Текст книги "Забыть и выжить"

Куратор медленно шагнул в глубину кустов, аккуратно раздвинув ветки руками. Но они все равно зашелестели – не от ветра, от движения человека. И он остановился. И вовремя, потому что навстречу ему ударил неожиданно тонкий луч фонарика. С той стороны ломились сквозь кусты оба бандита.

Он обернулся: сзади, за спиной, никакого движения. А спереди приближался человек, и ясно кто. Стрелять сейчас, решил куратор, не стоило: какой-никакой, а звук и при наличии глушителя все же остается, его нельзя не услышать, когда внимание напряжено. Значит, что? То самое, чему когда-то учили и на что куратор до сих пор не жаловался. А Василиса, так та вся прямо млела в его руках, теряя сознание от избытка эмоций...

Вспомнилось ее задыхающееся, стонущее – «родненький мой... ми-и-лень-кий...» Господи, зачем ему нужны эти?..

Один из «этих» оказался в непосредственной близости. Прыгающий луч фонаря освещал то плотную, пыльную листву, то вороненую сталь пистолета в правой руке бандита.

«Ну что ж, этого и следовало ожидать... Преступник ведь вооружен и опасен...»

Еще шаг... Луч ушел влево, а темный силуэт на фоне освещенной листвы возник в досягаемой близости, почти рядом. Сам виноват...

Куратор выбросил вперед обе руки, пальцы ощутили мягкость щек и губ – живой плоти его врага, сомкнулись в жестком, почти стальном, захвате и... резким рывком направо свернули тому шею.

Он услышал, как человек негромко булькнул, а затем луч фонаря уткнулся в землю, после чего сразу потяжелевшее тело было осторожно опущено на выпавший из руки фонарь. Свет исчез. А луч от второго фонаря шарил метрах в десяти слева, он был не опасен сейчас.

Куратор стоял, нагнувшись над лежащим человеком, молча и не шевелясь. Свои пальцы с шеи бандита он еще не убрал. Надо было удостовериться, что пульса больше нет. Но правую свою руку он освободил и сунул в карман, за оружием. Наконец медленно выпрямился. И когда наконец позволил себе выдохнуть застоявшийся в легких воздух и набрать полную грудь свежего, такого приятного, вдруг остро ощутил, как в его левом боку, между ребер, взорвался обжигающий огонь. «Коленька, желанный мой!» – услышал он громкий стон, и на него обрушилась мертвая тишина...

– Ну вот и добегался... – негромко заметил мужичок – полухохол, полу неизвестно кто из автобуса, освещая лучом фонаря скорчившееся и лежащее на боку у его ног тело куратора. – Эй, Логопед, иди сюда! – позвал он и добавил на нормальном, русском языке: – Артист... бородку нацепил... надо же? Да не родился еще, эх, ты... – Он распахнул куртку и сунул за пояс свой пистолет с глушителем.

Шумно раздвигая кусты, на свет фонаря подошел второй парень из джипа.

– Ч-чего? К-кончил ты его, Х-хохол?.. – Он взглянул на лежащее тело. – А-а где Х-химик? – Он заметно заикался. Может, оттого у него и кличка была Логопед?

– Дуба дал твой Химик, вон он, глянь... – Луч фонаря скользнул в сторону, туда, где лежал второй парень. Но наклонился над ним сам Хохол. Посмотрел, ощупал шею парня, покачал головой. – Да, рассказывали мне, а я не верил... Силен бродяга... был. И все-таки, – философским тоном добавил он, – хоть ты и седьмой, а дурак.

– П-почему – с-седьмой, Х-хохол? – спросил Логопед. – Т-ты с-своих р-р-разве считаешь?

– Книжки надо читать... писателя Чехова, Антон Палыча... Тогда дурные вопросы не будешь задавать... Технарь, говорю, он был толковый... Ну ладно, давай паковать. – Хохол вздохнул и обернулся.

Позади него стояла большая сумка, в каких «челноки» свой товар перевозят. Он вытащил из нее фанерный лоток со сладкими перцами и отставил его в сторону. А из пустой сумки вынул сложенный лист полиэтиленовой пленки, развернул ее, положил на землю и приказал Логопеду:

– Давай, раз-два, за ноги, за руки, кладем на пленку и заворачиваем.... Так, а теперь засовываем в сумку... Да ноги ему согни, не влезет же!

– Н-не кричи, Х-хохол! – остановил его Логопед. – Услышат...

– Да кто? Кому надо?.. – Мужичок обернулся на стоящий поодаль темный автобус, мотор у которого уже работал. – Больно нужно им носы свои совать...

Автобус зафырчал громче, со скрипом закрылась дверь, вспыхнули фары, и он тронулся и укатил с площади.

– Поехали, огурчики-помидорчики... – усмехнулся Хохол, провожая взглядом свои сумки с овощами, оставшиеся в салоне. Ему они были сейчас абсолютно не нужны. Дело сделано, труп – в сумке. Затем он насыпал сверху, прямо на труп в полиэтилене, перцы из лотка и отшвырнул его в сторону. – Подгони джип поближе.

Логопед послушно ушел, завел машину и подал ее задом к кустарнику. Вылез, открыл багажник.

– Так, взяли за ручки! – скомандовал Хохол.

Оба трупа – один в хозяйственной сумке, а второй завернутый в брезент, потому что крови на нем не было, – они засунули в багажник и захлопнули дверцу. Сели в кабину. И Логопед вдруг сердито выругался.

–Ты чего? – удивился Хохол, вынимая сигареты и закуривая.

– Дай! – Логопед вытащил из его пачки сигарету и сунул в рот. Хохол поднес огонек зажигалки, и тот прикурил. – Ч-чего... С Т-технарем – х-хер с ним, а с-с Х-химиком чего д-делать будем?

– А ничего, сам виноват. Не подставляйся...

Я свое дело сделал, а ты перед хозяином лично валяй отчитывайся. Только мне это все – по... – И Хохол тоже смачно выругался.

– П-почему?

– А потому что я не хочу быть следующим, понял?

– Н-не п-понял!

– Ладно, поехали, непонятливый ты наш... По дороге объясню. Двигай на Портовую, поближе к пляжу... Там, поди, уже никого нет?

– Если п-поглуше ме-место в-выбирать, лучше к с-скалам, а?

– Давай к скалам, – равнодушно согласился Хохол и затянулся сигаретой так сильно, что даже закашлялся.

– З-здоровье б-береги, – ухмыльнулся Логопед.

Хохол посмотрел на него серьезно и кивнул:

– Вот и я о том же...

Глава десятая
ЧУЖАЯ БОЛЬ

Валентина Денисовна, похоже, здорово обрадовалась появлению племянника. И когда Александр Борисович вместе с Сергеем Ивановичем, зашедшим за ним вечером, перед ужином, навестили ее, первыми словами были:

– Все, хлопчики! Забирайте меня отсюда! Я им любую расписку дать готова, чтоб только отпустили! – и, не слушая возражений мужчин, отмахиваясь от них, словно от надоедливых мух, продолжала: – А смысла я не вижу! Света у них нету! Процедур – никаких! Чего лежу! Да еще если б лежала, а то брожу весь день по коридору, на улицу не пускают, а в голове одна «мысля проклятая»: как там у них?

Конечно, она имела в виду свою драгоценную «Усладу», «бизнес» свой дорогой.

Сергей Иванович, проявляя заметные дипломатические способности, предложил Саше рассказать тетке о тех инициативах, реализацией которых прямо с утра занимались труженики кафе. Понятно, что на всякий случай сам будущий супруг решил временно отойти в тень, ибо реакция Валентины была непредсказуемой. Ну а Турецкому-то терять было нечего, дело, по сути, уже сделано. Он и рассказал.

И тетка сочла все их действия единственно верными и своевременными. Однако благодарный поцелуй достался не бывшему труженику моря, а племяннику, ибо именно его и сочла самым разумным среди «этих мужиков» любящая тетка. А будущий супруг удостоился лишь снисходительного кивка. А ведь Саша предупреждал Сергея по дороге сюда, в больницу:

– Не трусь, проявляй инициативу! Пусть она даже поорет, зато потом спасибо скажет.

Не решился, а теперь вроде как и ни при чем оказался.

– А что, может, в самом деле заберем тетку домой? Чего ей тут маяться? – предложил Турецкий.

Сергей Иванович мялся, видно, у него были причины. И тогда Александр Борисович оставил их вдвоем и сказал, что пойдет и переговорит с завотделением. Вот и будет ясность.

Заведующей отделением кардиологии была молодая женщина, звали ее Капитолиной Сергеевной. Она сидела возле стола, положив ногу на ногу, и что-то записывала в медицинскую карту. Кокетливая белая шапочка-пилотка была сдвинута набочок, каштановые волосы лежали на плечах.

«Очень даже симпатичная дама, – постучав и заглянув в кабинет, отметил про себя Турецкий. —

А ножки – так просто чудо...»

Он уставился на них и чуть было не чмокнул губами, изображая поцелуй, но вовремя сдержался, однако шальную ухмылку убрать с лица не успел, и она заметила. Нахмурила аккуратно подведенные брови.

– Вам весело? – строго спросила, машинально одергивая белый халат на коленях.

– Конечно, – ответил Турецкий, входя и медленно отвешивая вежливый поклон. – Приятно в этой юдоли печали видеть прекрасный цветок!

Он не мог бы вспомнить, где слышал эту чушь. Но сказано это было им с таким проникновенным чувством, что строгая доктор усмехнулась:

– Вы, случаем, не поэт-сочинитель?

– Нет, упаси бог! Не сочинитель! – Он почти в отчаянии замахал руками. – У меня худшая из всех на свете профессий, я – юрист, бандитов ловлю!

– То-то ж, я смотрю, от них нигде проходу нет! – Она саркастически ухмыльнулась, и лицо ее прямо-таки засветилось.

– Так я же в отпуске, – печально заметил Турецкий. – Но уверяю вас, что как только...

– Да-да, я слышала: так сразу, верно?

– Абсолютно! – воскликнул Александр. – Я вам искренне обещаю, можете быть уверены!

– Благодарю вас, господин юрист. А как ваше имя-отчество, не секрет?

– Нет, разумеется, Капитолина Сергеевна. Вообще-то Александр Борисович. Но некоторые зовут Сашей, кто – Саней, а иногда даже – Шуркой. Я уже и сам запутался. Вам, конечно, легче, у вас только два варианта – Капа и Лина, да? А какое предпочтительнее?

– Полностью! А вы еще и наглый, как я посмотрю.

– Отвечу, но по секрету: невероятно!

– Ну хорошо, невероятно наглый Александр Борисович, так что вас привело в эту нашу... юдоль?

– Родная тетка. Точнее, двоюродная, но родней и любимей не бывает. Я ее сто лет не видел и вот приехал из Москвы, а она – тут. И теперь мечтает домой попасть. А я не знаю.

– Чего не знаете? Ах, ну да... Как ее зовут?

– Ермакова Валентина... э-э... Денисовна.

– А-а-а, вон кто? – улыбнулась доктор. – Смутьянка наша...

– Я нутром чую, она уже и тут отличилась. Что, ведет себя непристойно?! – изобразил ужас Турецкий. – Вы знаете, она в молодости по деревьям, как белка, скакала, сам видел! Значит, и тут теперь?!

– Ну что вы! – рассмеялась Капитолина Сергеевна. – Просто она уже давно ноет и домой рвется, а больные – народ чувствительный, на любую эмоцию часто неадекватно реагируют... И знаете, что я вам скажу? В нашей нынешней ситуации я бы и не возражала. Но ей жесткий режим нужен. Наблюдение. Вы сможете обеспечить?

– Думаю, недельки две – вполне. А потом – это сугубо между нами, – Турецкий наклонился к ней и страстно зашептал, как шпион, делая при этом страшные глаза. – Если вы сейчас выйдете на лестницу, то увидите рядом с ней неизвестного мужчину постарше среднего возраста. А это – не кто иной, как вполне вероятный ее будущий супруг. Только об этом не должна знать ни одна живая душа!

– Ужасная новость, – пытаясь быть серьезной, ответила Капитолина Сергеевна. – И что, на него тем не менее можно положиться?

– На него можно все. На нее – большой вопрос. Но если мы вдвоем...

– Вы с ним?

– Нет. – Александр поморщился от такого поразительного непонимания. – Он – сам по себе! А мы с вами!

– Не поняла?..

– Господи! Да если мы с вами, вы и я, вдвоем, прикажем ей, как надо себя вести, она не посмеет ослушаться, уверяю вас. Ну а если, не дай бог, вдруг повторится какой-нибудь приступ, то... Вы даже представить себе не можете, как мне будет приятно видеть вас, Капитолина Сергеевна!

– М-да... – констатировала она. – Однако же племянник, скажу я вам, у любимой тетки!..

Она перебрала несколько медицинских карт больных на своем столе, достала одну из них, стала листать... Подумала, покачала головой, закрыла карту и спросила:

– Значит, собираетесь ее забрать? Машина есть?

– Будет, как только вы прикажете. – Он вспомнил про «семейный» «Форд» у теткиных официантов.

– А я действительно не возражаю. Все, что надо будет вам знать, я напишу. Но я вас очень прошу, поймите, ее диагноз, как, собственно, и каждого из нас в определенные годы, написан не здесь, – она ткнула указательным пальцем в медицинскую карту, – а в наших паспортах.

– Да, я согласен с вами, – хмыкнул Турецкий, – в графе: дата рождения.

– Вот именно. Это хорошо, что мы понимаем друг друга. Значит, завтра часам к двенадцати приезжайте. Сегодня уже не стоит, поздно. А вот завтра, сразу после обхода, сможете забрать, устроит?

– Вполне. И последний вопрос, милый доктор: у вас не появится, причем совершенно случайно, желания, скажем, отужинать завтра вместе с нами, ну и... прямо на месте дать все необходимые указания по поводу дальнейшего лечения, а? – Он хитро посмотрел на нее.

– Ах, племянник... – Она мягко вздохнула. – Увы, семья, знаете ли, заботы...

– Это ужасно!

– Что именно?

– Встретишь вот так прекрасное создание, и только... э-э-э... – он и собственным ртом, и ладонями с растопыренными пальцами показал, как люди разевают рты. – А она... в смысле оно, это самое создание, уже замужем... Увы, говорите? А если подумать?

Она хорошо смеялась, красиво, во всяком случае.

– А вы что же, собственной семьей так и... не озаботились?

– Ой, да что вы! Конечно! Но я – в бегах... На всех обиженный! Достали!.. Помните «ералашку», где директор школы, низкорослый такой артист, по-моему, Михаил Светин, смешной и симпатичный, башкой о стенку колотится? И орет: «Достали! Достали!» Вот и я... Слушайте, Капа-Лина, а если без всяких задних мыслей, а? Валенька моя для вас – обычная пациентка, а вы – ее добрый доктор?

А потом я вас провожу – прямо куда прикажете? Нет?.. Жалко-то как!..

– Кого? – продолжала смеяться доктор.

– Себя, разумеется.

– Ладно, – смягчилась она. – Давайте завтра и посмотрим. Вы мне ближе к концу дня позвоните. Телефон я вам на выписке оставлю.

– Милый доктор, – сказал Турецкий, поднимаясь, – нет слов, я у ваших ног.

– Вот чудак! – с удовольствием произнесла Капитолина Сергеевна, когда дверь за посетителем закрылась...

– Так, – начал Турецкий, найдя тетку и Сергея на все той же лестничной площадке, – слушай мою команду! Выпишут тебя, тетка, завтра, после обхода, – это раз. Нужна машина – это два, чтоб довезти тебя до дома.

– Не вопрос, – с ходу отмела сомнения Валентина. – Сережа, позвони Боре, пусть подъедет. Это в его же интересах.

– Три: вечером, к ужину, у нас, по моим твердым предположениям, ожидается заведующая кардиологическим отделением Капитолина Сергеевна... Если кратко, для домашнего употребления, – Капа-Лина.

– Ну Сашка! – Глаза у Валентины стали огромными, как яблоки в ее саду.

– Ничего не «ну». Она приедет исключительно с той целью, чтобы подробно проинформировать тебя и, кстати, Сергея, как ему дальше лечить будущую супругу. Это – три, я сказал?

– Сказал, сказал, ах ты, прохиндей! – Валентина никак не могла успокоиться. – Нет, ну надо же! Неужто охмурил?!

– Никто еще никого не охмурял, тетка! Но ее надо будет соответственно встретить. Здесь. А потом привезти к нам домой. А после отвезти к ней домой. Это – обычная человеческая вежливость, и не смотрите на меня так, господа родственники! Стыдно подозревать семейных людей черт знает в чем, когда они ни о чем таком вовсе и не помышляют, и даже не надеются.

– Ну ты-то ладно, у тебя Иринка есть, а про нее – откуда знаешь?

– Сама сказала.

– Ай-я-яй! Нет, вы посмотрите на него! Я ж и говорю: страшный прохиндеище! Все уже прознал, босяк!..

– Тетка, при чем здесь это? – делано возмутился Александр. – Обычный разговор взрослых людей! Ни к чему, кстати, никого не обязывающий. Другое дело, что я нахожусь в положении бомжа – ни документов, ни денег! Я ж говорил, что меня обчистили в поезде! Ну документы там, в станице, мне обещала одна девушка поискать, может, найдут, тогда пришлют. Я ей номер своего мобильника оставил...

– А где он у тебя? – спросила Валентина.

– Господи, – спохватился Турецкий. – Он же дома у тебя! Я его так и не включил! Вот дурак... Ну ладно, с этим я решу. И насчет денег я не беспокоюсь, позвоню в Москву, и ребятки пришлют, сколько скажу. Но... на текущие расходы – такси там, цветы, то, другое... сама понимаешь. Ссуди, если можешь? На день-другой, не дольше.

– Эт-та на какие такие еще цветы, а? – сощурилась Валентина, превратившись в кошку, высматривающую глупого воробья.

– Странный вопрос! – только что не фыркнул Александр. – Представь, ты возвращаешься домой после двух недель отсутствия, а на столе тебя встречают алые розы, к примеру, в хрустальной вазе.

– Это на мои деньги – мне же и цветы?

– Фигушки, когда одолжишь, они будут уже моими. Не торгуйся, тетка. Стыдно огорчать любимого племянника! И вообще, мне нужны деньги... на самостоятельность.

– И сколько она стоит, твоя самостоятельность? – язвительно спросила Валентина.

– Ну... тысяч десять, на первый случай. Не меньше.

– Чи-и-во?!

– Все с тобой понятно, – отмахнулся Турецкий. – Сергей, выручишь?

– Да нет вопросов, – усмехнулся тот.

– А ты, тетка, получаешь отставку, – заявил Александр, подхватывая Сергея Ивановича под локоть. – Пошли отседова.

– Эй, вы чего? – словно бы испугалась Валентина. – А ну будет шуметь!

– Так шумишь-то как раз ты, – рассмеялся Сергей.

– А ты помалкивай! Ишь советчик нашелся! Спелись они уже тут, голуби! Значит, так, езжайте домой и... словом, сами посмотрите, чего надо, а чего нет.

Я приеду – начнем готовить. Деньги – в шкатулке, ты знаешь, Сережа. Неудобно будет перед Капитолиной, она докторша грамотная и женщина серьезная, ее у нас очень уважают... Нет, ну ты, Сашка, босяк... неужто уговорил-таки, а? И куда только Иринка твоя смотрит?!

Один Турецкий знал, куда она смотрит, но информировать об этом общественность вовсе не собирался...

До завтра было еще полно времени, чтобы заранее думать о званом обеде, а пока Александр Борисович решил закончить операцию «Володя». Скажем так, первую ее часть. А для этого нужен был фотоаппарат, лучше – цифровой, но такой вряд ли имелся у родственников – дорогая игрушка. Знай раньше – из дома бы захватил... Впрочем, он многое бы захватил из дома, если бы решение послать их всех как можно дальше не пришло спонтанно. А теперь – чего рассуждать!..

На дворе вечер. Когда, простившись до утра с воспрянувшей духом от прекрасной перспективы оказаться дома Валентиной, они неторопливо шагали на улицу Гвардейцев, Сергей на вопрос Александра ответил, что у него есть дома фотоаппарат. Обычный, старый «Зоркий», которому сто лет в обед, но снимает нормально. Пленку вставь и работай.

Поскольку на поиск Володи и фотосъемку Александру Борисовичу, судя по всему, оставалось только раннее утро, а затягивать с процессом он не хотел, они сменили направление и отправились домой не к Валентине, а к Сергею. А это было все-таки далековато, он жил рядом с портом. Но вечер был мягкий и теплый, и прогулка была в охотку. Как и неспешный разговор «за жизнь».

Уже когда дошли почти до центра города, на главной площади вспыхнули фонари. Ну вот и, слава богу, закончилась неопределенность. Раз электричество появилось, заработает и теткино кафе.

Зажигались огни и в жилых домах, и в магазинах. Вспыхивали цветные рекламы. И казалось, что опустившаяся на город ночь постепенно отступает куда-то к дальним горам, где еще царила темнота. Свет включали постепенно, как и вырубали сутки назад.

Слушая своеобразную исповедь Сергея Ивановича, который неспешно рассказывал про свою жизнь, прежнюю работу, давнюю любовь к Сашиной тетке – это он, вероятно, хотел перетянуть Валиного племянника на свою сторону в бесконечном выяснении отношений со строптивой «невестой», – Турецкий размышлял о них.

Чудаки, конечно, но характер Валентины, знал Александр, никогда не был сахарным. Он походил, скорее, на кубик белого мрамора, который можно кинуть в сахарницу и затем разыгрывать любителей сладкого чая. По молодости и Александр любил такие розыгрыши: кладет твой приятель кубик рафинада к себе в стакан и размешивает, а тот все никак не растворяется. Пробует на зуб. Иной раз случалось, что и зуб – долой! Так что – береги собственный загривок!

Вот примерно так и Валентина. На первый взгляд вся прозрачная и ясная, а присмотришься – прямо черт в юбке!

Но было у нее одно качество, которое нынче не часто встречается у женщин. Так, во всяком случае, считал Турецкий. Она была верным человеком. Может всякие «коники» выкидывать, шуметь, базарить, но никогда не продаст, не обманет того, кого любит. Они ж и с дядей Левой, сколько помнил Александр, никогда не ссорились, хотя она была много моложе мужа, и ветер в голове наверняка, как говорится у бюрократов, имел место быть. И тут, надо полагать, Сергею Ивановичу тоже крупно повезло. Он это должен знать твердо и никогда в ней не сомневаться. Ну а все остальное – это игра, которая, как Александр начинал понимать, им, наверное, обоим нравится. Игра в некую неопределенность, когда даже ежу уже давно все понятно.

А насчет верности – и это тоже знал Турецкий – у тетки были жесткие принципы. И сама никогда не искала компромиссов, и у других их не принимала. Поэтому и изумление ее по поводу Капитолины было, с одной стороны, разумеется, наигранным, шутливым, а с другой – абсолютно серьезным. Уж как бы там ни складывались у ее племянника отношения с женой, Валентина ни за что не позволила бы любимому Сашке изменить Ирине с другой женщиной, пусть даже и сильно нравящейся ей. Это – железно. Так что и думать нечего... А Капа-Лина, между прочим, очень достойная женщина. И чем еще черт не шутит?..

И хотя эта, последняя, мысль появилась, скорее всего, спонтанно, она тем не менее наверняка была лишь отчасти обусловлена присущим Александру Борисовичу эстетическим чувством прекрасного, а главным же образом вечной тоской мужчины по прекрасной женщине, в которой, вопреки сухой логике бытия, сошлись бы наконец однажды все его мечты, все выдуманные идеалы, все неистовые желания... О господи, да разве так бывает? А чего тогда они смотрят в разные стороны? Не видят? Или не верят?.. Просто не понимают и не умеют...

На обратном пути Александр Борисович заглянул на железнодорожный вокзал и там, в киоске с товарами для отъезжающих, купил фотопленку «кодак», которую, приехав теперь домой на автобусе, и заправил в фотоаппарат, приготовив его на утро, чтобы не терять времени даром.

Заодно вспомнил и о своем мобильнике, который, как приехал, бросил на теткино трюмо и забыл о нем. Включать, чтобы с кем-то разговаривать, не было никакой охоты. И вообще, ему была нужна тишина – и вокруг, и в мыслях.

А по поводу того, что там, в станице Новоорлянской, хорошая, славная девушка Леночка, собирающаяся на будущий год приехать в Москву, чтобы поступить в школу милиции, отыщет его документы, у Турецкого уверенности не было. Разве что совсем слабенькая надежда. Поскольку было все-таки известно, кто украл, хотя сам вор уже был покойником. Леночка считала, что рекомендации Александра Борисовича ей будет вполне достаточно, чтобы начать совершать подвиги в борьбе с организованной преступностью, и готова была носом рыть землю.

Узнай, к примеру, еще и о ней тетка, так совсем слетела бы с катушек! А ведь ничего же не было! Ну что за люди такие?! Почему никто не хочет верить в возможность просто нормальных отношений между мужчиной и женщиной?! Себя к этой категории «всех людей» Турецкий не причислял, ибо твердо знал, когда можно верить, а когда – нет. И весь сказ!

Он включил мобильник. И случилось невероятное: телефон будто только этого и ждал – заиграл Моцарта. Черт возьми, Иркина фантазия! Приобщение, так сказать, к высокой культуре!.. Надо будет сменить мелодию на... футбольный марш, что ли...

Александр посмотрел на вызов. Подумал: есть Бог. Звонила Лена.

– Алло, Турецкий слушает, Леночка, добрый вечер...

Как славно, что, еще даже и не помышляя о побеге из Москвы, он не поскупился и положил на счет своего номера двести баксов – теперь можно болтать сколько угодно!

– Александр Борисович! – тоненько пропищала «гроза бандитов». – Ну что же вы? Сами сказали, а сами отключились? Саша, ты как?

– Спасибо, милая... Сам не знаю. Пока нашел... Да тут во всем городе сутки света не было. Ну а как вы там? Успокоилось?

– Нет, следствие ведут. А у Куренных дядя Володя обыск произвел и ваши документы обнаружил. Только без денег...

– Да черт с ними, Леночка! Главное – паспорт, права, чего там еще было, не помню...

– Удостоверение и карточка банковская.

– Да?! Во здорово! А то я тут, как нищий, самый настоящий бомж! Синяки теткиными кремами замазываю, представляешь? Отлично, Леночка! Ты, может, передашь их с проводницей?

– Так уже передала!

– Когда? – испугался Турецкий.

– Их ваш товарищ, который у нас искал вас, с собой забрал. Антон Владимирович Плетнев, за которого вы себя выдавали... Вот вы и попались!

– А зачем он их взял? – сразу поскучнел Турецкий.

– Так чтоб вам и передать! Он к вам, в Новороссийск, отправился. Еще вчера. Он не нашел вас разве?

– И не найдет.

– Почему? – встревожилась Лена.

– А потому что я не желаю его видеть. И он не знает, у кого я остановился. И не узнает, надеюсь... Ладно, обойдусь пока без документов, не огорчайся.

– Я хотела, как лучше...

– Ничего, бывает. Передай привет своим. Спасибо вам за помощь. А ты меня не забывай, звони, тебе я всегда отвечу.

– Саша, – жалобно сказала Лена, – я тебя... целую...

– Да, – сказал Александр Борисович, нажимая кнопку отбоя. – Тетка точно упала бы в обморок...

Аппарат снова выдал такты увертюры к «Свадьбе Фигаро».

«Это ж надо! Легок на помине!.. Ну ты подождешь...»

Отвечать на вызов Антона Плетнева, который, судя по всему, находился где-то рядом, в смысле в городе, Турецкий не собирался. Трубка поиграла, поиграла и замолкла. Перебьется. И документы теперь никуда не денутся, в крайнем случае, вернутся в Москву...

Интересно, а чего все-таки Плетневу здесь надо, кой черт его сюда принес? Неужто совесть проснулась? Да быть того не может... Но ответить себе внятно на риторически заданный вопрос Александр Борисович не успел, поскольку телефон снова «затюлюкал» мелодией быстро, оказывается, умеющего осточертеть Моцарта. Нет, все-таки прав был, по-своему, Сальери!..

На вызове был Меркулов. Вот это уже что-то! Похоже на заговор. А если следующим абонентом будет Ирина, вообще сливай воду, Турецкий, склеивай ласты – так, кажется, выразился сегодня по какому-то поводу будущий родственник.

– Привет, Костя, – сухо сказал Турецкий.

– Здравствуй, чего пропал?

– Для кого?

– Ну... не понимаешь?

– Нет, Костя, не понимаю. Я, кстати, сам собирался тебе сегодня позвонить. Тут одно дельце наметилось интересное. Я хочу разобраться, поскольку оказался рядом. Ты слушаешь?

– Да. Ты – в Новороссийске, надо понимать?

– Правильно понимаешь. А дело вот в чем...

– Подожди, давай сперва наше решим.

– Костя, а у нас с тобой нет никакого дела. Я – в отпуске. Если ты хочешь помочь хорошему человеку найти себя, помоги. У тебя имеется такая возможность. Я сумел бы, конечно, и сам, но ввиду некоторых обстоятельств не могу обратиться в официальные органы, а ты можешь.

– Если ты о документах, то... Ну хорошо, я готов выслушать твое дело. Говори.

– Слушай. Я встретил весьма интеллигентного человека, страдающего биографической амнезией, так это называется, я выяснил сегодня, по-научному. Он вполне мог быть до болезни работником госбезопасности либо внутренних дел. Сейчас – бомж. Но – особый, я подчеркиваю. Появился здесь в начале марта нынешнего года. Мне надо знать, не исчезали ли в прошлом, ну или в начале этого года люди в этих «конторах». Фотографию этого человека я сделаю завтра и могу немедленно переслать в Москву. Я тут более детально посоветуюсь с одним врачом, возможно, покажу ей... э-э-э... врачу больного, впрочем, вполне здорового внешне, и мы посмотрим, что можно сделать дальше, чтобы человеку попробовать вернуть его память. Биографическая амнезия, я читал, штука страшная, но, к счастью, бывает иногда излечима. Вот, собственно, и все. Такая история.

– Ну я не спрашиваю, Саня, как ты с ним познакомился, когда и зачем, это – твои личные проблемы. Но боюсь, что коллеги, о которых ты упомянул, неохотно откликнутся на твой призыв, такие вещи у них не любят афишировать. Тем более что человек этот, как ты намекнул, скатился на самое дно, не так?

– Да, конечно, пропал человек, и хрен с ним! Вполне в духе времени. Но у него может быть семья, понимаешь? Которой совсем не безразлична судьба отца или, скажем, деда. Я не возражаю тебе, Костя, но за свою Нинку, например, я спокоен. Полагаю, что дочка отца в критическую минуту не бросит. И надеюсь, что твоя Лидочка тоже поступит однажды аналогично, если мы их правильно успели воспитать. А то ведь и вовсе никакой надежды не остается, верно излагаю?.. Трудно, говоришь. Ну что ж, тогда, считай, и разговора не было. Ну, пока?

– Погоди! Ты что?! – воскликнул Меркулов. – И что у тебя за манера? Никогда не дослушаешь, а сразу делаешь свои поспешные выводы! Причем наобум! Нельзя же так!

– Я слушаю, слушаю... – нудным, противным голосом процедил Турецкий, зная, что Костя прямо-таки смертельно ненавидит его в такие минуты. Нарочно так процедил, пусть позлится...

– О том, что твои документы нашли, ты хоть знаешь?

– Естественно. Мне позвонили. И я был очень раздосадован, когда узнал, что сделали не так, как я просил, то есть не передали их мне с проводницей, а зачем-то отдали постороннему человеку, который, ко всему прочему, мне еще и лично неприятен. Все это я уже им высказал. Полагаю, что документы попадут в Москву, где я их и возьму, когда вернусь. Надеюсь, что вернусь.

– Это хорошо, что надеешься. И у нас появляется надежда. Но у меня к тебе есть и встречная просьба, если не возражаешь. Нет?

– Скажи сначала какая.

– Антон сейчас в Новороссийске и пытается найти тебя.

– Ну пусть пытается. Начинающим сыщикам такая практика бывает чрезвычайно полезна. Удастся, нет – это другой вопрос, и мы не будем до поры до времени его касаться.

– Нет, Саня, это – главный вопрос. Ты, возможно, в курсе того, что там, у вас, произошло. Возможно, и не теракт, но вообще на диверсию похоже. Я разговаривал с руководителями прокуратуры, они просили, а я обещал оказать им помощь в расследовании, сообщив, что как раз у них в городе находятся два опытных юриста, которые могут провести расследование на высоком уровне. Надеюсь, ты не откажешься им помочь?

– Надо было, по меньшей мере, меня спросить. Это – раз. Во-вторых, узнать, хочу ли я работать с кем-то, находясь в отпуске. Конечно, ты вправе считать Плетнева опытным юристом, но я не совсем разделяю твою точку зрения. И, наконец, я полагаю, что ты вправе распоряжаться своими сотрудниками, к коим я себя вовсе не отношу с недавних пор. Вот при соблюдении этих трех условий ты мог бы определенно рассчитывать на мою помощь. А так – нет, не знаю. Не уверен. Да я уже и занялся судьбой одного человека и не хочу отвлекаться. Тем более что помощи ожидать неоткуда. А чужая боль меня почему-то задевает. Не знаю почему, может, не то воспитание...