Текст книги "Цена любви"

17

Этот день оказался для «Глории» просто на удивление «хлебным». С места сдвинулись более-менее оба расследуемых дела.

Вначале Макс выяснил, что сын Зарусских в Москве вовсе не прописан: оказалось, ему принадлежала питерская квартира. Не успел Александр Борисович как следует осмыслить эту ситуацию, как позвонил Плетнев.

– Он объявился, Саша! – слегка запыхавшись, доложился он Турецкому. – Прямо с утра, видимо, чтобы застать родителей дома… Заходил всего минут на двадцать, потом я его «проводил»: Дэн снимает комнату в коммуналке почти в центре, рядом с Пушкинской… Вот почему они с Дарьей там встречались!

– Надеюсь, выясняя детали, ты не засветился? – не утерпел и съязвил Александр Борисович. Антон в ответ обиженно буркнул что-то неразборчивое. – В общем, думаю, дальнейшее тебе и без меня ясно: глаз с парня не спускать… Если произойдет что-то важное с точки зрения расследования, отзванивай моментально мне.

– Да, конечно, – хмуро ответил Плетнев. И прежде чем отключить связь, добавил: – Детали мне по собственной инициативе изложил один местный дедок, не одобряющий квартирантов вообще и Дэна – в частности. Ни единого вопроса сам я ему не задал, деду просто нужен был кто-нибудь, способный выслушать его сетования.

– Ты что же, не поинтересовался, по каким причинам ему не нравится этот парень?

– Не поинтересовался! Он мне их тоже по собственной инициативе изложил… – Оперативник умолк, а Александр Борисович раздраженно поинтересовался, почему должен каждое слово тянуть из него клещами.

– Да просто никаких особых причин и нет, не нравится – и все. Рожа его не нравится!

Отключив связь, Турецкий покачал головой и пододвинул к себе огорчительно тонкую папку с «китайским» делом. Но его вновь прервал звонок, на этот раз ожил телефон на столе Александра Борисовича.

– Саша? Сэр Генри беспокоит!

– Привет, Петро, слышу, что ты. Есть новости?

– Ну смотря что считать новостями, – вздохнул Щеткин. – Кстати, спасибо тебе огромное за аппаратуру! Нам о такой и мечтать не приходится…

– Да не за что, – вздохнул Александр Борисович. – Покойный Дениска ее, можно сказать, коллекционировал, со всего света свозил. Вся кладовка забита! Так что там я должен считать новостями или, наоборот, не считать?

– Я вчера знаешь с кем встречался? С самим господином До! Надеюсь, знаешь, кто это?

– Знаю, что это первая нота октавы, – благодаря прежней Иркиной профессии фыркнул Турецкий. – А еще есть ре, ми, фа…

– Зря смеешься, Саш! – неожиданно расстроился Щеткин. – Господин До – основной представитель «Триады» в Москве. А может, и в России!

Александр Борисович присвистнул и посерьезнел.

– А благодаря вашей аппаратуре разговор с ним я записал!

– Тебя что же, при входе в его резиденцию даже не проверили на сей счет?

– А мы с ним в его ресторане встречались, за столиком, в общем зале… Официально он его хозяином числится. Ну и не официально, наверно, тоже.

– Не спрашиваю, как тебе удалось на него выйти, но в награду за этот подвиг можешь оставить аппаратуру ceбе.

– Ух ты! – После этого восклицания сэр Генри на некоторое время онемел от восторга и благодарности, и Турецкий вынужден был его поторопить.

– Саш, я тебе пленку сам завезу, часа через полтора, а если коротко, то никакого отношения никто из китайцев к этому кошмару не имеет! Вот прослушаешь запись, сам поймешь, что господин До за свои слова отвечает целиком и полностью. У них следственная система пашет лучше нашей раз в сто!

– Как в любой криминальной структуре, – вздохнул Турецкий.

– Ну! В общем, похоже, Константин Дмитриевич Меркулов свою версию выдвинул не зря… Ты уверен, что он обо всех основаниях ее сказал?

– Что ты имеешь в виду? – удивился Александр Борисович.

– Так ведь он сразу к тебе обратился, верно? А откуда тогда хоть кто-нибудь знал наверняка, что люди диаспоры тут ни при чем? Выглядело-то все так, как будто именно они «при чем».

– Или так, словно кто-то очень сообразительный организовал эту видимость, – задумчиво произнес Турецкий. – Ладно, прослушаю запись, тогда и поговорим. Косте сам отзвонишь с докладом?

– Я и для него копию сделал. Конечно, отзвоню и заеду по дороге к тебе.

Остаток рабочего дня в «Глории» сыщики посвятили прослушиванию пленок: запись, сделанную Галочкой Романовой, в офис привез Щербак, которому она передала ее накануне, вполне справедливо решив, что поступить так куда разумнее, чем пересказывать содержание пленки Турецкому по телефону. Прибыл за новыми цеу и Агеев.

– Я вчера едва удержался, чтоб тебе не позвонить! – признался Коля. – После того, как прослушал сам. А потом глянул на часы и решил, что тебя в конторе уже нет, чего зря дергать дома? И по собственной инициативе озаботил кое-чем Макса.

– И чем же? – поинтересовался Александр Борисович недовольным тоном. Он никак не мог до конца привыкнуть к инициативности своих нынешних сотрудников: оперативно-следственный состав бригад, которые он возглавлял в несметном количестве, расследуя дела в Генпрокуратуре, вел себя куда более сдержанно, терпеливо ожидая его цеу. Исключение представляли из себя разве что Поремский с Померанцевым. Однако и они без согласования с ним никому никаких «спецзаданий» не раздавали…

Турецкий понимал, что в общем-то особых оснований под собой его недовольство не имеет, что «Глория» не госструктура с ее почти военной дисциплиной. И все же отделаться полностью от этого чувства не мог. Во всяком случае, пока. По счастью, чоповцы, кажется, ничего такого не замечали. Хотя в голосе Щербака, когда он отвечал на вопрос, виноватые нотки ему все же почудились.

– Да только попросил его узнать все, что возможно, об этих братьях, ориентируясь на адрес, по которому живет этот Стас…

– Вот и хорошо, – неискренне произнес Александр Борисович, который, разумеется, и сам начал бы именно с этого. И, нажав клавишу селектора, попросил Наташу вызвать к нему Макса.

Вниманием к своей внешности, а заодно и аккуратностью компьютерный гений сроду не отличался: все сыщики давно привыкли и к лохматому, нестриженому затылку этого жителя «темного царства», и к крошкам от чипсов, вечно застревающим в его бороде. Однако сегодня едва Макс, сопя и недовольно поджимая губы, появился на пороге, даже Филя и Щербак едва удержались, чтобы не фыркнуть. Хотя оба отлично понимали: и опухшая со сна физиономия Макса, и не на те пуговицы застегнутая рубашка, и сползающие с внушительного пуза брюки свидетельствуют о том, что ночью Макс работал, а отдохнуть и поспать пристроился едва ли больше пары часов назад.

Но главным свидетельством его трудолюбия была все же не внешность, а зажатая под мышкой и уже слегка помятая пачка принтерных страниц, которую он прямо с порога, в два шага достигнув стола Турецкого, положил перед ним. И, коротко прокомментировав двумя словами свое подношение «Тут все», невозмутимо затопал обратно.

Дождавшись, когда Макс скроется за дверью, Александр Борисович, тоже давным-давно знакомый с экзотическими замашками гения, все-таки хохотнул.

– Ты что, заставил его ночью работать? – поинтересовался он у Коли.

– Да просто сказал, что это очень срочно, – Щербак тоже хихикнул. – Он же небось понимает, что чем быстрее закроем дело, тем быстрее нам заплатят, а следовательно, и зарплату выдадут вовремя…

– Ну такой расклад я понять еще могу, – снова развеселился Турецкий, – а вот чего понять не могу, так это зачем Максу вообще эта самая зарплата! Питается в основном чипсами, гамбургерами и кока-колой. По-моему, его прожиточный минимум меньше, чем официальный!

– Только не подумай, что он жмот или жлоб, – вполне серьезно подсказал Агеев. – Если ты не в курсе, Саша, то больше половины аппаратуры Макс покупает на свои кровные!

– Ну и ну… – покрутил головой Александр Борисович и наконец взялся за принесенную Максом пачку. Пробежав глазами первую страницу, Турецкий поднял глаза на оперативников и, обнаружив, с каким нетерпением они на него уставились, сдался.

– Так и быть! – произнес Турецкий с притворным раздражением. – Читаю вслух, можете не смотреть на меня своими волчьими зенками!

Эта шутка была понятна любому сотруднику «Глории»: ведь когда-то, в стремительно удаляющейся от них сейчас юности, все лучшие оперативники ЧОПа начинали свою службу в Афгане, затем – по очереди во вспыхивающих одна за другой после распада Союза «горячих точках». И повсюду их неуловимую группу ГРУ, за голову каждого члена которой объявлялись немалые награды, знали под кличкой «Русские волки». За все те жаркие и страшные годы они потеряли всего одного своего товарища.

– Ну все, поулыбались и хватит, – подвел черту Александр Борисович. – Теперь внимание!

«Станислав Збигневич Паляницкий, прописан по адресу… Адрес тот самый… Год рождения одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. Женат. Жена – Паляницкая Елизавета Сергеевна, год рождения тот же. Окончил биофак МГУ в 1990 году. Специализация – микробиология. В том же году поступает в аспирантуру…»

Александр Борисович прервался, сдвинул на нос очки и посмотрел на оперативников поверх них:

– В аспирантуру он, между прочим, поступил почему-то не по микробиологии, а, наоборот, по химии. К тому же проучился там всего год, после чего устроился на работу в учреждение под о-о-очень длинным номером с дробью посередине.

– Короче, в «ящик», – задумчиво произнес Щербак.

– Где и трудится по сей день, – Турецкий перевернул страницу и, аккуратно положив ее на стол, молча пробежал глазами следующую.

– Теперь второй братец. Значит, так… «Паляницкий Зигмунд Збигневич, год рождения одна тысяча девятьсот семьдесят второй…»

На этом месте он внезапно умолк, а затем присвистнул.

– Что? – не вытерпел Щербак.

– А то… Интересненькая история получается! Упомянутый братец… – он пошуршал страницами, сделав небольшую паузу. – Ну да, все правильно, в девяностом ему как раз было восемнадцать… Короче, дорогие мои сыщики, Зигмунд Збигневич Паляницкий сгинул без вести на Первой Чеченской и в числе живых с той поры и по сей день не числится… До этого просто служил в армии, по собственной инициативе оставшись на сверхсрочную в качестве старшего сержанта…

– Ни хрена себе! – прокомментировал услышанное Щербак. – Это что получается? Похоже, никуда он не пропадал, а элементарно дезертировал?

– Или к боевикам свалил… – озвучил еще один вариант Филя.

– Мрачно, детки, – подвел итог Турецкий. – Я-то думал, что, по крайней мере, одна светлая сторона в моей отставке присутствует: с коллегами из ФСБ можно больше не сотрудничать…

– Погоди, Саш, ты что, так уверен, что этот тип, который явно живет либо по чужим, либо по подложным документам, сотрудничает с боевиками и по сей день? – нахмурился Щербак.

– Ни в чем я не уверен! – ответил Александр Борисович. – Будем разбираться пока сами, что к чему, насчет коллег – это я о возможной перспективе.

– Значит, есть два брата: прямо как в народной сказке, один умный, второй дурак… Один ученый из «ящика»… Кстати, неплохо было бы выяснить, что за «ящик» и чем там занимаются… Второй – дезертир и почти на сто процентов киллерюра…

– Возможно. Но, как ты понимаешь, не обязательно.

– Завязочка сказки в общем-то тоже понятна! Умному и засекреченному старшему брату родственничек-дезертир, как вы понимаете, ни к чему: мог из-за него и работы, между прочим, лишиться!

– Ну, в девяностые, по-моему, уже вряд ли, – не согласился Щербак.

– Ты забываешь, что Станислав Збигневич принадлежит к пуганому поколению совковых граждан, к тому же человек явно служилый…

– Хорош пуганый, в такую авантюру вляпался! – усомнился Филя.

– В какую авантюру он вляпался, а главное, почему, мы пока знать не знаем – ведать не ведаем, – покачал головой Турецкий. – Насчет больной жены не забыли?

– Значит, старший с шестьдесят восьмого? – задал вопрос Щербак.

– Правильно, – подтвердил Александр Борисович. – А что?

– Между прочим, наш доктор Субботин, который уж точно вляпался и явно из-за денег, тоже шестьдесят восьмого года рождения…

– Хочешь сказать, дело пахнет очень старой дружбой?

– Придется выяснять.

На этот раз Турецкий и не подумал обидеться на то, что у него перехватили инициативу.

– Если не ошибаюсь, ты, Филипп, сегодня санитаришь во вторую смену, – задумчиво пробормотал он. – Так вот, имей в виду: не дай нам бог прозевать момент, когда этот доктор подберет себе, на пару с медсестричкой, нового клиента…

– Скорее, кандидата в смертники, – заметил Агеев. – Хотя почему они их гробят, если те и так безнадежные, убей, не понимаю.

– Ты забыл про чудо-таблетки, – напомнил Турецкий. – Думаю, все дело в этом… Бедный Макс!

– Макс? – хором удивились оперативники.

– Конечно, Макс! – Александр Борисович улыбнулся. – Небось только-только разоспался по второму разу, как ему уже снова к станку… Первое, что мы делаем сейчас, ребятки, выясняем, чем именно занимается упомянутое в данном документе номерное учреждение… По-моему, Максу это дело вполне по плечу.

– Кто б сомневался, – улыбнулся Щербак и, подумав, добавил: – Ох и разозлится! Если хотите, приму огонь на себя!

– Хотим! – хором ответили Агеев и Турецкий, и все трое рассмеялись.

– Ладно, – согласился Александр Борисович. – Иди буди, заодно попроси отксерокопировать эти ценные бумаги: прежде чем разбежимся, определившись с полем деятельности, каждый из нас прочтет их самым внимательным образом. Тут на самом деле немного, еще страницы четыре помимо того, что я зачитывал.

Коля Щербак отправился будить Макса, а Филипп тут же придвинулся к столу и, развернув документы, стал привычно быстро читать.

…Коля Щербак появился в кабинете только через полчаса – с отксерокопированными бумагами и смущенным видом.

– Сан Борисыч, – Щербак был единственным из сыщиков, называвшим Турецкого по имени-отчеству. – Я это… Попросил Макса поглядеть, с какого года этот старший Паляницкий по своему адресу живет.

– И с какого? – отозвался тот.

– Он там родился…

– Из этого что-то следует?

– Ну… Я подумал, может, стоит в их районную школу зайти? А вдруг они и правда с детства дружат?

Александр Борисович немного помолчал, потом посмотрел на Николая и улыбнулся:

– Считай, ты мне облегчил задачу. Давай-ка мне адрес школы, наверняка ведь успел выяснить, какая там по району?

– Ну…

– В школу поеду я, – пояснил Турецкий. – А ты…

– А я, конечно, в наружку за этим засекреченным типом, – вздохнул Щербак. И Александр Борисович только тут припомнил, что за Колей числится большая нелюбовь к упомянутой наружке, хотя проводит он ее – так же, как и остальные сотрудники «Глории», – высококлассно.

– Точно! – рассмеялся Турецкий, понявший причину хотя бы этой инициативы. – Уж не обессудь: в последний раз оперативной слежкой я занимался на заре туманной юности, квалификацию давно потерял!

– Кто бы мог подумать, – вздохнул Николай, покорно поднимаясь со стула, на который успел присесть, – что эта дамочка доставит нам столько хлопот.

18

В школу, адрес которой столь предусмотрительно раздобыл Щербак, Александр Борисович попал только во второй половине дня. Но, как выяснилось почти в самом начале разговора с молодой, но весьма измотанного вида директрисой, на результат визита это никак не повлияло, в любое время суток он услышал бы одно и то же: никаких архивов интересующего его периода в школе не было.

– Ну какие архивы, что вы! – вздохнула директор. – У нас в восемьдесят первом году подвалы затапливало, это еще при старом руководстве… Второй раз трубы семь лет назад прорвало, я только-только сюда пришла.

– Может быть, кто-то из старых учителей помнит? – с надеждой спросил Турецкий. – Выпуск восемьдесят шестого года, в крайнем случае, годом раньше или позже?

Женщина снова вздохнула и задумалась, потом неуверенно кивнула:

– Может быть… Правда, нынешний коллектив у нас молодой, но вот в прошлом году и правда ушла на пенсию преподаватель математики Вера Васильевна Соболева, так ей уже за шестьдесят было. Но я совсем не уверена, что в восьмидесятые она работала здесь.

Директор пододвинула к себе пухлый ежедневник, лежавший на краю ее стола, и минуты три перелистывала его назад, вглядываясь в сплошь исписанные страницы. Наконец лицо ее прояснилось.

– Вот, нашла… Домашний телефон. Можно позвонить прямо сейчас, наверняка она дома.

Вера Васильевна действительно оказалась дома. И Турецкому наконец повезло. Выяснилось, что в этой школе Соболева работала именно в те годы.

Александр Борисович взял трубку и, представившись, услышал на удивление молодой и звонкий голос, который, на его взгляд, просто никак не вязался с женщиной «за шестьдесят».

Коротко пояснив, кто именно его интересует и почему (причину, вполне безобидную, он придумал еще до визита сюда), он умолк в ожидании ответа.

Вера Васильевна среагировала почти сразу.

– Братья Паляницкие? Конечно, помню! Удивительно разные дети, с трудом верилось, что от одних родителей… Отец у них поляк, а мать русская. Такая смесь, представляете? Полукровки вообще-то всегда бывают очень способными людьми. Про Стасика другого и не скажешь, он золотой медалист был по праву! А вот Зигмунд… Он учился у Иры… Ирины Анатольевны в классе, мы с ней много лет дружили. Так бедная Ириша от него кровавыми слезами плакала!

– Что, хулиганил? – неловко поинтересовался Турецкий.

Соболева издала что-то вроде презрительного смешка:

– Хулиганил… Да он чуть ли не с шестого класса на учете в милиции состоял! Учителя для него вообще никакими авторитетами не были, скорее, предметом издевательств… А уж бедные родители! Они еще меньше нас понимали, как у них в семье такое могло народиться. В общем, когда после девятого он ушел из школы, у нас был чуть ли не праздник…

Она немного поколебалась и добавила:

– Вообще-то он ни за что бы на аттестат не сдал. Поверите, мы, учителя, ему сами на экзаменах шпаргалки подсовывали. Не из-за показателей, а чтобы наверняка отделаться. И я тоже. Отец с матерью из-за него так рано ушли из жизни, буквально один за другим… Я, – неожиданно оговорилась Вера Васильевна, – не признаю этого правила, насчет того, что о покойниках следует говорить либо хорошо, либо никак. По-моему, говорить нужно всегда правду!

– О покойниках? – не сразу сообразил Турецкий.

– А вы что, не в курсе? – В голосе Соболевой послышалось удивление. – Зигмунд же в Чечне погиб.

– А, ну да… В курсе, конечно! – поспешно ответил Александр Борисович. И тут же поторопился задать следующий вопрос: – А еще одного ученика, Вадима Субботина, вы случайно не помните?

– Случайно помню, – рассмеялась учительница. – Вижу, вас вся их компания интересует. Что, и Лизочка тоже?

– И Лизочка, – подтвердил Турецкий, ощутив ускорившееся сердцебиение.

– Я ведь почему их всех так хорошо знаю? Потому что два года, с седьмого по девятый, вела этот класс.

– Были классной дамой? – улыбнулся Александр Борисович.

– Руководительницей! Это сейчас гимназии да дамы в ходу… В общем, за этим любовным треугольником весь педколлектив, затаив дыхание, наблюдал… О ребятах и говорить нечего!

– Значит, там была любовь!

– Вы знаете, да. Именно любовь, а не школьный романчик. И вы не представляете, как все удивлялись, когда прослышали, что Лиза выбрала из них двоих Стаса. Они поженились года через полтора после выпуска.

– Удивлялись?

– Так ведь Вадик был такой красавчик! Сущий ангел… И умница к тому же, хотя и не отличник. А Стас – и взглянуть не на что: хлипкий, невысокий, очки минус шесть… У них в семье внушительная отцовская внешность досталась Зигмунду, хотя и тот красавцем не был. А ум – Стасу, но об этом я уже говорила, кажется.

– А Лиза?

– Тунцова была самой красивой девочкой в школе, уж поверьте! Беленькая, синеглазая, разве что чересчур хрупкая, а так – настоящая Василиса Прекрасная.

– Вероятно, Субботин с Паляницким из-за нее враждовали? – закинул крючок Александр Борисович.

– Что вы! Лиза бы этого не допустила, характер у нее, в отличие от внешности, хрупким не был… Напротив, все трое дружили. По крайней мере, в школе. А что уж там дальше было, не знаю. Те наши выпускники, которые не ходят на ежегодные встречи, в общем, мы их довольно быстро теряем из виду.

– Они тоже не ходили?

– Кажется, первые два года ходили, а потом… Ну, если бы ходили, я бы запомнила.

– Большое вам спасибо, Вера Васильевна, – искренне поблагодарил Турецкий свою словоохотливую собеседницу. – Вы мне очень помогли.

– Не за что! – весело отозвалась та. – Знаете, я так скучаю по школе, что мне даже приятно повспоминать и ребятишек, и вообще прошлое в компании, а не наедине с собой!

Положив трубку, Александр Борисович наткнулся на сердитый взгляд директрисы, правда, глаза она тут же отвела.

– Простите меня, ради бога, – смутился он. – Я не предполагал, что разговор займет столько времени и я вас задержу.

– Ничего… – неискренне пробормотала та и снова взглянула на него, на этот раз вопросительно.

– Все, я ухожу… Если хотите, могу вас подвезти куда скажете в качестве компенсации.

– Спасибо, – женщина наконец улыбнулась. – Но у меня свои колеса. К тому же мне еще нужно пообщаться с охраной. Надеюсь, что время мы с вами действительно потратили не зря…

– Что это вы все время с плеером ходите? – Галкина недовольно поглядела на Филю и поджала свои красивые губки. – А если вас срочно окликнут к больному, а вы не услышите?

– Ну что вы, Любовь Андреевна, – как можно почтительнее произнес Агеев, – у меня очень острый слух, к тому же музыка едва слышна, зато помогает трудиться в определенном ритме… Кстати, я не все время с плеером хожу, всего второй день…

Филя говорил правду: установить очередной жучок, на сей раз в кабинете любовницы Субботина, ему удалось не сразу: после того, как Александр Борисович «конкретизировал» его задание, прошло три дня. Кроме того, чтобы сделать это, оперативнику пришлось прибегнуть к помощи отмычки. Попасть в кабинет старшей медсестры в ее отсутствие иначе было невозможно. В отличие от Хабарова и Субботина двери запирать она не забывала никогда. Поскольку Щербак продолжал «слушать» доктора, Галкиной пришлось заняться Филе, а следовательно, мозолить глаза медсестре чаще, чем хотелось бы. И вот результат: та вызвала его к себе специально, чтобы отчитать за «плеер»… На самом деле – Филя это чувствовал – он просто не нравился ей, не понравился буквально с первого взгляда.

«У девушки, похоже, хорошая интуиция!» – усмехнулся мысленно Агеев. А вслух, продолжая смотреть на Галкину умоляюще, произнес:

– Очень вас прошу… Музыка мне и правда помогает…

Женщина брезгливо поморщилась и пожала плечами:

– Учтите: до первого замечания. Если это помешает вам расслышать вызов…

– Клянусь, не помешает!

Она поглядела на него чуть внимательнее.

– Все вы, афганцы, странные… Вы ведь бывший афганец?

Агеев кивнул.

– Обычно ваши идут в охрану, а вы – санитаром.

– Меня об этом уже спрашивали, – вздохнул Агеев, – когда на работу принимали. Профессор интересовался, почему я с такой биографией…

– И почему же? – усмехнулась она. Ответ у Фили был заготовлен заранее.

– Видите ли, оружие я даже мальчишкой не любил, а уж после Афгана… А на войне, между прочим, санитаром поневоле тоже приходится быть. Потом, поскольку никакой специальности у меня не было, устроился на работу, которую, по крайней мере, более-менее знал.

Некоторое время женщина разглядывала его с таким видом, словно размышляла, верить Агееву или не верить. Наконец, недовольно пожав плечами, отпустила на все четыре стороны, и оперативник поспешно вернулся к прерванному занятию. Забавно, но ироничным советом помыть стены возле кабинета Субботина он поневоле воспользовался: в клинике по меньшей мере раз в неделю стены действительно протирались специальным раствором, именно от этого занятия и оторвала его Галкина своим вызовом.

В наушниках маленького аппарата, действительно неотличимого от обыкновенного плеера, некоторое время стояла тишина, затей раздался щелчок телефонной трубки, снятой с аппарата. Вслед за этим Галкина бросила всего одну фразу:

– Зайди ко мне, прямо сейчас…

Агеев насторожился, хотя внешне это никак не проявилось, скорее наоборот: на всякий случай он отошел подальше от дверей Любови Андреевны и принялся протирать подоконник и стоявшие на нем горшки с цветами.

Очень скоро за спиной Филиппа послышались шаги, затем звук хлопнувшей двери, одновременно в коридоре и в наушниках, и наконец голос Субботина:

– Что, Любанчик? У меня минут пять, не больше, через полтора часа операция.

– Сегодня же вроде бы сам старикан?

– Я ассистирую вместо Кашапова, он все еще валяется с гриппом.

– И ты даже не представляешь, – усмехнулась она, – насколько вовремя наш Сергей Вадимович занемог!

– Что?

– То самое! Пока ты вчера отгуливал свое дежурство, мог бы и позвонить мне, я б тебе тогда еще сказала: Катька Зубова, видать, заразилась от своего шефа и тоже свалилась… Словом, его пациентов принимали мы с Ириной, и весьма результативно!

– Кто?

– Представь себе, грек – Димитриус Костаниди. У него в городе несколько финских бань, по словам Ираиды, богат как Крез. Все время сулит клинике чуть ли не миллионы, если вылечат… Только вряд ли это случится. То есть не случится точно, я его карту вчера изучила от и до… Полноценная третья стадия, чудо, что пока его сюда довозят. Сестра, кстати. Он не женат, детей тоже нет.

– Наверняка бандит, – проронил задумчиво Субботин.

– Какая разница? Слушай, нам с тобой что, деньги не нужны?

– Ты Ираиду о нем специально расспрашивала? – На вопрос любовницы относительно денег Вадим Юрьевич не обратил внимания.

– Я похожа на идиотку? – сухо поинтересовалась та. – Ираиду Сергеевну, если ты не заметил этого до сих пор, специально ни о чем расспрашивать не надо. У нее и без того недержание речи, не язык, а сущее помело.

– Что там в карте?

– Ну, к нам он объявился поздновато, – Галкина заговорила деловитым тоном профессионала. – После «химии» и «лучей».

– «Лучей» сколько дали, не знаешь?

– Одну серию, двадцать восемь…

– У него противопоказания по сердцу?

– По органу: легкие… Не перебивай, Вадик, я забуду… Вот, уже забыла… Сам же спрашиваешь и сам же перебиваешь!

– Ты сказала, что у него был один лучевой курс.

– А-а-а, ну да… Уже после этого обнаружены микрометастазы в позвоночнике… С таким анамнезом он к нам и явился. Кашаповские назначения…

– Не надо. Что назначают в таких случаях, я и так знаю… Странно, что еще самостоятельно до нас добирается!

– Не самостоятельно, говорю же, сестра привозит, здоровенная такая бабища, вся в золоте и бриллиантах и все время зареванная. Он, говорят, до болезни тоже был огромный мужик.

– Насчет того, что сестра зареванная, тоже Ираида сказала?

– Да я и сама ее мельком видела, – хихикнула Любовь Андреевна, но тут же посерьезнела. – Слушай, Вадик, я что-то не вижу на твоей любимой мордашке энтузиазма. Тебе что, кандидат не нравится?

– Не в этом дело, – буркнул Субботин.

– Ты все о том же, что ли? По-моему, мы все уже обговорили еще позавчера! – В голосе медсестры зазвенели сердитые нотки. – Ты обыкновенный паникер, Вадик! Ну кому может прийти в голову, что на самом деле… Господи, да любой, даже самый умный, первым делом подумает на конкурентов, а их у нас – пруд пруди! Взять того же Рубинштейна с его богадельней или…

– Да не об этом я! – тоже зло оборвал любовницу Субботин. – Я о том, что, если этот грек бандит, все это может обернуться весьма и весьма печально. Зигмунду завершение операции поручать точно нельзя, наломает дров… уже наломал!

Некоторое время оба молчали. Потом гораздо тише заговорила Галкина:

– Если за него все продумать и категорически запретить своевольничать…

– Зигмунд – сумасшедший! – вновь прервал ее доктор. – Всегда таким был… Черт, до чего же я жалею, что пошел на поводу у Стаса и согласился взять его в дело…

– Без Стаса твоего и дела бы никакого не было, – вздохнула женщина. – А вообще-то мелькнула у меня тут одна мыслишка… Возможно, чушь, конечно, а возможно, и нет.

– Ну-ну, говори…

– Ты знаешь, что наш новый санитар – афганец? Правда, говорит, что оружие терпеть не может…

«Дурак я, – от всей души пожалел в этот момент Филя. – Будто трудно было какую-нибудь слезную историю сочинить!..»

Он давно уже перестал протирать подоконник, застыв на месте, словно боялся пропустить что-нибудь важное.

– Еще чего! – Субботин, кажется, взорвался по-настоящему. – Уж лучше со стороны нанять! Ведь если этот грек – бандит, а он наверняка бандит, нанимать тоже нельзя! В их мире информация опережает скорость света, распространяется в два счета… Докопаются, понимаешь?

– Если бы не понимала, не сказала бы насчет санитара! – огрызнулась Любовь Андреевна. – Сам ты или этот твой Стас ни на что такое и близко не способны!

– Ладно, – неожиданно миролюбиво произнес Вадим Юрьевич, – в конце концов это дело техники…

– Вот именно! И вряд ли мы найдем еще кого-нибудь вместо этого Костаниди, а ты сам говорил, что решать надо быстро.

– Все, зайка, у меня нет больше ни секунды, если через три минуты не появлюсь в операционной, старик мне башку открутит. Я к тебе вечерком забегу…

В наушниках Фили послышался звук поцелуя.

Когда Субботин вышел из кабинета любовницы, он мог лицезреть лишь удаляющуюся спину Агеева в противоположном конце коридора.

Лидия Ильинична Клименко оказалась на удивление ненавязчивой клиенткой: за почти две недели, прошедшие с момента заключения договора, она не дала знать о себе ни разу. Поэтому Александр Борисович даже удивился, обнаружив ее в приемной на следующее утро после того, как стало известно имя следующей возможной жертвы убийства.

Так же как и в прошлый раз, пройдя в кабинет, она попросила не кофе, а чай, после чего молча уставилась на Александра Борисовича. Сегодня она, впрочем, выглядела не столь гармонично и отнюдь не идеально, как в прошлый раз. На лице женщины наблюдались явные следы усталости, даже опустошенности.

– Я дважды пытался до вас дозвониться, Лидия Ильинична, но телефон вы, судя по всему, отключили…

– Да, – спокойно кивнула она. – Я была очень занята вся это время… К тому же ко мне дважды приезжал ваш сотрудник… Щербак, кажется?

– Да… Просто у нас наконец появился кое-какой результат, наверняка вас это заинтересует.

В глазах Клименко, до этого равнодушных, действительно вспыхнула искорка заинтересованности.

– Прежде всего, вы были правы: вашего отца действительно убили, причем преднамеренно.

Щеки женщины слегка порозовели, но она продолжала молчать, очевидно ожидая продолжения.

– О причинах пока говорить можно только предположительно, но, думаю, максимум через неделю они прояснятся окончательно. Единственное, что могу сказать, связаны они с тем самым лекарством, от которого покойный Илья Петрович почувствовал себя лучше…