Текст книги "Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни"

ГЛАВА 8

Наш рассказ о визите к мистеру Мэгсону и о его реакции на наши предложения встревожил дядю Джона и заставил его после ужина скрыться в библиотеке с целью изучить вопрос о заключении временной аренды. На следующий день он приказал заложить экипаж, чтобы поехать в Чичестер и посоветоваться со своими юристами о возможности заключения контракта между работниками и сквайром.

Выйдя на ступени дома, он немного помедлил. В саду сидела я, само воплощение прилежной молодой леди, в белом платьице и широкополой шляпке. Правда, мои пальцы были предательски выпачканы грязью, и, когда дядя Джон подошел ко мне по тропинке, мне не удалось достаточно быстро спрятать их за спину.

– Садовничаем, да, Джулия? – спросил он, придавая голосу строгий тон. Но в глазах его играли смешинки. – Джулия! Моя племянница! Копается в земле! Что нам с тобой делать? И что скажет мама, если она это увидит?

– Она старается этого не замечать, – пристыженно отвечала я. – Дядя Джон, я знаю, что это не полагается делать, но кто-то же должен этим заниматься! Страйд уже слишком стар, а все, что сажает Джем, тут же погибает. А вы же знаете, как мама любит цветы! – Я постаралась сыграть на той единственной струне, которая могла бы убедить его. – Мы с мамой договорились, что я буду заниматься садоводством, когда меня никто не видит. По утрам у нас не бывает гостей. После обеда же я никогда не садовничаю.

Как ни старался дядя Джон выглядеть суровым, но при этих словах он расхохотался.

– Мисс Джулия, вы, оказывается, ухитрились заключить тайную сделку с природой. Неплохо придумано! Но откуда ты знаешь, как это делается?

Я недоуменно пожала плечами:

– Просто знаю. Я видела мамины любимые цветы еще в Вайдекре и собирала их семена, когда была девочкой. Теперь я сажаю их в маленькие горшочки у себя в спальне, а когда они подрастут, высаживаю их сюда. Маму всегда окружают ее любимые цветы, и она не грустит по прежнему дому.

Выражение лица дяди Джона стало понимающим, и он кивнул.

– Ты хорошо это придумала, – заметил он. – Но откуда ты знаешь, как обращаться с цветами? Любят ли они свет или тень? Сухую почву или влажную?

Я пожала плечами, сама толком не понимая этого.

– Наверное, я видела, в каких условиях они росли в старом саду, – заговорила я, пытаясь припомнить. – И вообще, когда я держу в руках луковицу или горсть семян, я чувствую, что им надо. – Тут я оборвала себя. – Это теряет смысл, когда начинаешь говорить об этом. Но мне кажется, я родилась, уже зная все о земле.

Дядя Джон пристально смотрел на меня, и глаза его стали серьезными.

– Они всегда у тебя хорошо растут? – неожиданно спросил он. – Не бывает заболевших растений? И рассада всегда принимается?

– Да, всегда, – удивленно ответила я. – Но, дядя Джон, здесь у нас хорошая почва. И всегда отличная погода. Я сажаю только то, что привыкло расти в Вайдекре. – Я сделала несколько шагов к нему и тронула его за рукав грязными пальцами. – Почему вы на меня так смотрите, дядя Джон? Я могу не делать этого теперь, когда вы дома. Наймите садовника, если хотите.

Дядя Джон покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Это я не прав. Просто ты очень напомнила мне свою тетю Беатрис с ее страстью к земле. Это был настоящий дар Божий. К тому времени, когда она умерла, в деревне придумали какую-то сказку о черной магии и колдовстве, но я не хочу об этом говорить. На самом деле это был замечательный дар. И раз ты любишь садовничать, из тебя со временем может выйти отличный хозяин. А нам так нужны будут талантливые руки! Ты хотела бы работать на земле, Джулия? Если, конечно, твоя мама согласится?

Я даже задохнулась от радости.

– О, дядя Джон, я обожаю землю! – воскликнула я. – Вы доверили бы мне следить за сенокосом и сажать пшеницу? Дядя Джон, я обожаю это!

Он улыбнулся моей радости и потрепал меня по щеке.

– Ох уж эти девушки Лейси! – с любовью протянул он. – Они все помешаны на земле. Но я должен сделать все возможное, чтобы это не пошло никому во вред. Если твоя мама позволит, я буду рад видеть тебя на полях. Но запомни, пожалуйста: люди гораздо важнее, чем земля. Заботы Экра важнее всех урожаев в мире.

Я кивнула, едва ли понимая, что он имеет в виду.

– Но пока я стараюсь найти общий язык с моим своевольным управляющим, мы топчемся на месте, – с кислым видом продолжал дядя Джон, когда мы пошли к воротам. – Можно подумать, что это он меня нанял, а не я его. К тому же мне необходимо убедить адвокатов в том, что я не собираюсь обмануть тебя и Ричарда и лишить вас наследства. Но на самом деле я и вправду лишаю вас большей части ваших денег.

Я открыла перед ним ворота и подождала, пока он не подошел к экипажу. Я слышала здравый смысл в его словах, и мой собственный ум подсказывал мне, как важно получать высокие прибыли. Но тот сон, в котором я видела Ральфа, оставил во мне какую-то мелодию, которую напевала мне земля. Со вчерашнего утра в беседке я ощущала ветерок на своих щеках как ласку, солнце пригревало мое лицо теплее и нежнее, чем раньше, трава около Дауэр-хауса была зеленее и мягче, чем еще вчера. Меня окружали могучие, непроходимые дубравы Вайдекра, а склоны холмов словно поднялись еще выше.

Слова Ральфа, сказанные им в лучшем из коттеджей Экра, который был жалкой лачугой даже в сравнении с нашим небольшим домом, объяснили мне, что мы богаты, потому что беден Экр. Мы были богаты и свободны, как никогда не будут они. И какими бы добрыми ни были наши намерения, мы не можем поступать так, как хотели бы, пока мы принадлежим к разным мирам. И мы никогда не сможем пригласить их к чаю.

– Тут дело не в том, кто работает на земле, – обратилась я к дяде Джону. – Дело во власти. Мы можем пообещать все, что угодно, но, если захотим, мы можем завтра же уехать из Вайдекра или продать его первому встречному. И жителям Экра известно это.

– С тобой так же трудно разговаривать, как с ними, – усмехнулся дядя Джон. – Они считают, что богатые не в состоянии отказаться от своих прав на землю. И они спорят и требуют гарантий, в то время как мы с вами хотим всего лишь дать землю.

Он улыбнулся мне, и я не смогла сдержать ответной улыбки. Я любила дядю Джона и знала, почему моя мама любит его. Он не чувствовал землю так, как чувствовали ее мы, он был здесь чужим. Но он был настолько честным человеком, что не мог оставить долг неоплаченным. А он чувствовал себя в долгу перед Экром за прошлое. Это был человек, которому можно доверять.

– Вы не должны ощущать себя должником Вайдекра, дядя Джон, – сказала я. – Перед его жителями в долгу лишь тот мир, к которому мы принадлежим. – (Он благодарно улыбнулся мне.) – Счастливой поездки, дядя Джон, и постарайтесь не слишком устать.

Дядя Джон шутливо отсалютовал мне и сел в коляску. Джем убрал за ним ступени, закрыл дверцы и уселся на козлы. Взмахнув кнутом, он стегнул лошадей, и коляска умчалась, подняв облако белой пыли.

Я обернулась к дому. Никто не махал из окна дяде Джону. Мама усердно трудилась над вышивкой занавесок, образцы которой пришли сегодня с утренней почтой из Чичестера, а Ричард был на уроке.

Я оставалась одна.

Пристроив корзинку с рассадой в тени цветущего куста смородины, я с удовольствием оглянулась вокруг. Ранняя пчела вилась и жужжала над алыми бутонами в поисках нектара и пыльцы, напоминая о скором лете. Солнце нежно ласкало мои щеки, каждая жилка в теле радовалась наступившему теплу. Бездумно я направилась к воротам, намереваясь найти где-нибудь укромное место и понежиться на солнце.

Дойдя до аллеи, я не стала сворачивать к Холлу, а пошла к Фенни. Мне хотелось услышать ее ласковое бормотание, понаблюдать за солнечными бликами на ее зеркальной поверхности.

По дороге я свернула на тропинку, проходящую мимо крохотного пруда. Сейчас, в начале лета, она почти заросла травой, и кусты ежевики цеплялись за мое платье, но, едва углубившись в лес, я пошла быстрее.

Лесные голуби вились над моей головой, без умолку воркуя весенние песни, словно бы в ветвях деревьев кто-то наигрывал на флейте. Влажная весенняя земля мягко пружинила под ногами и сверкала сотнями бледных головок лесных анемонов. Возле корней деревьев зеленым ковром стлались свежие острые листья, обещая через месяц россыпь колокольчиков. Земля, на первый взгляд заброшенная и невозделанная, леса, превратившиеся в дикую чащу в течение четырнадцати лет, – все это сулило новую жизнь. Прикасаясь к каждому дереву рукой, трогая их теплую шероховатую кору, я направилась вперед и вскоре поравнялась с прудом, о котором никому не было известно, кроме меня и Ричарда.

Там был Ральф.

О, конечно, он был там.

Даже без участия моего сознания мои ноги сами принесли меня к нему. Ральф был здесь.

Он сидел на земле, прислонившись к громадной ели, самой высокой в этой части леса, словно вонзившей в небо свой шпиль. Ее лапы создавали своего рода крышу над прудом, делая его воды темными и непрозрачными. Ральф сидел в войлочной шляпе, низко надвинутой на глаза, и как будто спал. Он отстегнул свои деревянные протезы, и его тело казалось странным и смешно укороченным, будто он ради шутки зарылся по колени в листья.

Я стояла молча, боясь разбудить его, и с удивлением думала, что он, оказывается, не моложе дяди Джона, которого я только что проводила с напутствием не уставать, как вполне пожилого человека.

Он сдвинул назад шляпу и посмотрел на меня.

– Мисс Джулия, – сонно проговорил он. – Добрый день.

– Добрый день, мистер Мэгсон, – ответила я так же церемонно, но мой голос дрогнул и выдал мое смущение.

– Присаживайтесь, – галантно, словно мы были в гостиной, пригласил он меня. – Земля совсем не сырая.

Я осторожно подобрала светлую юбку и присела рядом, стараясь, впрочем, не садиться слишком близко. При этом мне показалось, что он измеряет взглядом это расстояние.

– Я тут, видите ли, браконьерствую, – улыбнулся Ральф. – Не хотите ли взглянуть, как ловится форель в вашем собственном пруду? Никто вас не учил ловить рыбу, когда вы с Ричардом были маленькими?

– Никто, разумеется, – удивилась я. – Тут жили только мама и слуги.

– Поблизости от вас живет целая деревня браконьеров, которые могли бы научить вас не только этому, – усмехнулся он. – Но они, конечно, не в счет.

– Когда мы были маленькими, мы там никогда не бывали, – объяснила я почти извиняющимся тоном. – Только подружившись с Клари, я начала узнавать людей Экра. А мама до сих пор почти не бывает там, даже на воскресной службе в церкви.

– Это из-за пожара? – небрежно поинтересовался он, словно этот факт не имел к нам никакого отношения.

– Да, – признала я. – Она стала бояться их после этого.

Лицо Мэгсона сохраняло невинное выражение.

– Вашей маме совершенно нечего бояться, – заявил он. – В Экре все очень ее уважают и прекрасно знают, как много она для них пыталась сделать. Пожар Холла должен был разрушить власть Лейси – Беатрис и Гарри – и совсем не был направлен против вашей мамы или дяди Джона.

– Видите ли, для нее было несколько сложно заметить такую тонкую грань, – колюче ответила я. – Та ночь оставила ее вдовой с двумя детьми на руках и без всяких средств к существованию. Если они не преследовали таких целей, то следовало быть поаккуратней.

Ральф поднял на меня глаза, совсем не обескураженный моим неожиданно резким тоном.

– О, знать! – протянул он. – Узнаю твой голос!

Я готова была извиниться, но Ральф тут же, казалось, забыл все, что я сказала, и, опираясь на руки, перебрался к краю пруда.

– Чтобы добиться успеха, надо заставить форель думать, что ваша рука – это какой-то безвредный предмет, – стал объяснять он, склонившись над прудом. – У них очень чувствительная кожа, и мне кажется, что они чувствуют запах в воде. Поэтому прежде всего надо, чтобы ваши руки были чистыми и холодными. Для этого подержите их немного в воде.

Ральф стянул с себя куртку и расстелил ее на земле между нами. Затем закатал рукава, тщательно сполоснул руки в воде пруда и даже растер между пальцами немного грязи, зачерпнутой со дна. Я тоже закатала свои кружевные манжеты до локтя, и мы улеглись рядышком, молча глядя на зеркальную гладь воды.

Рябь на поверхности исчезла, и я обнаружила, что рассматриваю его лицо в воде. Сейчас оно казалось гораздо моложе, в темной воде не были видны скорбные морщинки у уголков рта и между бровями. Отражение не могло принадлежать ни старому, ни молодому человеку, оно будто бы принадлежало какому-то вечному существу, такому же вечному, как деревья вокруг нас, как земля, из которой они росли.

Я вспомнила легенду о Каллере, которая описывала его как какое-то темное божество, утащившее Беатрис в свой мир, и невольно вздрогнула при мысли, что нахожусь в самой глуши вайдекрских лесов наедине с убийцей. Ральф повернул голову в ответ на мое почти неуловимое движение и без улыбки взглянул на меня.

– Посмотрите на себя, – прошептал он, как будто понял, о чем я думаю.

Я послушно отвела взгляд и посмотрела на свое отражение. И вот тут я сразу поняла, почему дядя Джон побледнел, увидев меня, и почему не мог отвести от моего лица глаза Ральф в тот день в деревне.

Я никогда не видела портретов Беатрис и не слышала описания ее внешности, кроме разве что того, что у нее были рыжевато-каштановые волосы и зеленые раскосые глаза. Но я видела ее лицо в зеркале во время того сна и помнила ее улыбку. Поэтому сейчас, когда темная вода изменила цвет моих волос и глаз, сделав их немного темнее, я видела, что похожа на нее, словно дочь. Правда, мои глаза не были такими раскосыми, а подбородок таким твердо очерченным, как у нее, но, видя это отражение перед собой, никто не мог бы сказать, кому из нас оно принадлежит.

– Вам нечего бояться меня. – Ральф обращался к моему отражению и говорил очень нежно. – Я никогда не смогу забыть, что она умерла и что вы совсем другая – и чудесная – девушка. Вы очень сильно напоминаете ее, но я не из охотников за привидениями.

Мы помолчали несколько минут.

– Руки стали холодными? – по-деловому спросил он.

Я кивнула.

– Тогда, не поднимая ряби и не взбаламучивая воду, вы заводите руки под берег. Держите их неподвижно, будто это рыба. – Он медленно подвигал руки к берегу, растопырив пальцы. – Одна есть, – тихо проговорил он. – Не шевелитесь.

Я послушно замерла.

– Вы гладите ее живот, – снова тихо заговорил он. – Вы нежно-нежно проводите пальцем по ее животу. Форель очень любит это, она сразу будто засыпает. Потом, когда вы чувствуете, что рыба словно стала тяжелее в вашей руке, вы неожиданно быстро хватаете ее за жабры. И вытаскиваете из воды.

С этими словами Ральф отпрянул назад, и между нами на земле забилась большая серебристая рыбина. Я инстинктивно вздрогнула, и он засмеялся, глядя на мое перепуганное лицо. Подняв с земли камень, он сильно стукнул форель по голове, та еще раз дернулась и замерла.

– По-моему, она еще жива, – с трудом проговорила я.

– Нет, можете быть уверены. В следующий раз проделайте то же самое сами. Мне нужно было и сейчас уступить вам, но так как с тех пор, как я браконьерствовал в последний раз, прошло много лет, я не смог противиться искушению.

Я улыбнулась и кивнула, но не совсем поняла его.

– Попробуйте теперь вы, – предложил он. – Или вам пора домой?

– Я должна быть дома к обеду в три часа, – ответила я.

Ральф перекатился на спину и сощурился на солнце.

– Тогда у вас есть еще полчаса, – уверенно сказал он.

– Дядя Джон вернется сегодня поздно, он уехал в Чичестер советоваться с юристами, – лениво заметила я. – Он очень заботится об Экре.

– Я знаю, – ответил Ральф. – Но меня пугает будущее его идеи.

– Я была уверена, что вам нравится эта идея, – удивилась я. – Что это дает шанс Экру освободиться не только от нищеты, но и от власти сквайров. Навсегда.

Ральф внимательно глянул на меня.

– Но это не совсем так, правда? Экр – это не остров. Многие из его жителей оставили деревню и уехали на заработки. И сейчас я не знаю, кто мог бы убедить их вложить заработанные деньги в какой-то общественный фонд. К тому же надо уговорить молодежь остаться в деревне, поверив в будущее. Да и богатые вокруг… – Он помолчал.

– Не все они плохие, – попыталась вставить я.

– Не все, – улыбнулся мне Ральф. – Но у них есть власть. И если дела в Экре пойдут успешно, они употребят эту власть на то, чтобы прекратить эксперимент. Я не сомневаюсь в этом. С них станется отыскать в книжках какой-нибудь закон, который объявит эксперимент нелегальным. Если они не найдут такого закона, они изобретут его. Они держат в руках всю власть в стране, а Экр – это всего лишь маленькая деревушка.

– Ну что ж – это только начало, – рассудительно сказала я, перевернувшись на живот и облокотившись подбородком на ладони, чтобы было удобнее разговаривать. – Если у нас что-нибудь выйдет, то люди и в других местах попытаются сделать то же самое.

– Угу, – согласился Ральф. – Даже если этот способ ведения хозяйства не привьется, мы будем знать причину, почему он не выжил. И если дворянство окажется сильнее нас, то это послужит уроком для тех, кто придет после нас со своими надеждами и идеями. – Он тяжело вздохнул и добавил откровенно: – Я просто разрываюсь на части. В душе я знаю, что ничего не получится, поскольку все зависит только от прихоти сквайра. До тех пор, пока земля не будет выкуплена деревней и не станет принадлежать им по закону, наш эксперимент будет висеть на волоске. И власть Лейси над Экром будет нерушима. А нельзя доверять никому, кто имеет такую власть. Ибо злоупотреблять ею так же естественно, как дышать. Это справедливо для каждого. Если вы с детства привыкли обладать властью, значит, вы уже насквозь ею развращены.

– Это я развращена? – с изумлением возопила я.

Ральф долго рассматривал ветки деревьев над нами и потом с улыбкой перевел взгляд на меня.

– Конечно. – Он словно констатировал очевидный факт. – Нет, я не обвиняю вас. Но вы вышли из знати и привыкли контролировать каждого, кто беднее. Представьте, что вы живете в Холле, у вас ребенок, которого нужно растить, а тут случился плохой урожай, и денег не хватает. Я не сомневаюсь, что вы сделаете то, что на вашем месте сделал бы каждый, – станете раздумывать, где бы раздобыть деньги. И тогда вы увидите Экр и людей, имеющих долю от прибыли, которую вы искренне считаете своею, поскольку этой землей ваша семья владела на протяжении многих поколений. Я понимаю, что вы не олицетворение зла, но вы и не святая. У вашего дяди полно благородных идей. Но я бы не доверился ему, если бы случилось так, что он разорился и стал бедствовать.

– Вы не доверяете ему? – спросила я.

Внезапно меня охватила жалость: жалость к дяде Джону с его высокими идеалами, жалость к Экру, который не станет местом, похоронившим жестокость богатых, и жалость к себе, поскольку я знала, что, если эксперимент не удастся, дядя Джон и мама решат продать Вайдекр.

Ральф уселся на земле и невесело рассмеялся.

– Я доверяю вашему дяде, – решительно сказал он. – Я разрушил власть Лейси над землей и должен попытаться улучшить положение людей. Конечно, ломать легче, чем строить, но пришло время созидания. Я попытаюсь сделать, что в моих силах. И если меня постигнет неудача, если нас постигнет неудача, то, по крайней мере, у меня останется право сказать, что все это я предвидел.

Я вскочила и даже обняла его в восторге.

– О да! – воскликнула я. – Все будет хорошо! Вы думаете, что все сквайры плохие, но Ричард подтвердил, что он согласен на такие условия, и дядя Джон стоит за вас, и я тоже! А самое главное, что вы будете жить здесь и все у нас будет хорошо!

Ральф рассмеялся моему энтузиазму и тепло, по-отечески обнял меня за талию.

– А что мне еще остается? – спросил он, но лицо его оставалось грустным.

Рядом с нами неожиданно мелькнул зимородок, словно сгусток ярко-синего оперения, и нырнул в крошечную невидимую норку на берегу. Мы сидели не шелохнувшись, и он снова показался из норки и уселся на краю ее. Посматривая на нас своими крошечными глазками-бусинками, он принялся быстро выклевывать что-то из песка. В воде подрагивало его отражение, казавшееся бирюзовым.

Ральф не шевелился, чтобы не спугнуть птичку, я тоже замерла, но мысли мои убежали далеко. Тепло от руки Ральфа распространилось по всему моему телу, я все еще держала его за плечи, наши тела соприкасались. И странное желание – желание, пришедшее ко мне из сна, – овладело мною. Я не могла оторваться от Ральфа, не могла, хотя знала, что мне следует это сделать.

Ральф убрал руку и взглянул на небо.

– Вам пора идти, – сказал он. – Если не хотите, чтобы вас начали разыскивать. Хотите взять форель?

– Но это вы поймали ее, – твердо сказала я. – Она ваша.

– Я поймал ее в пруду Лейси, под небом Лейси и на их земле. Впрочем, благодарю вас, я обожаю форель.

Он осторожно завернул ее в листья и спрятал в карман пиджака. Я поднялась на ноги, мои колени дрожали, лицо горело. Ральф по возрасту годился мне в отцы, а по положению был простым рабочим, однако я только что обнимала его, и мне это было приятно.

Тихо стоя рядом, я увидела, как он пристегивает свои деревянные протезы. Его лицо исказила гримаса боли, и на лбу показались капли пота.

– Очень больно? – спросила я.

Короткий взгляд подсказал мне, что хотя раны давнишние, но кожа на обрубках ног красная и блестящая от постоянного ношения протезов.

– Дьявольски, – холодно ответил Ральф. – Но я рад, что мне вообще удалось тогда выжить.

Я хотела было расспросить его, как произошел несчастный случай, но какая-то странная дрожь пробежала по моему позвоночнику, словно предупреждая меня не делать этого. И я просто стояла рядом, наблюдая, как он, подтягиваясь на руках, пытается встать прямо. Это было нелегко, и морщины на лице превратили его в маску.

– Приведите мне лошадь, – вдруг сказал он, и это звучало скорее приказанием, чем просьбой о помощи.

Я отвязала его кобылу и, подведя ее к Ральфу, неловко встала у ее головы. Я не хотела видеть, как он усаживается на нее. Она не была очень высокой, даже я могла бы усесться на нее без посторонней помощи, но я-то не была калекой.

У него было другое положение, и я, придерживая кобылу за повод, стояла рядом и ждала.

Ральф ухватился за луку седла и взвалил себя на лошадь, сначала свешиваясь с одной стороны, как бревно, потом, подтянувшись, он перекинул одну ногу и выпрямился. И облегченно улыбнулся мне.

– Вы ласковы с лошадьми, – заметил он. – В деревне рассказали мне, что вы скачете на лошади, как скакала Беатрис.

Я пожала плечами и слегка смутилась от этого нового напоминания о моем сходстве с вайдекрской ведьмой.

– Странно, что у вас до сих пор нет своей лошадки, – продолжил он.

– Дядя Джон собирался купить нам с Ричардом по верховой лошади, – горячо начала объяснять я. – Но на ярмарке в Чичестере ничего подходящего не нашлось, а теперь это все отложили до зимы.

Ральф скорчил смешную гримасу.

– Посмотрим, может, мне удастся помочь такому горю. – И я поняла, что это полуобещание, полученное от Ральфа Мэгсона, стоит больше, чем контракт, подписанный с кем-либо другим. – Благодарю вас за форель, мисс Лейси, – с легкой усмешкой сказал он.

Я подошла чуть поближе, притворяясь, что хочу погладить шею лошади, но на самом деле, чтобы быть ближе к нему. Он взял мою руку и поцеловал ее так нежно, словно это было прикосновение пера птицы.

– Всего доброго.

Голос его звучал тоже ласково, почти нежно.

Затем он повернул лошадь и ускакал. Деревья сразу скрыли его из виду, только несколько минут еще слышалось глухое цоканье копыт по усыпанной листьями старой тропинке, о которой я думала, что она известна лишь Ричарду и мне. Немножко постояв, глядя в пруд, я аккуратно отряхнула платье, поправила шляпку и направилась домой.

Но я не была счастлива. Ральф, может, и чувствует себя сейчас хорошо верхом на лошади и с форелью в кармане, но он простой человек. К тому же все сердечные бури для него миновали, когда-то давно он был возлюбленным Беатрис, убийцей, а теперь понимает, что я не могу отвести от него глаз, и, наверное, усмехается про себя. А я счастлива, когда нахожусь с ним рядом, но стоит ему уехать и оставить меня одну, и я уже не нахожу себе места.

Прежняя магия Вайдекра овладела мной. Но сейчас этот тихий звон звучал скорее как предупреждение. Я не могла жить в двух мирах. Я не могла быть ребенком моей мамы и одновременно страстной, беззаботной дочерью вайдекрских лесов. Я не могла принадлежать к знатной семье и обнимать простого человека. Я не могла жить взаперти и свободно существовать на нашей земле.

Я вернулась домой расстроенная и хмурая. Та золотая нить, которая привела меня в лес к Ральфу, превратилась в перепачканную паутину, где я начинала запутываться. Все было плохо.

Дядя Джон вернулся после своей поездки в Чичестер улыбающийся, но вконец изнуренный.

– Мне кажется, я нашел компромиссное решение, – объявил он.

– Не сейчас, – твердо сказала мама. – Сейчас вам следует отдохнуть.

Он рассмеялся ее авторитетному тону, но послушно направился к лестнице.

– Я бы хотел повидать мистера Мэгсона перед ужином, – обратился он к Ричарду, тяжело опираясь на перила рукой с побелевшими костяшками пальцев.

– Ричард может сходить за ним, – предложила мама. – Только будь добр, передай мистеру Мэгсону, чтобы он не приходил позже девяти, и предупреди, что Джон не сможет заниматься с ним долго.

– Не забудь намекнуть ему, что я беспомощное дитя, которое должно отправляться в кроватку не позже одиннадцати. – Дядя Джон бросил косой взгляд на маму. – И скажи, что во всех случаях он должен прежде всего обращаться к доктору Селии.

Мама улыбнулась, но было ясно, что своего решения она не отменит.

Ричард проводил их кислым взглядом.

– Хочешь, пойдем вместе? – предложил он мне.

Я покачала головой. Своеволие и непокорность оставили меня. Сейчас я хотела быть послушной девочкой, разливающей чай, юной леди, вышивающей вечерком при свете свечей. Я уже забыла о рассаде, так бездумно брошенной днем и теперь, наверное, увядшей без воды. Мне хотелось спокойно посидеть и поболтать с мамой. Я словно бы устала от яркого солнца за окном, от накатывающего душистого аромата свежей травы, от сладости летнего тепла.

– Нет, – ответила я. – Мама хочет, чтобы я была дома. Я останусь здесь.

Ричард бросил на меня косой изучающий взгляд.

– Что-то не похоже на тебя, – сказал он, – чтобы ты не захотела прогуляться в Экр со мной.

– И тем не менее, – тоскливо ответила я.

Я вдруг почувствовала себя такой усталой, что мне было даже безразлично, не обиделся ли на мой отказ Ричард. Если обиделся, ну и пусть. Я могу пойти с ним в другой день. А сейчас я просто не могла представить, что опять иду по пыльной дороге и опять окажусь в коттедже Ральфа, где меня встретят Бекки Майлз и всезнающие глаза хозяина дома.

– Сегодня я останусь дома, – повторила я.

Гостиная казалась мне сейчас своего рода убежищем, в котором моя мама сможет защитить меня и от Беатрис, и от наваждения сна.

– Хорошо, – отозвался Ричард. – Если ты внезапно прониклась любовью к вышивке, я не стану разубеждать тебя. Я выпью чаю у мистера Мэгсона. Заодно узнаю, не получил ли он своего ястреба-тетеревятника из Лондона.

– Еще не получил, – ответила я не подумав и прикусила язычок.

Разумеется, мне было ясно, что Ральф никогда бы не отправился на рыбную ловлю, если бы его ястреб был уже доставлен.

– Откуда тебе известно? – требовательно спросил Ричард.

Он пристально смотрел на меня, и я почувствовала, как заливаюсь краской.

– Мне рассказала миссис Гау, – хватаясь за соломинку, придумала я. – Прошлой ночью она оставалась в Экре у сестры. И сказала, что почты из Лондона вчера не было.

Ричард кивнул, но я чувствовала, что червячок сомнения все еще точит его душу.

– Передай, пожалуйста, тетушке-маме, что я вернусь к ужину, – попросил он и наклонился поцеловать меня на прощание.

Но я невольно отстранилась, и его поцелуй пришелся на щеку. Он выпрямился и с любопытством глянул на меня, но ничего не сказал и вышел из гостиной.

Я подошла к окну и проводила взглядом его удаляющуюся фигуру. Теперь, когда Ричард вырос и его плечи стали шире, его походка стала более уверенной и спокойной.

В эту минуту в гостиную вошла мама и, увидев меня, обрадовалась.

– Как хорошо! Я как раз хотела, чтобы ты помогла мне выбрать занавеси для будущей столовой и обивку для стульев.

– Мама… – Я медленно пересекла комнату и подошла к ней, чтобы обнять ее. – Ты же знаешь, что у меня совсем нет чувства цвета. Но я хотела бы остаться поработать с тобой дома. И завтра, если можно. Утром меня немного обожгло на солнце, и я хочу побыть дома. Хорошо?

Ее глаза внимательно остановились на моем лице.

– Я так и чувствовала, что ты какая-то сама не своя, – мягко сказала она. – Ты была очень раздраженной за обедом. Что случилось, моя дорогая?

– Это… – начала было я и остановилась. Но снова заговорила торопливо: – С тех пор как я начала носить новую прическу и дядя Джон вернулся домой, я заметила, что всем стала напоминать тетю Беатрис. И в деревне все так говорят. Миссис Гау и Страйд смотрят на меня, будто ожидают увидеть ее. И я чувствую себя из-за этого очень странно. Она не была очень красивой женщиной, правда?

– Нет, – быстро ответила мама, – она не была красавицей. Я чувствую, что мне надо многое рассказать тебе о ней, но не здесь, хорошо, дочка? Слишком многое в Вайдекре напоминает о прошлом. Пока мы живем здесь, я хочу только, чтобы ты помнила: ты родственница Беатрис, но ты и моя дочь. И сходство между вами больше всего заключается в том, что ты тоже принадлежишь к породе Лейси, гордой и древней породе. А все остальное – это фантазия и вымыслы крошечного мирка, в котором люди не ездят дальше Чичестера и видят так мало нового. Ты – мой ребенок, – продолжала мама твердо, словно внушая мне это. – Хоть ты и принадлежишь к семье Лейси, но вырастила тебя я, а я совсем не поклонница ни Беатрис, ни Вайдекра. И ты тоже такой не будешь. Но как бы то ни было, – прозаически добавила она, – ты становишься молодой девушкой, а они самые своенравные создания в мире. Моя сводная сестра была в тысячу раз хуже, чем ты. Однажды она даже запустила тарелкой в лакея. Мама велела выпороть ее. Но ты должна научиться сдерживать свой нрав и тем более свой язычок, какие бы чувства тобой ни владели. А остальное – это всего лишь фантазии.

Я положила голову ей на плечо, а она обняла меня, и мы сидели так в молчании долго-долго, пока солнце не коснулось верхушек деревьев в парке. И тогда моя боль по Ральфу, юному возлюбленному Беатрис, утихла и мысль о нем перестала пугать меня.

Ближе к вечеру, когда дядя Джон еще не спустился к нам, а Ричард еще находился в деревне, мама велела Страйду приготовить маленький поднос с ячменными лепешками, джемом, сливками, миндальным печеньем и заварить индийский чай, так, как любил дядя Джон. Он был крепким и черным, без лимона или сливок. Она поднялась в библиотеку вместе со Страйдом, и я услышала обрадованное восклицание дяди Джона при виде ее и чудесного подноса, а потом услышала негромкий убедительный говор мамы. Я была почти уверена, что говорят они обо мне. И поэтому оставалась в гостиной, избегая менять место, чтобы случайно не услышать их беседу. Чайник тихо пыхтел рядом со мной, а я сидела и мечтала быть той девочкой, которой считала меня мама, и чтобы я отличалась от других только тем, что никогда не ездила дальше Чичестера и дружила только с моим кузеном.