерть Российской Федерации!».

Я снял на видео всё, что полагалось бы снять порядочному репортёру, но писать в сотый раз текст о торжестве мракобесия на Украине мне совсем не хотелось. Коллеги на выпуске поняли моё состояние, и мы договорились, что я просто солью им несколько видероликов, к которым они сами напишут подводку.

А я бесцельно бродил по Киеву, автоматически фиксируя взглядом накопившиеся болячки городского хозяйства, вроде аварийных зданий, затянутых патриотическими баннерами, годами не ремонтируемые дороги, раскуроченные уличные фонари и разбитые витрины, и бесконечные вывески «Sale» красным по белому на фасадах, как белые флаги сдавшейся власти.

Так я неспешно добрёл до Украинского дома, на котором красовался огромный аншлаг, что интересно, на русском языке: «Международный бал кошек. Только два дня! Пятьсот представителей семейства кошачьих состязаются за звание Кошачьей королевы Киева. Друзья, важен каждый голос!»

Мне пришло в голову, что международный конкурс кошек – именно то, чего мне давно недоставало в Киеве. Простой незамысловатой голливудской истории о том, как честная кошка из бедной семьи побеждает откормленных лоснящихся олигархических кошек. И чтоб в финале все танцевали, обнявшись, и цитировали кота Леопольда.

Некогда безупречно роскошный сталинский ампир Украинского дома с годами слегка пообтрепался, но сохранил свою стильную узнаваемую красоту. Я прошёл под монументальным гранитным портиком к столу, за которым сидели две весёлые бабушки. Бабушки хохотали, пересказывая друг другу какую-то сугубо домашнюю коллизию. В ней фигурировал зять, тёща и сноха. На столе стояла табличка: «Стоимость: 60 гривен – взрослые и 40 гривен – дети».

Увидев меня, бабушки перестали хохотать и одна из них довольно строго мне сказала:

– С вас 60 гривен. Но с собаками нельзя. Она же всех кошек распугает.

Я в изумлении огляделся и увидел возле своих ног серебристо-рыжую морду Бандеры.

Бандера уселась мне на ногу и потом посмотрела на бабушек так жалостливо, как только может смотреть разбирающийся в людях миттельшнауцер.

– Но, если вы за неё заплатите входной билет… – протянула задумчиво первая бабушка.

– И если возьмёте её на поводок, вот он вам, потом вернёте, – протянула повод мне вторая.

Я послушно пристегнул поводок к ошейнику Бандеры и вручил бабушкам 120 гривен.

– Вам понравится у нас, – будто извиняясь, сообщила мне первая бабушка, принимая деньги и вручая взамен два билета для взрослых.

Мы с Бандерой, как взрослые, гордо прошли через огромные деревянные двери в просторный и высокий холл. Там толпилось человек сто самой разнообразной публики: озабоченные мамаши с беспечными детьми, сосредоточенные пенсионеры с переносками, из которых на разные голоса доносилось сердитое мяуканье, какие-то солидные мужчины в костюмах и женщины в вечерних платьях, группы школьников без родителей и даже одна проститутка.

То есть это я сначала решил, что это была проститутка, а это на самом деле оказалась, конечно, Агнесса.

Я подошёл к профессору политэкономии, придерживая на поводке рвущуюся к ней Бандеру.

– Оу, здравствуйте, Игорь! Что это вы тут делаете? – с удивлением спросила она.

Я не нашёлся сразу, что ответить.

– А зачем вы притащили сюда Бандеру? Она же у всех деньги будет вымогать, вы что, не знаете?

– А может, это не Бандера, – сказал я с вызовом, безуспешно пытаясь отвести взгляд от глубокого декольте Агнессы. На этот раз на ней было короткое ярко-красное платье в обтяжку и бархатные туфли, которые я уже на ней однажды видел.

– Будто я не знаю эту хитрую тварь, – отозвалась Агнесса с искренним беспокойством и даже демонстративно проверила, на месте ли кошелёк в сумочке.

– Агнесса Семёновна, а вы, кстати, не знаете, кому она в итоге деньги таскает?

– Многие в Киеве хотели бы это узнать. На кой чёрт вы вообще её сюда притащили?

Я пожал плечами и процитировал:

– Не виноватый я. Она сама пришла.

– Ну, смотрите. Вот вам мой кошелёк на сохранение, в нём тысяча сто гривен. Потом заберу, – она действительно вручила мне свой кошелёк и действительно после этого успокоилась.

– Пойдёмте на второй этаж, там есть бар и всё такое, – она протянула мне руку, и я чинно повёл её на второй этаж. На минуту она вдруг замерла на мраморной лестнице, повернувшись лицом вниз, к публике, и протянув к этой публике правую руку ладонью вверх.

– Я похожа на Маргариту на балу Сатаны?

– В целом, без сомнения, да, но на Маргарите, кхм, было поменьше одежды.

– Это нетрудно исправить.

Мы снова развернулись и неторопливо направились вверх по лестнице. Бандера шла послушно, как дрессированный медведь, вообще не отвлекаясь на людей или кошек вокруг. Ей тут явно нравилось.

Публика вокруг смотрела на нас с любопытством.

На втором этаже всё пространство, куда хватало глаз, было занято рядами столов, покрытых весёлой, голубой в белой горошек, скатертью. На столах сидели, стояли, лежали и орали сотни котов и кошек. Рядом стояли их не менее возбуждённые хозяева, а вокруг сновали фотографы и какие-то распорядители.

Мы с Бандерой замерли, разинув рты, пока нас не вернула на землю Агнесса:

– Нам вон туда, – она указала на полутёмное помещение в самом дальнем углу, не обозначенное даже надписью «бар».

В этом баре оказалось ещё темнее, чем снаружи. Я тут же споткнулся об чёрного кота, который метнулся перед нами дважды, сначала в одну сторону, а потом в другую, и исчез где-то в районе барной стойки.

Мы выбрали столик в уголке, а когда окончательно угнездились, вдруг повисла неловкая пауза. Народу в баре было совсем мало, так что даже рассматривать было некого.

Агнесса рассеянно улыбалась, глядя на барную стойку, Бандера привычно уселась на мою ногу под столом, а я помалкивал, лихорадочно копаясь в голове в поисках тем для светского разговора.

– А вот интересно, если чёрный кот перешёл дорогу туда и обратно, что это значит? Он удвоил нам своё наказание, или вовсе отменил? – произнёс я с фальшивой задумчивостью, тоже уставившись на барную стойку, где спрятался местный кот.

Агнесса ухмыльнулась:

– В этом частном случае, пан студент, нужно сначала выяснить, кот скалярный или векторный. Если скалярный, то удвоил. Если векторный, то отменил.

Я настолько изумился, что даже привстал со стула. Бандера тоже привстала. Мы оба строго глядели на Агнессу, пока она не объяснилась:

– Ну, я, вообще-то, ещё раньше, до Международного института, киевский университет закончила, физико-механический факультет.

Мы облегчённо сели на свои места, и тут же появился официант.

Она заказала себе апельсиновый сок с водкой, я взял себе джин с тоником, а для Бандеры попросил куриный жульен.

Пока мы пили и ели, в бар начала подтягиваться публика. И первым после нас в бар вошёл профессор зоологии Степан Гопала из института Шмальгаузена. Степан Семёнович чутко повёл носом в полумраке бара, после чего твёрдым шагом направился к нашему столику.

Мы с Агнессой, не сговариваясь, обрадованно помахали ему руками, приглашая присесть у нас. Он с готовностью согласился, степенно усаживаясь на свободный стул рядом с Агнессой.

– Какие есть новости из животного мира? – светским тоном осведомился я, но профессор неожиданно сухо ответил:

– Здесь про животных говорить не принято.

Я опешил, с изумлением разглядывая буклет конкурса, валявшийся на столе, и тогда Агнесса объяснила:

– Мы здесь, вообще-то, все собираемся, чтобы отдохнуть от свинцовой мерзости наружной жизни. Сейчас это конкурс котов, а в прошлом месяце был фестиваль любителей поэтов Серебряного века. А в позапрошлом уже не помню…

Она повернулась к профессору и, вежливо улыбаясь, спросила:

– Степан Семёнович, вы будете водку или водку?

– Я буду водку, – твёрдо ответил профессор, устало откидываясь на спинку стула.

– Официант, нам три водки, – приказала Агнесса в полумрак.

Водку здесь приносили ещё по старой советской мерке, по сто грамм, а не по жалким западным шотам в 0,004 литра, что мне в целом понравилось.

– Ну, тогда давайте за природу, во всем её многообразии, – предложил я тост, глядя на профессора Гопалу.

– Нет, – жёстко отказал мне он. – Мы будем пить за людей.

– Я согласна, – заявила Агнесса, поднимая свой стакан. – За людей, которые, несмотря ни на что, остаются людьми.

Я молча поднял свой стакан и чокнулся со всеми. Никогда ещё я не был так согласен с таким, казалось бы, банальным тостом.

Когда спустя пару минут в бар вошёл коммунист Андрей, никто не удивился, разве только Бандера озабоченно тявкнула, надменно принюхиваясь.

– Андрей, идите к нам, – помахала ему Агнесса, и он послушно пошёл к нашему столику, осторожно вышагивая в полутьме своими длинными нескладными ногами.

Андрей нашёл рядом свободный стул и приставил к нашему столику.

– Здравствуйте, Андрей. Как ваша борьба? – спросил я, вежливо улыбаясь, но меня опять жёстко осадили.

– Мы здесь никогда не говорим про политику. Вообще, – отрезала Агнесса и, повернувшись к Андрею всем своим грандиозным бюстом, нежно спросила у него: – Андрей, вы будете водку или…

– …водку, – легко согласился Андрей, и к нам снова побежал официант, уже с подносом, заставленным стаканами.

– Я предлагаю выпить за победу на конкурсе моей кошки Машки. Я подобрал её месяц назад возле Верховной Рады. Думаю, ей всего три-четыре года, и у неё всё ещё впереди, – сказал Андрей, слегка смущаясь, но поднимая свой стакан.

Никто не стал возражать, а когда по местной громкой трансляции объявили первый отборочный конкурс претендентов, мы все повскакали со своих стульев и побежали вслед за Андреем, который два стакана спустя первого тоста вдруг вспомнил, что оставил свою ненаглядную Машку в переноске возле столика жюри, а вовсе не принёс с собой в бар.

Кошку Машку мы благополучно спасли, хотя она, конечно, изрядно наоралась, о чём нам не преминули сообщить сердитые члены жюри, те самые солидные мужчины в костюмах и женщины в вечерних платьях, которых мы видели накануне в холле. Сейчас на них висели разноцветные бейджи с эмблемой конкурса, фамилиями и званиями. «Заслуженный фелинолог Украинской ССР», прочитал я на бейдже ближайшего солидного господина.

Андрей установил переноску на причитающееся ему место на столике под номером 209 и вытащил из переноски упирающуюся всеми четырьмя лапами кошку. Очень худая, покрытая короткой серой шёрсткой, эта кошка мрачно оглядела нас и зашипела по очереди на каждого. Бандере досталось больше всех.

– Вообще-то она общительная, это сейчас не в настроении, – успокоил нас Андрей, цепляя себе на свитер бумажный номер «209» на булавке, а потом принимаясь за более сложную задачу – прикрепление такого же номера на ошейник Машки. Мы все пристроились помогать – я держал Машку за задние ноги, Агнесса за передние, а Степан Семёнович осуществлял общее руководство.

Бандера помогала тем, что не вмешивалась в процесс, скромно прикорнув на полу под столиком.

Вокруг суетились прочие участники мероприятия, гвалт стоял невероятный, разговаривать скоро стало невозможно, и мы объяснялись жестами.

Агнесса вдруг показала мне на бар, и мы прошли туда вдвоём, оставив Андрея и профессора Гопалу готовить Машку к первому этапу конкурса – оценке внешнего вида.

Бандера в бар идти не захотела, и я привязал её к ножке стола.

В баре было уже полно народу, но наш столик не заняли, возможно, потому что на стуле рядом лежал мой штатив в чехле.

Агнесса села за стол и показала мне на стул рядом. Я послушно уселся, предвкушая серьёзный разговор.

– Нам нужно помочь Андрею, – просипела она своим фирменным низким голосом.

– В чём помочь? Бежать из страны?

– Почему бежать, что за бред? Нам нужно помочь ему выиграть этот конкурс, – раздражённо пояснила Агнесса.

– Какой конкурс? – честно не понял я.

– Игорь, вы, простите, всё-таки очень тупой. Нельзя таким быть.

– Вы говорите про этот конкурс кошек?! Но почему это так важно?

Она привычным движением перегнулась через стол и наклонилась к моему лицу.

– Потому что это первый этап. Если его выиграть, допустят ко второму.

Я смотрел на неё, ничего не понимая.

– И что тогда?

– Тогда его допустят к третьему этапу, – прошептала она мне в ухо, тревожно озираясь по сторонам. От неё пахло водкой и модным дорогим парфюмом.

Я решил не задавать больше никаких вопросов. Мне не хотелось в третий раз услышать от неё, что я идиот.

– Хорошо. Я помогу Андрею выиграть этот конкурс, – твёрдо пообещал я. – А у вас есть план?

– Есть.

Теперь уже я наклонился к ней и прошептал:

– У меня с собой есть заначка в двести евро. Мы отдаём их главному судье соревнований, и победа у нас в кармане.

– Это же международный конкурс, – покачала головой она.

– Поэтому здесь не берут взяток?

– Поэтому здесь нужно будет не двести, а двести тысяч евро.

Она заинтересованно посмотрела на меня.

Мне вдруг пришло в голову, что весь этот конкурс и якобы случайные странные встречи затеяны международной бандой мошенников только для того, чтобы выманить у меня двести тысяч евро. И бандитам неважно, что у меня сроду не водилось таких денег.

– Надо выпить, – осторожно сказал я.

– Согласна. Официант, две водки!

Интересно, что она пила наравне со мной, но после трёх советских шотов не выглядела даже слегка поддатой. Напротив, чем больше она пила, тем уверенней держалась.

«А официант тоже в доле и наливает ей простую воду», – сказала мне моя паранойя.

Мы чокнулись и отпили из своих стаканов.

– Тут деньгами не поможешь. Нужен креатив, – сказала она озабоченно. – «От участников требуется проявить остроумие и нетривиальный подход», – зачитала она по буклету, валявшемуся на каждом столе.

Мне стало стыдно за свою нелепую подозрительность.

– На первом этапе оценивается только внешний вид и подача. Что мы можем придумать? – спросила она у меня требовательно.

– А что у Машки за порода?

– Обычная дворняга. Но на первом этапе оценивают внешний вид или креатив. Решение принимают жюри и публика. Публика важнее.

– Тогда годится любой голливудский штамп. Пусть Андрей сделает вам неожиданное предложение руки и сердца в момент представления Машки. Все заплачут от умиления, а вы от счастья.

Агнесса посмотрела на меня с уважением:

– А вы умеете в креатив! Очень круто. Пошли.

Андрею моя идея очень понравилась, а профессору Гопале мы ничего говорить не стали, чтобы не портить эффект неожиданности.

Обручальное кольцо пожертвовала с себя Агнесса, а красивый бантик для Машки – Бандера.

Пока шло представление первых номеров, мы репетировали сцену в баре и нарепетировались так, что чуткий бармен внезапно потребовал оплатить уже выпитое. Платил, разумеется, я, ещё немного подкинула Агнесса.

Наша сцена развивалась по всем голливудским стандартам. Когда после двух сотен всяких мейкунов, бурмилл или сфинксов под софитами оказался столик 209 и Андрей отважно назвал в микрофон Машку «европейской короткошёрстой кошкой», публика захихикала, а эксперты жюри прикрыли улыбающиеся лица ладонями.

Но когда Андрей выдернул под софиты Агнессу, а потом с минуту неловко копался, отвязывая кольцо от бантика на Машке, эти же самые члены жюри даже привстали со своих мест от любопытства. Ну, а когда Андрей сказал в микрофон, что положено, стоя на одном колене перед сияющей Агнессой, я сам чуть не пустил слезу умиления, а в зале случился ожидаемый катарсис и фурор. Вопрос с первым победителем начального этапа был решён жюри и публикой однозначно, а сцену пришлось повторять ещё раз пять для десятков фотографов и операторов.

– Думаю, сегодня ваше фото разойдётся много лучше тех фоток Решетдиловой, – заметил я Агнессе.

– Согласна, – ответила она, по-прежнему сияя. – Вопрос только в том, что мне потом скажет муж.

Когда мы всей нашей дружной компанией направлялись снова в бар, меня остановила довольно полная светловолосая женщина лет тридцати, с простым круглым лицом и слишком ярко накрашенными губами. За руку она держала двух близнецов лет семи-восьми.

– Здравствуйте, Игорь.

Разумеется, я узнал её и потерял дар речи. Пока я молчал, она продолжила:

– Алёна Григорьевна тоже здесь. Мы всегда ходим на такие конкурсы. Потому что здесь очень спокойно и хорошо.

Она показала рукой, и я увидел Алёну Григорьевну – она сидела в первом ряду импровизированного партера из составленных в ряды стульев.

Алёна помахала мне рукой, и я пошёл к ней на негнущихся ногах. Рядом со мной бодро семенила Бандера, но я забыл про неё, как забыл сейчас обо всем на свете.

Когда я подошёл, Алёна Григорьевна встала, и я понял, что ноги удалось спасти. На её круглом добродушном лице тоже не видно было каких-то значительных следов кошмара полугодовой давности, разве что парочка еле заметных шрамов на носу.

Она обняла меня первой и, разумеется, заплакала. К нам подошла Анна с детьми и тоже стала всхлипывать, стоя у меня за спиной.

– Мы с вами так жестоко обошлись. Анна мне рассказала, как тогда поговорила с вами, вы уж её простите…

У меня перехватило дыхание, и я просто крепче обнял Алёну Григорьевну.

– Вы же не виноваты были, просто так получилось… – продолжила она выговариваться у меня на плече.

Я молчал, потому что не знал, что говорить.

По местной трансляции объявили о завершении первого этапа конкурса, долго перечисляя номера счастливчиков, вышедших в следующий этап. Номер 209 был назван первым среди победителей.

Когда она меня отпустила, я смог сказать ей только одно:

– Простите меня, Алёна Григорьевна.

Тогда она снова обняла меня, горячо доказывая, что мне не в чем винить себя и что я никак не мог быть виноват в том страшном нападении.

Потом ко мне подошли Андрей, Агнесса и Степан Семёнович, и мы вместе уговорили всю семью Хлопницких пройти вместе с нами в бар. Там мы сдвинули вместе два столика, чтобы было удобнее обсуждать перипетии первого этапа конкурса. Андрей и Агнесса сидели рядом, счастливые, как будто и впрямь молодожёны. О политике за весь этот вечер действительно никто не сказал ни слова.

В десять вечера бармен объявил о закрытии, и мы попрощались с ним, переместившись в холл первого этажа. Но в одиннадцать в холл зашли две давешние весёлые бабушки и радостно сообщили, что Украинский дом закрывается до завтра.

– Господи, как же здесь хорошо. И как же не хочется выходить наружу, ко всем этим злобным и тупым идиотам, – это сказала вслух Агнесса, но подумали так, без сомнения, все.

Мы молча стояли в холле перед огромными распахнутыми деревянными дверями и всё никак не могли сделать первый шаг к выходу.

Первой рискнула пройти на выход Бандера, воспользовавшись тем, что я вернул её поводок весёлым бабушкам.

Бандера обернулась в проходе, укоризненно глядя на меня своими большими карими глазами, и я устыдился своей слабости, сказав об этом вслух:

– Негоже прятаться за кошками, друзья. У нас впереди много работы. Мне надо рассказывать об этом вашем мире, а вам придётся переделывать его. За вас его никто переделывать не будет.

Они по-прежнему молчали. Тогда я покрепче ухватил камеру и штатив и первым вышел наружу.