Текст книги "Привилегированное дитя"

Глава 15

Я не обманывала Джеймса, когда говорила ему, что все мои танцы расписаны. Но и он был прав в своей уверенности во мне – я оставила для него один танец перед ужином, так, чтобы именно он сопровождал меня из переполненного бального зала в гостиную и мог сидеть рядом со мной вместе с полудюжиной молодых людей, которых я называла своими друзьями.

Мама играла в карты и подошла ко мне, когда я ужинала, сразу положив руку мне на плечо, чтобы я не вставала.

– Оставайся, дорогая, – мягко сказала она. – Я не хочу, что бы ты уходила сегодня рано, но мне что-то нездоровится. Та гадкая простуда, которую я подхватила вчера у модистки, замучила меня. Из-за нее я не могу наслаждаться игрой в карты и так плохо играю, что проиграю все состояние Джона, если не уйду сейчас.

– А как ты доберешься домой? – спросила я.

– Я найму портшез, – ответила мама спокойно. – И пошлю одного из людей миссис Гибсон найти портшез для тебя и доставить тебя домой.

– Прошу прощения, леди Лейси, – вмешался Джеймс, вставая из-за стола. – Не беспокойтесь, пожалуйста. Я берусь доставить мисс Лейси домой в целости и сохранности. И если вы позволите, я пойду и найму портшез для вас, чтобы вам не затруднять себя.

Мама улыбнулась.

– Благодарю вас, мистер Фортескью, вы так добры. Я буду ждать Джулию домой к одиннадцати, после того как окончится бал. – Джеймс подал ей руку и провел сквозь толпу к ярко освещенному холлу.

– Счастливица! – тихонько проговорила Мэри Гиллеспи. – Я бы согласилась, чтобы моя мама упала с лестницы и сломала себе обе ноги, если бы знала, что меня проводит домой Джеймс Фортескью.

– Мэри! – воскликнула я и покатилась со смеху. – Я уверена, что ты преувеличиваешь. Не думаю, чтобы ты отважилась на большее, чем запереть ее в кладовой.

Мы обе еще смеялись, когда вернулся Джеймс и подозрительно оглядел нас обеих.

– Да, это правда, – наугад сказал он. – Мое сердце совершенно покорила мама Джулии. Она очень привлекательная женщина. Наверное, в молодости она была совершенно обворожительна, да, Джулия? Она проводила сезон в Лондоне?

– Думаю, да, – ответила я. – Но мне кажется, что она была очень застенчива и вряд ли получила от него удовольствие.

Джеймс понимающе кивнул.

– Точно как я, – после паузы добавила я, стараясь сохранять невозмутимость.

– В точности как вы, – так же серьезно подтвердил Джеймс. – Я как раз вчера говорил Марианне, что вы были бы очень милы, если бы ей удалось убедить вас быть немного посмелее.

– Вы… – начала было я, но тут заиграл квартет и все потянулись в бальный зал.

– Это последний танец, который мы сегодня танцуем вместе? – осведомился Джеймс.

Я торжествующе помахала своей программкой перед его носом.

– Да, последний, и для вас нет никакой необходимости дожидаться конца вечера. Я попрошу одного из своих кавалеров проводить меня, – думаю, мне не откажут.

– Негодница! – с чувством сказал он. – Пойдемте танцевать, и я постараюсь покрепче наступить вам на ногу, чтобы вывести из строя на остальное время.

Я рассмеялась, и мы пошли танцевать. Потом я танцевала с Джорджем Гиллеспи, и с сэром Клайвом, и с майором Петерсоном, и со всеми другими моими знакомыми, и последний танец оркестр заиграл ровно в одиннадцать часов. Затем музыканты стали укладывать свои инструменты, но сэр Питер Лаверок стал просить их сыграть еще один танец, чтобы он мог потанцевать со мной.

– Извините, – обратился к нему Джеймс, но его тон звучал настойчиво, – я обещал леди Лейси, что доставлю мисс Лейси домой в одиннадцать часов, и нам уже пора идти.

Сэр Питер бросил испытующий взгляд на лицо Джеймса, затем на мое смеющееся лицо.

– Полно, Джеймс, – сказал он. – Совсем не дело, чтобы вы с мисс Лейси возвращались одни по Гей-стрит. Это не безопасно. Давайте-ка мы вместе проводим мисс Лейси домой, а потом вернемся обратно.

– Неплохо, но я не просил вас об этом.

– А я настаиваю, – упорно стоял на своем сэр Питер, – Что вы скажете на это, мисс Лейси?

Джеймс Фортескью подал мне руку с видом полнейшего равнодушия, но при этом со значением сжал мне пальцы.

– Мне не хотелось бы беспокоить вас, сэр Питер, – вежливо ответила я. – Позвольте попрощаться с вами. Надеюсь, мы увидимся завтра. – Затем, когда мы с Джеймсом уже выходили из зала, я вполголоса сказала ему: – Если бы я не была леди, то сейчас с удовольствием стукнула бы вас.

Он громко рассмеялся и повел меня к выходу.

– Вы предпочитаете взять портшез? – спросил он. – Или не боитесь мороза и мы могли бы прогуляться?

Воздух был ледяной и обещал скорый снегопад. Я чувствовала, что этому здешнему воздуху не хватает чего-то, в чем очень нуждалась я сама. Я запрокинула голову и глянула в чернильно-синее небо, усеянное яркими звездами. Я так скучала по моему родному дому со слабым ароматом каштанов в воздухе и легким намеком на запах прелой травы. Но сегодня я была очень далеко от Вайдекра!

– Давайте пойдем пешком, – согласилась я. Мы вышли под звезды, и я накинула на голову малиновый капюшон моей новой мантильи.

Одна моя рука покоилась в теплом уюте меховой муфты, другую прижал к себе Джеймс. Это была бриллиантовая ночь, яркая, как только могут быть ночи зимой. Огромные, как луговые цветы, звезды были разбросаны по всему небосводу, и луна казалась укрывшейся за какой-то дымкой, что всегда предвещало морозы. Наши башмаки звонко стучали по каменной мостовой, мы пошли вверх по улице Ассамблей ровным, спорым шагом и скоро оставили позади толпу, валящую из дверей особняка, где был бал. Носильщики портшезов наперебой приглашали седоков, и факельщик, совсем маленький мальчишка, подбежал к нам и обратился к Джеймсу:

– Посветить вам, сэр?

– Сегодня достаточно ясная ночь, – мягко ответил Джеймс и полез в карман за мелочью.

Я смотрела на ноги мальчишки. На нем были башмаки, но подметки совсем оторвались, и он привязал их веревочками. Его голые лодыжки были синие от холода и покрыты блошиными укусами. Грязные лохмотья, которые когда-то были бархатными брюками, заканчивались чуть ниже колен. На нем был рваный жакет с оторванными манжетами, сквозь рукава проглядывали худые плечи и руки. Мальчишка принадлежал к тем, которые живут за счет своей маленькой удачи, понемногу подворовывая и попрошайничая. Я видела бедность в Экре, но бедность в деревне ничто по сравнению с горькой нуждой в самых элегантных городах. Я не понимала, как можно провести всю жизнь в довольстве и красоте и не замечать этой нужды рядом с собой. Но городские власти тщательно прятали ее от глаз своих богатых гостей, чтобы не шокировать их. И мы – те, у которых были деньги, много свободного времени и христианское милосердие, – мы не любили видеть чужое горе.

– Вот тебе, – добрым голосом сказал Джеймс, и парнишка посмотрел на него благодарно. Ему исполнилось, вероятно, лет четырнадцать, но он был такой маленький и худенький, что выглядел много моложе. Что-то в его лице – то ли широкий лоб, то ли глубоко посаженные глаза – привлекло меня.

Пока я смотрела на него, поющий гул Вайдекра вдруг обрушился на меня подобно водопаду и затопил собой уличные шумы. Я видела перед собой бледное заостренное личико, и чей-то голос звучал у меня в ушах: «Возьми его домой! Забери отсюда!». Этот голос звучал так горестно, что можно было подумать, это его мать молит меня.

– Я хочу взять тебя с собой, – произнесла я, будто это было самой простой вещью в мире. – Я увезу тебя.

Его острое личико, казавшееся желтым в свете факела, обернулось ко мне.

– В Экр? – спросил он удивленно.

И тогда я узнала в нем одного из тех детей, которых забрали когда-то для работы на северных мельницах и которые не вернулись оттуда.

– Да, – сказала я и улыбнулась, хотя готова была разрыдаться. – Да, – повторила я. – Я – Джулия Лейси. В Экре сейчас все приходит в порядок, и ты сможешь работать, если согласишься вернуться. Я – подруга Клари Денч, и Мэтью Мерри, и Теда Тайка. Они все уже работают и получают жалованье. А Ральф Мэгсон вернулся домой и управляет всем поместьем.

Мальчик, не глядя, сунул свой факел Джеймсу и схватил обе мои руки в свои.

– Это правда? – жадно спросил он. – Они работают в деревне? И я могу вернуться домой? Меня не отошлют обратно?

– Нет, – твердо ответила я. – Никто тебя не отошлет. Я – владелица имения, и то, что я сказала, это закон для Вайдекра. Там найдется для тебя работа, и я оплачу тебе дорогу туда. Хочешь, сначала я напишу им, и, когда ты вернешься, тебе уже будет где жить и где работать. Я обещаю тебе.

Мальчик так неистово тряс обе мои руки, словно мы с ним собирались танцевать прямо здесь, на холодной улице ночного Бата.

– Я едва могу в это поверить, – повторял он и все улыбался и мотал головой, будто хотел проснуться. – Я не могу поверить, что вот так встретил вас!

– Как вы узнали его? – раздался спокойный голос Джеймса.

Я удивленно повернулась к нему, потому что в этот момент почти забыла о его существовании. Он стоял, сунув факел в рожок на стене, и, прислонившись к столбу, пристально наблюдал за нами обоими.

– Не знаю, – быстро ответила я с той ложью, к которой приучили меня бесконечные расспросы доктора Филлипса. – Просто догадалась.

Но затем я заколебалась. Я доверяла Джеймсу Фортескью.

– Нет, это неправда. Это было озарение. Я вдруг поняла, что должна забрать его домой. Только я не знала, кто он. Но едва я увидела его, как сразу поняла, что он вырос в Суссексе.

– Я – Джимми Дарт, – объяснил мальчик. – Моя мама служила в Хаверинг Холле, и, когда я должен был родиться, ее уволили. И она переехала в Экр. Но потом сбежала – мне тогда было лет пять или шесть, – и меня забрали в приходский приют. Когда мистеру Блайту понадобились нищие для работы, меня послали туда вместе с другими. Мы работали на его мельнице, тяжелая это была работа, я вам скажу. Но потом он разорился, мельница закрылась, и нам всем пришлось уехать. В том приходе нас знать не хотели, поскольку мы были там пришлые, однако и отправить нас в Вайдекр они не могли. Джули услышала, что нищим хорошо живется в Бате, но у нас не было денег на путешествие. Тогда тоже была зима, у нас не было башмаков, но мы все равно пошли. Маленькая Салли умерла в дороге. Просто легла, сжалась в комок и больше не встала. Мы стояли возле нее, пока она не остыла и не стала совсем твердая и холодная. Мы не знали, что нам с ней делать. Джули ужасно плакала. И потом сказала, что больше в жизни никогда не заплачет. Потом мы пришли в Бат, и я подрался с одним мальчиком и победил его, и так получил этот факел.

– Он отдал его тебе? – спросила я непонимающе.

– Я убил его, – совершенно спокойно ответил Джимми. – В драке. Мне удалось его задушить. Это было совсем не трудно, он был такой маленький. Но зато мне достался факел, и теперь я могу зарабатывать деньги. Это было уже довольно давно.

Я невольно облокотилась рукой на столб газового рожка.

– Ты убил его? – мой голос звучал очень слабо.

– Да, – повторил он. – И теперь мы живем там, где раньше спал он.

Я ничего не сказала. Джимми разглядывал меня тоже молча, не сводя глаз с роскошной мантильи, золотого шнура отделки и меховой муфты.

– Вы не могли бы дать мне пенни? – отважился он наконец попросить. – Тогда я смогу купить немного джина для Джули. Она его любит. Для нас джин лучше хлеба.

Я хотела отказать, для меня непереносима была мысль о том, что эти дети покупают спиртное. Я хотела купить им одежду, обувь, еду, оплатить дорогу до Вай-декра, но только взять с них обещание не пить больше. Внезапно Джеймс выступил вперед и, придержав меня за руку, обратился к Джимми:

– Конечно, вы получите деньги сейчас же. Эта Джули тоже из Вайдекра?

– О да, – Джимми следил за движением руки Джеймса, потянувшейся к карману, и за появившимся блестящим шиллингом. – Мы держимся друг друга, вайдекрские нищие. Кроме маленькой Салли, которая умерла, и Джорджа, который бросился с моста в речку, когда напился. А все остальные живут на Рыбном Молу.

– Остальные тоже хотели бы вернуться в Вайдекр, если получится? – спросил Джеймс, протягивая ему монетку.

Улыбка осветила лицо Джимми, подобно восходящему солнцу.

– Конечно, еще бы.

– Я приду навещу вас всех, – внезапно приняла я решение. Что бы они ни делали, как бы они ни жили, они были детьми Вайдекра и должны расти там. Маленькая умершая в дороге девочка и бросившийся в реку мальчик навсегда останутся далеко от родной земли. В этом вина Лейси. Нас и того мира, в котором так много бедных и так мало богатых. – Я приду навестить вас и сегодня же напишу в Экр, – пообещала я.

– Вам самой никогда не найти нас, – улыбнулся Джимми. – Я мог бы встретить вас у рыбного причала, если вы придете. – Тут он посмотрел на Джеймса: – Вам бы лучше пойти с ней, сэр. Некоторые из тамошних жителей очень грубые.

– Я буду там, – сдержанно ответил Джеймс. – Мы придем около девяти часов.

Джимми кивнул и подобрал свой факел.

– Теперь я могу идти прямо домой, – радостно объявил он, пряча монеты поглубже в карман и поворачиваясь, чтобы уходить. Но внезапно он остановился и оглянулся: – А вы правда придете, не обманете?

Положив успокаивающе руку на его плечо, я вдруг ощутила такую худобу под ветхой одеждой, что у меня зашлось сердце.

– Я обещаю тебе. Кроме того, вы всегда сможете сами найти меня. Мы остановились в доме миссис Гибсон на Гей-стрит. Но завтра утром я обязательно навещу вас.

– Тогда до завтра, – кивнул Джимми, повернулся и растаял в темноте элегантной улицы, на которой бедным – если только они не работают там – лучше не появляться.

Джеймс взял меня под руку, и мы медленно пошли дальше.

– Я зайду за вами в четверть девятого, – сказал он, когда мы дошли до дверей моего дома. Я взглянула наверх, окна маминой спальни были еще освещены, она ждала меня.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Я могла бы сходить туда сама. Или Джем Денч проводил бы меня.

Джеймс с улыбкой покачал головой, но не стал отвечать.

– Вы сразу все поняли, правда? – спросил он немного погодя. – Я видел, ваши глаза стали такими туманными, будто кто-то невидимый позвал вас, и вдруг вы сказали: «Я увезу тебя домой». Вы сразу же его узнали, да?

– Да, – просто ответила я.

– Это великий дар, и вы счастливая женщина. – Джеймс немного помолчал, и вдруг его как будто осенило. – Вы не хотите отменить ваш завтрашний визит к доктору Филлипсу? Может оказаться, что вам понадобится провести побольше времени с вайдекрскими ребятишками.

– Хорошо, – согласилась я. Но потом задумалась. Он-то не станет возражать. Но вот мама…

Джеймс немного отступил и посмотрел на меня, склонив голову набок. Он улыбался.

– Мне, возможно, не следует вам этого советовать, – начал он с озорным блеском в глазах, – но, если вы хотите помочь ребятам, может быть, один прием у доктора можно прогулять? Вашей маме нездоровиться, она не будет сопровождать вас к нему. А потом вы скажете ей, что не ходили и объясните почему.

– Мистер Фортескью! – воскликнула я. – Это будет нечестно.

– Да, – сразу признал он.

– Но очень удобно, – заключила я. – Я подумаю над этим утром. Независимо от моего решения, я буду готова в четверть девятого.

Улыбаясь, он поклонился мне на прощание. Я протянула ему обе руки, безмолвно благодаря его и за отношение к Джимми, и за понимание того, что происходило со мной.

– Доброй ночи, Джеймс, – тепло сказала я.

– Доброй ночи, – был ответ.

Заспанная Мэг открыла мне дверь, и я проскользнула наверх в свою комнату. Там я быстро написала Ральфу письмо, рухнула в постель и заснула так крепко, будто была дома, в Вайдекре.

Утром Рыбный Мол был переполнен шумной толпой. Здесь были и кухарки, покупавшие рыбу для пансионов и ресторанов Бата, и эксцентричные джентльмены, удящие рыбу прямо на молу и во все глаза разглядывавшие меня и Джеймса. Люди кричали и спорили, выкрикивали свои цены, рыбаки выбрасывали рыбу прямо на камни, хозяйки прятали ее в корзины и прикрывали тонкой тканью.

Улица за молом, куда повел нас Джимми, вся провоняла рыбой и нечистотами. Мостовая была мокрой от грязи, которая потоками струилась по земле и собиралась в огромные лужи, мешающие проходу. Да и мостовой-то ее нельзя было назвать, ибо ни камня не было положено здесь на землю. Улица была завалена мусором, который выбрасывался прямо из окон. Даже ярким утром здесь было темно, как в сумерках, из-за тесно поставленных домов, и ни один порыв свежего ветра, казалось, не долетал сюда никогда. Я шла, стараясь повыше поднять юбки, чтобы не запачкаться, и Джеймс крепко держал меня под локоть, а из соседних домов доносились то крик маленького ребенка, то стоны старого или больного человека, то бесконечные ссоры, которые, иссякнув в крике, переходили в молчаливое отчаяние.

Джимми виновато взглянул в потемневшее лицо Джеймса.

– Это было лучшее, что мы могли себе позволить, – объяснил он в свое оправдание.

Джеймс кивнул. Он не был удивлен.

Мы прошли по этой ужасной улице совсем мало, когда здешние обитатели вдруг увязались за нами. Сначала люди просто разглядывали нас из дверей и распахнутых окон, но затем стали выходить и вплотную следовать за нами, намереваясь то ли забросать нас камнями, то ли ограбить. Рука Джеймса покрепче сжала мой локоть, и Джеймс с Джимми обменялись взглядами.

– Уже скоро, – тревожно сказал Джимми. – Я же предупреждал вас.

Я хотела сказать, что мне необходимо было прийти, что я должна была знать, как они живут. Но вонь улицы заставила меня держать рот закрытым, и я про-молчала. Меня тошнило, и я очень, очень сожалела, что пошла.

– Здесь, – вдруг сказал Джимми и резко свернул в сторону.

Это была не дверь в полном смысле слова, а полуразвалившееся окно, и кто-то приставил к нему доску в качестве пешеходного мостика. Но сейчас в ней уже не было большой необходимости, такая гора мусора и отбросов выросла рядом, и если у вас крепкий желудок и высокие ботинки, то вы могли бы шагнуть в окно прямо с улицы.

– Смотрите не поскользнитесь, – предупредил Джеймс и пошел впереди. Он подал мне руку. Через мгновение мы оказались в почти темной комнате, и я услышала какое-то шевеленье на полу у моих ног. Как только мои глаза привыкли к темноте, я увидела в комнате еще четырех человек.

Девушка примерно моих лет лежала прямо на полу, на старой мантилье, укрытая грязным пальто. Рядом с ней стояла большая глиняная кружка. Ее волосы, от природы красивого каштанового цвета, были неимоверно грязны и кое-как заколоты сбоку. Глаза, видимо еще накануне обведенные черной краской, слипались от сна, а щеки были странно красного цвета, наверное, нарумяненные. Она была худая-худая, будто никогда в жизни не ела досыта.

– Это Джули, – сказал Джимми, и всякий бы расслышал любовь и гордость, звучавшие в его голосе.

– Привет, – спокойно сказала я. – Я – Джулия Лейси. – И, произнеся это, я вдруг осознала, что у нас с ней одно имя. Возможно, она была на год моложе меня и ее назвали в честь наследницы Лейси, как это было принято в Вайдекре. Она приподнялась на локте и хмуро глянула сначала на Джеймса Фортескью, затем на меня.

– А, – без всякого выражения обронила она. – Джимми говорил, что вы придете. Но я не поверила. – С этими словами она потянулась за кружкой и отпила из нее большой глоток.

– А это Нат, – сказал Джимми.

Мальчишка, весь черный, как африканский негр, встал со своего места и подошел к нам. Он был чуть выше, чем Джимми, но примерно того же возраста. В темноте комнаты я едва могла разобрать его черты и видела только блестящие ярко-голубые глаза, странно сиявшие на чумазом лице.

– Он трубочист, – объяснил Джимми. – Он не может говорить из-за сажи в горле. Он потерял голос, кажется, прошлой зимой, да, Нат? – Мальчик энергично закивал. При этом туча сажи поднялась над его головой. – Но теперь он становится слишком большим и не может выпрямиться ни в одной трубе. Так что скоро он останется без работы. А без голоса он не сможет даже просить милостыню.

Нат опять кивнул и направился к кипе старых газет, лежавших на полу. На какую-то минуту я подумала, что он хочет показать мне какую-то новость, написанную там, но потом с ужасом поняла, что это его постель. Он порылся в них и вернулся к нам, протягивая мне какой-то предмет.

– Это его камешек, – сказал Джимми в объяснение. – Когда его забрали из Экра, мать сунула ему этот камешек с общинной земли на память о доме. Вы видели такие камешки? Там у нас?

Я взяла маленький с острыми краями камешек в руку и осторожно сжала его, стараясь сдержать слезы.

– Да, видела, – ответила я. Конечно, я помнила камни нашей общинной земли: с внешней стороны они были белые, как раковина, а внутри темно-красные и блестящие. Маленькое напоминание о родном доме. Я бережно вернула его обратно.

– Чей сын Нат? – спросила я.

– Он сын Тома Бруера, – ответил Джимми. – Его отец работал в Мидхерсте на пивоваренном заводе, но потом его выгнали из-за того, что он из Экра. Они еще живут там?

Я посмотрела на Ната. Он выглядел совершенно безразличным, будто еще много лет назад крепко усвоил, что семья отказалась от него и ему надо отказаться от них в свою очередь. И при этом без всякой обиды.

– Живут, – сказала я и вспомнила дом под падающим шпилем церкви. – Теперь у них новый коттедж в Экре. Сейчас он как раз строится. И дома у тебя есть две маленьких сестренки и братик.

Нат опять кивнул угольно-черной головой, как бы говоря, что эта новость интересна, но жизненной важности она не имеет.

Легкое движение в углу комнаты внезапно привлекло мое внимание.

– Это Рози Денч, – сказал Джимми. – Она опять болеет.

Я сделала несколько осторожных шагов к куче тряпья на полу и остановилась. Около головы девочки на белоснежной простыне, столь странной в этой грязной комнате, лежала пара самых изысканных перчаток, которые я видела в своей жизни. Каждая перчатка была покрыта вышивкой: прекрасный розовый цветок распускался там, где должно быть запястье, и по меньшему цветку было вышито на каждом пальчике перчатки. Такой тонкой работы я не видела никогда в жизни.

– Кто это вышил? – спросила я в изумлении. – Это прекрасно.

– Это моя работа, – ответила девочка хрипло и слегка приподняла голову от тряпки, на которой лежала. Ее лицо было очень бледным, а губы казались кроваво-красными от болячек на них. – Когда станет чуть светлее, я буду вышивать их дальше. Я сдаю их в магазин миссис Вилльямс. Мне платят очень хорошо, потому что я сама придумываю рисунки. Мне не нужны нарисованные образцы. – Тут она замолчала, закашлявшись, и отвернулась от перчаток, прижав к губам уголок рваного платья, которое было надето на ней. Присмотревшись, я увидела, что он окрасился чем-то темным.

– Я знаю этот магазин, – сказала я. Мы с мамой собирались купить там перчатки, но я нашла, что он слишком дорогой, и мы ничего не купили. Одна пара перчаток там стоила пять фунтов. «Но эти деньги можно заплатить за целый месяц бригаде пахарей», – запротестовала я. Мама рассмеялась такому сравнению, но перчатки мы купили в другом месте.

– Они платят мне пять шиллингов, – с гордостью продолжала Рози. – Целых пять шиллингов. И если освещение хорошее, то я успеваю вышить одну пару перчаток всего за три недели.

Я не сказала ничего. Абсолютно ничего. Я перевела взгляд с изысканной перчатки на бледное лицо девочки из Экра, и вышитая роза перестала казаться мне прекрасной. Она была похожа на паразита, питающегося плотью этого ребенка.

– Ты из семьи Денчей? – спросила я тихо. – Клари Денч – одна из моих лучших подруг.

– Да? – переспросила она. – Мы с ней сводные сестры. У нас один отец, но он никогда не был женат на моей матери. Когда она умерла, я стала жить с Клариной матерью в их коттедже. Но когда приехал мистер Блайт, им пришлось отдать меня ему. Слишком много ртов было в семье. Я не виню их за это. Кроме того, приходский надзиратель сказал, что каждый ребенок, которого он выберет, непременно должен уйти с ним.

– Я пришла, чтобы забрать вас домой, – сказала я. – Экр сейчас совершенно другой. У всех есть работа. Домой вернулся Ральф Мэгсон, и он управляет имением вместе с моим дядей, Джоном Мак-Эндрю. В будущем году мы ожидаем получить прибыли, и Экр будет иметь в них долю. Не в виде жалованья, а настоящую долю, по справедливости. Вчера вечером я написала Ральфу Мэгсону, что встретила Джимми. Можно сегодня я напишу, что вы вернетесь домой?

Рози бросила косой взгляд на перчатки.

– Но сначала я должна их закончить, – тихо ответила она. – Только тогда я смогу уйти.

– Закончить их! – воскликнула я. – Я сама верну их в магазин. Почему это ты должна их заканчивать, если ты больна и тебе так плохо платят?

– Я задолжала им, – объяснила она.

Я непонимающе взглянула на нее.

– Они заплатили мне за эту пару вперед, – объяснила она мне как маленькой. – Мне пришлось занять у них денег, потому что нужно было купить собственный шелк и иголки. Ну и булавки, конечно. Если я не закончу их, то они скажут, что я воровка.

Не находя слов, я взглянула на Джеймса.

– Думаю, что мы сможем решить эту проблему, – пришел он мне на помощь. – Если вы позволите мне и мисс Лейси вернуть перчатки в магазин в том виде, в каком они сейчас, то мы сможем ликвидировать ваш долг.

Я хотела было протестовать, но Джеймс бросил мне быстрый взгляд, призывающий к молчанию.

– Если так можно сделать, – медленно протянула Рози.

– Можно, – твердо ответил Джеймс. – И если миссис Вилльямс будет разочарована, что теряет такую хорошую мастерицу, то это не должно иметь для вас никакого значения. Вы больше никогда не будете работать на нее. Отныне вы будете жить в Вайдекре со своими друзьями.

Рози кивнула и откинулась назад. Когда мы вошли, она была бледной, но теперь ее лицо приняло какой-то синюшный оттенок.

– Тогда я напишу в Экр, хорошо? – спросила я, обращаясь ко всем. – Но пока мы будем ждать ответа, нужно найти для вас более удобное место для жизни. И Рози следует показать доктору.

Джимми и Нат смотрели на меня острыми оценивающими глазами, как бы проверяя, смогу ли я держать свое слово.

– Может быть, я найду для вас что-нибудь подходящее в домах с меблированными комнатами? – спросила я.

Они молча кивнули.

– Тогда я сейчас поеду и посмотрю, что могу для вас сделать, а потом вернусь обратно. Вы будете дома после обеда?

– Нат будет на работе, – ответил Джимми. – Но Рози, Джули и я будем дома. Джули и я работаем по ночам.

– Тогда я вернусь до обеда, – пообещала я. – А сейчас возьмите это. Я принесла вам немного денег на еду. – В кармане моего жакета было полкроны. Но когда я сунула туда руку, он оказался пуст.

Джеймс беспомощно покачал головой.

– Я даже ничего не заметил, – пробормотал он. – Быстро сработано. – Тут он порылся в кармане своего пальто. – Я захватил полкроны на случай, если у мисс Лейси не будет с собой денег. – И он протянул монету Джимми. – Купите хлеба. И молока, особенно для Рози. Но больше никакого джина.

Джимми усмехнулся, глаза Ната не отрывались от монеты.

– Мы вернемся к обеду, – вновь пообещала я и, завернув перчатки в чистую ткань, повернулась к окну-входу.

Запах улицы казался почти приятным после зловония крошечной комнаты. Толпа, сопровождавшая нас, рассеялась, и мы с Джеймсом без всяких приключений добрались до его фаэтона, поджидавшего нас на углу.

– Куда сначала? – спросил меня Джеймс, помогая мне усесться и разбирая вожжи. – Поищем хорошие меблированные комнаты или отправимся в магазин миссис Вилльямс?

– Сначала в меблированные комнаты, – решила я. – Нужно найти что-нибудь неподалеку отсюда, чтобы место было для них привычным.

– Мы проезжали одну маленькую гостиницу по дороге, – вспомнил Джеймс. – Она выглядела довольно прилично, и потом, это ведь всего на несколько ночей.

Он развернул лошадей, и мы медленно направились назад.

– Будьте добры, подержите поводья, пока я не осведомлюсь о комнате, – попросил меня Джеймс, когда мы отыскали гостиницу.

Солнце уже давно взошло и ласково пригревало своими лучами. Я глянула на свои затянутые в перчатки руки, они дрожали. Все мое существо дрожало от гнева. Я была зла на нищету той жалкой комнатки, но понимала, что такие комнатки есть в каждом из этих домов, на каждой из жалких улиц этого очаровательного города. Я дрожала от гнева при мысли, что каждая вышитая шаль, каждая пара вышитых перчаток созданы трудом молоденьких девчонок, день за днем слепнущих от такой работы.

Джеймс вышел, улыбаясь.

– Все улажено, – но тут же замолчал, увидев выражение моего лица. – Что случилось? Вы выглядите как грозовая туча.

– Это из-за детей, – объяснила я. – Из-за экрских детей. Я так зла после посещения их, что просто не могу говорить.

Джеймс понимающе кивнул.

– Если бы вы не узнали Джимми Дарта, он всю жизнь так и бегал бы по улицам с факелом. Или кто-то более сильный отнял бы его у него. И эта несчастная четверка так и прожила бы в этой вонючей норе всю жизнь. – Он немного помолчал. – Какое счастье для них, что у вас есть такой дар.

Тут он кликнул лошадей, и фаэтон тронулся с места.

Магазин миссис Вилльямс находился на Милсон-стрит. Джеймс осадил лошадей возле элегантного белого с золотом фасада и подождал, пока я выйду из экипажа.

– Вы разве не зайдете поговорить с ней? – спросила я.

– Я бы хотел, чтобы это сделали вы. – Я видела тайную улыбку в его глазах, но лицо его оставалось серьезным.

Я запомнила миссис Вилльямс, когда мы с мамой были у нее в магазине. Это была высокая, импозантная женщина с седыми волосами и жестким лицом. Когда мы с мамой решили не покупать перчатки, она высокомерно приподняла одну бровь и небрежным жестом велела помощнице убрать коробку. В магазине всегда сидели одна-две покупательницы с чашечкой чая или кофе, кто-то непременно находился в примерочной. От мастерской магазин отделяла всего лишь легкая муслиновая портьера, и там чувствовалось присутствие нескольких мастериц, прислушивающихся к разговорам у конторки.

Сердце у меня упало.

– Пожалуйста, сделайте это сами, Джеймс, – стала упрашивать я. – Я, конечно, пойду с вами, но разговаривать с нею я не смогу. Если она устроит сцену, я не вынесу это.

– Хорошо, – спокойно ответил он и кивнул груму, велев тому постеречь лошадей.

Звякнул серебряный колокольчик над дверью, мы вошли в магазин, и тут же к нам кинулась одна из помощниц. Ее широчайшая улыбка говорила о том, что Джеймса она узнала.

– Мистер Фортескью! – обрадованно воскликнула она. – Как мило, что вы зашли. И мисс… мисс Лейси! Я сейчас же позову миссис Вилльямс, она, конечно, захочет обслужить вас сама. – И она метнулась за муслиновую портьеру в мастерскую и уже другим, грубым голосом позвала одну из девушек:

– Кларинда! Позовите миссис Вилльямс! Скажите ей, что здесь мистер Фортескью и мисс Лейси.

Она оставила портьеру открытой, и все швеи уставились на меня. В это утро я надела свою старенькую пелеринку, поскольку не хотела выглядеть слишком нарядной во время визита к Джимми. И сейчас я стояла красная до корней волос под насмешливыми взглядами девушек. Мне не нужно было глядеть под ноги, чтобы знать, что подол моего платья мокрый и грязный, а само платье издает специфический запах рыбных рядов.