Текст книги "Полное собрание стихотворений"

«Убежать бы в леса, отдохнуть...»

 
Убежать бы в леса, отдохнуть
В их широких и вольных чертогах,
Где вливался б в усталую грудь
Вольный воздух, прозрачен и легок!
 
 
Не за то не люблю здешний шум,
Что не дружен он с миром мечтаний.
Не развеять ему тихих дум,
Светлых снов и святых упований.
 
 
Но, чем радостней город шумит,
Тем сжимается сердце печальней,
Тем пугливее ум мой бежит
За мечтою волшебной и дальней,
 
 
И чем ярче блестит предо мной
В дикой мгле образ вечной свободы,
Тем страшней для души молодой
Моря жизни суровые воды.
 

3 июня 1878

«Желанье страстное – сорвать...»

 
Желанье страстное – сорвать
На мне лежащую печать,
Печаль и страстное томленье,
Удел безрадостный – молчать,
Надежда – тяжкого мученья
Принять святую благодать,
Боязнь жестокого мученья,
Тоски холодная игра,
К чему-то смутное влеченье, —
Вот чем наполнен день с утра.
 

24 июня 1878

Яр-хмель

 
Земля покрыта мглой холодной,
Обвита снежной пеленой,
Бездушной, мертвенной, бесплодной.
В лесу не воет волк голодный,
И не бежит своей тропой.
И леса нет, одна пустыня,
Ветров безгласная рабыня.
По ней блуждает ветер злой,
И мрачно-тихих гор твердыня
Его не сдержит пред собой.
По всей поверхности унылой
Везде и всюду мрак унылый,
Повсюду холод гробовой,
И спят глубоко в недрах силы,
И странный царствует покой.
 
 
Но Солнцебог прогнал туманы,
Оковы холода разбил,
И вихри, бури, ураганы
Лучами солнца он сразил,
И зиму взором победил.
Яр-Хмель дохнул, – весна настала,
Природа вышла из оков,
Вода разбила свой покров,
И хлынула и побежала,
И залила снега лугов.
Земля покрылася цветами,
И воздух жизнью задышал,
И над зелеными лугами,
И над долами, над горами
Природы голос прозвучал.
Лес вырос днем, и золотые
Лучи в нем весело прошли.
За днями ночи хмелевые,
Тихи, загадочно-немые
И нежно-страстные текли.
Земля пылает страстью тихой,
Любовью чистой и святой,
И страстный царствует покой,
Забавой не нарушен дикой,
Храним живою тишиной.
В кустах горячее дыханье.
Поет так сладко соловей.
Здесь нет тоски и ожиданья,
Веще и шепот, и лобзанья,
И блеск неведомых очей.
 
 
Они так скоро пролетели,
Часы тех сладостных ночей,
В лесу уж листья пожелтели,
И птицы вольные не пели,
И становилось холодней.
Яр-Хмель уж землю покидает,
И опечалилась она,
И слезы светлые роняет,
И Бога тихо упрекает,
Пред ним недвижна и бледна.
Не плачь, сказал ей бог могучий, —
Возьми подарок от меня,
Из всех даров природы лучший,
И помни бога, дар храня.
К тебе, подруге темноокой,
Вернусь; лаская и любя,
Весною посещу тебя. —
И он припал к груди высокой,
Ее руками он обвил,
И улетел он в путь далекий;
Но пробежал огонь глубоко,
И грудь земную наводнил.
И с той поры огонь сокрытый
Всех обитателей живит,
И, мощным гением открытый,
Природу он животворит,
Глаза поэта отверзает,
И силу в грудь его вливает.
 

27 июня 1878

«На лестнице не видно никого...»

 
На лестнице не видно никого,
Бутылку с водкой в рот я опрокинул.
Нельзя сломать сургуч, да ничего,
Лизнул я пробку, но ее не вынул.
 
 
Попала только капля на язык,
Но эта капля сладкой мне казалась.
Я водки не пил, к ней я не привык,
Но так была приятна эта шалость.
 
 
А Дмитриев из рюмки водку пил,
Он офицер, и очень любит водку.
Вчера, как и всегда, он скромен был,
А всё ж луженую имеет глотку.
 

2 июля 1879

«Обширен русский Пантеон...»

 
Обширен русский Пантеон,
Богов чужих вмещает он,
А наш святой, великий Бог
Давно покинул свой чертог.
 

28 сентября 1879

«Застенчив я, и потому смешон...»

 
Застенчив я, и потому смешон.
Моей неловкости мне часто стыдно.
Когда ж в задор бываю вовлечен,
То говорю и дерзко, и обидно.
 
 
Я б никому понравиться не мог,
Кто знает, что застенчивость – причина?
Молчу, молчу, но слов прорвется ток,
И будто бы раскрылася причина.
 
 
Когда бы я спокойным быть умел,
Я говорил бы кротко и учтиво,
И правду в комплименты б завертел,
И улыбался б вежливо и льстиво.
 
 
Но не могу, волнует все меня,
И долго я в себе таю обиду.
Иной подумает: «Вот размазня!»
Когда, сконфуженный, я тихо выйду.
 
 
Всем кажется, – я, как тростник, дрожу,
И никуда я в жизни не гожуся,
Но я порой внезапно надержу,
Или с мальчишками вдруг подеруся.
 
 
Тогда бранят меня, стыдят, секут,
Как будто бы со мной нельзя иначе,
Как будто бы березовый лишь прут
Мне нужен так, как кнут упрямой кляче.
 

9 ноября 1879

Муза

 
Муза – не дева, не резвый ребенок,
Муза – не женщина, стройно-развитая,
Муза – не ангел, не гений небесный,
Муза – не тайна, от века сокрытая.
 
 
Честь и невинность давно потерявши,
Всё же ты манишь, богиня прелестного,
Но я бегу тебя в страхе и ужасе,
И удаляюсь от ложа бесчестного.
 
 
Эти позорны объятия музы,
Гениям праздности вечно открытые,
И порождает конфектные куклы
Лоно твое, широко плодовитое.
 
 
Но, гражданин и служитель народа,
Я убегаю от храма напрасного,
И поклоняюсь труду вековому,
Музе невинной труда и прекрасного.
 

14марта 1880

На Шипке все спокойно
Три картины Верещагина

 
Гром орудий на Балканах
После битвы призатих.
Оба лагеря спокойно
Выжидают битв иных.
Снег сверкает на вершинах,
И в долинах он лежит,
И при месяце огнями
Разноцветными блестит.
Месяц в небе птицей мчится,
То укроется меж туч,
То в разрыв их быстро бросит
Зеленеющий свой луч.
Тесной стаей, вперегонку
Пробегают облака,
Будто гонит их куда-то
Невидимая рука.
Тихо, слышен каждый шорох,
Кручи белые молчат.
На часах стоит, и дремлет,
И качается солдат.
 
 
Воет ветер над горами,
Гонит в небе облака,
Пелена снегов клубится,
Словно быстрая река.
Потемнел Балкан лесистый,
Встрепенулся ото сна,
 
 
Мрачно смотрит, как за тучи
Робко прячется луна.
Точно духи в пляске мчатся, —
Вихри стонут и вопят,
И стоит в снегу по пояс
Замерзающий солдат.
Вьюга злится, вьюга плачет,
Кучи снега намело,
Все проходы, все тропинки
Этим снегом занесло.
Ничего вдали не видно,
Ночь бурливая темна,
И не светит из-за тучи
Оробевшая луна.
Над волнистыми снегами
Видны шапки да башлык,
Да торчит из снега острый
И блестящий сталью штык.
 

14 марта 1880

Церковь

 
Без колебанья, без сомненья
Я в детстве шел к вечерней в храм.
Какие дивные мгновенья
Переживалися мной там!
В углах – таинственные тени,
В окно глядит немая ночь.
Невольно клонятся колени,
Не в силах слезы превозмочь.
В душе светло, тепло, отрадно,
Как в свежем венчике цветка.
Святым словам внимаю жадно,
И негодую на дьячка.
Приду домой, – горит лампада,
В душе такая благодать.
Ни чаю, кажется, не надо,
Ни есть не хочется, ни спать.
Всю ночь в слезах и умиленный
Проволновался б, промечтал,
И всё б стоял перед иконой,
Всё б эти ризы целовал.
Теперь не то: былые думы,
Былая вера и любовь
Не согревают ум угрюмый
И не волнуют в сердце кровь.
 
 
Всё обаяние молений
Уже рассеяно; иной
Прекрасный и блестящий гений
Теперь встает передо мной.
Уж храма Божьего бегу я,
Лишь поневоле иногда
С досадной думою вхожу я,
И чуть не плачу от стыда.
 

29 июня 1880

«Ах, зачем ты не затих...»

 
Ах, зачем ты не затих,
Не умолкнул навсегда,
Мой небрежный, звонкий стих?
Горечь темного стыда,
Капли одиноких слез,
Всю печаль, что я принес
В жизнь печальную мою,
Всю тебе передаю.
Но в тебе отрады нет.
Ни среди гнетущих бед,
Ни среди тоски немой,
Неприветен отзыв твой
На призывную печаль.
Мучит твой унылый стон.
Никому не будет жаль,
Что навек замолкнет он.
 

8 июля 1880

«Мне в Институте живется...»

 
Мне в Институте живется
Скучно, тоскливо и трудно:
То вдруг Смирнов придерется,
Пилит ехидно и нудно;
 
 
То математик писклявый,
Латышев, скуку умножит,
Лапкой умывшися правой,
Хитрый вопросец предложит;
 
 
То нас Гуревич замает
Длинно-сплетенным рассказом,
Быстро по классу шагает,
Пар поддает своим фразам.
 
 
Иль повязав полотенце
(После попойки) чалмою,
С ликом святого младенца
Мучит своей болтовнею,
 
 
Щиплет свои бакенбарды,
Трет покрасневшие веки,
Мямлит он, что лангобарды
Переправлялись чрез реки.
 
 
Есть еще глупый Наумов.
Место ж такому невежде!
Не заучив, не подумав,
Врет он и врет, как и прежде.
 
 
Есть и Гербач чистописный,
Ухов с гимнастикой пыльной,
Рыбчинский есть закулисный,
Галлер есть брюхообильный.
 
 
Выше директор над нами,
Богу единому равный,
Красными славный речами,
Строгий, но добрый и славный.
 
 
Но Сент-Илера просили
Мама и бабушка вместе...
Что за последствия были,
Я рассказал в другом месте.
 
 
Здесь же скажу, что в печальной
Жизни здесь есть и такое
Время хорошее: в спальной
Лечь наконец на покое.
 

29 сентября 1880

«...Прекрасен был его закат...»

 
...Прекрасен был его закат,
Его последние мгновенья...
Угас он тихо, как олень,
Пронизан пулей, умирает,
Как на горах, слабея, день
В вечерних красках догорает,
И закрывается гора
Мохнатой шапкою тумана.
Наутро просветлеет рано,
Настанет дивная пора,
 
 
Туман, под солнцем исчезая,
Сползет и скроется, – опять
Всё оживет. Но молодая
Уже не будет жизнь сиять,
И будет сломанная сила
Холодным, вечным сном могилы,
Покоясь тихо, почивать.
 

13 ноября 1880

Геок-Тепе

 
От полей бесплодных,
От сохи и бороны,
От детей голодных,
От больной жены
Он оторван. В край далекий
Он отослан не один,
 
 
Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
О родимой стороне
И о плачущей жене
Всё он тужит и вздыхает.
 
 
Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Жгучий, знойный воздух юга,
Ширь безжизненных степей;
А зимой бушует вьюга
Вдоль и поперек по ней.
 
 
Долго шли они по степи.
Вот оазис, крепость, вновь
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.
 
 
Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.
 
 
Только в час кончины
Память привела
Бедные картины
Бедного села.
 
 
Клеть давно пустая,
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
Всё равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.
 

15января – 28 июля 1881

Подражание пророку Амосу

 
Ни я пророк, ни сын пророка,
Но Бог воззвал меня от стад,
Чтоб я, один во мгле порока
Увенчан правдою и свят,
Перед безбожной Иудеей
Провозгласил его закон,
На трудный подвиг укреплен
Сладчайшим ангелом, Идеей.
 
 
Она явилась предо мной,
Когда в долине Галаада
В лохмотьях нищенских, босой,
Наемник бедный, пас я стадо.
Сказала мне: – Не покидай,
Меня, небесную Идею, —
И я последовал за нею,
И обошел из края в край
Мою родную Иудею.
Томясь тоской, я шел вперед
С моим громящим, вещим словом,
И в поучении суровом
Клеймил левитов и народ.
 

6 – 8 февраля 1881

«На берегу ручья в лесу...»

 
На берегу ручья в лесу
Сидит красавица босая,
В волнах роскошную красу
Лица и груди отражая
И ножки стройные купая.
За ней под деревом в тени
Лежат чулки, стоят сапожки:
Она их сбросила, – они
Теснили маленькие ножки.
Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
И налегла на очи ей
Лесная тихая дремота.
Волна прозрачная манит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит.
Волна сверкает и шумит,
И лижет голые колени.
 

6 апреля 1881

«В первой дикости свободной...»

 
В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной,
И боялся шумных рек.
 
 
Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.
 
 
А потом веще дороги
Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,
 
 
И в моря на них пускался,
В океан посмел он плыть,
Только каждый путь свивался
В очень узенькую нить.
 
 
Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
Носят руки по реке.
 
 
А потом сумел он лошадь
Укротить и приручить,
А теперь машина может
Далеко его носить.
 
 
Победил он всю природу,
Силы все он оковал,
Но один пустяк, свободу,
Он навеки потерял.
 

10 сентября 1881

«Парный воздух, гам и мгла....»

 
Парный воздух, гам и мгла.
В шайки звонко брызжут краны.
Всюду голые тела,
И огни сквозь пар багряны.
 
 
Что же мне от наготы!
Коль пришел, так надо мыться.
Руки делом заняты,
А глазам чем насладиться?
 
 
Вот сюда бы голых баб,
Чтобы все их обнимали,
И старик бы не был слаб
И забыл бы все печали,
 
 
Чтоб нагая и нагой
Телом к телу прижимались,
Под веселою игрой
Чтоб скамейки сотрясались.
 
 
Но всё очень тускло тут,
Всё полно всегдашней скуки,
И безрадостные трут
По телам мочалкой руки.
 

1 февраля 1882

«В чаше леса леший бродит...»

 
В чаше леса леший бродит,
Принимает страшный вид,
То в трущобы он заводит,
То в кустарниках кружит.
 
 
В омутах русалки плещут,
Ночью пляшут над водой,
И глаза их жутко блещут
Над опасной глубиной.
 
 
Домовой таится в бане
Или в доме на печи,
Он дохнет, – и, весь в тумане,
Задрожит огонь свечи.
 
 
В поле, жаркою порою
Подымаясь от земли,
Над протоптанной тропою
Пляшет вихорь, весь в пыли.
 
 
Нашу скорбную природу
Осветила раз одна
Дева светлая, – свободу
Обещала нам она.
 
 
Стали мы смелей, и видим:
Скрылась нечисть, кто куда.
В поле, в лес, на речку выйдем, —
Воздух чист, чиста вода.
 
 
Но пропала наша фея,
Иль, быть может, умерла,
И вкруг нас, еще мрачнее,
Злая нечисть залегла.
 

12 июля 1882

«Он был один. Горели свечи...»

 
Он был один. Горели свечи,
Лежали книги на столе.
С ним кто-то вел немые речи,
Порой он видел на стекле
За глухо-спущенною шторой
Как будто чей-то яркий взор,
Неуловимо-беглый, скорый,
Как в темном небе метеор.
Порой горячее дыханье
Он над собою ошущал,
И непонятное желанье
В больной душе переживал.
Его мечты неслись нестройно,
Отрывки мыслей были в нем,
А голос тот звучал спокойно
Каким-то гордым торжеством.
 

19 сентября 1882

«Поскорее добрести бы...»

 
Поскорее добрести бы
До ближайшего леска!
Под ногами глины глыбы,
Слой горячего песка.
 
 
С неба солнце светит ярко,
Так что все кружит в глазах.
Груди душно, телу жарко,
Как свинец в босых ногах.
 
 
Вот добрел, и повалился.
Мягкий мох, лесная тень.
Словно камень отвалился, —
Так в лесу отрадна тень.
 

3 июля 1883

«Старый муж давно наскучил...»

 
Старый муж давно наскучил,
Подвернулся кстати я,
И ее недолго мучил,
И купчиха уж моя.
 
 
Для чего тебе, лабазник,
Эта милая жена?
Мне же с нею – светлый праздник:
И красива, и умна.
 
 
Только жаль, таиться надо.
Пробираюсь в сад, как вор,
И под яблонями сада
Сладок краткий разговор,
 
 
Сладки нежные объятья,
Поцелуи горячи,
Беспорядок в женском платье
Скрыла темнота в ночи.
 
 
Шум ли старый муж почует,
Не успею ль убежать,
Он подумает: ворует
Кто-то яблоки опять.
 
 
Выйдет сам, – метнусь к забору,
А она – обходом в дом.
Коль меня поймает, – вору
Будет мука поделом.
 
 
А ее, так скажет: – Кто-то
Мне почудился в саду.
Погнала меня забота,
Дай-ка сад наш обойду.
 
 
– Слышишь, вор уж убегает:
Не схвати, поймала б я! —
Муж похвалит, приласкает:
– Ай, хозяюшка моя!
 

30 августа 1883

«Из отуманенного сада...»

 
Из отуманенного сада
Вливается в окно прохлада.
Поутру ветки шелестят,
Щебечут птицы там на ветках,
И семь приятелей сидят,
Поссорившися, в двух беседках.
 
 
А мне в какую же идти?
Где чушь мне пьяную плести?
Пора домой. Уроки скоро
Начнутся. Уж проснулась мать,
И с нею, знаю, будет ссора,
И будет долго упрекать.
 
 
Бреду, держуся ближе к тыну,
От водки и прохлады стыну, —
И точно, мать уже в дверях,
Суровая, меня встречает;
Еще молчанье на губах,
Но уж и взором упрекает.
 

30 сентября 1883

«Хорошо в широком поле...»

 
Хорошо в широком поле
Посбирать цветки-цветы
И на летней вольной воле
Поиграть в свои мечты,
 
 
Да не плохо и зимою
У окошка посидеть,
Как вечернею зарею
Снег чуть станет розоветь.
 
 
Всё равно мечта, покорна,
Унесет в далекий край,
Где сверкающие зерна
Сколько хочешь собирай.
 

20января 1884

«Город вовсе небольшой...»

 
Город вовсе небольшой
Над Холовою-рекой.
Где ни стань, увидишь поле
И окрестные леса,
А расширился б ты боле,
Не видал бы чудеса,
Не видал бы диких леших
На лесных зыбучих плешах,
Не видал бы домовых
И коварных водяных.
И тебя бы замостили
Камнем сплошь и плитняком.
На базар бы не ходили
В старых платьях босиком
Чинодралов мелких жены,
Чтоб дешевле покупать:
Мы ведь, вишь, не наряжены,
Из чего нам передать?
И мещане не срывали б
Ветки гибкие с берез,
И в садах своих не драли б
Голых жен пучками лоз.
Дочерей насильно замуж
Не сдавали б, как теперь.
Да расширься ты, а там уж
Все изменится, поверь.
 

23 апреля 1884

«К первоначальной чистоте...»

 
К первоначальной чистоте
И к первобытной простоте
Я возвратиться рад.
Я вышел из дому босой,
И по дороге полевой
Иду я наугад.
 
 
Прошел поля, вошел в лесок,
Бреду задумчив, одинок,
Стихи слагаю я,
И ноги голые мои
С улыбкой погружу в струи
Веселого ручья.
 

31 июня 1884

«На песке, пыли и глине...»

 
На песке, пыли и глине
Оставляя легкий след,
Проходил я по долине,
По-домашнему одет,
 
 
Не стыдясь людей нимало.
Засучив штаны и бос.
Лишь фуражка прикрывала
Пряли спутанных волос.
 
 
Солнце жгло мои колени,
И горячим стал песок.
От усталости и лени
В тихий я вошел лесок.
 
 
Лег я на землю спокойно,
Подо мной теплели мхи,
Было так в душе спокойно,
И слагалися стихи.
 
 
А когда я возвращался
Ясным вечером домой,
Я невольно улыбался,
Кой-где след увидев мой.
 
 
Зимний след мне вспоминался, —
Я нередко вечерком
Через двор проворно мчался
По морозу босиком,
 
 
А порой и вовсе голый.
В баню быстро я вбегал,
И внезапно жар веселый
Мне все тело обнимал.
 
 
Виден был порою утром,
Коль не выпал ночью снег,
Хрупким скован перламутром,
Ясный след, где был мой бег.
 

22 июля 1885

«Господь мои страданья слышит...»

 
Господь мои страданья слышит,
И видит кровь мою Господь.
Его святая благость дышит
На истязуемую плоть.
 
 
На теле капли крови рдеют,
И влажен пол от слез моих,
Но надо мною крылья реют
Его посланников святых.
 
 
И как ни страшны эти звуки
Несущих пламя боли лоз,
Покорно я приемлю муки,
Как принимал их Ты, Христос.
 
 
Смиренно претерпев удары,
Я целованьем строгих рук
Благодарю за лютость кары,
За справедливость острых мук.
 

14 сентября 1885

«Упадешь ты в лужу или в грязь...»

 
Упадешь ты в лужу или в грязь,
Или свалишься ты на сухое, —
Соберется вкруг толпа, смеясь.
Но веселье людям здесь какое?
 
 
И зачем упавший на пути
Держится, как виноватый?
Средство есть насмешки отвести.
Дам совет я, не гонясь за платой.
 
 
Ты в глаза им прямо погляди, —
Просто все, что в жизни ни случится, —
И своей дорогою иди;
Тотчас смех в толпе угомонится.
 
 
Я недавно это испытал.
К имениннику меня позвали.
Я средь грязной улицы упал.
Два мальчишки на мостках стояли.
 
 
Устремленный к ним мой взгляд простой
Сделал то, что слышим в небылицах:
Ни одной насмешки озорной,
И улыбки нет на детских лицах.
 

10 декабря 1886

«Люблю мою родную землю...»

 
Люблю мою родную землю,
Люблю я жизнь, и потому
Страданье всякое приемлю,
Покорен всякому ярму.
 
 
Страданье иногда полезно
Для тела, как и для луши,
И, кто признал закон железный,
Тому и розги хороши.
 
 
Стыда и боли злая вьюга
Ведет насилием к добру,
И потому ее, как друга,
Без отговорок я беру.
 
 
Но все же мы упрямо спорим,
Как с диким и жестоким злом,
С напрасным, безнадежным горем,
С ужасным, мстительным врагом.
 
 
Перед Бедою, ведьмой черной,
Что сторожит у всех дверей,
Склоняться в страхе так позорно,
Невыносимо для людей.
 
 
Мы ведьму мерзкую прогоним
Усилием ума и рук.
Но не сглупим мы, и не тронем
Семью стыда и кратких мук.
 

21 декабря 1886

«Когда царицы скромно косы...»

 
Когда царицы скромно косы
Плели, как жены пастухов,
И почасту ходили босы
По стогнам тихих городов,
 
 
Ремнями тесными сандалий
Не жали голые стопы,
И не затягивали талий
На удивление толпы,
 
 
В те дни цветущая Эллада
Рождала то, чем живы мы,
В чем наша верная отрада
От вековечной нашей тьмы.
 
 
Воскреснет в сердце человека
Давно погибшая мечта,
И дети будущего века
Поймут, что значит красота.
 

25марта 1887

«В окно моей темницы...»

 
В окно моей темницы
На склоне злого дня
Ликующие птицы
Наведали меня.
 
 
Но мгла моей темницы
Вспугнула скоро их.
Ликующие птицы
В просторах голубых.
 

8 мая 1887

«Сплетают тени на песочке...»

 
Сплетают тени на песочке, —
И в тенях много красоты, —
Акаций узкие листочки
И кленов крупные листы.
 
 
А где смешались тени эти
С тенями плотными кустов,
Там на песке трепещут сети
Из мелких золотых кружков.
 
 
В саду, подальше, – там березки,
Такие светлые стоят.
От веток их порой полоски
По телу моему скользят.
 
 
Когда нарвут зеленых веток
От белоствольных тех берез,
Иной уж цвет тогда у сеток,
На тело брошенных от лоз.
 
 
Сперва они на белом поле
Ложатся, узки и красны,
А после, с возрастаньем боли,
Смотря по степени вины,
 
 
Они синеют, багровеют,
На поле красном так близки,
И вот уж капли крови рдеют,
Сливаясь скоро в ручейки...
 
 
Но все ж березы, липы, клены,
Акаций запыленных ряд,
И даже галки и вороны
И глаз, и ухо веселят.
 

14 июня 1887

«Любопытные соседки...»

 
Любопытные соседки
У себя в саду стоят,
И на окна той беседки,
Где секут меня, глядят.
 
 
Я заметил их местечко
У ольхового ствола
В час, как мама от крылечка
Наказать меня вела,
 
 
И один из мальчуганов,
Что пришли меня стегать,
Молвил: – Барышни, Степанов,
Захотели много знать.
 
 
Я крепился и старался
Не орать и не реветь,
Только все же разорался, —
Больно так, что не стерпеть.
 
 
После порки в сад я вышел,
Раскрасневшися, как мак,
И насмешки их услышал:
– Разрумянили вас как!
 
 
– Эти яркие румяна
Где, скажите, продают? —
И хохочут мальчуганы,
И Лежонов кажет прут.
 
 
– Вам урок мальчишки дали?
Вот какие смельчаки! —
И, смеяся, убежали, —
Все мои ученики.
 
 
– Ну, и громко ж вы кричите,
Ой-ой-ой да ай-ай-ай!
Мы утешим вас, хотите?
Приходите к нам пить чай.
 
 
– Вас березовой лапшою
Угостила ваша мать,
Мы вас будем пастилою,
Сладким чаем угощать.
 
 
– Есть варенье из малины,
И сироп такой густой,
Все забудете кручины,
Не стесняйтесь, что босой.
 
 
Отказаться не умею,
К перелазу я иду,
От стыда и боли рдею,
Очутившись в их саду.
 
 
Самовар уже в столовой,
И варенье тут как тут.
– Поздравляем с баней новой!
– Ну и часто вас секут!
 
 
Три сестры за самоваром
Наострили язычки.
– Поздравляем с легким паром!
– Молодцы ученики!
 
 
Посмеялись, но немного, —
Мы дружны уж с давних пор, —
И сказала Вера строго:
– Розги дома не в укор!
 
 
Вы простите, мы без злости.
Малость надо постыдить,
А теперь пришли к нам в гости,
Будем мирно говорить.
 

14 июля 1887