Текст книги "Стрижи на рекой"

– Сегодня я решила, что эта ночь будет для меня последней. У меня был за корсажем платья спрятан шнур, на котором я собиралась повеситься. Полковнику бы досталось лишь мое тело, – вдруг ровно, без всяких эмоций, прозвучали слова девушки.

Ринат, потрясенно смотрел на нее, не сомневаясь, что это правда. Он резко встал, сел рядом с девушкой и положил ее голову себе на колени:

– Не унывай, Христина, я же не знал, что ты не любишь оставаться одна. Теперь придется всегда брать тебя с собой на задания.

Ринат гладил волосы девушки, и она обмякла в его руках, напряжение стало покидать Христину, и она заснула. Ринат подложил ей под голову пилотку, а сам отошел к Павлу. Павел задумчиво смотрел на Рината:

– Знаешь, война заставляет нарушать любые инструкции, а потом выясняется, что все было сделано правильно. Христина появилась в нашем отряде вопреки всему, но ты же знаешь, как опасна наша работа. Ей просто не выдержать.

– Павел, давай не будем заранее говорить об этом, будущее подскажет. Но разве можно ее оставлять одну? Что на это скажет Семенов…

– Эта девочка дорога нам всем, но работа среди немцев – это смертельный риск. В отряде ей будет безопасней.

– На войне везде опасно, мне бы хотелось, чтобы она была рядом.

– А думаешь, мне бы не хотелось, чтобы рядом со мной была Вероника? Но я хочу, чтобы она оставалась жива, даже если я погибну.

– А задумывался ли ты хоть на мгновение, что Вероника не согласится на жизнь без тебя? Возможно, вся последующая жизнь будет для нее мучительна, ведь она любит тебя.

– И что, ты думаешь, что женщины должны воевать рядом с мужчинами?

– Ничего я не думаю.

Друзья помолчали, потом Ринат бережно разбудил Христину, и они заторопились в лагерь.

Глава 6

После возвращения в отряд отношения Христины и Рината изменились. Ринат понял, что Христина никогда не согласится быть всеми опекаемой девочкой, она все равно добьется своего и примет участие в операциях партизан. Но все может закончиться трагически, как это показали последние события.

– Ринат, мне кажется, тебе надо заняться Христиной… – Семенов задумчиво сидел с друзьями в штабной землянке. Только что Павел доложил, как прошла операция по спасению Христины из борделя. – Обучи ее стрелять, бесшумно двигаться, не терять хладнокровия. Ну ты сам все знаешь… Но снова прошу тебя, будь деликатней.

– Илья Гаврилович, мне, может, еще переодеться женщиной и сюсюкать с ней? Она все делает по-своему. И потом, у нее тяжелая рука! – Ринат потер щеку, вспомнив недавний эпизод.

– Не надо никем переодеваться, веди себя как обычный инструктор. Вспомни Плетнева. Никакого сочувствия, важен только результат. Она должна стать обученным бойцом, похожим на вас. А сделать это очень тяжело. Если она не справится, тем лучше – останется в отряде. Если выдержит, значит, будет рядом с вами, и шансов остаться в живых в этой войне у нее окажется больше.

Ринат приступил к обучению Христины азам науки выживания в партизанской войне. Они вместе уходили глубоко в лес, где обнаружили живописную полянку рядом с небольшим озерцом. Здесь и решил Ринат обустроить их полигон для стрельбы.

– Христина, самое главное, чтобы ты перестала испытывать страх перед врагом и сохраняла хладнокровие до последней секунды, – инструктировал Ринат девушку. – Подумай, почему ты боишься? Потому, что у тебя нет знаний, а неизвестность всегда пугает. Сейчас мы будем тренироваться, чтобы у тебя не оставалось тайн о собственных возможностях. Чтобы ты контролировала себя в каждую единицу времени и точно знала, как действовать в разных ситуациях. У тебя не должно оставаться страха перед врагом, значит, ты должна и о нем знать как можно больше. У тебя уже есть один плюс: ты прекрасно говоришь на немецком. Значит, не будет замешательства от возможного общения с противником. Я расскажу тебе как можно больше о частях, которые сосредоточены на нашем участке, об их особенностях. Я постараюсь научить тебя выживать при любых условиях. Ты согласна со мной?

– Ринат, конечно, согласна. Клянусь, я больше не подведу тебя. А еще я знаю польский язык и итальянский.

– А этот-то тебе зачем?

– Я мечтала быть исследователем Древнего Рима, участвовать в археологических раскопках в Италии, поэтому выучилась этому языку в гимназии.

Ринат ошарашено посмотрел на девушку:

– Знаешь, Христина, ты не устаешь меня потрясать. Но раз у тебя была мечта о Древнем Риме, делать нечего, придется после войны ехать в Италию на раскопки.

– Кому?

– Тебе, кому же еще.

– А чем ты будешь заниматься после войны?

– Не знаю, скорее всего, пойду учиться…

– Вот было бы хорошо нам встретиться после войны.

– Христина, после войны рядом с тобой будет муж, академик археологии.

– Я никогда не выйду замуж, это не подлежит сомнению.

– Надо же, как сходятся наши вкусы. Ну что ж, начнем курс молодого бойца. В первую очередь тебе придется разобраться с твоим телом. Оно должно полностью подчиняться тебе, а ты должна перебороть утомление, усталость, невозможность продолжать двигаться, только тогда к тебе придет второе дыхание. Мы будем бегать, плавать, стрелять по мишеням. Потом я научу тебя основам минно-взрывного дела. Учти, у нас очень мало времени. Когда я буду уходить на задания, ты будешь работать самостоятельно. Позже я буду тебя проверять тебя.

Так началось обучение Христины. Ринат вспоминал инструктора Плетнева и удивлялся, как он раньше не понимал его. Ведь сейчас он действует абсолютно так же. Христина безоглядно доверилась Ринату: превозмогая усталость и оцепенение тела, она добивалась контроля над ним. Никогда она так много не бегала, потом стала плавать в озере, отжиматься от земли. Она училась стрелять по мишеням, разбирать и собирать оружие, отличать его разные образцы. Наконец Ринат объяснил ей, как устанавливать неподвижные взрывные устройства и искусно маскировать их. В отсутствие Рината Семенов учил девушку азам разведки, наблюдению, конспирации.

К началу сентября сорок первого года Христина из робкой неулыбчивой девочки превратилась в уверенного бойца. Она уже считала дни до своего участия в операциях, но тут узнала о готовящемся уходе ее друзей из отряда. Христина не ожидала, что это известие так раздавит ее. Она попросила Рината прийти на заре к их полигону.

– Ты уходишь?

Ринат молчал, не зная, что ответить девушке.

– Можешь не притворяться, я знаю, что вы уходите завтра в ночь.

– Ну тогда чего ты хочешь от меня? – Ринат посмотрел Христине в глаза.

– Ты знаешь, чего я хочу. Я хочу идти с вами.

– Христина, ты сама не понимаешь, о чем говоришь. Нам придется идти тысячи километров по оккупированной территории, переходить линию фронта. Ты просто не выдержишь, это огромный риск.

– Риск, я понимаю, но все же вы идете. Значит, есть то, что заставляет вас верить в успех. Тогда и я пойду! Для чего я столько готовилась?

– Мы мужчины, профессионалы. Когда доберемся до командования, нас могут задействовать в других операциях. Тебе лучше остаться здесь.

– Не говори, что для меня лучше. Я пойду с вами! Семенов знает, что я уже готова для этого. Меня волнует только одно: неужели ты готов так просто навсегда расстаться со мной?

В глазах Христины заблестели слезы. Этого уже Ринат выдержать не мог, он рванул девушку к своей груди и заглянул в глаза:

– Да что ты понимаешь? Я мечтал бы, чтобы ты всегда была рядом. Но если что случится, что тогда будет со мной? А так я спокоен: ты здесь, в отряде, под защитой бойцов.

– Прекрати молоть ерунду, здесь так же опасно, как и в любом другом месте на войне. Разве ты не знаешь, что Семенов уже меняет место дислокации лагеря и переходит в польские леса?! – почти кричала Христина, вырвавшись из вцепившихся в нее рук Рината. – Ты всегда пренебрегал мною, высмеивал и подчеркивал, что я ни на что не гожусь. Ради тебя я изменилась, стала способной воевать по-настоящему, а тебе и это не нравится. Ты хочешь уйти, меня оставить, а там найти себе еще одну дурочку.

Ринат изумленно слушал Христину, потом рассмеялся, обнял девушку и прижал ее к себе:

– Зачем мне много дурочек, мне достаточно тебя одной. Ты будешь попадать в очередные переплеты, а я буду тебя вечно спасать…

Он приподнял ей подбородок и ласково слизал слезинки с ее щек. Он смотрел в ее глаза, а его губы уже нежно обволакивали эти юные губы, ласкали их, едва касались, посасывали и покусывали. Христина затрепетала и страстно откликнулась на его ласки. Ринат уложил ее под дубом и затерялся руками в ее волосах. Они рассыпались по плечам девушки, и он застонал. Его язык приподнял створку ее зубов и властно атаковал ротик, руки гладили ей затылок, плечи, спину. Ринат изо всех сил сжимал Христину, его руки накрыли купола грудей, а язык уже ласкал ушки и длинную смуглую шею.

Христина впервые испытывала подобные ласки, она была одурманена ими, а Ринат незаметно расстегнул комбинезон и оголил девушку до пояса. Христина вздрогнула и закрылась руками, но Ринат ласково развел их в стороны, чтобы насладиться видом прелестных молочных холмиков с розовыми вершинками. Он поглотил восхитительную макушку, она тут же затвердела в его губах, а у Христины зашумело в ушах. Ей страстно захотелось испытать это еще раз, и она зашевелилась. А язык Рината пробовал на вкус, дразнил и облизывал второй розовый коралл, а пальцы поглаживали и ласкали ее тело. Христина ничего не понимала, она отдалась немыслимым ощущениям и хотела, чтобы это не кончалось. Одна только мысль, что ее обнимает Ринат, причина ее бессонных ночей, никогда не считавшийся с ней, заставляла бешено стучать ее сердце. Ринат навсегда завоевал ее душу, когда спас от насильников и привел в отряд. Потом он долго издевался над ней, не воспринимал всерьез, но наконец сегодня он увидел в ней женщину…

Неожиданно Ринат выпрямился, стал поднимать и застегивать комбинезон Христины. Девушка с недоумением смотрела на него.

– Никогда не смогу обидеть, я слишком люблю тебя.

– Любишь…

– Да, очень.

– Ты возьмешь меня с собой?

– Да, если согласится Семенов и Павел.

– Семенов согласится, и Павлик тоже, они вчера смотрели, чему я научилась, и оба остались довольны. Они сказали, что я могу идти с вами, при условии, что ты согласишься.

– Вот это друзья! А мне ты почему об этом не сказала?

– Я боялась, что ничего не значу для тебя, и что ты готов уйти один.

– Я и без этого разговора взял бы тебя с собой, иначе зачем было так мучиться с обучением. А с Павлом у меня уже был разговор, он знал, что я не оставлю тебя здесь.

– Почему же ты мне сразу все не рассказал, я вся извелась?

– Ну, наверное, я предчувствовал, что наше объяснение будет для меня таким сладким, – насмешливо ухмыльнулся юноша.

– Ринат! – охнув, Христина стала бить его по груди остренькими кулачками.

– Эх, полегче, я помню, какая у тебя тяжелая рука. Мы поженимся в Москве, а до свадьбы мне хотелось бы остаться в живых, – самоуверенно заявил ее инструктор.

– Ох ты какой, ты что же, уже попросил у меня руки?

– Ну да, когда вытаскивал из окна борделя, – но протестующий крик девушки был вновь заглушен его поцелуем.

– Но ведь ты никогда не женишься? – хитро улыбнулась Христина, когда Ринат оторвался от нежных губ.

– Сейчас ты не оставила мне выбора, – грустно ответил юноша.

– Ринат… – но его ответ потонул в общем смехе.

Глава 7

– Павел, можно к тебе?

– Конечно, Илья Гаврилович, Семенов, склоняясь, зашел в шалаш, который занимали Павел и Ринат.

– Ну что, готовишься?

– Да, вот осматриваюсь, чтобы ничего здесь не напоминало о нашем присутствии. Все же три месяца обживались.

– Ринат готов?

– Да, он уже собрал вещи, осталось объясниться с Христиной. Он ушел еще до восхода солнца. Садитесь, прошу вас.

– Спасибо, вроде бы все обсудили, но все равно места себе не нахожу. Сердце за вас болит.

– Илья Гаврилович, вы же профессионал, да и здесь воевать тоже опасно.

– Да, ты прав, здесь тоже опасно, но здесь у меня есть возможность получать информацию. А там связи с вами уже не будет. Вот эта неизвестность, она хуже всего.

– Да, Ринат из-за того же забирает Христину с собой, чтобы не мучиться.

– Ринат, – Семенов улыбнулся, – неисправимый романтик. Ты знаешь, Ринат – брат моего лучшего друга, а мне как сын.

– Нет, впервые слышу. Расскажите…

– Ринат родился в очень славной семье. Его отец был мулла, то есть священник, в богатом астраханском поселке, прямо на берегу Волги. У них был большой каменный дом. Отец был очень уважаемым и просвещенным человеком, главным авторитетом среди татар, живущих в этих местах. Благодаря ему в поселке была хорошая школа для татарских детей, он сам строго следил за обучением. Старший брат Рината, Заур, был призван в армию, когда началась война четырнадцатого года. Он был в пехоте, там мы с ним и познакомились, когда я только начинал служить в войсковой разведке. Мы с ним были молоды, как вы сейчас, и нас вместе задействовали в очень ответственных и рискованных операциях. Вместе мы попали в германский плен, потом нас отпустили домой. Я уехал в Киев, а Заур к себе в Астрахань. Но тут для счастливого конца выбрано не то время. Это был восемнадцатый год. Заур так и не добрался до родного дома. Тогда расстреливали любого непонравившегося царского офицера, не интересуясь его политическими взглядами, просто ссаживали с поезда.

Ринат был в этой семье самым младшим, седьмым ребенком, и самым любимым. Его мать была второй молодой женой старого Вахида, мать Заура к тому времени умерла. Он родился уже после революции, но застал самое трагическое время. Его отца и мать арестовали в двадцать седьмом году, он остался жить со старшей сестрой и ее мужем. Когда Ринату настало время идти в школу, учитель, который преклонялся перед его отцом, погладил мальчика по голове и отправил домой. Сын муллы не имел права на образование. Потом начался голод. Сестра и ее муж погибли, другие сестры были высланы, а Рината отправили в астраханский детский дом.

В то время я через многое прошел, но остался жив. Главным образом потому, что имел большие знания и опыт в области внешней разведки. То есть был военспецом из «бывших». В двадцать девятом году я прибыл в Астрахань по делам службы и заехал в эту татарскую деревню. Там и узнал о судьбе этой семьи, между прочим, от того самого учителя. Когда он мне все это рассказывал, то плакал. Потом, в Астрахани, я нашел этот детский дом и разыскал Рината. Мне привели истощенного ребенка, он был злым семилетним волчонком, почти не говорившим на русском языке. Я привез его в Белоруссию, в город Быхов, где жила моя мать, и он остался с ней. А я уехал в Москву, но часто навещал их. В сороковом году было принято решение о формировании особой части, где проходили подготовку будущие разведчики-диверсанты. Я стал там инструктором и забрал к себе Рината. Тогда умерла моя мама, и Ринат очень переживал, так что я не мог бросить его. Мне хотелось, чтобы он всегда был рядом. Моя мама обожала Рината, она лично следила за его образованием, обучила его тонкостям этикета, он в совершенстве знал немецкий язык. Но вот французский изучал неохотно, только из уважения к моей матери. Но сейчас говорит на обоих превосходно. Вот, пожалуй, и все.

– Какая у Рината страшная судьба…

– Павел, мы внимательно изучаем личные дела своих курсантов. Михаил Семенович Жнецов в курсе того, что ты сын Григория и Ксении Граф. Тебя спасла твоя родная тетя, Татьяна Кербс. Эти данные знает только Жнецов, который никогда не воспользуется ими. Поэтому я бы хотел еще раз поговорить с тобой, но только в моей землянке. Пойдем.

Они вышли и направились к землянке Семенова. Павел был потрясен услышанным. Его близким грозили страшные испытания, если всплывет правда о его семье и об участии Михаила Стрижева в его спасении.

– Павел, вернись на землю, – прозвучал голос Семенова. – Жнецов все знал с самого начала, но кроме него и меня не знает никто. Просто твое личное дело досталось мне, и я занимался его проверкой.

– Но почему вы уверены, что Жнецов не захочет рассказать об этом кому-то еще?

– Потому что его уже нет в живых, он застрелился накануне нашего отъезда в Кобрин. А потом, я хорошо знал Михаила. Это человек чести, георгиевский кавалер, и он никогда не был способен на подлость.

– Зачем вы мне говорите об этом?

– Чтобы ты был способен воспринимать мир с разных сторон и не сломаться после этого. Итак, Павел, вы с Ринатом запомнили огромный объем информации. Молодцы. Но передать его вы должны только Алексею Быстрову, и никому больше. Эти данные, скрупулезно собранные нами, в основном, от захваченных немецких офицеров и даже генерала, могут не понравиться в высших эшелонах власти. Мы передаем только факты, но они признают в корне ошибочной предвоенную доктрину. А сказать лидеру, что он не прав – это подписать себе смертный приговор. Алексей должен сам воспользоваться этой информацией, и он знает как. Он не дурак, ему объяснять ничего не надо. Мы передаем идею, с которой немцы планировали разбить нас и добились результата в эти месяцы, а также факты, собранные нами. Данные наших отчетов будут бесценными, когда придет время самим планировать наступательные сражения.

Теперь, в нашем отряде напрочь отсутствует политическая роль партии. Это будет сразу отмечено, нас могут заранее заклеймить как изменников или еще кого-нибудь. Необходимо донести до руководства, что мы полноценный разведывательно-диверсионный отряд. Согласно инструкциям, я создаю агентурную сеть на западе Белоруссии, Украины, в Польше. Сам я становлюсь резидентом и осяду на территории Польши. А отряд будет дислоцироваться в болотах за Западным Бугом.

Павел, еще раз скажу, что выполнение задания имеет крайнюю важность. Не только для армии, но и для тебя лично. Если тебя признают пропавшим без вести, боюсь, что не поздоровится всем твоим близким. Это будет что-то вроде клейма. Но без лишней паники – все будет так, как мы задумали.

Разведчики сидели молча.

– Илья Григорьевич, а что, у вас нет жены?

Семенов вздрогнул:

– Нет, не рассказывайте ничего, если не хотите.

– Не хочу? Напротив, я всегда хочу говорить о своей жене. Вот только не с кем. Видишь ли, Павел, наша с Анной любовь расцветала до революции. А согласно пропаганде, тогда ничего хорошего не могло быть. И кому я мог рассказать о ней… Мы с моей женой познакомились в Минске, в двенадцатом году. Мне тогда было девятнадцать лет, а ей едва исполнилось шестнадцать, и она страстно мечтала стать актрисой. Я увидел ее в небольших ролях музыкального театра и сразу потерял голову. Она была необыкновенной, ее восхищала жизнь и люди, окружавшие ее. Она была всегда радостна, весела и общительна, обладала большим талантом. Мне, воспитанному матерью на классической музыке, это было хорошо видно. Я стал добиваться ее внимания, это было нелегко, у меня были соперники. Но, как в рыцарских романах, я ее похитил. Конечно, с ее согласия. Началась война, я служил в Киеве и туда же отвез жену. Меня почти сразу призвали в армию, я оставил ее беременной, и в пятнадцатом году у нас родилась дочь Оленька. Ну, а дальше я попал в плен, Анна ничего не знала о моей судьбе. Потом революция и террор, Аня с маленькой Оленькой были совсем одни и ничего не понимали. Они пытались уехать к моей матери, но у них это не вышло. В конце концов они уехали в Крым, а оттуда в Париж. Они не сомневались в моей смерти, их официально уведомили об этом, мы ведь с Зауром чудом спаслись. Поэтому не остались в Киеве, и правильно сделали.

– Почему?

– Потому, что меня сразу арестовало ЧК. Потом Дальлаг, и только вмешательство Михаила Жнецова спасло мне жизнь. Ты ведь не сомневаешься в своих документах, когда идешь на задание. Ну вот, ради этого и еще многого другого меня освободили, и я стал преподавателем в военной академии. О судьбе Анны я узнал совершенно случайно, в Риге. Я был там в командировке, накануне нашей поездки, и смотрел старые газеты. И на одной из них увидел портрет своей жены. Она стала певицей и пела в одном из театров в Латвии. Но я не смог отследить ее судьбу, так как срочно уехал. Возможно она и сейчас в Риге, но теперь поздно гадать. Но вот замуж она так и не вышла, я прочитал это в одной из заметок. Моей дочери сейчас должно быть двадцать шесть лет… Какое было бы счастье увидеть ее хоть одним глазом.

Вот тебе и вся моя биография.

– Илья Гаврилович, я не сомневаюсь, что вы встретитесь со своей семьей после войны. Но ваше решение стать резидентом в Польше – это огромный риск.

– Да, это риск, также как у кого-то есть риск родиться евреем. В этой жизни все может оказаться риском: например, иметь отца, награжденного именным оружием и погибшего в Порт-Артуре. Все, не будем об этом, сейчас мы с Бруно Августиновичем сосредотачиваемся на агентурной работе. Военные операции будут закреплены за Сережей Николаевым, а я готовлю выход из леса своих людей с легендами и фальшивыми документами.

– Кажется, я вижу твоих молодых друзей. По-моему, их лица светятся, как надраенные пуговицы на мундирах наших курсантов, когда их осматривал Плетнев. Что ж, ступай отдыхать, потом подойдете ко мне втроем.

Глава 8

Сразу после объяснения с Ринатом Христина побежала в свой шалаш разобрать вещи. Главным образом для того, чтобы уничтожить все, что она не сможет взять с собой. Отряд покинет эти места сразу после ухода разведчиков. Неожиданно в шалаш быстро вошла Полина Захарова и увидела собирающуюся девушку.

– Христина, что это? Ты уходишь из отряда?

Христина повернула к ней свое счастливое лицо:

– Полина, голубушка, не спрашивай ни о чем, Ринат берет меня с собой.

Полина успокоилась, решив, что Христина уговорила Рината взять ее на задание. А Христина не поняла взволнованность подруги.

Когда в отряде появилась Полина, бойцы соорудили для женщин удобный и просторный шалаш с навесом. Христина сначала встретила Полину настороженно, но потом они подружились. Полине оказалось чуть более тридцати лет, это была красивая женщина, деликатная и воспитанная. Ее облик отличался загадочностью, она не подпускала никого близко к себе, только издали позволяя любоваться своими темно-синими глазами и русыми прядями, схваченными в тугой узел. Через какое-то время Христина отметила, как ей повезло со старшей подругой. С Полиной она неожиданно перестала стесняться, общение с ней обогатило девушку: они говорили обо всем.

– Полина, скажи, возможно ли быть счастливой в такое страшное время? – вдруг спросила Христина, бросив собирать вещи.

Полина задумчиво посмотрела на нее, потом подсела на ее топчан и обняла девушку.

– Было бы странно, Христина, если бы ты в свои шестнадцать лет не задала себе этот вопрос хотя бы раз. Конечно, возможно, родная.

– Полина, я почти до четырнадцати лет жила под крылом своих родителей. Мы с сестрой не испытывали недостатка ни в чем, но мне было тяжело. Нашей маме не нравился никто, кроме нее самой. Я обожала ее, поэтому научилась скрывать свое хорошее отношение к людям. В нашем доме поощрялись высмеивание, критика и сплетни. Если мама говорила с нами о ком-то, то только в связи с нехорошим, унизительным для человека. Ей никогда не нравились мои друзья, вернее, она и о них говорила что-нибудь критическое. Я очень страдала от этого. Постепенно стала стесняться и себя, и своих душевных порывов, особенно высказывать их вслух. Мне говорили, что я не права или что до такой степени глупа, что сама этого не понимаю. И потом уже я сама стала удерживать себя от признания в ком-то высоких чувств. Все эти годы я находила утешения в книгах, ведь там можно было и плакать, и восхищаться, и никому не было до этого никакого дела. Правда, мама терпеть не могла эту мою привычку.

– Бедная девочка, а что же твой папа?

– Папа предпочитал дому свои бесконечные поездки, а когда возвращался, большую часть времени проводил в купеческом клубе. Дома он был очень гневлив, когда общался с мамой. Поэтому спешил вновь покинуть семью. Отец любил нас, но мы стеснялись показать ему свои чувства. Ведь даже если мама не стояла рядом, все равно мы уже не могли открыто любить отца. Мама всегда говорила, как она завидует подругам, у которых замечательные муж и дети.

А теперь я попала в отряд. Полина, здесь моя душа превратилась в какой-то метеор, который, светясь, летает в ночном небе, не ведая преград. Свобода, полная свобода! И только потому, что рядом со мной такие люди, как Семенов, Павел, Ринат, и как ты, мое сокровище. Знаешь, когда я попала в офицерский клуб, я думала, что вы уже никогда не захотите моего возвращения. Страшнее смерти была мысль, что я потеряла ваше доверие.

Полина рассмеялась и обняла Христину:

– Милая героиня, ты не знаешь, что произошло в отряде, когда обнаружилось твое исчезновение. Вернувшийся Ринат начал грозить расстрелом неизвестно кому, тут же стал торопить Павла со спасением, Семенов еле убедил его повременить и разработать стратегию. Сергей Николаев боялся, что несчастный Стефан попадется под горячую руку Рината. Наконец, Павел махнул рукой и велел собираться, решив, что они сориентируются на месте. Но что же ты плачешь, ведь ты совершенно права. Ты здесь счастлива, так же, как и я.

– Ты? У тебя тоже были трудные отношения с мамой?

– С мамой? О нет, милая девочка. У меня были чудесные мама и папа, и меня окружал потрясающий мир близких мне людей. Мои родители были потомственными питерскими врачами, очень хорошими, они спасли немало жизней. Я была их единственным ребенком и, разумеется, как они, собиралась быть только врачом.

Но был только один минус во всей нашей истории. Мои родители были дворянами, поэтому для них в Ленинграде в тридцать четвертом году нигде не нашлось места, кроме как в тюрьме. А меня и моего мужа, тоже замечательного врача-пульмонолога, выслали в Самарканд. Там мы работали вместе с ним в местной больнице. Он умер в узбекском кишлаке, подхватив инфекцию, когда помогал спасать людей. Мне даже не разрешили проститься с ним, и я до сих пор не знаю, где его могила. Ведь я была под присмотром органов безопасности.

Потом меня перевели врачом в госпиталь в Ташкенте, а этим летом я начала работать в госпитале НКВД в Минске. Сюда я попала случайно – вызвали на срочную операцию на заставу. Что же касается счастья, я скрывала ото всех, как глубоко любила своих родителей и то время, еще до революции, когда мы все были бесконечно счастливы. Я боялась, что кто-то узнает мое восхищение людьми, которые были чужды этой эпохе. Меня унижал постоянный страх, что кто-то донесет на нас. Меня угнетала невозможность открыто говорить о тех, кем я гордилась и кем восхищалась. Каждый день я ждала ареста себя или мужа. Моя душа, как и твоя, была несвободна. А рядом всегда присутствовали люди, которым доставлял удовольствие этот страх. И только теперь меня озарило, что я живу правильно лишь тогда, когда хорошо моей душе. И сейчас мне хорошо.

– Полина, прости, дорогая, но Павел тоже надолго уходит с нами…

Христина интуитивно чувствовала, что Полина должна знать об уходе разведчиков, хотя Семенов запретил говорить на эту тему. Она многого не понимала, но видела, что Полину что-то связывает с Павлом. Услышав слова девушки, Полина разомкнула руки, побледнела, встала и вышла из шалаша.

Полина была непревзойденным врачом-хирургом. В отдельном шалаше лежали тяжело раненные пограничники, которых она выхаживала. Имея ограниченный запас медикаментов и хирургических инструментов, который Полина умудрилась захватить с собой и сохранить, она буквально вытащила бойцов с того света. Павел много времени проводил в партизанском лазарете, общаясь с Полиной. Он выполнял ее конкретные поручения по разыскиванию тех или иных медикаментов, когда они с Ринатом бродили по вражеским тылам. И теперь эти бойцы уже шли на поправку. Но Павел все равно ходил в лазарет, его притягивал огромный багаж знаний этой хрупкой женщины. Он впитывал, как губка, тот опыт, которым она с ним делилась. Павел бывал в лазарете, как только у него выдавалась для этого свободная минута. И неожиданно Полина отметила, что уже с нетерпением ждет этих встреч, всякий раз волнуясь, когда разведчики долго не приходят с задания.

Однажды глубокой ночью Полину разбудил Ринат. Он был смертельно бледен, на улице шел дождь, вода стекала по его щекам и одежде. На нем не было сухого места, но он, не замечая этого, просил ее выйти к нему. Полина забеспокоилась и быстро собралась.

– В чем дело? – раздался ее спокойный голос. Он вывел Рината из ступора и он заговорил:

– С Павлом плохо.

– Где он?

– В нашем шалаше.

– Рассказывай.

– Сегодня ночью мы выполняли задание по захвату вражеского языка и его допросу, с определенной целью. Не буду тебе рассказывать всего, картина не для слабонервных. Но что ты хочешь, война, а на ней каждый с оружием в руках делает свой выбор. Когда уже шли назад, увидели страшную картину. У огромной вырытой траншеи гитлеровцы расстреливали евреев. Мы затаились, потому что должны были пройти это место. Там были люди, женщины, мужчины. Мимо нас прошла молодая девушка, держащая за руку девочку лет пяти. У этой малышки были туго заплетены косички, она держала в руках куклу. Там было очень много женщин, детей, подростков, но мне кажется, что вид именно этой девочки с куклой сломал Павла. Он задеревенел, потом началась казнь, это было еще ужасней. Но Павел отключился, когда увидел девочку. Я думал, что все пройдет, но он и сейчас такой. Такое чувство, что он уже умер. Я не стал об этом рассказывать Семенову, сразу побежал к тебе.

– Правильно сделал. Значит так, сегодня переночуешь в лазарете, кстати, переоденься в сухое. Я пойду к Павлу и буду рядом с ним сколько надо. Ты не волнуйся, спи. Я сделаю все возможное.

И Полина пошла в их шалаш. Она растормошила Павла, добиваясь, чтобы он ее увидел. Отпаивала отваром трав, который всегда имела про запас. А потом долго заставляла Павла рассказать, что он увидел в лесу под Владавой. И Павел заговорил, он рассказывал все, что вспоминал, но Полина требовала деталей. Он описывал ей эту казнь снова и снова, возвращаясь к увиденным им подробностям. Павлу было очень плохо, он плакал, кричал, и Полина слушала его. Она давала ему возможность выговориться, сама же только кивала головой, говоря, что понимает его. И после, казалось, бесконечного повторения Павлом увиденной трагедии, он становился все спокойнее и. наконец, уже полностью овладел собой. Вдруг он вполне осознанно посмотрел на Полину:

– Полина, какая ты красивая, – его рука ласково убрала с ее лица упавшую прядь.

Полина застыла, но губы Павла уже приблизились к ее лицу. Он поцеловал ее нежно, с каким-то стоном, хотя ничего не сказал. И Полина потянулась к нему сама, хотя понимала, что сейчас Павел видит в ней спасительницу от душившей его смертельной боли. Завтра ему будет неприятно вспомнить об этой минутной слабости, а сегодня Полина обнажилась и отдала ему свою страсть. Она не обманывала себя, она желала его, и эти мгновения много раз уже воображала. Павел будил в ней светлые чувства, он окрылял ее. Полина понимала, что старше Павла на двенадцать лет и что их пути разошлись во времени, но ей до боли хотелось испить эту сладкую чашу счастья. Отдав последние силы, Павел заснул на ее груди. Она не сразу решилась разомкнуть его объятия, и только потом тихо выскользнула из шалаша.