Текст книги "Кровные братья"

Чем по-настоящему занимался Жариков, вкупе со своим приятелем Вишневским, понять было трудно. Оба крутились при искусстве, при картинах, иконах, антиквариате, оба на вопросы об их основной сфере деятельности отвечали туманно и уклончиво, не забывая, правда, помянуть, что они – люди, пользующиеся определенным весом и располагающие определенной властью. Что могло стоять за подобными намеками? Разумеется, служба в соответствующих инстанциях. Через несколько недель их знакомства Жариков и действительно признал, что они с Вишневским в звании капитанов служат в небезызвестных органах. Но от более обстоятельных рассказов об их служебной деятельности упорно уклонялся и в конце концов сумел поставить дело так, что Дине и в голову больше не приходило расспрашивать своего кавалера о подробностях его службы. Во всяком случае, несмотря на грубоватость, жесткость и манеры весьма сомнительного свойства, Жариков был человеком щедрым, размашистым, без раздумий и сожалений тратил огромные суммы – в том числе и на многочисленные подарки Тимашевской, – которые, совершенно очевидно, особо обременительными для него не были. Это Дине, безусловно, нравилось (а кому не понравится?). Потрясающей совместимостью отличалась и интимная сфера их отношений. Ни нежным, ни ласковым любовником Игорёша, разумеется, не был. Да Дина в этом особенно и не нуждалась. А вот дикая, первобытная страстность Жарикова, его совершенно неуемная потенция с успехом компенсировали все недостатки необузданного характера и дворового воспитания.

Время шло. Связь, рисовавшаяся поначалу чем-то случайным и мимолетным – как и многие другие, – тянулась и тянулась и как-то естественно стала перерастать в устойчивую и прочную привязанность. И поэтому для Дины не стало чем-то полностью неожиданным, когда после очередной бурной ночи Жариков буркнул то ли утвердительно, то ли вопросительно: «Динка, а что, если нам пожениться?»

Некоторая пауза все-таки возникла. Что ни говори, а прозвучавшее вот так вот вдруг Игорёшино заявление было достаточно внезапным. Но уже через какие-то доли секунды Тимашевская, окинув своего партнера совсем иным, испытывающим взглядом, как бы примеривая его к соответствию новой предлагаемой роли, процедила сквозь зубы свое излюбленное: «А почему бы и нет?»

Диночкино решение вызвало в семье неоднозначное отношение.

Елена Владимировна была в шоке. Ее любимая дочурка, которую она мечтала видеть супругой министра, дипломата, а еще лучше – представителя какой-нибудь старой аристократический фамилии, естественно, зарубежного происхождения, – вдруг выходит замуж за какого-то полустукача-полусолдафона, да еще и весьма невысокого служебного чина. Слезы, истерики, заламывания рук – все как положено.

Леонард Витольдович был куда более сдержан. В семейных связях с сотрудником могущественных органов просматривались и безусловно положительные моменты. К тому же, насколько ему представлялось, карьерный рост в этих самых органах происходил довольно быстро, так что путь от капитана до полковника мог быть весьма недлинным.

Материальная сторона не очень интересовала Леонарда Витольдовича. На счета Дины Ленардовны уже были переведены достаточные средства: еще и детям ее останется.

По случаю на Диночкино имя была приобретена хорошая кооперативная квартира, правда, далековато, в самом хвосте Волгоградского проспекта, почему Дина и предпочитала обитать в родительской четырехкомнатной громадине на улице Алабяна, лишь изредка заглядывая в свое собственное жилище. Но отдаленность – не проблема. Было бы с чего начинать, а там путем обменов, доплат, использования существующих связей можно очень легко перебраться хоть на Красную площадь. Разумеется, Леонард Витольдович намеревался еще и еще раз перепроверить через своих людей юридическое оформление Дининой собственности, так, чтобы на принадлежащее лично ей будущий супруг никоим образом не мог претендовать.

Значительно больше беспокоила Леонарда Витольдовича излишняя – даже для сотрудника КГБ – таинственность, окружавшая Игоря Васильевича. О нем не было известно решительно ничего: ни где он живет на самом деле, ни его родственные связи, ни круг его знакомств, не говоря уже, естественно, о направлении и сути его работы. Во всем этом было что-то странное и даже пугающее.

Но, в конце концов, супруги Тимашевские смирились с решением дочери и начали неспешно готовиться к назначенному уже сроку бракосочетания и соответственно к свадьбе.

Гром грянул, как ему и полагается, совершенно неожиданно.

«Зацепило» Тимашевских на самом излете развернутой новым генсеком кампании по борьбе со взяточничеством, коррупцией и должностными преступлениями, «зацепило» именно тогда, когда весь переполох первых месяцев этой борьбы определенно шел на убыль, сам инициатор «очищения социализма» на три четверти уже находился в могиле и все заинтересованные с нетерпением ждали, когда он наконец сделает последний, решительный шажок.

Не повезло. Чертовски не повезло! Обидно и… страшно.

Андроповские ищейки обнаружили в документации всегда аккуратных, ловких и осторожных Тимашевских такие вопиющие нарушения, что иначе чем определением «откровенный грабеж» их и назвать-то было никак нельзя. Началось следствие, пошли вызовы в прокуратуру, очные ставки с замешанными в делах лицами, подписки о невыезде… В общем, машина заработала. И хотя сам «правдолюбец» уже благополучно пребывал на Новодевичьем, остановить ход санкционированного им механизма было практически невозможно.

Но Леонард Витольдович не пал духом, не сдался, а пытался мобилизовать все возможные средства как для собственного спасения, так и – надо отдать ему должное – в первую очередь для выведения из-под удара Елены Владимировны. Со многими пакостными сторонами человеческой натуры пришлось ему столкнуться в этой битве: лучшие, казалось бы, друзья постоянно отсутствовали дома или находились в командировках или в больницах… Но соотношение подобных «доброхотов» к нормальным, ничего не боящимся старым товарищам составило примерно пятьдесят на пятьдесят, что, в общем-то, было совсем неплохим показателем. И эти пятьдесят процентов его истинных сторонников сумели совершить почти невероятное: госпожа Елена Тимашевская была освобождена из-под следствия за отсутствием состава преступления; перетасовки и перепрыгивания со статьи на статью Уголовного кодекса, осуществляемые опытными профессионалами, позволили, в конце концов, ограничиться всего лишь восьмилетним приговором – то, что сидеть все равно придется, было ясно изначально, вопрос заключался лишь в том: сколько? А главное, умелые крючкотворы сумели избавить Леонарда Витольдовича от самого страшного наказания: конфискации имущества. Правда, оплата их услуг, по сути, тоже граничила почти что с конфискацией. Но все-таки не полной! Все-таки хоть что-то еще оставалось!

С самой лучшей стороны проявил себя Ростислав Львович Вишневский. Проявил не только по части дружеского внимания, но и щедро делясь разумными, практическими советами и обеспечивая контакты с полезными и умелыми в подобных вопросах нужными людьми.

– Ростислав Львович, я вам бесконечно обязана.

– Оставьте, Диночка. Когда-нибудь сочтемся.

– Мерзость! Какая же все-таки мерзость жить в этой гнусной стране, где деловому и разумному человеку не дают никакой возможности проявить свои способности. Да еще и этот официально скрываемый, но ничуть не ставший от этого более лояльным и терпимым антисемитизм…

– Позвольте, Динуля. Антисемитизм и ваш папа… Какая связь?

– Самая прямая. Уж им-то – кому надо – прекрасно известно, что мой дед по отцовской линии – крещеный польский еврей.

– Вот как! Интересно. А не будете ли любезны сообщить, в какое именно христианское вероисповедание перешел ваш уважаемый дедушка?

– В Польше-то? Ну, разумеется, в католическое.

Вишневский расхохотался так звонко и заразительно, что поневоле хотелось присоединиться к его веселью. Но Дине сейчас было вовсе не до смеха.

– Как вас понимать, Ростислав Львович?

– Как понимать? Да очень просто. Ваши предки потрясающе умели создавать себе проблемы. Подумать только! В этой ожесточенной православной стране, совершенно непримиримо относящейся к чужим вероисповеданиям, человек, уходя от еврейства, приходит к католицизму… Это же все равно что из огня да в полымя!

– Но ведь прошло столько лет…

– Правильно. И поэтому крепко усвойте для себя, что судят вашего папу не потому, что он бывший еврей, бывший католик, бывший коммунист… Из партии его ведь уже поперли, правильно?

– Ну да, было шумное собрание.

– Вот-вот. А судят его потому, что он масштабный и предприимчивый ворюга, расхититель социалистической собственности.

На несколько мгновений Дина буквально онемела.

– Ну что вы молчите? Я сказал что-то обидное?

– Знаете, Ростислав Львович, уж от кого-кого, но от вас совершенно не ожидала…

– И напрасно, Дина Леонардовна. Вещи надо называть своими именами. И, уяснив для себя истинную ситуацию, искать из нее возможные и разумные выходы. И самое глупое – обижаться на простые, понятные и объективные (ну согласитесь, разве не так?) формулировки.

Логика Ростислава Вишневского была неопровержима. И не ссориться с ним надо было из-за недостаточной завуалированности в его словах вещей очевидных и справедливых, а прислушиваться к каждому произнесенному им слову и делать соответствующие выводы.

– Вы правы, Ростислав Львович. Извините.

– Вот так-то лучше. А извиняться вам совершенно не за что. Я прекрасно понимаю ваше состояние, вашу озабоченность, нервное напряжение. Но самое опасное в подобной ситуации – терять голову и делать опрометчивые шаги. Спокойствие, сдержанность и продуманность каждого слова и действия – это прежде всего. В этом – ключ к решению проблем, единственно возможный путь к нахождению оптимальных вариантов.

Именно с тех пор и повелось, что к советам и рекомендациям Ростислава Львовича Вишневского Дина Тимашевская практически всегда привыкла относиться как к непререкаемым и неопровержимым истинам в последней инстанции.

Весьма своеобразно повел себя в сложившейся ситуации Игорёша Жариков. Вернее сказать, он не повел себя никак, ибо просто исчез. Дина упорно названивала по нескольким известным ей телефонам – какие из них были служебные, какие личные, она так никогда и не могла понять. Во всяком случае, в период расцвета их романа такой способ поиска Жарикова оказывался весьма действенным. И если даже он не отвечал немедленно или на звонок откликались какие-то чужие голоса, буквально через несколько минут раздавался ответный звонок. Сейчас же большинство телефонов молчало, а по тем, где все-таки снимали трубку, сообщали, что «Игорь Васильевич на выезде, на совещании, только что вышел, да, разумеется, передам, он вам перезвонит».

На этом все кончалось.

Совершенно очевидным было, что ее драгоценный жених избегает не только встреч, но даже и разговоров.

Наконец-то раздался долгожданный звонок.

Как классические юные влюбленные, они встретились у памятника Пушкину. Но Жариков, вопреки своим правилам, не повел ее в какой-нибудь приличный ресторан, а начал кружить по каким-то переулкам, петлял, менял направление и в итоге «приземлился» в каком-то неприметном малюсеньком кафе не кафе, а скорее примитивной забегаловке. Все это было и непривычно, и неприлично, в конце концов, поскольку о содержании будущего разговора Дина уже догадывалась.

– Ну? В чем дело? Ты объяснишься уже, наконец?

– Динуля, ты же умная женщина. Неужели ты сама не понимаешь?

– Понимаю, конечно. Но хотелось бы послушать, как ты все это будешь излагать.

– Да чего тут излагать? Ты прекрасно знаешь, где я работаю, догадываешься, вероятно, насколько серьезно относятся у нас к моральному облику сотрудников…

– И членов их семей?

– Не надо иронизировать. И членов их семей. Ну подумай сама, что значит для меня, да и для тебя, кстати, тоже, если я в такой момент…

– В какой такой момент?

Игорёша, подыскивая слова, пожал плечами, пощелкал пальцами…

– Ну когда Леонард Витольдович…

– …находится под следствием?

– Вот-вот.

– И принципиальный чекист никак не считает для себя возможным входить в семью преступника.

– Ну зачем ты так!

– А как надо?

– Неужели мы не можем расстаться спокойно, интеллигентно, по-дружески. У меня вот тут поблизости, – Игореша достал из кармана связку кючей, – есть очень уютное местечко. Мы могли бы красиво и содержательно отметить наше расставание.

– Что-о?! Да пош-шел ты!..

Девочка из интеллигентной и обеспеченной семьи вполне успешно владела ненормативной лексикой русского языка. И последовавшая тирада была превосходным образцом страсти, изобретательности и виртуозности в обращении с этой лексикой.

Так закончился в ее жизни Игорь Васильевич Жариков.

Следствие по делу Леонарда Витольдовича Тимашевского и сопричастной ему преступной группировки длилось больше двух лет. Давным-давно почил в бозе принципиальный генеральный секретарь, успешно последовал за ним его незадачливый преемник, который также быстро предпочел нашей суетной и суматошной земной юдоли вечный, обеспеченный на первых порах невероятным почтением и уважением неземной покой, а маховик раскрученного в былые времена процесса – как бы он ни скрипел и ни ржавел на ходу – полностью остановить не было никакой возможности. Что ж, восемь лет, с учетом двух потраченных на следствие, с учетом примерно-благонамеренного поведения и искреннего раскаяния осужденного, уменьшенные на подвалившую к подобного рода заключенным амнистию, превратились в итоге в трехлетнюю отсидку. А это, вспоминая первоначальный размах обвинительных статей, было полной ерундой.

Разумеется, ни в какие государственные торговые структуры Леонард Витольдович после освобождения не пошел. И дело было даже не в том, что для него существовал формальный запрет на работу в торговой сфере – при большом желании и нажатии на соответствующие рычаги этот вопрос нетрудно было решить, просто новая ситуация в стране предполагала поиск иных, оригинальных решений. Мобилизовав все свои сохранившиеся средства, Тимашевский вместе с женой откупили небольшое, зачуханное кафе и в считаные месяцы превратили его в весьма привлекательное для клиентов, а вместе с тем и в весьма доходное для них самих место «индивидуальной трудовой деятельности».

Из своего текстильного института Дина все-таки ушла. И вновь на высоте оказался Ростислав Львович. Прислушавшись к его настойчивым советам, Дина не обрубила резко все концы, к чему в период следствия по папиному делу была очень склонна, а спокойно «дотянула» третий курс, сдала все полагавшиеся экзамены и оформила – по семейным обстоятельствам – академический отпуск, из которого, впрочем, в родной институт так уже никогда и не вернулась.

Сфера бывшего еще не так давно чисто подпольным и криминальным бизнеса вокруг искусства буквально на глазах начинала обретать черты солидности и даже респектабельности. Излишне говорить о том, что легальность этой деятельности касалась лишь поверхностных, внешних проявлений. Истинные дела по-прежнему творились в глубокой тени, в узком кругу доверенных лиц, и именно эти-то дела и приносили настоящие серьезные доходы.

Дина Тимашевская была далеко не последней фигурой в этом бизнесе. Этому способствовали многие ее качества. Прежде всего, в отличие от многих примитивных деляг, Дина действительно была человеком образованным и в искусстве таки разбиралась. (Почувствовав через несколько лет после ухода из института, что для лидирования в избранной ею области диплом о высшем образовании совсем не будет лишним, Дина поднапряглась и защитилась в университете как искусствовед – специалист по русской живописи девятнадцатого века.) Плюс к знаниям молодая женщина оказалась отличным организатором, умело подыскивающим необходимых людей: художников, реставраторов, контрабандистов, галерейщиков, экспертов, а главное, продажных чиновников, прикрывающих ее дерзкие сделки и авантюры. Дина была смела, упорна, беспринципна, а главное – чертовски везуча!

Впервые удача изменила ей в деле с этим идиотским шведским журналистом Свеном Вибергом. По заказу ее давнего клиента, известного парижского антиквара Жореса Монтегю, Дина раздобыла для него совершенно уникальный гарнитур девятнадцатого века: усыпанные мелкими бриллиантами колье, серьги, браслет и кольцо, оправленные в черненое серебро. Виберг, в расчете на его журналистский паспорт и перестроечную лояльность к представителям зарубежной прессы, должен был переправить груз через кордон. Так мало того что этот дешевый журналюга, недоделанно-недоно-шенный викинг, засыпался с посылкой на границе, так он еще – трус поганый, а уж платили ему по высшему разряду – начал болтать всякое лишнее и несусветное: откуда, почему, как, кто передал. Всплыло имя Тимашевской. Последовали вызовы в прокуратуру, намечалось следствие. Попытка контрабанды уникального художественного произведения – дело нешуточное, даже во времена всеобщего воровства и растаскивания по личным закромам всего исторического и материального достояния страны. Дело пахло серьезными проблемами.

И все-таки не все ночные телефонные звонки бывают непременно ошарашивающими! Изредка, сугубо в порядке исключения, случаются и обнадеживающие.

– Диночка Леонардовна? Рад слышать ваш изумительный голос! Вишневский беспокоит, Ростислав Львович.

– Ростик, дорогой! Это действительно был сюрприз. Дело в том, что несколько лет назад Ростислав Львович бесследно исчез с московских горизонтов. Ходили слухи, что из органов его уволили, а куда он после этого делся, никто не знал. (Кстати, рассталась «контора» и с «кристально-чистым» чекистом, бывшим «суженым» Дины Тимашевской, господином Жариковым. Ну про этого-то было известно, что расставание органов со своим верным слугой прошло для последнего совсем не безболезненно. Ходили слухи о каких-то вскрывшихся мошеннических операциях Жарикова в недрах родного ведомства, о каких-то должностных нарушениях, граничащих чуть ли не с преступлениями. Поговаривали даже о том, что бывшего капитана Жарикова судили и в итоге впаяли немалый срок. Впрочем, его судьба нисколько не интересовала Дину Леонардовну, а если и всплывал в памяти образ труса и мерзавца Игореши, то любые россказни о его злоключениях вызывали лишь неприязненную, мстительную радость.)

– Вы не представляете, как я рада вас слышать!

– Очень даже представляю, потому испытываю совершенно аналогичные чувства!

– Но где вы? Что с вами? И где вы пропадали столько лет?

– Я в Москве. И теперь, надеюсь, уже окончательно. Что же касается моего отсутствия… Ну вы же понимаете, Динуля, в нашей жизни и работе не все можно раскрывать даже ближайшим друзьям.

«Черт возьми, уж не сидел ли и он?»

– Я догадываюсь, какие мысли начали роиться в вашей светлой головке. Спешу успокоить: это неверное предположение. Скажем так: я много разъезжал, выполняя различные ответственные задания и поручения. Заглядывал и в Москву. Но, так сказать, инкогнито. Однако теперь все это уже в прошлом. Начинается новая полоса жизни, и я искренне надеюсь, что наша старая дружба и сотрудничество в этих новых условиях будут успешно продолжены.

– Ну о чем вы говорите, Ростислав Львович!

– Кстати говоря, времени зря я не терял и, пока суд да дело, успел получить диплом. Искусствоведа, между прочим. Так что мы с вами теперь еще и дипломированные коллеги. Не нам ли и карты в руки?

– Вы меня потрясаете, Ростислав Львович!

– Ну, разумеется, на столичные студенческие аудитории я не претендовал и мой провинциальный диплом конечно же не так весом, как ваш, и тем не менее…

– Когда мы встретимся, Ростислав Львович?

– Завтра. Насколько я понимаю, ваши нынешние обстоятельства делают именно вас заинтересованной в как можно более скорой встрече.

– Вы и об этом уже все знаете?

– Динонька, старый мудрый дядя Ростик знает все. И кстати, если не возражаете, давно уже пора нам с вами выпить на брудершафт? Чем не причина для немедленной встречи?

– Конечно.

– Вот так и запишем. А пока что отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.

Встреча прошла, как говорится, в невероятно теплой и сердечной обстановке. Дина, вопреки своим жестким правилам, даже позволила себе в середине дня бокал вина. Вишневский же с видимым удовольствием тянул и тянул темно-красное «бордо», о сорте которого и о годе его производства он предварительно обстоятельно советовался с официантом. Брудершафтское целование с Ростиславом Львовичем, зная его наклонности, вызвало страстное желание побыстрее вытереться и заново надушиться. Но Дина – волевые качества были все-таки очень сильной стороной этой женщины – сдержалась, спокойно выдержав иронично-прищуренный взгляд Вишневского. Забегая вперед, надо сказать, что переход на «ты» у них получился какой-то частичный, как это часто бывает у давно знакомых людей, привыкших за долгие годы к общению по имени-отчеству. Вот разве что в минуты умиления умом и изобретательностью партнера оба любили сладостно потянуть: «Динуля», «Ростинька», да в обстоятельствах прямо прямоположных, обзывая друг друга всяческими «избранными» наименованиями, обычно придерживались демократического «ты».

– К делу. Обстоятельства и все подробности твоих неприятностей мне известны. Есть надежные друзья, которые в состоянии все чисто и аккуратно закрыть, закрыть так, что нигде, ни в каких протоколах и записях не останется никаких следов.

– Сколько?

– Вопрос по существу. Друзья мои, к сожалению, не альтруисты, а работа предстоит серьезная, и задействовано в ней немало фигур, поэтому…

От суммы, названной Вишневским, Дина даже вздрогнула.

– Да-да, Диночка, да, я понимаю, что это грабеж. Но… Есть ли у тебя альтернативные варианты?

– Согласна.

– Я знал, что ты разумная девочка. Вино, с твоего позволения, я все-таки допью. Люблю «бордо», а это удивительно удачная бутылка. И сразу же надо действовать, время не терпит. Все остальное – потом. Готовь наличные и ни о чем больше не беспокойся.

В дела Ростислав Львович включился с необыкновенной активностью. Поначалу Дину это даже радовало, но по прошествии некоторого времени она начала ощущать, что Ростика Вишневского становится как-то слишком много, что в созданной исключительно ее усилиями компании «экспорт-импорт», как она ее называла, Ростик, пожалуй, начинает выдвигаться на ведущую позицию, которую она безусловно считала своей личной прерогативой.

Действительно, до сих пор все нити и связи она концентрировала исключительно на себе. На нее работала большая группа «добытчиков» – какими средствами они пользовались – их дело, лишь бы пришедшее непосредственно к ней было «чистым», ну хотя бы относительно. Ее личной находкой были супруги Раевские, чей художественный салон обеспечивал легальность и респектабельность сбываемых полотен и антикварных редкостей. Ее детищем было «Братство Серпинских», группы художников, неустанно «клепавших» как вполне приличные копии и подделки под известных мастеров, так и откровенную халтуру для тупых и примитивных краснопиджачных «новых русских». Числились в ее «бригаде» и художники-индивидуалы, и молодые химики, работавшие над проблемами «старения» полотен и раскрытия секретов старых красок… Да много чего было в организованном и контролируемом неугомонной Диной Леонардовной Тимашевской изощренном и весьма доходном бизнесе.

Особое внимание уделяла Дина Леонардовна контактам с известными и авторитетными экспертами-искусствоведами. И здесь, надо сказать, она не скупилась, прекрасно понимая, что полстранички текста, заверенные значительным и титулованным именем, существенно влияют на продажную стоимость ее товара. С ней постоянно и с удовольствием сотрудничал целый ряд докторов и кандидатов искусствоведения, которые, за соответствующую мзду, разумеется, фактически не глядя «подмахивали» все, что им ни подсовывала столь интересная и щедрая дама.

Как ни странно, единственный решительный отказ в сотрудничестве Дина Леонардовна получила от своей старой знакомой, известной московской светской «львицы», кандидата искусствоведения Елены Станиславовны Жаворонковой. Когда-то, в годы студенчества, Дина с большим удовольствием посещала лекции Елены Станиславовны, по-настоящему большого знатока русской живописи. Позже жизнь неоднократно сталкивала их на различных художественных и околохудожественных действах: выставках, вернисажах, первых попытках своих, доморощенных аукционов. Особо тесного знакомства не поддерживали, но при встречах неизменно раскланивались, а иногда и обменивались даже парой-тройкой светских фраз.

Ознакомившись с работами, на которые Дина Леонардовна желала бы получить ее экспертную оценку, Елена Станиславовна усмехнулась как-то уж слишком откровенно:

– Диночка, могу сказать только одно: заниматься таким опасным бизнесом могут лишь чрезвычайно смелые люди. Мешать вам я не собираюсь, но и… Вы меня поняли?

Дина поняла.

Вишневский начал с парадоксального на первый взгляд, но по сути необыкновенно разумного и дальновидного шага: устройства на работу в качестве главного администратора в один из ведущих симфонических оркестров страны. «Ростислав Львович, вы – ныне дипломированный искусствовед – и вдруг в администраторы?.. Почему? Зачем?» – «Динуля, во-первых, масса людей работает вовсе не по тем специальностям, которые записаны в их дипломах, ничего необычного в этом нет, во-вторых, не забывай, что я – администратор и хозяйственник с большим опытом, меня хорошо знают в соответствующих кругах и сочли возможным порекомендовать и помочь с устройством, а в-третьих, прикинь-ка, какие возможности это открывает для нашего с тобой дела». – «Для нашего дела? Что-то не понимаю». – «Ну, Диночка, где же твоя знаменитая прозорливость? Оркестр без конца гастролирует по всему миру. Разумеется, скрипочки, флейты, кларнеты и прочую мелочь музыканты везут с собой. Но есть ведь и громоздкие музыкальные инструменты, которые перевозятся в контейнерах. А кто отправляет и получает эти контейнеры? Конечно же администратор. К тому же коллектив этот знаменитый и уважаемый, поэтому особо пристрастных досмотров на таможне, как правило, не бывает. Хотя, естественно, для пущей надежности без соответствующего „подмазывания“ не обойтись. Следовательно…» – «Ростислав, ты – гений!» – «Стараюсь».

Задуманный Ростиславом Львовичем «гешефт» трудно было переоценить. Давно канули в Лету времена примитивной контрабанды со всякими там тайниками, чемоданами с двойным дном и прочей ерундой. Необходим был канал для переправки крупногабаритных грузов. В последнее время наиболее актуальным стал не вывоз художественных ценностей из России, а, как раз наоборот, ввоз в страну работ малоизвестных западных художников девятнадцатого века, которые, при некоторой незначительной переделке, можно было выдавать за произведения столь полюбившихся нуворишам русских художников. Цель? Она была очевидной. Для примитивных лохов, набивших свои счета наворованными долларами, любое заключение оснащенного соответствующими «корочками» на гербовой бумаге эксперта (купленного, разумеется, «на корню» продавцами) служило убедительным доказательством достоверности приобретаемой работы. А кому же из этих «знатоков» не хотелось покичиться перед сотоварищами, украсив стены новомодных вилл и коттеджей «настоящей живописью»? Таких новоявленных «коллекционеров» нагревали совершенно беззастенчиво, загоняя им откровенную халтуру, но все-таки встречались среди потенциальных клиентов особи, которые действительно хоть чуть-чуть в чем-то разбирались. Именно от них и исходила опасность проведения более основательной экспертизы. И если подделывать под позапрошлый век краски «стилизаторы» Тимашевской научились довольно ловко, то с холстами существовали серьезные проблемы. Процесс искусственного старения холста «прочитывался» независимыми экспертами довольно просто. Поэтому и стало в последнее время ведущим направлением в Динином бизнесе приобретение подлинных работ художников Северной Европы, «подгонка» деталей под отечественную действительность и дальнейшая продажа найденных «шедевров» с подписями крупнейших и известнейших русских художников.

Для поиска подходящих работ на Дину трудился целый штат зарубежных сотрудников из числа российского эмигрантского призыва девяностых годов. Преимущественным направлением была скупка картин у частных владельцев. Но периодически не обходилось и без покупки работ на аукционах, что, естественно, значительно удорожало «себестоимость». И истинной «болью» была необходимость «выдирать» приобретенные холсты из роскошных рам и перевозить их в свернутом состоянии. Перед продажей в России рамы необходимо было заказывать заново – ведь для многих «коллекционеров» именно рамка, а вовсе не картина представляла настоящую ценность. Расходы, расходы и еще раз расходы. Придуманный Вишневским путь транспортировки приобретенного позволял их значительно снизить и соответственно обеспечить более высокую доходность каждой операции.

С каждым следующим «транспортом» подельники все больше и больше входили во вкус. Новоявленные «шедевры» раскупались через салон Раевских, как горячие пирожки на Казанском вокзале, принося сотни, если не тысячи процентов прибыли.

Естественно, все эти операции требовали серьезных предварительных капиталовложений и, как все рискованные начинания, не были застрахованы от возможных потерь. Ни Тимашевская, ни Вишневский не горели большим желанием ставить «на кон» свои кровные. Что касается Дины, то, постоянно имея в своем распоряжении значительные суммы, так сказать, на мелкие расходы, каждую заработанную «копейку» она тут же переводила на свои зарубежные счета. По всей вероятности, нечто подобное проделывал и Ростислав Львович. Необходим был посторонний инвестор, человек с по-настоящему большими деньгами, готовый вложить их в развернутое, отлаженное и вполне даже доходное дело.

И такой человек нашелся.

На одной из выставок-продаж-презентаций в салоне Раевских Дина Тимашевская познакомилась с двумя друзьями-предпринимателями, Анатолием Орликовым и Олегом Лисицыным. Оба, судя по всему, были набиты деньгами по самые уши, оба не так давно начали интересоваться коллекционированием картин, оба в тот же день приобрели по нескольку очень даже недешевых полотен.

Чутье и интуиция Дины Леонардовны всегда были ее сильными сторонами. Парочка богатеньких приятелей показалась Дине весьма перспективной, а поэтому она позаботилась о том, чтобы купленные ими работы не были откровенным махровым «новоделом», а все-таки как-то там, чему-то вроде бы соответствовали. Ну настоящих подлинников у Раевских отродясь не водилось, все продаваемое было подделками, но, как уже упоминалось ранее, подделка подделке рознь.