Электронная библиотека » Форд Мэдокс Мэдокс » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 5 декабря 2022, 18:00


Автор книги: Форд Мэдокс Мэдокс


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Шрифт:
- 100% +
4

Они поднялись обратно на холм, чтобы Левин мог телефонировать в штаб и попросить выслать за ним автомобиль на тот случай, если генеральскому шоферу недостанет ума за ним вернуться. На этом непрерывная цепь воспоминаний Титженса о той сцене обрывалась… Он сидел на походной кровати, лениво водя карандашом по квадратной странице записной книжки, открытой на коленях, снова и снова пробегая глазами строку, которой заканчивался подготовленный им рапорт по его собственному делу: «Поэтому разговор в итоге получился довольно сумбурный». На эти слова накладывался образ темного холма с мерцавшими у них под ногами огнями, которые теперь, по окончании воздушного налета, рвались в небо…

Но в этот самый момент докторский ординарец, словно вознамерившись поиронизировать, сипло произнес имя:

– Бедный Ноль-девять Морган!

После чего на белой бумаге у себя под носом Титженс увидел тоненькую, дрожащую красно-багровую пелену, а затем липкую поверхность алой вязкой краски, которая не застыла на месте, а двигалась! То был давно знакомый ему результат воздействия на сетчатку сильной усталости. Но Титженс возмутился из-за собственной слабости и тут же сказал себе, что яркое зрелище багровой крови несчастного Ноль-девять Моргана сетчатка подсунула ему после того, как при нем произнесли имя бедолаги! Он с мрачной иронией стал наблюдать за этим феноменом, блекшим прямо на глазах и смещавшимся в правый верхний угол страницы, приобретая зеленоватый окрас.

А потом Титженс спросил себя, можно ли считать его ответственным за смерть парня. Мог ли он, сообразуясь со своим внутренним устройством, себя в этом обвинить? Это была бы нелепица. Конец света! Конец света, причем самый что ни на есть абсурдный… Однако тем вечером этот никчемный осел Левин счел себя вправе влезть в отношения между ним, Титженсом из Гроуби, и его женой. Вот это и был настоящий конец света во всей своей абсурдности! Подобное выглядело столь же невообразимо, как и предположение, что офицер несет ответственность за смерть человека… Но сама мысль в голову капитану, конечно же, пришла. Как вообще он мог нести ответственность за чью-то смерть? По сути – в буквальном смысле – действительно мог. Это всецело зависело от его решения, отпускать солдата домой или нет. Жизнь и смерть Моргана оказались в его руках. Но ведь он все сделал правильно, как полагалось. Написал в полицию его городка, которая посоветовала никакой отпуск парню не давать… Какой нравственный поступок со стороны органов охраны правопорядка! Они умоляли никуда не отпускать Моргана, потому как и в постели, и в прачечной его сменил профессиональный боксер… Какое поразительное проявление здравомыслия… Скорее всего, им попросту не хотелось ввязываться в конфликт с рыжим Эвансом из замка Кох…

На миг Титженсу привиделись глаза Ноль-девять Моргана, взиравшие на него с удивлением – как в тот момент, когда Титженс отказался его отпустить! Нет, капитан действительно их увидел!.. Ноль-девять Морган смотрел удивленно. Без всякой обиды, но недоверчиво. С таким видом можно взирать на Господа, сделавшись совсем маленьким у Его трона, на котором Он, возвышаясь над тобой на десять футов, выносит очередной непостижимый приговор! Бог дал отпуск, Бог и взял… В том, чтобы быть Богом-Титженсом, ничего благословенного, вероятно, нет, хотя это и очень странно…

Когда Кристофер в своих мыслях представил живым человека, который сейчас уже был мертв, его накрыла безбрежная чернота. «Как же я устал…» – сказал он себе. Но никакого стыда в душе совсем не испытывал… Такая же чернота поглощает человека, когда он думает о себе как о покойнике… И произойти это может в любой момент – на ярком солнце, в серых сумерках, рассветных или закатных, в клубе-столовой, на параде… такое случается от мысли об одном человеке либо о половине батальона, который на твоих глазах прячется в укрытии, и носы его солдат кажутся тебе маленькими пипочками… или не прячется, и тогда они лежат лицами вниз, наполовину засыпанные землей. А еще от мысли о покойнике, которого ты в глаза не видел мертвым… Просто внезапно гаснет свет… На сей раз это случилось из-за довольно грязного парня, не самого усердного, далеко не симпатичного и наверняка замышлявшего дезертирство… Но умереть самому… Самому… Самому превратиться в труп. Чтобы с этим миром тебя связывал единственно идентификационный жетон на черном шнурке…

В царящем снаружи мраке слышались стремительные, ритмичные шаги многотысячной толпы, будто состоявшей из призраков. Толпы, выстроенной в колонну по четыре и необратимо двигавшейся вперед, в своем порыве повинуясь всепоглощающей, направляющей воле человечества. Стены дежурки были настолько тонки, что все это неисчислимое войско, казалось, набилось внутрь.

Прямо у головы Титженса раздался сонный голос:

– Сержант-майор, ради всего святого, остановите их… я этого сделать не могу… слишком перебрал…

Несколько мгновений все это не оказывало на мозг Титженса никакого воздействия. Мимо проходили люди. В лагере раздавались крики. Но не приказы – войско просто двигалось маршем. С криками!

– Гнусный Питкинс! – произнесли уста Титженса, поскольку мысли его все еще оставались с убитым. – Да я его за такое разжалую!

Перед взором Кристофера возник небольшого росточка субалтерн-офицер, на одном глазу у которого никогда не поднималось веко.

От этого видения капитан проснулся. Питкинсом звали младшего офицера, которого он снарядил доставить пополнение на станцию, а потом препроводить в Байель вместе с дрянным старшим офицером, то и дело прикладывавшимся к бутылке.

– Пополнение возвращается… – донесся с другой кровати голос МакКекни.

– Боже правый! – воскликнул Титженс.

– Бога ради, – обратился МакКекни к ординарцу, – сходи и посмотри, что там. И пулей обратно…

Бронзовое сияние дежурки зигзагом прорезал невыносимый образ передовой, изголодавшейся в свете луны, и огромных серых толп, напирающих на немногочисленное коричневое войско, сея повсюду смерть. И на двух офицеров, лежавших в этой хибаре, положив головы на локти, на их тело и душу вновь тяжким бременем опустилась невыносимая тоска, которую в те времена испытывал каждый при мысли о том, что все эти миллионы превратились в игрушечных муравьев в руках тех, кто окопался в нескончаемых коридорах власти под куполами и шпилями, воздвигнутыми в самом средоточии Британского сообщества. Они слушали, раскрыв от изумления рты. Их внимание вознаграждалось единственно протяжным, многоголосым гулом растянувшегося на большое расстояние строя, только что получившего команду: «Вольно!».

– Нет, этот парень не вернется… – сказал Титженс. – Такого еще в жизни не было, чтобы он выполнил задание и возвратился… – С этими словами он неуклюже опустил ногу с походной кровати на пол и добавил: – Господи, да через какую-то неделю здесь повсюду будут немцы!

А про себя подумал: «Если там, в Уайтхолле, нас таким вот образом предают, то у этого парня, Левина, нет ни малейшего права лезть в мои семейные дела. Жертвовать собственными чувствами ради блага общества вполне нормально. Но только если оно, это общество, не предает тебя на самом верху. И если его шансы не дотягивают до одного из десяти миллионов…»

В этом вторжении Левина в его личную жизнь Титженс усматривал попытки навести справки, предпринятые генералом… Оно доставило ему огромную боль, напомнив медицинское освидетельствование, когда тебя раздевают догола, только с соблюдением всех приличий. Старина Кэмпион желал убедиться, что картина семейных неурядиц его офицера не подорвала моральный дух низших чинов… Только вот к чему все эти проверки, если все происходящее и без того поголовно деморализовало войско дальше некуда!

Увидев, что Титженс поставил на пол ногу, МакКекни сказал:

– Если пойдете туда, ничего хорошего из этого не выйдет… Коули и сам разведет всех по местам. На это у него подготовки хватит. – И, немного помолчав, добавил: – Если эти парни из Уайтхолла решили сжить старого Борова со света, то почему бы им просто его не отозвать?

Ходил слух, что некая важная шишка из правительства воспылала страшной неприязнью к командовавшему одной из армий генералу, к которому давно прилипло прозвище Боров. Как следствие, поговаривали, что власть предержащие не присылали ему пополнения, стараясь поставить подразделения этого вояки в бедственное положение, а потом все на него же и свалить.

– Ведь отозвать генерала проще простого, – продолжал МакКекни, – как и любого другого!

Оттого что этот представитель мелкой буржуазии имел собственное мнение по вопросу государственных дел, Титженса охватило тягучее недовольство.

– Вздор это все! – воскликнул он.

Сам он к этому времени начисто от них отошел. Однако до взбудораженной армии дошел и другой слух, в соответствии с которым близкие к Уайтхоллу гражданские лица в качестве политического маневра преднамеренно придерживали пополнение, тем самым угрожая союзникам Великобритании и вовсе покинуть Западный фронт. Многие считали, что Лондон стращал их масштабным стратегическим маневром на Ближнем Востоке, может, и правда намереваясь его провести, а может, попросту желая устроить руками союзников очередную политическую интригу. Отголоски этих жутких разговоров без конца стояли в ушах миллионов солдат, расквартированных под черным куполом неба. Всем их товарищам предстояло превратиться в арьергард, прикрывающий отступление войск, и принести себя в жертву на алтарь войны. А вместе с ними жертвой человеческого тщеславия погибнет и вся здешняя земля. И вот теперь пополнение вернулось обратно. Это доказывало, что правительство действительно решило не посылать на фронт новые подразделения!

– Бедный… – простонал МакКекни. – Старина Берд! Уж попал – так попал! Он провел на передовой одиннадцать месяцев… Одиннадцать месяцев! А я только девять. Вместе с ним. – Он секунду помолчал, сменил тему и добавил: – Ложитесь, старина… Я сам схожу и при необходимости за всем присмотрю…

– Вы не очень-то знаете, куда именно их всех разводить… – возразил Титженс, сел и прислушался, но не услышал ничего, кроме нескончаемого гула голосов. – Проклятие! Людей нельзя вот так держать на холоде…

Его охватило отчаяние, уже через миг сменившееся яростью. К глазам подступили слезы. «О господи, – сказал Кристофер себе, – этот парень, Левин, позволяет себе лезть в мои личные дела… Будь оно все проклято… Это ведь не что иное, как маленькая дерзость в мире, катящемся к чертовой матери…»

– Я бы пошел сам, – вслух произнес он, – но у меня нет желания сажать под арест этого маленького гнусного Питкинса. Ведь он, этот мелкий, грязный раскольник, пьет только со страху, потому как никак иначе не может набраться достаточно мужества…

– Вы бы полегче!.. – осадил его МакКекни. – Я ведь и сам пресвитерианин…

– А кем же еще вам быть! – ответил Титженс. – Прошу прощения… Британская армия обесчещена навсегда… И больше никаких парадов…

– Не переживайте, старина, все в порядке… – усмехнулся МакКекни.

– Какого черта вы делаете в офицерской дежурке?! – с неожиданной злостью в голосе воскликнул Титженс. – Не знаете, что за такой проступок вас можно отдать под трибунал?

Перед ним маячило рыхлое, широкое лицо квартирмейстер-сержанта, их полкового интенданта, который в нарушение устава нахлобучил на голову офицерскую фуражку, увенчанную серебристой кокардой рядового. Этот человек, решительно метивший на место сержант-майора Коули, неслышно вошел под шумок доносившихся снаружи голосов.

– Прошу прощения, сэр… – ответил квартирмейстер-сержант. – Я взял на себя смелость войти без стука… У сержант-майора эпилептический припадок… Я пришел получить ваши указания перед тем, как приказать другим развести личный состав по палаткам… – Произнеся неуверенным голосом эти слова, он рискнул осторожно добавить: – Сэр, такие припадки случаются с ним, если его неожиданно разбудить… А второй лейтенант Питкинс поднял его с постели без всяких предупреждений…

– И вы в итоге взяли на себя труд самым мерзким образом донести как на одного, так и на другого… Такого я точно не забуду.

А про себя Титженс подумал: «Ну ничего, в один прекрасный день я тобой займусь…»

И с превеликим удовольствием представил, как будут щелкать и орудовать ножницы, срезая нашивки и кокарды с этого человека, а он сам будет стоять перед строем, сомкнувшимся вокруг него с трех сторон.

– Боже правый, дружище! – воскликнул МакКекни. – Вы же не можете пойти в одной пижаме. Наденьте хотя бы брюки и накиньте шинель…

– Пришлите ко мне на квартиру в казарме канадского сержант-майора… Что до моих брюк, то они сейчас у портного, их надо погладить.

Привести в порядок брюки Титженс приказал для торжественной церемонии подписания брачного контракта Левина, того самого парня, который так бесцеремонно влез в его личную жизнь. Все так же глядя в упор в широкое, рыхлое лицо полкового интенданта, Кристофер сказал:

– Вы не хуже меня знаете, что обязанность докладывать мне лежит не на вас, а на канадском сержант-майоре… На этот раз я, так и быть, вас отпущу, но если, упаси Господь, когда-нибудь увижу, что вы подглядываете за квартирами офицеров, пойдете под трибунал…

С этими словами он надел под шинель серый колючий шерстяной шарф из тех, что выдавались по линии Красного Креста, и поднял воротник.

– Вот скотина… – сказал он, обращаясь к МакКекни, – шпионит за офицерскими квартирами в надежде застукать за пьянкой какого-нибудь никчемного лейтенантишку и благодаря этому получить офицерский чин… У меня обнаружена недостача подтяжек в количестве семисот штук. Морган не знает, что мне о ней что-то известно. Зато, можете не сомневаться, прекрасно осведомлен о том, куда они подевались…

– Не хочу, чтобы вы просто так сейчас ушли… Приготовлю-ка я вам какао…

– У меня нет времени на сборы, не могу заставлять личный состав ждать… Сил у меня как у коня…

Титженс вышел – в туман, горечь и голоса, под лунный свет, сверкающий на трех тысячах винтовочных стволов… А потом представил, как через хрупкую линию фронта рвутся немцы, и у него внутри все заледенело… К нему подошел высокий, грациозный человек и прогундосил на американский манер:

– Из-за забастовки французов на железной дороге произошла авария, сэр. Пополнение вернули обратно, и теперь его отправка намечена завтра на три часа дня.

– Значит, прежний приказ не отменен? – воскликнул Кристофер, затаив дыхание.

– Нет, сэр… – ответил канадский сержант-майор. – Просто на железной дороге произошла авария… Говорят, саботаж со стороны французов… Погибли четыре гламорганширских сержанта, все служили еще с тысяча девятьсот четырнадцатого года, сэр… Ехали домой на побывку. Но приказа об отправке пополнения никто не отменял…

– Ну слава богу! – произнес Титженс.

– Вы благодарите Господа за то, что нам только во вред, сэр, – ответил своим просвещенным голосом стройный канадец, – до нынешнего утра наше пополнение планировало отправиться в Салоники. Но потом сержант, ответственный за распределение личного состава, показал мне ведомость, в которой название Салоники кто-то вычеркнул. Сержант-майор Коули предоставил неверные сведения. Теперь нас отправят на передовую. Если бы мы отбыли сегодня, это подарило бы нам целых два месяца жизни.

Канадец, похоже, еще какое-то время что-то говорил своим неторопливым голосом. Титженс между тем почувствовал, как в его конечностях, почти ничем не прикрытых, заиграл солнечный свет, а в жилах приливом забурлила юность, будто ему довелось выпить шампанского.

– Ваши сержанты обладают целым ворохом совершенно ненужной им информации, – сказал он. – А тому, который причастен к распределению пополнения, не следовало показывать вам ведомость. Хотя вашей вины в этом, конечно же, нет. В то же время вы человек умный и сами прекрасно видите, насколько полезны могут быть те или иные новости для тех, кому, в ваших же собственных интересах, лучше о них ничего не знать…

«Веха в истории… – подумал он. – Какого черта в моей голове в такой момент всплыла именно эта фраза?!»

Они шагали в тумане по широкой дороге меж двумя живыми изгородями, над одной из которых торчали вразнобой головы и винтовочные стволы.

– Постройте их по стойке «смирно». Вне зависимости от обмундирования, мы разместим их на ночлег. Перекличка завтра в девять утра.

Ему в голову пришла мысль: «Если все это свидетельствует о едином командовании… А оно, судя по всему, так и есть… То это не что иное, как поворотный пункт… А чего это я так развеселился, черт бы меня побрал? Что со мной?»

Титженс встал перед строем и зычно закричал:

– Теперь выходим из строя и расходимся по палаткам. В каждой из них нам придется разместить на шесть человек больше по сравнению с расчетной вместительностью. По программе строевой подготовки ничего такого не проходят, поэтому посмотрим, как вы с этим справитесь. Вы ребята неглупые и как-нибудь сообразите. Чем раньше ляжете спать, тем быстрее согреетесь. Я бы и сам не прочь. Тех, кто уже спит в палатках, не беспокоить. Им, бедолагам, завтра в пять утра в наряд. Вам после этого разрешается еще понежиться в постели три часа… Отряд! В колонну по четыре стройся!.. Нале-во!..

Когда вдали заорали на разные лады голоса командовавших ротами сержантов, отдавая приказ выступать маршем, Титженс подумал: «Я невероятно рад… Прямо порыв энтузиазма… Как замечательно эти ребята идут!.. Пушечное мясо… Пушечное мясо… Вот о чем говорит каждый их шаг…» От объятий холода, вгрызавшегося под болтавшейся на нем шинелью в руки и ноги, прикрытые одной лишь пижамой, он дрожал всем телом. Не в состоянии бросить солдат, он припустил галопом, на пару с сержант-майором, и встал во главе колонны как раз вовремя для того, чтобы направить две первые роты к ряду маячивших в ночи призраками палаток, молчаливых и суровых в блеклом лунном свете… В его глазах все это выглядело каким-то волшебным зрелищем.

– Следующую роту ведите к ряду Б и далее по порядку! – приказал он сержант-майору, а сам отошел в сторону от колонны, которая катилась вперед, как движущаяся стена.

Затем махнул стеком, отделив вторую шеренгу от третьей.

– Теперь одна четверка и два человека с другой поворачивают направо, а оставшиеся два вместе со следующей налево. Расходитесь по первым палаткам справа и слева… – И продолжил дальше: – Одна четверка и два человека с другой направо, эта четверка… Следующая четверка… Куда, черт бы вас побрал!.. Я сказал налево! Как вы можете утверждать, что принадлежите именно к этой четверке, если даже налево повернуть не можете… Запомните, вы теперь солдаты, а не новоявленные лесорубы, решившие поселиться на новом месте…

Перспектива мерзнуть вот так на земле вместе с этими удивительно замечательными людьми, вдыхая необычайно чистый воздух, приводила Титженса в совершеннейший восторг. Они поворачивали, отбивая ритм и печатая шаг с видом заправских гвардейцев.

– Черт меня подери! – воскликнул он голосом, в котором явственно пробивались слезы. – Это ведь благодаря мне они приобрели немного лишней находчивости. Черт меня подери! Это ведь я для них что-то да сделал.

Ну да, довел скот до состояния, когда его можно отправлять на бойню… Они ведь как телята, которых гонят из Камден-Тауна на Смитфилдский рынок… Семьдесят процентов из них обратно уже не вернутся… Но возноситься на небеса лучше не увечным калекой, а человеком, у которого сияет чистотой кожа и функционируют все конечности… В этом случае, по всей вероятности, канцелярия Всемогущего окажет тебе более достойный прием…

– Двое из предыдущей четверки и следующая четверка налево… – монотонно повторял он. – Да придержите свои чертовы языки, когда расходитесь по палаткам. А то я даже не слышу тех приказов, которые вам отдаю.

Так продолжалось долго. Потом их всех поглотил лагерь.

Титженс пошатывался, его колени окоченели от холода, который теперь, когда его больше не защищала от ветра человеческая стена, набросился на него с новой силой. Когда края плато расчистились от людей, он увидел дальше ряды других палаток, понял, что сумел развести своих солдат по квартирам на три четверти быстрее сержантов, которые занимались остальными ротами, и от этого испытал в душе удовлетворение. Что совершенно не помешало ему отругать сержантов на чем свет стоит: солдаты под их началом кучками толпились в начале проходов между пирамидами-призраками… Но вскоре рассосались и они, после чего Титженс с сожалением зашагал по ровной земле к деревенской улочке, образованной офицерскими хибарами. На одной из них росла дикая плетистая роза. Он сорвал с нее листок, прижал его к губам, поднял руку и пустил его лететь по ветру.

– Это мой подарок Валентайн… – задумчиво молвил он. – Зачем я это сделал?.. Или, может, не Валентайн, а Англии?.. – Потом немного подумал и добавил: – Черт возьми, разве это патриотизм?.. Хотя да, это и есть патриотизм.

Именно это, а не тот патриотизм в том виде, в каком его обычно представляют. В армии должно быть больше парадов!.. Но для ширококостного, одышливого, замерзшего йоркширца в лице Титженса, презиравшего в Англии всех, кто родился не в Йоркшире или к северу от него, стало подлинным потрясением воплотить это понятие в сорванном в два часа ночи листочке с розового куста и пустить над ним слезу, не отдавая себе отчета в совершаемых действиях и поступках. А потом еще осознать, что всему виной наполовину была курносая девушка, благоухавшая первоцветом – как ему казалось, хотя он этого и не знал, – и наполовину… Англия!.. Все это – в два часа ночи на десятиградусном морозе… Будь он проклят, весь этот холод!..

А почему это он так разволновался?.. Да потому, что Англии, как раз вовремя, дали возможность не подложить свинью своим союзникам!.. «Надо полагать, что успеха в этом славном, но таком трудном деле удалось добиться только благодаря сотне тысяч таких сентиментальных парней, как я сам, которые сходным образом слишком дали волю своему подсознанию… – подумал он. – Хотя я все равно не подозревал, что в моей душе скрывается нечто подобное!» Пылкая страсть!.. К девушке и родине!.. Это при том, что девушка выступала за немцев… Странное сочетание… Нет, она, конечно же, не выступала за немцев, а лишь не одобряла, когда офицеров с пышущей здоровьем кожей, будто быков, отправляли на бойню смитфилдского рынка… И при этом, вероятно, соглашаясь с ничтожествами, отказывавшимися вливать в Британский экспедиционный корпус новые силы… Да, сочетание действительно странное…


Назавтра, в половине второго, когда окрестности заливал благородный свет зимнего солнца, Титженс вскочил на Шомберга – гнедого, яркого окраса коня с большой, длинной головой, которого второй батальон гламорганширцев отбил у немцев в бою на Марне. Проскакав на нем всего пару минут, он вдруг вспомнил, что забыл его осмотреть. Впервые в жизни у него, перед тем как сесть в седло, напрочь выскочило из головы проверить копыта, колени, ноздри и глаза, а затем затянуть подпругу. Но он приказал оседлать Шомберга к четверти второго и хотя в страшной спешке запихнул в себя обед, как тот каннибал, все равно опоздал на три четверти часа. Поскольку его голова была забита докучливыми проблемами, он намеревался немного проветрить мозги, легким галопом проскакав мимо офицерских хибар, а потом по узкой тропе отправившись в город.

Но после этой верховой прогулки в голове у него так и не прояснилось, как раз наоборот: после утренних строевых занятий, во время которых ему удавалось гнать от себя мысли о Сильвии, его впервые после ночи одолела сонливость. Прежде чем видеться с ней, он хотел понять, чего она добивается. Поэтому наутро ему в голову пришла здравая мысль, что она вознамерилась всего лишь подергать его немного за ниточки, то есть совершить первый попавшийся сумасбродный поступок, а потом насладиться его последствиями.

Минувшей ночью ему так и не удалось хоть немного поспать. Капитан МакКекни, припасший немного какао, которого Титженс раньше ни разу не пробовал, к моменту его возвращения приготовил этот горячий напиток, а потом до половины пятого не давал ему лечь в постель, с поистине мужской страстью рассказывая свою историю, действительно весьма горестную и мучительную. Как выяснилось, незадолго до этого он получил отпуск, чтобы съездить домой и расстаться с женой, которая, пока он был во Франции, сошлась с неким египтологом, состоявшим на государственной службе. Но потом, терзаемый угрызениями совести, как последний мальчишка передумал с ней разводиться. В итоге Кэмпион пригрозил лишить его чина… А бедолага, ко всему прочему согласившийся материально поддерживать супругу с египтологом, буквально тронулся умом и осыпал достойного старика Кэмпиона невообразимым потоком бранных слов… Достойного старика, коим в действительности и был Кэмпион. А поскольку сей деликатный разговор между ними имел место в генеральских покоях, при нем не присутствовали ни дневальные, ни младшие офицеры – Кэмпион посчитал это излишним – способные засвидетельствовать выходку МакКекни. Капитан обладал поразительным послужным списком, по сути, лучшим, чем у любого другого офицера в полку. Поэтому генерал решил, что у подчиненного временно помутился разум, отправил его отдохнуть и набраться сил в подразделение, которым командовал Титженс. Такой поступок нарушал устав, однако чин генерала позволял ему идти и не на такие нарушения, если он считал, что это пойдет на пользу делу.

Оказалось, что в действительности МакКекни приходился племянником сэру Винсенту Макмастеру из Статистического департамента, с которым Титженс давно и близко дружил. Капитан был сыном его сестры, вышедшей замуж за помощника Макмастера-старшего, владевшего небольшой бакалейной лавкой в шотландском Порт-оф-Лейт… В действительности, именно по этой причине Кэмпион и проявил к нему интерес.

Решительно настроенный не оказывать крестнику на воинском поприще неоправданной протекции, генерал в то же время изъявлял постоянную готовность сделать доброе дело, которое, на его взгляд, понравилось бы Титженсу. Все эти обрывочные сведения Кристофер сложил в голове, чтобы обдумать все потом, а когда в половине пятого МакКекни, наконец, угомонился, пошел, пользуясь возможностью, проверить завтрак для солдат, отправляемых в наряд в город, которые садились за столы в разное время, от без четверти пять до семи утра. Инспекция завтрака и кухонь его порадовала, потому как возможность это сделать представлялась ему нечасто, а дежурным офицерам он ни на йоту не доверял.

За завтраком в бараке, оборудованном под клуб-столовую, его задержали командующий базой полковник, англиканский падре и МакКекни. Полковник, настолько старый и немощный, что стоило ему вздрогнуть или кашлянуть, как из него, казалось, тотчас посыплются кости, свято верил, что греческая православная церковь ради обряда причастия должна обмениваться верующими с англиканской, в то время как падре, дородный военный капеллан, питал к православной теологии мрачное, стойкое презрение. Что касается МакКекни, то он время от времени пытался определить причастие с точки зрения пресвитерианской веры. Все они, внимательно выслушав Титженса, пока он распространялся о различных раскольнических течениях католицизма, согласились с его туманным разъяснением, что при пресуществлении облатка становится средоточием божественного присутствия, в то время как во время соприсутствия самым волшебным образом приобретает пористую структуру и вбирает в себя это самое присутствие, словно губка – воду… А потом пришли к единому мнению, что поданный им на завтрак бекон со складов совершенно несъедобен, и договорились сбрасываться в неделю по два с половиной шиллинга каждый, чтобы получать к столу что-нибудь получше.

Купаясь в лучах солнца, Титженс прошелся по проходу между палатками мимо хибары с кустом плетистой розы и увидел ее уже в дневном свете, с немалой долей юмора размышляя о своей официальной вере: о Всемогущем, который, в глобальном масштабе, был великим хозяином всей Англии, этаким грандиозным герцогом, великодушным и внушающим благоговение, который никогда не покидает стен своего кабинета и поэтому никому не показывается на глаза, но при этом знает о своих владениях все на свете, от батрака в своем поместье до последнего дуба. А Христос, еще более благожелательный сын Хозяина, исполняющий обязанности управляющего имением, знает все о вверенном его заботам поместье, вплоть до последнего ребенка в домике привратника, да при этом еще привечает других его жильцов, куда более зловредных. Что же касается третьего персонажа Святой Троицы, то это дух имения, сама игра, которую никак нельзя путать с игроками: царящая там атмосфера, обстановка в Винчестерском соборе сразу по окончании антема Генделя и вечное воскресенье, зачастую с партией в крикет для молодежи. Примерно то же, что Йоркшир субботним днем; посмотрев на все обширное графство, не увидишь ни одной зеленой деревни без ее белых, бумазейных одежд. Вот почему Йоркшир всегда лидирует по всем среднестатистическим показателям… Вполне возможно, что в рай ты попадешь настолько изнуренным повседневными трудами на этой планете, что с невероятным облегчением согласишься на вечное английское воскресенье!

С учетом убежденности Титженса, что все хорошее в английской литературе закончилось вместе с семнадцатым веком, его представления о рае были обязаны носить реалистичный характер, как и у Джона Баньяна. От подобных мыслей о загробном мире он добродушно засмеялся. Им, по всей видимости, пришел конец. Как и крикету. Парадам такого рода больше не бывать. Не исключено, что им предстоит сыграть в какую-нибудь визгливую игру… Типа бейсбола или футбола… А как же рай?.. Ну, это будет животворящая встреча на каком-нибудь валлийском холме. Или на озере Шатокуа, хотя где это, один только Бог знает… А как же Всевышний? Агент по продаже недвижимого имущества с марксистскими воззрениями… Он надеялся выйти из этой игры до окончания боевых действий, а раз так, то ему следовало успеть на последний поезд в старый рай…

В дежурке его ждало огромное количество бумаг. На верхнем конверте красовалась пометка «Срочно. Лично в руки», оттиснутая огромной каучуковой печатью. От Левина. Полковник, должно быть, и сам жутко опаздывал. Его послание не касалось ни миссис Титженс, ни даже мисс де Байи. В нем Левин в частном порядке предупреждал, что вверенное капитану пополнение останется в лагере еще на неделю, а то и на десять дней. Более того, в дополнение к ним ему, по всей вероятности, придадут еще пару тысяч человек. В итоге полковник предлагал Кристоферу как можно быстрее запастись палатками в количестве, в каком только будет возможность их достать… Титженс позвал угреватого уоррент-офицера, ковырявшего в зубах острием пера в противоположном углу хибары:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации