Текст книги "Привилегированное дитя"

В углу за столиком сидела незнакомая леди со своей дочерью. Она подняла лорнет и невозмутимо оглядела меня всю, от простенькой шляпки до запачканных ботинок; закончив осмотр, она наклонилась к дочери и что-то прошептала ей, прикрывая рот затянутой в перчатку рукой. Затем они обе рассмеялись.

Миссис Вилльямс вошла через боковую дверь, на ходу одаривая нас улыбкой.

– Мистер Фортескью! Какая приятная неожиданность! Как поживает миссис Фортескью? И ваши сестры? Передавайте им мои наилучшие пожелания.

Джеймс поклонился.

– Мисс Лейси! – пропела она, глядя на меня и давая понять, что прекрасно видит грязные следы, оставленные мною на ее сине-золотом ковре. – Приятно видеть вас снова. Чем могу служить?

Я заколебалась и взглянула на Джеймса. Он в упор смотрел на меня. Для меня до последнего момента было большим облегчением думать, что это его голос будет доноситься до девушек в мастерской и это его слова будет передавать вечером в гостиной та элегантная леди, которая сейчас потешается в своем уголке. Все, что мне придется делать, это – молча стоять позади него и подтвердить кивком свое согласие, когда он передаст миссис Вилльямс перчатки.

– У мисс Лейси есть к вам небольшое дело, – вежливо сказал Джеймс. Обернувшись ко мне, он положил руку мне на талию и чуть выдвинул меня вперед. И я оказалась лицом к лицу с миссис Вильяме и увидела, как улыбка медленно оставляет ее лицо.

Помощница вернулась за конторку, служившую обычно прилавком, и сделала вид, что углубилась в свои дела. Вторая помощница появилась из примерочной вместе с другой дочерью леди, выглядевшей очень мило в платье для выхода. Леди, не вставая с места, подала дочери знак подойти и не мешать ей слушать. Весь магазин хотел узнать, что у меня за дело.

– Я пришла вернуть вот это, – начала я тоненьким голоском и протянула миссис Вилльямс сверток с перчатками.

Та слегка нахмурилась и передала его помощнице, ибо развернуть его было явно ниже ее достоинства.

Помощница развернула сверток и показала перчатки хозяйке. Миссис Вилльямс продолжала молча смотреть на меня, ожидая моих объяснений.

– Прошу прощения, – продолжала я неловко, – но девушка, которая вышивала их, заболела и не сможет кончить работу. Я хотела бы вернуть их обратно.

– Как мило с вашей стороны, – ледяным тоном проронила миссис Вилльямс.

– Видите ли, она прежде жила в моем поместье, – попыталась объяснить я дрожащим голосом, чувствуя, что девушки-мастерицы побросали свою работу и столпились в дверях, глядя на меня недружелюбными глазами. – И сейчас я собираюсь отправить ее обратно. Она не сможет работать на вас впредь.

Миссис Вилльямс величественно наклонила голову.

– Сожалею, но она в долгу перед моим магазином, – ее слова лились гладко как шелк. – Ей была доверена серьезная работа, которую теперь мне придется отправлять на переделку. Я настаиваю на высочайшем качестве работы, поскольку среди моих покупательниц самые знатные дамы Англии. Сожалею, но я не могу освободить ее от контракта, пока она не рассчитается с долгами.

– Сколько? – спросила я.

Миссис Вилльямс томно вздохнула, будто бы я причиняла ей неимоверное беспокойство, и одна из дочерей леди громко рассмеялась. Ее мать посмотрела на нее и поднесла руку ко рту, чтобы скрыть свою собственную улыбку.

– Миссис Фостер? – обратилась хозяйка магазина к помощнице.

Та быстро выдвинула ящик своего стола и вынула гроссбух. Затем с важной медлительностью стала переворачивать страницу за страницей.

– Имя молодой особы? – спросила она меня.

– Рози Денч.

Миссис Вилльямс посмотрела на сидящую леди и двух ее дочерей.

– Моя дорогая леди Кверри, – обратилась она к ним. – Я приношу вам свои извинения за это недоразумение. Обычно я требую, чтобы с такими вопросами обращались с черного хода и только по предварительной договоренности. Но мисс Лейси предпочла войти через парадный вход и в рабочие часы. Мне неловко задерживать вас обсуждением такого невероятного требования. Я могу быть еще чем-нибудь вам быть полезна?

– Мы хотели бы взглянуть на некоторые образцы шалей, – ответила леди Кверри. Миссис Вилльямс кивнула другой помощнице, и та вынесла целую коробку с вышитыми шалями. Но я прекрасно поняла, что леди Кверри и ее дочерей не так уж интересуют эти шали, они просто хотели насладиться спектаклем. Я оглянулась вокруг в поисках Джеймса. Он уселся в кресло подле двери и ждал меня, скрестив на груди руки с видом полнейшего безразличия. Я бросила на него взгляд полный мольбы, но он спокойно улыбнулся, будто давая понять, что согласен еще немного подождать меня.

– Денч задолжала нам шестьдесят четыре шиллинга, – томно пропела миссис Фостер. – И если она возвращает эти перчатки, то они считаются испорченными и тогда с нее приходится восемь фунтов и четыре шиллинга.

– Испорченные! – негодующе воскликнула я. – Но они прекрасно вышиты и работа почти закончена.

– Незаконченная работа называется испорченной, – сказала миссис Фостер, не поднимая глаз от гроссбуха. – Убедить девушек заканчивать начатую работу очень трудно, мисс Лейси. Мы разработали целую систему штрафов, чтобы поднять у них дисциплину и ответственность. Вы уверены в том, что поступаете правильно, убеждая эту Денч бросить начатое дело?

Я судорожно вздохнула и опять оглянулась на Джеймса. Он пристально смотрел в окно, не отрывая глаз от лошадей. Две дочери незнакомой леди буквально корчились от смеха над коробкой с шалями.

– Я не думаю, что подобные разговоры уместны здесь, – величественно произнесла миссис Вилльямс. – Тон много значит для меня. И я не потерплю нарушения приличий в моем собственном магазине. Надеюсь, вы меня простите, мисс Лейси, если я попрошу вас передать этой Денч прийти ко мне с черного хода и либо выплатить ее долг, либо закончить эту работу. Она и так ее сильно задержала.

Подавленный смешок донесся со стороны мастерской.

– Вас интересует еще что-нибудь, мисс Лейси? – ровно продолжала она.

Я не находила слов от гнева и оттого, что со мной посмели обойтись подобным образом. Пока я молчала, миссис Вилльямс кивнула помощнице, и та, с важностью проплыв мимо меня, открыла дверь и стала ждать, пока я выйду.

Я чувствовала, что мое лицо горит. Леди Кверри и ее дочери бросили притворяться, что рассматривают шали, и открыто уставились на меня. Джеймс поднялся на ноги, готовый без слов следовать со мной. Я сделала два шага, но вдруг круто повернулась назад.

– Нет! – бешено прошипела я и почувствовала, что по мере того, как гнев захлестывает меня, с меня, словно пустая оболочка, спадает и покорность маленькой мисс Лейси из Бата. Я не была больше скромной, послушной мисс. Я была наследницей Лейси, я – Лейси из Вайдекра. А эта высокомерная женщина плохо обращалась с одним из моих людей.

– Я не привыкла так вести свои дела, – сказала я. – Я пришла, чтобы вернуть эти перчатки вам, и я не сомневаюсь, что вы передадите эту работу другой несчастной и затем продадите их по грабительской цене. Я взяла на себя малоприятную обязанность навестить вас, чтобы сообщить, что Рози Денч больше никогда на вас не будет работать. И если я смогу этого добиться, то ни одна девушка не станет больше работать на вас. Вы платите им так мало, что они чуть не умирают с голоду, и при этом заставляете их покупать материал у вас же, и при этом держите их в долгах, чтобы они не ушли работать в другое место. Рози Денч кашляет кровью в темной душной комнате, где она вышивает для вас перчатки. Так что не говорите мне, что тон для вас так важен. Вы ничуть не лучше, чем мадам в публичном доме!

Леди Кверри слегка вскрикнула при этом оскорблении, и миссис Вилльямс двинулась к двери.

– Вам лучше уйти, – прошипела она.

– Я это и собираюсь сделать, – ответила я. – И ни я, ни Рози Денч больше никогда не переступим порог вашего магазина. Если я услышу от вас хоть одно слово насчет этого смешного долга Рози, то я расскажу всем, что вы ведете свои дела как работорговец. Я расскажу всем, в каком состоянии была Рози, когда я нашла ее. И расскажу, что вы платили ей пять шиллингов за ее прекрасную работу, в то время как продавали ее перчатки за пять фунтов! Я стану делать это до тех пор, пока вам это не обойдется гораздо дороже, чем восемь фунтов и четыре шиллинга. Я буду это делать, пока вы не разоритесь!

Я резко повернулась к леди Кверри, которая сидела, открыв рот, буквально впитывая каждое слово.

– А вы, ваша милость, когда будете повторять вашим друзьям в гостиных мои слова, не забудьте передать, что их перчатки, чулки, шали – все это вышито в грязных, нищих комнатах девушками, больными туберкулезом, оспой и лихорадкой. К белью, которое вы носите, прикасались девушки с незаживающими болячками на руках. И та цена, по которой вам его продают, сделала бы этих несчастных сытыми на целый месяц, если бы им платили хоть половину.

Выпалив все это, я вылетела из комнаты, сбежала по ступенькам и уселась на свое место в экипаже, все еще дрожа от гнева. К своему несказанному возмущению, я вдруг увидела, что Джеймс отвешивает низкий поклон леди Кверри и миссис Вилльямс и выходит со словами:

– Всего доброго, леди!

Затем он тоже сбежал по ступенькам и, усевшись, взял поводья в руки.

Я молчала, пока он не повернул на Джордж-стрит.

– Как вы могли сидеть так спокойно? – наконец сквозь зубы прошипела я. – Вы же сказали, что поговорите с миссис Вилльямс, а сами предоставили все дело мне. Я чувствовала себя полнейшей дурой, и они все смеялись надо мной, а вы ничего не сделали, ничего! И потом еще сказали им: «Всего доброго, леди!» Как вы могли?

Джеймс, придержав лошадей, пропустил портшез и свернул на Гей-стрит.

– Я хотел посмотреть, как вы справитесь сами, – сказал он спокойно. – Сможете ли вы убедительно и смело говорить с ней.

– Что? – опешила я.

– Я хотел посмотреть, каково вы выглядите в роли сквайра, – повторил он. Поскольку мы уже доехали до дому, он остановил лошадей и, опустившись, подошел к той стороне, где я сидела, и подал мне руку. Но я спрыгнула сама и вихрем взлетела по ступенькам. Если бы мне понадобилось оттолкнуть его с пути, чтобы пройти, я бы сделала это, не задумываясь. Он казался мне частью враждебного мира бесчувственной знати. Я никогда, никогда не прощу ему этих слов: «Всего доброго, леди».

И вдруг я обнаружила, что стою на крыльце и смотрю на собственную дверь сквозь слезы. Джеймс потянулся через мое плечо и постучал в дверь за меня.

– Я хотел попросить вас кое о чем, – сказал он, пока мы ожидали появления Мэг.

Я метнула на него гневный взгляд, который предупреждал его, что мирного ответа ему от меня не дождаться.

– Не согласитесь ли вы выйти за меня замуж, Джулия? – спросил он.

Я не могла поверить своим ушам.

– Что?

– Я прошу вас выйти за меня замуж, – повторил он. Я слышала, как кто-то в доме спускается по лестнице, чтобы открыть дверь. Я все еще кипела от гнева на леди Кверри, на миссис Вилльямс, на ее дорогой магазин, на противных мастериц, смеявшихся надо мною вместе с ней, на весь этот жестокий и несправедливый мир. Но больше всего я была зла на Джеймса Фортескью, который обещал говорить с миссис Вилльямс, а потом оставил меня совершенно одну перед самой большой сплетницей и самой модной леди Бата.

Мэг отворила дверь и присела передо мной в реверансе.

Я обернулась к Джеймсу и протянула ему руку, все еще дрожавшую от злости и обиды. Он поднес ее к губам, и я почувствовала тепло его поцелуя даже сквозь плотную перчатку. Его глаза улыбались.

– Не сердитесь, – обратился он ко мне, не обращая внимания на торчавшую тут же Мэг, на людей на улице, с любопытством поглядывавших на нас. – Пожалуйста, не сердитесь. Я люблю вас и люблю слишком сильно, чтобы выносить ваш гнев. Мне нужно было видеть, как вы управитесь со старухой Вилльямс. И я очень хотел, чтобы вы поняли, что можете это сделать. Потому что вам еще предстоит справиться с доктором Филлипсом и, возможно, с вашим дядей и кузеном. Но с ними я обещаю, что помогу вам. В этом случае я не оставлю вас одну. Вы выйдете за меня замуж, Джулия?

Мой гнев оставил меня, будто его и вовсе не было. Я тоже забыла про любопытную Мэг и прохожих. Я поднесла руку к его лицу и приложила ладонь к щеке.

– Хорошо, – ответила я просто. – Я выйду за вас замуж.

Глава 16

– Ваша мама у себя в спальне, – сказала Мэг. – Она спрашивала, где вы, и решила, что вы сами поехали к доктору.

– Я поднимусь к ней, – ответила я, направляясь к лестнице.

– Она слышала шум подъехавшего экипажа, – заговорщицким тоном предупредила меня Мэг. Я обернулась и взглянула на нее, она улыбалась, уверенная, что застигла меня в момент тайной встречи с поклонником.

– Благодарю вас, Мэг, – резко оборвала ее я.

Я подождала ее поклона и, только когда она ушла на кухню, постучала в дверь маминой спальни.

Мама явно была больна. За все мое детство я видела ее в таком состоянии не более чем один или два раза. Хотя она выглядела очень хрупкой, но на самом деле была сильной женщиной и ни разу не подхватила те болезни, которыми мы так часто болели в детстве.

Но сейчас она металась головой по подушке, все время отыскивая прохладное местечко, ее лоб и руки горели, а лицо было очень бледным.

– Полежи спокойно, мама, – сказала я, направляясь к колокольчику. Я велю подать тебе прохладное питье и оботру лицо теплой водой. И сейчас же вызову доктора.

– Ох, это ты, – с облегчением выдохнула она. – Как долго ты была у доктора Филлипса.

Мне следовало рассказать ей, что сегодня я пропустила обычный визит, но она казалась такой слабой и больной, что я предпочла промолчать. Я приподняла ее, перевернула подушки, убрала одно одеяло с постели и пошла к двери попросить Мэг принести мне необходимое и послать лакея за самым лучшим доктором.

Он явился сразу же, потрогал мамин лоб, посмотрел глаза и спросил, как она себя чувствует. Затем тонко улыбнулся и объявил, что это просто больное горло и что леди Лейси будет себя плохо чувствовать неделю или около того, а потом сразу поправится. Он дал маме лауданума, оставил еще небольшой флакон с ним же, для того чтобы она могла заснуть, и порекомендовал пить чай с лимоном и капелькой бренди.

Как только он ушел, я набросала две записки: Джеймсу, прося его вернуться и навестить меня, и другую миссис Деншам, принося ей извинения за то, что мы с мамой не сможем сегодня быть на ее карточном вечере.

Джеймс вернулся одновременно с лакеем, от него он уже знал, что мама заболела.

– Предоставьте все хлопоты мне, – сказал он успокаивающе. – Я схожу к Джимми Дарту и ко всем остальным и помогу им перехать в гостиницу, снабжу их деньгами для самого необходимого и вызову доктора для Рози. А вы оставайтесь дома и ухаживайте за мамой. На обратном пути я заскочу к вам и расскажу, как мне удалось справиться с делами.

– О, благодарю вас, Джеймс, – и я протянула ему обе руки. – Я знала, что вы мне поможете. Вы так добры, что принимаете мои заботы близко к сердцу.

– Но это и мои заботы, – улыбнулся он. – Как и все, что касается вас, Джулия Лейси. Вы не говорили с мамой о нас? Если нет, то, пожалуйста, поговорите с ней, как только ей станет чуть получше.

– Спросить разрешения принять ваше предложение? – поддразнила его я. – По-моему, вы немного запоздали с такой просьбой.

Он притянул меня к себе, обвил одной рукой талию, а другой поднял мое лицо за подбородок.

– Ах, моя дорогая, какая же вы глупышка, – мягко сказал он. Я спросил разрешения у вашей мамы еще неделю назад! И своим родителям я сказал, что намерен сделать вам предложение, когда ваша мама даст свое согласие. Вчера вечером, когда я провожал ее к портшезу, она сказала, что они с вашим дядей согласны и ваше решение зависит только от вас.

– О! – удивилась я. – А мне она ничего не рассказала.

– Ну, у них есть свои причуды, не правда ли? – легко признал Джеймс. – Они все хотели бы знать, являетесь ли вы обычной молодой леди или нет. И они все думают, что если вы будете жить где-нибудь в другом месте, то вам не будут досаждать все ваши сны, видения и прочие домовые.

– Для меня было бы ужасно уехать из Вайдекра, – я вдруг испугалась, что Джеймс захочет увезти меня и поселить в своем городском доме в Бристоле.

– Я не вижу причин покидать его, – сказал Джеймс, усевшись на софу перед камином и приглашая меня сесть рядом. – После свадьбы я получу довольно солидное наследство, так почему бы нам не выкупить у вашего кузена его долю и не жить там? Мне чертовски хочется стать деревенским сквайром в Вайдекре, если он таков, каким вы его описываете.

– Нет, нет, – заторопилась я, вспомнив страсть Ричарда к нашему имению и наши детские мечты о свадьбе и будущей жизни на земле.

– Если ваш кузен мало интересуется хозяйством, то я не понимаю, почему мы не можем предложить ему хорошую цену за его половину и выкупить ее? – рассудительно предложил Джеймс. – Или же вы могли бы продать вашу долю ему. В таком случае мы купим свой собственный дом и станем хозяйствовать там.

Я подозрительно глянула на него.

– Вы все это уже обдумали, – обвиняюще заявила я. Он чуть притянул меня к себе, и мне было так приятно прислониться к нему и заглянуть в его любящие карие глаза.

– Конечно, планировал, – сказал он. – Вы же не думаете, что я собирался украсть моего любимого сквайра Джулию и заточить ее в городском бристольском доме? Конечно, я хочу, чтобы вы жили в Вайдекре. И я намерен купить его для вас.

– А как же мои сны, видения и прочие домовые?

– Что ж, тогда мы вместе переедем жить в Бедлам, – уверенно ответил он и, взяв мое лицо обеими руками, стал покрывать его легкими отрывистыми поцелуями, продолжая при этом говорить: – Поскольку вы (поцелуй) самая милая (поцелуй), самая храбрая (поцелуй), самая умная (поцелуй), самая рассерженная (поцелуй) девушка, которую я имел удовольствие целовать, пока ее мама больна, чтобы присматривать за нами.

Я вскочила на ноги, вся красная, и неожиданно для себя рассмеялась:

– О, это ужасно! И я ужасна, что сижу вот так с вами. И вы, Джеймс Фортескью, в таком случае совсем не джентльмен.

– Я знаю, – печально согласился он. – Торговец, моя дорогая. Первое поколение, которое не стоит за прилавком в магазине.

– И теперь я в этом убедилась, – твердо подытожила я. – Ступайте и выполните мои поручения и не возвращайтесь сюда без ваших сестер, чтобы они не оставляли меня с вами наедине.

– Думаю, они благословят меня на это, – рассмеялся Джеймс. Я вытолкала его из комнаты, и мы увидели Мэг, усердно полирующую стол рядом в холле.

– Я крикну через замочную скважину, как дела у экрских детей, – пообещал Джеймс. – Или спою под вашим окном. Все что угодно лучше, чем быть опять с вами наедине. Вы придете к нам сегодня к обеду?

– Нет, – ответила я, пока Мэг стояла рядом, с безучастным видом держа его шляпу, пальто и перчатки. – Я уже написала вашей тете, что я останусь дома с мамой.

– Тогда я вернусь в Клифтон, – решил он. – Я хотел поговорить с папой. Он очень интересуется возможным браком его любимого сына с девушкой из мелкопоместного дворянства.

– Мелкопоместного? – деланно задохнулась я от гнева.

– Именно так, – обескураживающе твердо подтвердил Джеймс. – С маловероятным приданым.

– Но это совсем неплохо для сына торговца, – насмешливо проговорила я.

– Совсем неплохо, – с удовлетворением согласился Джеймс и, забрав шляпу из рук Мэг, неожиданно шагнул вперед, поцеловал меня в губы и вышел, прежде чем я успела сказать хоть слово.

– Поздравляю вас, мисс, – сказала Мэг, почтительно закрывая за ним дверь. – Наша кухарка тоже будет обрадована.

И она поспешила на кухню со свежими новостями, прежде чем я успела попросить ее не объявлять об этом всему свету, поскольку даже моя мама еще не знает этого известия. Даже мой дядя. Даже мой кузен.

Дяде Джону и Ричарду я бы написала в тот же день, но мама проснулась такая горячая и слабая, что я просидела с ней все время и едва улучила минутку, чтобы черкнуть записку Ральфу Мэгсону о том, что собираюсь отправить детей в Экр, как только получу от него ответ.

Я сидела у постели мамы и не отходила от нее ни на шаг, разве только чтобы наскоро перекусить. Иногда я позволяла себе отдохнуть после обеда, когда с мамой были либо Марианна, либо миссис Деншам. Джеймс каждый день навещал маму с цветами и великолепными фруктами. Маме не становилось хуже, и я не стала писать дяде Джону, чтобы он приехал. Но, как и предупредил нас доктор, ее лихорадило целую неделю.

За эти дни я полюбила и научилась ценить Джеймса. Его семья предоставляла нам любую помощь, которая могла понадобиться. Он был очень легкий в общении человек. С ним было просто ладить, у него не бывало припадков гнева или плохого настроения. Джеймс был открытый и доверчивый юноша, какими бывают обожаемые семьей дети.

Он очень хорошо относился ко мне. Иногда поддразнивал, иногда подтрунивал надо мной. Когда я уставала, он просил Марианну сыграть что-нибудь минорное на рояле для нас, пока мы сидели рядом на софе в молчании. Однажды, в один из таких моментов, он притянул мою голову к себе на плечо, и я вдруг заснула.

– Вы храпели, – вызывающим тоном заявил он при прощании.

– Не может быть! – возмутилась я. – Я никогда не храплю.

В его глазах появилась знакомая любящая улыбка.

– Что же, скоро я смогу убедиться в этом, правда? – его голос был тихим и теплым от ласки. – Когда мы поженимся и будем спать вместе в одной кровати? И так будет на протяжении всей нашей жизни.

Мои щеки заполыхали румянцем, но я не отвела глаз.

– Я бы тоже хотела этого, – честно ответила я.

Джеймс едва слышно вздохнул, наклонился, легко поцеловал меня и вышел.

Он обязательно приносил мне какой-нибудь пустячный, но очень приятный подарок. Иногда это был пышный букет цветов из дорогого магазина, иногда изящная маргаритка из их собственной теплицы в Бристоле. Однажды он принес обруч и стек.

– Мне кажется, нам необходима небольшая разминка, – невинно заявил он и, невзирая на мои протесты, увел меня в парк, и мы катали обруч по дорожкам, чуть не падая от смеха под осуждающими взглядами старых кумушек Бата.

И всегда, прощаясь, он целовал меня. С мелочной дотошностью он сначала целовал мне кончики пальцев на обеих руках, затем запястья и, наконец, легко, будто касаясь кистью, целовал меня в губы.

Так было всегда, кроме одного раза, когда Марианна забыла сумочку и ему пришлось за ней вернуться. Я уже подошла к окну, чтобы помахать им на прощанье, и, когда Джейм вошел, удивленно обернулась. Несколькими быстрыми шагами он пересек комнату и, не говоря ни слова, жадно схватил меня в объятия. Он так крепко прижал меня к себе, что я едва могла дышать, и покрывал поцелуями мое лицо. Затем нагнулся и прижался ртом к моей шее, будто жадно вдыхая запах моей кожи.

– Мой Бог, Джулия, – беззвучно простонал он. И чуть отстранился. – Извините, – смущенно сказал он, придя в себя. – Я напугал вас?

Я улыбнулась ему как равная. Я знала, что он извиняется за этот взрыв страсти, нарушивший равномерное течение нашей жизни. Он беспокоился на случай, если я окажусь глупенькой мисс, полной предрассудков и девических страхов.

Но мое лицо сияло.

– Пожалуйста, напугайте меня еще раз, – попросила я его.

И мы покатились со смеху.

– Ты самая настоящая девка, – сказал Джеймс с глубоким удовлетворением. И поднял мое лицо, придерживая за подбородок. Я смотрела ему в глаза, не испытывая ни малейшего смущения. Если бы он захотел, он мог бы взять меня прямо сейчас и здесь же, на голубом ковре будуара.

– Джулия Лейси, – медленно проговорил он. – Я хочу, чтобы вы знали, что только система присмотра за девушками ограждает вас сейчас от полного бесчестья.

– Вы любите меня бесчестно? – в моем голосе дрожали нотки желания.

– Совершенно бесчестно, – заверил он меня и, наклонив голову, нашел губами мой рот.

Мы стояли, обхватив друг друга руками в течение долгих минут. Я прижималась к нему все ближе и ближе, так, чтобы чувствовать его всем своим телом, и, не отрываясь от моих губ, Джеймс тихо застонал.

Раздался тихий стук в дверь, и мы медленно отодвинулись друг от друга, так, словно были под водой. Я взглянула на Джеймса, его глаза стали темными от желания, волосы разлохматились. Я попыталась заколоть мои растрепавшиеся локоны. Ни один из нас не в состоянии был сказать: «Войдите».

Дверь чрезвычайно медленно отворилась, и Марианна просунула в нее голову.

– Моя сумочка, – сказала она, обращаясь к ковру на полу между мной и Джеймсом, – была в холле, где она находится и сейчас. Я заберу ее. И вообще, если вам угодно, чтобы я присматривала за вами, стоя у входной двери, то я была бы премного обязана, если бы для меня там положили коврик и подушку, а также поставили свечу.

Джеймс рассмеялся и взял сестру за руку.

– Прости нас, пожалуйста, – сказал он. – Мы обошлись с тобой ужасно. Позволь, я провожу тебя домой. – И он с улыбкой обернулся ко мне. – До свидания, Джулия Лейси. До завтра. – С этими словами он прошел к двери и вышел.

Я бросилась в ближайшее кресло, не зная, смеяться ли мне или плакать оттого, что меня так любят. Наконец меня любят.

Мама все еще была больна, и ей было особенно плохо в предрассветные часы. Джеймс хотел, чтобы я наняла ночную сиделку, и взялся подыскать кого-нибудь с этой целью. Но четыре беседы с возможными кандидатками убедили его в безрезультатности поисков.

– Кроме того, доктор был уверен, что через неделю у мамы должен произойти кризис и после него ей станет легче, – объяснила я ему. – По-моему, виной всему этот ужасный, сырой город. Если бы мама была в Вайдекре, она бы давно поправилась.

Он согласно кивнул. Сухая морозная погода кончилась, и дни, которые я провела взаперти, были туманными, влажными и холодными.

– Вполне возможно, – согласился Джеймс. – Слава Богу, что мы успели вытащить маленькую Рози Денч из той темной, холодной каморки, прежде чем началась такая ужасная погода. Не думаю, что она бы пережила эти дни.

Джеймс каждый день заходил к экрской четверке. Он сообщил мне, что они устроились очень хорошо. Нату удалось смыть с себя многолетние слои сажи, и он стал гораздо светлее. Джимми Дарт толстеет с каждым днем, а Рози хотя все еще кашляет, но выглядит уже лучше и каждый день спускается в гостиную и сидит с остальными. Только Джули казалась недовольной.

– Но они понимают, почему я пока не отправляю их в Экр? – спрашивала я.

– Конечно, – успокаивал меня Джеймс. – Им прекрасно известно, что мы ждем ответ из Экра, в котором будет сказано, что их готовы принять.

Этот ответ пришел на следующий день, он был написан далеко не каллиграфическим почерком Ральфа.

«Присылайте ребят домой, – писал он. – Все здесь ждут их обратно. И благословляют вас за то, что вы нашли их. И сами возвращайтесь с ними. Успеете как раз к севу, вам следует быть здесь».

Я показала это письмо Джеймсу.

– Он человек не слишком речистый, правда? – улыбнулся он.

– Но умеющий выражаться конкретно, – и я показала на фразу: «И сами возвращайтесь с ними». – Это звучит как приказ.

– Лучшие наши слуги – одновременно и наши хозяева, – кивнул Джеймс. – Главный управляющий моего отца ведет дела по своему усмотрению. И если бы он знал, какую пользу приносят его решения, он попросил бы по меньшей мере удвоить ему жалованье. Ваш мистер Мэгсон похож именно на такого человека.

Я рассмеялась.

– Мистер Мэгсон прекрасно осведомлен о том, сколько он стоит. И единственная причина, по которой он не требует от нас королевского жалованья, в том, что он хочет работать именно в Вайдекре и приносить пользу деревне. Это ведь он разработал идею дележа прибылей и сумел убедить деревню согласиться на нее. Мой дядя Джон говорит, что он пошел бы много дальше, если бы мог.

– Как это? – заинтересованно спросил Джеймс.

– О, я не знаю, – отмахнулась я. Мы пили чай в гостиной, и Марианна сидела у окна, поочередно глядя то в газету, то на случайных прохожих. Под столом Джеймс держал меня за руку.

– Думаю, он хотел бы передать деревне все права на землю, – продолжала я размышлять вслух. – Чтобы они полностью владели землей и хозяйствовали на ней сообща, как это было прежде.

Джеймс выглядел очень заинтересованным.

– Он не единственный в стране, кто задумывается над такими вещами, – сказал он. – Эту идею удастся воплотить в жизнь, как вы думаете?

– Возможно, – осторожно ответила я. – Если земля попадет в руки добрых и разумных людей, если у них будет достаточно денег на покупку, например, инструментов, семян, на выплату жалованья. Потому что прибыли ведь не начнут поступать сразу. При этих обстоятельствах его идея может быть воплощена в жизнь. Но это довольно маловероятно. Ни один землевладелец не расстанется с хорошей землей. Никто не одолжит крестьянам столько денег, чтобы хватило на такое огромное поместье, как, например, наше.

Джеймс смотрел на меня с полуулыбкой.

– Вот что я скажу вам, Джулия Лейси, – начал он. И я вся обратилась в слух. Ибо когда Джеймс обращался ко мне со словами «Джулия Лейси», я всегда слушала очень внимательно. Эти слова означали либо что-то очень личное, либо что-то очень важное. Или и то и другое вместе. – Я хочу сказать, что у меня есть некоторый капитал. И если вы гарантируете, что мы с вами и наши потомки будем хорошо жить в Экре, когда деревня получит права на землю, то я готов предложить его. Мы построим для себя дом, в котором будем жить, и будем получать свою собственную долю от прибылей и не станем уподобляться тем собственникам, которые довели людей до нищеты, которую мы наблюдали на Рыбном Молу.

Я заколебалась.

– Нет, – твердо сказала я затем. – Это ваше наследство. И прежде, чем вы решите, куда его вложить и где вы будете жить, вы должны увидеть Вайдекр и нашу деревню. Я не могу вообразить себя счастливой, если буду жить в другом месте. Но мы должны обдумать все вместе. Было бы несправедливо принудить вас провести всю вашу жизнь в Вайдекре, так же как было бы несправедливо, если бы меня заставили жить в городе и не позволили вернуться домой.

Джеймс протянул свободную руку над столом в утрированном жесте уличного торговца.

– По рукам, – сказал он. – И помните о моем предложении. Отец называет меня радикалом и якобинцем, но я с этим не согласен. Я всего лишь хотел бы следовать примеру Франции, но идти при этом разумным, английским путем. Создать здесь новое общество, как они пытаются создать его там. И я мечтаю делать это рука об руку с вами, поскольку очень люблю вас, особенно после того дня, когла вы обвинили владелицу шикарного магазина в том, что она ничуть не лучше содержательницы публичного дома. Всю жизнь я был бунтовщиком и хотел бы претворять свои идеи в жизнь, не принося никому зла и не нарушая установленного порядка вещей.