Текст книги "Забыть и выжить"

Глава восьмая
В ОБЪЯТИЯХ ФЕМИДЫ

Антон Плетнев не мог понять, как работает городская прокуратура в необычных, прямо надо говорить, условиях разразившегося энергетического кризиса. Все обстояло так, будто никому здесь не было никакого дела до того, что целый город-порт обесточен!

– Ну и шо? Ну нэмае електричества, и будэ чи ни, нэизвэстно... – Так и звучала в ушах, бесконечно повторяясь, эта равнодушная отповедь, спокойным тоном произносимая молоденьким лейтенантом вневедомственной охраны, который стоял возле своего стола, обозначавшего охраняемый пост, и всем видом гарантировал невозможность проникновения постороннего в прокуратуру. Даже если тому это крайне необходимо.

– Да про ваш свет, лейтенант, я больше твоего знаю, – также стараясь оставаться невозмутимым, повторял Плетнев, тщетно пытаясь объяснить дураку, что его не вопросы электричества сейчас интересуют, а присутствие городского прокурора на своем рабочем месте. Ведь именно ему, как Антон договаривался по телефону с Москвой, должен был звонить Константин Дмитриевич Меркулов по поводу приезда Плетнева.

– Пойми, голова, – усталым голосом повторял ранее сказанное Антон, – сам Меркулов должен был звонить твоему прокурору! Ты чуешь, о ком речь?

– Нэмае, скильки говорыть?

– Да кого «нэмае», черт возьми? – взорвался Плетнев. – Электричества или прокурора? Объясни толком!

– Прокурора нэмае, – как глухому, почти по складам, объяснил дежурный.

– Да почему «нэмае»? Он где?

– Засидають! Ось там, – лейтенант махнул рукой в неясном направлении и добавил что-то насчет «мисцней влады». – Шоб мэни вик билу свиту нэ бачити!

– У городского начальства, что ли? – И Плетнев шумно выдохнул, когда лейтенант согласно кивнул. – Энергокризис, поди, обсуждают?

– Ага, – простенько отозвался дежурный.

– А заместитель его где?

– Тиж нэмае.

– А когда будет?

Вместо ответа лейтенант пожал плечами.

– Ладно, кто-нибудь из следователей есть?

– Туточки.

– Где? Я пройду к нему.

– Нэ можу. Вин занятый.

– Чем? – уже совсем безнадежным тоном спросил Плетнев, подумывая не продолжать пустой разговор, а просто взять и отодвинуть этого лейтенантика в сторону, как пешку на шахматной доске.

С трудом лейтенант сформулировал мысль о том, что следователь по особо важным делам Липняковский с раннего утра, на протяжении более трех часов, без перерыва, только тем и занят, что допрашивает поочередно свидетелей чудовищного в местных масштабах энергокризиса, справедливо полагая, что они должны в конечном счете из свидетелей превратиться в подозреваемых, а там, глядишь, и в обвиняемых. Очевидно, лейтенант был отчасти сведущ в юриспруденции, поскольку смысл длинной фразы, несмотря на свою невероятную речь – чудовищную смесь русского с украинским, называемую здесь суржиком, – все-таки донес.

Антон уже жалел, что не остался возле прокуратуры, куда его на рассвете привезла Мила, а, узнав от другого дежурного, сменившегося теперь с поста и чисто говорившего по-русски, что в здании никого нет и народ появится не раньше девяти, ушел. Ждать на ступеньках больше двух часов Плетнев не мог. Пока суд да дело, он решил позавтракать, и дежурный – старший лейтенант – посоветовал ему спуститься к порту, там, в здании морвокзала, работают пункты питания. Вот и сходил. А теперь – ищи-свищи местное руководство! Ну, конечно, весь город в темноте, куда дальше-то! Теперь заседают... И, вероятно, будут заседать долго, как все делается в провинции. Им торопиться некуда. Здесь другая жизнь...

Ночь, проведенная фактически без сна, да еще с приличной эмоциональной нагрузкой в самом ее конце, утомила, хотелось прилечь, отдохнуть, может быть, даже вздремнуть ненадолго. Но где это сделать? На железнодорожном вокзале, в зале ожидания, на лавке? Или в порту, в таком же помещении, которое уже видел, и оно не вызвало желания расположиться там для отдыха?

Мелькнула шальная мысль: не попытаться ли отыскать Зою? А что, уж у нее-то наверняка найдется уголок для усталого человека. Или неудобно? Да, не очень здорово...

А к этому Липняковскому, у которого башка забита подозреваемыми, идти сейчас, похоже, никакого смысла нет. Что он скажет? Что он вообще знает? Тут прокурор нужен. Или его зам. Которые город знают, его население. Чтоб могли дать указание проверить, не появлялся ли здесь человек, изображенный на цветной фотографии. Ее дала Ирина, когда Антон уезжал на поиски Турецкого. Сказала, что это фото – из самых последних, и на нем Шурик больше, чем на всех остальных, похож на себя. Действительно, хорошая фотография. И Турецкий здесь не в генеральском своем мундире, а в нормальной гражданской одежде. То есть такой, каким его и придется искать...

А в принципе и сам поиск, и вообще вся эта поездка очень были не по душе Антону. Так выходило, что вроде это именно он как бы во всем и виноват. Ирина, значит, ухаживает за Васькой, заботится о нем, кормит, учит, спать укладывает, часто сама остается возле него, отчего Антону, по правде говоря, совсем муторно на душе. Конечно, чужая жена, это ясно. Но это ведь не его, а именно ее инициатива! И, конечно, не мать она Ваське, а посторонний человек. И Турецкий злится, когда не застает свою жену дома и знает, что она у Антона.

А как поступал бы сам Плетнев, если бы его Инка, к примеру, ночевала у того же Турецкого, ухаживая за его дочкой? Когда про него все знают, что он ни одной красивой юбки мимо себя не пропускает! А что Антон, он разве тоже не мужик? И разве не чувствует, как колотится и ухает, проваливаясь куда-то в пятки, его сердце, когда он видит рядом Ирину? Протяни, кажется, руку, и она – твоя! Но он же держит себя в руках! Не дает воли чувствам... Хотя это очень трудно, почти невозможно, это ж кому рассказать, какие муки терпеть приходится!..

Ну да, потому и с Зойкой так по-дикому получилось. Как с резьбы сорвался. Ну сил ведь больше нет! Не к проституткам же бегать... Хотя, было дело, подумывал. Но удержался.

И Катька эта еще, подружка Ирины Генриховны, что в госпитале за Турецким ухаживала. То нормальные были с ней отношения, даже доверительные, а то, словно цепная собака, накинулась. Это, если ей верить, оказывается, Антон разбивает семью Турецких! Придумать же такое! Совесть, мол, надо иметь... Совесть, мать ее... Нашли бессовестного...

А с Васькой что теперь делать? Антон уже понял, что воспитатель из него хреновый, если и того не хуже. Ну и как быть? Домработницу искать? Так Васька же никого, кроме Ирины, теперь и не слушается, вот в чем беда. Какой-то важный момент пропустил Антон, а теперь не наверстаешь... И все это он должен объяснить Александру Борисовичу. Причем внятно и подробно. Найти его, выслушать, чего тот наговорит, а что он скажет, и так понятно, а потом уговорить вернуться к жене, которая... Эх, да о чем тут думать? Проклятая миссия! Врагу не пожелал бы...

– Слышь, лейтенант, так ты можешь выяснить у кого-нибудь, звонил сюда Меркулов из Москвы?

– А хто вин? У пракуратури ёго нэмае.

– Да в Москве он, говорю же, заместитель генерального прокурора! Знаешь, кто такой генеральный прокурор России?

– Ни, – лейтенант приложил ладонь к груди, – у мэни своя влада.

– Сходи, спроси у следователя, если никого другого нет. А я подежурю вместо тебя. Не бойся, никого не пущу и сам не пойду. Сходи, будь человеком, а?

– Нэ можу.

Лейтенант, как истинный представитель своего народа, был топорно упрям. И Антона это не удивило, зато остановило от дальнейших попыток «навести мосты взаимопонимания». Придется ждать, когда появится местное начальство – влада! Ишь ты! Значит, считай, полдня из расписания уже вылетели. А что, может, и в самом деле, пока есть время, которое некуда тратить, поискать Зою? Северная сторона, говорила, а улица Спортивная. Дом – неважно, по фамилии отыскать можно.

– Ладно, зайду позже. Смотри, чтоб тебе потом не влетело за то, что ты неправильно исполняешь свою работу.

Но лейтенант смотрел на него с таким философским спокойствием, что Антон вдруг сообразил: «Да ничего и никого он не боится, этот мальчишка, потому что ровным счетом ничего не делает! Это тот, кто хоть что-то делает, совершает ошибки, за которые ему может влететь от его „влады“! Ох, провинция...»

Следователь Липняковский допрашивал свидетеля Платонова. Так выглядела формулировка производимых следственных действий в самом начале допроса. Но по мере его продолжения у Витольда Кузьмича все больше складывалось мнение, что именно эти двое: программист Платонов и еще ответственный дежурный Столешников – пусть и в меньшей мере! – который вместе с другими свидетелями, вызванными в прокуратуру, сидел в коридоре, перед дверью кабинета следователя, в ожидании своей очереди, скорее всего, и являются теми лицами, которые должны понести уголовную ответственность за чрезвычайное происшествие, в результате которого большой город полностью лишился электроэнергии.

Это его крепнувшее убеждение пока, к сожалению, не подтверждалось конкретными фактами, но в деле присутствовала халатность! А там, где проявляется халатное отношение работника к своему ответственному заданию, которое к тому же носит экспериментальный характер, там и жди неприятностей – таков закон жизни!

– Значит, так, подводя итоги нашего с вами разговора, я хочу вернуть вас еще раз к первому вопросу, – высоким для его толстой, даже грузной фигуры голосом сказал Липняковский. – Вы утверждали, гражданин Платонов, что никаких чепэ у вас до этого последнего случая не было?

– Да, утверждаю. И все могут это подтвердить.

– Я записываю, не смотрите на меня так!

А вот за всех я бы на вашем месте, Платонов, расписываться не стал... Нет, не стал бы. Далее, вы также утверждали, что не покидали аппаратную ни на минуту во время вашей смены. Это так? Подтверждаете? Или у вас есть возражения? Может быть, вы что-то вспомнили, пока мы разговаривали?

– Мне нечего вспоминать. Не покидал... Впрочем, если считать, что посещение туалета – это серьезное нарушение трудовой дисциплины, то тогда нарушал. И, наверное, неоднократно. Сейчас вспомню, сколько раз, – с откровенным сарказмом ответил программист Борис Петрович Платонов, один из главных создателей программы, проходившей на электростанции тестовые испытания.

– Вспомните, сколько раз это было, потому что нельзя исключить, что именно во время вашего отсутствия кто-то посторонний, имея преступные намерения, мог проникнуть в диспетчерский пункт электростанции и совершить злодеяние. Разве вы сами можете такое полностью исключить?

– Если речь идет о постороннем человеке, полностью исключаю. Да ведь никто посторонний и не мог бы проникнуть на территорию после десяти вечера. У нас же строгий режим!

– А не посторонний?

– Кого вы имеете в виду?

– Это уж вам видней. – Теперь сарказм просквозил в голосе следователя.

– Да не было никого... Все – свои. Уборщица, что ли, в программу влезет? Как вы себе, вообще, это дело представляете?

– А зачем мне представлять? Это – ваша работа. И она дала, как вы сами сказали, сбой. Из-за чего и произошло чепэ городского масштаба. Если не больше. Вот и объясните дилетанту, почему сбой? Как это могло случиться, если у вас на все случаи жизни предусмотрена, как вы утверждаете, жесткая и непробиваемая защита?

– Если б я знал... – Платонов опустил голову. – Ведь нигде ничего не случилось, понимаете?

– Нет, – упрямо настаивал следователь. – Раз произошло, значит, случилось. Но что? Извольте ответить.

– Да я проверял... Понимаете, ни на одной из подстанций не было ни пожаров, ни резких скачков напряжения. Но на пульте у меня сработала защита именно от перегрузки. Ну и сразу пошло веерное отключение.

– И как это могло случиться? Что стало поводом? Где причина? Это же ваша программа! Она, по вашим словам, надежно защищена от постороннего вмешательства, так? Или я чего-то все-таки не понимаю?

– Все правильно вы говорите... Но получается фантастика! Нигде нет никаких перегрузок, а наша программа приняла сигнал. Причем сигнал об экстренной, чрезвычайной, критической перегрузке. Вот и сработала защита. Хотя, как программист, я имею все основания утверждать, что подобного просто не могло случиться, если во всей энергосистеме в тот момент не было отмечено вообще никаких перегрузок.

– Ну да, понятно, – скептически заметил следователь, – не может быть потому, что этого не может быть никогда, верно? А сколько раз мы в обыденной жизни убеждались воочию, на собственных печальных примерах в заведомой ложности такой постановки вопроса? Не напомните?

– Нет, мы же говорим с вами о серьезных вещах, а не о какой-нибудь бытовухе... типа собачьей свадьбы...

– Что вы конкретно имеете в виду? – насторожился следователь. – При чем здесь собаки?

– Да просто наглядный пример. Все кобели за одной сукой бегают, а чтоб кобель кобеля при этом трахнул, так такого быть не может. Однако бывает, собственными глазами видел. Почему? А черт их знает! Но это – как раз бытовуха, а не программа, которая сама распознает только реальные перегрузки. И если перегрузок не было зафиксировано, значит, и отключения быть не могло. А оно случилось. Хоть убейте, не пойму почему...

– Вы упоминали какие-то вирусы...

– Да нет! – Платонов поморщился, как от зубной боли. – Мы надежно защищены от вирусов.

– А вдруг?

– Ну зачем нам строить нелепые предположения, Витольд Кузьмич? Я же не оправдываюсь, вы видите! Я ничего не понимаю. Скажу больше, проникнуть в наш софт... ну в программу, и запустить в нее вирус так, чтоб от него не осталось и следа, практически невозможно. Я же все проверял. И не я один, все наши. Но никаких следов не обнаружили. Нету их!.. Единственное, что я мог бы предложить в данной ситуации, это найти и пригласить для консультации опытного эксперта. Независимого, на которого нельзя надавить... Проконсультируйтесь, у вас же есть такие возможности... С коллегой и мне разговаривать было бы проще. – Последнее он уже пробурчал себе под нос, но следователь усек.

– А вы, между прочим, зря в позу невинного страдальца становитесь. Пока все подозрения падают на вас. И какие же я выводы должен сделать?

– Ну так арестовывайте, черт возьми, раз у вас нет другого кандидата на виновного! И кончайте эту бездарную болтовню! Не понимаете же, о чем речь идет! Люди годами учатся, а вы хотите наскоком!

– Я вас попрошу, гражданин Платонов, не кричать – это раз. И не грубить – это два. И что я понимаю, а чего – нет, сейчас не вашего ума дело. Вы обязаны объяснить причину происшедшего. Вы этого не можете сделать. Хотя, как вы изволили выразиться, годами изучали свой предмет. А толку, оказывается, никакого? Независимый эксперт вам нужен? Хорошо. Будет. А вы пока посидите в камере и подумайте. Есть ведь о чем?

– Я понял... – утомленно вздохнул Платонов. – И ничего я не грублю, а это вы мне клеите умышленную диверсию...

– Нет, не клею. Подозреваю пока. А вот предъявить вам обвинение – это дело недалекого, надеюсь, будущего. И пока, до окончательного выяснения обстоятельств, я вынужден вас задержать, гражданин Платонов.

Липняковский нажал на кнопку вызова, и в кабинет вошел милиционер.

– Уведите задержанного Платонова...

Борис Петрович тяжело поднялся со стула, и в этот момент зазвонил внутренний телефон. Следователь снял трубку.

– Липняковский... Это ты, Маша? Чего случилось?

Звонила секретарша городского прокурора Рогаткина.

– Витольд Кузьмич, тут из Москвы звонят. По внутренней связи. Просят шефа, а он – в администрации. Говорят, давайте зама, а тот, ну вы в курсе, в край уехал и будет только завтра. Так что важней вас – никого. Я тут до Геннадия Викторовича дозвонилась, в администрацию, объяснила, а он сказал: не знаю, говорит, чем наш «важняк» успел отличиться, но хоть звонок ко мне, а вопросы – к нему, пусть сам и разговаривает. Будете?

– Господи, чего буду-то? Кто хоть звонит?

– Так из Генеральной прокуратуры. Сам заместитель генерального прокурора Меркулов, – понизив голос, скороговоркой сказала Маша. – Я посмотрела по книжке, его Константин Дмитрич зовут. Переключить?

«Этого только на мою голову и не хватало!» – с отчаянием подумал Липняковский.

– Переключай, Маша... – И подумал с тоской: «Вот теперь началось...» Увидел замерших в ожидании конвоира и задержанного и сердито махнул на них рукой: – Да уводите же!

– Алло? – услышал Липняковский в трубке. – Меркулов говорит, здравствуйте. С кем имею честь?

– Старший следователь Липняковский.

– Ваше имя-отчество?

– Витольд Кузьмич.

– Очень приятно. Витольд Кузьмич, поскольку ваше руководство, что называется, копытом бьет в связи с чрезвычайным происшествием, о котором и мы наслышаны, я хочу обратиться именно к вам, полагая, что вы, как человек опытный и к тому же местный, сможете оказать Генеральной прокуратуре некоторую помощь. Дело в том, что...

Следователь выслушал просьбу заместителя генерального прокурора, и она показалась ему несколько необычной.

Исчез недавно еще бывший помощник генерального прокурора и сам «важняк» – Турецкий. Лично его, разумеется, Липняковский не знал, но слышал – не так уж и много «важняков», у которых практически не бывает нераскрытых дел. Да и Турецкий не то чтоб исчез, а просто уехал, будучи в отпуске, и никому ничего не сказал. А он срочно требуется, несмотря на то что временно не работает в Генеральной прокуратуре из-за своей тяжелой контузии. Ну про теракт в Москве кто не слышал? Словом, где-то возле прокуратуры сейчас бродит сыщик из частного агентства «Глория» Плетнев Антон Владимирович, и Меркулов просит помочь ему отыскать Турецкого, который, вероятнее всего, находится в Новороссийске.

Естественно, Липняковский не был бы самим собой, если бы с ходу не выторговал хоть малую помощь и для себя. Жалостливым тоном он рассказал и о своих следственных заботах, после чего любой его собеседник немедленно ответил бы примерно так: «Да какой может быть разговор? Я с удовольствием попрошу своих подчиненных помочь вам в расследовании этого уголовного дела! Вы нам помогите, мы – вам!» Вот так, получить реальную помощь от самого Турецкого – это, извините, можно считать дело завершенным и уже переданным в суд! И никак иначе!

Пообещав со всей искренностью сделать все возможное, Витольд Кузьмич аккуратно положил трубку, а потом вихрем сорвался с места.

– Ждите! – крикнул он сидевшим в коридоре и вставшим при его появлении свидетелям и помчался по лестнице.

Антон, вопреки своей отработанной привычке не медлить с принятыми решениями, в задумчивости постоял возле прокуратуры, а потом, узнав у первого же прохожего, каким автобусом можно проехать на Спортивную улицу, что в северном районе, отправился неспешно искать остановку. А мысли в голове по-прежнему крутились вокруг одной темы – и вовсе не Зои касались они, а проевшего плешь Турецкого.

Антон продолжал не то чтобы казнить себя, но искать хоть какие-то веские оправдания или мотивы для разговора с Александром Борисовичем. Мысленно он его даже Сашей, как уже привык было, не мог теперь называть. Не получалось, и все! Получить по морде – это как? Не удар, конечно, когда человек пьян в стельку, но – оскорбление. И в присутствии той же Ирины!.. Так с чего начинать, если его, конечно, удастся еще найти?

А втайне как бы от себя Антон баюкал робкую мыслишку, что ему здорово бы повезло, если бы следы беглого «важняка» здесь не обнаружились. Ну мало ли куда мог податься человек? Вполне возможно, что у него полно знакомых и на Черноморском побережье, и в республиках Северного Кавказа, и даже в Закавказье том же. Да и сам по себе вот такой поиск тоже казался Плетневу несколько унизительным для себя, что ли. Чего, так и бегать теперь за «важняком», высунув язык?.. С какой стати, в конце концов? Только оттого, что тому что-то померещилось? Ну так и разбирайся со своей женой, если тебе мерещится и никаких аргументов ты слышать не желаешь... И вообще, приходил Антон к окончательному выводу, ничего с Турецким не случится, наверняка сам вскоре обнаружится и позвонит своему лучшему другу Косте...

И пока он мечтал о Божьем промысле, который один мог бы освободить его от неприятной миссии, судьба, в лицах Меркулова и Липняковского, уже позаботилась о нем.

Подбежав к дежурному постовому, следователь задал вопрос: был ли здесь человек из Москвы, от Меркулова? На что последовал не очень внятный ответ, что крутился тут кто-то, совал под нос свое удостоверение, но так как лейтенант Непейвода четко знает свои обязанности, то он того посетителя не пропустил, поскольку ни прокурора, ни его зама на месте нету, а господин следователь были заняты допросами.

– Где он? – почти завопил Липняковский, не представляя себе, как таких дураков еще держат в охране.

Вероятно, в запальчивости он и заявил это, но лейтенант нисколько не обиделся, а стал пытаться объяснить непонятливому господину следователю, что свой поступок он считает совершенно правильным. И все это говорилось на таком суржике, что нормальный человек просто обалдел бы, ничего не поняв. Но Липняковский всю свою сознательную жизнь прожил в Новороссийске и ничему не удивлялся уже давно.

– Беги и ищи его! – завопил он тонким голосом. – А не найдешь, я потребую тебя уволить к чертовой матери! Ты знаешь, что такое Генеральная прокуратура?!

– Ни... – с достоинством ответил лейтенант. Вот тебе и весь сказ! Непрошибаемый...

Но крик все же подействовал, и лейтенант совершил-таки должностной проступок, оставив охраняемый пост и направляясь к выходу из прокуратуры. Следователь топал за ним по пятам, грузно переваливаясь из стороны в сторону, словно огромная утка.

– Та вон же ж вин! – спокойно, даже несколько меланхолично показал пальцем Непейвода вслед высокому мужчине с сумкой на плече, свернувшему за угол здания прокуратуры. – Я ж кажу...

Всей своей многопудовой массой Липняковский скатился по ступеням и кинулся за Плетневым с воздетыми к белесому небу руками.

– Погодите! – кричал он. – Антон Владимирович!

Услышав крик, Плетнев остановился, вернулся обратно, за угол, и увидел бегущего к нему... небольшого такого слона.

– Это вы? – и, не дожидаясь ответа: – А мне сейчас Меркулов про вас звонил! Слава богу, приехали! Добрались! Рад вас приветствовать! Пойдемте скорее, у нас на вас вся надежда!.. А руководство – на ковре в администрации! Что делается, что делается?!

Он тараторил без остановки, при этом успел схватить Плетнева за рукав и на прежней скорости понесся обратно, в прокуратуру.

Шумно миновали они милицейский пост, причем на физиономии лейтенанта не отразилось ровным счетом никаких эмоций.

Уже возле двери своего кабинета словно опомнился и, отпустив рукав Антона, сунул ему свою широкую, как лопата, ладонь – это он так представился:

– Липняковский... Витольд Кузьмич... Чрезвычайно рад!.. Как добрались? Устроились уже? Если нет, мы – мигом!.. Завтракали? Если еще не успели, организуем!..

Он восклицал без передышки, не давая Антону вставить ни слова. Плетнев смотрел на него с невольной улыбкой, даже и не пытаясь что-то сказать или объяснить, спросить, наконец.

На стульях перед дверью в кабинет «важняка» – на двери висела табличка: «Старший следователь по особо важным делам...» – сидели двое мужчин и женщина средних лет. Липняковский на их вопросительные взгляды лишь отмахнулся – ждите, мол, и подтолкнул Плетнева в свой кабинет. Показал на стул у приставного столика, сам занял свое законное место, то есть в буквальном смысле «угнездился» за письменным столом.

– Чаю хотите?

Еще не врубаясь в ситуацию, резко изменившуюся буквально в течение нескольких минут, Плетнев отрицательно покачал головой. Но тут же запоздало подумал, что чайку сейчас как раз бы выпил. Но ладно, можно и позже, когда станет понятной причина неожиданной суматохи.

– Вот, веду допрос свидетелей, – совершенно безнадежным тоном заявил следователь и шумно выдохнул. – Пока глухо. Вся надежда на вас. Когда позвонил Константин Дмитриевич, я, честно заявляю, прямо духом воспрянул! Это ж какая помощь!

«Кажется, и здесь произошла очередная путаница, – подумал Антон. – О каких допросах речь идет? Ничего подобного лично он с Меркуловым не обсуждал. И ни о какой помощи речи тоже не шло... Нет, они наверняка сами все запутали, и требуется срочно, пока не поздно, внести ясность...»

– Простите, я не совсем понимаю, Витольд Кузьмич, о какой помощи идет речь? Я прибыл с совершенно конкретным заданием, надо отыскать...

– Знаем, знаем! – радостно перебил Липняковский. – Уже в курсе, кого вы тут, у нас, потеряли и должны срочно найти! Конечно, поможем! И немедленно! А как же иначе? Ведь мы сами в первую очередь кровно заинтересованы в том, чтобы такой известный специалист, как Александр Борисович Турецкий... с вашей, разумеется, помощью, Антон Владимирович, помогли нам срочно, в экстренном порядке, раскрутить это просто из ряда вон выходящее уголовное дело! Это же... э-э-э, акт терроризма! У нас в крае подобного никогда не было! Терроризм – в самом чистом его виде! Разве мы не понимаем? Конечно, и Константин Дмитриевич лично пообещал, что вы, с вашим опытом... так сказать... Одним словом, если бы вы не возражали, я хотел бы в вашем присутствии закончить допросы свидетелей, их осталось немного, только трое. Но эти – главные. И вот в чем соль! У меня имеются некоторые основания подозревать в подготовке проведенной акции именно их, вот какая штука... А как только мы закончим, я полностью к вашим услугам. И транспорт есть, и все остальное, что вам может потребоваться. Вы не возражаете?.. Кстати, вы, я понял, не позавтракали? А у нас тут, напротив, неплохое кафе, где работников прокуратуры обслуживают вне очереди и... – он забавно хихикнул, – по сниженному тарифу. Очень рекомендую. Я вас представлю, хорошо? Так начнем? Точнее, продолжим?

Плетнев понял, что от этой пытки вынужденным гостеприимством ему определенно уже не уйти, и кивнул:

– Давайте, если вы считаете, что я могу вам чем-то помочь. Но предупреждаю заранее, я не следователь, я, скорее, оперативник.

– Это совсем неважно! Одно ваше присутствие... Вы понимаете? – и закричал: – Столешников, заходите!..

«Накрылась Зоя...» – с непонятным самому себе не то сожалением, не то даже облегчением подумал Антон и уставился строгим, суровым взглядом на высокого, худощавого мужчину, как, наверное, должен был бы глядеть на подозреваемого преступника проницательный столичный сыщик.

С этим длинным покончили, к удивлению Плетнева, быстро. Очевидно, Липняковский уже знал большую часть того, что рассказывал Столешников, дежуривший вчера на электростанции и в присутствии которого произошла авария, обесточившая город.

На все вопросы следователя он отвечал коротко, почти односложно.

Никого подозрительного он не видел. Никуда, естественно, не выходил. Никаких чепэ в его дежурство не было, кроме... Ну да это уже не просто чепэ, а сплошной кошмар.

Промурыжив его минут десять и задавая, по сути, одни и те же вопросы, но ставя их по-разному, Липняковский закончил допрос и велел свидетелю расписаться на каждом листе протокола. Затем предупредил, что хотя подписки о невыезде у него не отбирает, но предупреждает, чтоб тот никуда из города не отлучался, он мог еще понадобиться.

– Идите пока, Столешников, но из города никуда не уезжайте, можете потребоваться. А сюда пусть зайдет Василий Голышкин.

В кабинет вошел невысокий, криво улыбающийся парень в джинсовом, модном костюме, яркой ковбойке, расстегнутой почти до пупа, и выглядывающей из-под нее тельняшке. Наверное, это был местный, портовый шик.

Первые вопросы Липняковского не отличались оригинальностью, то же самое следователь спрашивал и у Столешникова. Но неожиданно зазвучала новая нота. И Липняковский, как сторожевой пес, сразу навострил уши.

Вопрос обычный:

– Не отлучались ли ответственные дежурные из помещения диспетчерской во время своего дежурства?

– А как же? – удивился Голышкин. – Конечно, выходили! Вы чего, не знаете разве, что вчера по телику наших мужиков показывали? И Диму, и Борьку. Только Диме вопросы задавали, а про Борьку ни слова не сказали, мы считаем, что его незаслуженно обидели эти деятели! Все так говорили...

– Когда это было? – Липняковский многозначительно взглянул на Плетнева и уперся сверлящим взглядом в Голышкина. – В котором часу?

– А хрен его знает! Вечером... Ну в конце программы «Время». Да вы сами посмотрите, когда она кончается!

– Та-ак... – протянул следователь и торжествующе посмотрел на гостя из Москвы, как бы приглашая того разделить с ним догадку. – Мы непременно посмотрим программу передач. И как долго диспетчерская пустовала?

– А почем я знаю? – Голышкин пожал плечами. – Я в подсобке сидел с самого начала. А слышал, что мужиков уже в конце позвали. Не помню кто... Да вон Шуру... Ну Александру Григорьевну, спросите. Она там сидит. – Свидетель качнул головой в сторону двери.

– Нам важно, чтобы именно вы, свидетель Голышкин, назвали точное время. А гражданку... – Липняковский взглянул в свой список, лежавший перед ним на столе, и прочитал: – Денежкину мы обязательно спросим. Так вы утверждаете...

– Погодите, – перебил свидетель, – я ничего не утверждаю. Я говорю вам, что Дима с Борей смотрели передачу про себя, и все. Там всего минуты три она и шла, и, когда они подошли, я не знаю, не следил. А вы еще Славку спросите, он, кажется, и побежал за ними, когда объявили, что сейчас будут говорить корреспонденты, которые побывали в Новороссийске.

– Кто этот Славка? – спросил следователь.

– Да Славка, и все! Он недавно появился. Слесаренок. А как его фамилия, я не интересовался.

– Вы не знаете фамилии того, кто работает рядом с вами? В одной смене?

– А он недавно. Почему я должен помнить?

– Хорошо, мы обязательно проверим. Еще можете что-то дополнить к сказанному?

– Ничего. Закурить можно?

– С какой это стати? – опешил Липняковский.

– А я в кино видел, что следователь всегда предлагает тем, кого допрашивает, покурить.

– Не тот случай, – буркнул Липняковский. – Вот, подпишитесь на каждом листе и пока – свободны. Позовите Денежкину...

Александра Григорьевна своей специфической, южной, видно, казачьей статью сразу напомнила Антону Зою. Только эта женщина была, конечно, почти вдвое старше. Но крупные, отчетливые формы ее, перетянутые по талии тугим поясом и словно нарочно, для посещения прокуратуры, втиснутые в узковатое уже для нее платье – явно от прежней жизни, определенно указывали на то, что она и сейчас еще способна запросто ухайдакать любого мужика, который на нее глаз положит. Ну а когда была моложе, наверняка сама с немалыми трудами от бессчетных ухажеров своих отбивалась. Антон невольно засмотрелся на нее, и она, перехватив его упорный взгляд, хитро усмехнулась. Он опустил глаза и подумал, что здесь, в этих краях, женщины и в возрасте выглядят так, что дай Бог каждой!