Текст книги "Цена любви"
Автор книги: Фридрих Незнанский
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
21
– Дурочка ты у меня… – Димитриус нежно посмотрел на сестру и взял ее за руку. – Ни в какие чудодейственные средства я не верю, на все воля Божия…
Он откинулся на подушку и тяжело перевел дыхание. Пока Димитриус обходился без кислородного аппарата, поскольку поражено у него было только одно из легких. Но надолго ли? Ему было жаль сестру: Елена абсолютно беспомощна в жизни, большую часть которой во многом прожила за спиной брата и в заботах о нем. Слишком доверчива, ни жизни, ни людей, тем более нынешних, не знает… Что-то с ней будет, когда его не станет? Димитриус понимал, что произойти это должно скоро, очень скоро… Одно утешение: денег он ей оставит столько, что Елене с ее скромными потребностями хватит их на многие годы.
А потребности у сестры и правда были скромными. Даже дорогие украшения и одежду, которые он дарил ей ко всем праздникам, надевала исключительно «в люди» и крайне неохотно. Машину, которую он подарил ей к пятидесятилетию, и то выучилась водить после того, как брат заболел, исключительно чтобы возить его в клинику.
В их большой и богатой квартире никогда не было прислуги, Лена вела хозяйство сама, полагая, что никто и никогда, кроме нее, не сможет заботиться о Димитриусе, как следует.
– Нет, Димуля, ты не прав! – Лицо сестры пылало от волнения и желания доказать ему, что появилась надежда. – Не прав! Ты пойми, это пока что абсолютно секретное лекарство, его пока только испытывают… То есть уже испытали, но пока документы проходят всяких там бюрократов… Ты сам говорил, что хуже наших чиновников ни в одной стране нет! Говорил ведь?
– Ну, говорил… – он слабо улыбнулся. – Ладно, если это для тебя так важно… Сколько, говоришь, стоит курс?
Елена ответила и, увидев, как нахмурился Димитриус, поспешно добавила:
– Я со своего счета сниму, который ты мне открыл… Мне эти деньги ни к чему!
Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой:
– Признайся: уже сняла?
– Только половину! Честное слово, половину… Ответить Димитриус не успел, в прихожей послышался звонок.
– Интересно, кто это? – Удивление сестры было искренним. Оно и понятно: с момента его болезни даже со своей единственной близкой подругой сестра оговаривала ее визиты сюда заранее. – Может, охранник?
– Охранник связался бы с нами по телефону, – не согласился брат. Звонок вновь исполнил свою незатейливую мелодию, и Елена поднялась с места.
– Смотри, сразу не открывай, спроси, кто это! – предупредил Димитриус, глядя вслед грузной фигуре сестры. Его сердце отчего-то сжалось в тоскливом предчувствии… Хотя что еще могло произойти хуже того, что уже успело с ними случиться? Кажется, ничего…
Решение поговорить с братом и сестрой Костаниди напрямую было принято Александром Борисовичем Турецким после совещания с Щербаком и Агеевым. И если Николай все-таки высказывал в этой связи сомнения, то Филя был целиком и полностью за то, чтобы выйти на контакт с Димитриусом и Еленой.
– И его сестра, и он сам в курсе диагноза, – начал он излагать свою точку зрения. – Судя по разговору, в который Елену втянула Галкина… То есть по тому, как реагировала Елена, оба они люди религиозные.
– Ничего удивительного, – кивнул Турецкий, – греки вообще народ куда более верующий, чем мы…
– В общем, – продолжил Филипп, – я хотел сказать, что тут есть возможность как раз с этой точки зрения с ними разговаривать… Сестра, по ее словам, дважды в неделю заказывает брату какие-то специальные молебны, лекарства для него освящает… Потому я и подумал, что это важно… Теперь дальше: у нас есть два дня: послезавтра Галкина по договоренности придет к ним делать первый из десяти уколов…
– Ты хочешь сказать, – подал реплику Щербак, – что эту козу нужно брать с поличным именно в этот момент? А ты уверен, что она сдаст своего доктора и иже с ним?
– Уверен! – твердо произнес Агеев. – Эта дамочка из тех, кто, кроме себя, всерьез никого любить просто не способен! Ну нет у нее этого специального органа, которым любят…
Щербак в ответ заржал:
– Уж так уж и нет?
Турецкий улыбнулся, но тут же посерьезнел.
– Ну тебя к черту, Коля, – смущенно отмахнулся Филя. – Отлично ведь понял, что я имею в виду… В общем, Саша, на мой взгляд, это самый, я бы сказал, бескровный путь – через Галкину… Главное, чтобы Костаниди пошли навстречу… Но я думаю, что пойдут.
– Я тоже так думаю, – кивнул Александр Борисович, несколько раз внимательно прослушавший запись разговора между Галкиной и Еленой.
– Ну смотрите, ребятушки, – с сомнением протянул Щербак. – В конце концов можно было бы и без них ее на месте изловить…
– Ага, – кивнул Агеев. – Вломиться в квартиру смертельно больного человека – без предупреждения и в сопровождении спецназа – и устроить захват по всем правилам голливудского боевика!
– А что там с Зигмундом Паляницким? – проигнорировал его замечание Николай.
– С ним как раз разберутся без нас, – ответил Турецкий. – Кстати, живет он по документам своего погибшего однополчанина… Парень погиб в том самом бою, после которого Зигмунд дезертировал.
– Вот сволочь… А как он их, я имею в виду документы, раздобыл?
– С этим тоже разбираться будем не мы. Но можно предположить, что с помощью старшего братца, который в то время уже работал на военку… Полагаю, спецслужбы и с этим разберутся. А у нас с вами, если вы не запамятовали, своя клиентка и несколько иная задача.
– Его выследили? – полюбопытствовал Филя.
– И без особых усилий, – включился Щербак. – Этот тип явился к брату за бабками на другой день после визита Субботина, прямо с утра – приперло, видать. Я проводил его до дома, а остальное, как ты понимаешь, было уже делом техники: Паляницкий-младший проживает по месту своей нынешней прописки, естественно, под другим именем… Да и черт с ним! Давайте-ка к нашим заботам. Значит, решено?
– Как скажешь, Саша, – улыбнулся Филя.
– К Костаниди, если вы не против, пойду я, – завершил совещание Турецкий. – Относительно медсестры решим, как и что, после этого визита…
Елена, прежде чем снять цепочку, долго вчитывалась в удостоверение, развернутое перед ней Турецким, безмолвно шевеля губами. Наконец она подняла взгляд на него самого: на крупном, грубо вылепленном лице женщины читалась растерянность.
– Генеральная прокуратура? – произнесла она негромко. Единственное вполне противозаконное действие, которое позволил себе после долгих колебаний Александр Борисович, это прихватить с собой, отправляясь с визитом к Костаниди, так и не сданное им старое удостоверение. Правда, если вдуматься, не такое уж оно, это действие, противозаконное: срок его кончался в декабре нынешнего года. В Генпрокуратуре об этом знали и к молчаливому, не высказанному вслух желанию Турецкого оставить себе документ, видимо, решили, что на память, отнеслись тоже молча. Тактично не напомнив о необходимости сдать «корочки».
Даже Меркулов и тот сделал вид, что все в порядке, и когда Александр Борисович ездил к нему в Генеральную, заказал ему разовый пропуск. Такая «забывчивость» никогда не была присуща Константину Дмитриевичу, тем более что сдать удостоверение Турецкий должен был как раз ему…
– Лена, кто там? – раздался слабый мужской голос из глубины квартиры.
Елена вздрогнула и начала суетливо снимать цепочку.
– Проходите, пожалуйста, но, право, я не знаю… У меня брат болен…
– Я знаю, Елена Дмитриевна, – мягко произнес Александр Борисович, переступая порог: ей наконец удалось распахнуть входную дверь. – Пожалуйста, не волнуйтесь и не пугайтесь, я к вам как раз в этой связи.
Женщина, услышав последнюю фразу, мгновенно вспыхнула и сразу вслед за этим так же мгновенно побледнела.
– Проходите… – повторила она, пропуская его в небольшой, обставленный мягкой мебелью холл, в который выходило сразу две двери. Из-за одной раздался натужный мужской кашель.
– Я сейчас, – пробормотала она и поспешно устремилась в комнату, где лежал ее брат, оставив Турецкого одного.
Оглядевшись, он отметил, что, несмотря на небольшие размеры, тесным помещение не было и напоминало скорее гостиную. Прямо напротив входа висела большая, с богатым серебряным окладом икона Богоматери, а вот неизбежный атрибут «новорусских» квартир – камин – здесь отсутствовал.
Поколебавшись, Александр Борисович прошел в дальний угол холла, где стоял невысокий полированный столик с затейливой инкрустацией и два полукресла. В одном из них он и устроился в ожидании хозяйки.
Елена вернулась минуты через три и, плотно прикрыв за собой дверь в комнату брата, покорно присела напротив Турецкого.
– Я, право, не понимаю… – обронила она и опустила глаза.
– А мне кажется, Елена Дмитриевна, что вы все-таки догадываетесь, чем именно продиктован мой визит… – и, поскольку в ответ она промолчала, упрямо сжав губы, продолжил: – Давайте сделаем так: прежде, чем я перейду к конкретным вопросам, я расскажу вам одну историю…
Дверь в комнату Костаниди в этот момент едва слышно скрипнула, но Александр Борисович сделал вид, что не услышал этого, хотя его молчаливая собеседница не удержалась и метнула в ту сторону испуганный и встревоженный взгляд.
– Представьте себе такую ситуацию: пару недель назад к нам – он, разумеется, не уточнил, к кому именно и куда, – обратилась женщина, некая Клименко Лидия Ильинична, утверждавшая, что ее отца убили…
Лена снова вздрогнула, но на Турецкого по-прежнему не смотрела.
– Соответствующие органы так не считали, поскольку гибель этого человека и выглядела, и проходила по всем документам и протоколам как несчастный случай: его сбила машина, водитель скрылся с места происшествия, номера иномарки никто не заметил и не запомнил.
Она все-таки подняла глаза и теперь смотрела на него с недоумением. Но никаких вопросов не задавала.
– Словом, никаких оснований для возбуждения уголовного дела по факту преднамеренного убийства не было. Тем не менее Лидия Ильинична настаивала, что ее отца убили именно преднамеренно, выманив в ее отсутствие из машины, на которой она везла его в небезызвестную вам клинику профессора Хабарова…
– Господи, помилуй… – пролепетала Елена и торопливо перекрестилась, а за спиной Александра Борисовича раздался кашель.
Обернувшись, он увидел стоявшего в проеме распахнутой двери очень худого седого мужчину в пижаме, прижимавшего правую руку к груди, левой он опирался о косяк. На узком, обтянутом желтоватой кожей лице жили, казалось, одни только глаза: большие, яркие и такие черные, что радужка сливалась со зрачком. Александр Борисович невольно отметил, что в этих глазах все еще горел какой-то молодой огонек, светились они легкой иронией и умом…
Турецкий поднялся с места и почтительно поклонился Димитриусу Костаниди.
– Боже, зачем ты встал, я же просила! – Лена вскочила и бросилась к брату.
– Погоди, сестренка, – он решительно, с неожиданной для него силой отстранил ее и шагнул к Александру Борисовичу. – Здравствуйте… Вы ничего не будете иметь против, если я тоже послушаю вашу историю?
Женщина помогла ему дойти до столика и, заботливо усадив на стул, укутала плечи брата неведомо откуда взявшимся в ее руках пледом.
Турецкий, внимательно наблюдавший за ним все время, пока сестра хлопотала вокруг больного, кивнул:
– Я не только ничего не имею против, но буду рад. Он помолчал и добавил:
– Тем более что моя история касается вас напрямую.
Елена, устроив Димитриуса поудобнее, молча отошла в сторону и застыла на месте. Больше Турецкого никто не перебивал.
После того как он умолк, в холле на некоторое время установилось молчание, паузу нарушил Костаниди.
– Говорите, после курса люди эти… чувствовали себя… практически здоровыми?
– Да, – честно сказал Александр Борисович.
– И сколько времени это длилось? – Он снова закашлялся, а Елена поспешно бросилась в его комнату, почти сразу появившись оттуда с баллончиком какой-то аэрозоли.
– Димитриус…
– Извините… сейчас… – кивнул он Турецкому и покорно приоткрыл рот, для того чтобы сестра впрыснула ему лекарство. – Ну вот, – произнес Костаниди спустя несколько секунд. – Теперь можно и поговорить… Так сколько времени длилось это… здоровье?
– Не знаю, но думаю, не больше четырех-пяти недель. Все трое погибли как раз в таких временных пределах после завершения курса.
Он покосился на вновь замершую в стороне Елену и обнаружил, что по лицу женщины текут слезы. Брат тоже это увидел и нахмурился:
– Прекрати, Лена… – Костаниди перевел взгляд на Турецкого и неожиданно усмехнулся: – Конечно, если вы… как это у вас называется, возьмете медсестру с поличным, воспользоваться лекарством уже будет нельзя? Вы ведь поэтому к нам пришли?
– Поэтому, – Турецкий посмотрел Димитриусу прямо в глаза. – Я знал, что вы – люди верующие, надеялся, что не станете брать на душу грех, покрывать убийц… Поэтому и говорю с вами откровенно.
Елена плакала, уже не скрываясь, но никаких замечаний брат ей больше делать не стал.
– Да, мы верующие. А вы?
– Не знаю, – Александр Борисович решил быть искренним до конца. – Но в любом случае не настолько, чтобы… Чтобы считаться религиозным человеком.
Следующая пауза затянулась, и это были самые трудные для Турецкого минуты и без того нелегкого разговора. В маленьком холле раздавались только всхлипывания сестры. Наконец ее брат оперся руками о столик, возле которого сидел, глядя уже не на Александра Борисовича, а просто в пространство, и с трудом поднялся на ноги. Плед соскользнул с его плеч и упал на пол.
– Лена, – попросил он женщину, – помоги мне добраться до постели, что-то голова кружится…
Потом повернулся к Турецкому и добавил:
– Медсестра должна прийти завтра в четыре часа. Вам, вероятно, есть смысл появиться у нас пораньше… В три тридцать, например…
Больше ни он, ни Елена не обменялись с ним ни единым словом. Хозяйку, с тем чтобы она заперла за ним двери, Александр Борисович ожидал в прихожей в полном одиночестве. На его «благодарю вас», когда она там появилась, Лена не отозвалась.
Спустя ровно сутки в кабинете профессора Хабарова находились помимо него еще четверо мужчин. Кроме Щербака, Агеева и Турецкого был еще вернувшийся из командировки Володя Яковлев в качестве представителя официальных органов.
Александр Борисович попросил Меркулова о том, чтобы это был именно Володя, специально, и, разумеется, тот пошел ему навстречу. В приемной сидел в ожидании развязки Щеткин – поскольку делом предстояло заниматься как раз МУРу. То, что Саша в этой ситуации добился участия Яковлева, Петра Ильича не то чтобы удивляло или обижало, но легкое недоумение все-таки вызывало. Неужели Саша решил, что ему, Щеткину, не хватит опыта и навыков взять этого мерзавца? В любом случае везти его придется в их КПЗ: на Петровку, 38. Все необходимые документы уже готовы и подписаны… Впрочем, не исключено, что этой грязной историей будут заниматься люди другого ведомства.
Насколько знал сэр Генри, киллера, трудившегося на эту компанию, уже взяли – в состоянии беспробудного опьянения – буквально через час после того, как Галкина едва ли не с первой минуты «знакомства» с их смешанной группой захвата начала сдавать своих подельников…
При воспоминании об этом Щеткин, присутствовавший в квартире Костаниди, поморщился. Девица, едва успевшая сделать больному первый укол, кинулась на Турецкого, бесшумно возникшего за ее спиной и ловко вынувшего из ее рук пакет с осколками ампулы и шприцем, который Галкина собиралась унести с собой, попыталась вцепиться ему в лицо своим французским маникюром. А когда обнаружила, что в комнате находятся еще несколько человек, устроила безобразную истерику. Затем последовала попытка упасть в обморок, после чего по собственной инициативе Любовь Андреевна Галкина заявила, что она всего лишь исполнитель, сделать укол больному ее послал сюда Субботин…
«Вот они, бабы, – вздохнул про себя Петр Ильич. – Первый, кого сдала, ее собственный любовник…» И в очередной раз порадовался, что уже много лет ходит в холостяках.
Профессор Хабаров был хмур и бледен. Только что прослушав специально смонтированную для него пленку – результат совместных усилий Агеева и Щербака, он молча смотрел теперь на Филю, который под его взглядом почему-то начал краснеть и наконец пробормотал:
– Уж извините, Владимир Кириллович, но иначе мы вряд ли бы их поймали… Понимаю, вам теперь придется снова искать санитара…
Очень некстати Турецкому стало смешно, если судить по тому, как резко наклонил голову Щербак, ему – тоже.
И только профессор оставался по-прежнему серьезным и мрачным. Александр Борисович прекрасно представлял, к какой именно категории людей можно отнести профессора, и понимал, что тот сейчас получил серьезный удар. Субботин на протяжении многих лет был его любимым учеником…
Хабаров наконец перестал изучать физиономию Агеева и нажал клавишу селектора, связывающего его с приемной. Когда секретарша отозвалась, бросил всего одну короткую фразу:
– Анна Лазаревна, срочно ко мне Вадима!
Присутствие Щеткина в приемной шефа Субботина не насторожило: по просьбе Турецкого сэр Генри в этот день был одет в штатское. Однако, войдя в кабинет профессора и увидев собравшихся там мужчин, а главное – устремленный на него более чем красноречивый взгляд старого учителя, он понял все и автоматически сделал шаг назад – к двери… Но за его спиной уже стоял Володя Яковлев.
…Когда несколько лет назад глубокой ночью на пороге квартиры Станислава Збигневича появился его младший брат – грязный, обтрепанный, провонявший почему-то керосином, сон, который тот нарушил своим настойчивым звонком в двери их бывшей родительской квартиры, слетел со Стаса мгновенно. Ему ни к чему было выслушивать сбивчивый рассказ Зигмунда, чтобы понять, что произошло непоправимое. Тем не менее он его выслушал, протащив брата на кухню, моля Бога, чтобы он не разбудил Лизу… Хотя разве такое скроешь от нее?
И буквально с первых секунд случившегося его мозги заработали над поиском выхода из положения: то, чем он занимался, было несовместимо с братцем-дезертиром и – что греха таить! – бандитом… Его и в Чечню-то отправили, чтобы избежать совсем уж невозможного для семьи варианта: суда над Зигмундом по уголовной статье, сулившей ему и еще двоим его дружкам хороший срок за изнасилование…
Отец тогда был еще жив и нажал на все свои «педали», чтобы избежать позора. Теперь, судя по всему, наступила очередь старшего брата. Только спасать Стасу предстояло не просто честь семьи, но и свое собственное благополучие… Увы, с помощью как раз Зигмундовых дружков из числа его проклятой компании. Именно они и помогли ему сделать новые документы на имя бывшего сослуживца брата, по его словам, круглого сироты, детдомовца, погибшего в том роковом бою…
Пистолет – единственное имевшееся у Зигмунда оружие, прихваченное им во время побега, – Стас отобрал у него сразу, той же ночью. И запер в своем столе, после чего не расставался с ключом от ящика все те полгода, пока брат скрывался в его доме.
Конечно, Лизочке пришлось рассказать все, как есть: она не только не переносила лжи, но всегда чувствовала малейший, даже самый незначительный обман, относясь к этому крайне болезненно… Именно поэтому и оказалось невозможным скрыть от нее проклятый диагноз.
Станислав Збигневич тяжело вздохнул, перебирая в памяти неприятные воспоминания, связанные с братом. На душе было почему-то особенно тяжело сегодня, хотя все вроде бы складывалось нормально. Утром звонил Вадька, уже совершенно успокоенный, сказал, что заедет завтра. Это означало, что нужная сумма – аванс от очередного клиента – у него на руках и очень скоро часть ее, необходимая для излечения Лизы, окажется у него, Паляницкого.
Казалось бы, он должен испытывать ликование, радостную надежду, а не ощущение, будто к его сердцу присосалась пиявка. В чем же дело? Да, скорее всего, в том, что он уже разуверился в счастливых поворотах судьбы, особенно после провала его эксперимента с Дорой, когда казалось, что у него получилось то, что до сих пор не получалось ни у кого, включая ученых с мировым именем. Что впереди, помимо всего прочего, чуть ли не Нобелевская маячит…
А может быть, все дело в Зигмунде? В том, что впервые за все эти годы предстоит вернуть тому этот чертов пистолет… Конечно, Вадька был прав, когда ругал их всех за то, что Зигмунда вообще вовлекли в это дело. Но к кому же еще, спрашивается, было с этим обращаться? Ни у Субботина, ни у Паляницкого-старшего никаких связей в криминальном мире отродясь не было. Да и вовлекать в такое постороннего человека куда более рискованно, чем хоть и плохенького, но своего!
Пусть Зигмунд круглый идиот: разве умный человек позаимствовал бы на его месте для последнего из дел машину Хабарова? Да еще и пояснив, что, мол, во-первых, она всегда под рукой стоит, во-вторых, замок на гараже – одно название?! Ему даже мысль о том, что участие в деле профессорской тачки – лишняя наводка на клинику, в голову не пришла… Действительно идиот! С предыдущим угоном его вообще едва не зацапали. Тоже «крутой», у которого мозгов не хватает на то, на что вполне хватает у любого из нынешних отмороженных подростков…
Тем не менее брат есть брат: Станислав Збигневич не сомневался, что в случае провала тот его не сдаст. Именно по этой причине о возможности провала он не думал, куда больше беспокоила необходимость вернуть Зигмунду пистолет. Стас понимал, что «несчастный случай», да еще в очередной раз связанный с машиной, больше не пройдет. Значит, остается единственный вариант – откровенное убийство. Клиент, к счастью, бизнесмен, поэтому вряд ли подозрение в первую очередь упадет на клинику. А если и так, это его тоже не волновало: к тому моменту, как дело будет завершено, они с Лизочкой уже будут в Японии. Документы он начнет готовить прямо завтра.
Что касается пистолета, все эти годы Зигмунд пытался уговорить Станислава Збигневича вернуть ему оружие. Но старший брат, хорошо зная своего младшенького, не собирался этого делать, понимая, что, во-первых, назад он его уже не получит. Во-вторых, с пистолетом в руках Зигмунд наверняка рано или поздно во что-нибудь вляпается. Но теперь даже это не имело для него большого значения, главное – Лиза, все остальное, включая работу, он ради нее уже готов был терять…
Стас вздохнул, выключил телевизор, перед которым сидел почти весь вечер, бессмысленно пялясь на экран, и, поднявшись, направился в соседнюю комнату.
Ящик письменного стола, в котором хранилось оружие, он давно уже не запирал: Зигмунд у них с Лизой практически не бывал. Выдвинув ящик, он взял пистолет в руки. Черный, тяжелый «макаров» с вытертыми до серебристого рыбьего блеска боками, не раз побывавший в деле, не один год его пользовали по назначению… Станислав Збигневич оружие, в принципе, уважал, чувство надежности, связанное с обладанием им, было ему знакомо. Офицер запаса, никогда не нюхавший пороха, всего лишь месяц после военной кафедры «отдыхавший» в специальном лагере неподалеку от Ясной Поляны, он все-таки умел с ним обращаться. Во всяком случае, пистолет брата периодически смазывал, разбирал и собирал, и сейчас ему не нужно было открывать обойму, чтобы убедиться в том, что там не хватает двух патронов: он никогда не спрашивал Зигмунда, на кого или на что тот их использовал.
Стас повертел «макаров» в руках, зачем-то взвел курок, и как раз в этот момент в прихожей раздался длинный и настойчивый звонок в дверь.
Бросив оружие в ящик и поспешно задвинув его, Паляницкий недоуменно посмотрел на часы, висевшие над письменным столом: кого это несет в столь неурочный час? Половина второго ночи.
Направляясь в прихожую, он сообразил: наверняка это Вадька, иначе охранник позвонил бы ему снизу, предупредив о неурочном посетителе. Дверь дома давно уже была снабжена домофоном, а после того как, несмотря на это, квартиру на третьем этаже все-таки обчистили, жильцы обзавелись консьержем. Даже двоими – дежурившими посменно, благо размеры подъездов в их доме это позволяли.
Что касается Субботина, он давно был здесь настолько своим, что охранники – к слову сказать, по просьбе самого же Стаса – пропускали его свободно, не спрашивая хозяина квартиры.
Другой вопрос, что такого могло случиться, чтобы Вадим завалился к нему среди ночи? Неужели не зря терзало какое-то тяжелое предчувствие?
Стас нахмурился, ускорил шаг и распахнул двери, не спросив, кто это… Ему понадобилось не более пары секунд, чтобы понять и кто, и осознать собственную ошибку, и все, что должно сейчас, а главное, потом последовать.
Перед глазами Станислава Збигневича в этот момент были не эти мужчины с мрачными и суровыми лицами, на некоторых пестрела знакомыми черно-зелеными пятнами форма, не люди, в считаные секунды заполонившие прихожую, он видел сейчас только одно: бледное до желтизны лицо Лизы на казенной подушке, ее неправдоподобно маленькие, худые, как у десятилетней девочки, руки поверх одеяла…
– В чем дело, господа? – Паляницкий каким-то чудом взял себя в руки, ему требовалось выгадать всего несколько минут, может быть, секунд.
– Паляницкий Станислав Збигневич? – Худощавый блондин в возрасте между сорока и пятьюдесятью, с палочкой в руке, выступил вперед и пристально уставился на Стаса. Почему-то тому подумалось вдруг, что у мужчины очень приятное лицо и умные глаза…
– Я самый…
– У нас имеется ордер на ваш арест…
И незваные гости, и хозяин находились в этот момент как раз посередине гостиной, возле кресла перед темным экраном телевизора, у которого Паляницкий провел этот вечер.
– Думаю, тут какая-то ошибка, – спокойно пожал Стас плечами и в следующую секунду, улыбнувшись, метнулся к двери в соседнюю комнату, возблагодарив судьбу за то, что так и не собрался после смерти родителей снять с нее французский замок, который вроде бы был теперь ни к чему.
Последнее, что он слышал, прежде чем нажать на курок выхваченного им из ящика стола и прижатого стволом к виску пистолета, был чей-то резкий окрик:
– Ломайте двери!
Первого удара тех, кто выполнял этот приказ, Станислав Збигневич Паляницкий уже не услышал…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.