Текст книги "Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2"

Противу осьмого пункта скажу почти то же. Здесь речь идет о словах, а не о делах. Почтенный сочинитель статьи говорит, что преобразование духовных училищ поручено было не лично Сперанскому, а Комитету, а из слов самого же почтенного сочинителя статьи выходит, что все сделано им самим, Сперанским, или «по первоначальным идеям и указаниям Сперанского»705705
  Замечание мое останется в своей силе, именно что нельзя сказать, как сказал г. Б[улгарин], что «Сперанскому дано было поручение преобразовать все духовные училища в России», когда это поручение дано было не ему , а Комитету, состоявшему из шести членов, в числе коих и он находился.


[Закрыть].

Противу 9 пункта. Почтенный автор статьи доказывает, что я, в изложении трудов Сперанского по финансовой части, пропустил многое. Справедливо! В «Воспоминаниях» я вспомнил только о важнейших трудах, предоставляя будущему его биографу все подробности706706
  Пропущенное составляет точно также «важнейшие труды», частию еще важнейшие, нежели приведенное.


[Закрыть].

Против 10 пункта. Фамилия супруги М. М. Сперанского пишется по-английски, как мне сказано, – Stewents и произносится Стюенс, а почтенный автор статьи утверждает, что эта фамилия пишется Stewens и произносится Стивенс707707
  Тут дело не в русском произношении, а в английском правописании.


[Закрыть]. Я последовал мнению одного из сыновей воспитанниц г-жи Стюенс, или Стювенс – но спорить не намерен, хотя знаю, что для произношения собственных имен ни во французском, ни в английском языках нет постоянных правил, и еще более убежден, что для потомства нет важности в том, Стюенс или Стивенс была супруга М. М. Сперанского708708
  Таким образом, при допущении подобных неточностей в биографиях, не останется в них и ничего не только важного, но даже достоверного для потомства.


[Закрыть].

Против 11 пункта. Mea culpa, mea maxima culpa!709709
  Моя вина, моя большая вина! (лат.).


[Закрыть] Виноват! Зять Сперанского был точно действительный тайный советник и назывался Александр Алексеевич! Товарищ мой, Н. И. Греч, засвидетельствует, что мой природный недостаток состоит в том, что я никак не могу упомнить чинов и имени и отчество!710710
  Зачем же тогда и включать в воспоминания чего нельзя упоминать .


[Закрыть] А ведь А. А. Фролов-Багреев был моим судьею в 3‐м департаменте Правительствующего сената711711
  Очень важно нам знать.


[Закрыть], и я часто видал его, когда он жил с М. М. Сперанским, на Фонтанке, в доме Лыткина! Имени и отчества М. М. Сперанского я никогда не забуду, а Александра Алексеевича забыл, в чем и виноват!

Против 12 пункта. Где и когда был начат, кончен и исправлен перевод книги «О подражании Иисусу Христу», кажется мне столько же важным, как и то, где была куплена бумага на напечатание этой книги. Если потомство почтет это важностию, то я радуюсь, что по моей незначительности я не дойду до потомства!712712
  Здесь важно то, что г. Б[улгарин] влагает в уста С[перанского] ложь. Но для наблюдателя и мыслителя – несмотря на плоскую шутку г. Б[улгарина] – очень любопытно знать, где и в каком положении своей треволненной жизни совершил С[перанский] этот труд, – гораздо важнее, во всяком случае, нежели знать, когда и где написан был «Выжигин» 27.


[Закрыть]

Против 13 пункта. Указ, оправдывающий М. М. Сперанского, я поместил только в его сущности и умышленно не хотел поместить последних его выражений. Авторская воля, которую могу объяснить словесно713713
  Авторская воля не может ломать истории, и эта умышленная переделка доказывает, сколько можно полагаться на другие показания г-на Б[улгарина].


[Закрыть].

Противу 14 пункта. В «Воспоминаниях» сказано, что Сперанскому пожаловано 7000 десятин земли, а почтенный автор утверждает, что 5000. Ainsi soit-il!714714
  Автор не утверждает, а ссылается на указ и, вместе, исправляет и другую, вероятно, тоже умышленную переделку г-на Б[улгарина] о времени пожалования, здесь очень важном.


[Закрыть]715715
  Да будет так! (фр.).


[Закрыть]

Противу 15 пункта спорить не буду, потому что сказанное почерпнул из вышеупомянутой записки, на французском языке, пересмотренной Сперанским716716
  Того, что говорит г. Б[улгарин], в означенной записке нет , а спорить нельзя, хоть бы и хотелось, потому что мое показание утверждается на документах.


[Закрыть].

Противу 16 пункта. Вот одно замечание, которое я принимаю, потому что оно входит в разряд характеристики Сперанского. Он отрешил Трескина. Дело важное, возвышающее характер обожаемого мною мужа! Это непременно исправлю, если мои «Воспоминания» доживут до второго издания, и покорнейше благодарю почтенного автора статьи за поправку717717
  Выше видно, что если он не принял, то не мог и оспорить или опровергнуть ни одного из других замечаний. О настоящем же трудно понять, почему оно входит в характеристику Сперанского, когда последний, отрешая Трескина, привел только в действие полученное о том высочайшее повеление.


[Закрыть].

Противу 17 пункта. Я сказал, что Сперанский составил Сибирское уложение. Почтенный автор статьи возражает, что десять законоположений для Сибири, составленные Сперанским, изданы совокупно и названы: Учреждением для управления Сибирских губерний. Справедливо! Но если в литературном сочинении частное выражение должно почитать ошибкою, то и я вправе заметить почтенному автору статьи, что он, обвиняя меня, сам впадает в то же самое прегрешение, называя в VII пункте обвинений Комиссию о составлении законов Комиссиею законов. И я вправе сказать, что Комиссии законов у нас никогда не было, как говорит почтенный автор, что у нас не было никогда Сибирского уложения! Это то же, что: bonnet blanc, et blanc bonnet718718
  шляпа белая и белая шляпа (фр.). Французская поговорка, русский аналог: «Что в лоб, что по лбу».


[Закрыть]. Ужели это будет ошибка, за которую взыщет потомство, если я скажу: «Приятель мой поехал в Сибирь», вместо того, чтоб сказать: «Приятель мой поехал в Сибирские губернии»719719
  Это возражение не стоит опровержения. Уложение есть Code, а Учреждение есть Règlement 30 , и для всякого, даже не юриста, понятна коренная между этими двумя вещами разность, отделяющая их, не только по названию, но и по самому существу, как небо от земли. Что касается до Комиссии законов, то я покажу г-ну Б[улгарину] 50 указов и полтораста собственных ее журналов, где она именно так названа. Это все равно что сказать просто Сенат или Правительствующий сенат.


[Закрыть].

Противу 18 пункта. Был ли Сперанский членом Комиссии о составлении законов, по возвращении из Сибири, или только поставлен в сношения с комиссиею, это совершенно не важно ни для потомства, ни для характеристики Сперанского. Главное в том, что ему было поручено рассмотрение составляемого тогда проекта Уложения, в чем сознается и сам почтенный автор статьи, т. е. что высокий ум и глубокие познания Сперанского были оценены. Мне только это и нужно!720720
  Если не важно, то незачем было г-ну Б[улгарину] о том и говорить; что же касается до моего сознания «о поручении Сп[еранском]у рассмотрения составленного тогда проекта Уложения», то такового в моей статье нет и быть не могло, ибо С[перанский] составлял проект, а рассматривал его Госуд[арственный] совет.


[Закрыть]

Противу 19 пункта. Сперанский скончался точно 11 февраля, а не в январе 1839 года. Но как во вступлении к статье сказано, что исправление неверностей и недоразумений в характеристике Сперанского предпринято для потомства, то мне кажется, что не только для потомства, но и для современников разница в нескольких днях кончины не составляет важности. Я даже не помню, в каком месяце умерли Кольберт, Питт, Каннинг, но знаю, что это были великие мужи!721721
  Я, напротив, в самом начале отстранил всякое суждение о характеристике , как еще преждевременное, и во всей статье касался только материальной части биографии, т. е. фактов и чисел. Может быть г. Б[улгарин] не знает даже и в каком году умерли приводимые им великие люди, но это не мешает другим желать знать, когда погасла какая отечественная слава, и во всяком случае желать, чтобы когда печатают уже числа, то печатали бы истину, а не ложь.


[Закрыть].

Противу 20 пункта. Чтоб доказать любовь Сперанского к литературе, я сказал, что он даже среди государственных трудов успел написать и издать в свет несколько сочинений. Почтенный автор уличает меня в неверности показаний, а именно, что одно сочинение Сперанского написано им в то время, когда он был преподавателем в семинарии, и издано, по моему же показанию, после его кончины722722
  Не одно сочинение просто, а одно из указанных 2‐х [Булгариным] в числе написанных С[перански]м среди, будто бы, государственных трудов .


[Закрыть]. Не знаю, что скажет публика и потомство, но я почитаю эту неверность маловажною. Для характеристики Сперанского важно то, что он и посреди государственных трудов занимался литературою, и это верно723723
  Против этого и спору не было.


[Закрыть].

Вот и все обвинения. Писал я не юридическую записку, где от каждого слова и выражения требуется математической верности, писал не полную биографию, а представил характеристику, т. е. ум и душу Сперанского, так, как понимал724724
  Первоначальная фамилия С[перанско]го, его теща, его зять и пр. едва ли принадлежат к изображению его ума и души .


[Закрыть], и излил чувства собственной души к мужу, которого любил как отца родного и которого память священна для всех знавших его. Почтенный автор статьи в «Русском инвалиде» упоминает о Записках (рукописных) барона Розенкампфа, бывшего некогда одним из близких к Сперанскому людей, в служебном отношении725725
  Упоминает в каком смысле? Для опровержения показания его, будто бы родовое прозвание С[перанско]го было Уткин. Более о Розенкампфе у меня и слова нет.


[Закрыть]. Эти рукописные Записки и другие бумаги барона Розенкампфа о Сперанском мне известны726726
  Не верю, чтоб были известны г-ну Б[улгарину] Записки Розенкампфа, отысканные мною в 1846 г. в хламе старых бумаг, никем после его смерти не тронутых. Экземпляр их – его собственноручный – есть только у меня.


[Закрыть], но я, по известным мне причинам, не принял ни одной мысли и ни одного показания господина барона. Для биографического очерка я руководствовался двумя документами: рукописною запискою на французском языке, составленною близким к Сперанскому лицом, и другою запискою, приготовленною для Энциклопедического лексикона727727
  Имеется в виду Энциклопедический лексикон, который выпускал издатель А. А. Плюшар. Он выходил в 1834–1841 гг. и был доведен только до буквы Д.


[Закрыть]. Обе эти записки пересматривал сам Сперанский, исключил из них все похвалы и оставил одну сущность, не вдаваясь в мелочи728728
  Эти записки были для современной печати, а беспристрастные, правдивые и полные биографии – в России – могут быть только делом потомства.


[Закрыть]. Что Сперанский сам пересматривал эти записки, на то могу представить неопровержимые доказательства, и даже намерен представить в будущих томах «Воспоминаний». Во всяком случае долгом считаю поблагодарить почтенного автора статьи в «Русском инвалиде» за то, что он обратил внимание на мои «Воспоминания», которые потому только мне дороги, что в них я могу излить чувства моей благодарности к благородным людям и выставить их ум, душу и заслуги, а если ошибся или ошибусь в числах и в подлинных названиях казенных бумаг, в числе, в имени и отчестве эпизодического лица, то думаю, что и публика и потомство не поставят мне этого в вину729729
  В замечаниях моих, ничем не опровергнутых, выведено, что тут есть более нежели такие ошибки.


[Закрыть]. Принимая даже все исправления, представленные почтенным автором статьи «Русского инвалида», мой портрет Сперанского останется тот же! Пятна отысканы на раме портрета, а не на холсте730730
  До пятен на холсте я и не прикасался, объявив вперед, что теперь это было бы еще преждевременно.


[Закрыть]. При случае смою эти пятна на раме731731
  Здесь г. Б[улгарин] сознается в этих пятнах, хотя в самых опровержениях своих везде утверждает, что это – не пятна.


[Закрыть], но ни за что в мире не изменю ни одной черты в портрете, потому что пишу по чувству и по убеждению. Finis!732732
  Конец! (лат.).


[Закрыть]

Если б дело шло не о графе М. М. Сперанском, я бы промолчал. Но как искусная критика побочных обстоятельств могла бы подвергнуть сомнению сущность дела, именно характеристику незабвенного мужа, я должен был объяснить, что хотя рама портрета может быть дурна, но если портрет верен, то цель художника достигнута733733
  Не о том было дело в моих замечаниях, а оправдываясь так усильно против того, чего совсем не касался обвинитель, г. Б[улгарин] прямо и сам кладет себя под нож французской поговорки «qui s’excuse s’accuse!» 33


[Закрыть].

Карлово, 13 июля 1848

ПОЛЕМИКА Я. К. ГРОТА С Ф. В. БУЛГАРИНЫМ ПО ПОВОДУ БУЛГАРИНСКИХ «ВОСПОМИНАНИЙ»

В 1849 г. профессор Александровского университета в Гельсингфорсе, переводчик и исследователь скандинавской литературы Я. К. Грот (1812–1893) опубликовал в «Санкт-Петербургских ведомостях» (№ 79–82) статью «Очерки из Финляндских походов в 1808 и 1809 годах (Статья первая)», где рассказал о творчестве шведско-финского поэта Йохана Людвига Рунеберга (1804–1877), бывшего ребенком во время этой войны и посвятившего ей сборник стихотворений «Fänrik Ståls sägner» («Рассказы фенрика Столя», 1848). При этом Грот заметил, что «несколько любопытных эпизодов из этой войны можно найти (к сожалению, не без примеси неточных и неверных показаний) в “Воспоминаниях” Фаддея Булгарина, участвовавшего в походе 1808 года» (№ 79. 13 апр.). Так началась «война о войне», растянувшаяся на полтора месяца. Свет на вспыхнувшую критическую баталию проливает переписка Грота с П. А. Плетневым. Имя Булгарина встречается там довольно часто, причем в контексте, как правило, резко негативном734734
  См.: Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым: В 3 т. / Под ред. К. Я. Грота. СПб., 1896 (по указ.).


[Закрыть]. Однако письмо Грота от 8 декабря 1848 г., посвященное «Воспоминаниям» Булгарина, отличалось своей тональностью: «Последние дни я провел за изучением воспоминаний Булгарина о финляндском походе в 1808 году. При всех его недостатках, у него таки есть много интересного. Я готовлюсь начать статью, для которой мне нужно это чтение», – и через несколько дней, 14 декабря, сообщал: «Кончил выписку из Булгарина о войне в Финляндии 1808 года»735735
  Там же. Т. 3. С. 368, 372. Далее страницы этого тома переписки приводятся в тексте в скобках.


[Закрыть]. Плетнев, согласившись в ответном письме, что «у Булгарина действительно много сохранено фактов», тем не менее язвительно заметил: «Жаль, что он их все повернул в одну сторону, именно к возвышению гнусной фигуры своей», и в очередном письме от 22 декабря предложил так вести полемику: «Когда будешь ты выводить наружу все глупости Булгарина, то ради Бога не давай такого оборота статье, будто она для этого написана. Нет, ты о своем пиши деле, а Булгарина бей по носу только при удобном случае, как советует Пушкин:

 
И поучительной лозой
Зоила хлещет – мимоходом» (с. 373, 376)736736
  Плетнев цитирует стихотворение А. С. Пушкина «Из письма к Гнедичу» (1821).


[Закрыть].
 

Статья Грота свидетельствует о том, что он прислушался к совету – в продолжении, содержавшем прозаическое переложение произведений Рунеберга с комментариями Грота (причем трудно было понять, какие сведения почерпнуты из поэтических сочинений Рунеберга, а какие представляют собой собственно комментарий), говоря о балладе, посвященной Я. П. Кульневу, Грот вновь коснулся «Воспоминаний» Булгарина: «Если верить г. Фаддею Булгарину, то и одежда Кульнева была такова, что иной легко мог принять его за казака; но Давыдов, описывающий ее иначе, заслуживает более веры, быв постоянным товарищем Кульнева в этом походе» (№ 82. 16 апр.).

Задетый Булгарин в очередном фельетоне потребовал доказательств: «Так дела не делаются в литературе. Укажите на неточные, неверные показания и докажите, а без того слова ваши – ветер, господин переводчик мечтаний шведского поэта! Говорить такие вещи без доказательств, это уж слишком много!»737737
  Заметки, выписки и корреспонденция Ф. Б. // Северная пчела. 1849. № 91. 27 апр.


[Закрыть]

Булгарин опроверг замечание Грота, что книги П. П. Сухтелена и А. И. Михайловского-Данилевского хорошо известны в России: «Сочинение графа П. П. Сухтелена напечатано на французском языке, в числе 200 экземпляров, роздано автором приятелям и коротким знакомым в России и Швеции, и никогда не было в продаже. Следовательно, нельзя сказать, что оно повсеместно известно». По поводу ошибок и неточностей в своих мемуарах он писал: «Не могу пропустить этого без замечания. Описание действий корпуса графа Каменского и переход генерала Барклая де Толли чрез Кваркен написаны были мною за тринадцать лет до выхода в свет истории Финляндской войны А. И. Михайловского-Данилевского. Писал я по официальным документам, сообщенным мне его сиятельством графом А. А. Закревским, и по собственным моим воспоминаниям, потому что я был очевидным свидетелем и, смею сказать, участником подвигов русских воинов. Ни граф П. П. Сухтелен, ни А. И. Михайловский-Данилевский, ни граф А. А. Закревский, бывший тогда адъютантом графа Н. М. Каменского, и ни один из товарищей и сослуживцев моих не сделал замечания на счет неверностей и неточностей в моем описании Финляндской войны, равномерно не показано неверностей и неточностей в честной, умной и благородной критике моего труда, напечатанной в 6‐й книжке Военного журнала на 1848 год <…>».

Кроме того, он оспорил некоторые свидетельства самого Грота о событиях этой войны, уличив его в многочисленных ошибках. Так, Грот писал, что «начальники русского войска сближались с жителями, давая им балы и пирушки <…> наши офицеры знакомились и братались с финляндскими и шведскими. Между нашим авангардом и неприятельским арьергардом враждебные отношения превращались иногда в самые мирные: тогда противники друг с другом забавлялись игрою в кости, которая в то время была в большом ходу, и вместо стола служил им ряд барабанов, накрытых доскою. Сохранилось много анекдотов, свидетельствующих о рыцарском духе, оживлявшем образованную часть обоих войск». Это вызвало темпераментную отповедь Булгарина: «Никогда русские офицеры не играли в кости с шведскими офицерами на доске, положенной на барабаны; никогда мы не пировали с шведскими офицерами на форпостах, и хотя уважали их, но не имели времени дружиться и брататься. Авангард наш знал одного капитана Фукса, командовавшего в шведском арьергарде эскадроном Саволакских драгун. Мы менялись иногда провизиею с капитаном Фуксом, но до пиров и игры в кости никогда не доходило».

Указал он и на географические неточности, содержавшиеся в статье Грота (в № 80), заявив, что пролива Тайвола перед городом Куопио нет. «За какой пролив Тайвола удалился Сандельс? Сандельса встретили мы под Иорас-Киркой, преследовали до города Куопио, и он, защищавшись в городе пять часов сряду, сел с своим отрядом в лодки, в глазах наших, переправился чрез озеро Калавеси и переехал на другой берег, заняв крепкую позицию возле селения Тайвола. <…> Оровайс точно такой городок, как селение Тайвола – пролив. Оровайс просто кирка, а возле кирки находится только жилище пастора, кистера, всего несколько домов. Что такое называется кирка в Финляндии, это объяснено в моих “Воспоминаниях”. Ни городком, ни даже деревней не был никогда Оровайс, и это родилось в мечтаниях поэта».

Оспорил он и комментарий Грота к стихотворению Рунеберга «Дебельн»: «…переводчик говорит, что Дебельн лежал больной в постели, в городе Нюкарлеби, когда русский отряд, под начальством генерала Козачковского, подступил к городу. Больной, в постели, якобы говорит доктору: “Слышите ли, как пушки гремят? Там решается отступление финского войска. Мне надобно поспеть туда прежде, нежели успеют разбить мой (???) отряд. Загородят ли нам дорогу? Возьмут ли Адлеркрейца в плен?” и проч. Переводчик мечтаний шведского поэта объясняет, что больной Дебельн бросил лекарство, встал с постели, поспешил в сражение, и прибавляет: “Громкими криками встречен был Дебельн на поле сражения: ободренный присутствием любимого начальника, неприятель одержал поверхность над Козачковским и не пустил его в Нюкарлеби”. Мечты! Мечты! Я сам был в этом сражении и описал его с натуры в IV части моих Воспоминаний, на стр. 483–484. Дебельн не мог сказать мой отряд, потому что шведским отрядом противу Козачковского командовал шведский генерал Гриппенберг. К какой стати Дебельн вспоминает об одном Адлеркрейце? Противу графа Н. М. Каменского, под Оровайси, шведским войском командовал фельдмаршал Клингспор, и под ним шведскими полками начальствовал генерал Фегезак, а генерал Адлеркрейц командовал только финскими вооруженными крестьянами. Почему же именно Адлеркрейцу надлежало попасться в плен, если б Козачковский занял Нюкарлеби? Попался бы в плен Адлеркрейц, так с ним попались бы и другие. Генерал Гриппенберг оттого одержал поверхность над нами и отбил нас от Нюкарлеби, что у него было 2000 регулярного войска, столько же отличных саволакских и карельских стрелков, и что он занимал крепкую позицию, а у Козачковского всего с кавалериею было под ружьем только 1782 человека! Мы отступили не от натиска шведов, якобы воспламененных появлением Дебельна, а оттого, что убедились в невозможности овладеть с нашими силами шведскою позициею на возвышенностях, покрытых лесом, унизанных пушками и фальконетами, и примыкающею левым флангом к реке. Отступили мы, когда стало смеркаться, и неприятель нас не преследовал. Переводчик и объяснитель принимает мечты поэта за историю и еще называет свою статью “Очерки из Финляндских походов 1808 и 1809 года”! Подумаешь, что правда! Надлежало бы назвать статью “Очерки мечтаний шведского поэта, с ошибками и промахами русского переводчика и толкователя”. И этот господин переводчик упрекает меня в неточности и неверности показаний!!! Жаль мне вас, господа точные!»

Плетнев немедленно уведомил Грота о булгаринской реакции, предложив такой алгоритм дальнейшей полемики:

Главнейшее, что хочется мне передать тебе немедленно, заключается в выходке против тебя, которую сегодня в фельетоне Северной пчелы напечатал Ф. Булгарин за твои о нем два слова, деликатные и даже уважительные, когда ты сказал, что его показания о финляндской войне, к сожалению, не точны и не верны. За это он напорол против тебя несколько страниц.

Чувствую, что теперь уже необходимо тебе серьезно взяться для защиты своей статьи. Но в том-то и дело, что с таким человеком, грубым и дерзким, каков Булгарин, нужно, чтобы твои строки резко были противоположны его строкам. Начни с объяснения, в какой мере твоя статья есть рассказ исторический. Это должно быть коротко, определительно и точно. После перейди к показанию источников, которыми ты руководствовался, их достоверности. Цитаты должны быть строго библиографические. В-третьих, скажи, как необходимо было выйти разнице в историческом рассказе, когда за него берется иногда человек, рассматривающий событие при источниках своего рождения, хода и окончания; а иногда хоть и действующий в событии, но мелкий участник, род корнета, не видящего далее сабель своего фронта или взвода. В-четвертых, выпиши для примера несколько грубых и важных ошибок из воспоминаний Булгарина. О мелочах ни слова. Наконец, прибавь, что историку этого свойства не стоило бы и отвечать на его критику; но ты в его же назидание здесь исправляешь места, им криво понятые и переформованные (с. 424–425).

Письмо Грота от 30 апреля 1849 г. свидетельствует о том, что он «тотчас же принялся за возражение», при этом «не счел нужным писать его в виде особой статьи», а решил включить свои замечания в продолжение «Очерков из Финляндских походов». Он просил Плетнева прислать свое мнение о статье и «немедленно отправить ее к [редактору «С.‐Петербургских ведомостей» А. Н.] Очкину, с тем, чтобы он, не теряя времени, напечатал ее и притом постарался обойтись без опечаток» (с. 425), опасаясь, что Булгарин ими воспользуется. Плетневу статья понравилась, 4 мая он отвечал: «Получив твой ответ Булгарину, я тотчас прочел его и послал к Очкину. Надеюсь, что он не замедлит напечатать его исправно, как я просил его о том. Мне очень понравился благородный тон возражений твоих и дельность их. По моему мнению, более ничего не нужно на эти пункты. Булгарин, я знаю, напорет целый фельетон против этих строк твоих; но тебе не следует пускаться в дальнейшие объяснения» (с. 427).

Вторая статья Грота с ответом Булгарину вскоре вышла с тем же названием (Санкт-Петербургские ведомости. 1849. № 101. 8 мая)738738
  Об обстоятельствах публикации статьи см. примеч. 55 на с. 475.


[Закрыть]:

Поводом к первой статье моей, недавно напечатанной под этим заглавием в «С.П[етер]б[ургских] ведомостях», были изданные финляндским поэтом Рунебергом стихотворения по тому же предмету. <…> В подробностях описываемых случаев поэт дал волю своему воображению: они не были выдаваемы мною за строгую истину. <…> Объяснения мои, приложенные к этим переводам, основаны были частию на прочитанных мною и сличенных между собой сочинениях о Финляндской войне, частию на преданиях и рассказах, слышанных от туземцев во время многолетнего пребывания моего в разных местах Финляндии. Но в первой статье моей, по самой цели ее, строгая история не могла быть главным предметом, чисто исторический элемент войдет в состав следующих статей.

В начале очерков моих, указывая на некоторые сочинения по этому предмету, упомянул я и о «Воспоминаниях» Фаддея Булгарина, но, из уважения к истине, должен был оговориться и заметил, впрочем, со всевозможной умеренностию, что в этих «Воспоминаниях» встречаются неточности и неверные показания (курсив Грота. – Н. А.). Может быть, в продолжении моих очерков нашел бы я случай подкрепить этот отзыв примерами, может быть, и не захотел бы я заводить тяжбу с литератором, которому нет места на поприще, мною проходимом. Для меня это было бы приятнее, а для автора «Воспоминаний» выгоднее, потому что тогда не обнаружилась бы во всей наготе ненадежность его памяти. Но в 91 № «Северной пчелы» помещена против моих очерков выходка, которою он сам накликает на себя эту беду. Г[осподин] замечатель, выписчик и корреспондент не вправе, однако ж, ожидать, чтоб я посвятил ему особую статью и отвечал по порядку на все его замечания, которые, по большей части, сами в себе заключают и свое опровержение: я буду только при случае, мимоходом, оценивать его показания, а впрочем, предоставляю себе, в сущности, следовать тому самому плану, который первоначально назначил себе.

Грот упрекал Булгарина в том, что тот якобы не знал о переводе на русский язык труда П. П. Сухтелена. Рассмотрев далее известные труды об этой войне, он резюмировал: «Потому и всякий, участвовавший в тогдашних походах, если иногда память ему изменит, найдет в этих превосходных сочинениях обильный источник воспоминаний. Но не всякий будет уметь воспользоваться, как следует, этими воспоминаниями. Таков и тот воспоминатель, который по поводу снисходительного отзыва об одном из его произведений набросал на бумагу множество новых воспоминаний, которые соперничествуют с прежними, как блистательное доказательство его сведений, основательности, благородства и памяти. Замечательнейшие как из тех, так и из других, будут со временем разобраны в этих очерках, – не для оправдания моего, в котором я не нуждаюсь и которым не дорожу, но в назидание самого воспоминателя и тех, кого слова его могли бы ввести в заблуждение касательно сущности дела. На первый случай ограничусь замечанием “стяжал критику” (выражение, которое можно найти в 4‐й части “Воспоминаний”, на стр. 392‐й)».

Удовлетворенный быстрой публикацией статьи, Грот писал 13 мая из Гельсингфорса: «Конечно, этою статьею удалось мне “взбесить бодливого врага”. Воображаю, как он зарычит, прочитав ее. Принять ли мне его рыкание молча или опять отвечать – будет зависеть от свойства его отражения и от мыслей, которые придут мне на ум при чтении его ответа. Может быть, я напишу и особый разбор “Воспоминаний” о войне, чтобы уж после не возвращаться к ним» (с. 431). Дальнейшая майская переписка Грота и Плетнева говорит о том, что они ждали ответа Булгарина в ближайшем субботнем фельетоне, оценивая ситуацию при помощи военной риторики: «…насколько я могу судить, Булгарин пустит свой ответ непременно в субботу (14 мая), как я ожидаю. Поспеши прочитать этот № Северной пчелы. Во время объявленной войны надо быть беспрестанно настороже, чтобы не проглядеть действий врага и оплошностью не попасть в беду» (с. 431), – предупреждал Плетнев 21 мая и снова давал рекомендации, как писать новую статью против Булгарина (с. 436). В свою очередь Грот, сообщая о встрече с графом Армфельтом, докладчиком по делам Александровского университета при его канцлере цесаревиче Николае Александровиче, писал: «Он знал о моей войне с Булгариным и объявил за верное, что этот опять будет отвечать» (с. 439).

В итоге Грот решил «сработать на опережение»: написал статью, в которой дал основательную отповедь Булгарину в виде критического обзора его мемуаров, посвященных Финляндской кампании. Статья должна была явиться ответом, «заранее приготовленным», на ожидаемую реакцию Булгарина, которая, однако, не последовала.

Недоумевающий Грот писал Плетневу из Выборга 24 мая: «Сейчас читал я в трактире газеты и удивляюсь, что Булгарин все еще не отлаивается. Вероятно, он ждет продолжения моей статьи, а может быть и боится, что этот спор придаст мне некоторую известность ко вреду его. <…> Я решился послать к тебе теперь прилагаемую статью с тем, чтоб ты ее напечатал, только что Булгарин опять отзовется против меня. Тогда попроси Очкина тиснуть ее поисправнее. Ты увидишь, что я в ней вычеркнул карандашом два места, которые, как мне казалось, не благоразумно было бы напечатать, потому что они доставили противнику открытые на мне места. Лучше я об этих двух предметах упомяну мимоходом в очерках» (с. 437–438). Ожидания Грота и Плетнева оказались тщетны: «И в сегодняшнем номере Северной пчелы еще ни слова нет к тебе от Булгарина. Но это потому, что он переехал в Карлово. Оттуда явится что-нибудь в Ливонских письмах (цикл статей Булгарина. – Н. А.)» (с. 438), – писал Плетнев 25 мая. В результате статья так и не появилась в печати. Последнее упоминание о ней – в письме Грота от 27 мая: «…даже могу и совсем не напечатать ее, если ты меня убедишь, что это лучше» (с. 439).

В архиве Грота сохранились подробные выписки из булгаринских «Воспоминаний», озаглавленные «Примеч[ания] при чтении Записок Булгарина IV и V. Перечень военных действий во время похода 1808 г. в Финляндии» (Санкт-Петербургский филиал архива РАН. Ф. 137. Оп. 1. Д. 20. Л. 7–8 об.) и черновик статьи (Там же. Л. 1–6 об.), который публикуется ниже.

Я. К. Грот

Критический обзор сочинения «Воспоминания Фаддея Булгарина». Ч. IV и V

Большую часть этих двух книг составляет описание Финляндского похода в 1808 году. Автор был в то время корнетом уланского полка и в конце зимы, когда военные действия уже давно начались, отправлен был со своим батальоном на театр войны, а в исходе того же года возвратился в Петербург. Хотя таким образом участие в Финляндской войне было очень незначительно и хотя он, по тогдашнему чину своему, не мог ни видеть, ни знать многого, относившегося к войне, однако, все-таки тот, кто изучает ее во всей подробности, должен заглянуть и в рассказы г. Булгарина об этом предмете. Вот почему и я, предприняв написать ряд статей о походах 1808 и 1809 годов, счел обязанностью прочитать те главы «Воспоминаний», которые касаются Финляндской войны. Общее мнение мое об этих главах я уже высказал словами: «Несколько любопытных эпизодов из этой войны можно найти (к сожалению, не без примеси неточных и неверных показаний, в “Воспоминаниях” Фаддея Булгарина» (С. П[етер]б[ургские] вед[омости] № 79). Такое замечание не понравилось г-ну Булгарину, и он своим благонамеренным оправданием понудил меня выступить на довольно чуждое мне поприще полемики. В начале 2‐й статьи своей обещал я представить доказательства моего мнения и тогда же не приступил к тому. Так как, между тем, продолжение труда моего может по обстоятельствам замедлиться, а автор «Воспоминаний», конечно, с нетерпением ожидает, чтобы я подкрепил свои слова о его книге надлежащими указаниями, то я решился теперь же удовлетворить такому справедливому требованию. Правда, уже в первой статье моей, говоря о Кульневе, я показал, каким образом друг и сподвижник его, известный Давыдов, опровергает точное и верное сведение г. Булгарина о наружности Кульнева, но автор «Воспоминаний» как-то не заметил у меня этого места и благоразумно умолчал о нем. Правда и то, что он, еще в прошлом году прочитав в «С. П[етер]б[ургских] ведомостях» (№ 144) мнение просвещенного государственного мужа «О воспоминаниях г-на Булгарина касательно графа М. М. Сперанского»739739
  Речь идет о статье М. А. Корфа «О воспоминаниях г. Булгарина касательно графа М. М. Сперанского», опубликованной в «Русском инвалиде» (1848. № 138. 24 июня) и перепечатанной в «С.-Петербургских ведомостях» (1848. № 144. 1 июля).


[Закрыть], мог бы не удивиться, что и в других главах той же книги открылись неточности и неверности; но как-то случилось, что он очень удивился. Обязанность критики – разрешить его недоумение.

Прежде всего взглянем, какими источниками кроме своей памяти он пользовался для рассматриваемых здесь «Воспоминаний». В конце 1 главы IV части он говорит: «Все случившееся до сих пор в Финляндии представил я в общем взгляде, как я слышал и как изобразили дела историки этой войны. Теперь стану рассказывать, что сам видел и что узнал в то время на месте, от товарищей». В V части на стр. 547 автор замечает: «Изображал я более то, что сам видел и испытал, и что тесно связано было с действиями корпуса графа Каменского, и пропускал иногда собственные впечатления, чтобы не прерывать и не затемнить повествования». Далее, на стр. 571, сказано: «Я описал только то, что сам видел и испытал, что передано мне друзьями моими и товарищами и что осталось навсегда запечатленным в моей памяти». Надобно согласиться, что в этих повторениях о содержании своих рассказов автор выражается не совсем определительно и точно. Сверх того г. Булгарин упоминает еще об официальных документах, которыми он пользовался, описывая поход 1808 года. Из всего этого можно заключить, что «Воспоминания» его распадаются на четыре разные составные части: одно сам он видел, другое слышал, третье прочитал у историков, четвертое извлек из официальных документов. Жаль, что автор не везде указал, каким именно из этих источников он пользовался, догадки наши должны в этом отношении часто заменять уверенность.

Пределы, назначенные мною для этой критической статьи, не позволяют мне разобрать сочинение г. Булгарина во всей его подробности. В статьях моих о Финляндских походах я, по обещанию, возвращусь к его книге740740
  Грот свое обещание не сдержал: в следующем очерке (Я. Г. Очерки из Финляндского похода в 1809 году // Современник. 1855. № 5. С. 1–14) к «Воспоминаниям» Булгарина он не обращался.


[Закрыть]; здесь же займусь преимущественно такими чертами ее, о которых неудобно будет распространяться там. Настоящая цель моя – подтвердить замечание мое и недостатки, точнее неверности, во многих сведениях, сообщаемых автором, и таким образом оградить себя от упреков в несправедливом обвинении. Для этого достаточно будет нескольких указаний.

К IV части, на стр. 388, г. Булгарин говорит: «В 1803 году шведский король Густав-Адольф IV, недовольный миром России с Франциею, … велел пограничный мост, соединяющий Малый Аборфорс с островом Германсари и выкрашенный наполовину русским официальным цветом (белою и черною красками с красными полосками), а наполовину шведским цветом (серою краскою), весь выкрасить шведским цветом». В этих немногих строках целые три неточности; слова, в которых они заключаются, подчеркнуты мною. Малый Аборфорс есть рукав реки Кюменя, он отделяется от другого рукава ее, Большого Аборфорса, островом Гермунда (Гермундсари); как же мост может соединять реку с островом? Мост проведен через Малый Аборфорс, а соединяет он твердую землю с островом. Через этот мост проезжает всякий, кто из Петербурга отправляется в Гельсингфорс741741
  Мост этот в нескольких шагах от станции Аборфорс, близ Ловизы.


[Закрыть]. Если б автор, несколько лет тому назад возвращаясь домой из Финляндии, обратил внимание на этот мост, то не написал бы фразы, которая для знающего звучит так же, как если б кто сказал: «Исаакиевский мост соединяет Неву с Васильевским островом». Г. Булгарин считает серую краску официальным шведским цветом. Это было бы простительно всякому, но не тому, кто воевал со шведами, кто потом был в Швеции и описал свою прогулку по этому краю. Любознательный человек, а тем более литератор, даже и гуляя, замечает все, что ему на пути встречается. Желтый и синий цвет – вот национальные краски Швеции; они являются там на флагах, на знаменах, на мундирах; ими выкрашен был и мост, о котором речь идет. Забыть эти цвета можно, но вместо того, чтоб наобум написать: «серою краскою», – надобно было справиться у надежного человека. Если б я хотел быть строгим, то в выписанных словах мог бы отметить еще неточность: Густава-Адольфа IV никогда не существовало. В истории шведской упоминаются два Густава-Адольфа: один пал при Люцене, а другой утратил Финляндию. Но Густавов было четыре742742
  Имеются в виду Густав I Ваза, Густав II Адольф, Густав III и Густав IV Адольф.


[Закрыть], и тот король, с которым император Александр начал Финляндскую войну, известен под именем Густава IV Адольфа. Положим, однако, что это мелочь, не стоящая внимания, и пойдем далее.