Текст книги "Забыть и выжить"

Отвечала она свободно, не задерживаясь и не задумываясь, показывая, что скрывать ей нечего. А следователь, как увидел Плетнев, шел уже по третьему кругу со своими вопросами.

– Посторонние могли проникнуть на электростанцию, в диспетчерскую, во время вашего дежурства?

– А как, интересно? Там же охрана!

– Но ведь вы же не все время, оказывается, как утверждают другие свидетели, на своих постах стояли?

– А какой у меня пост? Швабра да ведро? Это, милок, не пост, а одно недоразумение. За всеми ходи да подтирай! Уборщица я, а не диспетчер!

– А сколько их было, этих «всех»?

– Так посчитаем... – Она стала загибать пальцы. – Димка с Борькой... Васька... Ваня большой, Ваня маленький... Сашка – тот все про звезды шутил. Ну и Славка, этот ко мне лип, все спрашивал, кто да откуда? А... еще Юленька. Эта только улыбается всем. Девочка... Ну и я, стало быть, девять человек, вся смена.

Пока Денежкина называла имена сотрудников, которые нынче утром закончили дежурство, Липняковский заглядывал в свой список, что держал перед собой на столе, и, когда женщина закончила перечисление, посмотрел на Плетнева и кивнул: мол, все она сказала правильно, в соответствии со списком.

– И где вы находились во время передачи? – спросил следователь, отодвигая список и придвигая протокол допроса.

– Ну как где? В подсобке, я ж говорю, у нас там телевизор стоит. В тесноте, да не в обиде. А всей передачи-то – кот наплакал! Они снимали целый день, намусорили, натоптали, а показали одного Димку. Про Борьку вообще ни слова! Обидели человека, а он ведь больше всех сделал! Несправедливо...

– А никто, по вашему мнению, не мог за то время, пока вы смотрели телевизор, пробраться в диспетчерскую и устроить диверсию?

– Да вы чего?! Какая диверсия? Никого не было! Там же у нас один выход – через коридор. А тут – мы. Не, никого не было. Только свои... А чего Борьку-то повели? Вы думаете, это он аварию устроил, что ли? Да вы чего? Я его вон с каких лет помню! Зря парня обижаете...

– Никто его не обижает. – Следователь нахмурился. – И вообще, действия следствия обсуждать вам не положено. А сам гражданин Платонов не может нам ничего путем объяснить. Он, между прочим, утверждает, что не отходил от своего поста, только в туалет, на минуту-другую. А другие свидетели, и вы в частности, показывают, что и он, и Столешников вместе с вами смотрели передачу. Зачем же он говорит неправду? Вот и пусть хорошенько подумает!.. У вас есть что добавить к тому, о чем мы говорили?

– Дак откуда ж? Мое дело, говорю, чистоту соблюдать... А Борьку-то отпустите?

– А почему вы о нем волнуетесь? У вас есть в этом вопросе личный интерес?

– А как же! Парень-то не виноват! За что его?

– Все, закончили, и этот вопрос больше не обсуждается, – сердито заговорил Липняковский. – Читайте протокол, если что не так, поправьте. И подпишите каждый лист, что с ваших слов записано правильно... А теперь – свободны. Кстати, фамилию и адрес этого паренька, который недавно к вам устроился – его Славой зовут, – вы не помните?

– Славка-то? А-а-а, этот?.. Найденов ему фамилия. А где проживает, ей-богу, не знаю. Так вы у нас в кадрах поинтересуйтесь, там-то уж ведомо. Шустрый паренек. – Женщина хмыкнула и многозначительно улыбнулась. – Теть Шур, чего это? Теть Шур, а чего там?.. Ну пойду-у? – протянула она вопросительным тоном и скользнула взглядом не по следователю, задававшему ей вопросы, а по накачанной фигуре Антона. И Плетнев слегка кивнул ей, подмигнув незаметно для Липняковского.

– Чего это она улыбалась, как ваше мнение, Антон Владимирович? – пытливо глядя Плетневу в глаза, спросил по-прежнему хмурый Липняковский.

Антон непроизвольно и сам хмыкнул, вспомнив улыбку и особенно беглый взгляд уходившей Александры Григорьевны.

– Почему, спрашиваете? А вы не обратили внимания на то, как она перед нами подавала себя? Уж для большинства даже ни в чем не виновных людей вызов сюда, к вам, обычно сопряжен с обязательными неприятностями, верно? А для нее – событие в жизни! Она и приоделась, и формами своими поиграла – женщина, и этим все сказано. Впрочем, вы ведете следствие, вам и карты в руки. Но если вам интересно мое, дилетантское, в общем-то, мнение, я бы, наверное, опросил всех девятерых, включая мальчиков и девочек. Если авария не была запланирована и подготовка к ней не осуществлена заранее, то виноват либо кто-то из этой смены, либо действительно был чужой, которого не заметили по той причине, что он был, извините за парадокс, в доску своим. В Генеральной не так давно в одном деле похожая ситуация сложилась. Турецкий, кстати, и расследовал. Там мину в самолет при подготовке к рейсу заложили. И кто б, вы думали? Грешили на охранников. А оказался их начальник, иногда, по собственной инициативе, проверявший своих ребят. Вот так... Да чего я вам-то рассказываю, господи! Вы ж сами все это лучше меня знаете...

– Да, была и у меня такая мысль. – Лицо у следователя разгладилось. – Я согласен с вами, «чужим», называя его в кавычках, мог оказаться именно самый что ни на есть свой человек. Какой-нибудь сторож дядя Петя, на которого никто и внимания привык не обращать, ибо он для всех – пустое место. Или как та же уборщица тетя Шура.

– Ну, надеюсь, уж ее-то вы, наверное, подозревать не собираетесь? – засмеялся Плетнев.

– Ох, уважаемый Антон Владимирович! В моем положении самого себя скоро придется подозревать... Но странно, что явились только четверо, я ведь всем девятерым повестки выписал. Непорядок...

А может, уже подошли?

Липняковский начал медленно и грузно подниматься, выбираясь из-за стола. Плетнев опередил его:

– Сидите, я выгляну... Нет, в коридоре никого, – сказал он, вернувшись в кабинет. – Подождем? Или, может, мне вместе с вашим милиционером проехаться по адресам?

– Не надо, все их адреса известны. Наш курьер должен был еще с утра вручить повестки. Это я у нее спросил на всякий случай, вдруг какие изменения?.. Сейчас позвоню на электростанцию, – озабоченно кивнул следователь. – Там и наш прокурор, и комиссия из «Крайэнерго» работает, не исключаю, что и они могли кого-то вызвать к себе. Нестыковки в нашем деле, к сожалению, частые явления... Да, похоже, у них что-то не получается, света нет до сих пор... – Липняковский щелкнул выключателем настольной лампы, та не зажглась. – Вот видите? А ведь больше половины суток прошло! Об убытках в хозяйстве уже просто молчим...

– Послушайте, Витольд Кузьмич, – решился Плетнев, которому все эти допросы были абсолютно до лампочки, а помогать искать Турецкого следователь вроде бы еще и не собирался. – Может, мы, чтоб не терять времени, не ждать, когда явятся остальные свидетели, вернемся к моему вопросу? У меня с собой фотография Александра Борисовича, вот... – Антон полез в сумку, достал фото и протянул Липняковскому. – Я подумал, пока суд да дело, может, вы свяжетесь с милицией? А я бы отнес им? Чтоб размножить, постовым раздать, еще время уйдет! Вдруг кто-нибудь его видел, да? Короче, я бы скоренько обернулся, и мы б с вами продолжили. Как посмотрите на такой вариант?

И следователь, которому определенно не хотелось отпускать московского гостя, даже будто обрадовался такому предложению. Позвонить – нет ничего проще. А городской отдел милиции – на противоположной стороне площади, красное трехэтажное здание. Отличная идея!..

Выходя из здания прокуратуры, Плетнев едва не столкнулся с тремя молодыми людьми и симпатичной девушкой, которые дружно побросали в урну недокуренные сигареты и стали подниматься по ступенькам ему навстречу. Он посторонился, пропуская их, и с легким злорадством подумал, что смылся как раз вовремя. Пусть-ка следователь сам повозится с ними. А подойти надо попозже, чтоб не выслушивать одно и то же.

И, уже пересекая площадь, Антон вдруг сообразил, какой вопрос возник у него в голове там, на лестнице, и сразу же исчез, поскольку не являлся в настоящий момент для него главным. Совсем простенький вопрос. Этих-то тоже было четверо. Итого – восемь! А где девятый?..

Глава девятая
ОШИБКИ ПРОФЕССИОНАЛОВ

Если погоня уже началась – а она, конечно, была! – то он оставил ее далеко позади...

Отлично владея приемами своей недавней профессии, куратор твердо знал, что можно делать, а чего нельзя ни в коем случае. И первое из таких «табу» – не пытаться немедленно исчезнуть из города. Все пути-дороги, разумеется, перекрыты.

В том, что люди в «конторе» были продажны, никакого сомнения, и это означало в первую очередь то, что фотографии куратора мог иметь каждый постовой ментяра, не говоря уже о собственных «быках» Гришки Переверзина. Если он смог спланировать акцию подобного рода и оплатить ее исполнение суммой с шестью нулями, значит, и местная милиция, и, не исключено, служба безопасности, и вообще силовики у него, что называется, «в кармане».

Итак, никаких «прорывов» блокады. Надо отсидеться, а вернее, отлежаться. Но при этом нельзя ни в коем случае задействовать кого-нибудь из своих знакомых: уничтожат не только тебя, но их – тоже. Зачистка в таких случаях ведется по площадям, а не выборочно.

Что ж, сам волну вызвал. Незачем было раскрывать инкогнито этого мерзавца, он же теперь ради сохранения своей тайны никого не пощадит...

Из прошлого у куратора осталось одно место, о котором не имело представления даже его начальство, которому положено знать решительно все о подчиненных кадрах. А про это никто и не догадывался. Самое настоящее, образно выражаясь, дно. Не в смысле житейского кошмара или позора, а в том плане, что никому бы и в голову не пришло искать его по такому адресу.

Обычный домик в саду, скорее, даже хата, сложенная еще по старинке, из саманного кирпича, крашенная побелкой снаружи и внутри, с небольшой горницей, перегородкой для кухни и небольшим чуланом, где помещались только раскладушка да маленькая тумбочка. Вот в этом чулане у одинокой пятидесятилетней вдовы и скрывался иногда куратор, зная, что Василиса Захаровна его никогда не выдаст, а заботиться будет лучше, чем о бывшем муже. А может, хозяйка, не растерявшая еще былой стати, даже и рассчитывала где-то, что однажды не по случаю, а насовсем заявится к ней этот жилистый, вроде бы староватый для нее мужик, у которого руки, однако, были крепче железа, и сам всегда спокойный, молчаливый и, в общем-то, доброжелательный к ее нехитрым заботам.

Еще она знала, что у него опасная и ответственная работа, связанная с... Ну, короче, особых объяснений ей не требовалось – и книжки в молодости читала, и кино теперь по телевизору каждый день смотрела, – понимала, значит, что никакой он не иностранный шпион, а секретный сотрудник, который ведет неравную войну с бандитами. А те, стало быть, на него охотятся. Оттого и не может он постоянно бывать ни у себя дома, ни у нее, чтобы не навести на свой след убийц.

Вот такие объяснения, если попросту...

Платил он ей хорошо. И телевизор этот японский купил, и хороший холодильник, и постоянно набивал его дорогими продуктами, чтоб Василиса с ее невеликими доходами могла себе позволить то, что богатым доступно, и много чего другого, – это помимо платы за жилье. И просил только об одном – молчать, не болтать с соседками. Сам являлся не часто, всегда по темноте, чтоб никто посторонний не видел и не задавал ненужных вопросов.

Случалось, ночевал не у себя в чулане, а у нее, на пышной перине, среди множества таких удобных подушек. Тогда Василиса к утру прямо-таки расцветала и позже, когда жилец тайно уходил через сад на соседние улицы, подолгу охорашивалась перед большим зеркалом. Его он тоже, кстати, купил специально для нее, понимая, что женщине в любом возрасте без хорошего зеркала никак не обойтись...

О ней сейчас и были у куратора все мысли.

Одним словом, выйдя к морвокзалу, куратор, естественно, не сделал глупости, купив себе, к примеру, билет на любой первый же теплоход, отходящий неважно в каком направлении, а пошел к автобусной остановке. Но остановился поодаль и стал наблюдать, понимая, что при тотальной облаве преследователи могли уже оказаться и здесь. Лично он, если бы перед ним стояла задача найти беглеца, поступил бы точно так же. Поэтому – ничего странного. Но уж опознать-то своего тайного преследователя – это он мог, опыт все-таки...

Будучи еще совсем молодым, куратор иногда позволял себе совершать некоторые спонтанные поступки, словно бы нарочно бросая вызов судьбе. Ну по молодости это – куда ни шло. А в зрелом возрасте, и особенно теперь, такого, конечно, делать бы не стоило. Но вот же будто втемяшилось в башку желание поиграть с фортуной, бросить ей вызов. Понимал, что смертельно опасно, но... прямо шило какое-то свербело в заднице.

А всего и дела-то! Загадал: какой первый автобус подойдет, туда и ехать. Один повезет в северный район, к вдове, это практически через весь город. Опасно, нечего скрывать. Эти мерзавцы способны учинить массовые проверки городского транспорта. А добираться пешком – слишком далеко и долго. Нет, можно было бы частника какого-нибудь уговорить, заплатить хорошо, но и это тоже чревато. Во-первых, частник – неизвестно, кто он. А во-вторых, эти могли же, к примеру, и по местному телевидению, если оно уже работает, портрет показать и сообщить, что вот он, виновник аварии, – скрывающийся от правосудия уголовный преступник! Ну и все...

Та же картинка и с такси...

А второй автобус отсюда вез к автостанции. И там тоже могла сложиться не менее рисковая ситуация, но имелся и, рассуждая чисто теоретически, некоторый плюс.

Они определенно знали, что в такие места, как морвокзал, автовокзал, аэропорт и железнодорожный вокзал, ни один сумасшедший, которого разыскивает столько народу, никогда не сунется. Для этого надо быть действительно сумасшедшим. А то, что куратор – вполне нормальный человек с устойчивой психикой, знали все – и у него на бывшей службе, и наверняка этот сукин сын Переверзин тоже прекрасно осведомлен. Ясно, что кое с кем из Федеральной службы безопасности у него наверняка имеются какие-то контакты, иначе он не вел бы себя столь нагло. А раз условия задачи предельно упрощены, значит, можно поступить вопреки их логике, то есть так, как никто из них не ожидает. То есть приехать и сесть в первый же уходящий из города автобус. Но для этого надо хотя бы изменить внешность. А изменить ее можно только в домашних условиях. И, наконец, самое главное: нельзя, с одной стороны, таскать с собой, во избежание любых случайностей, дискеты с компроматом на Переверзина, которые теперь будут стоить очень дорого, а с другой стороны, грешно оставлять их валяться мертвым грузом. Компромат должен работать, а бандит Переверзин знать об этом и дрожать от страха разоблачения. Тогда и установится то равновесие, ради которого и стоило трудиться. Другими словами, деньги зарабатывать...

Ну вот и пришло окончательное решение: сперва – вдова, а затем, собственно, уход. И никакой игры в «орла-решку»! И сейчас главное – добраться на северный... Нельзя так уж беспечно и бессмысленно рисковать собственной головой...

Ему снова повезло. Автобус на автостанцию ушел, и остановка опустела. Значит, добраться сюда Гришкины прихвостни еще не успели, но это не означало, что они не могли появиться с минуты на минуту, и следовало торопиться. И тут со стороны грузового порта показался потрепанный «Москвич». Бандиты на таких уж точно не ездят. И куратор поднял руку.

Водитель притормозил.

– Браток, помоги, – почти взмолился куратор. – Не успел на автобус, на автовокзал, а мне еще домой надо! Подбрось, хорошо заплачу! Опаздываю, веришь?

– Чего ж не верить-то? – Пожилой водитель мыслил неторопливо. – А куда и сколько?

– К северному, на Пионерскую, ей-богу, двести баксов не пожалею! Выручи, браток!

– Садись...

Водитель не удивился. За срочность и взять дороже – не грешно.

Куратор плюхнулся на заднее сиденье и сполз пониже, изображая крайнюю степень усталости. Наверное, водитель поверил, потому что не сказал ни слова и врубил газ. Они поехали не через центр города, где полно светофоров, а двинулись окраинными улицами. Вот тут водитель словно угадал, о чем думал пассажир, которому вовсе не хотелось светиться. И спустя полчаса машина остановилась у начала Пионерской улицы.

– Тут и остановись, пожалуйста! – попросил куратор, протягивая американские купюры. – Век не забуду! Спасибо, браток, здесь я быстрей сам добегу...

Куратор выбрался, закинул на плечо сумку и рысцой побежал вверх по улице. А машина развернулась и уехала.

«Пока начало удачное», – сворачивая на соседнюю улицу, подумал куратор. Теперь он уже немного успокоился – все-таки волновался, хотя и скрывал это от самого себя. Зачем? По привычке? Может быть... В роли преследуемого ему еще бывать не приходилось.

Василиса удивилась раннему появлению жильца – так он еще никогда не приходил. И на ее безмолвный вопрос он ответил коротко:

– Придется срочно уехать. На время. Но ты не беспокойся, денег я тебе оставлю, а если что, позвоню. В общем, так надо. Ты не расспрашивай, чего можно, я сам расскажу.

И он, оглянувшись, прошел в дом. Василиса – за ним.

Обед, как у хорошей хозяйки, у нее готов был всегда, только разогреть. Она и спросила: не накрыть ли ему стол? Куратор решил было, что в столь раннее время – еще и одиннадцати на часах не было – как-то странно думать об обеде, а вот чайку с каким-нибудь бутербродом, от этого он, наверное, не отказался бы. Но когда хозяйка, уже не слушая его, поставила кастрюлю на газовую плиту и оттуда потянуло ароматом крутого, наваристого борща, куратор почувствовал, что, оказывается, он просто зверски голоден. И надо быть справедливым, таких борщей, как у Василисы, куратор нигде в жизни не едал, хотя в лучшие годы предпочитал питаться в самых дорогих ресторанах... А здесь и борщ, и котлеты были выше всяких похвал. И куратор ел и, знай себе, нахваливал, а Василиса стояла у печки, уперев кулачки в крутые бока, и улыбалась.

После обеда его потянуло в сон. Однако оставались незаконченными, собственно, два важных дела. Надо было решить вопрос с Василисой и, соответственно, с дискетами, а затем и свой собственный – относительно отъезда. В том, что здесь оставаться нельзя, он и не сомневался. Не сейчас, так позже, когда дадут в городе свет, заработают и радио, и телевидение, и типографии – тоже. Это значит, что его портрет будет показан, размножен и расклеен на всех столбах. Бежал опасный уголовник, он вооружен, при задержании разрешено применять оружие. Сколько раз на его памяти проводились подобные операции, когда требовалось наказать отступника! И вот теперь он сам в такой роли...

Водитель мог и не обратить пристального внимания на своего пассажира. Но если он, даже случайно, увидит фотографию на милицейской листовке, нельзя исключить, что соотнесет и вспомнит. И тогда здесь начнется настоящая облава. Значит, уйти надо раньше. И он снова стал прокручивать в голове различные варианты своего ухода.

На дорогах – посты, двух мнений нет. Машины, конечно, проверяют. Аэропорт перекрыт, железнодорожный вокзал – тоже. По вагонам наверняка шастают патрули. Про морской порт и говорить нечего. Что же остается? Все тот же злополучный автобус...

К себе домой заехать он уже не мог, там все давно обложено и сто раз все вещи перевернуты. Но, возможно, у Василисы осталось что-нибудь от ее покойного мужа, надо будет посмотреть. Коробочка с гримом, бородкой и усами у него постоянно находилась в чуланчике, в тумбочке, – случалось, приходилось пользоваться. С этим – порядок. Объяснить Василисе, что надо будет ей сделать, когда он уедет, много времени не потребует. А уезжать надо будет вечером – и грим менее заметен, и вообще, темнота – лучшая маскировка. Значит, есть еще время и отдохнуть перед дорогой, неизвестно, когда выпадет следующая такая возможность. Но прежде чем улечься, он решил закрыть вопрос с Василисой.

Та хлопотала на кухоньке, мыла тарелки. Он позвал ее, сказал: разговор серьезный. Василиса вышла, вытирая руки кухонным полотенцем, взяла стул, села напротив.

– Может, отдохнешь сперва? – спросила с заботой. – Во сколько разбудить?

И он, только взглянув в ее глаза, сразу понял, про что она говорила. Ни слова ведь не ответил, а женщина поднялась и мигом сдернула кружевное покрывало со своей высокой кровати. Откинула одеяло, взбила и раскидала по углам подушки. А потом, стоя к нему спиной, потянулась, как сытая кошка, сладко пристанывая при этом, и стала нарочито медленно стягивать с себя кофточку. Зато ловко и споро, будто сама собой, упала к ее ногам длинная домашняя юбка, оставив на женщине одну лишь коротенькую, стыдливую такую комбинацию и явив напрягшемуся взгляду куратора роскошный, молочно-розовый круп и полные, расставленные в стороны ноги...

– Дверь? – дрогнувшим голосом спросил он, поднимаясь со стула и швыряя на спинку свой пиджак.

– Да заперла...

Не оборачиваясь, Василиса задрала коленку на кровать, словно собираясь взобраться. Но не тут-то было. Эту ее нехитрую, но очень возбуждающую игру давно просек куратор. Его сильные пальцы немедленно вцепились в пышные бока женщины и рванули ее тело назад с такой силой, что у нее подогнулись и разлетелись в стороны руки, а пальцы заскребли по простыне, хватаясь за складки. Она рухнула лицом на кровать, тонко взвизгнула, изогнулась и, схватившись руками за голову, за пышную гриву волос, вдруг взвыла, запричитала, словно по покойнику:

– Ох, Коленька!.. Ой, родненький!.. Ах, желанный ты мой!.. Ой, мамочки!.. Ай, ми-и-лень-кий!..

Уходил он, когда совсем свечерело. Впрочем, за то время, пока он отдыхал в жарких объятиях стонавшей от наслаждения Василисы, в городе дали наконец свет. Правда, пока не везде, но основные объекты, от которых зависела напрямую жизнедеятельность города, электроэнергию уже получили. Не все улицы были освещены, в том числе и районы частной застройки на городских окраинах. Но главное было сделано. Операция «Конец света» закончилась, и, видимо, настало время подсчитывать убытки. Что со всего этого должен был поиметь господин Переверзин, куратор не задумывался. Ему вообще сейчас многое стало непонятно. Платить бешеные бабки за имитацию энергетического кошмара? А что, разве в случае отказа города от его проекта он способен повторить операцию? Бред! Или все-таки способен?..

Собственно, от ответа на этот вопрос совсем не зависело решение, уже принятое куратором. Дело сделано. Ровно через три дня, если от него, от Николая, не последует сюда, к Василисе, телефонного звонка, она берет запечатанный конверт, внутри которого короткое письмо и компакт-диск, и относит его в городскую прокуратуру. На конверте написана фамилия прокурора Рогаткина. Куратор слышал, что он – толковый мужик и ни в каких местных, коррупционных делах не замечен. А Василиса просто отдаст, и все, и уйдет. Самой нигде фигурировать не надо.

Но это если он не позвонит. Куратор оставил ей один из своих мобильников и научил пользоваться. Наука нехитрая. Но своего номера не заложил в меню. И более того, он потребовал, чтобы после его ухода женщина выкинула из дома все, что могло бы напоминать здесь о его присутствии. Чтоб никаких концов не осталось. Если бандиты все-таки выйдут на след, они не должны ничего здесь найти, иначе жизнь Василисы и копейки бы не стоила. Словом, раскладушку – в сарай, туда же и тумбочку. А оставшееся после него барахло – белье, рубашки – это все в мешок и на помойку. Остальные компакт-диски, которые он принес с собой, то есть те, что еще могли в будущем представлять какой-то денежный интерес, куратор завернул в несколько слоев полиэтиленовой пленки и закопал в саду, у забора. Если потребуются, сам приедет и выкопает.

Прощание было трогательным. Все-таки что-то у них вроде бы складывалось, и жаль, что так и не сложилось до конца. Впрочем, может быть... хотя куратор в это уже не верил. Да и незачем морочить голову хорошей и совсем еще не старой женщине, у которой определенно могут появиться в жизни подходящие перспективы. Ну верить, во всяком случае, в это хотелось бы.

Василиса всплакнула – искренне, по нему, а не ради денег, которые он ей оставил. Солидно оставил, ополовинил, так сказать, собственные финансы, что копил на черный день, не подозревая, что он уже настолько близок.

Как женщина бережливая, Василиса Захаровна, естественно, не выбросила и не продала ничего из вещей покойного мужа. И, хотя бывший оказался пониже ростом, чем куратор, тот смог выбрать себе хорошую еще, слава богу, не новую куртку, не бросавшуюся в глаза, темные кроссовки и спортивные шаровары, в которых «модничает» нынче братва из бандитских группировок. Самая подходящая одежда для человека, путешествующего налегке. А у куратора ничего, кроме его черной сумки, и не было. Пара смен белья, пара мобильников и несколько банковских карточек – за подкладкой, где их, не зная, обнаружить просто невозможно. Ну и сносная сумма денег в кармане куртки, вместе с документами на имя Курченкова Михаила Ивановича, давно уже дожидавшимися своей очереди. То есть с этой минуты стал Николай Михаилом и ничуть не жалел об этом. Да и о нем, по правде говоря теперь, вот разве что кроме этой плачущей Василисы, и пожалеть-то было больше некому.

В простенькой серой бейсболке, с аккуратной бородкой и усами, только что «родившийся» человек ничем не отличался от многих таких же одиноких туристов, приезжавших в летние месяцы на Черноморское побережье. Ну не молод уже, сутул – так это, как говорится, от постоянной сидячей работы. А за умелой сутулостью и высокий рост нетрудно спрятать. Куратор, во всяком случае, думал, что он сейчас, в наступавшей темноте, когда все кошки, по известной поговорке, серы, ничем не рисковал.

До последнего вечернего автобуса на Анапу, где и намерен был переночевать куратор, сняв койку на ночь у кого-нибудь из местных жителей, промышляющих этим «бизнесом» возле людных мест – автовокзалов, железнодорожных и авиационных касс, оставалось около получаса. Но заранее устраиваться в автобусе, в котором практически все места, за малым исключением, уже были заняты, он не стал. В конце концов, чуточку переплатив водителю, можно было бы доехать и стоя, войдя в автобус в последний момент – не велик барин. Главное, чтоб в салоне не оказалось преследователей.

Он, проработавший в органах госбезопасности без малого три десятка лет, представлял себе не понаслышке, как должны выглядеть внешне эти люди, осуществляющие «наружку», то бишь наружное наблюдение. Несмотря на то что в своей «конторе» считался толковым «технарем», иначе говоря, ноги в постоянной, рутинной беготне не сбивал. Но ведь коллеги были. Да потом, и собственный опыт, учили же... И по этой причине, или, может быть, теплая южная ночь так настраивала либо бурная дневная разрядка, благодаря которой он полностью разгрузил и очистил весь свой организм, подействовала, но он успокоился. Понимая при этом, что никакого спокойствия быть не может – по определению.

Приобретя в кассе билет до Анапы, куратор решил все-таки заглянуть в автобус, где горел слабый, почти призрачный свет верхних плафонов. Народу было много. И в этом стареньком автобусе, каких еще много снует по побережью между поселками, было уже душно. Единственное свободное место куратор заметил в самом конце салона. Там сидел невзрачный, худощавый мужичок в мятой шляпе, а на его коленях и у ног стояло несколько корзин с огородной продукцией, наверное прикрытой сверху тряпками. На базар, видимо, собрался, чтоб заранее, поутру, место занять.

Куратор вежливо осведомился, не занято ли место, и мужичок, ни слова не говоря, подвинулся, хотя мог бы этого и не делать. Куратор присел, размышляя, не рано ли он это сделал?

А у мужичка – вот ведь куда шагнула цивилизация! – неожиданно сыграл какой-то замысловатый мотив находившийся в кармане мобильный телефон. Тот поспешно выхватил трубку и стал кричать в нее на привычной в городе смеси русского и украинского про то, что в городе ничего не продал, поскольку не было света, а теперь решил отъехать в Анапу, может быть, там удастся... Но получалось так, что он-то кричал, а его абонентка, какая-то Гала, может, даже и жена, ничего не слышала. Связь плохая. Или аккумулятор садился. В общем, так ни до чего не договорившись, мужичок сунулся к куратору:

– Сосед! Пригляди, а? А то мени вже моченьки нэмае! – И он, морщась, нервно задвигал коленями.

Ну чего тут было объяснять? И так видно, что еще минута, и не выдержит у того мочевой пузырь.

– Беги, – посочувствовал куратор, улыбнувшись. – Пригляжу, так и быть. Только недолго, а то я тоже хочу. – Он усмехнулся.

Мужичок рванул так, что пятки засверкали. И скрылся в кустах, что окружали автовокзал. Где-то за ними был общественный туалет.

«Точно, нет тут „наружки“, – отметил про себя куратор. – Надоело им, видно... Или уже видели, но пропустили, не узнали... А среди женщин, в основном пожилых, преследователи вряд ли обнаружатся... Неужели пронесло?.. Нет, рано успокаиваться...»

Между тем появился мужичок и, вздыхая облегченно, улыбнулся куратору:

– Ну спасибочки, сосед... Давай, и я твою сумку покараулю, а ты беги. Вона туды. – Он показал рукой на кусты.

– Спасибо, а в ней и нет ничего, вы за местом присмотрите, пожалуйста, я быстро.

Куратор еще шел по салону, когда увидел, как слева к автобусу подкатил большой черный джип и оттуда неторопливо вышли двое парней в бейсболках.

«А вот это – они! – понял куратор и, пригнувшись, быстро вышмыгнул из автобуса. Шаг в сторону – и темнота. Сюда не доходил свет фонарей и цветной вывески и рекламы автовокзала. – Что ж, значит, этот автобус нам не подходит... Подумаем о чем-нибудь другом...» Именно сейчас почему-то очень не хотелось рисковать. Хотя за безопасность свою куратор мог бы и постоять. Давно приобретенный у «неизвестного лица кавказской национальности» «макаров» с глушителем приятно оттягивал правую полу куртки. Но это – крайний случай. Да и не оставлять же ценную вещь в сарае у вдовы!

Между тем молодцы из джипа спокойно подошли к двери автобуса, и один из них поднялся в салон. Второй, облокотившись на дверцу, закурил, поглядывая по сторонам. Куратор, поправив ремень сумки, опустил правую руку в карман и снял пистолет с предохранителя. После чего еще глубже отступил в тень высокого кустарника.

– Твою мать!.. – громко выматерился тот, что был в салоне, выпрыгивая на асфальт. – Бегом! – И они оба кинулись в кусты, вероятно, по направлению к общественному туалету.

«Откуда они могли это знать?! – мелькнуло у куратора. – Огородник!.. Ну, конечно! Полухохол, полу хрен его знает кто!.. Вот сволочь! Это ж он и выскакивал звонить им... скорее всего... Вот кто пулю заслужил! Но ведь в салоне стрелять не станешь...»