Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Елене Александровне Анненской

 
Что имя? В звуке вещем – тайна.
Она темна или ясна,
Но все ж даются не случайно
Нам, бедным людям, имена.
 
 
Когда рождается Елена,
Ее судьба – судьба Елен:
Его или ее измена
И в дикой Трое долгий плен.
 
 
Но мы не верим, что Елену
Парис троянский полонил.
Она влеклась к иному плену,
Ее пленил широкий Нил.
 
 
Мы знаем, – только тень царицы
Вместил суровый Илион,
А наготою чаровницы
Был очарован фараон.
 
 
Елена, заповедь едину
Храни в нерадостные дни:
Терпи твой плен, и Валентину,
Лукавая, не измени.
 
 
Терпи надменность и упреки:
Как, – помнишь, – фараон кричал,
Когда красавец черноокий
Тебя украдкой целовал!
 
 
Припомни вспышки фараона:
Чуть что, сейчас же хлоп да хлоп,
И разорется, как ворона,
А с виду сущий эфиоп.
 
 
Да и Парис, красавец тоже!
Козлом он пахнул, стадо пас,
И шеголял в звериной коже,
И бил себя в недобрый час.
 
 
Но здесь не Фивы, и не Троя,
Не Приамид, не фараон,
И старым бредом Домостроя
Твой жребий здесь не омрачен.
 

5(18) августа 1925

«С волками жить, по-волчьи выть...»

 
С волками жить, по-волчьи выть.
Какая странная пословица!
Но видно, так тому и быть:
Пословица не сломится.
 
 
Но вой не вой, – голодный волк
К тебе негаданно подкрадется.
Заспорить с ним – какой же толк!
Надейся, – все уладится.
 
 
Держаться б дальше от волков,
Да надоело жить с барашками,
Вот и пошел ты в глушь лесов
Тропинками, овражками.
 
 
Чего там вздумал ты искать?
Вот и забрел к волкам в их логово,
И встретишь, – как их разгадать? —
Смиренного иль строгого?
 

6(19) августа 1925

«Где дом любви, где дом разврата...»

 
Где дом любви, где дом разврата,
Кто это может различить?
Сестра невинная на брата
Ужели станет доносить?
 
 
И он ликует, облекаясь
В ее девический наряд,
Вином распутства упиваясь,
И люди не его корят.
 
 
Они в распутстве видят пламень
Святой и пламенной любви,
И говорят: «Кто бросит камень?»
И говорят: «Благослови!»
 

28 декабря 1925 (10 января 1926)

«Змея один лишь раз ужалит...»

 
Змея один лишь раз ужалит,
И умирает человек.
Но словом враг его не валит,
Хотя б и сердце им рассек.
 
 
О ты, убийственное слово!
Как много зла ты нам несешь!
Как ты принять всегда готово
Под свой покров земную ложь!
 
 
То злоба, то насмешка злая,
Обид и поношений шквал, —
И, никогда не уставая,
Ты жалишь тысячами жал.
 
 
Наделены чистой обаянье
Умеешь ты огнем обжечь,
И даже самое молчанье —
Еще несказанная речь,
 
 
И нераскрывшиеся губы
В своем безмолвии немом
Уже безжалостны и грубы,
Твоим отмечены значком.
 
 
Когда ты облечешься лаской
Приветливых и милых чар,
Ты только пользуешься маской,
Чтоб метче нанести удар!
 

1(14) января 1926

«Если б я был себе господином...»

 
Если б я был себе господином,
Разделился бы на два лица,
И предстал бы послушливым сыном
Перед строгие очи отца.
 
 
Всё, что скрыто во мне, как стенами,
В этот час я пред ним бы открыл,
И, разгневан моими грехами,
Пусть бы волю свою он творил.
 
 
Но одно нам доступно: сознанье
Иногда, и с трудом, раздвоить.
На костры рокового пыланья
Мы не можем по воле всходить.
 
 
Если даже костер запылает,
Боязливо бежим от огней.
Тщетно воля порою дерзает, —
Наша слабость всей силы сильней.
 

12(25) января 1926

«Как нам Божий путь открыть..»

 
Как нам Божий путь открыть?
Мы идем по всем тропинкам,
По песочкам и по глинкам,
По холмам и по долинкам,
И порой какая прыть!
 
 
Посмотри: мелькают пятки,
Икры стройные сильны,
Все движения вольны.
Мимо ржи, и мимо льны!
Быстро мчатся без оглядки!
 
 
На Кавказ, на Арзамас,
И на город, что поближе,
И на речку, что пониже,
Все бегут вразброд. Гляди же,
Сколько смеха и проказ!
 
 
Эти все пути людские,
Может быть, и хороши
Для земной, слепой души,
Но, прозревший, поспеши
Отыскать пути прямые,
 
 
Те пути, что в вечный град
Нас приводят, в край далекий,
Где стоит чертог высокий,
Где пирует Огнеокий,
Претворяя в нектар яд.
 
 
Если сам найти не можешь
Божьих праведных путей,
Отыщи среди людей,
Пред которым волю сложишь.
 
 
Для тебя он – лучший я,
Вознесенный над тобою
Не лукавою судьбою,
А твоею же душою,
Твой верховный судия.
 

12(25) января 1926

«Земля, и небо голубое...»

 
Земля, и небо голубое,
И хор миров – пустая тень.
Земле оставивши земное,
Она ушла в бессмертный день.
 
 
Погасли в страстной Камалоке
Последние огни страстей.
Иною глубиной глубоки,
Лежат пространства перед Ней.
 
 
Но не пугают эти дали
Того, кто верный путь найдет.
Разлуки нет, и нет печали,
Любовь вовеки не умрет.
 
 
И здешний мир принарядился
В обманы нежные земли,
И над могилой клен склонился,
И маргаритки расцвели.
 
 
Дитя рабочего народа
Придет цветочки воровать,
«И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть».
 

13(26) января 1926

«Насилье царствует над миром...»

 
Насилье царствует над миром,
Насилье – благостное зло.
Свободу ставишь ты кумиром,
Но что, скажи, тебя спасло?
 
 
Среди народных возмущений,
Тебя лишивших всех охран
И выпавших на жертву мщений,
Пришел насильник и тиран.
 
 
Он захватил кормило власти,
Твой жалкий ропот презрел он,
И успокоилися страсти,
И вот уют твой огражден.
 
 
В своем бессилии сознайся,
Не суесловь и не ропщи,
Перед насильем преклоняйся,
Свободы лживой не ищи.
 

24 января (6 февраля) 1926

«Три девицы спорить стали...»

 
Три девицы спорить стали
О красавце молодом.
– Он влюблен в меня. —
– Едва ли!
Чаще к нам он ходит в дом. —
 
 
– Ошибаетесь вы обе:
Он со мной в лесу гулял. —
Шепчет им старуха: – В небе
У него свинец застрял.
 
 
– Вы б его не сохранили:
Он Далекую любил.
Из земной докучной были
Он к Невесте поспешил. —
 

7(20) февраля 1926

«Разве все язвы и шрамы...»

 
Разве все язвы и шрамы
Мстительно мы понесем
В эту обитель, куда мы
В смертный наш час отойдем?
 
 
– Создал я мир для тебя ли? —
Злобного спросит Отец.
– Этой блистающей дали
Ты ли положишь конец?
 
 
– Все колебанья эфира
Я из Себя излучил.
Даром все радости мира
Ты от меня получил.
 
 
– Гневною речью порочишь
Ты утомительный путь.
Иль, как ребенок, ты хочешь
Сладкое только слизнуть?
 
 
– Если уж так тебе надо,
Сам ты свой мир созидай, —
Без раскаленного ада
Благоухающий рай.
 
 
– В нем ты завоешь от скуки,
Вызов ты бросишь судьбе,
И недоступные муки
Станут желанны тебе.
 
 
– Но не творец ты, игрою
Миродержавной рожден,
Я же тебе не открою
Тайны пространств и времен. —
 

18 – 19 февраля (3 – 4 марта) 1926

«Ни презирать, ни ненавидеть...»

 
Ни презирать, ни ненавидеть
Я не учился никогда,
И не могла меня обидеть
Ничья надменность иль вражда.
 
 
Но я, как унтер Пришибеев,
Любя значенье точных слов,
Зову злодеями злодеев
И подлецами подлецов.
 
 
А если мелочь попадется,
Что отшлифована толпой,
Одна мне радость остается, —
Назвать клопом или клопой.
 

6 (19) марта 1926

«Целуя руку баронессы...»

 
Целуя руку баронессы,
Тот поцелуй я вспоминал,
С которым я во время мессы
К устам Распятие прижал.
 
 
Мне Эльза тихо говорила:
– Благодарю, мой милый паж!
Весь грех мой я тебе открыла,
Меня врагам ты не предашь. —
 
 
– О, госпожа, твой грех мне ведом,
Но и в грехе невинна ты.
Истомлена жестоким бредом,
Ты мне доверила мечты.
 
 
– Я погашу врага угрозы
И затворю его уста,
И расцветут живые розы
Благоуханного куста.
 
 
– Все совершится неизбежно,
И ты супругом назовешь
Того, кого ты любишь нежно,
Кому ты душу отдаешь! —
 

8(21) марта 1926

«Мечта стоять пред милой дамой...»

 
Мечта стоять пред милой дамой
Владеет отроком-пажом,
Но двери заперты упрямо, —
Там госпожа с духовником.
 
 
В каких проступках покаянье
Она смиренно принесла?
Иль только слушать назиданье
Она прелата призвала?
 
 
Иль, мужа своего ревнуя,
Благого утешенья ждет?
Иль совещается, какую
В обитель жертву принесет?
 
 
Или? Потупившись ревниво,
Стоит влюбленный паж, дрожа.
Но вот выходит торопливо
Монах, не глядя на пажа.
 
 
Его лицо все так же бледно.
Стремится к Господу аскет,
В молитве страстной и победной
Давно отвергнувший весь свет.
 
 
О нет, любовью здесь не пахнет!
Ревнивым, милый паж, не будь:
В дыхании молитвы чахнет
Давно монашеская грудь.
 
 
Паж веселеет, входит смело,
Графиня милая одна.
Она работает умело
Над вышиваньем полотна.
 
 
Он Эльзу к поцелую нудит.
– Мальчишка дерзкий, не балуй! —
И паж трепещет, – что же будет,
Удар хлыста иль поцелуй?
 
 
Нет, ничего, она смеется,
И как пажу не покраснеть!
– Тебе никак не удается
Твоею Эльзой овладеть!
 
 
– Какую задал мне заботу —
Тебя искусству ласк учить!
Что ж, граф уехал на охоту, —
Уж научу я, так и быть! —
 
 
Она мальчишку раздевает,
Нагая перед ним легла,
И терпеливо обучает
Веселым тайнам ремесла.
 

9(22) марта 1926

«Последуешь последней моде...»

 
Последуешь последней моде
Иль самой первой, все равно.
В наряде, в Евиной свободе
Тебе не согрешить грешно.
 
 
И если даже нарумянишь
Свои ланиты и уста
И этим Кроноса обманешь,
Ты перед Эросом чиста.
 
 
Твои лукавые измены
Пусть отмечает Сатана,
Но ты, соперница Елены,
Пред Афродитою верна.
 
 
И если бы аскет с презреньем
Клеймил коварство женщин, «ты
Была б всегда опроверженьем
Его печальной клеветы».
 

19 мapтa (1 апреля) 1926

Хвалители
Басня

 
Приглашены богатым Вором
В числе других Оратор и Поэт,
И восхваляют все его согласным хором,
Но кислые гримасы им в ответ.
Все гости подбавляли жара,
И яркий фейерверк похвал
Перед глазами Вора засверкал,
А он мычит: – Все это слабо, старо! —
От Вора вышел, за углом
Чуть приоткрывши щелку злости,
Смущенные, так говорили гости:
– Не сладить с этим чудаком!
Как ни хвали, все недохвалишь!
Сказать бы попросту: «Чего клыки ты скалишь?
Разбойник ты и вор!
Вот был бы верный разговор!»
Один из них, молчавший за обедом,
Теперь прислушавшись к таким беседам,
Им говорит:
– Вот это все ему в глаза бы вы сказали! —
И на него все закричали:
– Нельзя! Ужасно отомстит!
В бараний рог согнет! Всю жизнь нам испоганит! —
Но, возраженьем не смущен,
Им отвечает он:
– А все ж его хвалить кто за язык вас тянет? —
 

23 марта (4 апреля) 1926

Ропот пчел
Басня

 
– Для чего мы строим наши соты?
Кто-то крадет наш мед.
Мы бы жили без заботы,
Если б сами ели наш мед.
Для чего мы строим соты? —
 
 
– Тот, кто крадет ваш мед,
Изменил чудесно всю природу.
Аромат цветов дает
Сладость вашему меду, —
Человек не даром крадет мед. —
 

8(21) апреля 1926

«Мениса молодая...»

 
Мениса молодая,
Покоясь в летний зной,
Под тенью отдыхая,
Внимает песне той,
Которую в долине
Слагает ей пастух.
В томленьи да в кручине
Он напевает вслух.
 
 
Что сердце ощущает,
Что чувствует душа,
Все в песню он влагает:
– Мениса хороша!
И все в ней так приятно,
И все прелестно в ней,
Но милой непонятна
Печаль души моей.
 
 
– С зарею просыпаюсь,
При утренней звезде
К ней сердцем устремляюсь,
Ищу ее веще.
Увижу, и смущаюсь,
Боюсь при ней дышать,
Не смею, не решаюсь
Ей о любви сказать.
 
 
– Пленившися случайно,
Томлюся и стыжусь,
Люблю Менису тайно,
Открыться ей боюсь.
Вовек непобедима
К тебе, Мениса, страсть.
Вовек несокрушима
Твоя над мною власть. —
 
 
Мениса песню слышит,
И сердце в ней горит,
Она неровно дышит,
Томится и дрожит.
 
 
Приставши на колени,
Раздвинув сень слегка,
Она из томной тени
Глядит на пастушка.
 

28 апреля (11 мая) 1926

«Я ноги в ручейке омыла...»

 
Я ноги в ручейке омыла,
Меня томил полдневный зной.
В воде прохладной так мне было
Приятно побродить одной.
 
 
Но тихий плеск воды услышал
Тирсис у стада своего.
На берег ручейка он вышел,
И я увидела его.
 
 
О чем он говорил, не знаю,
Но он так нежно говорил,
И вот теперь я понимаю,
Что он меня обворожил.
 
 
Я, расставаясь с ним, вздыхала.
Куда-то стадо он увел.
Я целый день его искала,
Но, знать, далеко он ушел.
 
 
Всю ночь в постели я металась,
На миг я не закрыла глаз,
Напрасно сна я дожидалась,
И даже плакала не раз.
 
 
Когда румяною зарею
Восток туманы озлотил,
Мне стало ясно, что со мною:
Тирсис меня обворожил.
 
 
Теперь мне страшно выйти в поле,
И страшно подойти к ручью,
Но все ж я вышла поневоле,
И вот я у ручья стою.
 
 
Вода ручья меня пугает,
Я пламенею и дрожу,
Рука же юбку поднимает,
И робко я в ручей вхожу.
 
 
Тирсис к ручью идет с улыбкой.
Ручей меня не защитил,
Не сделал золотою рыбкой:
Тирсис меня обворожил.
 

28 апреля (11 мая) 1926

«Что дурак я, знаю сам...»

 
– Что дурак я, знаю сам,
Но ведь это не нарочно.
Что ж нам делать, дуракам? —
Посмеялись: – Это точно! —
 
 
– Отчего же нас бранят,
Всюду ставят нам ловушки? —
– Значит, вам добра хотят! —
Отвечают мне старушки.
 
 
И толкуют старики,
Испуская запах гнили:
– Знать, на то и дураки,
Чтоб их били да бранили. —
 
 
А за ними ну вопить
И мальчишки, и девчонки:
– Дураков-то как не бить! —
И мелькают кулачонки.
 

19 сентября (2 октября) 1926

«Утром встану...»

 
Утром встану,
В окна гляну, —
Бел туман.
Сердце бьется,
Удается
Чей обман?
 
 
Что, старуха,
Слышит ухо?
Это – свой.
Улыбнулся,
Повернулся
К ней спиной.
 
 
Выждал время,
Стукнул в темя
Топором.
Сделал лихо,
Вынес тихо
Тюк с бельем.
 
 
Сел в пролетку,
Да находку
Не сберег, —
Страшно что-то.
Шмыг в ворота
Со всех ног.
 
 
Кнут под мышки.
Вот делишки.
Не сплошал, —
Раньше ль, позже ль,
Дернул вожжи,
Ускакал.
 
 
Только ль рано
Мглой тумана
Обманул?
Целы сутки
Шутит шутки
Вельзевул.
 

27 октября (9 ноября) 1926

«Валерьяна экзальтата...»

 
Валерьяна экзальтата,
Серпий, ладан для кота,
Ночью ярость аромата
Им обильно пролита.
 
 
Кот нюхнет, на крышу лезет,
Спину горбит, хвост трубой,
О подруге дикой грезит,
И врага зовет на бой.
 
 
Злобно фыркает, мяучит,
Когти выпустит мой кот,
И врага терзает, мучит,
С крыши на землю швырнет.
 
 
В кровь изорвана вся шкура,
Но победе храбрый рад.
Возвещает масть Амура
Валерьяны терпкий яд.
 

8(21) ноября 1926

«В чем слова ты обвиняешь...»

 
В чем слова ты обвиняешь?
С тихой лаской все их встреть.
Если речь понять желаешь,
Слово каждое приметь.
 
 
От природы все невинны,
Все теснятся в речь гурьбой.
Коротки они иль длинны,
Все как дети пред тобой.
 
 
Ты пойми, – они не грубы,
Самых дерзких не брани.
Лишь пройдя чрез наши губы,
Иногда язвят они.
 
 
Все звучали очень гордо
В час рожденья своего.
Из Тримурти стала морда,
Ну так что же из того!
 
 
И со мною то бывало,
Что, сложившись невзначай,
Так пленительно звучала
Кличка: милый негодяй.
 

10(23) ноября 1926

«Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни...»

 
Вернулся блудный сын. Глядит из подворотни
Девчонка шустрая, и брату говорит:
Упитанных тельцов пускай зарежут сотни,
Все блудный сын пожрет, и все ж не станет сыт.
 
 
И точно, – расточил отцовское наследство,
И вновь остался нищ, и взялся он за нож.
Ему осталося одно лишь только средство:
Грабеж.
 

10(23) ноября 1926

«Мала ворона...»

 
Мала ворона,
Да рот широк.
Живет Матрена, —
Ну язычок.
 
 
Кого подцепит,
Никто не рад.
Словечко влепит,
Все повторят.
 
 
Из подворотни
Таскает сор,
Сплетает сплетни,
Разносит вздор.
 

11(24) ноября 1926

«Как попала на эстраду...»

 
Как попала на эстраду
Деревенщина,
В теле чувствует усладу
Эта женщина.
Здесь за ширмою она
Ну румяниться.
На эстраду введена,
Ну жеманиться.
 
 
Распевает она песни
Очень сальные,
И от хохота, хоть тресни,
Шкеты зальные
 
 
Свищут, грохают, стучат
Всюду валенки...
...Мирно спит мальчонка-брат
В тихой спаленке.
 
 
И во сне встречаться сладко
С Ангелом-Хранителем.
Слабо теплится лампадка
Пред Спасителем.
 
 
...Для чего грешит всю ночь
Эта женщина?
Уходи с эстрады прочь,
Деревенщина.
 

12(25) ноября 1926

«Портной Иванов из Парижа...»

 
Портной Иванов из Парижа
В Париже в самом деле был.
Там, космы гладко обчекрыжа,
Он страсть к абсенту получил,
Здесь к водке перешел, но ниже
Себя в Котлове не ценил.
 
 
Теперь он ходит сизоносый,
Но ателье в Котлове есть.
Его ученики все босы,
Не мало всех их: счетом шесть,
Румяны все, слегка курносы,
Родство меж ними можно свесть.
 
 
Закройщик взят, есть подмастерье,
Чего же больше пожелать!
Его жена звалась Лукерья,
Но как «лук в перьях» целовать!
По-просвещенному Гликерья
Её он начал называть.
 
 
Хоть это имя ей забавно,
Но что же делать! муж таков,
И вот Гликерья Николавна
Столует всех учеников,
А для заказчиков подавно
У ней привет всегда готов.
 
 
Отлично мальчиков столует,
Довольно сытной им еды,
Но их провинки сразу чует, —
Видала всякие виды, —
И если мальчик набалует,
Так с нею близко до беды.
 
 
Она несет об них заботу,
Сама на них сорочки шьет,
Но уж отменного почету
Пусть от нее шалун не ждет:
Она не только их в субботу,
Но и в другие дни сечет.
 
 
– Что немцу смерть, то нам здорово.
Сходи к Петрову, озорник. —
И вот, наказанный сурово,
Босой, румяный ученик
К заказчику костюмчик новый
Несет, и слышно хнык да хнык.
 
 
Но там, где надо, вытрет слезы,
И перед барином стоит,
Как будто позабыты лозы,
И шуткой барина смешит,
Когда он мечет гром и грозы, —
Сюртук, мол, очень плохо сшит.
 
 
– Под мышкой жмет. Что ж, не заспорим,
Поправим все без лишних дум.
Костюмчик мы отлично вспорем, —
Возьмись-ка, миленький, за ум. —
Корит своим недавним горем
Он неудавшийся костюм.
 
 
Заказчик фыркнул. – Приноси же
Костюм в субботу, зеворот!.. —
Портной Иванов был в Париже,
Теперь в Котлове денег ждет,
Но мальчуган по липкой жиже
Костюм без денег принесет.
 
 
Портной кричит: – Пришел без денег!
Очки-то не умел втереть!
Без денег, брат, везде худенек,
Ты это навсегда заметь.
Жена, возьмися-ка за веник.
Что, секла? Перестань реветь.
 
 
– Гликерья Николавна знает,
Когда и в чем кто виноват,
И ежели тебя прощает,
То поклонись ей в ноги, брат. —
Приказ мальчишка исполняет,
И первой порке он уж рад.
 
 
Заказчик? Он всегда найдется,
Соперника в Котлове нет,
Текущий счет давно ведется,
От всех Иванову привет.
И водка в рюмки разольется,
Так никаких не бойся бед.
 

13(26) ноября 1926

«Человечек Божий...»

 
Человечек Божий,
Ни на что не гожий,
Был набит рогожей
И обтянут кожей.
Водку пил,
С пьяной, красной рожей
Он ходил,
Часто суесловью
Или буесловью
Предан был.
Звался по сословью
Мещанин.
А жену Прасковью
Мял, как блин,
Тряс ее, как грушу.
Вдруг конец, —
Отдал Богу душу
Молодец;
И жена завыла:
– Очень мой Данила
Был хорош,
И теперь другого,
Славного такого,
Как ты хошь,
Муженька лихого,
Парня удалого
Не найдешь.
 

18 ноября (1 декабря) 1926

Ночь

 
Черная корова
Весь мир поборола.
Месяц под ногами,
Звезды за боками.
Черную корову
Повстречали дремой,
Величали храпом
Да великим страхом.
 
 
Вот уж на востоке,
Раздувая боки,
Рыжий конь топочет.
Черная корова
Уж не так сурова,
Уж она комола,
И убраться хочет.
Прыгая спросонок,
Ухмыляясь, мочит
Ноги ей росою,
Земною слезою.
 

20 ноября (3 декабря) 1926

Ладья

 
Летом молодица,
А зимой вдовица.
Летом парень рад
С нею прокатиться, —
Пусть народ дивится:
Вишь, ее наряд —
Весла или парус.
За веслом стеклярус,
Парус ветра вздох
Надувает пышно, —
И скользит неслышно.
Да не будь же плох:
Станет миру жалко,
Коль тебя русалка
По стремнине вод
Понесет, заманит,
И с молодкой втянет
В свой водоворот.
 
 
Летом молодица,
А зимой вдовица.
Заперта в сарай,
И одна томится,
И народ глумится:
– Ништо, поскучай!
 

21 ноября (4 декабря) 1926

«На поденную работу...»

 
На поденную работу
Ходит Глаша каждый день.
О сынке несет заботу:
Накорми, учи, одень.
 
 
Постираешь день, устанешь,
Спину ломит, ну так что ж.
Мужа нет, и жилы тянешь
Из себя за каждый грош.
 
 
Он румяный да веселый,
Набрался он свежих сил.
Босоногий, полуголый
Он все лето проходил.
 
 
Только все же в пионеры
Он не хочет поступить:
Не оставил нашей веры,
Хочет крестик свой носить.
 

29 ноября (12 декабря) 1926

«Моя молитва – песнь правдивая...»

 
Моя молитва – песнь правдивая,
Мой верный, нелукавый стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
 
 
Пускай для слабых душ соблазнами
Пылает каждая из книг, —
К Тебе идем путями разными,
И я в грехах тебя постиг.
 
 
Душа пред миром не лукавила,
И не лукавил мой язык.
Тебя хулою песнь прославила, —
Багряной россыпью гвоздик.
 
 
Тебе слагалась песнь правдивая,
Тебе слагался верный стих,
И жизнь моя трудолюбивая
Горела в ладанах святых.
 

6(19) декабря 1926

«Стих, как прежде, не звучит...»

 
Стих, как прежде, не звучит.
Нужен новый реквизит.
Струи, трели, рощи, дали
Свиньи грязные сожрали.
 
 
Светлых речек серебро
Топит вонькое добро.
Был в стихах когда-то бархат,
А теперь он весь захаркат,
 
 
И на сладкий аромат
Навонял советский мат.
Прелесть песни соловьиной
Облита теперь уриной.
 
 
Романтичная луна
Тою ж влагою пьяна.
Слово «лик» звучало гордо,
А теперь нужна нам морда.
 
 
Ходит шкет под кустик роз,
Чтоб оставить там навоз.
Да, не любим мы шаблона,
Не хотим читать Надсона.
 
 
Этот чахленький Надсон
Уж навеки посрамлен,
И его мы кличем Надсон,
Чтоб покрепче надругаться.
 

7(20) декабря 1926

«И породисты, и горды...»

 
И породисты, и горды,
В элегантных сюртуках,
В лакированных туфлях,
Лошадиные две морды
Ржут в саду Шато-Гуляй,
Жрут котлеты де-воляй.
 
 
А кокотка-мазохистка
Твердо линию ведет,
Меньше тысчи не берет.
– Я, друзья, специалистка.
Оля, Вера – сущий клад:
Так накажут, – что там ад!
 

11 (24) декабря 1926

«Фараон, фельдфебель бравый...»

 
Фараон, фельдфебель бравый,
Перекресток охранял.
И селедкой очень ржавой
Хулиганов протыкал.
 
 
Слава, слава фараону!
Многа лета ему жить!
Уважение к закону
Всем умеет он внушить.
 

19 декабря 1926 (1 января 1927)

«Из детства Клара мне знакома...»

 
Из детства Клара мне знакома.
Отца и мать я посещал,
И, заставая Клару дома,
С нее портреты я писал.
 
 
Достигнул я в моем искусстве
Высокой степени, но здесь
В сентиментальном, мелком чувстве
Талант мой растворился весь.
 
 
Вот эту милую девицу
На взлете рокового дня
Кто вознесет на колесницу
Окаменелого огня?
 
 
А мне ль не знать, какая сила
Её стремительно вела,
Какою страстью опьянила,
Какою радостью зажгла!
 
 
– Вы мне польстили чрезвычайно! —
Остановясь у полотна,
С какою-то укорой тайной
Вчера сказала мне она.
 
 
О, эта сладостная сжатость!
И в ней жеманный ореол
Тебе, ликующая святость,
Я неожиданно нашел.
 
 
Светло, торжественно и бело,
Сосуд, где закипают сны,
Невинно-жертвенное тело
Озарено из глубины.
 

22 декабря 1926 (4 января 1927)