Текст книги "История Хэйкэ"

– Если бы мне позволили встретить тебя с тремя тысячами воинов, как я планировал, уверен, что ты, а не мой отец, был бы сейчас покойником. – Затем Ёсихира насмешливо добавил: – И еще. Если бы победителем вышел мой отец, он никогда бы не позволил себе сделать то, что ты совершил – овладел женщиной, любившей другого!

Слуги и воины Киёмори затаили дыхание, ожидая вспышки его гнева. Но тот спокойно глядел на молодого воина. Киёмори не чувствовал злобы к этому парню. У него тоже был сын, и он не мог не сравнивать Ёсихиру с Сигэмори.

В ночь перед казнью Ёсихиры Киёмори приказал подать молодому воину на последнюю трапезу сакэ. Говорили, что Ёсихира отказался принять еду и сакэ от тюремщиков. Позже, после вскрытия, обнаружили, что его желудок сократился до минимума, что свидетельствовало об отсутствии в нем пищи за много дней до задержания молодого самурая.

Глава 32.
Улица торговцев волами

– Ёмоги, Ёмоги!

Улица торговцев волами, как ее называли местные жители, проходившая близ ворот на Шестую улицу, представляла собой широкую дорогу, по сторонам которой выстроились хижины бедняков. В них уже жужжали летние мухи. Было достаточно жарко, чтобы горожане потели, а ветер разносил вонь от испражнений людей и животных по всей округе.

– Это вы, добрый Монгаку?

Зоркие глаза Ёмоги отыскали в толпе знакомую фигуру. Монгаку пробирался в столпотворении людей, обутый в поношенные сандалии. Он был без шляпы и без мешка с пожитками паломника.

– Мы опять случайно с тобой встретились!

– Да, уже в который раз.

– Помнится, я видел тебя плачущей на дороге из Ямато. Ты искала свою хозяйку Токиву.

– Затем мы снова встретились в начале этого месяца в храме Киёмидзу на священный день Каннон.

– Да, по милости Будды! Ты посещала часовню вместо своей госпожи?

– Я только начала ходить туда. Мне нужно посещать часовню сто дней, чтобы совершить особый ритуал молитв Каннон.

– Почему ты все время ходишь туда вместо госпожи? Почему она не делает это сама?

– Потому… – начала Ёмоги, бросив на Монгаку укоризненный взгляд, и затем продолжила: – Какого ответа вы ожидаете на свой вопрос?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да она боится выйти даже в сад! Она не хочет видеть людей, не хочет, чтобы они видели ее.

– Так она заболеет неизлечимой болезнью. Ее что-то гложет. А как насчет стихов, которые я прислал ей через тебя? Она прочла их?

– Да, я передала ей стихи, когда она еще находилась в тюрьме под присмотром Айтого. Кажется, один отрывок звучал так… – Ёмоги процитировала стихи.

– Правильно. Ты хорошо выучила их!

– Стихи все время находятся на ее столике для письма.

– Здесь нам нельзя стоять. Смотри, сюда идет целое стадо быков.

Монгаку взял Ёмоги под мышки и перенес на край дороги. Позади них дома, окаймлявшие дорогу, имели общий забор. Около него паслись быки и лошади. Сегодня торговцы вывели свой скот на продажу. Мимо Ёмоги и Монгаку проходило еще одно стадо, когда девушка вдруг вцепилась в рукав монаха и попыталась спрятаться за его спиной. Неряшливо одетый человек, гнавший перед собой быков, бросил жесткий испытующий взгляд на Ёмоги, когда проходил мимо, затем обернулся и еще раз посмотрел на девушку.

– Кто это?

– Это дядя госпожи Токивы.

– Ба, да это тот негодяй, который пытался получить вознаграждение от хозяина Рокухары за то, что обманом завлек Токиву и трех ее детей в столицу?

– Он – злодей. Его взгляд заставляет меня дрожать от страха. Как вы думаете, он узнал меня? Что мне делать, если узнал?

Монгаку, все еще странствующий монах, не приставший ни к одному монастырю или храму, проводивший много времени в Кумано или у водопада Нати, посещая храмы других религиозных школ, вернулся в столицу. За три года он не виделся ни с одним из своих столичных друзей и с изумлением узнал, что его старый приятель Киёмори приобрел огромную власть. Высокое положение друга молодости вызвало у Монгаку сложные чувства. Он не разделял общие настроения в пользу Киёмори. Не пойдет ли его приятель по военной академии по стопам своего знаменитого предшественника Синдзэя? Возможно ли, чтобы этот «недалекий парень», каким он считался среди соучеников, стал вершителем судеб страны? Не обернутся ли фарсом его амбиции? И все же Монгаку испытывал удовлетворение от того, что сословие воинов, когда-то отодвинутое на периферию общественно-политической жизни, теперь не уступало по влиянию аристократии.

– Куда мы идем, добрый Монгаку? – спросила Ёмоги, все еще не отпуская рукав монаха. Она испуганно оглядывала полуденную толпу.

Монгаку рассмеялся:

– Все еще боишься торговца быками?

– Боюсь, что он будет преследовать меня, боюсь за свою госпожу.

– Ты предана ей так же, как мой друг Асатори экс-императору Сутоку.

– Асатори, смотритель Дворца Ручья под ивой?

– Да, ты не забыла, как раньше приходила к нему за водой?

– Меня всегда волновало, что с ним.

– Он живет недалеко отсюда, в полуразвалившейся хибаре.

– Я не знала об этом.

– В прошлом году он съездил на остров Сикоку, чтобы навестить своего господина в изгнании. Иногда я встречаю его на улицах, в местах, где он играет на флейте. Бедный парень!

– О нет! Он – добрейший из людей. Таким он был для меня и многих других.

– Сколько тебе было лет, когда ты познакомилась с ним?

– Двенадцать.

– Значит, теперь тебе шестнадцать?

– Да, шестнадцать… – ответила Ёмоги, внезапно покраснев. – Вы не собираетесь навестить его сейчас?

– Нет, я иду помолиться на могиле старушки, с которой был знаком.

– Кем была эта старушка?

– Сколько много вопросов! Эта старушка была матерью Кэса-Годзэн.

– А кто такая Кэса-Годзэн?

– Вряд ли тебе это будет интересно. Тебя еще не было на свете, когда она жила. Когда Кэса-Годзэн умерла, ее мать покончила жизнь самоубийством. А я, не заслуживающий права жить, все еще живу. Ежедневные молитвы и посещения каждый месяц ее могилы не в состоянии загладить мою вину. Я должен сеять добро, чтобы заслужить прощение. Скажи, Ёмоги, что мне делать?

– Не понимаю, добрый Монгаку, о чем вы говорите.

– Думаю, тебе и не нужно понимать. Я просто бормочу про себя. Беседуя в таком духе, мы, пожалуй, можем навестить Асатори. Правда, не знаю, дома он или нет.

Монгаку и Ёмоги продолжили путь по засоренному грязному переулку, где каждый шаг поднимал рой мух. Стаи ребятишек перегораживали им дорогу – детишки с гноящимися глазами и ранами. Каждый из них был болен той или иной болезнью. Из грязных лачуг слышались пьяные крики, истеричные возгласы ссорящихся супружеских пар.

– Это тот самый дом, – сказал Монгаку, останавливаясь возле обветшалой хижины. Ее крыша была придавлена камнями, карниз местами провисал, на стенах обвалилась штукатурка, обнажив бамбуковый остов. Вместо двери вход в хижину закрывала подвешенная соломенная циновка, под окном пробивались побеги бамбука и сорняки.

Похоже, что внутри дома кто-то был.

– Асатори, ты дома? – спросил Монгаку, отодвигая соломенную циновку и входя внутрь хижины.

У окна сидел ее хозяин, читая книгу, лежавшую на плетеной корзине. На голос он обернулся.

– А, заходите, заходите, – пригласил Асатори гостей и уставился на Ёмоги, стоявшую позади Монгаку. Глаза хозяина хижины округлились от удивления. Он не видел девушку с тех пор, как они встречались во Дворце Ручья под ивой. Это были теплые сердечные беседы в обстановке, когда вокруг господствовали жестокость и насилие.

– Асатори, я не знала, что вы живете здесь!

– Как ты повзрослела, Ёмоги! Тебя не узнать.

– Вы тоже изменились, Асатори. Постарели.

– Сильно постарел?

– Не очень. Вы больше не смотритель дворца?

– Нет, но я остаюсь им в душе до самой смерти.

– Вы знаете, что говорят люди о Дворце Ручья под ивой? Будто каждую ночь на руинах дворца звучит музыка и дух ссыльного императора бродит среди деревьев. Люди боятся приближаться к этому месту.

– В то время дом твоей госпожи не пострадал, но, видимо, это случилось во время последней войны?

– Да, он сгорел дотла. Мы были вынуждены бежать из столицы, спасая свои жизни.

– Вам, наверное, было нелегко.

– Не столько мне, сколько моей госпоже и детям.

– Я не раз слышал о ее дяде, торговце быками, довольно известной личности в нашем квартале.

– О, и вы слышали об этом злодее, Асатори! – воскликнула Ёмоги с дрожью в голосе.

Они так увлеклись разговором друг с другом, что забыли о присутствии Монгаку. Оставшись вне беседы, монах взял книгу, которую читал Асатори, и начал ее перелистывать. Его разбирало любопытство – почему бывший смотритель дворца изучает труды по медицине. Монгаку просматривал книгу за книгой, лежавшие на корзине. Все они были медицинского содержания. Странный парень, более странный, чем Монгаку мог представить себе. Придворный музыкант превратился в слугу – смотрителя дворца. Однажды он удивил Монгаку, сказав, что присоединился к бродячей труппе кукольников. И вот он изучает труды по медицине. Монгаку поражался сложности его натуры.

– Ну, вы наконец наговорились? – спросил Монгаку, улыбаясь.

– Боюсь, Монгаку, я был невежлив.

– Асатори…

– Да?

– Ты изучаешь медицину?

– Да, когда располагаю временем.

– Ты ведь слишком занят в труппе кукольников.

– Нет, нет, дай мне объяснить. Пока я еще не могу жить за счет медицинской практики, поэтому я подрабатываю игрой на флейте в кукольных спектаклях и обучением игре на бубне и барабане. Приходится заниматься многими вещами сразу.

– Гм-м, ты – разносторонний парень.

– Верно. У меня возникает много идей, которые хочется реализовать.

– Почему бы тебе не вернуться ко двору и не стать снова дворцовым музыкантом?

– Я бы вернулся, если бы двор был другим.

– Значит, ты собираешься постепенно освоить врачебную практику?

– Я еще не решил окончательно. Но вокруг меня столько бедняков и неграмотных людей, что думаю, стоит стать странствующим монахом, как ты, и заняться лечением больных.

– Гм-м, понимаю и разделяю твои чувства. Ты – подходящий человек для добрых дел. Аристократы и богачи могут позволить себе лекарей и лекарства, беднякам же остается дожидаться смерти.

– Совершенно верно. Я захожу в эти лачуги и непременно обнаруживаю в них больных. У этих людей нет надежды. Когда нет достаточно еды, чтобы накормить здоровых, больные обречены на то, чтобы их оставляли умирать в горах, а затем сбрасывали в реку.

– Возможно, я сильно отстал в развитии от тебя, Асатори.

– Что ты имеешь в виду?

– Твою способность любить и сочувствовать ближнему. Ты заставляешь меня мучиться угрызениями совести.

– Вздор, Монгаку! Как ты знаешь, я родился музыкантом и могу играть практически на всех музыкальных инструментах. Но я не настолько учен, как ты, и с трудом постигаю премудрости этих книг.

– Боюсь, твои трудности возникают из-за отсутствия хорошего лекаря, разбирающегося в медицине. Я найду хорошего врача, который поможет тебе овладеть этой профессией.

– Буду тебе очень признателен. Но захочет ли он помочь мне?

– Да. Есть такой человек. Он – известный ученый из Медицинской академии. Он очень стар и живет на пенсию недалеко от столицы. Возьмешь у меня рекомендательное письмо и тогда точно узнаешь, захочет ли он обучать тебя.

Не теряя времени, Монгаку пододвинул к себе прибор для туши и написал письмо.

Пока Монгаку и Асатори были заняты беседой, Ёмоги молча сидела, занятая мыслями о Томидзо. Потом стала торопиться домой.

– Асатори проводит тебя, – подбодрил ее Монгаку. – Я бы сам проводил, но меня могут задержать воины из Рокухары. Асатори, ты ведь пойдешь с Ёмоги?

– Конечно, – отозвался с готовностью Асатори, увидев тревожное выражение на лице Ёмоги.

Из хижины они вышли втроем, Монгаку расстался с Ёмоги и Асатори на перекрестке дорог близ Улицы торговцев быками.

Когда Ёмоги и Асатори пошли по пустынным улицам, девушка заметила, что за ними следуют два незнакомца. Однако она не придала этому значения, поскольку ни один из них не был Томидзо.

– Вон там, – сказала она, сделав жест рукой, – дом моей госпожи Токивы.

Девушка остановилась, опечалившись тем, что ее прогулка с Асатори была так коротка.

– До встречи, – попрощалась она со своим спутником, побежала и скрылась за воротами домика.

Глава 33.
Белый пион

Из той части пастбища, где днем велась торговля быками, периодически доносилось мычание. Бодрствовавший бык звал в темноте свою подругу. От его нетерпеливого топота тьма казалась окружающим еще более черной. Единственный огонек светил из домика, где несколько человек были заняты азартной игрой. В тесном помещении, насыщенном копотью лампы и парами сакэ, слышались позвякивание монет и гортанные голоса. Несколько лавочников, сидевших в компании скотников и профессиональных игроков, повышали ставки. По их сосредоточенным лицам катились капли пота, они пучили глаза, наблюдая за каждым броском игральной кости.

Томидзо ворчал:

– Опять то же самое. Когда это кончится?

Раздраженный постоянными проигрышами, он оперся спиной и затылком о стенку из тонких деревянных досок. Затем, приняв нормальную позу, потянулся к кувшину с сакэ и пробормотал:

– Удивляюсь, почему все, что я ни делал в последнее время, пошло прахом. Просто не могу понять…

Опустошив кувшин, торговец медленно покачал головой и застонал. Он судорожно похлопывал себя по бедрам в стремлении побороть какую-то внутреннюю боль. Цепь неудач началась с Токивы, думал Томидзо. Он сделал глупость, доставив ее в Рокухару. От этого не получил никакой выгоды – ни гроша. Хуже того, его посадили под замок и выпустили только после того, как избили до полусмерти. Томидзо попытался бы добиться справедливости, если бы имел доступ к Киёмори, но об этом не стоило и мечтать. Когда же он рассказывал о случившемся знакомым, те поднимали его на смех и тем самым приводили в ярость. Торговец еще больше расстроился, когда узнал, что Токива жила где-то в столице, пользуясь комфортом и престижем своего положения как наложницы Киёмори.

Сакэ, женщины и азартные игры постепенно истощили все его состояние. Утром он продал последнее стадо своих быков. После торговой сделки Томидзо снова начал метать кости, пытаясь отыграть потери, но вместо этого спустил все остальное.

– Одолжите мне немного денег до следующей сделки, – обратился он к более удачливым игрокам, но его просьба была обойдена молчанием. – Эй, вы, лучше не злите меня! У меня есть племянница, Токива, она ценнее всех денег, которыми вы располагаете, – рявкнул он и завалился спать.

На следующее утро Томидзо проснулся в полном одиночестве. Отогнав мух, ползавших по его лицу, торговец поднялся, зевнул и затем вышел на залитое солнечным светом пастбище.

– Эй, Камэ, что ты узнал вчера?

Камэ, скотник, посланный Томидзо предыдущим днем проследить за Ёмоги и Асатори, вышел из-под навеса с объяснениями.

Выслушав его, Томидзо, крайне нуждавшийся в деньгах, отправился к домику в Мибу, где жила Токива. У входа в помещение для слуг он представился:

– Я – дядя вашей госпожи, Токивы.

Слуга выслушал его и ушел. Пока Томидзо ожидал ответа, во дворике появилась Ёмоги с цветами в руках. Увидев посетителя, она застыла в ужасе.

– А, Ёмоги. Ты хорошеешь! Я только что сообщил слугам о себе. Хочу, чтобы и ты доложила госпоже о моем прибытии. Гм, у вас здесь уютное, тихое местечко.

– Ее нет дома – она сейчас в другом месте.

– Что?

– Госпожи нет дома.

– Думаешь, обманешь меня?

– Это правда, ее нет.

– Эй, малышка! О чем ты говоришь? Я – ее дядя. Скажи госпоже, что я пришел, – продолжал напирать Томидзо, глядя на оцепеневшую девушку.

Слуга, выслушавший ранее незваного гостя, вернулся в сопровождении пожилой женщины.

– Госпожа больна, – сообщила она вежливо торговцу быками.

– Больна? Это лишний повод встретиться с ней. Я не могу уйти, не навестив племянницу, – упорствовал Томидзо, усевшись на пороге дома и давая понять, что не собирается уходить.

Тем временем Ёмоги скрылась. Ее первым побуждением было позвать на помощь Монгаку, но она не знала, как его найти. «Асатори!» – подумала она вслед за этим, однако усомнилась, что он был способен одолеть Томидзо. Наконец в ее сознании мелькнуло еще одно имя – «Бамбоку!».

Придя на Пятую улицу, она обнаружила Красного Носа на месте.

– Это ужасно! Представляю, как испугается твоя госпожа! – воскликнул Бамбоку, выслушав девушку, и, приказав подать коня, помчался галопом к домику в Мибу.

Услышав у ворот ржание, Томидзо в тревоге поднялся на ноги. Между тем Бамбоку, увидев торговца, не подал никаких признаков беспокойства.

– Эй, вы, кем бы вы ни были, – подойдите ко мне на секунду.

Он поманил к себе скототорговца и вложил в его дрожащие ладони деньги. Затем Красный Нос ободряюще похлопал его по спине:

– Бросьте это, любезный! Не будьте идиотом! Если вас интересуют деньги, вы их получите. Если сакэ – то тоже. Приходите прямо на Пятую улицу к Бамбоку. Со мной можете общаться запросто, – сказал Нос улыбаясь.

Ошеломленный великодушным жестом Бамбоку, Томидзо залепетал:

– Ничего дурного я не замышлял – просто навестил любимую племянницу… Не собирался говорить ничего обидного ей, но слышал, что хозяин Рокухары плохо с ней обращается, так ведь? Он обижает ее?

Под несвязное бормотание Томидзо тщательно запрятал деньги и удалился. Но через мгновение после того, как он вышел за ворота, раздался истошный крик. Нос, который находился с внутренней стороны ворот, выбежал наружу, тоже закричал, а потом внимательно осмотрел дорогу в обоих направлениях. Ничего не было видно. Крыши соседних крестьянских хижин окутала вечерняя дымка.

– Неси факелы! Светильник тоже сойдет! Поспеши! – приказал слуге Красный Нос, склонившись над обезглавленным телом Томидзо. При свете нескольких факелов он осмотрел участок земли рядом с трупом. Трава и камни вокруг были обильно политы кровью. – Кто убил Томидзо? Весьма аккуратная работа! – Бамбоку с озадаченным видом покачивал головой.

Слуги многозначительно кивали друг другу:

– Демон – только демон мог совершить это!

– Сделать такое не под силу обыкновенному разбойнику с обыкновенным мечом, – бормотал Бамбоку. – Более того, исчезла голова… Очень неприятное событие. – Успокоившись, он пристально оглядел слуг, которые собрались вокруг, и произнес: – Не надо распространяться о происшедшем. Не нужно, чтобы госпожа знала об этом, понимаете?

Как раз в это время вернулась Ёмоги, рассказав ужасную историю:

– Когда я подошла к реке и собиралась перейти мост, мне показалось, что я слышу плеск воды. Посмотрев вниз, я увидела мужчину, который склонился над водой, чтобы смыть с меча кровь. Рядом с ним на земле лежала голова! Я словно приросла к своему месту. Затем мужчина поднял голову и украдкой взглянул на меня. Может быть, причиной был лунный свет, но я никогда не видела столь ужасного лица! Пришлось бежать оттуда как можно быстрее… Его взгляд никогда не забуду!

– В чем был одет неизвестный мужчина? – спросил Нос.

– В охотничью куртку и головной убор воина.

– Воина?.. Сколько, по-твоему, ему лет?

– Кажется, он очень молод. Я бы сказала, ему едва исполнилось двадцать лет.

– Это еще больше затрудняет его поиски, – проворчал Бамбоку, сложив руки на груди.

Когда Ёмоги узнала, что увиденный ею молодой человек убил Томидзо, лицо девушки исказила гримаса ужаса и изумления, по щекам потекли слезы.

– Почему ты плачешь, Ёмоги? Конечно, это дядя твоей госпожи, но он не достоин твоих слез. От того, что негодяй погиб, нам только легче. Сама госпожа, возможно, не станет об этом горевать. И ты не лей слезы.

Закончив утешительную речь, Бамбоку продолжал сидеть, сложив руки на груди и сокрушенно качая головой. С его точки зрения то, что случилось, нельзя было объяснить лишь сверхъестественным вмешательством демонов. Впрочем, купца тревожили и более серьезные проблемы. Во-первых, Киёмори не показывался здесь с того времени, как осмотрел дом. Ответственность за Токиву целиком легла на Носа. Что за каприз обуял Киёмори, размышлял удрученный Бамбоку. Во-вторых, из-за Токивы ему не только был закрыт доступ в поместье Рокухара, но, кроме того, расставаясь с ним в последний раз, Киёмори посоветовал ему соблюдать дистанцию. Что он имел в виду? – терялся в догадках Красный Нос.

Расчеты Бамбоку каким-то образом оказались несостоятельными. Во время последнего конфликта он поставил на кон все свое необъятное состояние и саму жизнь ради победы Киёмори. Наступило время, когда он должен получить компенсацию за риск, но теперь выходит, что все его усилия были потрачены зря? С каждым уходящим весенним днем тревога Носа усиливалась. Киёмори не говорил, когда он соблаговолит встретиться с Бамбоку, сам же купец не мог повидаться с военачальником, поскольку ему было запрещено появляться в Рокухаре. Как же выйти из этого положения?

Нос устремил задумчивый взгляд на Ёмоги и слуг:

– Что ваша госпожа собирается делать сегодня вечером?

– По обыкновению, она, вероятно, будет читать сутры.

– Ладно, в таком случае не буду ее беспокоить. Смотрите, чтобы никто из вас не проболтался о том, что случилось.

Бамбоку спустился с веранды, шаркая сандалиями. Он задержался довольно долго, чтобы посмотреть из-за забора на освещенное окно в комнате Токивы. Между занавесками Нос видел, как женщина сидела за столиком для письма. Она похожа на белый пион, пахнущий весенней ночью, подумал Бамбоку. Он вздохнул. Жаль, что такое сокровище пропадает зря… Если Киёмори из-за жены не осмеливается сюда приходить, то почему бы ему не воспользоваться Токивой самому, подумал Красный Нос с вожделением. По крайней мере, это было бы компенсацией за все его неудачи…

Через несколько дней Красный Нос отправился в Рокухару. Подкупив знакомого стражника у ворот, выходящих к реке, он отправился в «розовый» дворик ожидать возвращения Киёмори.

– Господин, хочу сказать вам одно слово, – произнес Бамбоку с внутренней дрожью.

Киёмори остановился и огляделся.

– Нос, ты? Я думал, это громадная жаба сидит на твоем месте. Но все-таки это ты! Что заставило тебя показать здесь свой нос в столь поздний час? Ты – плохо воспитанный мерзавец, – проворчал хозяин Рокухары.

– Я не ожидал такой удачи. Едва ли часто можно застать вас в подобном расположении ума, – ответил Бамбоку.

Киёмори рассмеялся:

– Что ты имеешь в виду?

– Мне не до смеха, господин, – не поддержал Бамбоку веселья собеседника. – Вы ведь знаете, что госпожа запретила мне здесь появляться.

– Вздор! Ее запреты меня не касаются.

– Но она утверждала, что запрет исходит от вас!

– От меня? Женщины могут говорить все, что им взбредет в голову. Эх ты, лопух! Ты – ленивый, праздный проходимец!

– О, вы недооцениваете меня, господин. Я не заслуживаю таких упреков!

– Для такого наглеца, как ты, твои слова довольно осторожны. Скажи, с Токивой все в порядке? Она не болеет, не испытывает неудобств?

Несмотря на насмешки, вопросы Киёмори выдавали его увлеченность Токивой, и Бамбоку начал чувствовать себя все более уверенно.

– Я хочу с тобой поговорить кое о чем, но лучше, если мы войдем внутрь дома, – сказал глава дома Хэйкэ, направляясь в свою комнату. Оказавшись в ней, Киёмори стал расспрашивать Носа о Токиве издалека, скрывая удовлетворение от ответов Бамбоку. У купца возникло ощущение, что не возражения Токико, а нечто гораздо более серьезное удерживало Киёмори от посещений Токивы. Впрочем, было очевидно, что загруженность Киёмори делами при дворе оставляла ему мало времени на личную жизнь. И как бы в подтверждение этого хозяин Рокухары рассказал Бамбоку о том, как один из военачальников его войска недавно вернулся после успешной морской вылазки и привез с собой плененного капитана пиратского корабля. Киёмори допросил пирата и был поражен его обширными знаниями об окружающем мире. От него он узнал о процветании, достигнутом Китаем при правлении императоров династии Сун.

Киёмори стал подумывать о более обширной торговле с великим соседом. Он теперь был в плену идеи – о приобщении народа Японии к китайской культуре при помощи усиления торговых связей со Срединной империей. Эти планы так увлекли Киёмори, что даже Токива на время перестала волновать его воображение.

При жизни Тадамори дом Хэйкэ располагал обширными феодальными владениями в Западной Японии – среди них провинциями Харима, Бинго, Аки и Хиго. Негласно Тадамори приобретал товары, доставлявшиеся на кораблях из Китая. Но подобная торговля осуществлялась в масштабах, отвечающих планам Тадамори по обеспечению благополучия своего дома. Теперь Киёмори намеревался организовать торговлю с Китаем в объемах, намного превышающих прежние.

– Как видишь, Бамбоку, захват пиратов принес мне огромную пользу. Послушай, Красный Нос, окинь взглядом моря и прикинь, какие огромные перспективы открываются здесь для торговли.

«Разговор приобрел крайне неожиданный для меня оборот. Подумать только, как разбогатеет страна, если мы начнем широко ввозить товары из Китая! Что до меня, так я стану настоящим королем торговли! Не представляю, как я смогу теперь вести свои дела по-старому», – размышлял Бамбоку.

– Но проблема вот в чем, – продолжал Киёмори. – Мы должны обеспечить прямой заход в столицу кораблей из Китая. От того, что товары доставляются на остров Кюсю, а оттуда к нам – мало пользы.

– Совершенно верно. Особенно если учесть, что груженные товарами корабли подстерегают пираты. Поэтому-то торговля сегодня затруднена. Если бы мы имели хороший портовый город во Внутреннем море, очищенном от пиратов, то могли бы доставлять сюда товары в полной безопасности.

– Отлично, Бамбоку! Я рассмотрю этот вопрос, но ты тем временем обдумай его как следует.

– Непременно. Я понимаю, что он приобретает сейчас жизненно важное значение. Однако вы, господин, могли бы на досуге уделить некоторое внимание и любовным делам. Было бы печально, если бы цветок, который вы сорвали мимоходом, завял. Вы поручили мне ухаживать за ним, и я в совершенном смятении: что делать дальше? Чего вы от меня ждете, господин?

– Я подумаю об этом.

– Вы еще ничего не придумали? Стало быть, план вызреет постепенно – это вы имеете в виду?

– Да, сейчас меня занимает главным образом организация торговли. Есть несколько неотложных проблем при дворе. Не знаю, смогу ли я сразу же заняться личными делами.

– В таком случае могу ли я сегодня сообщить ей о том, что вы сказали?

– Да, и проследи за тем, чтобы она ни в чем не нуждалась.

– Я лично этим занимаюсь.

– Я мог бы послать ей стихи, если бы обладал способностью отца их сочинять. Но во мне нет и крупицы поэтического дара.

– О нет. Осмелюсь сказать, госпожа показала мне однажды ваши стихи. Погодите, я припомню их содержание…

– Хватит о моих стихах… В мае начнутся дожди, и тебе следует позаботиться о ее здоровье.

– Так и об этом я должен сказать ей?

– До чего же ты вульгарен! Почему ты добиваешься повторения того, что и так ясно?

– Простите меня, господин, за другой вопрос. Я правильно понял, что могу приходить сюда, как прежде?

– Приходи когда захочешь, – ответил Киёмори, прибавив: – Но старайся, чтобы Токико не узнала об этом.