Текст книги "Львы в наследство"

Глава четвертая. ПРО ЛЬВА ПО ИМЕНИ ЛЮЦИФЕР

Сегодня Кора по-прежнему изолирована даже в пределах Кении. Она находится вдалеке от магазинов с дорогими товарами, а уж о такой роскоши, как обычный телефон или электричество, и говорить не приходится. Единственное средство связи лагеря с внешним миром – радиотелефон, с помощью которого, сквозь щелчки и помехи, «Кампи-иа-Симба» соединяется с основной телефонной сетью. Без радиотелефона как без рук, особенно в случае несчастья или болезни; тогда стоит только вызвать службу «летающий доктор» из Найроби – и примерно через час оттуда прибудет крылатая машина с квалифицированным медицинским персоналом.

Хуже обстоит дело, когда кончаются запасы провианта, топлива или всего сразу. В этом случае организуется поездка в ближайший более или менее крупный город – Мвинги.

От лагеря до него более четырех с половиной часов езды, и ни одна такая поездка не обходится без приключений. Если дело ограничивается проколом или легкой поломкой, так это чудо.

Поездки устраивались так: рано поутру работники лагеря грузили на один из лендроверов пустые 44 – галлонные бочки для бензина и ящики с пустыми бутылками и все это надежно привязывали прочной веревкой, прекрасно зная, что из-за одного-единственного плохо затянутого узла от езды по тряской дороге могут ослабнуть все веревки, и тогда едва ли довезешь груз в целости и сохранности.

Всякий раз, собираясь ехать в Мвинги, я проверял, достаточно ли машина заправлена горючим, маслом и водой, убеждался, что домкрат, насос и прочие причиндалы, необходимые для устранения неполадок, которые могут возникнуть посреди пустынной дороги, на своем месте под сиденьем. Туда же грузился неприкосновенный запас воды – пять литров – для полива в радиатор и, конечно же, для нас – на случай, если в пути замучит жажда. Убедившись, что все в порядке, я садился за руль; обычно в кабине ехал еще кто-нибудь из посетителей лагеря, а Мохаммед или другой работник восседал на грузе, в открытом кузове. Помахав на прощание Джорджу, я трогался в путь.

Эти поездки всегда были крайне интересны – ведь маршрут пролегал через весь заповедник на юг, а затем еще через заповедник Китуи, прежде чем мы достигали земли Шамба. Дикие животные редко показываются на глаза в Коре, скрываясь в густом кустарнике. Но каждое их появление было для меня праздником – возможно, большим, чем когда я видел стада диких животных в других местах Кении.

Кора-часть восхитительной экосистемы, называемой ньика, и хотя внешне она не так чарующа, как другие восточноафриканские заповедники, тем не менее она остро нуждается в защите. Обитающие в столь суровых условиях животные – прекрасный пример приспособляемости. Присмотрись к этой земле поближе и увидишь, что это настоящий кладезь разнообразных сведений и тайн, овладение которыми пополнило бы знания не только о Коре, но и о других сходных регионах Африки, помогло бы определить основные направления развития там природоохранной деятельности.

Когда едешь по заповеднику, порой дорогу перебегает малый купу, более хрупкий и привлекательный, чем его собрат большой куду, а если очень повезет, то может показаться и геренук – длинношеее существо, исконный обитатель этих засушливых земель. Геренук, или жирафовая газель, – размером примерно с импалу и сходной с ней расцветки; но у этих животных удлиненная шея, позволяющая им доставать до более высоких веток. Есть у них и другой способ добывать себе лакомство – они поднимаются на задние ножки и кормятся примерно так же, как изголодавшиеся козы в засушливых землях.

Во время поездок я высматривал хоть какие-нибудь признаки слонов, и лишь изредка мои усилия вознаграждались круглыми следами – обычно молодых слонов, бродящих в одиночку или небольшими группами. Это следствие нещадной бойни, происходящей в Коре в последние годы: если остались только молодые слоны, значит, на взрослых охотятся с размахом.

У слонов высоко развита социальная структура, и сложившаяся ситуация означает ее крах. В результате истребления пожилых самок, управляющих матриархальным обществом, без лидера остаются семейства и группы растерянных осиротевших детенышей; выжившие животные утрачивают представление о земле, на которой живут, и ее ресурсах. Погибшие старые самки уносят с собой опыт многих лет: как избегать опасных ситуаций, где искать воду и пищу в засушливые периоды. Для таких земель, как Кора, истребление слонов еще отзовется эхом впоследствии, поскольку на этих животных держится здешняя экосистема: благодаря слонам, вытаптывающим густые заросли акации коммифоры, образуются лужайки, зарастающие травой, а это корм для зебр, антилоп канна и прочих антилоп. При наличии стабильного количества слонов в регионе таких лужаек станет больше, а следовательно, повысится уровень грунтовых вод, ибо корни травы разрушают ссохшуюся структуру почвы, которую многолетние кустарники консервируют.

В пути я часто задумывался над тем, что ждет Кору, если исчезнут эти замечательные архитекторы жизни дикой природы – стада слонов. Они, конечно, губят деревья, но вместе с тем создают условия для возрождения жизни. Когда слоны поедают растительность, то сквозь их пищеварительную систему проходят семена, которые, попадая в почву, обеспечивают на будущие годы корм листоядным животным. Не станет слонов – более ценные кустарники будут вытеснены менее желательными, пересыхающие реки и ручьи иссохнут окончательно, исчезнут и водопои, выкопанные слоновьими бивнями, и старейшие африканские дороги, протоптанные когда-то слонами.

Придется много поработать, чтобы ликвидировать дисбаланс, в котором во многом повинен человек с его многочисленными стадами скота и который может в ближайшие годы привести к экологической катастрофе. Необходимо отстоять последних оставшихся в Коре слонов, и надежда на то, что это удастся сделать, забрезжила у меня еще в первые недели пребывания там, пробившись сквозь пессимизм и готовность смириться с существующим положением. Кора имеет всего лишь статус национального заповедника, управляемого местными властями, тогда как, будь у нее статус национального парка, подчиняющегося непосредственно правительству, она имела бы и соответствующий уровень охраны.

Южная граница заповедника Кора и сопредельная северная граница заповедника Китуи проходят по длинной заросшей просеке, вырубленной среди кустарника много лет назад бригадами под руководством Теренса. Приходится сожалеть, что из-за недостатка средств, оборудования и людей эти территории отданы на милость сомалийцев с их стадами и охотящихся за слоновой костью браконьеров с их автоматами. Если бы не присутствие Джорджа, Кора и вовсе осталась бы без защиты. Своей работой со львами он привлек к заповеднику внимание всего мира, а это означало и материальные выгоды для местного населения. 19 октября 1973 года Кора была официально объявлена национальным заповедником. Я думаю, что, не будь Джорджа, она так и осталась бы краем, преданным забвению.

Я ехал по этой суровой земле, и мне вспоминались программы, опробованные и действующие в других частях Африки. Сегодняшняя реальность такова, что будущее заповедников зависит от жителей окружающих их территорий. Если они непосредственно выигрывают от соседства с заповедником, тогда есть уверенность, что он выживет. В Коре можно было бы развернуть множество долговременных проектов, осуществление которых предусматривало бы профессиональное обучение местных жителей и создание для них рабочих мест. Кора никогда не сможет быть центром массового туризма, но здесь возможно развитие более избирательной его формы, с показом различных частей заповедника как уголка дикой природы.

Одной из моих первых идей относительно Коры, которую я обсуждал с Джорджем, была организация «Маршрутов следопытов», предусматривающая походы небольших групп энтузиастов, желающих открыть для себя эту местность и исследовать ее. Упор в данном случае делается на то, что составляет особенности региона, – деревья, выходы каменных пород и, естественно, саму жизнь, кипящую в этих краях. Во время ночевок вокруг костров туристы могли бы вслушиваться в звуки африканской ночи – лиричный зов ночных сов, покрытых жемчужными пятнами, отдаленное рычание львов… Этот способ постижения окружающего мира в наши дни завоевывает все большую популярность на юге Африки, ибо дает возможность городскому жителю ненадолго сбросить с себя оковы каменных джунглей и прикоснуться к исконным корням в окружении вольной природы, от которой ныне остались только островки. Проработав в Африке уже семь лет, я чувствую, что ныне человеку мало наблюдать реки и саванны из окон машин – в нем пробуждается чувство близкого родства с дикой – неведомой – стихией.

Я обратил внимание, как изменились интересы людей – от изначального любопытства к жизни животных и птиц к желанию познать основные компоненты, составляющие природу: цепочки жизни, деревья, саму землю. Организация такого рода походов по Коре предполагала бы программы переподготовки егерей и обучение их профессии гида. Тот же Мохаммед, для которого заповедник – родной дом, с большой охотой ее освоил бы. К этому можно было бы подключить и остальных работников лагеря. Походы будут приносить прибыль, повлекут за собой создание новых рабочих мест, а главное – докажут скептикам, что Кора заслуживает сохранения, если уж на то пошло, как важный источник средств. Но пока это были всего лишь идеи; в последующие месяцы к ним добавились новые.

После заповедника Китуи появлялись шамба (фермы), и я с тяжелым сердцем осознавал, что я вновь в мире людей и деревень. Здесь мы обычно останавливали машину у конторы, расспрашивали охотинспекторов, не слышно ли чего нового о шифте и не нужно ли чего привезти из Мвинги.

Далее наш путь лежал к небольшому городку Кайсо. По дороге почти повсюду встречались люди, что подтверждало факт колоссального прироста населения в Кении – самого высокого в Африке.

В Кайсо мы всегда останавливались у католической миссии повидать отца Джерри. Этот милейший ирландец слыл радушным хозяином и был большой любитель поболтать, что мы очень даже ценили! Джерри жил в Кении уже несколько лет, и чем лучше я его узнавал, тем больше понимал, с какой любовью он относится к окружающим его людям. Он бегло говорил на местном языке и прекрасно знал здешние традиции. Джерри не пытался, как большинство миссионеров, навязать коренным жителям чужеземный образ жизни и мышления: он верил, что наилучших результатов можно добиться путем сочетания миссионерской деятельности с уважением к местным обычаям. Очень жалею, что не познакомился с работой Джерри поближе:, он был всей душой со «своим» народом и умел отстаивать собственные взгляды, как никто другой.

Джерри жил в домике, утопавшем в цветущих бугенвиллеях. Ему не исполнилось еще и сорока, и достаточно было лишь взглянуть на его лицо, чтобы догадаться об ирландских корнях. Жителей Кайсо притягивало к нему еще и то, что он был превосходным музыкантом и здорово играл в футбол!

Этот неортодоксальный миссионер, который запросто гонял мяч с детишками, был закадычным другом Тони Aитцджона, и меня радовало, что он одобрил мое присутствие в Коре. Долгие годы, что Тони провел там, навсегда останутся в благодарной памяти Джерри, но он не хочет жить только прошлым – он смотрит в будущее и с энтузиазмом воспринимает новые планы и надежды, связанные с г приходом в заповедник нового человека.

Поболтав с Джерри, мы продолжаем наш путь в Мвинги, до которого осталось еще часа полтора. Доехали – и сразу начинается суета: покупки, погрузка… Жаль, конечно, но городку явно недостает очарования, хотя здесь есть и традиционный для Африки колоритный рынок, и старинные дома, но в эту красоту вторгаются современные здания, нарушая своеобразный колониальный стиль. Сочетание получается несовместимое. Мвинги – функциональный город: только то, что нужно, ничего лишнего. Здесь можно раздобыть все необходимое для осуществления проектов в Коре – провиант, бензин и керосин для ламп, и тут же дожидается почтовый ящик, разбухший от писем, пришедших со всех концов света.

Обедать обычно идем в один из небольших ресторанчиков. Изголодавшись, жадно поглощаем вареный рис, яичницу, кое-какие местные деликатесы. Вообще Мвинги – то место, куда надо быстрее добраться и откуда надо как можно быстрее убраться; причин тому масса, в том числе и та, что с поклажей едешь куда медленнее, чем налегке.

Когда выезжаем обратно, солнце обычно уже клонится к закату. Достигнув просеки, разделяющей два заповедника, мы с Мохаммедом достаем по баночке теплого пива и немного отдыхаем в тиши кустов-до лагеря еще целый час езды.

Ночная езда через Кору всегда полна неожиданностей. То в свете фар сверкнут, как бриллианты, глаза полосатой гиены; то в сиянии луны высветятся силуэты жирафов; вот с ветки на ветку перепрыгивают детеныши обезьян; вот перебегает дорогу семейство лисиц с ушами, как у летучих мышей. От страха шерсть у них на хвостах, похожих на кисточки, поднимается дыбом.

Если с машиной в пути ничего серьезного не случалось, то примерно через одиннадцать часов после выезда из лагеря мы вкатывались в его ворота, и тут нас встречал весь штат работников во главе с самим Джорджем: «Ну как, благополучно съездили? Пить хотите?»

Велев работникам разгружать привезенное, я сперва заходил в загон к львятам – я всегда радовался, как они бурно приветствовали меня, – и только потом отправлялся к столу, на котором уже стояли приготовленные напитки, и в изнеможении плюхался на стул.

После таких поездок обычно чувствуешь себя так, будто вернулся из небольшой экспедиции. А однажды, как раз когда я возвращался, произошло событие, на три месяца занявшее меня нелегкой работой.

Мы со Сью Гарднер – англичанкой, подругой Джорджа и. Тони, ехали, ближе к вечеру, из Мвинги, утомленные дальней дорогой. На нашем пути, на границе заповедника Китуи, лежал лагерь, в нем размещалось управление заповедника, и я тормознул, чтобы помахать рукой охотинспекторам, сидевшим на крылечке. Вдруг из главного дома ко мне бросился человек в униформе, отчаянно кричавший и делавший знаки, чтоб я остановился. Мохаммед, сидевший в кузове, принялся барабанить по крыше кабины.

Я нажал на тормоза, приготовившись услышать о самом худшем – то ли о новом нападении шифты, то ли о нашествии браконьеров. Но когда человек, оравший и жестикулировавший, приблизился, я увидел у него на лице широкую улыбку. Все зловещие предчувствия мигом отпали. Это был милейший сержант из управления, и Мохаммед спрыгнул на землю поприветствовать его. Они начали оживленную беседу, из которой я мог понять только то, что речь идет о каком-то льве с ошейником. Неужели, подумал я, это Люцифер, пропавший несколько месяцев назад? А мы-то давно считали его мертвым!

У этого льва поистине замечательная история. Три года назад он был найден детенышем неподалеку от лагеря Тони Фитцджона, в четырнадцати километрах от «Кампи-иа-Симба». Рядом с ним лежал еще один львенок, уже бездыханный; этот же попытался спрятаться, впервые за свою коротенькую жизнь столкнувшись с людьми. Львенка, конечно, отловили, но Тони и Ким сомневались, что он выживет: ему было всего недели две, и слабенький организм его был жестоко обезвожен. Следов матери не было видно нигде – возможно, ее убили, а может быть, она, как это часто бывает с первым приплодом львиц, просто бросила детенышей на произвол судьбы. В течение нескольких дней Тони и Ким заботливо отпаивали малыша – он был столь серьезно болен, что даже ветеринар, который поставил ему капельницу, и тот опасался за его жизнь.

Джордж был обрадован находкой и, как я понимаю задним числом, явно желал бы выпестовать львенка сам. Несмотря на все опасения, детеныш выжил и, благодаря неусыпной заботе Тони, Ким и Мохаммеда, вырос в очаровательного юного красавца, который впоследствии сдружился с леопардихой Комунью, тоже воспитанницей Тони.

(Согласитесь, дружба извечных соперников – льва и леопарда – вещь из ряда вон выходящая.) Они вместе бродили в зарослях, вместе играли, как если бы принадлежали к одному племени, а не к двум враждующим.

Джордж надеялся, что почтенная Гроу и остальные львы из ее прайда когда-нибудь признают Люцифера за своего, но не тут-то было: львы не раз нападали на него, и всякий раз бедолага оказывался нещадно искусанным. К тому же в этом прайде уже был дикий взрослый вожак, и надежды на то, что Люцифер дерзнет схватиться с таким соперником, не было никакой. В течение длительного периода он вынужден был, для своей же собственной безопасности, пребывать внутри огражденного проволокой загона. Мохаммед проводил со львом немало времени, и не удивительно, что между ними возникли прочные дружеские узы. Егерь питал к этому зверю особую нежность.

Но едва Люциферу исполнилось два года, как он исчез. Он убежал далеко от лагеря, и несмотря на то что на нем был ошейник, оборудованный радиопередатчиком, его передвижения не так-то просто было отследить: сигналы, доносившиеся сквозь помехи, вначале были слабые, а потом совсем пропали. Поиски, даже с самолета, ничего не дали, и в конце концов его посчитали мертвым – возможно, убитым пастухами-сомалийцами, у которых он мог задрать какую-нибудь живность.

Но вот Мохаммед возвратился ко мне с сияющим лицом:

– Сержант видел льва с ошейником и самку с ним. Возле ржавой бочки на просеке. Ей-богу, это Люцифер!

Сью тоже обрадовали эти новости: во время своих прошлых приездов к Джорджу и Тони она успела привязаться к этому льву, отвергнутому ему подобными. Я попросил Мохаммеда расспросить поподробнее, где и когда видели льва с львицей, и тот сообщил: «Вчера во второй половине дня, у ржавой бочки, близ главной дороги к лагерю».

Мы поблагодарили сержанта и прямиком направились к указанному месту. У нас была слабая надежда, что он вот-вот выскочит на песчаную дорогу, но я-то знал, что в дикой природе такие совпадения происходят нечасто.

…Солнце уже зашло за горизонт. Мохаммед постучал по крыше кабины, чтобы я остановился. Так! Вот она, бочка. Мы вышли из машины и стали искать в свете фар. Поразительно, но всего в нескольких дюймах от того места, где я затормозил, обнаружились большие следы молодого самца, а рядом – меньшие следы самки. Мохаммед в течение нескольких секунд всматривался в них, а затем поднял голову и сказал с улыбкой:

– Ну конечно же это Люцифер. Смотри сюда. Он указал на едва заметную особенность: лев слегка волочил заднюю ногу.

– Сомалийцы ранили его копьем. Вот почему он так ходит.

Он согнул пальцы на руке, словно когти, и в подтверждение сказанного сделал отпечаток рукой на песке.

Я вспомнил: Джордж тоже рассказывал, что сомалийцы жестоко ранили Люцифера копьем, поэтому он и волочил ногу. Таким образом, его след определялся безошибочно.

Мы медленно поехали сквозь ночную тьму в направлении лагеря, с надеждой всматриваясь, не блеснут ли в свете фар янтарные глаза. Приехали поздно, но Джордж, как всегда, вышел встречать. Сью выскочила из машины и взволнованно крикнула:

– Джордж! Люцифер жив!

Джордж вытаращил на меня глаза, требуя разъяснений, и я поведал ему о случившемся. Позже, уже глубокой ночью, я позвал Мохаммеда, чтобы он, в подтверждение моих слов, рассказал все так, как слышал сам.

Джордж был счастлив, услышав эту радостную новость, но, как и я, знал, что если это действительно Люцифер, то ошейник теперь ему мал и его надо немедленно снять. Как я уже сказал, Люцифер исчез в двухлетнем возрасте и за прошедшие месяцы должен был очень вырасти – в общем, стать мужчиной в самом соку.

Джордж подтвердил, что ходили слухи, будто несколько месяцев назад молодой лев напал на спящего человека, а также зарезал нескольких ослов. Доказательств, что это именно Люцифер, не было никаких, но горестно было уже то, что на него могли пасть подозрения. Иными словами, если Люцифер режет скот, то обвинят во всем, конечно же, Джорджа, что может помешать его дальнейшей работе с детенышами. Нужно было выследить и найти Люцифера, чтобы не только избавить его от ошейника, но и выяснить, действительно ли он представляет угрозу скоту.

На следующее утро я поехал туда, где накануне видел следы, и шел по ним, пока они не исчезли в непроходимом колючем кустарнике. Я вернулся в лагерь, и мы с Джорджем принялись обсуждать, как бы нам отыскать льва. В то время я еще не знал эту часть Коры, и мы, склонившись над картой, ломали голову, куда он мог податься. Что ж, вот и зацепка: источников воды в этой полосе нет. Значит, он пойдет куда-нибудь на водопой.

С того вечера начались многонедельные поиски Люцифера – «неуловимого ночного дьявола», как я назвал его впоследствии. Мы согласовали с Джорджем план поиска льва и решили: я и Сью поедем подежурим ночью – будь что будет, а утром вернемся в лагерь. Взяли самую старую машину из парка Джорджа, имевшую собственное имя «Соловей», продукты, запас воды и, главное, старинное ружье и громкоговоритель.

В последние годы Джордж пользовался им, подзывая львов к лагерю или к машине. Это было эффективнее, особенно на далеком расстоянии, чем просто подзывать их криком. Джордж чувствовал, что, хотя со времени его последнего контакта с Люцифером утекло немало воды, лев все равно отзовется на свое имя, прозвучавшее из громкоговорителя.

Сначала планировалось подъехать к «бочке Люцифера», как отныне стала называться старая ржавая 44 – галлонная бочка из-под бензина, и подождать до утра – а вдруг отзовется? В эту ночь Сью и я сменяли друг друга каждые два часа, неся долгую ночную вахту. Я неустанно повторял по громкоговорителю:

– Лю-ци-фер! Ко мне! Лю-ци-фер! Ко мне!

Но мой голос, отзываясь эхом, терялся в африканской ночи.

Впереди были долгие недели отупляющей жары и бессонных ночей, но, несмотря на все это, меня никогда не пресыщала красота африканской ночи. Я всегда испытывал наслаждение, когда, лежа, всматривался в магическое небо, следил за перемещением спутников и считал падающие звезды.

Каждая ночь была полна ожидания. Конечно, в любой момент могла разразиться драма, но мы тем не менее не теряли присутствия духа. Такой была и первая ночь, когда я ждал Люцифера.

Заступая на вахту, я весь обращался в слух: не донесется ли басистый зов, не услышу ли шорох в окрестных кустах? Нет, вокруг по-прежнему тихо. Едва занялась заря, мы слезли с крыши лендровера и принялись скрупулезно исследовать дорогу и все вокруг нее, но обнаружили только следы пробегавшего шакала, а чуть дальше по дороге – полосатой гиены. Голуби уже принялись чертить над землей свои круги – пора было возвращаться в лагерь.

Мы разожгли костер и вскипятили чай. Затем, засунув все в машину, двинулись назад в лагерь, до которого было километров сорок пути. Я вел машину медленно, по-прежнему пытаясь отыскать львиные следы – и точно: отъехав каких-нибудь семь километров, я быстро выскочил из автомобиля. Сомнений не было: тот же самый след, и притом свежий, оставленный, возможно, с час назад.

Я сообщил .обо всем Сью и, поставив лендровер на краю дороги, подробно проинструктировал ее, что и как делать дальше. Когда идешь по следам львов, соблюдай следующие железные правила: тот, кто изучает след, идет впереди, а тот, у кого ружье, – сзади. Если появился лев, ни в коем случае не показывай испуга. Если же – это крайний случай – лев бросится в твою сторону (как правило, с целью устрашения), не убегай, а стой на месте.

Все это я рассказал Сью и, кроме того, попросил взять палочку, чтобы чертить ею по земле – тогда мы не потеряем направление. Как правило, отправляясь выслеживать льва пешком, я не беру с собой людей, не подготовленных к жизни среди дикой природы: это колоссальная ответственность, а кроме того, дополнительная нагрузка, отвлекающая внимание от следов. Присматривая за новичками, поневоле можно упустить из виду что-нибудь важное.

Поведение людей, выслеживающих львов, становится совершенно непредсказуемым. Казалось бы, все инструкции тысячу раз повторены, но вот возникает реальная опасная ситуация – и человек теряет контроль над своими действиями: голый инстинкт самосохранения берет верх и приводит к тяжелым последствиям.

Мы вышли из машины и часа полтора двигались по львиному следу. Время от времени я останавливался взглянуть на солнце – надеялся, что, чем ближе к полудню, тем больше вероятность, что беспощадные солнечные лучи загонят зверя куда-нибудь в тень. Но лев продолжал свой путь, как будто стремился к намеченной цели. В конце концов, когда след пересек глубокий овраг, я оставил его. Нигде – ни одного признака, что он останавливался отдыхать, а таковыми могли быть отпечатки его тела, если он ложился, или следы, ведущие в густой кустарник, если бы он захотел укрыться на время от палящих солнечных лучей.

Вечером я решил вернуться к исходной точке и снова ждать и звать его. А пока мы со Сью направились в лагерь, до которого был час пути. Джорджа обрадовала собранная нами информация, и он еще «подогрел» мое желание продолжать поиски Люцифера.

На закате дня мы вернулись все к той же бензиновой бочке, и я, как прежде, время от времени звал льва по громкоговорителю. В эту ночь к нам приходили два представителя семейства кошачьих. Я только-только заснул, как Сью разбудила меня и сказала, что слышала, как поблизости ходит какое-то животное. Усталый и несколько. раздраженный, я включил фонарь, но ничего не обнаружил. Тогда я слез с крыши лендровера и осмотрел почву. Луч фонаря упал на свежие следы леопарда-самца. Он приблизился к машине, остановился шагах в четырех, наполовину обошел ее и удрал в темноту. Я удивился – не тот ли это самый леопард Аттила, которого Тони выпустил в родную стихию несколько лет назад и о котором с тех пор не было ни слуху ни духу? Более чем невероятно, но иногда такое случается. В эту ночь произошла и еще более странная вещь.

Через несколько часов, когда Сью спала, я слез с крыши автомобиля. На горизонте уже слабо занимался рассвет, а мне не терпелось посмотреть, не появилось ли на дороге новых следов. Светя фонарем, я стал искать. Вдруг в луче что-то мелькнуло, и, к своему удивлению, я обнаружил обрывки одежды. Я осмотрел находку – было ясно, что обрывки провалялись здесь много месяцев, – и тут же вспомнил, как Джордж пересказывал мне слухи о нападении молодого льва на спящего человека. В душу закралось предчувствие недоброго…

Стоя на коленях, я услышал, что в каких-нибудь двадцати ярдах от меня в кустах пробежало животное. Я замер и прислушался. Конечно, это мог быть всего-навсего куду или геренук, но в глубине души я чувствовал, что это не так… Я зажег фонарь и направил луч на кустарник, откуда донеслись странные звуки, но не увидел ничего, кроме ветвей. Постояв еще немного, я двинулся назад к машине. Я не стал будить Сью – пусть поспит до восхода, когда солнце возвестит о рождении нового дня. Я разжег костер, поставил чайник, но меня все тянуло туда, где я услышал звуки во тьме.

Когда чай вскипел, я разбудил Сью и рассказал ей, что произошло час назад. Мы вместе зашагали вдоль дороги, и все мои чувства обострились в ожидании. Так и есть: вот свежий львиный след, и не кого иного, как Люцифера. Я мысленно попытался воссоздать картину происшедшего в те ночные часы. Вот он двигается по дороге в направлении лендровера: его след протянулся в дорожной пыли более чем на сто ярдов. В темноте он увидел меня, затем повернулся и, по-видимому, схоронился в кустах, пока я, находясь примерно в тридцати метрах, рассматривал обрывки одежды. Затем он оставил дорогу, обошел машину на почтительном расстоянии и исчез – последнее, что я слышал, это как он продирался сквозь кусты.

Так сознательно он пришел или нет? Вот в чем вопрос. Неужели он ответил на мой призыв? Идти дальше по его следам было затруднительно – он отправился самым неудобным для нас путем, через колючий кустарник. Все же мы попробовали, но из-за колючек быстро двигаться не могли, а раз так, то продолжать поиски бессмысленно: он наверняка успел далеко уйти.

Шли за днями дни, я по-прежнему тешил себя надеждой, но Люцифер ни за что не хотел раскрывать тайну своей жизни. Я исхаживал вдоль и поперек высохшие русла, где встречал его следы, – как-никак там не приходилось продираться сквозь колючки. Я открыл, что в это время года на поверхности нет источников воды – очевидно, Люцифер мог обходиться без питья месяцами. Не было никаких признаков того, что он ушел к реке Тана, протекавшей примерно в двадцати пяти километрах от района, который, как мне представлялось, являлся его исконной территорией: во всяком случае, там он проводил большую часть времени. Это было весьма интересное наблюдение, сходное с открытиями в пустыне Калахари: выяснилось, что обитающие там львы практически не зависят от воды и пьют только тогда, когда находят ее на своем пути. Выходит, передвижения Люцифера, как и львов Калахари, никак не связаны с поисками воды: в таких засушливых регионах львы довольствуются жидкостью, содержащейся в добыче, хотя, как было замечено, в Калахари львы иногда едят сочные дыни цама и фрукты нама.

Я также не обнаружил никаких следов животных, ставших добычей Люцифера. Это означало, что крупной дичи ему попадалось мало, в основном мелкая, вроде геренуков. От такой добычи остается совсем немного, а поработают шакалы и полосатые гиены – и в скором времени вообще ничего не отыщешь.

Да, я хорошо узнал эту землю и, хотя выглядит она колючей и враждебной, со временем проникся любовью к ней. Вот и для льва, рожденного на воле, взращенного человеком и отвергнутого сородичами, она стала родным домом. Как раз к этому времени Джордж сообщил мне об одном хитроумном способе, при помощи которого можно определить местонахождение Люцифера. Я был крайне заинтригован и поспешил тут же опробовать технику, применявшуюся братом Джорджа.

Теренс ушел из жизни двумя годами ранее в Коре, но до самой смерти регулярно пользовался своим даром отыскивать что угодно, включая и львов Джорджа. Последний рассказывал мне, какое огромное преимущество имеет способ Теренса перед многодневным выслеживанием львов и даже перед определением их местонахождения по радио. Чтобы найти зверя, Теренс пользовался маятником на бечевке, картой, карандашом и фотографией льва. Всматриваясь в фотографию, он водил рукой с маятником над картой Коры, и где маятник начинал вращаться, там и находился лев. Это могло показаться странным, но если маятник вращался по часовой стрелке, это указывало, что лев жив, а если против стрелки – что мертв. Дар Теренса был изумительным – он безошибочно находил воду, геологические разломы, а однажды даже указал женщине, потерявшей сына, где он!