Текст книги "Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2"

По смерти П. А. Катенина один из близких его родственников сообщил мне его стихотворение, написанное незадолго до его кончины. Это была элегия, в которой покойный, описывая старое дерево, уже лишающееся жизненных сил, намекал на свое положение. Я намеревался напечатать это прекрасное стихотворение в «Северной пчеле», но желал при этом сообщить биографические известия о жизни поэта и потому обратился к его старинному другу, В. А. Каратыгину. Он взял у меня стихотворение покойного П. А. Катенина, обещал собрать все материалы для его биографии, но этим и кончилось дело! Занятый своею службою, В. А. Каратыгин не мог в скором времени удовлетворить моего желания – я ждал, а между тем умер, почти внезапно, и В. А. Каратыгин! Прекрасное стихотворение не отыскано в бумагах покойного301301
  Стихотворение, о котором пишет Булгарин, не было обнаружено и в дальнейшем.


[Закрыть]. Искренно сожалея о потере этого стихотворения, я чрезвычайно благодарен П. А. Плетневу за биографический очерк П. А. Катенина, доставляющий мне случай выразить мое искреннее уважение к писателю, любившему пламенно русскую литературу и оказавшему ей значительные услуги. П. А. Плетнев в своем биографическом очерке упомянул о твердом и благородном характере П. А. Катенина, о его живом воображении (стр. 22) и сказал, что «он был поэт не только в стихах, но и в разговорах и в действиях». Все это совершенно справедливо. П. А. Катенин был честен и благороден во всех своих поступках, храбр в боях, приятен в беседах, но иногда пламенное воображение увлекало его в литературных спорах, когда пытались опровергнуть его литературное мнение на счет так называемой классической литературы, которой он строго придерживался, и на счет русского языка, в который он желал ввести старинные формы и устаревшие слова. Впрочем, П. А. Катенин никогда не переступал за черту вежливости и деликатности, которыми отличается человек благовоспитанный. Словом, П. А. Катенин оставил по себе память на трех поприщах, на которых он действовал, память храброго и расторопного офицера, отличного литератора, честного человека и доброго помещика. Этого довольно!302302
  Ср. с запиской о Катенине, написанной Булгариным для III отделения в ноябре 1826 г.: «Павел Александрович Катенин был некогда оракулом Преображенского полка, регулятором полкового мнения и действий молодых офицеров. Он воспитывался в родительском доме на скорую руку, выучился по-французски, танцовать и на 14 году от роду вступил в статскую [службу], а в 1809 году был уже титулярным советником. В 1810 он перешел в Преображенский полк и в 1820 году произведен был в полковники; в том же году вышел в отставку, на 28 году от роду: ему теперь только 34 года.
  Не получив никакого основательного воспитания и вышедши на 14 году в свет, с умом быстрым и пылким характером, страстью к литературе и чтению, он бросился на философический словарь Вольтеров и все творения энциклопедистов, а имея необыкновенную память, испестрил ум свой блестками и мишурою, которые казались драгоценными предметами молодым офицерам и даже пожилым безграмотникам. Оттого-то он почитался в полку гением и поддерживал свою славу охотою к спорам диалектическим и самонадежностью. Некоторые успехи в литературе и на сцене еще более утвердили его в сем мнении о себе. Но гвардейские офицеры превозносили его, а литераторы не любили за крутой нрав, вспыльчивость и даже дерзость в обхождении. В это время он был вреден своим влиянием и распространением волтерианства. Говорят, что покойный государь знал это и велел ему выдти в отставку (под рукою). Должно однако ж сказать, что Катенин более желал блистать, нежели действовать к какой-либо вредной цели. Он был frondeur не образа правления или политической системы (о которых не имеет понятия), но был frondeur des personnes, порицателем лиц. Рассердившись на графа Милорадовича за то, что он протежировал дурных актрис-красавиц, Катенин без умолку ругал его во всех домах. Он называл покойного графа Tyran, mais plutôt âne que tigre [тираном, но скорее ослом, нежели тигром (фр.)]. Это дошло до графа, и он отомстил ему. Однажды в театре начали вызывать Азаревичеву, любимицу Милорадовича, и Катенин как исступленный кричал: “Не надо, не надо!” – Граф отрапортовал покойному государю в Верону, и государь, по прежнему замечанию, велел выслать Катенина из города в свою деревню [7 ноября 1822 г.]. – С тех пор он весьма переменился, сделался скромнее в речах и в поступках, и как он никогда не был в душе ни якобинцем, ни атеистом, а болтал только в молодости, чтобы казаться выше других умом, то и самые зародыши сей идеи исчезли в нем. Он тем менее опасен ныне, что все прежние его поклонники и друзья-литераторы его оставили, а старые офицеры переменились, и сам Катенин сделался другой человек. Страшное дело! Я слышал от величайших защитников Катенина, что с ним нельзя теперь говорить, что он отстал в понятиях о литературе и вообще в суждениях. Так просвещение невидимо идет вперед. Теперь Катенин проводит время у Колосовой и других актрис, переводит и сочиняет для них пиесы и удивляется, что прежние его друзья и поклонники охладели к нему. Суждение Грибоедова о нем прекрасное: “Катенин не поглупел, но мы поумнели, и оттого он кажется нам ничтожным”.
  Я оттого распространился столько о Катенине, что если сравнить прежнее его поведение с нынешним, то он совершенно два человека, и сколько прежний Катенин мог казаться опасным, столько нынешний безопасен» (Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подготовил А. И. Рейтблат. М., 1998. С. 81–82).


[Закрыть]

[А. А. Дельвиг] 303303
  Печатается по: Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1854. № 12. 16 янв.


[Закрыть]

<…> В № 1 «Современника» на 1854 год бросилось мне в глаза прежде всего: «Дельвиг, статья третья. Соч. В. П. Гаевского»304304
  Цикл публикаций В. П. Гаевского о Дельвиге состоит из четырех статей (Современник. 1853. № 2, 5. 1854. № 1, 9).


[Закрыть]. Мы вовсе не знаем почтенного автора этой статьи, но из существа ее заключаем, что он писал по слухам и по известиям, напечатанным в современных журналах, но сам не находился в литературном кругу той близкой к нам эпохи, которую описывает, и потому можем смело сказать, что эта блистательная эпоха нашей литературы представлена автором в не надлежащем свете, а действовавшие в ней лица поставлены вовсе не на тех местах, которые они занимали в литературном кругу305305
  А. А. Дельвиг в 1821–1822 гг. часто встречался с Булгариным на заседаниях Вольного общества любителей российской словесности, бывал у него дома (см.: Базанов В. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949. С. 371, 375, 379; Вацуро В. Э. С. Д. П. Из истории литературного быта пушкинской поры. М., 1989. С. 105, 134), в 1823 г. поместил в булгаринских «Литературных листках» (№ 4) стихотворение «На выпуск птички». В июне 1824 г. конфликт между Булгариным и Дельвигом чуть не завершился дуэлью, с этих пор Дельвиг отзывался о литературной деятельности Булгарина резко негативно (см. его письмо П. А. Вяземскому от 10 сентября и письмо Пушкину от 28 сентября 1824 г.: Дельвиг А. А. Соч. / Изд. подгот. В. Э. Вацуро. Л., 1986. С. 284, 286). Личные отношения Булгарина и Дельвига были восстановлены в январе 1825 г., но ненадолго. В «Литературной газете» Дельвиг поместил отрицательные рецензии на «Димитрия Самозванца» (1830. № 14; без подписи) и на немецкий перевод «Ивана Выжигина» (1830. № 34), а также ряд других антибулгаринских публикаций.


[Закрыть]. Удивляюсь только терпению и трудолюбию автора, который перечитал множество журналов, хрестоматий, альманахов и т. п. для составления своей статьи! Труд истинно исполинский! Скажу вкратце мое мнение об этом труде.

Барон Антон Антонович306306
  У Булгарина описка: Иванович.


[Закрыть] Дельвиг, воспитаник Императорского Царскосельского лицея, был очень добрый малый, веселый собеседник приятельских пирушек, человек с талантом, хотя и весьма ограниченным, и главное – задушевный друг первого русского поэта А. С. Пушкина, друг и товарищ Пушкина от детства, по лицею. Эта дружба, которую со стороны Пушкина можно назвать даже слабостью, доставила Дельвигу известность в литературном кругу и некоторое значение в современной литературе. Но как о поэте, о Дельвиге можно только приятно вспомнить в истории литературы. Мелочные его стихотворения написаны гладко, как и все, что тогда выходило из-под пера современников Пушкина, но не заключают в себе ни глубоких мыслей, ни сильных ощущений, ни ярких картин. Песенки, послания, куплеты, эпиграммы и другие стихотворения Дельвига – мелкие вкусные конфекты, но не крепительная пища для ума и сердца. Такую огромную и старательную статью можно было бы написать только о Карамзине, Державине и т. п., а не о бароне Дельвиге, которого все, знавшие его лично, приятно вспоминают как доброго и умного человека, но вовсе не как гениального поэта, которого, так сказать, каждый шаг, каждое движение, каждое слово дорого для потомства. В этом невольно сознается и сам автор статьи (на стр. 12). Излагая содержание письма Пушкина к Дельвигу, автор статьи говорит: «Он (т. е. Пушкин) называет Дельвига талантом прекрасным и ленивым307307
  Курсив в цитатах здесь и далее Булгарина.


[Закрыть], спрашивает, долго ли он будет шалить и разменивать свой гений “на серебряные четвертаки”308308
  Эти серебряные четвертаки составляют всю сущность произведений барона Дельвига. Нет ни одного червонца!


[Закрыть], и, находя, что поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая – истинный удел Дельвига, – заблуждение, объясняемое только пристрастием дружбы309309
  Это говорит автор статьи о Дельвиге.


[Закрыть], – советует ему написать своего “Монаха”310310
  «Монах» – поэма, которую собирался написать Дельвиг (замысел не был осуществлен).


[Закрыть], умертвить в себе ветхого человека, но не убивать вдохновенного поэта»311311
  Цитируется письмо Пушкина Дельвигу от 23 марта 1821 г.


[Закрыть].

В примечании к стр. 15 автор статьи говорит: «Оговорка эта может служить доказательством равнодушия Пушкина к журнальным мнениям». Утверждаю, на основании личного знакомства с Пушкиным и целой кипы его писем ко мне, что никто более Пушкина не дорожил и не огорчался журнальным мнением! На меня, нижеподписавшегося, который находился в литературном кругу тогдашней эпохи и бывал во всех домах, где собирались литераторы312312
  В другом своем фельетоне Булгарин писал: «В начале моего деятельного участия в русской литературе, т. е. с 1820 года, в Петербурге во многих домах были общества, в которые приглашались писатели, обратившие на себя внимание, художники и артисты. Припомню петербургским старожилам дом государственного секретаря, президента Академии художеств и директора Императорской Публичной библиотеки, Алексея Николаевича Оленина, у которого собирались на вечер каждое воскресенье, дом русского историографа Николая Михайловича Карамзина, который был открыт каждому знакомому ему, ежедневно, в девять часов вечера. Графиня Софья Владимировна Строганова (урожденная княжна Голицына) и государственный канцлер граф Н. П. Румянцов приглашали также, довольно часто, литераторов и художников на обеды и вечера. Умалчиваю о других собраниях. Во всех этих обществах не играли в карты, а беседовали о литературе, художествах и изящных искусствах. Многие в этих литературных беседах научились тому, чему никогда бы не научились иным образом. Более прочих обществ имело влияние на литераторов и художников общество у Алексея Николаевича Оленина, которого память непременно сохранится в истории литературы лучшей ее эпохи. Он ободрял литераторов в их трудах, советовал им и принимал даже отеческое участие в их судьбе. Добрый, благородный, умный, незабвенный муж в истории просвещения России! – Недостатком всех этих русских литературных обществ в двадцатых годах был недостаток в них дам, которые бы принимали сердечное участие в русском языке и в русской литературе. Недоставало только женщин для упрочения этого стремления к высокой цели, потому что без женщин изящное и прекрасное может только появляться вроде метеора, но не утверждаться в гражданском быту» (Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1854. № 256. 13 нояб.).


[Закрыть], автор статьи ссылается много раз, т. е. на мои напечатанные рассказы313313
  В. П. Гаевский не раз цитирует булгаринский мемуар «Встреча с Карамзиным».


[Закрыть], однако ж я должен сказать, что литературное общество у А. Ф. Воейкова314314
  Литературные собрания у А. Ф. Воейкова начались в 1822 г., на них бывали В. А. Жуковский, Е. А. Баратынский, К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, Н. И. Гнедич, Н. М. Карамзин, И. И. Козлов, И. А. Крылов, П. А. Плетнев, В. А. Перовский, Дельвиг и др. О вечерах Воейкова см.: Бурнашев В. П. Мое знакомство с А. Ф. Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания // Русский вестник. 1871. № 9–11.


[Закрыть] описано иначе нежели как было, и лица, которые, по словам автора статьи, украшали собою вечера А. Ф. Воейкова, в то время вовсе ничего не значили ни в свете, ни в литературе. Литературное общество у С. Д. П.315315
  Имеется в виду С. Д. Пономарева. Ее салон возник в середине 1810‐х гг. и просуществовал до ее смерти в 1824 г. Его посещали Гнедич, Крылов, А. Е. Измайлов, П. А. Катенин, Н. И. Греч, Баратынский, Дельвиг, О. М. Сомов, В. И. Панаев, К. Ф. Рылеев, М. Л. Яковлев. См.: Вацуро В. Э. Указ. соч.


[Закрыть], которое автор статьи поставляет рядом с собраниями у Карамзина, А. Н. Оленина316316
  Салон Карамзиных в конце 1810‐х – 1830‐е гг. посещали Жуковский, Вяземский, Батюшков, А. С. Пушкин, А. И. Тургенев, Воейков, Гнедич, А. И. Кошелев, А. С. Хомяков, В. П. Титов и др. Салон А. Н. Оленина существовал в 1810–1830‐х гг. Там бывали Крылов, Гнедич, Пушкин, Батюшков, Вяземский, А. С. Грибоедов, В. А. Озеров, Греч, А. А. Шаховской и др. В другом месте Булгарин вспоминал про «бывшего государственного секретаря, президента Академии художеств и директора Императорской Публичной библиотеки, Алексея Николаевича Оленина, мужа ученого, знатока и любителя литературы и всего изящного. Дом покойного Алексея Николаевича был дом патриархальный, в полном значении слова; каждое воскресенье он принимал у себя, по вечерам, ученых, литераторов, художников и всех любителей изящного. В доме его бывали и Карамзин, и Жуковский, и Пушкин, и Крылов, и Гнедич, словом, все деятели, большие и малые, тогдашней знаменитой литературной эпохи. Добрый и благородный Алексей Николаевич призрел и меня, в начале моего литературного поприща, весьма часто руководствовал мудрыми своими советами при издании “Северного архива” и первый одобрил мои труды в изящной словесности. Пока будет биться во мне сердце, не иссякнет в нем благодарность к этому почтенному мужу, и я об нем буду говорить пространнее в отрывках из моих “Воспоминаний”. Супруга Алексея Николаевича Оленина, Елисавета Марковна, урожденная Полторацкая, была олицетворенная доброта, и все их семейство обходилось с посетителями чрезвычайно ласково и предупредительно» (Дорожные впечатления Ф. Б. // Северная пчела. 1854. № 33. 10 февр.). Подробнее о салоне Оленина см.: Тимофеев Л. В. Приют, любовью муз согретый. СПб., 2007; о салонах Пономаревой, Карамзиных, Олениных и др. см. также: Муравьева И. Салоны пушкинской поры: Очерки литературной и светской жизни Санкт-Петербурга. СПб., 2008.


[Закрыть] и Александры Андреевны317317
  У Булгарина – Федоровны, что является явной опиской, поскольку далее в этом же тексте он правильно указывает отчество Воейковой.


[Закрыть] Воейковой (олицетворенной музы!), – принадлежало к задней шеренге, или, как написал Воейков, к 15 классу318318
  То есть за рамками табели о рангах, включавшей 14 классов. Анонимный рецензент книги «Басни и сказки Александра Измайлова» (СПб., 1821) писал, что автор «особенно отличается точным и близким изображением низкой природы: его сказки, в которых главную ролю играют люди пятнадцатого класса, могут назваться единственными в нашей литературе!» (Сын Отечества. 1821. № 36. С. 135). В это время А. Ф. Воейков был соредактором Н. И. Греча в «Сыне Отечества» и отвечал за литературный отдел. Есть еще одно свидетельство, что эта рецензия написана Воейковым: «[Измайлов] принял тон забавника, шутника, любезника в обществе людей пятнадцатого класса, как выразился о нем <…> Воейков в печатной статье» (Полевой К. А. Записки о жизни и сочинениях Николая Алексеевича Полевого // Николай Полевой: материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. Л., 1934. С. 173). В 1823 г. этот оборот был использован в стихотворении Баратынского, Дельвига и др. «Певцы 15‐го класса» (1822), в котором высмеяны А. Е. Измайлов и близкие ему литераторы. См.: Боратынский Е. А. Полн. собр. соч. и писем. М., 2012. Т. 3, ч. 1. С. 160–162.


[Закрыть]. Там не бывал даже ни один журналист, кроме А. Е. Измайлова! Автор статьи, весьма часто ссылаясь на меня, нижеподписавшегося, весьма не благоволит к моему слабому дарованию. Доказательства везде, и особенно на 33‐й стран[ице], в примечании. Приводя сонет Дельвига к С. Д. П. при посылке сочинения Булгарина «Воспоминания об Испании»319319
  См.: Булгарин Ф. В. Воспоминания об Испании. СПб., 1823. Речь идет о стихотворении «С. Д. П[ономарев]ой при посылке книги “Воспоминание об Испании”, соч. Булгарина», опубликованном в альманахе «Полярная звезда» на 1824 г.


[Закрыть], автор статьи говорит в примечании: «В “Полярной звезде”, во “Взгляде на русскую словесность” в течение 1823 года, напечатано (стр. 4–5) несколько слов о сочинении г. Булгарина, доказывающих, что оно имело в свое время (!!!) некоторый успех, благодаря новости предмета и легкости изложения». Это говорит автор статьи. Благодарю его покорно! Не желаю я большего для современной брошюры, как легкости в изложении и современного успеха, а статье о Дельвиге – предоставляю бессмертие и вечное торжество, как «Илиаде» Гомера! Каким образом автор статьи помещает Батюшкова в число деятелей литературной эпохи с 1819 до 1825 года, когда он совершенно уже исчез с литературного поприща320320
  В конце 1818 г. Батюшков уехал на службу в Италию, а после возвращения в 1822 г. у него обострилось психическое заболевание, от которого он в дальнейшем уже не излечился.


[Закрыть], и каким образом издание альманахов «Полярная звезда» и потом «Северные цветы» приписывает упадку тогдашних журналов и разладу их с ходом тогдашней литературы??? Все это совершенно несправедливо.

В басне А. Е. Измайлова «Слон и собака» стихи Крылова:

 
…в родню хоть толст
Да не в родню был прост321321
  У Измайлова в басне «Слон и собаки» (1824): «…в родню хоть толст, / Да не в родню, быть может, прост». Он обыгрывает слова из басни Крылова «Слон на воеводстве» (1808): «…в родню был толст, да не в родню был прост».


[Закрыть],
 

вовсе не намек на барона Дельвига, как утверждает автор статьи. Я знаю, на кого этот намек322322
  В басне намек на самого Измайлова. История басни изложена в публикуемых в этой подборке воспоминаниях об Измайлове.


[Закрыть] – но не имею нужды объясняться. На стр. 42 напечатано: «постоянным и желанным гостем (т. е. у Александры Андреевны Воейковой) был В. А. Жуковский, встретившийся (??!!) с ней еще в Дерпте, в 1815 году, и посвятивший ей свою “Светлану” и несколько других стихотворений». Замечу автору статьи, что В. А. Жуковский не встретился в Дерпте с Александрою Андреевною Воейковой, но нарочно приехал жить в Дерпт, в котором А. Ф. Воейков был профессором русской литературы в тамошнем университете. В семействе А. Ф. Воейкова жила его теща, Катерина Афанасьевна Протасова (урожденная Бунина), сестра Жуковского, и другая дочь ее, Мария Андреевна Протасова, вышедшая замуж за профессора Мойера323323
  Жуковский был влюблен в М. А. Протасову, но попытки его вступить с ней в брак не имели успеха.


[Закрыть]. Когда А. Ф. Воейков поселился в Петербурге, В. А. Жуковский был не гостем у него, а жил в одной квартире324324
  Общую квартиру на Невском проспекте в доме Меншикова Жуковский и семья Воейкова снимали в 1822–1826 гг.


[Закрыть]. На стр. 16 статьи, в примечании, между прочим напечатано: «Опечатки, обессмыслившие эти два стихотворения, так беспокоили Пушкина, что он просил г. Булгарина поместить их в надлежащем виде в издававшихся г. Булгариным “Литературных листках”, где оба стихотворения и были напечатаны в 1824 году, № IV, стр. 134 и 135. Они были доставлены г. Булгарину при письме Пушкина от 1 февраля 1824 года, из Одессы325325
  Письмо Пушкина см.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Л., 1937. Т. 13. С. 85.


[Закрыть]. Это неизданное и любопытное письмо было сообщено нам в копии, но мы не считаем себя вправе напечатать его теперь, не имея на то согласия г. Булгарина».

Возражаю во всеуслышание: А. С. Пушкин писал письма всегда в один присест, наскоро и никогда не оставлял у себя копий этих мимолетных импровизаций. Я же никому не давал копий с письма ко мне Пушкина. Каким образом копия письма Пушкина ко мне могла попасть к сочинителю статьи о Дельвиге??!! Меня же, Ф. Булгарина, никто не спрашивал о подлинности письма и о позволении напечатать его! Иной подумает, будто меня спрашивали, а я отказал. У меня находится в собрании автографов целый пук писем А. С. Пушкина326326
  В другом месте Булгарин писал о письмах Пушкина следующее: «Я был журналистом в то самое время, когда А. С. Пушкин писал много и иногда необдуманно. Хвалил я его всегда, как первоклассного поэта, но позволял себе некоторые замечания. Имею собственноручные письма А. С. Пушкина, что он благосклонно ценил мои замечания, и скажу более, даже дорожил моим мнением, но, прислушиваясь к разным литературным сплетням, часто гневался, что и доказывается пасквильными его выходками» (Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1858. № 20. 25 янв.). Помимо письма, упомянутого в предыдущем примечании, известна только одна записка Пушкина Булгарину от ноября 1827 г. (см.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Л., 1937. Т. 13. С. 346). Булгарин даже цитировал одно из неизвестных писем Пушкина: «Покойный Пушкин (знаменитый поэт), негодуя на то, что мы не хотели признавать поэтом одного из его приятелей, рифмоплетов (речь шла, по-видимому, о Дельвиге. – А. Р.), писал к нам: “Публика не стоит того, чтоб для нее ссориться с приятелями”. Мы отвечали: “Приятель, требующий несправедливости, не стоит того, чтоб для него лгать перед публикою”» (Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1845. № 43. 22 февр.). Впрочем, в другой публикации он утверждал, что эти слова Пушкина были сказаны в разговоре: «Однажды покойный А. С. Пушкин сказал нам, при свидетелях, в ответе на наше мнение о беспристрастии в критике: “Публика не стоит того, чтобы для нее ссориться с приятелями. Справедливою и строгою критикою вы не приобретете друзей, а верно лишитесь их”. А. С. Пушкин мог быть практически прав, но мы не последовали его совету и, посвятив жизнь свою литературе, приняли на себя обязанность говорить правду и другу и недругу» (Ф. Б. [Рец. на: Маяк современного просвещения и образованности. 1830. Ч. 3] // Северная пчела. 1840. № 89. 23 апр.).


[Закрыть], из которых я и напечатаю некоторые, если Господу Богу угодно будет продлить жизнь мою до того тома моих «Воспоминаний», в котором будут изложены литературные мои отношения. Оканчиваю мое суждение о статье о Дельвиге.

[Н. М. Языков] 327327
  Печатается по: Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1847. № 20. 25 янв.


[Закрыть]

Вот умер и Языков, на сороковом году возраста! Два литератора говорили о нем на его свежей могиле: г. Губер, в Петербурге (в № 5 Ак[адемических] в[едомостей]328328
  Имеются в виду «С.-Петербургские ведомости», издателем которых являлась Академия наук.


[Закрыть]) и г. профессор Шевырев, в Москве, в «Московском городском листке»329329
  См.: Шевырев С. П. Николай Михайлович Языков // Московский городской листок. 1847. № 6, 7.


[Закрыть], и оба не сказали ничего определительного. Г. Губер, по случаю смерти Языкова, высказал несколько мыслей о прошлом и настоящем состоянии нашей литературы, назвал Языкова сподвижником Пушкина, вместе с Дельвигом и Баратынским, пожалел о положении поэта и художника, являющегося не вовремя (а NB все поэты и художники верят, что они опередили свой век), изложил несколько прекрасных истин на счет должного уважения к трудам и заслугам каждого литератора и заключил тем, что, говоря о Языкове, он (т. е. г. Губер) именно не хочет говорить о Языкове: Ergo: ex nihile nihil est (т. е. следовательно, из ничего и вышло ничего). Г. Шевырев, напротив, собственными стихами Языкова хотел определить и литературное развитие, и характер Языкова как поэта и как человека. По нашему мнению, это самое неверное и даже обманчивое средство к определению характеристики человека и поэта. Вы возьмете одни отрывки, а я возьму другие, и характеристика выйдет двусторонняя. Особенно опасно это средство к изображению таких поэтов, каковы были Языков, Дельвиг и Баратынский, которые в своих стихах клепали сами на себя небылицы и принужденно представлялись певцами полных чаш, дев и лени. Это были три божества, которых жрецами называли сами себя Языков, Баратынский и Дельвиг, назло благонамеренной критике, веря, что призвание поэта – петь лень, вино и любовь! Не вовсе чужд был этого предрассудка и Пушкин. В свое время мы были сильными противниками этой любовно-винно-ленивой школы и смело можем сказать, что много содействовали к обращению Пушкина на отечественные предметы, вопия громогласно, что поэзия должна приносить первые и лучшие жертвы пред алтарем живого Бога и Отечества330330
  Так, еще в 1824 г. в «Литературных листках» Булгарин писал: «Гений Пушкина обещает много для России; мы бы желали, чтоб он своими гармоническими стихами прославил какой-нибудь отечественный подвиг» (№ 1. С. 25). В 1830 г. в рецензии на VII главу «Евгения Онегина» он развил эту мысль: «Мы думали, что автор “Руслана и Людмилы” устремился на Кавказ, чтобы напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов – и мы ошиблись! Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый… Сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину» (Северная пчела. 1830 № 35. 22 марта).


[Закрыть]. Когда мы дойдем в наших «Воспоминаниях» до литературной эпохи331331
  В своих «Воспоминаниях» Булгарин не успел написать об этом.


[Закрыть], то приложим, в подлиннике, письма к нам Пушкина, и тогда самые противники наши удостоверятся в истине слов наших. То же самое говорили мы в глаза покойному Языкову, с которым познакомились в Дерпте, в 1828 году, где он доживал тогда свою студенческую жизнь. Познакомил нас друг Языкова, отличный художник-любитель, оригинально-умный и добрый старый дерптский студент и русский дворянин, Александр Дмитриевич Хрипков, который, окончив курс в Дерптском университете, лет двадцать собирался выехать из Дерпта и никак не мог решиться оставить ливонские Афины, где все мы жили тихо, мирно и приятно, по поговорке – как у Христа за пазухой332332
  Ср. об А. Д. Хрипкове: «Это был человек, в известном отношении, не от мира сего. Он – орловский помещик, роздал свое имение родственникам, сделался артистом (в значении – «человеком искусства». – А. Р.); уехал в Дерпт на несколько времени и оставался тут 20 лет; доходил иногда до того, что нуждался в мелочах, но был со всеми знаком, всеми любим, хотя ни у кого не заискивал и всем за взятое отплачивал или своими артистическими произведениями, или своею дружескою компаниею» (Пирогов Н. И. Вопросы жизни // Пирогов Н. И. Сочинения. Киев, 1910. Т. 2. С. 610–611).


[Закрыть]. Языков долго не решался приходить в мое мирное и богоспасаемое333333
  Так прозвал его любезный мой товарищ по изданию Русской статистики111, ныне профессор Казанского университета, Н. А. Иванов.


[Закрыть] Карлово334334
  Булгарин приобрел имение Карлово под Дерптом в 1828 г. Он вспоминал в 1858 г.: «…я, продав мое именьице в западном крае России, переселился в Лифляндию. Признаюсь вам, что вновь заведенный тогда в Лифляндии порядок (крестьяне там были освобождены от крепостной зависимости. – А. Р.) побудил меня к этому. Это тот же самый порядок, который предполагается теперь ввести во всех населенных имениях в России. Я не мог отдельно завести этого порядка в помянутом моем именьице и потому решился отказаться от него и переселиться туда, где этот новый порядок уже существовал. Вот уже тридцать лет прошло с тех пор, и я испытал пользу того, что теперь намерены сделать во всей России. По долгу веры и по всем законам человечества так быть должно, и наконец мы дождались, что так будет у нас в России» (Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1858. № 235. 25 окт.).


[Закрыть], на дружескую хлеб-соль, и по произведении следствия о таком отчуждении оказалось, что причиною этого была привычка развязывать галстух после обеда, а когда мы уверили его, что в кабинете можно не только снять галстух, но и фрак, Языков стал часто навещать нас в Карлове. Это маловажное обстоятельство – важная характеристическая черта! Языков точно любил полениться и понежиться, любил хороший стол и веселую беседу, но был притом добрый, благородный, добродушный человек и оставил по себе в Дерпте, где он жил лет десять335335
  Языков жил в Дерпте 7 лет, с 1822 по 1829 г.


[Закрыть], самые приятные воспоминания. Тогда было в Дерпте другое время. Многие жили в Дерпте по десяти и по пятнадцати лет, считались студентами и не посещали лекций. Языков также не весьма усердно посещал их и не сдал экзамена; но все же пребывание в Дерпте было для него полезно. Он узнал немецкий язык и немецкую литературу, и если не изучил глубоко наук, то освоился с ними. Я уже говорил однажды, что кажется, будто дерптский воздух напитан ученостью, и даже не делая ничего, а только прислушиваясь к разговорам, в Дерпте можно приобресть некоторые сведения. Лежать, читать кое-что и писать стихи, когда поэзия навевала свои вдохновения, между сном и пищеварением, составляли существо жизни Языкова в Дерпте, и все лучшее написано им в эту эпоху. По выезде Языкова из Дерпта мы потеряли его из вида, и не знаем, где он жил, что делал и каким образом, будучи сильного и крепкого, геркулесовского сложения, впал в расслабление, которое заставило его искать исцеления за границею и потом свело в раннюю могилу. Но литературная его жизнь разделяется на две половины, точно так же, как и вышедшие поныне его стихотворения разделяются на два тома. Первый том издан в С. Петербурге, в 1833 году, второй в Москве, в 1845336336
  Булгарин имеет в виду следующие издания: Языков Н. Стихотворения. СПб., 1833; Он же. Новые стихотворения. М., 1845.


[Закрыть]. В первом томе Языков является удалым юношею, пламенным, живым, красноречивым поэтом; во втором томе умным (а иногда даже и утомительным) стихотворцем, усталым и пресыщенным жизнью человеком, ни юношею, ни зрелым, ни стариком. Кажется, что по выезде Языкова из Дерпта пламя поэзии в нем угасло; остались одни искры.

Во всех странах, где растет виноград, нет столько вина, в Магометовом раю нет столько гурий и на всем Востоке нет столько кейфа, а в Италии far niente (т. е. лени), как в стихах Языкова. Все алмазы его поэзии надобно отыскивать между пенистыми чашами, черноокими девами и дремлющею ленью. Тошно и приторно, но зато если отыщешь алмаз, так он уж не поддельный и высокой цены! Много ли таких стихотворений у самого Пушкина, как Языкова «Ливония», написанная в Дерпте, в 1824 году, и напечатанная в первом томе (петербургского издания, 1833 г.) на стр. 117.

 
Не встанешь ты из векового праха,
Ты не блеснешь под знаменем креста,
Тяжелый меч наследников Рорбаха337337
  Знаменитый гермейстер ордена меченосцев.


[Закрыть],
Ливонии прекрасной красота!
Прошла пора твоих завоеваний,
Когда в огнях тревоги боевой
Вожди побед, смирители Казани,
Смирялися, бледнея, пред тобой!
 
 
Но тишина постыдного забвенья
Не все, не все у славы отняла:
И черные дела опустошенья,
И доблести возвышенной дела…
Они живут для музы песнопенья,
Для гордости поэтова чела!
 
 
Рукою лет разбитые громады338338
  Развалины рыцарских замков.


[Закрыть],
Где бранная воспитывалась честь,
Где торжество не ведало пощады,
И грозную разгорячало месть, —
Несмелый внук ливонца удалого
Глядит на ваш красноречивый прах…
И нет в груди волнения живого,
И нет огня в безмысленных очах!
 
 
Таков ли взор любимца вдохновенья,
В душе его такая ль тишина,
Когда ему, под рубищем забвенья,
Является святая старина!
Исполненный божественной отрады,
Он зрит в мечтах минувшие века;
Душа кипит; горят, яснеют взгляды…
И падает к струнам его рука339339
  Перепечатка стихотворения Языкова не прошла Булгарину даром. В конце января 1847 г. Н. И. Греч писал Булгарину: «У меня был Л. В. Д[убельт] и объявил, что приведение стихов Языкова о Лифляндии принято было с неудовольствием, потому что теперь не время на такие выходки» (Наша старина. 1916. № 1. С. 70). Замечание было сделано редакции «Северной пчелы», хотя стихотворение печаталось отнюдь не в первый раз: впервые оно было опубликовано в альманахе «Мнемозина» (1825), затем входило в сборник стихотворений Языкова 1833 г.


[Закрыть].
 

Вот истинное вдохновение! Таких стихотворений и еще выше по содержанию, как например: «Моя родина»340340
  Стихотворение Языкова 1822 г.


[Закрыть] и т. п., есть много у Языкова; есть и стихи нежные и сладкогласные, трогающие душу, как, например, на смерть А. А. Воейковой341341
  Имеется в виду стихотворение «Воспоминание об А. А. Воейковой» (1831). Языков был влюблен в жену А. Ф. Воейкова, племянницу В. А. Жуковского А. А. Воейкову.


[Закрыть]. Нет никакого сомнения, что Языков родился поэтом и хотя не создал ничего великого, могучего, но все же ознаменовал свое существование незабвенными памятниками ума и чувства, и имя его, как тихая звезда, останется навсегда на горизонте нашей литературы. В житейском быту Языков был неприметною точкой. Почтенный г. Шевырев представил (в № 6 «Моск[овского] город[ского] листка») весьма любопытный документ, а именно послужной список Языкова. Это также поэзия и притом высокая! Вот этот формуляр слово в слово: «Канцелярист Николай Языков поступил в Канцелярию Главного директора Межевой канцелярии 1831 года, сентября 12; 1832 года, сентября 17, за № 1757, представлен бывшим главным директором, сенатором Гермесом г-ну министру юстиции342342
  Этот пост занимал тогда Д. В. Дашков.


[Закрыть] о награждении его Языкова чином коллежского регистратора, а 18 ноября 1833 года, он, Языков, уволен, по прошению, от службы». – Обширное служебное поприще оставил перед собою Языков – да недалеко ушел на нем! – Не будь он поэтом, к нему можно было бы применить эпитафию И. И. Дмитриева:

 
Жил, жил, и только что в газетах
Осталось: выехал в Ростов343343
  Неточно цитируется стихотворение И. И. Дмитриева «Эпитафия» (1803). См. примеч. 340 на с. 336.


[Закрыть].
 

Но теперь мы вспоминаем и о благородных качествах души, и о прекрасном характере, и о светлом уме поэта, и имя его становится почетным. Если б у Языкова были дети, и сын его пришел к нам требовать помощи именем отца-поэта, мы бы разделили с ним последний кусок хлеба!.. Жизнь в памяти людей – вот награда умного и благонамеренного писателя по смерти!

Новая наша критика жестоко и бесчувственно осудила поэзию Языкова344344
  Булгарин имеет в виду В. Г. Белинского, который в 1840‐е гг., после сближения Языкова со славянофилами, неоднократно негативно отзывался о его творчестве. В статье 1842 г. «Русская литература в 1841 году» он писал, что Языков «утратил даже свой звонкий и разгульный стих» и у него «не сорвалось с пера ни одного русского слова, ни одного русского выражения, на которые отозвалась бы русская душа или в котором отозвалась бы русская душа» (Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1978. Т. 3. С. 313). В этом же 1842 г. в рецензии на «Стихотворения Полежаева» он назвал Языкова стихотворцем, который «ошибочно провозглашается поэтом» (Там же. М., 1979. Т. 5. С. 12). В статье Белинского «Русская литература в 1844 г.» Белинский даже утверждал, что «в эстетическом отношении общий характер поэзии г. Языкова чисто реторический, основание зыбко, пафос беден, краски ложны, а содержание и форма лишены истины» (Там же. М., 1981. Т. 7. С. 459).


[Закрыть], но эта критика истлеет, не оставив после себя следов, а имя Языкова останется навсегда в русской литературе в числе имен милых, умных и даровитых поэтов.

[Н. В. Гоголь] 345345
  Печатается по: Ф. Б. Журнальная всякая всячина // Северная пчела. 1854. № 175. 7 авг.; 1852. № 99. 3 мая; 1855. № 244. 5 нояб.; 1847. № 8. 11 янв.


[Закрыть]

<…> Господин биограф <…> утверждает346346
  Воспоминания написаны по поводу книги П. А. Кулиша «Опыт биографии Н. В. Гоголя, со включением до сорока его писем» (СПб., 1854), вышедшей под псевдонимом Николай М+.


[Закрыть], что Гоголь, прожив год в Петербурге, определился на службу в Департамент уделов, заняв место столоначальника, но не прослужил в этом месте даже одного года347347
  Кулиш писал, что 10 апреля 1830 г. Гоголь «определился на службу в Департамент уделов и занял место помощника столоначальника, – но не прослужил здесь и году» (Кулиш П. А. Указ. соч. С. 42).


[Закрыть]. Не знаю, по какому случаю господин биограф Гоголя, описывая величайшие мелочи, позабыл одно важное обстоятельство, которое я ему напомню.

В конце 1829 или в начале 1830 года, хорошо не помню, один из наших журналистов348348
  Булгарин имеет в виду себя.


[Закрыть], живший тогда в Почтамтской, в доме господ Яковлевых349349
  Памятник архитектуры раннего классицизма. Построен в 1760–1770‐х гг. (ул. Почтамтская). Дом не сохранился.


[Закрыть] (ныне А. М. Княжевича), сидел утром за литературною работою, как вдруг зазвенел в передней колокольчик, и в комнату вошел молодой человек, белокурый, низкого роста, расшаркался и подал журналисту бумагу. Журналист, попросив посетителя присесть, стал читать поданную ему бумагу – это были похвальные стихи, в которых журналиста сравнивали с Вальтер-Скоттом, Адиссоном и так далее. Разумеется, что журналист поблагодарил посетителя, автора стихов за лестное об нем мнение, и спросил, чем он может ему служить. Тут посетитель рассказал, что он прибыл в столицу из учебного заведения искать места и не знает, к кому обратиться с просьбою. Журналист просил посетителя прийти чрез два дня, обещая в это время похлопотать у людей, которые могут определять на места. Журналист в тот же день пошел к покойному Максиму Яковлевичу Фон-Фоку, управлявшему III отделением Собственной канцелярии его императорского величества, рассказал о несчастном положении молодого человека и усердно просил спасти его и пристроить к месту, потому что молодой человек казался близким к отчаянию. Кто только знал покойного М. Я. Фон-Фока, тот умел ценить его добрую, благородную, нежную душу. Журналиста знал М. Я. Фон-Фок еще в детстве, в родительском доме, быв сам молодым человеком и офицером в Легкоконном Харьковском полку, и потому охотно согласился помочь приезжему из провинции, и дал место Гоголю в канцелярии III отделения. Не помню, сколько времени прослужил Гоголь в этой канцелярии, в которую он являлся только за получением жалованья; но знаю, что какой-то приятель Гоголя принес в канцелярию просьбу об отставке и взял обратно его бумаги350350
  После того как в 1936 г. Вас. Гиппиус опубликовал документы о службе Гоголя в Департаменте государственного хозяйства и публичных зданий и привел аргументы против булгаринской версии (см.: Документы о службе Гоголя в департаменте государственного хозяйства и публичных зданий / Публ. Вас. Гиппиуса // Н. В. Гоголь: Материалы и исследования. М.; Л., 1936. Вып. 1. С. 291–294), она стала считаться недостоверной. По мнению Гиппиуса, после обнаружения публикуемых им документов «для “булгаринской версии” в биографии Гоголя не остается <…> места» (с. 294). Но из булгаринских воспоминаний следует, что Гоголь числился на службе в III отделении очень недолго. Следовательно, все отводимые Гиппиусом хронологические точки вполне подходят для этого. Гиппиус утверждает, что «поступление на службу до заграничной поездки невероятно. Если еще можно было допустить, что Гоголь для успокоения матери выдумывал несуществующие службы, то обратное было бы абсурдом; скрывать от матери свою службу, зная, как она ждет от него известий о поступлении, Гоголь, конечно, не стал бы» (Там же). Это не совсем так. Если Гоголь, поступив в III отделение, сразу пожалел об этом и решил не служить там, то он не стал бы информировать мать о поступлении, чтобы не пускаться в сложные и малопонятные матери мотивы ухода с этой службы. Это могло происходить в апреле или мае 1829 г., до отъезда в Германию. Отводит Гиппиус и сентябрь 1829 г., так как «слова в письме от 27 октября – “в скором времени я надеюсь определиться на службу” – в общем контексте письма заставляют думать, что речь идет о первой службе» (Там же). Однако Гоголь мог скрывать от матери факт поступления на службу в III отделение. Наконец, что касается месячного промежутка между увольнением из Департамента государственного хозяйства и поступлением в Департамент уделов, то, по мнению Гиппиуса, «слова письма от 2 апреля – “после бесконечных исканий, мне удалось, наконец, сыскать место”, – говорят о том, что и в марте 1830 г. Гоголь, скорее всего, нигде не служил» (Там же). Последнее утверждение не представляется достаточно убедительным. Если Гоголь писал о «бесконечных исканиях», среди которых и служба в Департаменте государственного хозяйства, то что мешало ему включать в число этих «бесконечных исканий» и кратковременную службу в III отделении? Таким образом, доводы Гиппиуса представляются неубедительными.
  Показательно, что когда Министерство народного просвещения «просигнализировало» III отделению о статье Булгарина, где «неуместно и двусмысленно говорится о службе покойного Гоголя в III отделении», то Дубельт в своем ответе, признавая, что воспоминания не должны были быть опубликованы, также мотивировал это «неуместностью», но отнюдь не их недостоверностью (публикацию переписки см.: Литературный музеум. Пб., 1921. С. 175–180). Характерно, что не вызвала сомнения достоверность воспоминаний и у такого сторонника Гоголя, как И. С. Аксаков, который 27 августа 1854 г. писал родителям: «Очень могло быть (Булгарин обещает в случае нужды напечатать и стихи и письмо Гоголя – последнее чуть ли не о деньгах), что мальчик Гоголь, попавши в П[етер]бург и не имея ни о чем верного понятия, ни о Булгарине, ни о III-м отд[елении], последовал совету какого-нибудь приятеля, уверившего его, что таков обычай и порядок, что так у практических людей заведено и проч. Вообще люди с натурами чисто художническими способны делать страшные глупости и простым, ясным, здравым умом не отличаются большею частью» (Аксаков И. С. Письма к родным. 1849–1856 / Изд. подгот. Т. Ф. Пирожкова. М., 1994. С. 303).


[Закрыть]. Сам же Гоголь исчез куда неизвестно! У журналиста до сих пор хранятся похвальные стихи Гоголя и два его письма (о содержании которых почитаю излишним извещать)351351
  Архив Булгарина утрачен, и упоминаемые письма и стихи неизвестны.


[Закрыть]; но более Гоголь журналиста не навещал. Вот истина, которую можно подтвердить стихами и двумя письмами!352352
  Еще в 1852 г., в письме некоему Василию Васильевичу (по мнению И. А. Виноградова, В. В. Толбину, см.: Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников / Подгот. И. А. Виноградов. М., 2013. Т. 3. С. 977), предложившему для публикации в «Северной пчеле» свою статью, Булгарин писал: «Гоголь в первое свое пребывание в Петербурге обратился ко мне, чрез меня получил казенное место с жалованием, и в честь мою писал стихи, которые мне стыдно даже объявлять!» (Киевская старина. 1893. № 5. С. 321). Большинство биографов Гоголя не склонны доверять этому свидетельству Булгарина и либо вообще не упоминают о нем (см., например: Жданов В. В. Н. В. Гоголь. М., 1959; Степанов А. Н. Н. В. Гоголь. М.; Л., 1966), либо подозревают Булгарина в обмане (см.: Золотусский И. Гоголь. М., 1984. С. 89–90; Манн Ю. В. Гоголь. Труды и дни: 1809–1854. М., 2004. С. 175–178; Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников. Т. 3. С. 978–979), либо прямо пишут о «клеветническом сообщении» (Гиллельсон М. И., Мануйлов В. А., Степанов А. Н. Гоголь в Петербурге. Л., 1961. С. 41) или «инсинуации» (Машинский С. Художественный мир Гоголя. М., 1979. С. 366). Лишь немногие исследователи склонны с доверием отнестись к воспоминаниям Булгарина (см.: Lavrin J. Nikolai Gogol. N. Y., 1962. P. 92; Lindstrom Т. S. Nikolay Gogol. N. Y., 1974. P. 30). Попытки на основе имеющейся информации опровергнуть эти утверждения Булгарина не были удачными, поэтому игнорировать его мемуары нет оснований; подробнее см.: Рейтблат А. И. Служил ли Гоголь в III отделении? // Рейтблат А. И. Как Пушкин вышел в гении. М., 2001. С. 261–267.


[Закрыть]

* * *

<…> Г. Гоголь, приехав в Петербург, явился к первому ко мне, с тетрадью «малороссийских повестей и рассказов», по названию родового села одного вельможи. <…> г. Гоголь весьма плохо знал язык великороссийский, что ваш покорный слуга и сказал ему в глаза, когда прочел в рукописи «Вечера на хуторе». Надобно отдать справедливость покойному Гоголю: он знал, чему обязан своею известностью, даже знал настоящее достоинство своих сочинений, весьма был недоволен преувеличенными похвалами и отдавал справедливость своим критикам, которые никогда не отнимали у него таланта смешить своими рассказами и рисовать карикатуры.

* * *

<…> Я был действователем в литературе, когда Гоголь только начал писать, и хотя биограф его353353
  Булгарин имеет в виду П. А. Кулиша.


[Закрыть] умалчивает, но Гоголь явился к первому ко мне с рукописью «Вечера на Диканьке»354354
  Повести посвящены покойному князю В. П. Кочубею. Диканька – наследственное имение Кочубея.


[Закрыть], и я хорошо знаю степень образования Гоголя и его взгляд на литературу. В одной части сочинения моего «Воспоминания» и проч., которая может быть выйдет в свет лет через пятьдесят по моей смерти, я расскажу подробно, как и почему совершилось это чудо, а теперь приподнимаю только кончик завесы, за которою скрывается это происшествие.

Публика наша любит сатиру и насмешку, и в большинстве публики эстетическое чувство, любовь к прекрасному и высокому или выспреннему (l’amour du beau et du sublime) еще не довольно развиты. В этом надобно сознаться. Однако ж, по словам самого г. Писемского (Отеч[ественные] зап[иски]. Октябрь. Отд. III. Стр. 60)355355
  Этот отклик Булгарина был вызван следующей статьей: Писемский А. Сочинения Н. В. Гоголя, найденные после его смерти. Похождения Чичикова, или Мертвые души. Часть вторая // Отечественные записки. 1855. № 10. Отд. 3. С. 57–76.


[Закрыть], публика не сочувствовала при появлении в свете сочинений Гоголя: «Скучно и непонятно! говорили одни. Сально и тривиально!356356
  Эти слова из лексикона натуральной школы. По-русски говорится: грязно и пошло. Подумаешь, что дело идет о сальных свечах!


[Закрыть] повторяли другие. Социально-безнравственно! решили третьи. Критики и рецензенты почти повторяли то же». Это говорит г. Писемский! Каким же образом и публика, и критики, и рецензенты вдруг переменили мнение и стали превозносить то, что прежде унижали? Вот сокращенный ответ. В это время в литературе были люди, которые писали статьи юмористические и критические357357
  Булгарин имеет в виду себя, О. И. Сенковского и Н. А. Полевого.


[Закрыть], и не хотели подчиниться рабски литературной партии, называемой московскою. В этой партии были люди с высокими талантами; они прежде проживали в Москве и переселились в Петербург в то время, когда переехал сюда же Карамзин358358
  Речь идет о В. А. Жуковском, В. Ф. Одоевском и П. А. Вяземском. Карамзин перебрался из Москвы в Петербург в 1816 г., Жуковский переселился в Петербург в конце 1815 г., Одоевский – в 1826 г., Вяземский – в 1830 г.


[Закрыть]. Каждый писатель имеет хотя малую долю самолюбия. Новые сатирические писатели и критики задели самолюбие членов московской партии, и они стали превозносить Гоголя, чтоб им, так сказать, затереть или уничтожить всякое влияние на публику новых непокорных юмористов и критиков. Гоголь, с появлением своего сочинения «Вечера на Диканьке», нашел ласковый прием в высшем кругу общества, а вследствие того покровительство и защиту у литераторов, которые посещали этот круг. Никого не называю. Ударили в набат и накликали славу Гоголю! Наша публика любит потешное, охотница похохотать, а малороссийский юмор Гоголя точно забавен, хотя иногда и является неумытым, небритым и непричесанным. Уверяли, что карикатуры Гоголя народность, и многие поверили, что на Руси есть такие люди, каких выводит на сцену Гоголь.

* * *

В главе изящной словесности (разумея под этим названием роман, повесть и рассказ или повествование) стояли, в самую блистательную эпоху литературы, Карамзин и Жуковский. Когда Карамзин занялся исключительно историею, а Жуковский поэзиею, начали постепенно появляться беллетристы Карамзинской школы, т. е. школы, предписывающей чистоту языка и соблюдение литературных приличий. Пушкин появился поздно с своею прозою, но двумя своими повестями: «Пиковою дамой» и «Капитанскою дочкой», занял первое место после основателей нынешней прозы (т. е. Карамзина и Жуковского), а между тем на горизонте русской словесности появлялись, как звезды, отличные прозаические сочинения гг. Глинки (Ф. Н.), Загоскина, Лажечникова, Павлова (автора повестей), Перовского (автора «Монастырки» и «Двойника»), князя Одоевского, Масальского, Квитки (под именем Грицка Основьяненка), Кукольника и некоторых других. Три журналиста, Греч, Булгарин и Полевой, а впоследствии г. Сенковский, также действовали сами на поприще романа и повести. Литература разделилась на два стана, на петербургскую и московскую партии. Что в Москве почиталось совершенством, в Петербурге едва признавали недурным и обратно. Прения имели свою хорошую сторону. Писатели обоих станов были осторожны и друг перед другом старались щеголять если не изобретением, то изящностью форм. Так называемая московская партия существовала не в одной Москве, но и в самом Петербурге, и главою ее сделался Пушкин, действуя сперва в «Литературной газете» (барона Дельвига), а потом в «Современнике». Главная цель этой партии состояла в том, чтобы уничтожить влияние на литературу, сперва «Сына Отечества» и «Литературных листков» (изд[ававшихся] при «Северном архиве»359359
  Журнал «Литературные листки» выходил в 1823–1824 гг. в качестве приложения к журналу Булгарина «Северный архив».


[Закрыть]), а потом «Северной пчелы». Партия не достигла своей цели, но, после смерти Пушкина продолжая борьбу, принялась за другие средства, о которых сказано будет ниже.

За несколько лет до смерти Пушкина появился на поприще изящной словесности г. Гоголь, с собранием рассказов под заглавием «Вечера на хуторе близ Диканьки». Это бесспорно лучшее из всего, что написал г. Гоголь, и сочинению отдана была полная справедливость во всех журналах. Особый малороссийский юмор, свойственный только уроженцам Малороссии, верные очерки малороссийских нравов и занимательность рассказа, отличающие это сочинение, замечены были всеми критиками, и г. Гоголь с первого раза поставлен был в число даровитых писателей. Не всем известно, что Диканька есть наследственная вотчина знаменитого рода Кочубеев, принадлежавшая еще врагу Мазепы360360
  Имеется в виду генеральный судья Войска Запорожского В. Л. Кочубей, казненный в 1708 г. по обвинению в ложном доносе на гетмана Мазепу.


[Закрыть]. Заглавием книги заменялось посвящение ее просвещенному вельможе, покойному князю В. П. Кочубею. В продолжение этого времени выступили на литературное поприще десятка полтора молодых людей, без определенного опыта, с полударованиями и полупознаниями, с огромными притязаниями на известность и даровитость, и с весьма малыми средствами. Им удалось основать журнал, в котором все они приняли деятельное участие361361
  Имеется в виду журнал «Отечественные записки», выходивший с 1839 г.


[Закрыть]. Чтоб уничтожить влияние прежних писателей и критиков, они вознамерились отвлечь внимание публики от старых ее знакомцев и обратить это внимание на новых людей, чуждающихся всякого влияния и не действующих на поприще критики. Для этой цели избрали они г. Гоголя, против его воли и желания, и стали провозглашать его первым русским писателем, выше всех прежних, даже выше Карамзина, Жуковского и Пушкина, назвали его основателем новой школы и даже современным русским Гомером, а сказку его «Мертвые души» современною русскою «Илиадою»362362
  Это мнение было высказано в брошюре К. С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя “Похождения Чичикова, или Мертвые души”» (М., 1842).


[Закрыть]. Эти средства удались в некоторых отношениях, и неразборчивые люди отчасти поверили этой забавной мистификации, но она более повредила, чем помогла г. Гоголю, потому что настоящая критика, для уничтожения мистификации, должна была обнаружить истину363363
  Булгарин имеет в виду как свои многочисленные высказывания о Гоголе в «Северной пчеле», о которых см. нашу статью: Гоголь и Булгарин: к истории литературных взаимоотношений // Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции: статьи и материалы. М., 2016. С. 188–223 (в приложении дан список публикаций Булгарина о Гоголе в «Северной пчеле»), так и рецензии на «Мертвые души» Н. И. Греча (Северная пчела. 1842. № 137. 22 июня), Н. А. Полевого (Русский вестник. 1842. № 5/6. Отд. III. С. 33–57), О. И. Сенковского (Библиотека для чтения. 1842. Т. 53. Отд. VI. С. 24–54), К. П. Масальского (Сын Отечества. 1842. № 6. Июнь. Отд. VI. С. 1–30) .


[Закрыть]. Критика доказала, что хотя г. Гоголь писатель с умом и дарованием, одаренный изобретательностью и воображением, но не обладает этими способностями в такой силе, чтоб мог быть основателем литературной школы, во-первых, потому что он весьма небольшой знаток русского языка; во-вторых, что он односторонен и видит в свете одно смешное или карикатурное, забавляет или занимает читателя одними картинами, не трогая его чувства, не действуя на сердце; в-третьих, что он вовсе не знает России и что во всех его рассказах видны одни малороссияне; в-четвертых, что картины его не изящны, т. е., что и в природе, и в гражданском обществе он ищет более грязной стороны и будто не видит светлой; в-пятых, что картины эти, хотя и мастерски нарисованы, но неверны и списаны не с натуры, а созданы воображением автора, и наконец, в-шестых, что во всех сочинениях его нет высокой или выспренней идеи человечества. Место г. Гоголя в ряду писателей критика определила по заслугам не выше гг. Загоскина, Лажечникова, Павлова, Перовского и равных им, а в отношении к малороссийскому юмору рядом с ним поставила Квитку. На этом истинная критика остановилась, между тем как в некоторых журналах в течение осьми лет печатался ряд статей о Гоголе, в которых говорили всегда одно и то же, провозглашая, назло всем мыслящим людям, что он первый русский писатель, основатель новой школы и Гомер нашего времени!364364
  Речь идет о рецензиях на «Мертвые души» С. П. Шевырева (Москвитянин. 1842. № 7. С. 207–228; № 8. С. 253–260), П. А. Плетнева (Современник. 1842. Т. 27. С. 19–61), Н. Д. Мизко (Отечественные записки. 1843. Т. 27. Отд. 5. С. 23–48) и прежде всего многочисленных статьях и рецензиях В. Г. Белинского в «Отечественных записках» (1842. № 7, 8, 9, 11; 1843. № 2, 5, и др.) и «Современнике» (1847. № 1).


[Закрыть] Вот краткая история всей нашей литературы в течение двадцати пяти лет.