Текст книги "Пол Маккартни. Биография"

Тетя Мими видела Beatles в “Каверн” всего лишь раз, после чего поклялась, что ноги ее больше не будет в этом месте. Напротив, Джим, работавший всего в нескольких кварталах, часто заходил туда в обеденное время. Если вечером он собирался готовить на Фортлин-роуд, 20, то оставлял Полу купленные в обед отбивные или фунт сосисок, чтобы тот отнес их домой после концерта и положил в холодильник.

Оказалось, что Репербан не закрыт для Beatles навсегда. Ангажемент в клубе “Топ Тен” оставался в силе – при условии что им удалось бы как-нибудь избавиться от годового запрета на въезд, наложенного на Пола и Пита Беста после инцидента с “поджогом” в “Бэмби кино”. Чтобы решить эту проблему, Пол от имени себя и Пита Беста сочинил покаянное письмо в западногерманский МИД. Несмотря на обычную для Пола грамотность и убедительность, оно содержало довольно серьезное приукрашивание фактов (отрицание всякого употребления алкоголя), а его главной целью было доказать, что их глупую, но безвредную шалость мстительный Бруно Кошмидер представил в совершенно искаженном свете:

Мы оба клянемся, что не имели ни малейшего намерения поджигать кинотеатр или умышленно портить имущество. За происшествием не стояло никакого злого умысла; более того, у поджога вообще отсутствовал какой-либо мотив. Это была просто глупая выходка, за которую, как нам кажется, мы должны были бы понести менее жесткое наказание.

Соответствующие ходатайства также были представлены в Гамбурге владельцем “Топ Тен” Петером Экхорном, а в Ливерпуле, через западногерманское консульство, – Алланом Уильямсом. В результате запрет на въезд Пола и Пита был снят с условием обещания хорошего поведения в дальнейшем и возмещения Экхорном стоимости авиабилетов, по которым их отправили домой. 1 апреля 1961 года Beatles начали свою 13-недельную вахту в клубе “Топ Тен”, в ходе которой им также пришлось аккомпанировать “домашнему” солисту клуба Тони Шеридану.

Этот момент идеально подошел бы для того, чтобы без взаимных претензий и неловкости передать обязанности бас-гитариста Полу. Стю Сатклифф крайне устал от своего инструмента, овладеть которым в совершенстве ему все равно было не суждено, и собирался посвятить время своему истинному призванию. Он планировал вернуться в Ливерпульский колледж искусств, где подавал такие большие надежды, пока Джон не втянул его в рок-н-ролл. Ему предстояло завершить прерванные занятия, после чего можно было начать получать преподавательскую степень – учитывая его блестящие студенческие достижения, она ему была практически гарантирована.

Однако в последний момент колледж отказался зачислить его на преподавательский курс. Хотя никакого официального разъяснения не поступило, ему, видимо, не простили пропажу купленной студенческим профсоюзом аппаратуры, которую Quarrymen увели из коллежда еще в 1959 году. В итоге Стю и его увесистый бас Hofner President остались в составе Beatles, а Пол продолжил выполнять свою довольно неуместную, более приличествующую скиффлу, роль третьего гитариста. Но это продолжалось недолго. Красная Rosetti Solid 7, отслужившая на своем веку и обычной гитарой, и басом, теперь уже почти разваливалась и не окупила бы затрат на ремонт. В результате был проведен ритуал, который более поздние группы включали в программу своего шоу: Пол с помощью Джона, Джорджа и Пита просто разбили гитару на куски. Следом за этим он пересел за рояль, стоявший на клубной сцене, и использовал басовые клавиши для ритмических партий, с которыми не мог справиться Стю.

Они охотно вернулись к сексуальному раздолью Санкт-Паули несмотря на то, что и Джона, и Пола дома ждали постоянные подружки. У Джона это была Синтия Пауэлл, однокурсница по художественному колледжу, а Пол все так же поддерживал отношения с миниатюрной Дот Роун, у которой год назад, когда он еще был школьником, случился выкидыш. Пережив такую взрослую эмоциональную травму, они теперь снова “встречались”, как положено подросткам, и Дот снова была в его полном распоряжении, одевалась и причесывалась так, как нравилось ему. Получив в подарок привезенное Полом из Германии золотое кольцо, она считала это негласным объявлением о помолвке, однако никогда не приставала к нему с вопросами о свадебных планах.

Дот и Синтия подружились и вместе жили жизнью, довольно похожей на жизнь армейских жен, по нескольку раз в неделю отправляя своим мужчинам за море длинные письма с фотографиями, подтверждающими неизменную верность образу Брижит Бардо. Им даже не приходило в голову поглядывать на сторону или беспокоиться о том, верны ли им их мужчины.

Условия в “Топ Тен” были более цивилизованные, и теперь можно было ненадолго пригласить Синтию и Дот в Гамбург. Синтия остановилась у Астрид – которая была приветлива и гостеприимна к обеим девушкам, – но в реальности проводила почти каждую ночь на двухъярусной койке Джона в музыкантском общем номере, который располагался на чердаке здания клуба. Что касается Пола, то его щепетильность требовала придумать нечто более изысканное.

К тому моменту он уже стал главным любимцем у Розы, пожилой смотрительницы и уборщицы туалетов, которая, как и Beatles, ушла от Бруно Кошмидера и устроилась на работу к Экхорну. Известная ливерпульцам как Мутти – Мамочка, Роза держала под стойкой огромную стеклянную банку с прелюдином и так называемыми “лиловыми сердечками” (дексамилом), чтобы долгими вечерами музыкантам было чем поддерживать силы на сцене. Для Пола, своего фаворита, она, идя на работу через рынок, вдобавок таскала с прилавков разную еду вроде сардин или бананов. Теперь же, чтобы спасти его от бытовых неудобств, на которые Джон никогда не обращал внимания, она договорилась пристроить его с Дот в плавучий дом на реке Эльба, которым также пользовался Шеридан и некоторые другие музыканты.

Оберегая девушек от более экстремальных развлечений Санкт-Паули, их, однако, довольно скоро познакомили с прелюдином и другими “конфетками” из стеклянной банки Мутти. Результат не вполне обрадовал их бойфрендов, привыкших к кротости и немногословию. “Обычно мы лишний раз рот боялись открыть, – вспоминает Дот. – А тут стали болтать так, что остановиться не могли”.

Многие молодые люди того времени, не только Пол с Джоном, диктовали своим подругам, как выглядеть и что носить. У Астрид и Стю Сатклиффа все было наоборот. Эта красивая блондинка с мальчишеским шармом превратила изящного миниатюрного шотландца в свое зеркальное отражение. В первую очередь она заставила Стю облачиться в ту же черную кожу, которую постоянно носили она сама и ее друзья-экзис, несмотря на еще не забывшиеся ассоциации с фашизмом и войсками СС. Обладая портновским опытом, она собственноручно сшила ему короткую куртку и брюки, хотя при его малом росте и тонком рисунке лица кожаный наряд делал его похожим не столько на “ангела ада”, сколько на мрачного купидона.

На самом деле такой костюм оказался идеальным снаряжением для мальчиков-рок-н-ролльщиков, обретающихся круглые сутки на Репербане: его можно было носить на сцене и на улице; он без следа поглощал пивные брызги, пот и остальные жидкости; в нем при необходимости можно было даже спать. Джон, Пол, Джордж и Пит тут же побежали заказывать себе копии у местного портного, после чего дополнили новую униформу ковбойскими сапогами с тиснением и плоскими розовыми кепками. Джон позже вспоминал, что они выглядели как “четыре Джина Винсента” (на самом деле Винсент оделся в кожу только после того, как ему это посоветовал английский телепродюсер Джек Гуд).

Следующее изобретение Астрид вызвало у них куда меньше энтузиазма – это был пиджак с высокой застежкой и круглым вырезом, вдохновленный недавней парижской коллекцией Пьера Кардена. По мнению Джона и Пола, он слишком напоминал верхнюю половину женского выходного “костюма”. “Мамины жакеты таскаем, да, Стю?” – глумились они теперь всякий раз при появлении своего басиста.

Что точно никто из них не собирался копировать, так это манеру зачесывать волосы на лоб, известную как “французский” стиль и исповедуемую большинством молодых людей из круга экзис. Одинаково умело обращавшаяся не только с иголкой, но и с ножницами, Астрид создала собственную версию этой прически для своего предыдущего бойфренда Клауса Формана – главным образом для того, чтобы скрыть его заметно выступающие уши. Теперь она уговорила Стю расстаться с тедди-боевским коком, который тот носил с мальчишеского возраста, и позволить постричь его “под Клауса”. Для Джона и Пола это было даже радикальней, чем гардероб из “маминых жакетов”. Только Джордж, чье немногословие всегда скрывало стилистическую оригинальность, пришел к Астрид и попросил постричь его как Стю. Правда, походив пару дней в таком виде, он забыл об оригинальности и снова обнажил свой лоб.

Как раз на время визита ливерпульских подруг пришелся всплеск напряженности в отношениях между Полом и Стю. У Стю несбывшиеся надежды на учебу в художественном колледже и вроде бы вновь обретенная вера в Beatles пошатнулись, как только он вернулся в Гамбург и снова сошелся с Астрид и экзис. Он начал тайком ходить на занятия по графике в городское худучилище, где среди преподавателей числился знаменитый шотландско-итальянский художник и скульптор Эдуардо Паолоцци. Последний был так впечатлен талантом Стю, что начал его опекать и даже выхлопотал ему стипендию от правительства ФРГ.

Из-за этой второй жизни Стю стал еще реже посещать репетиции, что как раз всегда было главной претензией к нему со стороны Пола. Параллельно Пит Бест начал встречаться со стриптизершей и теперь пропадал часами, точно так же пропуская репетиции и появляясь только к самому началу вечернего выступления. Как-то раз Стю с Питом играли так безобразно – одновременно продолжая вызывать восторженные визги своих личных поклонниц, – что терпение Пола все-таки лопнуло. Поворачиваясь к каждому из них по очереди, он прошипел: “Ты, может, и похож на Джеймса Дина, а ты – на Джеффа Чандлера, но оба вы – дерьмо!”

Еще более нехарактерный инцидент произошел в тот вечер, когда обе приехавшие подруги, вместо того чтобы, как обычно, млеть на концерте, устроили девичьи посиделки у Астрид. В промежутке между песнями Пол отпустил в ее адрес какую-то шутку – что именно он сказал, сейчас уже никто не помнит, однако обычно тихому и выдержанному Стю этого хватило, чтобы в ярости на него наброситься.

По словам Пола, то была не более чем стычка: “Мы схватились и бешено трясли друг за друга, пока нас не расцепили”. Однако Тони Шеридан, который был рядом на сцене, всегда описывал инцидент как серьезную драку, из которой Стю определенно вышел проигравшим. “Я видел, как Пол дерется, – вспоминал Шеридан. – Вот так… [изображает царапающуюся кошку] когтями”. Стю, во всяком случае, отнесся к конфликту очень серьезно: он позвонил Астрид и сказал, чтобы та скорее выпроводила подругу Пола из дома.

По окончании примерно трети срока, проведенного в “Топ Тен”, Стю решил проблему окончательно: расстался с Beatles и передал роль басиста Полу – чего Пол, судя по его позднейшим заверениям, совершенно не хотел. “Существует теория, что я безжалостно выдавливал Стю из группы, чтобы занять призовое место басиста. Куда там… Никому не хочется браться за бас, уж в те-то времена – точно не хотелось. Бас тогда давали толстым мальчикам… и просили их встать где-нибудь на заднем плане. Так что я не собирался на нем играть, но Стюарт ушел, и это счастье свалилось мне в руки”.

Отношения между бывшими драчунами восстановились достаточно, чтобы Стю одолжил Полу свой бас, пока тот не купит собственный. Поскольку гитары Hofner производились как раз в ФРГ, он смог подобрать себе новенькую “скрипичную” модель (официально именовавшуюся “550 / 1”) по цене, равной примерно 30 фунтам. По счастью, из всего лишь двух леворуких басов, произведенных этой фирмой, один лежал на складе главного гитарного магазина на Репербане. И вышло так, что с его покупкой Пол как раз подгадал к первой для Beatles профессиональной сессии звукозаписи.

В начале того лета Тони Шеридан, их коллега по клубу “Топ Тен” и время от времени их фронтмен, подписал контракт с немецким лейблом Polydor. Продюсером ему назначили Берта Кемпферта, руководителя всемирно известного орекестра и автора инструментальной композиции “Wonderland by Night”, которая в 1960-м побывала на первом месте американских чартов. Как и в “Топ Тен”, подыгрывать Шеридану должны были Beatles – переименованные в Beat Brothers из-за неудачного созвучия с местным словечком “пидлс”, то есть “пиписьки”.

Запись происходила в актовом зале одной из начальных школ Гамбурга 22 июня 1961 года. Как несчастливое предзнаменование для Пита Беста, Берту Кемпферту не приглянулся его тяжелый “кабацкий” стиль, в результате чего (по словам Тони Шеридана) продюсер запретил ему использовать педаль басового барабана и вместо палочек вручил щетки.

Поскольку Кемпферт рассчитывал исключительно на консервативную немецкую поп-аудиторию, материал был подобран скучноватый. Beat Brothers сыграли с Шериданом на четырех треках, включая аранжированные под рок-н-ролл стандарты “My Bonnie” и “When the Saints”, а затем получили возможность записать два собственных. Одним из них стал инструментал “Cry for a Shadow” – пародия на прилизанную группу Клиффа Ричарда с ведущей гитарной партией Джорджа; другим был спетый Джоном джазовый стандарт “Ain’t She Sweet”. Помимо гулкого звука его новенького баса, Пол не проявился ничем.

Вернувшихся из Гамбурга Beatles на этот раз никто уже не принимал за немцев. В Ливерпуле за время их отсутствия, в основном благодаря популярности “Каверн”, размножились музыкальные группы, а также клубы, залы и “джайв-хайвы” (“танцевальные ульи”), где они имели возможность выступать. Происходило так много всего, что в июле друг Джона по худшколе Билл Хэрри специально для освещения новой музыкальной сцены начал издавать газету под названием Mersey Beat, выходившую раз в две недели.

Разумеется, с единственными производителями мерсибита, имевшими в послужном списке какое-то подобие контракта на звукозапись, Mersey Beat обращались как со звездами. На первой странице второго выпуска был помещен отчет об их сессии с Тони Шериданом и Бертом Кемпфертом в роли продюсера, снабженный одной из фотографий Астрид, которую она сделала на территории гамбургской ярмарки еще осенью 1960 года. Фамилия Пола оказалась написанной с ошибками: “McArtrey”.

Чтобы разбавить сплошной поток новостей о том, где кто когда играет и кто откуда куда перешел, Билл Хэрри прибег к помощи Джона – автора уморительных картинок и рассказов, которыми он всегда развлекал своих дружков. Из многочисленных колонок и сценок, написанных им для газеты, лучше всего известен “Краткий очерк сомнительного происхождения Beatles”, и в нем было дано объяснение названия, которое теперь уже никому не казалось неудачной идеей. По версии Джона, оно пришло из виде́ния: “Явился человек на пылающем пироге и сказал им: «С этого дня вы будете Beatles»”. Хотя Пол тоже неплохо владел словом и рисовал остроумные карикатуры, ему не нашлось подобной ниши в газете – правда, полвека спустя история про “пылающий пирог” пригодилась и ему.

Несмотря на всю их известность в родном городе, Beatles, казалось, уперлись в кирпичную стену – ту самую, на восемнадцать ступенек ниже уровня земли, дымящуюся от конденсата и пропахшую крысиным дерьмом. Они со скандалом расстались с Алланом Уильямсом, отказавшись выплачивать ему комиссию за вторую поездку в Гамбург (не без оснований, ибо переговоры на этот раз вели они сами). Теперь их единственным менеджером была Мона Бест, которой помогал сын, по совместительству их ударник. Но миссис Бест, несмотря на все свои достоинства, не могла стать той силой, которая вытолкнула бы их в большой мир, за пределы Ливерпуля и Санкт-Паули. При этом не было такой группы в истории поп-музыки, которая настолько созрела для прыжка на следующий уровень.

По всей видимости, это ощущение достигнутого предела возможностей заставило даже Пола забыть о своем всегда столь неукоснительном профессионализме. 9 октября, в свой двадцать первый день рожденья, Джон получил щедрый подарок в виде 100 фунтов от своей эдинбургской тети Элизабет. Придумав, как его потратить, он предложил Полу отправиться вместе в путешествие автостопом по Франции и Испании. Пол согласился, хотя для Beatles это означало отмену нескольких важных концертов. Со своей стороны, он поделился знанием, добытым в прошлых подобных путешествиях с Джорджем: если надеть на себя что-нибудь выделяющееся, одежду или головной убор, это будет вернейшей гарантией того, что тебя подвезут. Парочка тут же отправилась в путь, водрузив на головы одинаковые котелки – в качестве эдакой реинкарнации Nerk Twins. От возмущения, что их так бессовестно проигнорировали, Джордж с Питом Бестом начали подыскивать себе другие группы, а Стю Сатклифф, оставшийся в Гамбурге, в то же самое время сообщил Астрид и нескольким другим людям, что Beatles распались.

Переплыв Ла-Манш на пароме Дувр – Кале, Пол с Джоном обнаружили, что их котелки не пользуются никакой популярностью у водителей, и решили добираться до Парижа поездом. В глазах англичан Париж всегда оставался мировой столицей секса, и эти двое думали точно так же, несмотря на все свои гамбургские приключения. Ни один не говорил по-французски – что удивительно для будущего автора “Michelle”, – и переделки, в которые они попадали из-за языка, были вполне достойны угодить в кинокомедию вроде “Невиновных в Париже”. На каком-то этапе они познакомились с проститутками и очень сильно воодушевились, когда те предложили им “une chambre pour la nuit” (“комнату на ночь”). К сожалению Пола, оказалось, что ничего, кроме “une chambre”, в это предложение не входило.

Они отказались от идеи отправиться дальше в Испанию, когда выяснилось, что один из их друзей-экзис Юрген Фольмер живет в Париже и занимается фотографией. Юрген провел их с экскурсией по городу, показал Гранд-опера – где они, приплясывая, изображали пение арий – и сводил на блошиные рынки, где они узрели первую в своей жизни пару расклешенных джинсов.

В один из вечеров они отправились на концерт единственной французской звезды рок-н-ролла Джонни Холлидея, заплатив на каждого астрономическую сумму в 7 шиллингов и 6 пенсов (35 пенсов). Они не подозревали, что скоро здесь же – на сцене зала “Олимпия” – в роли хедлайнеров окажутся они сами.

Каждый модный молодой француз, казалось, теперь носил волосы зачесанными на лоб – прическу, которую Астрид Кирхгерр сделала Стю Сатклиффу еще в Гамбурге и над которой Джон с Полом так потешались. Юрген, тоже носивший челку на лбу, умел обращаться с парикмахерскими ножницами не хуже Астрид, поэтому в один прекрасный день в его номере в “Отель де Бон” двое битлов мужественно расстались со своими тедди-боевскими коками. Это был лишь предварительный вариант того, что потом станет “битловской стрижкой”, но она достаточно изменила их лица: Джон стал выглядеть более вызывающе и насмешливо, а Пол – еще более округло и по-детски невинно.

На самом деле битловскую стрижку можно обнаружить у множества исторических фигур, от Юлия Цезаря до Наполеона. Много лет спустя Пол будет утверждать, что для него настоящим прародителем битловского фасона был кумир аристического мира, художник, дизайнер и режиссер Жан Кокто.

Фильм Кокто 1959 года под названием “Завещание Орфея” был очередной фантазией на тему мифологического менестреля, который жил в древней Фракии среди множества красивых молодых людей с битловской стрижкой за тысячелетия до ее появления. Более того, музыкант Орфей создавал своим пением и игрой на струнном инструменте такое невыносимое сладкозвучие, что молодые девы буквально набрасывались на него, чтобы разорвать на части. Знакомо, не правда ли?

Глава 10
“Слушай, Вай, пройдись мне по ногам расческой”

Открытие Beatles Брайаном Эпстайном всегда изображается как самое невероятное везение в истории шоу-бизнеса. Согласно официальной версии событий, в один прекрасный день в ноябре 1961 года в отдел грампластинок, которым управлял двадцатисемилетний Брайан и который располагался в подвале принадлежавшего его семье магазина электротоваров NEMS в центре Ливерпуля, вошел подросток и спросил, не продается ли у них сингл неких Beatles под названием “My Bonnie”.

Брайан в первый раз слышал как о самой пластинке, так и о группе, однако пообещал юному клиенту, что сделает заказ. Выполняя обещание, он выяснил, что Beatles вовсе не иностранцы, как можно было бы заключить из необычного названия, а ливерпульцы, записавшиеся в Германии вместе с Тони Шериданом. Из любопытства Брайан решил пойти посмотреть на них во время полуденной сессии в клубе “Каверн”, только в тот момент осознав, что “Каверн” находится всего лишь в паре сотен ярдов от его магазина. Когда молодой бизнесмен в пошитом на заказ костюме наконец осторожно спустился по восемнадцати ступенькам, он столкнулся нос к носу с настоящим волшебством.

На самом деле Брайан прекрасно знал о существовании Beatles задолго до того, как посетил “Каверн”. В его пластиночный отдел стекались толпы их поклонников, а кроме того, здесь же продавалась Mersey Beat, которая трубила о них направо и налево (и в которую он сам писал колонку о новинках звукозаписи). Он дважды встречался за обедом с редактором Mersey Beat Биллом Хэрри, чтобы узнать его мнение на их счет, и предварительно отправил на разведку в “Каверн” своего личного ассистента Алистера Тейлора. Тейлор, вернувшись, посоветовал немедленно брать их в оборот, пока это не сделал кто-нибудь другой.

Было совершенно неважно, что, помимо увлеченности театром, а также вкуса к дизайну и вообще внешней стороне вещей, у Брайана отсутствовали какие-либо навыки поп-менеджера; не играло роли и то, что рабочая среда, с которой пока в основном ассоциировалась поп-музыка, была максимально отдалена от благовоспитанного среднего класса, к которому принадлежал он сам. В зарождающемся музыкальном бизнесе Британии почти каждый менеджер стоял на несколько социальных ступенек выше своих кустарей-подопечных и не имел никакого или почти никакого представления о молодежной культуре. Эти первые поп-импресарио создавали правила по ходу действия; у Брайана, в отличие от большинства, они сводились к формуле: хорошее качество, хороший вкус, хорошие деньги.

И точно так же, в отличие от большинства, он не руководствовался чисто денежным интересом: доходы от сети принадлежавших Эпстайнам магазинов NEMS целиком и полностью его обеспечивали. Им двигало нечто более сложнее, связанное с его частной жизнью, которая была воплощением одновременно привилегированности и неблагополучия. Старший сын крайне респектабельных еврейских родителей, он был геем в эпоху, когда секс между мужчинами не только шел вразрез с его религией, но и рассматривался как преступление, за которое полагалась тюрьма. Чувство вины и отвращения к самому себе дополнительно усугублялось его пристрастием к самым рискованным видам сексуальных приключений: приставанию в общественных туалетах, поездкам в поисках “съема” в ливерпульские доки, где тебя всегда могли подловить полицейские или банды “охотников за педиками”. Его повседневное существование в образе элегантного и искушенного человека света имело темную изнанку, сопряженную со стыдом, страхом и угрозой насилия.

По этой причине его открытие в “Каверн” почти не было связано с музыкой Beatles. Одетые с ног до головы в черную кожу, на сцене они выглядели образцовыми “грубыми парнями”[20]20
  “Rough trade” – термин гомосексуальной культуры, обозначавший молодых людей из низших классов, которые за вознаграждение соглашались вступать в отношения с мужчинами более высокого статуса и, как правило, старшими по возрасту.


[Закрыть] – учетверенной фантазией, которой он мог наслаждаться без привычного стыда или страха перед побоями. Он будет любить их всех платонически, почти по-отцовски, целиком посвящая себя их защите и благополучию и продолжая звать их “мальчиками” даже тогда, когда они давно уже станут мужчинами.

Влюблен же он был только в одного. Не в Пола, самого, на первый взгляд, привлекательного, а в Джона, который прятал за нарочитым фасадом крутого парня буржуазное воспитание, немногим отличающееся от эпстайновского, и которому с шестилетнего возраста не хватало в жизни отеческой опеки. В который раз Пол оказался “задвинут” – теперь, правда, он отнесся к этому скорее с облегчением.

Если говорить о Beatles, то с их стороны не было ни малейшего сомнения в том, что попасть под начало столь видного местного предпринимателя – неважно, по каким причинам – было для них важным шагом вперед. Однако, как у королей подпольного мира Мэтью-стрит, у них уже выработалось огромное самомнение, которое сказывалось даже на их самом ответственном и озабоченном карьерой участнике. На ознакомительной встрече с Брайаном, которая была назначена в магазине NEMS вечером после закрытия, Пола не оказалось. Джордж позвонил по телефону на Фортлин-роуд, 20, чтобы разузнать, что случилось, и выяснил, что тот, никуда не торопясь, принимает ванну. Брайан покраснел от раздражения – он имел такую досадную черту – и процедил: “Это будет уже очень поздно”.

“Зато он будет уже очень чистый”, – невозмутимо отметил Джордж.

На последующих встречах, теперь уже не совпадавших по времени с ваннами Пола, Брайан рассказал, что он собирается сделать для Beatles, если те отдадут себя под его руководство. Для начала он намеревался обеспечить им контракт с крупным британским лейблом вместо мало кому известного западногерманского, затем – известность в масштабах всей страны. Обещание было чистым блефом – и, разумеется, как потом оказалось, колоссальным преуменьшением.

Из всех четверых именно Пол допрашивал Брайана с наибольшим пристрастием, уточняя, входит ли в его планы изменить то, что они играют, и то, как они играют. Получив заверения (как оказалось, ложные), что их оставят точно в таком виде, в каком они есть, он доверил вынести окончательный вердикт Джону, что тот и сделал с типичной ленноновской прямотой: “Ладно, Брайан. Давай руководи”.

Несмотря на то, что у двух человек уже имелись притязания на место менеджера Beatles, ни один из них не стал мешать Брайану или пытаться отхватить себе какую-то долю. Аллан Уильямс охотно уступил их, не взяв ни пенни, однако – по-прежнему обиженный за невыплаченные гамбургские комиссионные – сказал, что на месте Брайана в жизни не стал бы иметь с ними дела. Мона Бест, преемница Уильямса, согласилась, что Брайан способен сделать для них намного больше, чем она сама, и довольствовалась сознанием того, что это предприятие обернется выгодой для ее сына.

Поскольку Полу, как и Джорджу с Питом, еще не исполнился двадцать один год, он не мог подписать контракт без согласия отца. Джим Маккартни не стал возражать, уповая на популярное мнение о евреях как о людях, “умеющих обращаться с деньгами”. Какую-то роль сыграл и тот факт, что семейное пианино Маккартни, на котором Джим показывал Полу его первые аккорды, а Пол написал свои первые песни, было куплено в первом открытом Эпстайнами магазине NEMS в Уолтоне.

Обретаясь на периферии подпольного мира Ливерпуля, Beatles были прекрасно осведомлены о тайной жизни Брайана и быстро раскусили, что он неравнодушен к Джону. (Как ни странно, из членов их семей, по-видимому, никто про это даже не догадывался.) Хотя в Джоне не было ни капли гомосексуальности, он получал извращенное удовольствие от того, чтобы подыгрывать Брайану, притворно подстрекать его, а затем отталкивать с жестокостью, на которую был способен только он. При этом Джон был не единственным битлом, возбудившим энтузиазм Брайана: Пит Бест позже рассказывал про интимное предложение, с которым тот подступился к нему в машине, пока они ехали в Блэкпул вместе с Джоном и Синтией на заднем сиденье. Как бы то ни было, за все время Брайан не выказал ни малейшего влечения к Полу.

“Я думаю, Брайан немного винил себя из-за того, что Пол вроде должен был его привлекать, но не привлекал, – вспоминает один из его подчиненных в NEMS. – От этого он, кажется, всегда чувствовал себя рядом с Полом немного неловко и старался вдвойне, если ему что приходилось для него делать”.

Вскоре после того, как Брайан занял свое место, Mersey Beat устроила опрос читателей, в котором они должны были определить самую популярную из 350 с лишним ливерпульских групп. Как и многие остальные, Beatles собственноручно отослали в редакцию десятки листков для голосования, в которых ставили себя в списке кандидатов на первое место, а своих главных конкурентов, Rory Storm and the Hurricanes, – на последнее. На самом деле группа Рори получила в итоге больше голосов, однако Билл Хэрри позволил Beatles выиграть с заметным перевесом. На верхней половине первой страницы Mersey Beat было напечатано их фото, еще гамбургское, в черных кожаных костюмах (копии которых теперь носили многочисленные завсегдатаи “Каверн”, причем как мужского, так женского пола). Фамилию Пола снова написали как “McArtrey”.

На фоне этой пьянящей атмосферы был составлен договор о менеджменте, согласно которому Джон Уинстон Леннон, Джеймс Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Рэндолф Питер Бест связывали себя обязательствами с новообразованной Брайаном компанией NEMS Enterprises, сроком на пять лет и с отчислением комиссионных в размере от 10 до 15 %. Хотя все четверо “мальчиков” поставили подписи под документом, сам Брайан забыл это сделать, и это лишило событие всякого смысла. Контракт по всем правилам был заключен только в следующем октябре, и, согласно новой версии, Брайану причиталось уже 25 %. По инициативе Пола битлы пытались сбить его долю до 20 %, однако он настоял на том, что пять лишних процентов пойдут на компенсацию его неизбежных расходов – расходов на кампанию, которая должна сделать их “популярнее Элвиса”.

Весь существовавший у них на тот момент “обслуживающий персонал” также перешел под эгиду NEMS Enterprises. Помимо водителя / роуди Нила Эспинолла, он состоял всего из одного человека, забавного подростка по имени Тони Брамуэлл, который знал Джорджа с малых лет и был одним из множества детей, появившихся на свет с помощью Мэри Маккартни. Брамуэлл сопровождал их на всех концертах, получив от Джона за свою прилипчивость кличку Бацилла, и занимался тем, что носил их гитары. “Я несколько месяцев делал это за просто так, – вспоминает он. – А тут Брайан предлагает мне за это зарплату”.

В первую очередь Брайан позаботился о том, чтобы Beatles работали с такой же отдачей, как и его пластиночный отдел в магазине. К самым незначительным и малооплачиваемым концертам отношение теперь было как к выступлению перед королевой: перед каждым мероприятием они с Нилом Эспиноллом получали подробную инструкцию, отпечатанную на фирменном бланке Брайана, в которой указывался адрес места, имя промоутера, время встречи с Нилом и продолжительность выступления. Каждую неделю кассир NEMS вкладывал их зарплату – по 20 фунтов каждому – в стандартные конверты, после чего Тони Брамуэлл доставлял их по месту.