Текст книги "Тайны парижских манекенщиц (сборник)"

Однако любовные истории в череде наших путешествий по миру остаются единственными, о чем могут мечтать романтики. Приключение Магги Саррань или Аннабеллы, они окончательно отошли от моды, чтобы стать певицами. Они не жалуются на судьбу, которая может быть искушением для людей смелых, склонных к опьянению криками «браво».

Голова на плечах должна сидеть крепко, чтобы не закружиться от выпавшей на нашу долю славы. Нас повсюду встречают, как королев. Я не без дрожи вспоминаю «Марсельезу» в финале показа в громадной ратуше Копенгагена почти сразу после войны. Говорю об этом открыто, поскольку не одна я испытывала волнение, у всех на глазах выступили слезы.

Ту же «Марсельезу» мы услышали через полчаса в «Вивекс», в крупнейшем ресторане города, где для нас устроили прием. Поскольку мы прибыли с охапками цветов в руках, танцоры замерли на месте, а оркестр заиграл наш национальный гимн, который хором подхватила вся публика.

Потом нас принял посол Франции, господин Ги де Шарбоньер. Будучи холостяком, он попросил меня исполнить роль молодой хозяйки дома!

Признаюсь, некий «сезам» открывал мне двери почти каждого посольства: все хорошо знали моего отца, сделавшего хорошую карьеру. Мое происхождение помогало доброму общению с господином де Шарбоньером и его коллегами; господином и госпожой Герен, чьи гостиные с окнами, выходящими на бухту, покорили нас в Рио; господином и госпожой дю Со, принимавшими нас в Лиссабоне во дворце Абрантеш, несомненно самом красивом посольстве мира, где во время показа нам выделили знаменитое помещение, потолок которого усеян розетками из драгоценного фарфора. И наконец, с господином дю Шейла, чье имя я пишу с некоторым смущением.

Словно в раскаянии, я с опозданием рассказываю историю нашей встречи. Господин Горен, самый очаровательный и эффективный из директоров, взял в Стокгольме судьбу нашей маленькой труппы в свои руки. От него исходила инициатива, которой аплодировали все: вместо оплаты гостиницы и еды, как бывало обычно, он предоставил нам «пищевое пособие» (каково!), что позволяло нам самим выбирать ресторан. Обрадовавшись удаче, мы все вместе приняли решение не выбирать ресторан, а несколько лишних и неожиданно образовавшихся крон лучше потратить на покупки. Достаточно утром плотно поесть (завтрак включался в гостиничный счет), а вечером, в 18 часов, отдать должное буфету на приеме в посольстве Франции.

Действительно, восточные вкусности этого буфета, сытные, как на египетском празднике, наилучшим образом соответствовали нашим желаниям. Мы устроили настоящий разгром, сменяясь небольшими группами, опустошавшими стол, как полчище термитов.

До отвала наевшись, мы узнали имя посла: им был господин дю Шейла, друг детства моего отца, знавший меня маленькой девочкой. Покраснев от стыда, я подошла поздороваться с ним, и, хотя наш «налет» прошел незамеченным, я поклялась себе, что со мной такое не повторится.

Наши группы, когда мы предоставлены сами себе, зачастую превращаются в банду расшалившихся школьников на отдыхе. Мы часто устраивали различные розыгрыши. Так случилось в Рио, когда чилийское вино ударило нам в голову. Нечасто приходится начинать показы поздно из-за предшествующих аттракционов, которые постоянно переносятся или затягиваются. Пришлось смириться с ночной жизнью и ложиться спать вечером, чтобы будильник прерывал сон в 22.30.

В тот вечер директор, его жена и группа друзей пригласили нас на обед в «Кюраско», где на открытом воздухе пекут громадные куски мяса (я обычно питалась «клубными сэндвичами» и пальмовыми сердечками). То ли чилийское вино оказалось вкусным и крепким? То ли подвело виски, которое мы потом пили в баре бассейна? Но, показывая первое платье коллекции, я обернулась и увидела позади триумфальной арки, служащей декорацией, Колетту и Линду, гонявших метлу, как футбольный мяч. Колетта, большой комик, придумывала новые варианты игры, отдавала честь метлой, как оружием, напялив на голову жандармское кепи. Всем известно, что в серьезной ситуации, когда вы шествуете по подиуму перед сотнями людей, увиденное усиливается во сто крат. Моя царственная осанка в тот вечер подверглась чудовищному испытанию: я держалась как можно прямее, едва сдерживая смех, и благословила оркестр, чей саксофон играл с пленительным вдохновением.

Изредка неплохо стать вновь десятилетней девчонкой. Мы проводим свою жизнь с вздернутым вверх подбородком, пытаемся обрести королевское величие, но, как студентам на каникулах, нам случается превращать княгинь элегантности в невыносимых подростков, какими и следует быть.

Вторая промежуточная посадка в Оране осталась воспоминанием о невероятной сутолоке. Я уже рассказывала о первом этапе, когда мы сделали крюк в Оран по дороге в Лиссабон, ночь в казармах ВВС, каша в цинковых котелках… Возвращались мы тем же маршрутом, но на этот раз нас поселили в отеле. Что-то вроде отеля без обслуги, последовательное посещение которого разными родами войск всего мира превратило заведение в сортировочный вокзал после бомбардировки. Мы по своему желанию могли выбирать себе «пристанище» с незапирающимися дверьми и забирать в соседних номерах то, чего не хватало в наших. Прелестная ночь!

Когда возвращались в самолет, наша процессия представляла любопытное зрелище. Каждая купила корзину, набила ее фруктами, а одна из нас волокла за собой ананас на веревочке, как собачку, ему еще надо было дозреть!

Подводя итог, хочется сказать, что чудесные пейзажи, волшебные сказки, настоящие или выдуманные, «летучая» слава и безумные приступы смеха, как в детстве, остаются драгоценными мгновениями, которые не старея хранятся в шкафу наших воспоминаний.

Глава XIII
Fluctuat nec mergitur[307]307
  Зыблема, но не потопима (лат.). Девиз на гербе Парижа под изображением ладьи, колеблемой бурей. Иначе девиз Парижа звучит: «Его качает, а он не тонет».


[Закрыть]

Почему иногда по вечерам меня охватывает какой-то странный сплин?[308]308
  От англ. spleen – хандра.


[Закрыть] Явных причин тому нет. Мне хорошо знакомы эти вечера. Они почти всегда совпадают с двумя пустыми месяцами года. Дважды по тридцать дней, один месяц весной, другой – осенью, когда заканчивается жизнь одной коллекции, а вторая еще не родилась.

Я только что прожила лихорадочные недели, готовлюсь к другим, но в ожидании нового старта упиваюсь передышкой, периодом расслабления, приятного и опасного. Как ребенок, страдающий бессонницей, пересчитывает в темноте стада баранов, я подвожу промежуточный итог, личный итог, пытаясь отыскать себя, перестроиться, и это больше относится к Мари-Жозе, а не к Фредди. Этот период выбирает Фредди, как однажды, не подумав, я окрестила себя, которая лучше Мари-Жозе подготовлена к жизни и увлекает ее в головокружительную смену нарядов.

Не хочу погружаться в психологическую трясину, просто пытаюсь вспомнить о душевной пустоте. Меня ждут сотни дел, я их откладывала на момент, когда смогу ими заняться. Но часто не ощущаю желания и настроения: я выжидаю. Чего? Несомненно, будущей коллекции с новой адской круговертью дней, не оставляющей мне ни одной свободной минуты.

Если мода движется по обратному циклу сезонов, то моя жизнь движется по циклу моды. Быть может, надо перестроиться, как горцу у подножия горы, чьи артерии приспособились к жизни на высоте, или как никталопу[309]309
  Человек, который ночью видит лучше, чем днем.


[Закрыть] днем, ведь его глаза лучше видят ночью?

Я не могу забыть об одной чудесной встрече, подаренной профессией. Во время Фестиваля моды тридцать манекенщиц отправились в Канны на демонстрацию коллекции осень/зима. Я состояла в группе. Нас встречали несколько модельеров. Пораженная публика стала свидетелем странного спектакля: Жак Фат, в плавках, на водных лыжах, двинулся навстречу десятку хорошеньких девушек в платьях из плотной шерсти и меховых манто, которые пересаживались из гидросамолета в катер. Летнее солнце добела раскалило рейд Канн.

Конечно, юмор ситуации не ускользнул от хозяина. Касаясь наших щек в брызгах соленой воды, он целовал нас и смеялся, как школяр на каникулах: «Ну и дела, мои дорогие! Настоящий цирк!» Этот цирк обошелся ему недешево, потому что вместе с улыбкой он терял последние силы. Но как мы смеялись в то мгновение! И как часто смеялись над странными выкрутасами, в которые он нас вовлекал!

Если я испытываю печаль в периоды между коллекциями, виной тому, несомненно, усталость. Усталость, которую я обязана не замечать в течение нескольких месяцев интенсивной работы и которая внезапно обрушивается на меня. Стоит только подумать о ней, как понимаю, что я совершенно измождена.

Именно поэтому Мари-Жозе часто ищет общения с Фредди, а Фредди – с Мари-Жозе. Успокойтесь, они неразлучны и в Касабланке при 30 °C в тени, и в Хельсинки, спасаясь от ледяного ветра.

Дважды в год я похожу на пилота, только что преодолевшего звуковой барьер – кровоточат уши. А я впадаю в нервное отупение и ощущаю душевную пустоту в течение нескольких серых дней. Быть может, эта пустота стала острее сегодня, когда я дописываю последние страницы своей небольшой книги. Я пошла вспять по времени в кинотеке своих воспоминаний, и разворошенное прошлое толкает меня в будущее. Копаясь в записях, я наткнулась на короткую заметку из журнала, относящуюся к последним дням 1955 года. Прочтите ее:

«New-York Times в финансовом разделе публикует развернутое объявление о продаже знаменитого парижского Дома Высокой моды, одного из старейших, элегантных и пользующихся международным признанием.

В объявлении не уточняется, о каком Доме говорится. В нем только указано, что фирма производит также духи с тем же названием.

Стоимость всего комплекса – марки, духов, зданий и мастерских – равна примерно 400 тысячам долларов, около 60 миллионов франков».

Я прекрасно знаю, что нескольких строк в журнале мало, чтобы бить похоронный набат по парижской Высокой моде, но, увы, эта заметка не единичный случай. Вспомните о Поле Пуаре, умершем в нищете, и о многих других, кто жил без экстравагантных выходок, но вынужден был закрыть свое предприятие – Лелонг в 1948 г., Марсель Дормуа в 1950 г., Пиге на следующий год.

Посмотрите на Алвина, который ринулся в авантюру, как симпатичный щенок. Несмотря на оригинальность его коллекций, он «сломал себе хребет». Посмотрите на Ворта, главу пелотона, вынужденного продать свое имя Пакену. Посмотрите на остальных, чьи имена я не стану называть, хотя их знают все: они ковыляют на трех лапах и живут в вечном страхе перед кредитором. Ясно, что проблема носит общий характер и затрагивает не тот или иной дом, а нашу профессию целиком. Вот откуда обеспокоенность Синдиката Высокой моды, который давно ищет решение.

В связи с этим меня охватили угрызения совести: несомненно, я слишком мало рассказала о важном значении Синдиката Высокой моды в жизни каждого из нас. Как и манекенщицы, он появился во времена Чарльза-Фредерика Ворта и способствовал подъему профессии. Ее основал через десять лет после собственного Дома моды, а именно в 1868 году, господин Депень. С тех пор сменилось двадцать три президента, среди которых был Ворт I. Последний президент – господин Ремон Барбас[310]310
  Б а р б а с, Ремон – французский парфюмер, супруг сестры Жана Пату Мадлены. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть] вместе со своим штабом защищает интересы тысяч ее членов.

Можно представить себе размах деятельности этого учреждения. Его службы расположены в нескольких небольших комнатках, скромность которых поражает американцев. Они расположены по соседству с Елисейским дворцом по адресу: улица Предместье Сент-Оноре, 102.

Синдикат организует профессиональные дискуссии, борется с копированием, обеспечивает путешествия за границу и переговоры с Таможенным управлением. Все важные решения принимаются здесь. В синдикате я получила часть ответов на тревожившие меня вопросы. Представляете ли вы, к примеру, как угрожающе снизился годовой оборот Высокой моды по сравнению с довоенными временами? Один из крупнейших домов той эпохи, быть может, Пату, который использовал тысячу работников, имел годовой оборот, равный восьмидесяти миллионам, что соответствует примерно двум с половиной миллиардам нынешних франков, т. е. более половины общего годового оборота всех ныне существующих домов моды. Согласитесь, спад есть.

Кажется, Поль Валери[311]311
  В а л е р и, Поль (наст. имя Амбуаз Поль Туссен Жюль Валери) (1871–1945) – французский поэт, эссеист, философ.


[Закрыть] писал: «Франция может выстоять, только выделяясь среди остальных». Наша истинно французская индустрия, как и Высокая мода, вывозит товаров в год на миллиард франков с учетом невидимого экспорта. Один из журналистов писал в 1929 году: «Платье стоимостью четыре тысячи франков позволяет жить связанным с его изготовлением отраслям промышленности, дает работу восьмистам пятидесяти тысячам работницам и позволяет возвращать в страну семь миллиардов франков». Семь миллиардов в 1929 году!

Причин нынешнего падения несколько. Прежде всего, исчезновение европейских королевских дворов, которые обеспечивали большой объем закупок в Париже. Нынешний строгий контроль обмена валют (англичане имеют право вывозить всего несколько фунтов), некоторые запреты по импорту (к примеру, Южная Америка) и так далее… Наконец, бегство клиентуры, которую война отдалила от забот o туалетах.

Чтобы индустрия жила и процветала, ей надо использовать естественные потребности некоторой массы людей, заинтересованных в этой отрасли. А сейчас мужчины все больше охладевают к радостям стола, а женщины тратят меньше времени на приобретение туалетов.

Если матери хранят верность Высокой моде, дочери зачастую предпочитают готовую одежду и проявляют больший интерес к конкурирующим секторам экономики, подрывающим всемогущий престиж элегантности: автомобилям, спорту, отдыху и даже бытовой технике. Принадлежности домашнего комфорта распродаются хорошо, хотя стоят дорого, а гардероб составляет в семейном бюджете меньшую долю, чем раньше. Что вы хотите, в кринолине в самолет не сядешь!

«Только латиноамериканские страны остаются верными Высокой моде, – говорил мне один бразильский друг, – быть может, потому, что наших женщин трудно одевать: они быстро толстеют». На самом деле эти несколько фраз значат куда больше моих соображений по поводу так называемого бегства женской клиентуры. Но, к счастью, у нас еще остается добрая фаланга страстных любительниц моды. Что касается остальных, думаю, у них есть желание посещать наши салоны, но они сдерживают себя не столько из-за отсутствия вкуса, сколько по необходимости, не располагая средствами для приобретения наших моделей, которые, признаемся, стоят дорого.

Драма Высокой моды в том, что она вынуждена жить в нашем современном мире, продолжая использовать средневековые методы работы. Даже нельзя вообразить, чтобы работа выполнялась иным способом, а не вручную, где каждый стежок должен быть выверенным, машине делать нечего. Поэтому оплата рабочей силы занимает большое место в расчетах себестоимости моделей. Как подсчитал один из наших крупных домов, сто франков зарплаты, действительно выплачиваемой работнице, обеспечивают пятьсот франков оборота, тогда как в фирме по производству электроаппаратуры – тысячу пятьсот франков.

Парадокс в том, что налоговые службы и органы социального обеспечения используют те же тарифы и ставки в отраслях промышленности, пользующихся материальными преимуществами механизации, тогда как Высокая мода связана по рукам высокозатратной рабочей силой. Этот парадокс настолько опасен, что пришлось организовать Национальный комитет защиты индустрий, использующих рабочую силу, чтобы добиться пересмотра налоговых обложений и реформы соцстраха для отраслей экономики, которые, как и Высокая мода, требуют большого количества ручного труда: обувной, кожевенной, перчаточной, часовой… и гостиничной. В них заняты два миллиона служащих из пяти миллионов, насчитывающихся во всей Франции, а их продукция составляет громадную часть экспорта и поступлений валюты. От проблемы нельзя отмахиваться, ведь зарплаты постоянно растут. Теперь понятно, почему модели стоимостью двести тысяч франков изготавливаются швеями, которые получают всего двадцать тысяч франков в месяц и не могут рассчитывать на большее. Действительно, Торговая палата представила доклад, где доказано, что повышение зарплаты куда больше воздействует на отрасли с огромной долей ручного труда, чем на механизированное предприятие.

Допустим, последнее обеспечивает сто миллионов годового оборота с 10 % затрат на рабочую силу: увеличение зарплаты на 5 % составит дополнительную нагрузку в семьсот десять тысяч франков. Для предприятия с ручным трудом, имеющего тот же годовой оборот с 45 % затрат на рабочую силу, соответствующее повышение зарплаты вызывает дополнительные затраты в три миллиона сто девяносто пять тысяч франков. Красноречивые цифры?

Еще одна опасность для этой особой отрасли французской экономики – конкуренция стран, не соблюдающих конвенцию от 29 июня 1951 года о равенстве зарплаты мужчин и женщин, как, впрочем, и закон о сорокачасовой рабочей неделе, а также испытывающих меньшую социальную нагрузку.

К примеру, час труда работниц механического цеха в швейной промышленности стоит двести франков во Франции, сто пятьдесят пять – в Италии, сто тридцать – в Германии и девяносто – в Голландии. Это первое место, быть может, и тешит наше самолюбие, но удержаться на нем нелегко. Высокая мода лавирует на перекрестке, где работницы считают свою зарплату слишком низкой, модельер – себестоимость слишком высокой, продажную цену слишком низкой, а клиентура – платья излишне дорогими. Как выбраться из этого? Прежде всего создавая модели нового типа, одновременно соответствующие привычкам современной женщины, которая тратит на обновление гардероба меньше времени, и банковскому счету мужа. Эти адаптированные коллекции называются «Актуальность» – у Хейма, «Экспансия» – у Дессе, «Фат-Универститет» – у Фата, «Реальность» – у Пакен – Ворта или трансформируемыми платьями «Алиби», как «Полдень-Полночь», – у Диора. Модельеры быстро перестроились и запустили в производство готовую одежду по американскому образцу. Юбер де Живанши предложил «линию-флюид» по сходным ценам. При стоимости от двадцати пяти до пятидесяти тысяч франков его вечно спешащая клиентура со скромным достатком может выбирать одежду в соответствии со своими размерами и удаляться с покупкой без примерки.

Я хорошо знаю возражения сторонников старого стиля Высокой моды по поводу торжества варварских вкусов. Когда в мастерских Живанши появилось множество швейных машинок, все вздымали руки к небу и предсказывали конец света, словно на нас обрушились летающие тарелки. Они глубоко вздыхали, узнав, что машины тратят на изготовление платья восемь часов. Еще глубже вздыхали, когда видели, что Кристиан Диор постоянно расширяет производственные площади и уделяет все больше внимания своему бутику, царству готового платья. Я вижу опасность заигрывания с клиентом, но верю, что в конце концов такой подход необходим. Известно, что многие крупные американские магазины больше интересуются нашим производством, а не нашей модой. Готовая одежда от Ламперера, к примеру, продается в США за восемьдесят – сто долларов с этикеткой: «Сделано во Франции для вашей Мадам». Можно даже сказать, что состоявшиеся зимой показы парижской готовой одежды, не будучи столь важными, как презентации коллекций Высокой моды, хорошо освещались в печати специализированными журналами. Конечно, иностранный покупатель рискует потерять привычку к высокому полету, перестанет стремиться приобретать модели Высокой моды у источника. Быть может, мы продолжим их создавать, но не для него. А для кого?

Уже сильно ощущается конкуренция иностранцев. Десятки мадридских модельеров приобрели неожиданное значение. Повышается статус итальянской моды и ее готовой одежды, особенно в области пляжных аксессуаров и фантазийной бижутерии (в обеих странах рабочая сила намного дешевле). Американцы все больше покупают готовое платье в бутиках.

Но прежде чем искать способ выживания, надо выжить. Высокая мода – важная профессия, если ее оценивать по гигантским капиталам, которыми она ворочает, но остается крайне чувствительной, как аптекарские весы. Если у коллекции полууспех, для модельера – это катастрофа, и продажи падают на многие миллионы… Огромное и хрупкое здание моды нуждается в крепком коммерческом фундаменте, чтобы устоять в нынешних жестоких условиях жизни.

Я считаю, что Высокая мода и готовая одежда могут прекрасно сосуществовать, а их «брак» крайне выгоден. Он позволяет создавать, творить, давая старт новому. Это маяк, на огонь которого в Париж слетаются все бабочки мира, но мода, будучи роскошью, позволяет расширить сферу своей деятельности за счет более выгодных производств. Уже есть дома, где отдел духов обеспечивает отдел Высокой моды, который остается главным в поддержании престижа марки. Надо расширять их производственные площади и увеличивать объемы производства.

Каждый год Кристиан Диор производит двадцать пять тонн эссенции для продажи пятисот тысяч флаконов двух марок духов «Мисс Диор» и «Диорама» по всему миру, «за исключением земель за “железным занавесом” и полярным кругом». Две с половиной тысячи специализированных магазинчиков продают чулки на всех широтах, а его бутик в Каракасе через три месяца после открытия вчетверо увеличил годовой оборот, что заставило ювелира Картье, занимавшего половину магазина, перебраться в другое место. Наконец, дважды в год он представляет восемьдесят моделей из своей коллекции «бутик». Это не мешает ему уделять основное внимание моделям Высокой моды, которые он показывает один месяц. Качество изготовления создает славу широко продающимся аксессуарам, духам и чулкам, а доход от продаж дает не только новые финансовые средства для творчества, но и повышает, благодаря всемогущей рекламе, престиж марки. Диор – двойной заложник тысяч специализированных магазинчиков и чанов с духами. Если Высокая мода оставляет за вспомогательными отраслями право считаться коммерческими, то она уже не может выжить без них, ей следует улучшать свой имидж «лаборатории идей». Рискуя прослыть чистой утописткой, хочу верить, что все, кто живет Высокой модой, покупатели и творцы, придут к соглашению об авторских правах, и это даст еще один весомый шанс на выживание.

Кто изготавливает десять или двадцать тысяч платьев на основе успешной модели, купленной за двести тысяч франков, быть может, признает однажды, что справедливо платить роялти, дабы дать возможность генератору идей постоянно обновляться и выживать. Как поступают в охотничьих заказниках. Быть может, пора начать делиться с другими правом на эксклюзивную охоту. Почему бы и нет?

Было бы желательно, чтобы государство пришло к пониманию истинного значения моды и помогало ей больше, чем сейчас. Известно, что, кроме помощи экспорту, существующей для прочих отраслей экономики, Высокая мода пользуется льготами в виде налога, который уже несколько лет берется с каждого метра проданной ткани. Это составляет несколько сотен миллионов в год, их следует распределять по «баллам» в зависимости от ранга каждого Дома, согласно заранее установленным критериям.

Государство, быть может, поймет однажды, насколько важно для экономики повышенное внимание к Высокой моде, как говорят, «рупору текстильной промышленности» и «локомотиву» многочисленных отраслей: кожевенной, бижутерии, обувной и так далее… Такой подход обеспечит ее будущее.

А пока отрасль находится в кризисе. Быть может, в данный момент она стоит на пороге решительного поворота в своем существовании, уже блестяще начатого кое-кем из модельеров. Пора подхватить почин.

У Высокой моды крепкое здоровье. Она не может бесследно исчезнуть, и девиз на парижском гербе словно написан именно для нее: «Fluctuat neс mergitur».

Интерес, который Высокая мода пробуждает за границей, по-прежнему остается столь же высоким. Я знаю одну редакторшу в парижском филиале крупного американского журнала моды, которая ради повышения своей журналистской квалификации решила прослушать курс нашей Профессиональной школы моды в Париже и получила Сертификат профессиональной пригодности.

Мы видели принцесс. как в волшебных сказках, которые усаживались за раскроечные столы. Блондинка Элизабет Лихтенштейнская[312]312
  Принцесса княжества Лихтенштейнского, светская дама. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть] начала изучать профессию подручной у Дессе, позже стала второй квалифицированной мастерицей у Диора, а потом приступила к изучению кроя и рисунка моды. Престиж нашей сказочной профессии таков, что никто не удивился, когда мадам Анри Бонне, супруга бывшего посла Франции в Вашингтоне, объявила, что будет работать в дирекции Дома Диора.

Последняя оптимистичная новость: недавно было объявлено, что Боб Хоуп[313]313
  Х о у п, Боб (наст. имя Лесли Тауэнс Хоуп) (1903–2003) – американский комик, актер театра и кино, теле– и радиоведущий.


[Закрыть] собирается приобрести торговые активы Баленсиаги. Все знают, что Боб Хоуп не только веселый комик, но и крупный и ловкий бизнесмен. Если он займется модой, значит, почва под ней крепка и дело будет процветать. Браво!

* * *

В заключение хотелось бы поблагодарить читателей и друзей, я думала о них, когда приступила к написанию первых страниц этих воспоминаний. Они заставили меня открыть глаза на вещи, которые я раньше не замечала. Благодаря этой небольшой книге, я кажется лучше поняла семнадцать лет, отданные своему призванию. Зачастую мне приходилось говорить меньше о себе, чем о профессии. Профессия, которую люблю и которая – постучим по деревяшке! – сполна отплатила мне тем же.

Если для исследования некоторых закоулков, о которых я сама не подозревала, мне пришлось приводить цифры, прибегать к процентам и статистике, не сожалею об этом. Эти скучные страницы покажут, насколько серьезна наша профессия, и опустят на землю юных романтичных дев, мечтающих стать манекенщицами, чтобы красоваться целыми днями в волнах норковых шуб.

Не могу отказать себе в удовольствии процитировать текст о Высокой моде, обнаруженный во время своих поисков:

«Я спросил у пяти модельеров:

– Что вы думаете о будущем Высокой моды? Они мне ответили:

– Если нынешняя ситуация не изменится, Высокая мода обречена.

– Сколько времени она еще продержится?

– Десять лет».

Цитата из книги «Помогите моде» Жоржа Лефевра[314]314
  Л е ф е в р, Жорж (1874–1959) – французский историк марксистского толка.


[Закрыть], которая вышла в… 1929 году. Пророки должны избегать излишней категоричности.

* * *

Мне кажется, что этот сезон пролетел быстрее обычного. Вернулась усталость позирования, вскоре я покажу новую коллекцию. Я возобновила паспорт, который держу под рукой, и жду нового контракта, не теряя надежды. Собираюсь встретиться с хозяином, с новым васильком-амулетом в петлице и той же слегка кривой улыбкой в уголке рта, с его праздничным мандражом, страдающего от мысли снова представлять – словно у него нет привычки! – последние находки прессе, когда он меня, как всегда, вытолкнет к хищникам: «Фредди, ты!»