Текст книги "Кровные братья"

Он попытался представить мужчину в дубленке, но тот прервал его резким жестом:

– Никаких имен! Хватит того, что ты знаешь слишком много.

– Шеф, вы не думайте… – начал Тарас.

– Я и не думаю, – перебил его заказчик сипловатым баритоном, – я просто тебе говорю, что если ты кому-нибудь…

– Да я не…

– …когда-нибудь что-нибудь сболтнешь, – «шеф» засопел, – тебе не просто не жить. Я с тебя живого кожуру сниму, как с мандарина. Ты меня понял?

– Понял, – несколько напряженно ответил ему Еременко.

– Так вот, – невозмутимо продолжил человек в дубленке. – Зовите меня просто шеф.

– Хорошо, шеф, – нестройным хором ответили оба товарища.

– Вот возьми. – Заказчик протянул Тарасу несколько бумажек. – Это фотография клиента. Чтоб вы его знали в физию.

– Ясно, шеф.

– Номер машины. – Он достал еще одну бумажку и тоже вручил ее Тарасу. – Марка – «Вольво». Теперь у нас идет карта.

Хозяин «Мерседеса» развернул географический план области.

– Вот здесь ремонтируют шоссе. – Он ткнул не особенно чистым пальцем куда-то в сгиб карты. Валера приблизился, чтобы глазами зафотографировать план. – Тут сделан объезд, гравийка. Длина объезда – километра четыре. Это и есть место операции. Время операции – десять часов утра. Завтра.

– Шеф, а откуда вы точно знаете…

– Точно! Знаю точно. В одиннадцать у него совещание. Впрочем, это не твое дело. Я точно знаю, что он проедет место операции между без пятнадцати десять и десятью пятнадцатью утра.

Несколько мгновений трое помолчали.

– Он будет один? – подал наконец свой голос Лобанов.

– Один. Я достаточно хорошо знаю этого человека и его привычки.

– Шеф, а если будут свидетели? – спросил Еременко.

– Свидетелей не будет. В это время трасса пуста. Те, кто едет в свои офисы, уже в Москве, а ленивые самки на джипах еще нежатся в постели.

Помолчали еще. Чувствовалось, что Тараса мучает некий невысказанный вопрос. Наконец он решился:

– А как насчет… э-э-э…

– Оплата только после работы, – жестко сказал заказчик. – Как договаривались.

– А… – начал Еременко.

– И никаких авансов, – отрезал «шеф». – Все, за дело. Вперед. Я тебе вечером еще позвоню на предмет уточнения деталей. Может быть, я тоже пойду с вами. Хочу сам поприсутствовать. Ну чего, блин, застряли? – рявкнул хозяин автомобиля. – Пошли вон оба!

Молодые люди засуетились и спешно покинули «Мерседес», который немедленно рванул с места, вздымая столбы снега, а через пять минут раздрызганная «шестерка» уже везла их обратно в Москву.

РАЗВЯЗКА

Разбитое такси мчалось по Ленинградке. В салоне «Волги» было тепло, но воняло бензином и еще какой-то автомобильной дрянью. Машину заносило на скользкой зимней дороге, однако ездок, интеллигентный щеголеватый господин с немного женственными манерами, только подгонял шофера, небритого малого в меховой шапке:

– Побыстрее, любезный, плачу вдвойне.

Ростислав Львович Вишневский торопился поскорее попасть в Шереметьево-2. Да, видно, пришла пора уезжать, тут уж ничего не поделаешь. Прощай, как говорится, немытая Россия. Избитая, конечно, фраза, но… Время собирать камни, время разбрасывать камни. Время сжигать за собой мосты.

Безотказное звериное чутье подсказывало Ростиславу Львовичу, что медлить больше нельзя. Последний разговор с рыже-седым генералом убедил его в этом окончательно. Под него подкапываются, к нему подбираются, и появляется серьезный риск «пересидеть». Хороший актер всегда чувствует, когда нужно уйти со сцены.

То, что рано или поздно ему придется уехать, не было для Вишневского секретом. Он готовил свой будущий отъезд уже несколько лет и успел подготовить солидную материальную, да и документальную базу. Американский «грин-кард» готов уже давно. Счет в иностранном банке – не в швейцарском, к чему это модное гусарство, – в простом, скромном банке «Аустриа» в Вене – солиден и способен обеспечить безбедное существование в том конце мира, который выберет для жизни его владелец. А американский «грин-кард» гарантирует уважительное отношение в любом уголке земного шара.

Машина пересекла МКАД. Теперь уже совсем немного. До рейса оставалось чуть больше часа, но Ростислав Львович должен был все успеть. Он улетал в Таллин – так ему показалось как-то… безобиднее, что ли. А кроме того, он с детства любил этот хрупкий изысканный город, такой же изысканный, как и он сам. Оттуда он абсолютно незаметно и неторжественно переберется на вертолете в Хельсинки, и вот уже – свободный западный мир!

В Хельсинки можно задержаться на два-три дня, оттуда прямиком в Вену – уладить финансовые вопросы. А там… там будет видно. Вишневский еще не решил окончательно, в какой стране ему хочется осесть. Для начала нужно будет, безусловно, пожить какое-то время в Штатах, где-нибудь в Нью-Йорке или – еще лучше – в Сан-Франциско, именуемом «голубой столицей Америки». Да-да, он купит небольшую холостяцкую квартирку во Фриско, «потусуется» там, оправдает свой американский вид на жительство. Английский у него, спасибо добрым учителям из Комитета, хороший. Если уж совсем по-умному, то неплохо бы еще и американское гражданство со временем получить.

А потом он купит уютный домик на берегу Женевского озера и заживет там простой и почти невинной жизнью.

– Приехали, командир. – Сиплый голос водилы вывел Вишневского из состояния задумчивости. Ростислав Львович расплатился, забрал свой небольшой чемодан – приятно путешествовать налегке – и вошел в здание аэропорта Шереметьево-2.

Знаменитые когда-то ворота в свободу, политые столькими слезами эмигрантов и провожавших их друзей, прощавшихся навеки, теперь несколько потускнели. Международные рейсы летают нынче откуда им только не лень, а парадным аэропортом страны считается новоотстроенное, «гламурное» Домодедово. Но Ростик по-прежнему любил старое доброе «Ша-два» и не мог забыть свой первый в жизни выезд за границу, в ФРГ, в далеком и теперь уже призрачном 1988 году.

Погруженный в приятные мысли, он как-то незаметно для себя миновал все проверки, кордоны, досмотры, чтобы не сказать – шмоны. В каком-то интервью новомодного альтернативного медика он прочел, что если хочешь быстрее попасть в то или иное место, нужно мысленно послать туда впереди себя свое «астральное тело», и тогда дорога сократится и пройдет незаметно.

Вероятно, астральное тело Ростислава Львовича уже поднималось по крутой улочке Пикк Ялг, вовсю гуляло по Вышгороду, глядя со смотровых площадок вниз, на островерхие крыши старого Таллина… сейчас они, вероятно, должны быть заснеженными. Интересно, Ростик никогда прежде не был в Таллине зимой. А еще оно – Ростиково астральное тело – попивало глинтвейн в знаменитой «Каролинке», бродило по Ратушной площади и по удивительно уютным улочкам и переулкам Нижнего города.

– Внимание, объявляется посадка на рейс Аэрофлота, вылетающий в Таллин. Пассажиров просят пройти к выходу номер… Ladies and Gentelmens, attention please…

Можно пойти и дальше… Мысленно Ростислав Львович уже летел из Хельсинки в Вену, входил в свой банк на пестрой и радостной пешеходной улице под названием Кернтнерштрассе, уже покупал уютную квартирку во Фриско, уже кормил уток на берегу романтического Женевского озера.

Он поднялся в самолет. До взлета еще оставалось какое-то время, и можно было позвонить Дине Тимашевской, единственному человеку, с которым Ростику хотелось попрощаться. Ну и заодно, конечно, предупредить. Собственно говоря, предупредить-то лучше было конечно же раньше, но… из естественной предосторожности Ростислав Львович предпочел сперва позаботиться о себе, а потом уже заниматься судьбами других.

– Диночка Леонардовна! Здравствуй, моя дорогая. Да, я самый. Да вот, видишь ли, звоню попрощаться. Ага, улетаю. Откровенно говоря, уже сижу в самолете. Нет, не «надолго». А насовсем. Ха-ха!.. Я абсолютно серьезно, Леонардовна. Какие тут шутки! Дело в том, что тучки над нашими головками сгущаются. А? Говорю, тучки сгущаются. Извини, я тут не один, так что кричать-то не могу. Ну ты понимаешь, о чем я. Так вот-с, если ты веришь моей интуиции… да-да, я помню. Короче говоря, дорогая моя Леонардовна, на твоем месте я бы тоже не засиживался в твоей уютной квартире. Ну, короче, ты меня поняла? Считай, что я тебя предостерег. Ну вот, собственно, и все. Как меня разыскать, ты знаешь, так что я надеюсь еще не раз лицезреть тебя… Нет, я лечу в Таллин. А потом… ну неважно. Ну хорошо, дорогуша, я тебя обнимаю. Да-да… береги себя. Чао!

…Дина швырнула трубку вне себя от бешенства. Экая все-таки скотина ее дружок Вишневский! Знал, что запахло жареным, все подготовил к бегству, подлая скользкая крыса, а ей позвонил попрощаться из аэропорта. Сволочь! Друг называется. А заранее предупредить – это мы не можем, как же, мы сперва должны о собственной драгоценной шкуре позаботиться. Педрила долбаный!

Впрочем, возразила сама себе Дина, нетрудно догадаться, что другим «сотрудникам» – например, Раевским или художникам – Ростик не позвонил вовсе, поскольку их судьба его не волнует ну вот ни на столечко. А ее все-таки предупредил, пусть и в последний момент. И на том спасибо.

Однако время дорого. Знаменитой Ростиковой интуиции мадам Тимашевская верила всегда. Раз Вишневский чувствует, что дело неладно, то надо мылить лыжи, сматывать удочки, короче, собираться и убираться. Дина задумалась. Шенгенская виза в ее паспорте действительна еще месяц, так что теоретически можно улететь хоть завтра – да что там завтра – сегодня! Но месяц – это мало, а потом продлевать ее, эту проклятую визу, ужасная морока. Вишневский-то, говнюк, «сработал» себе американский «грин-кард», с этой ксивой где угодно море по колено. Н-да… Лучше рискнуть, не пожалеть еще дня два-три и оформить визу на какой-то более-менее нормальный срок. Что касается финансовой базы, то в этом плане Диночка тоже подготовилась давно и прочно. А вот Толику Орликову она позвонит так же, как Ростик ей, – из аэропорта. Ведь она уже научилась разделять личную жизнь и бизнес. Причем бизнес в данном случае просто другое название для ее, Дининых, приватных интересов.

Нет-нет, конечно, она не такая стерва, чтоб слинять, не предупредив своего дорогого любовника о надвигающейся опасности. Естественно, она его предупредит, вот так же, как Вишневский – ее.

Звонок в дверь внезапно прервал ее размышления.

– Кто там?

– Госпожа Тимашевская?

– Да, это я.

– Полковник Мальков, Московский уголовный розыск. Прошу открыть.

Кровь прилила к вискам, и в голове что-то гулко затикало. Деревянными руками Дина открыла хитроумный замок. Несколько человек в форме зашли в ее прихожую, и тот из них, кто был, по всей вероятности, старшим, протянул ей какую-то бумагу:

– Вот постановление о вашем аресте. «Сука Ростик, – подумала Дина. – Какая гнусная сука! Улизнул…»

Ростислав Львович посмотрел в иллюминатор. По ту сторону прозрачного пластика царила обычная аэропортовская суета: люди в спецодежде грузили что-то в жерло его самолета, подъезжали какие-то машины.

Ну что ж, если подвести итоги, то все развивается правильно. Он успел сделать то, что собирался. Вот только жаль, скрипку не сумел пока вывезти, но и это ничего. Она в надежных руках и в свое время будет протащена через границу, уж каналы-то для этого у него остались. Странно… В сущности, зачем нужна скрипка Страдивари человеку, не умеющему на ней играть? Какая-то сентиментальность, что ли?

Вишневский еще раз поглядел в окно. Торжественно прощаться с Родиной ему не хотелось. Ну, во-первых, он сюда несомненно еще приедет – конечно, не сразу, а чуть погодя, и к тому же под другой фамилией и с другими документами. А во-вторых…

А во-вторых, пора бы уже лететь! Пусть сейчас сюрпризов быть и не должно, но однако же абсолютно спокойным он почувствует себя лишь в воздухе. Даже нет, точнее, все-таки в Таллине.

– Уважаемые пассажиры, – произнес приятный голос старшей бортпроводницы, – просим нас извинить за вынужденную задержку, мы ждем одного опоздавшего пассажира.

Черт! Вишневский, сам не зная почему, начал нервничать. Пора лететь! Уже чертовски пора лететь!

К самолету на полном ходу подъехала черная «Волга». Ага, видимо, этого самого скотину-опоздавшего привезли. Как же, как же, «семеро одного не ждут»… Еще как ждут, да притом ждут-то его, козла, люди деловые, у которых минуты на счету. И которым уже давным-давно пора в Эстонию!

Однако лицо человека, выскочившего из машины и в сопровождении троих мужчин поспешившего к трапу, показалось Вишневскому знакомым, и что-то неприятно кольнуло Ростислава Львовича. Ба! Да ведь это же генерал Вячеслав Иванович Грязнов, с которым ему намедни довелось беседовать. И еще несколько долгих секунд Ростик, не желая принять очевидное, уже не просто нависшее над его аккуратно стриженной головой, но и пришедшее непосредственно к нему, наивно верил, что именно генерал Грязнов и есть тот самый отставший пассажир, которого – из уважения к его летам и погонам – они и ждали всем самолетом.

Но уже через несколько мгновений Ростик с кристальной ясностью понял, что означает появление господина генерала лично для него: это означало конец. Он вжался в кресло и втянул голову в плечи, инстинктивно желая сделаться невидимым, и еще вспомнил принца Гамлета, мечтавшего уместиться в ореховой скорлупе. А через миг над ним возникли рыжие седины Вячеслава Ивановича, и трубный голос произнес слова, которых много лет с ледяным ужасом ждал Ростислав Львович:

– Господин Вишневский, вы арестованы.

– Александр Борисович, это говорит полковник Мальков.

– Да, слушаю вас, полковник.

– У меня не очень утешительные новости.

– Та-ак…

– Мои люди провели обыск в квартире господина Вишневского и на его даче.

– И что же? – нервно спросил Турецкий.

– И ничего не обнаружили.

– Ничего? – переспросил Александр Борисович.

– Абсолютно ничего.

– А скрипка? – непонятно зачем уточнил Турецкий.

– Нет.

С полминуты собеседники по разным концам мобильной линии угрюмо молчали. Потом Турецкий наконец вымолвил:

– Ясно. Спасибо, полковник.

Он дал отбой и мрачно посмотрел на сидящего перед ним Костю Меркулова.

– Я уже все понял, – кисло вымолвил Константин Дмитриевич.

– Вот так-то. Что будем делать?

– Может, ты поставил не на ту лошадь?

– Да нет, я уверен, что все было сделано правильно. Конечно, он замешан во всем, в чем только можно.

Турецкий закурил и погрузился в раздумье.

– Но где он может прятать скрипку? Вместо ответа в кабинете воцарилось молчание.

В наступившей тишине тем более отчетливо прозвучал стук в дверь.

– Да? На пороге стояла Галя Романова.

– Галочка, – улыбнулся Александр Борисович, – рад тебя видеть.

– Проходи, детка, садись, – вторил ему Константин Дмитриевич. Капитана Романову оба друга нежно любили и воспринимали как свою дочку или племянницу. Собственно, она ведь и приходилась племянницей их покойной соратнице Шурочке Романовой, с которой их связывала крепкая дружба, много общих дел, много общего риска, да и немало общих побед.

– Погоди-ка, Галочка. Ты просто сядь и ничего не говори. Какая-то у меня была мысль в связи с тобой. Погоди секунду, я сейчас постараюсь поймать ее за хвост…

Воцарилось молчание. Галя молча и немного восторженно смотрела на Турецкого, которого бесконечно уважала и у которого училась премудростям профессии. Костя Меркулов знал, что Сане лучше в такие моменты не мешать. Казалось, в хрупкой тишине можно было расслышать, как работает аналитический мозг Александра Борисовича. Наконец он заговорил:

– А помнишь, Галечка, ты про старушку рассказывала? Ну которая бывшая соседка семейства Вишневских.

– Конечно, Александр Борисович. Бунина Васса Александровна.

– Вот-вот. Вроде бы он с ней как-то контактирует…

– Именно, Александр Борисович. Приезжает, проведывает, иногда продукты привозит. И вообще ведет себя вполне достойно.

– Как почтительный младший друг, – вставил Меркулов. – По-сыновнему.

– А как ты думаешь, Галочка, в свете такой трогательной добрососедской дружбы…

Он замолчал. Галя напряженно пыталась уловить, куда он клонит.

– Если бы Ростислав Львович попросил Вассу… э-э-э…

– Александровну.

– Да, именно. Попросил бы о небольшом одолжении… правда ведь, она бы ему не отказала?

– Неглупо, – процедил Меркулов, а Турецкий тем временем уже надевал пальто.

– Едем! Быстрее!

– К Буниной? – переспросила Галя.

– Да. Скорее. По дороге все объясню. Костя, поехали с нами.

– Ну что ж, поехали…

«Пежо» Турецкого стремительно влетело в тихий дворик в Можайском переулке.

– Какой этаж? – бросил он на ходу, устремляясь вверх по лестнице.

– Четвертый, – ответила Галя, с трудом поспевая за Саней, напоминавшим почуявшую дичь гончую.

– Васса Александровна, – начал Александр Борисович после того, как церемония взаимных представлений состоялась, – моя коллега капитан Романова подробно изложила мне все детали вашей с ней беседы. Но в связи с некоторыми новыми обстоятельствами возникла необходимость побеседовать с вами снова, и я решил познакомиться с вами лично.

– Я слушаю вас, – любезно молвила старушка, даже точнее, пожилая дама.

– Мы хотели расспросить вас о вашей дружбе, или приятельстве, с Ростиславом Вишневским.

– Ну я же в принципе все рассказала Галочке…

– Я уточню, – довольно жестко продолжал Турецкий. – Не заходил ли к вам господин Вишневский в последние дни, и если да, то не оставлял ли что-то: сверток, коробку, чемодан? Подумайте, прежде чем ответить, Васса Александровна, вы не представляете, до какой степени это важно.

– Нет. Ростик ничего не оставлял, – ответила старушка, но взгляд ее стал почему-то тревожным.

– Васса Александровна, – вмешался в разговор молчавший до сих пор Меркулов, – возможно, вы не поняли всю важность происходящего. Ваш приятель Ростислав Вишневский два часа назад арестован…

Бунина тихо охнула:

– Ростислав арестован?

– Да, – тихо ответила Галя Романова.

– Арестован, – продолжал Константин Дмитриевич, – по подозрению в краже скрипки Страдивари и многочисленных махинациях, связанных с предметами искусства.

– Речь даже идет не о том, – перенял инициативу Турецкий, удваивая напор закона на бедную старуху, – что ваши действия будут квалифицированы как сообщничество. Речь идет о правде. О правоте и справедливости. Во время концерта Геральда Райцера похищена скрипка Страдивари. Скрипка эта – та самая, которая много лет назад принадлежала отцу Вишневского, о чем вы же и рассказали нашему сотруднику Гале Романовой. Как ни удивительно это для вас прозвучит.

– Парадоксальна судьба вещей, – прокомментировал Меркулов. – У нас есть серьезнейшие основания подозревать, что именно господин Вишневский организовал кражу скрипки.

– Вы производите впечатление человека прямого и честного, – вмешался Турецкий. – Мы понимаем, что речь идет о том, кто вырос на ваших глазах, о человеке, к которому вы даже, возможно, питали чувства сродни материнским, что ли…

– К тому же Вишневский поддерживал вас и вообще вел себя, как подобает порядочному другу, – вторил Константин Дмитриевич, – но разве это причина для вас, человека интеллигентного, гражданина, в конце концов, укрывать преступника?

– Подумайте, Васса Александровна. До истины мы ведь в конце концов все равно докопаемся, – увещевал ее Турецкий, – а вы будете продолжать жить с мыслью, что содействовали бесчестному поступку. Еще раз повторяю, я не пугаю вас уголовной ответственностью.

– Это не столь важно, – согласился Меркулов. – Я даже лично обещаю не привлекать вас. Просто живите себе дальше с чувством, что помогли вору.

Воцарилось молчание. Бунина тяжело дышала.

– Подождите здесь, – наконец вымолвила она.

«Гости» замерли и только изредка осторожно переглядывались; пожилая женщина удалилась в дальнюю комнату, оттуда она вернулась, неся перед собой средних размеров обшарпанную сумку.

– Вот. Это Ростик принес мне позавчера. Сказал, что боится воров, а там у него какие-то ценные бумаги.

– Отличное объяснение, – хмыкнул Александр Борисович. – Вы не открывали сумку?

– Нет, конечно.

– А не подозреваете, что именно там может быть?

Васса Александровна отрицательно покачала головой.

– Но вы догадались, что речь идет о чем-то противозаконном? – уточнил Меркулов.

Бунина посмотрела на него тяжелым грустным взглядом:

– Я этого не исключала.

– Откройте, пожалуйста.

Заржавелая «молния» распахнулась с едким хрустом. Взорам четверых предстал некий предмет, завернутый в кухонное полотенце.

– Скрипку нужно держать за гриф, – предостерег Турецкого всесторонне образованный Константин Дмитриевич. В тусклом свете коридорной лампочки блеснул знаменитый лак бессмертного кремонского мастера. Изящный изгиб обечайки и трогательная выпуклость верхней деки поражали взор и казались в этой обшарпанной прихожей московской квартиры чем-то не от мира сего, чем-то, принесенным космическими пришельцами. Словно среди статуй ВДНХ вдруг затесалась Венера Милосская.

Галя Романова тихонько ахнула. Васса Александровна как-то горестно крякнула. Меркулов смог только удовлетворенно сказать:

– Ага! А Турецкий тихонько шепнул Гале:

– Сходи за понятыми.

– Добрый вечер, Геральд Викторович. Извините, что побеспокоил. Это…

– Здравствуйте, господин Турецкий.

– Вы меня узнали?

– Это профессиональное, – рассмеялся невидимый Райцер в трубке. – Слух у меня, знаете ли, с детства неплохой.

– У меня есть хорошие новости.

– Вы нашли скрипку?

– Да, – просто ответил Турецкий. На другом конце линии наступило молчание.

– Вот это да… Ничего себе. Признаться, так быстро я даже не ожидал.

– А это у меня тоже, – хмыкнул Александр Борисович, – профессиональное.

– Потрясающе! Мне говорили, что вы ас своего дела, но чтобы так! Расскажите же, расскажите скорее.

Турецкий в общих чертах изложил Райцеру продолжение истории скрипки-путешественницы и мотивы господина Вишневского.

– Так что скоро вы получите свою боевую подругу обратно, надеюсь, что в целости и сохранности. По крайней мере, мы ее не обижали.

– Вы меня покорили, Александр Борисович! – прочувствованно сказал музыкант.

– Да ладно, у нас работа такая, – отшутился Турецкий.

– Послушайте, но зачем она была ему нужна? Вот это то, чего я не понимаю в упор.

– Вишневскому-то?

– Ну да!

– Это загадка. Тут какой-то очень сложный комплекс. Наследственность, преемственность и так далее. Фамильная реликвия. Не удивлюсь, если психологи скажут, что тут еще каким-то боком примешана гомосексуальность господина администратора.

– А это-то при чем? – поразился Райцер.

– Ну… Он не продолжил себя в потомках, так сказать, тупиковая ветвь. Следовательно, возникает некий комплекс вины – по отношению к предкам и к самому себе; а отсюда – более глубокая связь с предыдущим поколением. Память об отце…

Турецкий откровенно импровизировал. Ему было более или менее все равно, почему Ростислав Львович украл скрипку. Важно было лишь то, что он, Александр, ее нашел.

– По-моему, вы несколько усложняете.

– Может быть, – охотно согласился Александр Борисович. – Но так ли это теперь важно для нас?

– Безусловно нет! – радостно рассмеялся Райцер. – А ведь я теперь ваш должник.

– Да ладно, сочтемся, – в свою очередь улыбнулся Турецкий. – В другой раз приедете к нам в Россию – на концерт пригласите.

– Э-э, знаете, Александр Борисович… Не в обиду лично вам будь сказано, но, как гласит известная цитата… «Спасибо, лучше вы к нам!»

– Жаль. Очень жаль.

– Мне не хочется вас огорчать, но поездка в Россию оставила неприятные воспоминания.

– Я все же надеюсь, что это пройдет и вы снова приедете туда, где вас ждет ваш слушатель.

– А впрочем, – внезапно согласился Райцер, – может быть, и так. Время пройдет…

Не исключено, что ему просто не хотелось затевать сейчас долгий спор о Родине, эмиграции, корнях и так далее.

– Знаете, Саша, меня мучает один вопрос.

– Спрашивайте смело.

– А мой старинный друг Юра Владимирский… Неужели он действительно как-то причастен к этому делу?

Турецкий колебался лишь долю секунды. Райцер его колебания не заметил.

– Владимирский? Нет, да что вы! При чем же тут он?

– Ну, – замялся Райцер, – он так явно настаивал на том, чтоб я послушал его интерпретацию «Леоноры» № 3, словно специально выманивал меня из артистической.

– Да нет, – твердо сказал Александр Борисович. – Он тут совершенно ни при чем. Говорю вам это как следователь, ведущий дело. А то, что он вас так рьяно уговаривал, так, наверное, просто интересовался вашим мнением о своей работе. Вот и все. Совпадение.

Райцер глубоко вздохнул.

– А вот это действительно радостная новость. Еще неизвестно, что для меня важнее. Спасибо вам.

В это самое время полковник Шаров, начальник второго муровского отдела, давал последние инструкции незадачливому взрывнику Валерию Лобанову:

– Запомни, главное – спровоцировать заказчика на конкретные активные действия. Он не должен пассивно стоять и наблюдать, как вы с Еременко все сделаете. Идеальный вариант – чтобы он лично взял в руки пульт управления и сам нажимал на кнопку. Судя по тому, как он маниакально ненавидит свою «жертву», подвести его к этому будет нетрудно. В тот момент, когда покажется машина Орликова и заказчик перейдет к действиям, появится группа захвата и «возьмет» его с поличным. Ты все понял?

– Да вроде понял…

– Так «вроде» или понял? – настаивал Шаров.

– Понял. В комнату стремительно вошел генерал Грязнов:

– Сидите, сидите. Ну как? Инструктаж прошел успешно?

– Вполне, товарищ генерал.

– Операцией по захвату буду руководить лично я, – произнес Грязнов.

– А Александр Борисович тоже будет участвовать?

– Насколько я его знаю, он не усидит у себя в кабинете…

Между тем Александр Борисович сделал еще один телефонный звонок.

– Юрий Васильевич, здравствуйте, это Турецкий.

– А! Александр Борисович, добрый вечер! Чем могу быть полезен? У вас есть какие-то новости?

– Есть. Мы нашли скрипку.

– Нашли?! Боже мой, это потрясающе! Как вам это удалось?

Турецкий помедлил.

– Неважно. Главное, что удалось.

– Вы уже сообщили Геральду Викторовичу?

– Да, я только что ему звонил.

– Скажите, Александр Борисович…

– Слушаю вас.

– А вы, – Владимирский явно не знал, как это сказать, – ну вот то, что касается меня…

– Что вы имеете в виду? – холодно переспросил Турецкий.

– Вы ведь помните наш последний разговор?

– Наш последний разговор? Конечно, отлично помню. Вы рассказали мне всю подноготную господина Вишневского, и мы с вами тогда еще пришли к выводу, что он наиболее вероятный кандидат в подозреваемые. Попросту говоря, что скрипку украл именно он.

– Да-да, это конечно, – мямлил Владимирский.

– Вот, собственно, и все. Ростислав Львович Вишневский уже арестован. Так что поздравляю, ваш оркестр пока что остался без администратора.

– Но вот то, что касается бумаги…

– Какой бумаги? – быстро переспросил Турецкий.

– Ну вот то, что я вам рассказывал, – Владимирскому явно было страшно неудобно, – бумага, которую я подписал…

– Вы подписывали какую-то бумагу? – искренне изумился Александр Борисович.

– Ну вот то, что в юности…

– Не знаю, о чем вы толкуете, Юрий Васильевич, – очень твердо произнес Турецкий. – Я такого разговора не помню.

– Как же? – недоумевал музыкант.

– А никакого такого разговора просто и не было, – гнул свое Турецкий. – Мы говорили о том, что Вишневский воспользовался представившимся случаем и выкрал скрипку Страдивари. А случай этот заключался в том, что Геральд Райцер вышел из артистической, чтобы послушать оркестр под вашим управлением.

Владимирский молчал, затаив дыхание, и Александр Борисович продолжил:

– Ибо вы его об этом очень просили. Если я правильно понял, вам было очень важно узнать его мнение. Короче, это ваши цеховые дела. Творческие вопросы. Я все правильно излагаю?

– Да, абсолютно, – подтвердил музыкант сдавленным голосом.

– А больше ведь ничего и не было, верно? – спросил Турецкий очень медленно и очень внятно. – Или я что-то упустил?

Владимирский откашлялся. Турецкий явственно увидел внутренним взором, как он расправляет плечи.

– Да, Александр Борисович, – подтвердил тот уверенно и весело, – вы правильно все изложили и ничего не упустили.

– Ну вот и отлично, – ласково подытожил Турецкий.

– Александр Борисович, – позвал Владимирский.

– Да-да?

– Спасибо вам! Огромное вам спасибо.

– За что? – притворно удивился Турецкий, а его невидимый собеседник ответил очень и очень серьезно:

– За все. Спасибо вам за все!

– Ну что ж, друзья мои, – Турецкий положил трубку и закурил. – По-моему, мы славно поработали.

Сидевшие напротив него Меркулов и Грязнов как по команде дружно усмехнулись.

– Погоди, – сказал Слава, – еще нужно завтрашнее утро преодолеть.

– Преодолеем. Я тоже с вами пойду.

– В этом никто и не сомневался, – проворчал Костя Меркулов. – Рэмбо ты наш доморощенный.

– Но в любом случае мы раскрыли два дела.

– Три, – поправил Меркулов.

– Да, точно. Три. Торговля фальшивой живописью. Кража скрипки Страдивари. И покушение на убийство.

– Не мешает еще взять этого типа с поличным, – снова вступил в разговор Грязнов.

– Господин Лобанов проинструктирован?

– Да. Полковник Шаров этим занимался.

– Ну что ж, – Турецкий встал. – В таком случае есть предложение разойтись по домам и всем рано лечь спать. Завтра предстоит довольно трудный день.

Старенькая автомашина «Жигули» шестой модели медленно пробиралась по заснеженному проселку. Сидевший за рулем Тарас Еременко был сосредоточен и мрачен. Его пассажир, Валерий Лобанов, тоже хмуро смотрел на дорогу. Словно по контрасту с их настроением, зимний лес выглядел радостно и весело, чистый снег искрил, освещенный утренним солнцем.

– Все, – коротко бросил Еременко, – машину оставим здесь. Дальше застрянем.

– Далеко еще? – спросил его Лобанов.

– Километра два через лес. Ничего, дойдем, не развалимся.

Они вышли из машины и навьючили на себя огромные рюкзаки. Одеты оба были в камуфляжную форму и армейские ботинки.

– Пошли, – скомандовал Еременко и устремился через лес. Лобанов шел за ним, по колено проваливаясь в снег.

– А что заказчик? – поинтересовался Валерий. – Он же вроде тоже хотел участвовать.

– Будет ждать на месте, – не оборачиваясь, бросил на ходу Тарас. – Если ничего не перепутает, коз-зел.

– Чего ты его так?

– А что, разве нет? В натуре козел. Типичный фраерок, а строит из себя крутого мужика.

Лобанов не ответил. Спустя примерно полчаса друзья вышли к трассе, точнее, к тому объездному гравийному участку, ответвившемуся от закрытого по случаю ремонта престижного загородного шоссе, где было спланировано проведение операции.

– Ну вот, – произнес Еременко. – Осмотрись и скажи, где нам лучше ставить заряд.

Лобанов задумался, вспоминая инструкции, полученные от Шарова и Грязнова.

– Вон там, где дорога поворачивает. Во-первых, он из-за поворота ничего не видит. Во-вторых, когда он уже сможет видеть, то будет глядеть на дорогу, чтобы вписаться в поворот, а не улететь в кювет.