Текст книги "Красавец для чудовища"

«А» и «б»

Серебристая иномарка припарковалась во дворе новой пятиэтажки. Инга терла подбородок.

– О чем думаешь? – Василий облокотился на руль, посмотрел на нее искоса.

– Беременная же. Как бы рожать не начала, – с сомнением проговорила. – Не хочу грех на душу. Мало ли что.

– А ты нежненько. Аккуратненько. Или хочешь, я поговорю?

Инга фыркнула:

– Ну, вот еще! Буду я за твою спину прятаться.

Василий улыбнулся:

– А почему бы и нет? – получилось грустно.

Инга изогнула бровь, хмыкнула. Василий уставился на свои руки, тихо побарабанил по гладкому пластику руля. В машине повисло вязкое молчание: каждый думал о том, что не может сказать другому. Неловкость и отчуждение нарастали, выдавливая по капле остатки близости.

– Ты не передал мне счет за химчистку салона, – неожиданно вспомнила Инга.

Швецов осклабился:

– Ин, ну ты даешь! – словно попытка сохранить шаткий мостик между ними.

– Я же обещала. Ты же не должен нести финансовые потери из-за моей неосторожности, – она достала из сумочки кошелек, открыла его: – Сколько я тебе должна?

Она вытянула несколько крупных купюр и только в этот момент догадалась посмотреть на Швецова. Рука отдернулась, как отстреленная. Инга замерла: во взгляде Василия, обычно живом, ироничном, не осталось ничего, кроме разочарования.

Молодая женщина неловко отставила руку. Он не пошевелился. Смотрел с холодным интересом и удивлением. Губы скривились в язвительной усмешке. Инга, подержав деньги, сунула их на приборную панель.

Василий побледнел. Схватил купюры и раздраженно сунул в ее раскрытую ладонь:

– Иди нафиг со своей химчисткой! – что там метали глаза олимпийского бога Зевса? Молнии? Вот и до Инги долетела парочка, из глаз «Аполлона». Он повернул к ней голову, уставился с вызовом: – Ты вообще соображаешь, что делаешь? Что ты ко мне цепляешься? В чем моя вина? Что хочу чего-то добиться?

– Да, только чего-то добиться за мой счет… Ой, ладно, Василий, это все уже не важно, – она попробовала уйти от выяснения отношений.

– Нет, не ладно, – Швецов воинственно развернулся к ней всем корпусом. – Чего я там за твой счет добиться собрался? То есть ты считаешь, что я – жиголо, который решил карьеру сделать через постель начальницы?

Инга посмотрела на него с опаской, боясь, что он прожжет в ней дыру размером с футбольное поле.

– Нет, Инга, ты не молчи. Сказала «а», говори и «б». Я по-твоему – жиголо? Альфонс?

Холодный огонь в его глазах. Ирония и настойчивость.

– Я не это хотела сказать, – выдавила из себя Инга, наконец.

– Но сказала именно это. Странно, правда? – он снова сел прямо, уставился перед собой и вцепился в руль так крепко, что Инга всерьез подумала, что тот раскрошится. – Знаешь, я ведь классный спец. Я знаю себе цену и не собираюсь кокетничать и прибедняться. Да, приходя в твою фирму, я был уверен, что могу быть полезен ей так же, как она мне. Я и сейчас так считаю. И не понимаю, почему я должен это скрывать, почему должен этого стыдиться, принижать себя? Да, ты мне нравишься. И это совершенно независимо от наличия между нами трудовых отношений, – он помолчал, будто взвешивая то, что собирается сказать. – Нравишься, потому что ты стерва. И потому что дашь сто очков вперед любому мужику, которого я знаю. Да, я идиот и люблю вымирающий вид умных женщин! Чтоб каждый день – как на минном поле, каждая шутка – как лезвие ножа. Да, меня возбуждают не сиськи, которых у тебя, кстати, нет, а то, что у тебя внутри твоей чертовой черепной коробки. Мне кажется, ты становишься настоящей – нежной робкой и капельку потерянной, – только тогда, когда снимаешь очки. И, знаешь, я именно поэтому не хочу с тобой работать.

Инга опешила.

– Василий, это похоже на сцену, – пропела она, переводя все на шутку.

Зря.

Он глянул на нее, будто бритвой полоснул. Тонко, больно, до костей. Хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Иди нафиг, Инна Павловна. Я не собираюсь за тобой бегать. Потому что задолбало! Ищи кого-нибудь, кто будет по щенячьи за тобой бегать и честно молчать о твоем непроходимом идиотизме, – он кивнул на подъезд и вышедшую из него женщину: – Вон, Ирина твоя вышла. Топай.

Инга поджала губы, отчетливо прочитав в глубине золотистых глаз раздражение и разочарование.

– Не уезжай, хорошо? – прошептала, рассматривая точеный профиль, и выскользнув из машины, пробормотала: – Дались им всем мои сиськи.

Бред и странные связи

– Ирина! – махнула рукой, подбегая. – Привет, как себя чувствуешь?

Ее появление подобно разрыву бомбы: помощница покраснела, побелела, на открытом лбу появилась испарина, нижняя губа дрогнула, изогнулась в вымученной кривой улыбке.

– Инга Павловна… А чего вы тут?

Инга подхватила ее под локоть, потянула к ближайшей скамейке:

– Да поболтать с тобой хотела. Слышала же, наверно, у нас чэпэ на работе произошло, документы потеряли. Из архива.

Она присела на край скамейки, доверительно потянула Ирину за рукав. Та настороженно опустилась рядом.

– Слышала. Но я-то тут при чем? Я уже давно за архив не отвечаю. Я ничего не знаю… И вообще, я в декрете…

Инга почувствовала, что эффект неожиданности, на который она рассчитывала, с каждой минутой тает: Ирина приходит в себя и занимает круговую оборону. Ну, что ж. Так даже проще.

– Да я просто пришла. Вдруг ты что-то вспомнишь? – посмотрела в упор. Ирина медленно покачала головой, последние тени первого испуга исчезли: – Ну, хорошо. Значит, нет, – Инга выдержала паузу, разглядывая помощницу. Она взяла ее на работу неоперившимся котенком. Сразу после педуниверситета. Приятная, внимательная, Ирина пользовалась если не ограниченным, то очень значимым доверием начальницы. И вот игра за спиной. Игра по-крупному. Инга прошептала: – Знаешь, я нашла эти документы?

Ирина побледнела.

– Как нашли? – спохватилась, сцепила руки замком, но Инга успела уловить дрожь. – То есть, я хотела сказать, где нашли?

– У себя в кабинете. Татьяна Васильевна, уборщица, оставила их там для уничтожения, – и добавила вкрадчиво: – Почти совсем так, как ты просила, – она изучала одутловатое лицо, любовалась, как по нему плывут, расцветая, пунцовые пятна. – Ирина, зачем?

– Инга Павловна, – последняя попытка уйти от ответа, потянуть время. – Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Брось, Ира. Татьяна Васильевна, которую ты просила выбросить документы, все подробно рассказала. Скажи мне, зачем ты это сделала?

Ирина молчала, закусив губу, исследовала трещины в асфальте.

– И зачем ты внедрила вирус в локальную сеть? Мы и о ней знаем, – Инга вынула дополнительный козырь. – Тебе за это заплатили? Кто?

Помощница встрепенулась, побледнела.

– Никто мне ничего не платил. Я это сделала, потому что вы сволочь, стерва и дрянь. В вас нет ничего человеческого. Все, к чему вы прикасаетесь, разваливается, покрываясь плесенью. И этот вирус мы назвали «Плесень» – сидит тихо до поры, до времени, а потом сжирает изнутри.

– «Мы»? – Инга прищурилась, мысленно аплодируя себе, что успела включить диктофон. – Кто тебе его разрабатывал?

– Не тваше дело! – огрызнулась Ирина.

Инга не стала спорить, в конце концов, это все выяснит следствие. Одна деталь не укладывалась:

– Ира, а Князеву о своих планах ты когда сказала? – Князев работал на Хромова, но напрямую в похищении документов, очевидно, не участвовал. Выходит, откуда-то узнал о готовящейся акции и «примазался».

Ирина хмыкнула:

– Да мне что, сложно помочь хорошему человеку? – она посмотрела исподлобья, прошипела: – Ненавижу, – Ирина тихо, словно змея, шипела, выплевывала одно за другим ругательства. Инга не сразу поняла смысл происходящего. Она смотрела в это миловидное лицо, искаженное какой-то первобытной злобой, и не понимала, где, когда произошла ошибка?

– Ирина, да что случилось-то? Ты не в себе?

– Это вы не в себе, – Ирина, наконец, подняла глаза, презрительно скривилась.

– Да что я тебе сделала?

– Вы моему Славке всю жизнь порушили. Нормально же все было. Жил, любил, работал. И надо было вам хвостом перед ним повертеть. Все к праху. Ненавижу. Таких как вы ненавижу. Чистеньких, успешных, которым все нипочем, все по колено, люди – быдло, грязь под ногами. Использовала, как бумажную салфетку, и выбросила.

– Мне кажется, я схожу с ума. Какой Славка? Борщев? – другого Славки Инга решительно не могла припомнить. Но и при чем здесь айтишник, тем более понять не могла. – У тебя что-то с ним было? Я ничего не понимаю…

– Не прикидывайся дурой! – Ирина взвизгнула, явно теряя над собой контроль.

Инга встала:

– Знаете, Ирина, это все выглядит как бред. Если бы я не знала о вашей беременности, то решила бы, что вы пьяны или чего хуже. Не знаю, что вы там себе придумали, зачем сюда приплели какого-то Славу, но нам вряд ли будет комфортно работать вместе после вашего возвращения из декретного отпуска.

Инга поднялась, направилась к машине.

– Да подавись ты! – услышала себе в спину.

Василий вышел и стоял, присев на капот и скрестив руки на груди.

– Поговорила? – холодно поинтересовался.

– Поговорила, – села на пассажирское сидение, прижала к себе сумочку.

– Кто прогу разрабатывал не сказала, конечно.

Инга покачала головой:

– Она вообще какой-то бред несла, я все записала. Про Славу Борщева. Будто я ему жизнь сломала. И вообще стерва, дрянь и сволочь.

Василий выехал со двора, отметив мимоходом, что Ирина торопливо набирала чей-то номер.

– Про Славку вообще странно. Он не выглядел как человек с поломанной судьбой, – они замерли на светофоре. – А она точно не того? – он выразительно покрутил у виска.

Инга уже ни в чем не была уверена.

– Отвези меня домой.

Она чувствовала, что им нужно поговорить. Она, знала, что только она может разгладить эту морщинку на его переносице, согреть холодный янтарь в глубине его глаз.

Но в груди ледяной коброй скручивалось отвращение ко всему происходящему. К себе. К любимой работе. И – особенно – ко всем, кто с ней ее разделял. И к этому молодому «Аполлону» с его идеальным профилем.

Они припарковались у ее подъезда.

Инга дернула ручку, выскользнула наружу.

– Тебя проводить? – Василий проводил ее прямую спину взглядом. Инга неопределенно махнула рукой, не оглянувшись даже. Швецов тихо ругнулся, выворачивая руль: – Черти-что.

Незваные гости

Инга, словно во сне, поднялась на свой этаж. Двери лифта захлопнулись, отгородив от произошедшего. Но гадость, вылитая на нее Ириной, прилипла, просочилась грязью на рукавах манжет, кислым запахом из закутка, облюбованного соседями для курилки, острым ароматом чеснока из квартиры напротив.

Подташнивало. В голове крутилась странная мысль. Ирина так люто и продуманно ее ненавидит, вменяет какого-то Славу, может, Борщева, может нет… Она все время была рядом. И вот это отравление в начале недели уже не казалось таким смешным и случайным.

Она повернула ключ, тихо отперла дверь. Сразу у порога сбросила туфли, неторопливо прошла в ванную, включила воду. Подумав, забросила несколько кубиков с ароматной солью в ванну. Коснувшись воды, те зашипели, расцвели разноцветной пеной, растеклись ярким яблочным ароматом. Инга присела на край ванны.

«Документы найдены, в налоговую с утра схожу, все сдам. И уеду в отпуск», – решила она. Вспомнила об одиноком домике, где она провела новогодние праздники, в совершенной тишине гуляя по заснеженным аллеям. Неделька ее спасет.

Инга неторопливо вышла, забрела в спальню, достала с полки комплект белья – самого красивого, для поднятия настроения. Темно вишневый шелк, тонкое кружево, очень красивая, изящная линия выреза. Инга купила его зимой, но до сих пор берегла для особого случая. Нет, не свидания. Случая, когда захочется побаловать себя. Кто-то заедает стресс шоколадкой, кто-то устраивает безудержный шопинг. А у нее – вишневый комплект белья.

За спиной что-то прошелестело.

Инга резко развернулась, столкнулась нос к носу с Ольгой.

– Оля? – Инга отступила к стене.

Школьная подруга замерла в метре от нее. Уставилась холодно: серые глаза потемнели.

– Оль, ты как сюда зашла? – в голове пульсировало: она же закрыла дверь на замок. Или нет? Даже если нет – ведь соседка не звонила. Это совершенно точно. – Оль. Я у тебя спрашиваю. Ты как в квартиру попала?

– Что, дрянь, нервничаешь?

Инга опешила:

– С чего бы это? Но то, что ты без спроса и без стука…

– … Нервничаешь, – Ольга не слушала, говорила сама с собой.

Инга заметила в ее руках детскую пластиковую скакалку: соседка неловко прятала ее за спиной.

– Зачем тебе скакалка? Решила послушать моего совета и заняться собой? Это похвально, но зачем же без спроса, на моей территории? Или Илюша спит? – Инга прищурилась, покосилась на свободный проход, образовавшийся между кроватью и Ольгой.

– Я в твоих советах не нуждаюсь. И давно освоила новую профессию. Побольше Стаса зарабатываю, – Ольга скривилась, со злым наслаждением любуясь, как Инга ищет путь к спасению.

– Это здорово. Я очень за тебя рада, – в висках пульсировало чувство опасности, мигало красным, заставляя скорее принимать решения. Что бы Ольга не задумала, все плохо. Надо выбираться из закутка в спальне, куда школьная подруга ее постепенно теснила. Звать на помощь, если что. Хотя кто ее услышит? Глухие стены, металлические двери. Всем все параллельно. – Оль. Что происходит?

Тянуть время. Отвлечь разговором. Искать слабое место. И спасаться. По любому спасаться.

– Ты это из-за Стаса? – Инга прижалась к стене, чувствуя, как под коленками стало влажно. Страх липкой жабой поселился в животе, ворочался тяжело и мучительно. Сердце билось, срывалось безудержно и тоскливо.

Жуткие глаза смотрели на нее, не мигая, в уголках губ собралась мелкая белая пена. «Она не в себе», – мелькнуло в голове.

Словно услышав ее мысли, Ольга вытерла тыльной стороной ладони рот, посмотрела холодно. И от этого холодного, осмысленного взгляда стало еще страшнее. Если человек сошел с ума, если он в состоянии аффекта, то его действия непредсказуемы, но часто порывисты и опрометчивы. Холодная логика может помочь справиться с ним и избежать беды.

Когда же в глазах противника искрится сформировавшийся умысел, это совсем другое. Страшное, гнетущее, безвыходное.

Сейчас Инга совершенно отчетливо понимала, что Ольга пробралась в ее квартиру только с одной мыслью – убить.

В груди неожиданно закончился воздух, Инга шумно вздохнула, хватаясь за блузку.

– Правильно ты все поняла. Я пришла убить тебя, – словно прочитав ее мысли, прошептала Ольга. – Зло должно быть наказано. Ты же не думала, что твои преступления останутся незамеченными и безнаказанными? – она начала медленно разматывать голубой пластик скакалки.

– Оль, у тебя сын, ты же помнишь об этом? Ты меня убьешь, тебя посадят. А Илюша останется со Стасом. А Стас, скажу я тебе, очень ненадежный отец. Пока ты будешь двадцать лет на нарах париться за предумышленное убийство, он найдет твоему Илюше мачеху. И ладно еще, если баба нормальная попадется. Но твой Стас все на вертихвосток поглядывает, так что парню не повезет. Одумайся, Оль.

Инга медленно просачивалась между шкафом и окном. Еще шаг и одним прыжком она перескочит через кровать и выскочит в коридор. А там очень быстро налево и к выходу из квартиры.

Ольга осклабилась, на мгновение, короткое мгновение расслабилась, чтобы насладиться приближающейся победой. Этого было достаточно, чтобы Инга рванула к выходу. Один неимоверно длинный прыжок, нога утонула в ворсе мягкого шелковистого покрывала, вторая уже ступила на бархатистую поверхность ковровой дорожки. Дверь – вот она – осталось только протянуть руку и распахнуть. Инга уже видела узкий проход коридора, и темный пластик входной двери. Какое счастье, она приоткрыта! Ольга не заперла ее за собой!

Дикий визг слева. Тяжесть в левой руке. Инга потеряла равновесие и завалилась на пол, не добежав всего метра до выхода из западни. Оглянулась удивленно влево: на руке с безумным видом повисла Ольга.

Молниеносным движением она набросила скакалку на шею Инге и с силой потянула на себя. Инга попробовала вырваться, но Ольга рывком сформировала удавку, заставив соперницу схватиться за свободный край и ослабить давление.

Инга хрипела. В голове не осталось мыслей. Одно, бесконечное желание – сбросить с плеч тяжелые руки школьной подруги и вздохнуть. Воздух, он такой сладкий, манящий, он такой густой, что не проходит в оставленное для дыхания отверстие в гортани.

Ольга наклонилась, прошипела над самым ухом:

– Что, гадина, думала, я такая идиотка. Я тебя насквозь вижу, поняла? Лучше тебе бы было лежать сейчас в больнице с отравлением и наблюдать из зрительного зала, как рассыпается созданная тобой, любимая фирма. Лучше, потому что сейчас ты не оставила мне выбора, сейчас мы будем инсценировать твое самоубийство.

Она перехватила удавку удобнее, взяла двумя руками свободные концы и дернула на себя, заставив Ингу, словно собачку в жестком ошейнике, послушно приподняться. Потянула в сторону ванной.

Когда натяжение петли немного ослабло, Инга умудрилась просунуть указательный палец между скакалкой и собственной шеей, это дало возможность вздохнуть, но лишило упора: она снова завалилась на пол, обжегшись о ворс ковра. Взвыла.

– Давай, давай, стерва, шевелись. Мне некогда с тобой возиться, Илюша проснется, начнет кричать.

Она потянула Ингу в коридор, волоком. Инга едва успевала передвигать ногами, чтобы не дать петле затянуться.

– Оля, ты же проходила криминалистику на юрфаке, – отрывисто хрипела Инга, балансируя на одном колене, – на мне уже следы борьбы… и странгуляционную борозду[10]10
  Странгуляционная борозда – в судебной медицине – след, повреждение от воздействия материала петли на кожу шеи при повешении и удавлении петлей.


[Закрыть]… ты не подделаешь. Криминалисты вычислят убийство.

Инга поняла – Ольга тянет ее в ванную. Там уже слышен плеск набранной воды. Ольга тяжело дышала, на красном от испарины лице выступили капельки пота, носогубный треугольник побледнел. Но она с упорством волокла жертву в ванную.

Инга выпрямила правую ногу, левой, свободной рукой вцепилась в косяк, не позволяя Ольге втянуть себя в ванную, дернулась всем корпусом вперед, надеясь вырвать скакалку из рук школьной подруги. В ушах пульсировала кровь. Только бы не оказаться в ванной, где вода и так мало места для маневра. Соседка от неожиданности поскользнулась, снесла локтем вазочку с мелочью и ключами. Склянка с грохотом повалилась на пол, монеты рассыпались.

Скакалка выскользнула из вспотевших рук Ольги. Инга, почувствовав это, подскочила, сбрасывая с шеи удавку. Судорожно закашлялась, до ломоты в гортани, до рвоты, бросилась к выходу.

Словно в замедленном кино, Инга видела, как Ольга размахнулась и, подняв с пола упавшую посудину, наотмашь ею ударила. Стена потемнела и завалилась на Ингу. Или это она, не удержав равновесие, с силой обрушилась на стену. Перед глазами рассыпались, как жуки-скарабеи, малиново-красные искры.

Стало темно и безразлично.

Где-то через толщу темноты прорывался голос Ольги.

– Живучая, скотина. Ирка и травила тебя. И к гадалке ходила, чтобы ты от Стаса моего отвяла. Но нет же. Все неймется тебе.

«Стас, Слава», – имена, названные Ириной и Ольгой, как жернова перебирались в голове, взорвавшись общим: Станислав! Господи, этого урода похотливого Станислав Звягинцев зовут. В голове, перекрывая страх, всплыла телеграмма, принесенная ошибочно в ее квартиру. И сразу за ним, как пощечина ее невнимательности, фамилия в расчетке «Ирина Владимировна Звягинцева». Это она спустя год стала Борисовой. А на девичья фамилия – Звягинцева, как у этого урода Стаса.

И это совершенно точно не совпадение.

Инга чувствовала, как на горле аккуратно и методично завязывается узел: Ольга по-хозяйски откинула ей волосы с лица, поправила петлю, передвинула ее к подбородку. Подхватив за подмышки, подтянула в ванную, прислонила к стене. Сознание прорывалось к Инге, стучало в виски барабанной дробью, взывала к чувству самосохранения, разрывалось тупой болью в легких, сорванной гортанью. Ольга совсем рядом: Инга чувствовала ее дыхание, торопливые шаги. Сквозь отекшие веки могла видеть лишь как мелькает ее тень. Рядом. Еще ближе. И чуть правее.

Инга, резко поджав к подбородку колени, тут же с силой распрямила их, лягнув Ольгу по щиколотке. Та взвыла, от неожиданности потеряла равновесие. С грохотом посыпались с полочки мази и шампуни, отвалилось и рассыпалось по кафельному полу небольшое, размером с пирожковую тарелку, зеркальце на горбатом кронштейне. Инга хватала то, что падало с полок, и бросала в Ольгу, отстреливаясь. Едва на грани сознания, выползла из ванной.

Запереть. Выиграть время. Позвать на помощь.

Там все еще открытая дверь на лестничную клетку. Там спасение.

Только сил совсем нет. Последствие асфиксии, мышцы не слушались, перед глазами разливалось сине-черным. Но Инга упорно ползла в коридор. Скользила по разлитым шампуням, ударялась об угол ванны, о стену. Слишком медленно. Слишком.

Удар под ребра. Трехэтажная брань.

Поздно. Не успела. В руках озверевшей Ольги снова мелькнула синевой скакалка, Инга почувствовала, как затягивается на горле петля, а перед глазами расцветает взгляд, испугавший ее минувшей ночью в страшном ночном кошмаре – черный от ненависти и злобы.

Сквозняк по полу. Движение где-то справа. Длинная тень. Обрывки фраз.

Уже утопая в липко-вонючем и приторно-сладком, Инга почувствовала, как ее подняли с пола. Как с горла сползла удавка. Дышать. Какое это наслаждение – дышать.

Темный как труба в преисподнюю тоннель. Она тонет в нем. Цепляется беспомощно за гладкие, скользкие стены. Ребристые. Острая аммиачная вонь, от которой слезятся глаза и свербит в носу.

И ныряет с головой в ледяное.

– Ааах, – вынырнула, ошалело оглядываясь по сторонам. Не понимая, что происходит. И где она находится. Жива ли? Или это иной мир. А вот этот парень перед ней со знакомым идеальным греческим профилем – это ангел?

Удар по щекам. Снова холодные брызги в лицо.

– Инка, ты меня слышишь? – горячая ладонь на плече. Кто-то трясет ее. Кажется, ангел совершенно не церемонится с ней. Разве им не положено быть нежнее? – Скорая уже в пути, слышишь? Сейчас, уже рядом, потерпи.

До Инги медленно доходило значение его слов. Откуда она его знает, этот голос и этот профиль? Но она ему благодарна, что он вернулся…