Текст книги "Тайна монаха Алдо. Роман с элементами истории"

Глава 16 Эмануэль Кант

КЁНИГСБЕРГ, ПРУССИЯ 1737

Прошло около двадцати лет с тех пор, как семья ремесленника Йохана Георга Канта поселилась в небольшом домишке. Он остался им от бездетных предков Анны Регины. Несмотря на скудную мебель и не менее скудное хозяйство, семья радовалась крыше над головой и небольшому участку земли. Йохан Георг, шорник по профессии, вывесил над дверью дома кожаное седло, указывающее на его профессию, а на керамической пластине посверкивало яркой краской его имя. Домик приткнулся на окраине прусского Кёнигсберга, в небольшом поселении Форштадт.

Место возле Зеленого моста на берегу реки Прего́ля было бойкое, в самом центре речной торговли, поэтому на отсутствие работы хозяину дома жаловаться не приходилось. Хотя заказы на седла, уздечки и прочую конскую упряжь поступали регулярно, дохода семье всегда недоставало. Старый дом требовал постоянной починки, дети появлялись в семье каждые два года, им нужны были не только внимание и уход, но еда и одежда.

От частых родов хозяйка дома часто болела. Большое хозяйство и дети отнимали последние силы. На себя женщине недоставало ни времени, ни сил, ни особого желания. С каждым родившимся ребенком мать испытывала не столько радость, сколько беспокойство: хватит ли ей сил выходить младенца, не умрет ли он, как предыдущие, достанет ли ей самой сил пережить еще одну смерть. Молчаливые переживания углубляли душевные раны, те же, в свою очередь, подтачивали физическое здоровье, отнимали силы и радость жизни. Из двенадцати родившихся детей в живых осталось только пятеро.

Это ли не трагедия для матери?

Несчастье зашло в дом к дружной семейной паре с первенцем – он родился мертвым. Набожные родители не могли понять, за какие грехи Господь покарал их и отнял младенца при рождении. Они долго стояли у маленького холмика, под которым лежало завернутое в тряпицу невесомое тельце. Молодая мать то и дело утирала льющиеся из потускневших от горя глаз слезы, ее муж сжимал от бессилия кулаки. Вскоре за первым родился второй ребенок. Супруги Кант поверили в счастливую звезду. Радость их длилась недолго. Спустя несколько месяцев младенец умер.

– Регина, мы ничем не прогневили Господа. Это не наша вина, что второй ребенок тоже мертв. Мы с тобой добрые лютеране, а Бог все знает, но не все предопределяет. Будем жить дальше. Не горюй. Господь милостив и пошлет нам еще детей…

Йохан Георг положил грубую ладонь на плечо жены и осторожно прижал к себе. Он всегда хотел иметь большую дружную семью, любил и уважал жену, поэтому был уверен, что бог услышит молитвы и милость божья коснется его семьи…

– Эмануэль, подойди ко мне поближе, сынок!

Сорокалетняя, изможденная родами и тяжелой жизнью Анна Регина Кант слабо махнула рукой, подзывая старшего сына к себе. Худой болезненный мальчик тихо подошел к постели умирающей матери, сел на край и положил тонкую ладонь на ее прозрачную руку. Он смотрел на знакомое, родное лицо с резко выступающими скулами, на когда-то красивые полные губы, превратившиеся из-за частых недомоганий в узкую полоску, на исхудавшее до невесомости тело. В глазах мальчика стояли слезы и бороться с ними он был не в силах.

– Не плачь сынок, просто посиди рядом – мне так спокойней. Прежде чем уйти на небеса, мне нужно тебе многое рассказать… Подай вначале воды, горло пересохло… говорить тяжело…

Тринадцатилетний Эмануэль встал, налил в глиняную кружку воды из кувшина, напоил мать и опять сел на край кровати. Остатки воды в кружке с отбитым краем он поставил рядом с собой на табурет.

– Ты знаешь, сынок, мы с отцом всегда были честными и с вами, детьми, и друг с другом. Мы не нажили большого состояния, но долгов у нас тоже нет. С самого начала мы решили, что все наши дети получат образование, а ведь такую роскошь могут позволить не все семьи. Отец любит всех вас и хочет привить трудолюбие, порядочность и честность. Я тоже хочу, чтобы вы избегали всякой лжи и никогда не отягощали совесть богопротивными делами. Каждый из нас находится под Божьим оком. Мы должны любить все, что нас окружает, ценить любую мелочь, что получаем от других людей и от природы. Каждый человек должен жить своим, а не чужим умом.

Знай, это я не захотела, чтобы ты перенял профессию отца. Ты же видишь, как ему тяжело достаются деньги. Из-за постоянной и кропотливой работы у него остается мало времени на семью и детей. Не хочу такой же судьбы для тебя. Уважь мое желание и пойди учиться на священника. Так ты сможешь нести истину божью людям. Ты научишь их, как и для чего оставаться честными с собой и другими; подскажешь, как соблюдать нравственные правила; объяснишь, что человек должен подчиняться природе, а значит Богу.

Ты унаследовал от меня робкий, застенчивый характер, из-за слабого здоровья часто рассеян, но я всегда верила и верю в тебя, в твое высокое предназначение. Ты был всегда слабенький и нам нелегко было отдать тебя в школу при госпитале Святого Георга. Помню, я отводила и приводила тебя оттуда, маленького и тщедушного, и никто не верил, что тебе уже восемь лет. С божьей помощью ты научился читать, писать, считать, получил первые уроки христианского учения…

Анна Регина задохнулась от длинного монолога. Она пыталась закашлять, но из надсаженной слабой груди вырывался неприятный болезненный звук, похожий на скрип рассохшейся лавки под весом тяжелого тела. По ее знаку сын вновь подал ей кружку с водой. Женщина сделала несколько маленьких глотков, откинулась на набитые соломой подушки и продолжила медленно говорить, тяжело выдыхая слова.

– Не обижайся на нас с отцом, что после начальной мы определили тебя в самую дальнюю школу. Недалеко от дома тебе было бы учиться сподручней, но мы решили по-другому. Фридрихс-Коллегиум – лучшая латинская гимназия Кёнигсберга. С твоей тягой к знаниям ты заслужил учиться только в ней… Помнишь, как я брала вас с сестрами на проповеди и на занятия по изучению Библии? Конечно помнишь! У тебя всегда была хорошая память. Ведь это там достопочтенный доктор теологии Франц Шульц заметил, как мой маленький Эмануэль преуспевает в изучении Священного Писания, умеет гладко и понятно излагать собственные мысли. Благочестивый господин Шульц пришел к нам домой и подтвердил догадки относительно твоей ранней одаренности. Только по его настоянию и с его рекомендацией ты смог поступить учиться во Фридрихс-Коллегиум… Ах, какое это было счастье для нас с отцом! Как я горжусь тобой, мой талантливый мальчик!

Эмануэль потер глаза маленькими кулачками, убрал из глаз мешающие смотреть на мать слезы, вытер влажные руки о подол застиранной до дыр рубахи и опять взял руку умирающей в свою. Он очень любил несчастную больную мать и не мог представить жизнь без нее. Ему хотелось ее утешить, пожалеть, вывести на улицу на прогулку, разговаривать с ней обо всем на свете и одновременно чувствовать дуновение ласкового теплого ветра, похожего на материнские руки. Он желал единственно горячо любимому человеку здоровья и долгих лет жизни, желал всегда находиться возле нее, чувствовать ее любовь, заботу и ласку.

– Матушка, вам вредно говорить так много! Послушайте лучше меня. Без вашей большой любви и заботы не было бы меня, вашего вечно болеющего ребенка. Не вините себя, что я такой хилый. Значит, Господу так было угодно… Я люблю вас также сильно, как вы меня. Это вы научили меня добру, открыли мое сердце богатству природы, разбудили любознательность к наукам. Вы научили меня основам веры, привили любовь к окружающему миру, к природе вещей. Никогда, ни одного раза мне не приходилось слышать от вас с отцом чего-либо неприличного, или видеть что-либо недостойное⁶⁵⁾. Вы уйдете, но любовь к вам, к вашей доброте останется навсегда в моем сердце…

После этих слов сердце подростка не выдержало. Он резко встал с кровати, закрыл лицо ладонями, громко разрыдался и, не помня себя, выбежал из комнаты. Из его сердца рвалась наружу боль скорой утраты;

обида на свои частые хвори;

на нищету, царившую в доме;

на унижение от того, что его подкармливали состоятельные товарищи;

на то, что зимой приходилось брать у соседей или друзей взаймы ботинки, чтобы дойти до гимназии и не отморозить ноги.

Но больше всего его огорчало близкое будущее, когда он останется без единственного человека, который любил его всем сердцем, жалел и баловал – без матери. Ее он боготворил и чувствовал неотъемлемой частью себя. Подросток понимал, что с ее уходом он остается совсем один. Теперь некому будет прижать его к себе, приласкать, сказать слово одобрения, укутать в теплый платок, дать лишний глоток теплого молока или просто погладить по голове. Уже сейчас он понимал, что на всю оставшуюся жизнь теряет важную часть будущей жизни. Будущий философ отчетливо чувствовал, что все его поступки теперь будут связаны с любовью к матери.

Очнулся он от тепла у правого бока: младшая сестра села рядом с ним на лавку и положила голову брату на колени. Она никогда не видела его плачущим и от растерянности не знала, как поступить и что сказать. Эмануэль отер подолом рубахи лицо, погладил сестру по голове, встал и, ни слова не говоря, отправился назад к матери в комнату. Теперь он чувствовал себя лучше и хотел опять слышать ее голос. На пороге комнаты он столкнулся с отцом – тот выходил от жены с Иоганном Генрихом, младшим сыном. Руки его подрагивали, в глазах стояли слезы. Он положил теплую руку на плечо старшего сына и тихонько подтолкнул к двери:

– Иди, сынок, попрощайся с мамой.

Эмануэль зашел, тихонько сел на табурет, с которого минуту назад встал отец и стал всматриваться в лицо матери. Она лежала с закрытыми глазами. Руки ее были сложены на груди, губы беззвучно шевелились, пальцы беспокойно подрагивали.

– Мама не бойтесь, это я, ваш сын. Скажите, чего вы хотите, я постараюсь исполнить…

Мальчик не знал, что же говорят в таких случаях, но каждое его слово, обращенное к умирающей матери, шло от сердца. Он никак не хотел отпускать мать от себя, и всем тщедушным телом пытался удержать ее подольше здесь, в этой комнате, рядом с собой. Ему не нужно было слышать ее голос, а просто хотелось, чтобы она была рядом.

– Ах, сынок, это ты… послушай… Я родила двенадцать детей, но вас осталось только пятеро… Всего пятеро из двенадцати, живите все долго. Ты остаешься за старшего, береги себя… Береги брата, маленького Генриха, ему только два годика. Когда он подрастет, помоги ему встать на путь истинный, обучи всем премудростям, что знаешь сам. Научи любить Господа и природу, научи быть честным… Прости, что мы с отцом не такие богатые и не могли даже одеть вас толком… такие худые ботинки… двенадцать детей… пять осталось… ходишь босиком… прости, сынок…

– Милая матушка, не извиняйтесь передо мной, я не достоин таких слов! Про ботинки не беспокойтесь, мой товарищ Готфрид пообещал отдать мне свои старые на эту зиму, так что я болеть не собираюсь. Вы же знаете, для меня одежда совсем не важна. Это вещи должны подчиняться мне, а не я им. А еще я хотел рассказать о гимназии и просить вашего благословения относительно моего имени… – Тут Эмануэль немного споткнулся, но поправился и, глядя в пол, торопливо продолжил: – Я счастлив, матушка, что латынь и богословие у нас преподают, как главные предметы. Конечно, вы с батюшкой хотели, чтобы я стал пастором, но я не знаю, хочу ли сам этого. Наш преподаватель, господин Гейденрейх, раскрывает нам такие чудесные откровения волшебной латыни, что я теперь мечтаю посвятить жизнь изучению словесности…

Подросток говорил о теме, которая его волновала, с жаром и энергией до тех пор, пока не почувствовал, что сидит один в пустой комнате и его никто не слышит. Сильное необычное чувство потери чего-то важного пришло неожиданно и заставило замолчать. Он с опаской посмотрел на мать. Она лежала неподвижно с закрытыми глазами и приоткрытым ртом. Руки с полусогнутыми пальцами лежали на груди, а на лице отчетливо проступала маска смерти.

Вечером того же дня младшие дети уже лежали в постелях, Эмануэль зашел в кухню. Йохан Георг сидел за грубо сколоченным столом, большие обветренные работой руки безвольно лежали на старой скатерти. Вся его фигура выражала недоумение и скорбь. Сын встал молча напротив. Он смотрел на враз постаревшего отца, переминался с ноги на ногу, но все же решил сказать заранее заготовленную просьбу.

– Прошу прощения… Я хотел просить благословения у матушки, но не успел… Разрешите мне просить теперь у вас… сменить мое имя.

Отец медленно поднял голову и уставился на сына с таким видом, будто услышал что-то абсолютно невозможное.

– Сменить имя? Не понимаю тебя, сынок. Для нас, лютеран, крещение является таинством и оно свято. Мы с матерью специально посмотрели Старый прусский альманах, где перечисляются имена для младенцев по дате рождения. Ты родился 22 апреля, поэтому при крещении тебе дали подходящее этому дню имя Эмануэль. Что случилось, почему ты не хочешь носить его?

– Батюшка, я ношу славное имя, но это латинский вариант имени Иммануил. В Ветхом Завете это имя грядущего Мессии, предсказанного пророком Исаией. Я чту каждую букву Священного Писания, и для меня важен текст первоисточника, поэтому я хочу носить имя Иммануил.

Смерть матери разбудила в подростке новые силы, доселе ему неведомые. Он даже стал сильнее, выше и старше – так ему казалось. С этой минуты мальчику хотелось, чтобы родители могли им гордиться, он хотел выполнить последнюю просьбу матери – помогать сестрам и брату, а для этого ему нужно было как можно скорее взрослеть.

– Сынок, ты теперь взрослый. Делай, как считаешь нужным. Мне нравятся оба имени, но это только твое решение. А теперь иди и оставь меня одного. Дай мне погоревать одному. Я так любил вашу матушку и мою жену, Анну Регину…

Эмануэль вышел из кухни, перекрестился на комнату, где лежала умершая мать, ждущая погребения, скрестил перед грудью кулачки и зашептал сжатыми губами:

– Матушка, я знаю, что вы умерли так рано от непосильной работы и горя. Какая мать сможет равнодушно пережить смерть каждого второго ребенка? Обещаю вам, что не причиню такого горя ни одной женщине и ни одна из них не умрет из-за меня. Я не стану жениться и посвящу жизнь изучению наук и богословия. Вы были моей первой учительницей, открыли глаза на силу веры. Это вы научили меня верить в себя и свои силы. Сейчас у меня есть другие замечательные учителя и они делятся другими важными знаниями, о которых вы не знали… Благодаря вашей любви и мудрости господина Шульца я понял, что Бог проявляется в нравственности каждого из нас, но Бог намного выше любого нашего нравственного опыта…

Вам сложно понять меня, матушка. Примите одно – я всегда буду вас любить, как лучшую мать на свете. Вы беззаветно отдавали всю себя и свою любовь хилому чахлому сыну Эмануэлю. Обещаю заботиться о младших в семье и обещаю, что вы будете гордиться мною. Я обязательно стану сильным и у меня достанет мужества пользоваться собственным умом! ⁶⁶⁾ Спасибо вам, что смогли поселить в мое сердце любовь и веру – они останутся со мной до последнего дня…

Глава 17 Где-то здесь

ИТАЛИЯ. ГЕРМАНИЯ. РОССИЯ

– Как ты не поймешь, что говорить лучше мне, как мужчине? Нужно учитывать менталитет итальянцев, тем более монахов!

– Во-первых, в менталитете итальянцев я разбираюсь намного лучше тебя, Алессандро. И потом, насколько я знаю, ты не говоришь на итальянском!

– Ну и что? Бо́льшая часть монахов – люди образованные и наверняка хорошо разговаривают на английском, тем более я собираюсь говорить с кем-то из их начальства, а не с простым монахом…

– Начальство! Ах, Алессандро, как наивно с твоей стороны так рассуждать! Ты бы вначале научился разбираться в иерархии и должностях католических священников. Для начала запомни – мы будем разговаривать с архиепископом, Его Высокопреподобием! Начальство…

Зимние месяцы Джулиана Масси и Саша Глебов вели активные разговоры по телефону. Они пересылали друг другу готовые переводы каждой страницы дневника, делились соображениями и новостями, уточняли планы по поиску пропавшего монаха, решали другие вопросы относительно совместного проекта. К концу января работа с дневниками подошла к концу. Основная часть текстов была прочитана и обсуждена. Глебов, родившийся в пост-коммунистической стране, генетически опасался доверять тайны бумаге, а в данном случае – электронным носителям. Это он настоял на том, чтобы имеющиеся материалы не копировались на рабочий стол компьютера, а сохранялись только на мобильных флэшках, которые не оставляют след в виртуальном пространстве. После мучительных размышлений, он также попросил Джулиану не посвящать Чезаре в конкретные детали проекта:

– У нас с тобой уже есть бо́льшая часть текстов дневников. Не уверен, что перевод латинской части принесет что-то новое, сенсационное или поможет в поисках Алдо. Конечно, если ты будешь настаивать…

– Нет, Алессандро, это твой проект и решающее слово за тобой. Согласна в одном. Дополнительный перевод действительно может оказаться ненужным, не принесет кардинально новой информации, а заберет время и энергию. В данном контексте мы просто откажемся от лишнего любопытства. Согласна также с тем, что Чезаре в проект не включаем.

В начале декабря в Италии Масси и Глебов договорились в первую очередь посетить монастырь Христа Спасителя и Святого Ансана, где Алдо Дженарро работал бо́льшую часть жизни. Их дальнейшие планы полностью зависели от того, какую информацию они смогут там получить.

Время тянулось медленно, начать поиски хотелось сейчас.

После долгих телефонных споров и дальнейших размышлений, Саша Глебов все же дал согласие на посещение монастыря Джулианой. Смысла самому лететь во Флоренцию для короткого разговора он не видел. Визит в монастырь был важен. Он мог не только дать информацию из первых рук, но и выбрать правильный путь для поисков, а также сэкономить время.

Легенда об интересе молодого мужчины из России к доктору теологии Алдо Дженарро Россо была разработана тщательно и заранее. Визит в монастырь ни в коем случае не должен был вызвать ненужное любопытство или привести к нежелательным вопросам. Глебову пришлось написать для Джулианы короткую памятку. В нее он включил основные сведения о себе, указал профессию художника и подтвердил интерес к некоторым богословским вопросам. О лекциях по богословию доктора Россо он якобы услышал в Приходе Святой Екатерины Римско-католической Церкви в Санкт-Петербурге. Именно поэтому захотел встретиться с ним и побеседовать на интересующие темы. Такая незатейливая информация не должна была насторожить священников монастыря.

На сочинение легенды потребовалось немного времени. Католических организаций в Санкт-Петербурге оказалось не много, а одна из католических церквей находилась недалеко от дома Глебова. Не откладывая на потом, он пришел по найденному в интернете адресу. На небольшой площади перед ним стояло красивое высокое здание, украшенное вместо крыши куполом, из которого высоко к небу тянулся металлический крест. Глебов зашел внутрь, сел на одну из задних скамей и стал с любопытством рассматривать внутреннее убранство базилики. Теперь он пытался сравнить то, что совсем недавно видел во Флоренции и Риме с тем, что было вокруг него. Через некоторое время, довольный увиденным, он двинулся к выходу, по пути прихватил проспекты с различной информацией, чтобы дома их внимательно прочесть. Все, что он позднее оттуда почерпнул, уместилось в два предложения. Их он вставил в короткое резюме, составляющее легенду.

Визит в монастырь, по настоянию Джулианы, был запланирован между католическим днем Трех королей, завершающий зимние святочные праздники, и днем Святого Антония. В это время, по ее мнению, монахи отдыхали от суеты и могли спокойно пообщаться с прихожанами. Саше, который не разбирался даже в православных религиозных традициях, а тем более в католических, пришлось просто согласиться. В данном случае он полностью доверял Джулиане.

В монастыре Джулиана Масси появилась в назначенный день и пробыла там около часа. Ее партнер с нетерпением ожидал результата встречи. В тот же день вечером Джулиана планировала поделиться с ним впечатлением от визита и разговора со священником. Как оказалось, Глебову сухого короткого отчета оказалось недостаточно. Он не только ожидал короткого пересказа разговора, но горел нетерпением узнать как можно больше о незнакомой жизни монахов. У Джулианы сложилось впечатление, что все вопросы Саша составлял не менее недели – так много их было.

– Послушай, Алессандро, ты задаешь так много вопросов про монастырь, что не даешь возможности сказать самое главное. У тебя еще будет время оценить крепость средневековых стен, одежду монахов, их быт и уклад позднее. Лучше послушай, как я справилась с поставленной задачей. И, пожалуйста, больше не перебивай, а то я забуду все, что хотела сказать.

С аббатом мне встретиться не удалось, но это даже к лучшему. Официально я не заявила о встрече, как мы с тобой договорились. Я подумала, нельзя заранее настораживать обитателей монастыря. Это было мое единоличное решение и оно оказалось правильным. Сегодня я приехала туда, как обычный посетитель и попросила дать мне небольшую консультацию относительно лекций по богословию. Конечно, пришлось сказать, что сама я работаю в ЮНЕСКО, но прошу дать необходимую информацию для друга из России. Тут я рассказала твою легенду – все, как мы придумали. Ты – художник из Санкт-Петербурга, интересуешься не просто философией религии, но хотел бы послушать лекции доктора Россо, слухи о котором дошли даже до твоей страны…

Джулиана старалась рассказывать медленно и степенно, но это у ней плохо получалось. Сквозь изложение отчетливо проступала гордость за достигнутый результат. Она не стала говорить, как долго готовилась к визиту, как прочла всю найденную в библиотеке литературу о Святом Ансане, съездила специально в соседний с монастырем городок, чтобы послушать, что говорят люди о необычном соседстве и проникнуться духом непонятного ей устройства чисто мужской жизни. Хотя Джулиана Масси была католичкой, посещала с семьей рождественскую и пасхальную мессы, а также время от времени заходила в церковь, зажигала свечи и спрашивала совета у бога, она не могла причислить себя к ревностной верующей, знающей абсолютно все о своей религии. Ей пришлось накануне встречи хорошо подготовиться, чтобы показать себя с лучшей стороны.

Волновалась она зря. Пресвитер Отец Бартоломео, вызвавшийся поговорить с ней, сам практически не задавал вопросов, но охотно отвечал на них, видя в слушательнице заинтересованного в католических устоях человека. Впрочем, об единственном интересующем ее вопросе она узнала немного. Алдо Дженарро покинул монастырь около семи лет назад. Где он сейчас – Отцу Бартоломео неизвестно. Вполне возможно, фра Алдо находится в деловой поездке где-то за границей Италии, потому что за все эти годы ни разу о нем не слышал. На письменный запрос о его точном месте пребывания сможет ответить, скорее всего, только соответствующий отдел Ватикана.

После этих слов у Джулианы резко пропал интерес в дальнейших расспросах. Она тщательно записала в блокнот имя священника, который преподает богословие в другом итальянском монастыре, а также необходимые условия для вступления в Орден. Мужчины, не принадлежащие к католической церкви, к посещению любых мероприятий, проводящихся в стенах монастыря, не допускаются. Упоминание в связи с этим слова женщина – обида для монаха…

В конце недлинного, но подробного рассказа Джулиане захотелось показать партнеру по проекту, как тщательно она подготовилась к первому заданию и получить хотя бы одно слово поощрения. Для этого она подготовила специальный сюрприз.

– А теперь, Алессандро, послушай одну весьма интересную историю. Мне ее поведала в церкви жительница Сиены. Монастырь, где работал наш монах, носит два имени – Христа Спасителя и Святого Ансана. Про Христа ты наверняка знаешь достаточно, в отличие от имени Святого Ансана. Так вот, этот Святой является покровителем Сиены. Согласно легенде, он жил около двух тысяч лет назад, в детстве был крещен и, когда подрос, начал активно ратовать за христианство. Народ был тогда дремучий, и за не соответствующие местным обычаям призывы его решили наказать. Вначале несчастного публично избили плетьми, но он не покаялся и не отрекся от христианской веры. Тогда его бросили в котел с кипящим маслом. Не знаю, что помогло Ансану: святость или волшебство, но из котла он вышел невредимым, продолжил проповедовать и обращать людей к Богу. Местным язычникам ничего не оставалось делать, как обратиться за помощью к императору Аврелию Диоклетиану. Этот император был известен далеко за пределами Римской империи, как жестокий борец с христианством. Аврелий Диоклетиан тут же отреагировал на призыв наказать христианина. Он издал приказ, на основании которого Ансан должен быть обезглавлен. Но и тут чудеса продолжились. Во время казни голова Ансана упала на землю и оттуда забил источник. Народ тут же объявил воду святой. Ансана за мучения во имя торжества христианства причислили к лику Святых. Источник, кстати, до сих пор не высох – будешь в тех краях, можешь попить святой водички.

Глебов не оправдал надежд Джулианы на комплимент или хотя бы похвалу. Ему, как мужчине, казалось совершенно естественным, что партнер по совместному проекту, тем более женщина, хорошо справилась с заданием.

За что же хвалить?

Вполне возможно, он принял рассказ, как само собой разумеющееся. Джулиана должна была, в силу профессии, не только интересоваться, но и хорошо знать историю средневековой Италии. Как бы то ни было, молодая женщина так и не дождалась ни слова одобрения за проделанную работу. Разочарования она не показала, а списала невнимание на причуды незнакомого ей менталитета. Следом же подумала, что от итальянца наверняка услышала бы много раз повторенное спасибо и другие приятные слова. Что ж, в данном случае приходилось мириться с непонятными ей проявлениями то ли мужского характера, то ли чужой ей культуры.

Что касается Глебова, от интересного рассказа Джулианы он получил большое удовольствие, тем более, что он отвлек его от засевшей занозой мысли:

Как найти монаха и не привлечь к себе ненужного внимания?

Он понимал, что чем быстрее освободится голова от посторонних мыслей, тем быстрее сможет поймать нужную идею. Глебов на время отвлекся от мыслей о дневниках, монастыре и поисках монаха. Он начал вспоминать, как после общения в Шри Ланке с доктором Ранилом Претунге задумался над рассказанной им легендой о загадочной птице Баюн, роняющей перья на людей и заставляя их впадать в летаргический сон. Уже тогда, почти два года назад, интересный рассказ, связанный с Россией, поразил его воображение. С тех пор Саша стал более внимательно относиться к каждой услышанной легенде, всегда искал и находил для себя рациональное зерно.

Вот и теперь он с удовольствием выслушал историю Джулианы о Святом Ансане и подумал, что у них все обязательно получится. Они найдут пропавшего монаха и тем самым последняя просьба Андреа будет выполнена. На приятной волне он совсем забыл поблагодарить Джулиану за интересный рассказ об итальянском святом, сказать спасибо за выполненную работу и посещение монастыря. При разговоре с ней он часто терялся и вел себя не так, как с другими людьми. По натуре Глебов был внимательным и вежливым человеком, но эти качества его оставляли, когда он долго вслушивался в голос Джулианы. Так случилось и на этот раз. Пропустив слова благодарности, он поспешил поделился по скайпу другой, не менее важной новостью.

– После встречи во Флоренции мне необходимо было слетать в Германию по делам, связанным с полученным наследством. Я тебе об этом, кажется, говорил. Помимо деловой части поездки, мне захотелось узнать кое-что о пропавшем монахе, раз уж находился там, где он прожил несколько лет. Чтобы точнее определить направление поисков, я еще раз перечитал немецкую часть дневников. Некоторые факты, изложенные там, для меня стали более понятны. Никто о моем путешествии на юг Германии не знает, даже мой отец. Не беспокойся, я действовал очень осторожно.

Глебов хотел предупредить вопросы или опасения Джулианы по поводу предпринятых самостоятельных шагов. Еще в декабре, когда она дала официальное согласие на совместные поиски Алдо Дженарро, партнеры сразу договорились обсуждать и обговаривать заранее каждый шаг. Оба понимали, что поиски человека, создавшего машину времени, наверняка будут связаны с опасностью, которую им предпочтительней обойти стороной.

Решение узнать о Мартине Фрише пришло к Глебову спонтанно, когда он вновь перечитывал дневники. Именно из-за внезапно принятого решения он не захотел специально звонить и испрашивать разрешения Джулианы. «В конце концов это мой проект и я имею право на самостоятельные шаги!» – решил Глебов еще тогда, сидя за рулем арендованного фольксвагена, двигаясь в сторону Баварии. Теперь же он счел нужным поделиться информацией и извиниться за самодеятельность, хотя, по собственным размышлениям, не обязан был это делать. «Тогда, на острове Шри Ланка, Джулиана меня тоже не предупредила, что нашла скульптуру Микеланджело и хочет ее вывезти в Италию. Из-за этого мне пришлось так срочно удирать с острова, что до сих пор этот неприятный эпизод без дрожи вспомнить не могу…», – подумал он запоздало и тут же отогнал неприятные воспоминания. Ему хотелось быть просто честным с девушкой, которая ему нравилась.

– Прости, Джулиана, что не предупредил. Ты поймешь все правильно, только вначале выслушай до конца. Разговор пойдет о Мартине Фрише. Помнишь, его имя Алдо часто упоминает в дневниках? Я выяснил, что Фриш – небезызвестный немецкий ученый, работал в области теоретической физики и основное время жил в Германии. Нам все равно нужно было найти этого господина, и раз уж я был на его родине… Узнать, что Мартин Фриш читал лекции в Мюнхенском и Берлинском технических университетах и жил в Мюнхене, было не сложно. Из Франкфурта я на пару дней съездил Баварию, где нашел кое-что весьма интересное. Кстати, Алдо лукавил, когда писал в дневнике о вымышленном имени своего друга Мартина – оно реальное. Но это так, к слову. Так вот, в Мюнхене расположена одна из крупнейших универсальных библиотек Европы. Доступ к ее читальным залам может получить любое заинтересованное лицо, даже иностранец с мультивизой, как я. Конечно, домашнего адреса физика я в библиотеке не узнал, но в местных газетах за прошлые годы нашел интересный материал. Года за полтора до исчезновения нашего монаха, Мартина Фриша в родном городе сбила машина. Это кажется тем более странным, что наезд произошел чуть ли не в центре, где полно полиции, светофоров, пешеходных переходов и законопослушных граждан. Но еще интересней оказалось то, что сбившая его машина была угнана. Сам владелец машины находился в отпуске где-то в южных краях, а угонщика, сидевшего за рулем, не нашли. Про его отпечатки пальцев тоже ни слова. Как тебе такая история?