Текст книги "Забыть и выжить"

А Плетнев, выходя из больницы и садясь в «Волгу», сказал:

– Возвращаемся в прокуратуру, Гриша. Все в порядке, след взяли верный. Уже завтра с утра будем работать вместе.

И еще он подумал, что эта врачиха – баба, похоже, тертая. Такие, как она, если чего обещают, обязательно выполняют. Да и зачем Сашке или ему самому новые скандалы, ссоры? Мордобой, что ли, устраивать? Так Сашке не устоять, это – как два пальца... А врачиха подготовит, объяснит, ну поставит ей Сашка даже пистон, хрен с ней, главное, чтоб он отмяк и не лез на конфликт. Сам Антон отлично помнил, как случайная встреча с той же Зоей сразу сняла с него дикое напряжение. И даже вчерашний отказ Милы он воспринял совершенно спокойно. Сегодня – нет, завтра – да... И вообще эта девушка определенно притягивает к себе. Не как Зоя, с той все понятно, а нутром своим, есть в ней что-то такое, чего Антон давно не видел у других женщин... Вот, кстати, и вечер освободился, никуда не надо торопиться... А ночные купания – вещь очень полезная. И как сближает!..

Глава четырнадцатая
ВЕЧЕРОК, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В НОЧЬ...

Праздник так праздник!

Шашлык на свежем воздухе, в саду, под развесистой яблоней, когда вокруг полутьма, накрыт большой стол, уставленный бутылками с вином и закусками, приготовленными ловкими руками Оксаны, – что может быть прекраснее?..

Они правильно сделали, решив не утруждать Валентину Денисовну, пусть себе полежит пока в кресле, укутанная от вечерней прохлады шерстяным пледом, да поглядит, как ее верные сотрудники и родня суетятся вокруг стола. Нет, не вставать! Таково было распоряжение Капитолины Сергеевны. Вот сейчас Саша съездит в больницу, привезет ее, и она подтвердит. Никаких усилий – только отдых.

Приятно полулежать вот так, наблюдая, как о тебе все заботятся! Валентина Денисовна от избытка чувств только глаза закрывала, покачивая головой: ну надо же! И ведь кто виновник-то? Да все тот же Сашка! Даром что любимый племянник... Ах, босяк!.. Она поднимала глаза вверх и видела старую уже яблоню. Увы, не ту, по которой лазала и кидала сверху мальчишке-москвичу яркие, душистые яблоки, той давно и в помине нет, новая уже состарилась. И скоро, если Бог даст сил да жизни, и эту придется менять...

– Ну практически все готово, – доложил Александр тетке. – Шампуры нанизаны, я думаю, можно начинать. Садитесь, и, пока вы поднимете пару тостов за здоровье хозяйки, мы с доктором приедем. Нет возражений?

Валентина Денисовна попыталась было возразить, что, мол, негоже, когда не все собрались, но Сергей Иванович, понимавший, что позднее торжество еще и затянется, а людям завтра на работу, поддержал Сашу. А кроме тетки, никто и не возражал. И все устремились к столу, придвинув кресло хозяйки на главное место, в торце. А Турецкий быстро смылся – пить он не мог и не хотел сейчас, а что-то жевать насухую не позволяла честь профессионала застольных наук. Да и розы для доктора надо было успеть купить.

Дорога в больницу была уже накатана – такая вот симпатичная мысль пришла ему в голову, и он решил сразу же поделиться ею с Линой, которая определенно ждала его. А как же иначе?

Она действительно ждала, стоя с сигаретой в руке немного в стороне от выхода. Легкий плащ бы просто наброшен на плечи – совсем не холодно, это она, наверное, позаботилась о своем возвращении. Ну да, не у тетки же ей ночевать. Но опять же – машина! Неужели боится замерзнуть? И тут осенило. Ну умница! Конечно! Как же он сам-то лопухнулся?! После выпитого он же не сядет за руль в чужом городе, значит, если она живет сравнительно недалеко, можно будет пройти и пешком. Все правильно!

И первые слова, которые он ей сказал, были именно эти:

– Вы – умница, Лина. Разумеется, мы ж не поедем обратно, а пойдем! Ну что взять с дурака? – И протянул ей розы.

Ах, как она рассмеялась! Он открыл ей дверцу. Она скинула плащ на руку, сверху положила розы и села, принюхиваясь к ним.

– Знаете, Саша, я вот стояла и гадала, какая будет первая ваша фраза? Много чего придумала, но этой – и близко не было! А розы – просто прелесть.

– Непредсказуемость поступков и выводов – наш профессиональный конек, увы! Но надо говорить медленно, а ехать быстро. Там такого наготовили, что можно запросто весь город угостить. А какой будет шашлык под яблоней! Надеюсь, вы не это?

– Чего «не это»?

– Ну не обедали? Было бы очень жаль.

– Удержалась, хотя и с трудом, поэтому готова съесть много. Но ехать лучше тоже медленно. Я хочу сказать вам два слова, Саша, можно?

– Сколько угодно, только не пугайте серьезным тоном. Именно сейчас он вам не идет... Кстати, а чего это мы до сих пор на «вы»? Ах, ну да, надо ж хотя бы выпить. Ладно, я потерплю. Слушаю, и очень внимательно.

– Понимаете ли, отчасти по собственному желанию, а отчасти и вынужденно я взяла на себя некую миссию. Поговорить с вами и кое-что объяснить. Предварительный разговор, на который, не скрою, я сама вызвала вашего коллегу, или кто он там, называйте, как хотите, позволил мне сделать определенные выводы.

– Вот же какая сволочь! Он уже и вас втравил!

– Нет, Саша, дорогой, нет... Ой, простите, случайно вырвалось... Сознаюсь вам, что то, о чем скажу, может повредить лично мне, чисто по-женски. Но я – врач. И должна лечить не только тела, но и души. В силу возможностей. В вашем случае я готова сделать это, даже если вы на меня потом обидитесь и не захотите разговаривать. А я, когда увидела вас, безумно обрадовалась возможности хоть немного побыть рядом. Не знаю почему, сердце подсказывает. А ведь я считаюсь специалистом именно в этой области, представляете?

– Ага, врачу: исцелися сам! Ну и что этот козел вам наговорил такого, что вас вдруг взяло за душу? – Тон Турецкого не показался ей доброжелательным.

– Он рассказал о себе. И о вас. Я поняла, что ситуация запутанная, но вы, все трое, общими усилиями стараетесь запутать ее еще больше. Не уверена, что это правильно. Антон – своеобразный человек. И его, по-моему, разрывает надвое и чувство косвенной вины перед вами, и желание сохранить собственное достоинство. Он и боготворит вас, и ненавидит, представляете, какой компот в душе?

– Ну ненавидит, это – понятно. А боготворит-то за что? – грубовато спросил Турецкий.

– Вот видите, Саша, какой вы? Прохиндей обязательно переставил бы фразы местами.

– Вы произнесли любимое тетушкино словцо: она меня из-за вас теперь только и кличет прохиндеем. Считает, что я вас охмурил.

– А разве нет? – усмехнулась она.

– По правде говоря, хотелось бы, но... Этой задачи специально я не ставил, да и не поставил бы...

– У вас «но» промелькнуло. Может быть, это не сформулированная вами еще днем мысль о грехе?

– Ну да. Если люди сами не создают себе условий для существования греха, откуда ж тогда ему взяться? С каких пор, например, любовь – грех? Или что, любовь бывает разная? Одна – хорошая, другая – плохая? А кто это знает, чтобы судить? И кому дано такое право? Много вопросов, если вдуматься... А с другой стороны, есть продажная любовь. И выходит, не продажная – хорошо, а продажная – очень плохо. Кому? Милиционеру, который с проституток бабки стрижет? Так ему-то как раз очень хорошо! Или там ставят в пример праведника. Хорошо, если он тебе так нравится, подражай! Но чему подражать, если я что-то не видел ни в прошлом, ни в настоящем ни одного счастливого праведника. Все, как один, мученики! Все – страдальцы! Ну почему обязательно надо страдать, если ты живешь по правде? Или считаешь, что так живешь? – Он остановил машину прямо посреди дороги и повернулся к Лине. – Как вы думаете?

– Я скажу, если мы поедем.

– Логично. Итак? – спросил он, трогая машину.

– Я сегодня весь день думала о вас. О том, что мне невероятно повезло уже по одной только причине, что я могу провести с вами хотя бы один вечер. Не знаю, что произошло. Праведно это или неправедно, я даже и не задумывалась. Потому что в ответе на этот вопрос нет никакого смысла.

– Ни фига себе, – возразил Турецкий. – Да если я счастлив, значит, уже есть смысл!

– Значит, есть. Но я хочу вернуться к вашему Плетневу. Он, можно сказать, исповедался предо мной, как перед священником. А мне, просто по роду деятельности, подобные исповеди приходится слушать нередко, и я полагаю, что научилась отделять правду от лукавства. Так вот, он говорил правду. Ваша жена Ирина никогда не изменяла вам с ним. И не собирается. И Плетнев это прекрасно знает. Но она, о чем вы, возможно, не догадываетесь, как, впрочем, я думаю, и она тоже, – так вот, ваша супруга слишком опасно похожа на покойную плетневскую Инну. И это знают только они с Васькой, вдвоем. Такая вот «страшная» тайна, которую он решился доверить мне. И вы будете еще большим умницей, если помиритесь с женой, которая только и ждет вашего ласкового слова. И я не собираюсь вас у нее отнимать. А вы спрашиваете, каково праведникам? Почему на их лицах нет маски счастливого человека? А чего стоит эта маска, задумывались?

Турецкий снова остановил машину, но на этот раз прижав ее к бортику тротуара.

Полез в карман за сигаретами, достал одну, но смял и выкинул в открытое окно. Повернулся к Лине:

– Нет, я просто обязан вас поцеловать...

– Валяйте, – ответила она с улыбкой. – Я, может, целые сутки, со вчерашнего вечера, только этого и жду. И какой, к чертям, грех? Откуда ему... взяться?.. – Последнее слово она произнесла на выдохе и едва слышно, потому что губы обоих намертво спаялись в поцелуе, от которого у них в натуральном смысле головы пошли кругом... – Ох, мамочка родненькая... – простонала она, откидываясь на спинку сиденья. – Ты сумасшедший...

– Вот и выпили, – заметил Александр, гладя ладонью ее по щекам, шее, открытому плечу. – Вкусно...

– В каком смысле?

– В прямом. И перешли на «ты»... Но я никому не скажу.

– Сперва есть хочу, – серьезно сказала она, – пожалей девушку.

– Есть, пожалеть! Другие указания будут?

– Ах да, а еще я ему сказала, чтоб сегодня он к тебе и близко не совался. Наверное, это уже мой собственный эгоизм. Завтра утром – сколько угодно. И пообещала, что ты поможешь этим... Потому что на то, чем им надо заниматься всем скопом в течение недели, тебе одному достаточно нескольких часов. Ты – мастер, и это кругом известно. Не мои – их слова. Вот так, дорогой мой случайный знакомый...

– Ты им твердо пообещала? – с ухмылкой спросил Турецкий.

– Увы, тверже не бывает. Кроме... – Она хитро ухмыльнулась, бросив на него взгляд искоса, и многозначительно закончила фразу: – Но это – потом, позже. Ночь длинна. Успеем обсудить... Розы бы в водичку поставить...

– Поставим... Я помню, читал в юности роман одного американца – «Ночь нежна»... Знаешь, почему?

– Это Скотт Фицджеральд, я его тоже любила. И почему?

– Из-за названия. Оно потрясло. Я как представил себе, что это такое, – у-у-у!

– Слушай, а у тебя хорошо развита фантазия... И вообще ты интересный мужик. Где таких делают?

– Если б я знал, что можно повторить жизнь, то, вопреки расхожему мнению, не пошел бы тем же путем – хренушки, обязательно выбрал бы себе что-нибудь другое, и гораздо интереснее.

– Например?

– Ну начал бы с того, что отыскал бы на Земле тебя – устраивает такой вариант?

– Э-э-э, милый мой, наш разговор обретает опасный крен.

– Что ж, отложим ненадолго, так мне кажется... Ночь длинна и нежна... ночь нежна и длинна... Стихи получаются. А вот и наш дом, уважаемая Капитолина Сергеевна, позвольте на людях именовать вас только так, чтоб другим неповадно было. Ну а если вдруг, где-нибудь в темноте, нечаянно, без всякой подготовки, то не обессудьте... Иначе тетка меня просто изничтожит презрением. Она может, потому что всю жизнь была образцовой женой, потом образцовой вдовой, хотя должен сказать, что в этом пункте у меня все-таки имеются некоторые сомнения, а теперь ей снова предстоит стать образцовой женой. Это какой-то образцовый кошмар... Представляете себе эту бесконечную амплитуду, которая называется долгой и счастливой жизнью, с ее нескончаемыми и совершенно одинаковыми взлетами и падениями?

– Наглядно. Но вы меня не оставите, мой кавалер?

– Никогда. Единственное, пожалуй, в чем я сегодня абсолютно уверен!

Дружные восклицания встретили их еще у калитки. Хоть и начали недавно, но пир был в самом разгаре. Тетка царила за столом. От Александра, как знатного московского гостя, немедленно потребовали соответствующего тоста. Он поднялся со стаканом вина, оглядел всех, остановил взгляд на Лине, которая с загадочной усмешкой наблюдала за ним, подмигнул ей и поднял стакан.

Боря протянул из дома провод и повесил на яблоневую ветку лампу. Поэтому за столом было светло, но вокруг лампы роилась всякая мотыльковая мелочь. Обжигаясь, сыпалась на стол. Но на это неудобство никто не обращал внимания. Ночь на юге вообще начинается сразу после захода солнца. Свет уличных фонарей сюда, в заросший сад, не достигал, и сидящим за столом, под покровом раскидистой кроны, было очень уютно.

Садясь на предложенный ей стул, Лина благодарно улыбнулась и, коротко оглядевшись, негромко сказала Турецкому, передавая ему розы, чтобы он поставил их в воду:

– Как здорово!..

Вот с этих слов Саша и начал свой тост. И заговорил о том, что, видно, сама судьба так распорядилась, чтобы после многих лет разлуки мальчишка-племянник вновь обрел свою любимую тетку, которая... И дальше, под нестихающие взрывы смеха, он стал рассказывать, как молодая, шустрая, голоногая Валенька прыгала с ветки на ветку, кидала сверху яблоки и показывала язык ему, обалдело наблюдавшему за ней с земли. И тогда он впервые влюбился... в собственную тетку. И, оказывается, до сих пор находится под тем давним впечатлением от ее юности и красоты. А по правде говоря, с тех пор и в самом деле мало что изменилось, если не считать того, что у него, племянника, впервые появился серьезный конкурент. И он обсудил с ним суть назревающего конфликта. А вывод таков.

– Сережа, – прочувствованным тоном завершил свою речь Александр, – я понял, что двоим нам ничего не светит, поэтому схожу с дистанции и уступаю первенство тебе. Так и быть, я отдаю тебе свою тетку, понимая дальнейшую бесполезность собственных потуг. И все свои невысказанные чувства тоже передаю тебе. Женись и пользуйся!

– Эй, а может, меня кто спросит? – вскинулась Валентина.

– А с тобой вообще не о чем разговаривать. Сиди и слушай, когда, понимаешь, настоящие мужчины разговаривают!

– Ну раз так сладилось, может, заодно уж и – горько? – наивным голоском спросила пенсионерка тетя Даша.

– Ура! – закричали все. – Горько!

– Эй! Эй! – но теткины вопли утонули в общем хоре.

– Ну вот и сделали доброе дело, – удовлетворенно сказал Турецкий, когда шум немного улегся. – Будем считать, что обручение – оно так называется? – состоялось. Сереж, с этой минуты только на тебя вся надежда. А возражения с ее стороны, – он указал пальцем на Валентину, – больше не принимаются. Считай это приказом по службе. Ты кто по званию, если перевести на армейские чины?

– Получалось, что подполковник, – не без гордости ответил Сергей.

– Отлично. Значит, службу помнишь. А я, как действующий генерал, потому что никто меня еще не разжаловал, приказываю тебе: отныне принимать все важные решения самостоятельно. Приказ понятен?

– Так точно! – рявкнул Сергей. – А какие считать не важными?

– Не важными? – озадачился Турецкий и, взглянув Лине в глаза, ответил: – Все те, которые не относится к категории важных! – и наклонился к ней: – Ловко я вывернулся?

– Да, мой генерал... – многозначительно ответила она. – Стратегическое мышление.

Чоканье, многоголосие поздравлений и дальнейшее веселье неожиданно было прервано шумом подъехавшей к калитке машины и двумя короткими сигналами клаксона. На миг за столом установилась тишина.

– Господи, кого это?.. – недовольно пробурчала Валентина.

Приподнялся Сергей, но его опередила Лина:

– Может быть, это за мной? Из больницы...

Я сказала, что вечером должна быть у вас...

Но всех успокоил Турецкий:

– Сидите, это, скорее всего, меня ищут. Никак не успокоятся... – и вышел из-за стола.

А от калитки долетел высокий, незнакомый Турецкому голос:

– Извините за позднее вторжение! Ермаковы здесь живут?

– Здесь! – крикнула Валентина. – Я ж говорю! Небось из санэпидстанции... Эй, а когда это ты ухитрился мою фамилию себе взять, а?

– Ты чего, Валя? – удивился Сергей.

– А чего кричат: Ермаковы?

– К вам можно? – снова донеслось от калитки.

– Да заходите, раз уж приехали! – недовольно ответила Валентина Денисовна. – Вот уж гости на мою голову...

Но Турецкий уже разглядел двоих идущих к свету лампы мужчин. Один был Антоном Плетневым, а другого Саша не знал – крупный и толстый, он шел, как жирная утка.

– Успокойся, тетка, это не к тебе, а ко мне... Чего не спится, Антон? Вы ж, кажется, договорились? – недружелюбным тоном встретил идущих Александр Борисович, выходя к ним навстречу.

– Извините, приносим вам глубокие извинения! – Толстяк прижал обе ладони к груди. – Позвольте представиться, Александр Борисович, старший следователь по особо важным... Липняковский Витольд Кузьмич. Здравствуйте. – И он протянул руку.

– Ну здравствуйте, гости дорогие, – с откровенной иронией хмыкнул Турецкий, вежливо пожимая ее. – Чем, как говорится, богаты... Тетка, ты не станешь возражать?

– Сашка, как ты можешь?

– Здравствуй, Саша, – нейтрально сказал Плетнев. – Извини, чрезвычайные обстоятельства... вот...

– Привет. До завтра не ждет?

– Снова трупы, Александр Борисович, – торопливо вставил следователь. – И мы решили обратиться за помощью. Это ненадолго, если вы разрешите. Туда и обратно. Мы вас немедленно привезем. Константин Дмитриевич обещал вашу помощь...

– Я знаю, он еще утром звонил мне... Ну что ж, давайте подъедем... Где нашли, снова на пляже? – с усмешкой спросил он.

Воцарилась пауза. Наконец следователь растерянно спросил:

– Откуда вы узнали?

«Ну Турецкий! Твой выход на арену!» – мелькнуло у Александра в голове. Он взглянул на Лину, сдерживая ухмылку, и ответил, указывая пальцем в темное небо:

– Там сказали...

Лина, обернувшись, посмотрела на мужчин. На лицах обоих была полнейшая растерянность. И она решилась:

– Скажите, а мне в вашей машине местечка не найдется? Я все-таки врач. И хотела бы посмотреть, вдруг кто-то знакомый? По роду деятельности я многих в нашем городе знаю.

– Конечно! – заторопился толстяк, будто именно от ее решения и зависело согласие Александра Борисовича. – Мы поместимся! И доставим вас обратно, не беспокойтесь! Просто обстоятельства, Александр Борисович! Как снежная лавина!

– У нас есть своя машина, – нарочито брюзгливым тоном заметил Турецкий, – но я уже выпил. Правда, вина, и немного, и если вы гарантируете... – Он не хотел привязывать себя и Лину, естественно, к нуждам прокуратуры.

– Никаких проблем! – поспешил заверить следователь. – Езжайте за нами!

– Ну что ж, тетка, извини, государево дело призывает на службу. Вы тут без нас не скучайте. И не ждите быстро, это дело мне известно, скоро не кончается. Но пару шампурчиков все-таки оставьте, вернемся – поджарим. Сереж, на тебя вся надежда, ты теперь старший в доме. А ты, тетка, слушайся старших. Продолжайте!

Когда вышли за калитку, Антон заглянул в «Волгу» с синим маячком и достал из сумки бумажник Турецкого, протянул Александру:

– Саш, просили тебе передать.

– Спасибо, – холодно ответил Турецкий, засовывая его в задний брючный карман. – Лена мне уже звонила. Так что у вас, в двух словах?

– Сержант из патрульно-постовой сообщил дежурному, а тот в прокуратуру. Витольд сразу – ко мне. Я в гостинице был, – торопливо добавил он, словно оправдываясь. – А там еще из транспортной звонили. Представляешь? Три трупа. Два – на обочине железной дороги, их под вечер обходчик обнаружил. Ну пока то-се, транспортная милиция выезжала. Осмотрели, позвонили, сейчас в городском морге. Завтра с утра займемся. Явный криминал. А буквально только что сообщили, что еще одного сняли в последнем вагоне, аж в Славянске. Еще днем. Ну пока думали, прикидывали... Народ не торопится.

– А куда ему торопиться? – Турецкий пожал плечами. – И с чего это урожай такой нынче? Думали?

– Я сам только узнал. А Витольд умный вид делает. Но он – скорый на ногу.

– Ладно, поедем, – скучным голосом сказал Турецкий, открывая правую переднюю дверцу перед Линой и помогая ей сесть. – На месте поговорим...

– Антон Владимирович, вы с нами? – крикнул от «Волги» следователь.

– Если есть соображения, садись сзади, – сказал Турецкий. – Если пока нет, езжай с ним.

– Я с ними, узнаю хоть про тех...

– Ну правильно, – покладисто согласился Турецкий и сел за руль.

Ехали молча. Лина сидела полуобернувшись к Саше, и глаза ее поблескивали от падающих отсветов фонарей.

– Скажи, Саш, вот в таких ситуациях ты как обычно поступаешь? О чем думаешь? Мне чисто ну... по-женски интересно. Как размышляет мастер. Ты не смейся, я серьезно...

– А ничего смешного нет, дорогая моя... Труп – это всегда чье-то несчастье. И необязательно самого покойника. Поначалу, когда в практикантах бегал, комплексовал, естественно. Теперь – не то чтобы привык, но смотрю как на вещественное доказательство совершенного преступления. У хороших судебных медиков обычно развивается здоровый цинизм... Не циничный, понимаешь? – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – А в смысле ответственный, рабочий. Я люблю с ними выпивать. Мудрые люди... Аки боги... И, кстати, они очень ценят такое к себе отношение. Пуговицы готовы рвать на ходу, когда попросишь... Это все – с опытом.

– А по поводу всего этого... как ты выразился, «урожая» мысли есть?

– Кое-что. Но я не хочу торопиться... Ситуация, между прочим, даже и в моей практике не новая. Очень похоже на то, что... Впрочем, надо еще обдумать... А если, что называется, навскидку, то именно таким образом проводятся в большинстве случаев большие зачистки. Знаешь, что это такое?

– Что-то бандитское?

– Абсолютно верно... Умница. Только и конкретные действия, и терминология, как это ни печально, перетекли из криминального мира с его законами в оперативную деятельность спецслужб. И – наоборот, тут полная взаимозависимость получается. А как это выглядит конкретно?.. Возьмем с тобой пример, лежащий на поверхности. Скажем, диверсия в городе. Полностью вырублен свет. Зачем? Кто-то за время этого искусственного энергетического кризиса сумел сделать себе баснословное состояние. Ну сделал и решил свалить в сторону, чтобы не засветиться. Но он же не один готовил этот кризис, верно? Были помощники, исполнители и так далее. Много народу. Значит, теперь от всех лишних требуется избавиться. Как? Очень просто. Деньги. Я нанимаю постороннего человека, плачу ему и указываю, кого надо убрать. Киллер работает. Затем я зову к себе другого и предлагаю тому за хорошие бабки, деньги – на уголовном жаргоне, убрать первого киллера. И так далее. Выстраивается как бы цепочка. В конце которой остается человек, который вообще не может ничего знать. Особенно если главный заказчик убийств договаривается не сам, а через посредника, которого, в конце концов, может убрать и сам, лично. Весь этот не такой уж и длительный процесс может занять сутки или чуть больше. А иногда длится даже неделями, месяцами. Потому что преступники и сами не дураки, знают, что они все между собой повязаны, а свидетели не нужны, более того, пока живы, они опасны, и начинают скрываться. Их ищут. Иногда находят. А иногда они сами приходят в милицию и сдаются, чтобы сохранить себе жизнь. Но их достают даже в камерах-одиночках. Забавная ситуация, правда?

– Это в тебе говорит профессионал, Саша? Потому что я не вижу ничего забавного. Наоборот, какой-то ужас!

– Увы, дорогая моя, это – жизнь. В которой давно все переплелось. Как в смертельных объятиях любви. Причем варианты случаются просто невероятные. Но это не для ушек прекрасной женщины, да еще на ночь глядя. Ты, по-моему, зря поехала, ничего интересного не будет. Рутина обычная.

– Я на тебя хочу посмотреть.

– А, ну да, – он улыбнулся, – цирк! На арене сегодня и каждый вечер!.. Рассказывал мне, давно уже, один цирковой... Анекдот из их жизни. «Беру кульбит!» – говорит воздушный гимнаст, что работает на трапеции, под куполом, и без лонжи и батута. «Где ловитор?» Ну тот, кто его ловит. «Нет ловитора! Беру другой кульбит! Где Мишка?! Ловитор Мишка берет, гад, пиво в буфете! Прихожу на копчик!! Покорежило...»

Лина захохотала, и Александр, заглядевшись на нее, чуть не врезался в задний бампер «Волги».

Из нее выскочил Антон. Подбежал.

– Дальше не проедем. Надо пешком. Тут недалеко, мы фактически на пляже.

– Был здесь, что ли?

– Был...

Антон кивнул и пошел вперед. Турецкий подал руку Лине, закрыл машину, и они отправились следом за грузной фигурой торопливо шагавшего следователя Липняковского к тому месту впереди, где уже находились несколько человек и мелькали лучи фонариков. Там же темнел и силуэт автомобиля, наверное, это был вездеход «уазик» с включенными фарами.

– Близко не подходи, – шепнул Александр, – не лучшее зрелище.

– Я врач, – так же тихо ответила Лина.

– Извините, Капитолина Сергеевна, – уже нормальным голосом сказал Турецкий, – я совсем упустил из виду этот факт. – Он чуть сжал ее локоть, отпустил и пошел вперед.

Над скорченным, с поджатыми к груди ногами трупом, лежащим у подножия темнеющей массы здоровенной скалы, в примятом кустарнике, сидел на корточках немолодой уже судмедэксперт в светлом халате, а рядом стоял раскрытый его медицинский чемоданчик. Судя по его возрасту, он был не новичок в своем деле. В руках его был фотоаппарат со вспышкой. Шла обычная работа.

Липняковский прямо-таки наехал на него своей тушей, заслонив собой свет автомобильной фары, и судебный медик без слов резко махнул, чтобы тот убрался в сторону. И что-то пробормотал сквозь стиснутые зубы. Турецкий понял, что примерно тот высказал в адрес следователя. Лина подошла сзади и остановилась у плеча Александра.

– Ну что, Зиновий Ильич, как наш утопленник? – спросил следователь, но медик поднял голову, хмыкнул и ничего не ответил.

Турецкий полуобернулся к Лине, встретился с ней взглядом, подмигнул и подошел к эксперту, присел с другой стороны трупа.

– Здравствуйте, Зиновий Ильич, – сказал он. – Не могу добавить: добрый вечер. Меня зовут Александр Борисович. Слушайте, а вам такая странная фамилия – Градус ни о чем не говорит?

Медик уставился на Турецкого:

– Уж не Борис ли Львовича имеете в виду?

– А что, вы разве знаете еще какого-нибудь Градуса? – улыбнулся Александр. – По-моему, это был бы нонсенс.

– Ха! – Медик вскинул руки. – Так старик жив-здоров? Сто лет его не видел! Патриарх!

– Да, и по-прежнему суров с нашим братом, – засмеялся Турецкий. – Ни слова без... э-э-э... – Он обернулся к Лине и прижал ладонь к груди: мол, уж извините!

Лина негромко хмыкнула.

– Совершенно верно! – Судебный медик покачал головой. – Суров! Ох как суров!.. Так вы из Москвы? Неужели из-за этих? – Он кивнул на труп.

– Александр Борисович Турецкий... – начал было следователь, сунувшись вперед, но медик снова, будто от мухи, отмахнулся от него.

– Так вы – Турецкий?! – уже изумленно воскликнул Зиновий Ильич. – Как приятно! Извините, руки. – Он отложил фотоаппарат и пошевелил пальцами в белых медицинских перчатках.

– Нет проблем, – ответил Турецкий. – И что у нас с вами имеется на данный момент, Зиновий Ильич, кроме того, что он – не утопленник и не задушен, а застрелен? Причем не здесь, потому что сюда его привезли уже готовенького, завернутого в целлофан. И в чемодане, так?

Судебный медик многозначительным кивком подтвердил сказанное.

– Антон! – Александр махнул рукой Плетневу, который подошел и тоже наклонился над телом. – Утреннему, видимо, поломали шейные позвонки. Им тоже вы занимались, Зиновий Ильич?

– Да, совершенно правильно. Контрольного и не потребовалось.

– И никаких документов наверняка не было?

– Ничего, пустые карманы, – подтвердил следователь. – Как и у этого.

– У того, кто убил утреннего, были очень сильные, тренированные пальцы. Как у спортсменов или ребяток из спецслужб. А привезли того тоже готовенького и сбросили с парапета... так, Зиновий Ильич? – спросил Александр.

– Именно сбросили. Имеются характерные повреждения.

– А сбросили в той позе, в которой его застала смерть. Теперь этот... Погляди на его куртку. – Турецкий показал пальцем на левый бок трупа.

– То, что его застрелили не здесь, абсолютно ясно, – сказал Плетнев, озабоченно оглядывая тело. – Скорее всего, где-нибудь в городе. Причем в людном месте.

– Верно, – кивнул Турецкий.

– А почему в людном? – раздался голос сзади.

Липняковский обернулся и, разглядев говорившего, махнул рукой, приглашая подойти ближе. Оказалось, что это был тот сержант патрульно-постовой службы, который первым и обнаружил тело скорченного человека, лежавшего в кустарнике, под скалой, почти у самой воды.

– Вот, – сказал следователь, – сержант интересуется.

– Объясни. – Турецкий кивнул Антону.

– Вот, обратите внимание, сержант, – начал Антон, – на положение тела. Оно скорчено. Почему? Потому что сперва его обернули полиэтиленом, а потом засунули в какую-то большую сумку, вроде тех, с которыми «челноки» ездят, или в чемодан. Зачем это нужно было? Затем, чтоб ваши коллеги не обратили внимания на тяжелую, подозрительную ношу. Согласны?

– Да-а, – с заметным почтением ответил милиционер.

– А почему в людном месте? – продолжил «лекцию» Антон, внутренне радуясь, что с Сашей, кажется, устанавливается контакт. – Потому что стреляли из пистолета с глушителем. На громкий выстрел вы бы отреагировали однозначно, правильно?

– Так точно, – заинтересованно ответил милиционер. – А про полиэтилен откуда? Когда я тело обнаружил, ничего такого рядом не было.

– Конечно, потому что убийцы наверняка выбросили уже его вместе с пустым чемоданом или сумкой на первой же свалке, не привлекая к себе подозрений. А для дурачков – вдруг поверят? – подкинули как утопленника, которого волной могло на берег выбросить. Но после пребывания в воде у трупа вид другой. А насчет полиэтилена, – Плетнев показал пальцем на то место, куда нацелил его Турецкий, – вот здесь все прекрасно видно. Следы крови размыты по куртке. Обратите внимание на эти разводы. Вы, когда мясо покупаете и дома разворачиваете упаковку, помните, как она внутри выглядит? Вот примерно то же самое.

– Угу. – Турецкий снова кивнул. – И чтоб между трупами мы не установили связи, выбросили их в разных местах. Это тело успело окоченеть, пока везли. В чемодане. Место потемней выбирали. Или ждали, когда народ разойдется... Того, из багажника, выбросили сразу, а с этим пришлось, видно, поездить... Какие у нас наиболее массовые места, где люди свободно и без всяких опасений таскают тяжелые сумки и чемоданы? Железнодорожный и автовокзал, аэропорт... Морской порт не проходит, там просто в воду спустили бы – и баста. Завтра же, с раннего утра, Витольд Кузьмич, если мы уже не опоздали, надо тщательно прочесать всю местность вокруг них – на предмет гильзы, следов борьбы, крови...