Текст книги "Полное собрание стихотворений"

«Здесь, на этом перекрестке, в тихий, чуткий час...»

 
Здесь, на этом перекрестке, в тихий, чуткий час
ночной
Tы стояла предо мною, озаренная луной,
И, бессмертными словами откpoвeньe роковое
Повторяя, говорила, что на свете только двое,
Что в созданьи многоликом только я и только ты
В споре вечном и великом cплетены, но не слиты.
 
 
Обе темные Дороги в ожидании молчали.
Ночь внимала и томилась от восторга и печали.
И в сияньи непорочном, в полуночной тишине
Bcе дыханья, все желанья возвращались вновь ко мне.
Толко ты одна таилась, не стремилась к нашей встрече,
Вещим снам противореча, вечно близко и далече.
 

14 октября 1903

«Алой кpoвью истекая в час всемирного Томления...»

 
Алой кpoвью истекая в час всемирного Томления,
С легким звоном злые звенья разжимает лютый Змей,
Умирает с тихим стоном Цapь полдневного творенья.
Kpoвью Змея пламенея, ты жалеть его нe смей.
Близок срок завороженный размышленья и молчания.
Умирает Змей багряный, Царь безумного сиянья.
Он царил над небосклоном, но настал печальный час,
И с протяжным тихим стоном Змей пылающий погас,
 
 
И с бессильною тревогой окровавленной дорогой,
Все ключи свои роняя, труп Царя влечет Заря,
И в томленьи грусти строгой месяц бледный и двурогий
Сеет мглистые мечтанья, нe грозя и нe горя.
Если страшно, если больно, если жизни жаль невольно, —
Что твой ропот своевольный! Покоряйся, – жить
довольно.
Все лучи померкли и небе, и в ночной росе ключи, —
И опять она с тобою. Слушай, слушай и молчи.
 

14 Октября 1903

«Предстояших несчастий предтечам...»

 
Предстояших несчастий предтечам,
Я не верю приметам и встречам
И пугающим снам,
 
 
Но поpою яснеет сознанье,
И откуда приходит вещанье,
Не пойму я и сам.
 
 
Всё, как прежде, обычно и ясно,
Изменений искал бы напрасно,
Потолок и стена.
 
 
И никто не стоит на пороге,
Никаких нет причин для тревоги,
И вокруг тишина.
 
 
Но пришли запредельные гости,
Нет, не те, что лежат на погосте.
На меня не глядят
 
 
Обитатели радостной веси, —
Имена их ты, господи, веси! —
И со мной говорят.
 
 
Вот горят невидимые свечи,
Вот звучат неслышимые речи —
Вдохновенный язык.
 
 
Передать эти речи не смею,
Может быть, их понять не умею,
Но я к тайне приник.
 

20 октября 1903

«На гибельной дороге...»

 
На гибельной дороге
Последним злом греша,
В томительной тревоге
Горит моя душа.
 
 
Святое озаренье
Унылых этих мест,
Сияло утешенье,
Яснейшая из звезд.
 
 
Но, чары расторгай
Кругом обставших сил,
Тебя, надежда рая,
Я дерзко погасил.
 
 
И вот – подъемлю стоны,
Но подвиг мой свершу:
Бессмертные законы
Бесстрастно напишу.
 
 
Творенья не покину,
Но, все ко мне склоня,
Дам заповедь едину:
Люби, люби меня.
 
 
Венчан венцом терновым,
Несметные пути
Воздвигну словом новым,
Но все – ко Мне идти.
 
 
Настал конец утехам,
Страдать и мне пора, —
Гремят безумным смехом
Долина и гора.
 
 
Но заповедь едину
Бесстрастно я простер
На темную долину,
На выси гордых гор.
 

28 октября 1908

«Луны безгрешное сиянье...»

 
Луны безгрешное сиянье,
Бесстрастный сон немых дубрав,
И в поле мглистом волхвованье,
Шептанье трав...
 
 
Сошлись полночные дороги.
На перекрестке я опять, —
Но к вам ли, демоны и боги,
Хочу воззвать?
 
 
Под непорочною луною
Внимая чуткой тишине,
Всё, что предстало предо мною,
Зову ко мне.
 
 
Мелькает белая рубаха, —
И по траве, как снег бледна,
Дрожа от радостного страха,
Идет она.
 
 
Я не хочу ее объятий,
Я ненавижу прелесть жен,
Я властью неземных заклятий
Заворожен.
 
 
Но говорит мне ведьма: «Снова
Вещаю тайну бытия.
И нет и не было Иного, —
Но я – Твоя.
 
 
Сгорали демоны и боги.
Но я с Тобой всегда была
Там, где встречались две дороги
Добра и зла».
 
 
Упала белая рубаха,
И предо мной, обнажена,
Дрожа от страсти и от страха,
Стоит она.
 

24 октября 1903

«Зачем возрастаю...»

 
«Зачем возрастаю? —
Снегурка спросила меня. —
Я знаю, что скоро растаю,
Лишь только увижу веселую стаю,
Растаю, по камням звеня.
И ты позабудешь меня».
Снегурка, узнаешь ты скоро,
Что таять легко:
Растаешь, узнаешь, умрешь без укора,
Уснешь глубоко.
 

8 февраля 1904

«Я любви к тебе не знаю...»

 
Я любви к тебе не знаю,
Злой и мстительный Дракон,
Но, склоняясь, исполняю
Твой незыблемый закон.
 
 
Я облекся знойным телом,
Зной лучей твоих во мне.
Раскален в каленьи белом,
В красном часто я огне.
 

11 марта l904

От злой paботы палачей
Баллада

Валерию Брюсову

 
Она любила блеск и радость,
Живые тайны красоты,
Плодов медлительную сладость,
Благоуханные пветы.
 
 
Одета яркой багряницей,
Как ночь мгновенная cветла,
Она любила быть царицей,
Ее пленяла похвала.
 
 
Ее в наряде гордом тешил
Алмаз в лучах и алый лал,
И бармы царские обвешал
Жемчуг шуршащий и коралл.
 
 
Сверкало золото чертога,
Горел огнем и блеском свод,
И звонко пело у порога
Паденье раздробленных вод.
 
 
Пылал багрянец пышных тканей
На белом холоде колонн,
И знойной радостью желаний
Был сладкий воздух напоен.
 
 
Но тайна тяжкая мрачила
Блестящей славы дивный дом:
Царица в полдень уходила,
Куда, никто не знал о том.
 
 
И, возвращаясь в круг веселый
Прелестных жен и юных дев,
Она склоняла взор тяжелый,
Она таила темный гнев.
 
 
К забавам легкого веселья,
К турнирам взоров и речей
Влеклась тоска из подземелья,
От злой работы палачей.
 
 
Там истязуемое тело,
Вопя, и корчась, и томясь,
На страшной виске тяготело,
И кровь тяжелая лилась.
 
 
Открывши царственные руки,
Отнявши бич у палача,
Царица умножала муки
В злых лобызаниях бича.
 
 
В тоске и в бешенстве великом,
От крови отирая лик,
Пронзительным, жестоким гиком
Она встречала каждый крик.
 
 
Потом, спеша покинуть своды,
Где смрадный колыхался пар,
Она всходила в мир свободы,
Венца, лазури и фанфар.
 
 
И, возвращаясь в круг веселый
Прелестных жен и юных дев,
Она клонила взор тяжелый,
Она таила темный гнев.
 

8 ноября 1898, 24 – 80 марта 1904

«Маленькие кусочки счастья, не взял ли я вас от жизни...»

 
Маленькие кусочки счастья, не взял ли я вас от жизни?
Дивные и мудрые книги,
таинственные очарования музыки,
умилительные молитвы,
невинные, милые детские лица,
сладостные благоухания,
и звезды, – недоступные, ясные звезды!
 
 
О фрагменты счастья, не взял ли я вас от жизни!
 
 
Что же ты плачешь, мое сердце, что же ты ропщешь?
 
 
Ты жалуешься:
«Кратким
и более горьким, чем сладким,
обманом промчалась жизнь,
и ее нет».
 
 
Успокойся, сердце мое, замолчи.
Твои биения меня утомили.
И уже воля моя отходит от меня.
 

6 июня 1904 Сиверская

«Огонь, пылающий в крови моей...»

 
Огонь, пылающий в крови моей,
Меня не утомил.
Еще я жду – каких-то новых дней,
Восстановленья сил,
Спешу забыть все виденные сны
И только сохранить
Привычку к снам – полуночной весны
Пылающую нить.
Все тихое опять окрест меня,
И солнце и луна, —
Но сладкого, безумного огня
Душа моя полна.
 

6 – 18 июня 1904

«Я жил как зверь пещерный...»

 
Я жил как зверь пещерный,
Холодной тьмой объят,
Заветам ветхим верный,
Бездушным скалам брат.
 
 
Но кровь моя кипела
В томительном огне,
И призрак злого дела
Творил я в тишине.
 
 
Над мраками пещеры,
Над влажной тишиной
Скиталися химеры,
Воздвигнутые мной.
 
 
На каменных престолах,
Как мрачные цари,
В кровавых ореолах
Мерцали упыри.
 
 
Безумной лаской нежить
Во тьме и тишине
Отверженная нежить
Сбиралася ко мне.
 
 
И я как зверь скитался
В кругу заклятых сил
И скверною питался,
Но смерти не вкусил.
 

8 – 20 июня 1904

«Там, за стеною, холодный туман от реки...»

 
Там, за стеною, холодный туман от реки.
Снова со мною острые ласки тоски.
Снова огонь сожигает
Усталую плоть, —
Пламень безумный, сверкая, играет,
Жалит, томит, угрожает, —
Как мне его побороть?
Сладок он, сладок мне, сладок, —
В нем я порочно полночно сгораю давно.
Тихое око бесстрастных лампадок,
Тихой молитвы внезапный припадок, —
Вам погасить мой огонь не дано.
Сладкий, безумный и жгучий,
Пламенный, радостный стыд,
Мститель нетленно-могучий
Горьких обид.
Плачет опять у пopoгa
Бледная совесть – луна.
Ждет не дождется дорога, —
И увядает она,
Лилия бедная, бледная, вечно больная, —
Лилия ждет, не дождется меня,
Светлого мая,
Огня.
 

l2 – 13 июня 1904

«Я спал от печали...»

 
Я спал от печали
Тягостным сном.
Чайки кричали
Над моим окном.
 
 
Заря возопила:
«Встречай со мной царя.
Я небеса разбудила,
Разбудила, горя».
 
 
И ветер, пылая
Вечной тоской,
Звал меня, пролетая
Над моею рекой.
 
 
Но в тяжелой печали
Я безрадостно спал.
О веселые дали,
Я вас не видал!
 

18 июня 1904

«О, жалобы на множество лучей...»

 
О, жалобы на множество лучей
И на неслитность их!
И не искать бы мне во тьме ключей
От кладезей моих!
Ключи нашел я, и вошел в чертог,
И слил я все лучи.
Во мне лучи. Я – весь. Я – только бог.
Слова мои – мечи.
Я – только бог. Но я и мал, и слаб.
Причины создал я.
В путях моих причин я вечный раб
И пленник бытия.
 

13 июия 1904

«Не смейся над моим нарядом...»

 
Не смейся над моим нарядом,
Не говори, что для него я стар,
Я зачарую властным взглядом,
И ты познаешь силу чар.
 
 
Я набекрень надвину шляпу,
Я плащ надену на плечо, —
Ты на плече увидишь лапу —
Химеры дышат горячо.
 
 
С моим лицом лицо химеры
Увидишь рядом ты.
Ты слышишь, слышишь запах серы?
И на груди моей цветы.
 
 
Кинжал. Смеешься? Стары ножны?
Но он увертлив, как змея.
Дрожишь? Вы все неосторожны.
Я не смешон. Убью. Безумен я.
 

13 июня 1904

«Я один в безбрежном мире, я обман личин отверг...»

 
Я один в безбрежном мире, я обман личин отверг.
Змий в пылающей порфире пред моим огнем померк.
 
 
Разделенья захотел я, и воздвиг широкий круг,
Вольный мир огня, веселья, сочетаний и разлук.
 
 
Но наскучила мне радость переменчивых лучей,
Я зову иную сладость, слитность верную ночей,
 
 
Темнота ночная пала, скрылась бледная луна,
И под сенью покрывала ты опять со мной одна.
 
 
Ты оставила одежды у порога моего.
Исполнение надежды – радость тела твоего.
 
 
Предо мною ты нагая, как в творящий первый час.
Содрогаясь и вздыхая, ты нагая. Свет погас.
 
 
Ласки пламенные чую, вся в огне жестоком кровь.
Весть приемлю роковую: «Ты один со мною вновь».
 

17 июня 1904

«Свободный ветер давно прошумел...»

 
Свободный ветер давно прошумел
И промчался надо мною,
Долина моя тиха и спокойна, —
А чуткая стрела
Над гордою башнею возвышенного дома
Все обращает свое тонкое острие
К далекой и странной области
Мечты.
Уже и самые острые,
Самые длинные
Лучи
Растаяли в мглистом безмолвии.
Туман поднимается
Над топкими берегами реки.
Усталые дети чего-то просят
И плачут.
Наступает
Мол последняя стража.
Дивный край недостижим, как прежде,
И Я, как прежде, только я.
 

l9 июня 1904

«Преодолел я дикий холод...»

 
Преодолел я дикий холод
Земных страданий и невзгод,
И снова непорочно молод,
Как в первозданный майский год.
 
 
Вернувшись к ясному смиренью,
Чужие лики вновь люблю,
И снова радуюсь творенью,
И все цветущее хвалю.
 
 
Привет вам, небеса и воды,
Земля, движенье и следы,
И краткий, сладкий миг свободы,
И неустанные труды.
 

1 июля 1904

«Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик...»

 
Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик,
Я услышал над собою и узнал зловещий клик.
И, приникши к изголовью, обагренный жаркой кровью,
Мой двойник, сверкая взором, издевался над любовью.
 
 
Засверкала сталь кинжала, и кинжал вонзился в грудь,
И она легла спокойно, а двойник сказал: «Забудь.
Надо быть как злое жало, жало светлого кинжала,
Что вонзилось прямо в сердце, но, любя, не угрожало».
 

2 июля 1904

«Пламенем наполненные жилы...»

 
Пламенем наполненные жилы,
Сердце знойное и полное огнем, —
В теле солнце непомерной силы,
И душа насквозь пронизанная днем.
 
 
Что же в их безумном ликованьи?
Бездна ждет, и страшен рев ее глухой.
В озарении, сверканьи и сгораньи
Не забыть ее, извечной, роковой.
 

2 июля 1904

«Насытив очи наготою...»

 
Насытив очи наготою
Эфирных и бесстрастных тел,
Земною страстной красотою
Я воплотиться захотел.
 
 
Тогда мне дали имя Фрины,
И в обаяньи нежных сил
Я восхитил мои Афины
И тело в волны погрузил.
 
 
Невинность гимны мне слагала,
Порок стыдился наготы,
И напоил он ядом жало
В пыли ползущей клеветы.
 
 
Мне казнь жестокая грозила,
Меня злословила молва,
Но злость в победу превратила
Живая сила божества.
 
 
Когда отравленное слово
В меня метал мой грозный враг,
Узрел внезапно без покрова
Мою красу ареопаг.
 
 
Затмилось злобное гоненье,
Хула, свиваясь, умерла,
И было – старцев поклоненье,
Восторг бесстрастный и хвала.
 

8 июля 1904

«Люби меня ясно, как любит заря...»

 
Люби меня ясно, как любит заря,
Жемчуг рассыпая и смехом горя.
Обрадуй надеждой и легкой мечтой
И тихо погасни за мглистой чертой.
 
 
Люби меня тихо, как любит луна,
Сияя бесстрастно, ясна, холодна.
Волшебством и тайной мой мир освети, —
Помедлим с тобою на темном пути.
 
 
Люби меня просто, как любит ручей,
Звеня и целуя, и мой и ничей.
Прильни и отдайся, и дальше беги.
Разлюбишь, забудешь – не бойся, не лги.
 

14 июля 1904 Сиверская

«Невинный цвет и грешный аромат...»

 
Невинный цвет и грешный аромат
Левкоя
Пленительным желанием томят
Покоя.
 
 
Так сладостно склоняться в полусне
Под тенью
К желанному и радостному мне
Забвенью, —
 
 
Простивши все, что было в жизни злом
И мукой,
Стереть и память даже о былом
Разлукой.
 

14 – 15 июля 1904 Сиверская

«Грешник, пойми, что Творца...»

 
Грешник, пойми, что Творца
Ты прогневил:
Ты не дошел до конца,
Ты не убил.
 
 
Дан был тебе талисман
Вечного зла,
Но в повседневный туман
Робость влекла.
 
 
Пламенем гордых страстей
Жечь ты не смел, —
На перекрестке путей
Тлея истлел.
 
 
Пеплом рассыплешься ты,
Пеплом в золе.
О, для чего же мечты
Шепчут о зле!
 

20 августа 1904

«Наивно верю временам...»

 
Наивно верю временам,
Покорно предаюсь пространствам, —
Земным изменчивым убранствам
И беспредельным небесам.
 
 
Хочу конца, ищу начала,
Предвижу роковой предел, —
Противоречий я хотел,
Мечта владычицею стала.
 
 
В жемчуги, злато и виссон,
Прелестница безумно-злая,
Она рядит, не уставая,
Земной таинственный мой сон.
 

21 октября 1904

Соборный Благовест

1

 
Давно в степи блуждая дикой,
Вдали от шумного жилья,
Внезапно благовест великий,
Соборный звон услышал я.
 
 
Охвачен трепетным смятеньем,
Забывши тесный мой шалаш,
Спешу к проснувшимся селеньям,
Твержу: «Товарищи, я ваш!»
 
 
Унынье темное уснуло,
Оставил душу бледный страх, —
И сколько говора и гула
На перекрестках и путях!
 

2

 
Клеветники толпою черной
У входя в город нам кричат:
«Вернитесь! То не звон соборный,
А возмущающий набат».
 
 
Но кто поверит лживым кликам?
Кому их злоба не ясна,
Когда в согласии великом
Встает родимая страна?
 

3

 
В толпе благим вещаньям внемлют.
Соборный колокол велик,
Труды бесстрашные подъемлют
Его торжественный язык.
 
 
Он долго спал, над колокольней
Зловещим призраком вися,
Пока дремотой подневольной
Кругом земля дремала вся.
 
 
Свободный ветер бури дальной,
Порою мчась издалека,
Не мог разрушить сон печальный,
Колыша медные бока.
 
 
И лишь порою стон неясный
Издаст тоскующая медь,
Чтобы в дремоте безучастной
Опять бессильно онеметь.
 
 
Но час настал, запрет нарушен,
Разрушен давний тяжкий сон,
Порыву гордому послушен
Торжественно-свободный звон.
 

4

 
Слепой судьбе противоречя,
Горит надеждами восток,
И праздник радостного вечя,
Великий праздник, недалек.
 
 
Он куплен кровью наших братий,
Слезами матерей омыт,
И вопль враждующих проклятий
Его победы не смутит.
 

28 ноября 1904

Иван-Царевич

 
Сел Иван-Царевич
На коня лихого.
Молвил нам Царевич
Ласковое слово:
 
 
«Грозный меч подъемлю,
В бой пойду я рано,
Заберу всю землю
Вплоть до океана».
 
 
Год проходит. Мчится
Вестник, воин бледный.
Он поспешно мчится,
Шлем иссечен медный.
 
 
«Сгибли наши рати
Силой вражьей злобы.
Кстати иль некстати,
Запасайте гробы.
 
 
Наш Иван-Царевич
Бился с многой славой».
– «Где к Иван-Царевич?»
– «В битве пал кровавой».
 

8 декабря 1904

«Солнце светлое восходит...»

 
Солнце светлое восходит,
Озаряя мглистый дол,
Где еще безумство бродит,
Где ликует произвол.
 
 
Зыбко движутся туманы,
Сколько холода и мглы!
Полуночные обманы
Как сильны еще и злы!
 
 
Злобы низменно-ползучей
Ополчилась шумно рать,
Чтоб зловещей, черной тучей
Наше солнце затмевать.
 
 
Солнце ясное, свобода!
Горячи твои лучи.
В час великого восхода
Возноси их, как мечи.
 
 
Яркий зной, как тяжкий молот,
Подними и опусти,
Побеждая мрак и холод
Загражденного пути.
 
 
Тем, кто в длительной печали
Гордой волей изнемог,
Озари святые дали
За усталостью дорог.
 
 
Кто в объятьях сна немого
Позабыл завет любви,
Тех горящим блеском слова
К новой жизни воззови.
 

3 декабря 1904

Жестокие дни

 
Ожиданья дни жестоки.
Истомилася любовь.
На враждующем востоке
Льется братьев наших кровь.
 
 
И, о мире воздыхая,
Слезно господа моля,
Вся от крал и до края
Стонет русская земля,
 
 
Слезы матери печальной!
Кто ведет вам поздний счет?
Кто стране многострадальной
Утешенье принесет?
 

8 декабря 1904

«Все были сказаны давно...»

 
Все были сказаны давно
Заветы сладостной свободы, —
И прежде претворялись воды
В животворящее вино.
 
 
Припомни брак еврейский в Кане
И чудо первое Христа, —
И омочи свои уста
Водою, налитой в стакане.
 
 
И если верный ученик
В тебе воскреснет – ток прозрачный
Рассеет сон неволи мрачной,
Ты станешь светел и велик.
 
 
Что было светлою водою,
То сердцем в кровь претворено.
Какое крепкое вино!
Какою бьет оно струею!
 

3 – 4 декабря 1904

Да, были битвы
Подражание Лермонтову

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром...»

 
«Что ж, дядя, нешто ненароком
Сцепились мы в краю далеком
С толпами басурман?
 
 
Иль сдуру схватки боевые,
Да, говорят, еще какие?
К чему ж узнала вся Россия
Шахо и Ляоян?»
 
 
«Да, были битвы, это точно,
И мы пошли туда нарочно,
А не занес нас черт.
Мы встосковались о просторе.
Нам тесно, – вот в чем наше горе,
И на далеком теплом море
Нам очень нужен порт.
 
 
Мы корабли туда послали,
В аренду от китайца взяли
Клочок его земли,
Там крепость мы соорудили,
Японцу этим досадили,
Зато уж пили, пили, пили,
Себя не берегли.
 
 
Японец злился да ершился,
Всё с нами воевать грозился,
А цепок он в бою,
Но мы с ним обходились важно,
Переговоры шли затяжно,
И повели весьма отважно
Мы линию свою.
 
 
Внезапно, невзирая на ночь,
Назвался он «Иван Иваныч»
И под завесой мглы,
Как самый низкий дикий воин,
Наделал нам больших пробоин,
За что, конечно, стал достоин
Презрительной хулы.
 
 
Тут стали пятиться мы раком.
По косогорам, буеракам
Сбиралась тихо рать.
Японец шел то врозь, то кучно.
Хоть отступать нам было скучно,
Но с малой ратью несподручно
Японца покорять.
 
 
Когда мы вышли понемногу
На Мандаринскую дорогу,
Мне разом оторвало ногу
И прострелило грудь.
Да вот, спасибо санитарам,
Забрали, не погиб я даром,
Поправлюсь как-нибудь.
 
 
Что дальше будет, я не знаю,
Газету каждый день читаю, —
В ней пишут мудрено:
Японец, вишь, обескуражен,
И в траур Ниппон весь наряжен,
А порт-артурский флот посажен
На самое на дно.
 
 
Не то кингстоны мы открыли,
Не то японцы просадили
Снарядами бока.
Да, скоро будет перемена:
Сидим мы крепко у Мукдена,
Разбитым кораблям замена
Ползет издалека.
 
 
Вот так-то. А расчислить точно,
Так что ж – пошли ли мы нарочно
Или понес нас черт?
 
 
Что тосковать нам о просторе,
Не в тесноте же наше горе.
На кой нам прах на дальнем море
Какой-то лишний порт».
 

4 декабря 1904

«Нерон сказал богам державным...»

 
Нерон сказал богам державным:
«Мы торжествуем и царим!»
И под ярмом его бесславным
Клонился долго гордый Рим.
 
 
Таил я замысел кровавый.
Час исполнения настал, —
И отточил я мой лукавый,
Мой беспощадно-злой кинжал.
 
 
В сияньи цесарского трона,
Под диадемой золотой,
Я видел тусклый лик Нерона,
Я встретил взор его пустой.
 
 
Кинжал в руке моей сжимая,
Я не был робок, не был слаб, —
Но ликовала воля злая,
Меня схватил Неронов раб.
 
 
Смолою облит, на потеху
Безумных буду я сожжен.
Внимай бессмысленному смеху
И веселися, злой Нерон!
 

28 декабря 1904

«Два солнца горят в небесах...»

 
Два солнца горят в небесах,
Посменно возносятся лики
Благого и злого владыки,
То радость ликует, то страх.
Дракон сожигающий, дикий,
И Гелиос, светом великий, —
Два солнца в моих небесах.
 
 
Внимайте зловещему крику, —
Верховный идет судия.
Венчайте благого владыку,
Сражайтесь с драконом, друзья.
 

30 декабря 1904

«Кто на воле? Кто в плену...»

 
Кто на воле? Кто в плену?
Кто своей судьбою правит?
Кто чужую волю славит,
Цепь куя звено к звену?
 
 
Кто рабы и кто владыки?
Кто наемник? Кто творец?
Покажите наконец,
Сняв личины, ваши лики.
 
 
Но, как прежде, все темно.
В душных весях и в пустыне
Мы немотствуем и ныне,
Цепь куя к звену звено.
 
 
Нет великого владыки.
Празден трон, и нем дворец.
Опечаленный творец
Дал личины, отнял лики.
 

8 января 1905

«Пришла ночная сваха...»

 
Пришла ночная сваха,
Невесту привела.
На ней одна рубаха,
Лицом она бела,
 
 
Да так, что слишком даже,
В щеках кровинки нет.
«Что про невесту скажешь?
Смотри и дай ответ».
 
 
«Да что же думать много!
Пришла, так хороша,
Не стой же у порога,
Садись, моя душа».
 
 
В глазах угроза блещет,
Рождающая страх,
И острая трепещет
Коса в ее руках.
 

14 февраля 1905

Собака седого короля

 
Когда я был собакой
Седого короля,
Ко мне ласкался всякий,
Мой верный нрав хваля.
 
 
Но важные вельможи
Противно пахли так,
Как будто клочья кожи,
Негодной для собак.
 
 
И дамы пахли кисло,
Терзая чуткий нос,
Как будто бы повисла
С их плеч гирлянда роз,
 
 
Я часто скалил зубы,
Вор на на этих шлюх:
И мы, собаки, грубы,
Когда страдает нюх.
 
 
Кому служил я верно,
То был король один.
Он пахнул тоже скверно,
Но он был властелин.
 
 
Я с ним и ночью влажной,
И в пыльном шуме дня.
Он часто с лаской важной
Похваливал меня.
 
 
Один лишь паж румяный,
Веселый мальчуган,
Твердил, что я поганый
Ворчун и грубиян.
 
 
Но, мальчику прощая,
Я был с ним очень прост,
И часто он, играя,
Хватал меня за хвост,
 
 
На всех рыча мятежно,
Пред ним смирял я злость:
Он пахнул очень нежно,
Как с мозгом жирным кость.
 
 
Людьми нередко руган,
Он все ж со мной шалил,
И раз весьма испуган
Мальчишкою я был.
 
 
Опасную игрушку
Придумал навязать
Он мне на хвост: гремушку,
Способную пылать.
 
 
Дремал я у престола,
Где восседал король,
И вдруг воспрянул с пола,
В хвосте почуяв боль.
 
 
Хвостом косматым пламя
Восставил я, дрожа,
Как огненное знамя
Большого мятежа.
 
 
Я громко выл и лаял,
Носясь быстрей коня.
Совсем меня измаял
Злой треск и блеск огня.
 
 
Придворные нашлися, —
Гремушка вмиг снята,
И дамы занялися
Лечением хвоста.
 
 
Король смеялся очень
На эту дурь и блажь,
А все-таки пощечин
Дождался милый паж.
 
 
Прибили так, без гнева,
И плакал он шутя, —
Притом же королева
Была совсем дитя.
 
 
Давно все это было,
И минуло давно.
Что пахло, что дразнило,
Давно погребено.
 
 
Удел безмерно грустный
Собакам бедным дан, —
И запах самый вкусный
Исчезнет, как обман.
 
 
Ну вот, живу я паки,
Но тошен белый свет:
Во мне душа собаки,
Чутья же вовсе нет.
 

<24 февраля 1905>