Текст книги "Вся твоя ложь"

14

– У вас в классе есть девочка по имени Пиппа. Какая она по характеру? – спрашиваю я Робин, когда мы добрались до дома.

– Пиппа? Она всегда какая-то немножко взволнованная и нервная. Но в целом она – хорошая девочка. А что?

– Нет, ничего… Просто я разговаривала с ее мамой. Она кажется довольно дружелюбной. Мы поболтали с ней немного, пока ждали вас после школы. Она сказала, что хотела бы позвать тебя к ним домой. Что ты на этот счет думаешь?

– Это было бы здорово! – радостно восклицает Робин.

– Отлично.

Когда Робин ложится спать, я прибираю на кухне и достаю из сумки папку, которую прихватила с собой из конторы, чтобы дома поработать над делом. Мне нужно продолжить поиски доказательств. Я быстро погружаюсь в работу и отрываюсь от бумаг, только когда мой телефон издает сигнал о пришедшем новом сообщении.

Я с удивлением обнаруживаю, что времени уже одиннадцатый час. Это сообщение точно не от Эндрю – я знаю это наверняка, даже не глядя в телефон. Скорее всего, это написала Зора – вероятно, она интересуется, как прошел мой день. Хотя я знаю, что сейчас она должна быть слишком занята, чтобы с кем-то переписываться.

Я в недоумении беру телефон. Это сообщение с незнакомого номера, которого нет в списке моих контактов.

«Привет. Это Николь. Как у тебя дела? Вы свободны в следующую пятницу? Робин сможет приехать к нам в гости?»

«Также на случай, если ты вдруг пропустила эту информацию, завтра в школу для небольшого представления нужен костюм любого персонажа из древнегреческих мифов».

«Ах, как мило», – отвечаю я на ее первое сообщение.

Может быть, ситуация и в самом деле потихоньку становится лучше. В скором времени у Робин появятся новые друзья… Стоп. Что?

Мой мозг делает резкий поворот на сто восемьдесят градусов. Костюм? Персонаж из древнегреческого мифа? Я бегу наверх, в комнату Робин, чтобы разбудить ее и спросить об этом.

– Я же тебе говорила, – бормочет она сквозь сон.

– Нет, ты ничего мне не говорила! Я бы запомнила.

– Это не так уж и важно. Я могу быть просто в форме.

– Нет. Это важно! И я не хочу, чтобы ты была просто в форме. Это будет выглядеть так, будто нам все равно. Кто твой любимый персонаж из древнегреческих мифов?

– Я не знаю никаких древнегреческих мифов, – недовольно ворчит Робин. – Все, я сплю.

Она переворачивается на другой бок и снова погружается в дрему.

Я чувствую нарастающий гнев. В раздражении я проверяю свою электронную почту. Среди множества информации о начале семестра, которую мне прислали, я нахожу календарь со всеми событиями этого полугодия. И конечно же в малюсеньком тексте где-то под таблицей говорится, что шестой класс будет посвящен изучению древнегреческой мифологии. И что для представления потребуются соответствующие костюмы, которые должны подготовить родители.

Как я должна была это заметить? Вот черт! И почему Николь не начала общаться со мной на несколько дней раньше… После десяти минут изучения информации в Интернете на предмет изготовления самодельных древнегреческих костюмов я закрываю все эти фотографии картонных щитов и шлемов и откладываю телефон в сторону. Не беда. Я сделаю что-нибудь простенькое из простыни – какую-нибудь тунику. Это должно вполне подойти.

Я со вздохом возвращаюсь к своей работе, усиленно отбрасывая мысль о том, что простыни имеют гораздо больше сходства с древнеримскими тогами, чем с костюмами персонажей греческих мифов.

На следующее утро плоды моих напряженных ночных усилий по изготовлению костюма почему-то не вызывают у Робин бешеного восторга.

– Я выгляжу в этом очень глупо, – буквально простонала она. – Все будут надо мной смеяться.

– Никто не будет смеяться. Вы все будете одеты примерно в одно и то же.

– Спорим, что нет, – с вызовом в голосе возражает она, но стонать прекращает.

Я стою в сторонке и любуюсь проделанной работой. Простыня, задрапированная в античном стиле, скреплена на плече Робин булавками. На голове у нее венок, сделанный из остатков какого-то зеленого материала, который я обнаружила в ящике комода. И главная изюминка костюма – чучело совы, проживавшей до этого момента под стеклянным колпаком в холле. А сейчас, как завершающий штрих образа, Робин держит ее в руках, хотя и без особого энтузиазма.

– А что будет, если я ее уроню? – спрашивает она. – Или потеряю? Или с ней что-нибудь случится?

– Ничего с ней не случится. Отнеси ее сразу в актовый зал, где пройдет представление, и поставь там на стол. А потом после уроков мы заберем ее домой.

– Я не хочу ее брать, – упрямится Робин.

– Но если ты будешь без совы, то как остальные поймут, что ты – Афина, богиня войны? Богиня мудрости, которая не была рождена женщиной, никогда не была младенцем, а появилась из черепа своего отца Зевса сразу в полном боевом вооружении…

Робин выглядит озадаченной.

– Хм… Если она – богиня войны, разве у меня не должно быть меча или чего-то в этом роде?

– У нас дома нет мечей. Зато есть сова – символ мудрости. Тебе придется взять ее с собой.

– Хорошо. Только тогда до школы понесешь ее ты, – категорично заявляет Робин.

Она надевает куртку поверх простыни. Античный эффект древнегреческого наряда теперь несколько испорчен. Но в те времена, вероятно, и цветочные простыни для одеяний также не использовались, думаю я, засовывая сову в пластиковый пакет.

Вздыхая и закатывая глаза, Робин идет впереди меня к автобусной остановке.

Я прощаюсь с Робин возле школы, провожая ее взглядом. Она быстро убегает, понурив голову. Простыня ее наряда волочится по земле. Как только она скрывается за дверями, я разворачиваюсь и иду к метро.

Я уже было собиралась войти внутрь метрополитена, как поняла, что пакет с этой чертовой совой все еще у меня в руках. Я знаю, что Робин предпочла бы обойтись без нее, но тут дело не в ее желании. Без совы она действительно просто закутанная в простыню девочка. Я резко разворачиваюсь на каблуках и марширую обратно в школу. Когда я снова добираюсь до школьных ворот, то натыкаюсь там на Николь.

– Привет, – говорит она, и в ее голосе слышится искренняя радость от встречи. – У вас все готово для представления?

– Да, весь набор. Спасибо, что предупредила.

– О, что ты! Не стоит благодарности. На самом деле я думаю, что администрация школы или даже родительский комитет могли бы больше внимания уделять всем этим мероприятиям. Ну, знаешь, лишний раз прислать напоминание или что-то в этом роде. Если бы я этим занималась…

Я пытаюсь сдержать улыбку, слушая ее последние слова. Но чувствую, как губы сами собой разъезжаются в стороны.

– Я должна передать кое-что Робин. Она забыла взять вот это, – говорю я, махая перед Николь пакетом с совой.

– А ты сама разве не будешь присутствовать на представлении? – спрашивает она с ноткой удивления в голосе.

– Мне надо на работу. А что, предполагается, что родители должны присутствовать на этих мероприятиях?

– Конечно, – говорит Николь и, взяв меня под руку, уже тащит через ворота школы в здание.

События развиваются настолько стремительно, что я даже не успеваю ничего возразить на этот счет. Впервые за последние тридцать лет я оказываюсь внутри учебного корпуса школы. Я напряглась, ожидая, что сейчас поток воспоминаний немедленно потянет меня вниз по мрачной реке моей памяти. Но все выглядит совершенно иначе, чем раньше: напольное покрытие и краска на стенах обновлены, все кругом достаточно чистое, светлое и новое. Раньше здесь всегда пахло каким-то дезинфицирующим раствором с терпким хвойным запахом. Зато теперь вместо этого в воздухе витает легкий сладковатый аромат цитрусовых.

И только когда мы подходим ко входу в актовый зал, я с содроганием узнаю кое-что из своего прошлого – висящие на стенах Доски почета с выбитыми на них золотыми буквами именами всех школьных старост и их заместителей. Я отделяюсь от Николь и иду вдоль стены, читая на досках имена и даты. Но я не просто любопытствую, я ищу одну конкретную надпись.

Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ее. Столько лет прошло с тех пор, как я покинула стены этого учебного заведения, столько новых женских имен появилось на этих досках почета. Но вот она я – староста Сэди Роупер.

Я помню, как моя мать насмехалась тогда над этим званием. Со злой иронией в голосе она сообщила, что в Итоне эта должность называется «старший мальчик». И то, что в «Ашамс» тоже есть нечто подобное, так это просто жалкая потуга подражания именитым университетам с той лишь разницей, что от одиннадцатилетних детей вряд ли можно ожидать какой-то ответственности и серьезного отношения к своим обязанностям.

Я вспоминаю, как ее слова тогда сильно укололи мою гордость, как я вся сжалась от стыда и смятения. После этого я не могла спокойно смотреть и даже проходить мимо этой Доски почета. Вся радость и счастье от получения этого звания были навсегда испорчены.

Даже сейчас, увидев эту надпись, я снова ощутила укол того же самого стыда и замешательства. И, только представив, как обрадуется Робин, когда я покажу ей себя на Доске почета, я сумела, хоть и с трудом, вытолкнуть из души эти неприятные чувства. Уж Робин точно не будет думать, что это смешно.

– Ну, ты идешь? – спрашивает Николь, и я оборачиваюсь на ее голос, снова включаясь в происходящее.

– Да, конечно. Я просто…

Но она уже зашла в зал, не успев дослушать конца моей фразы.

Я поняла, что сова в качестве дополнения к костюму – это большая ошибка, еще в тот момент, когда вручала ее учительнице, чтобы она передала ее Робин.

– Это что, настоящая сова? – удивляется женщина, держа чучело на вытянутой руке подальше от себя.

– Да, настоящая.

– Настоящая мертвая сова?

– Да. Это чучело.

– О, боже. Я вегетарианка, – заявляет она.

– Я не прошу вас это есть, – сдержанно отвечаю я, стараясь не выдать своего раздражения.

– А для чего это, собственно говоря, нужно? – спрашивает учительница.

– Это часть костюма моей дочери Робин. Она будет держать сову в руке, чтобы выглядеть как положено богине мудрости.

– Понятно, – говорит женщина, с отвращением забирая с собой чучело и унося его прочь, как можно более аккуратно держа его перед собой.

Когда девочки выходят перед зрителями на сцену актового зала, положение становится еще хуже. Даже находясь на приличном расстоянии, с задних рядов я вижу, что вокруг Робин на сцене образовалось свободное пространство. Все выступающие девочки ведут себя очень странно и как-то нервно, не уделяя должного внимания представлению.

На сцене разыгрывается история о Персее, победившем Медузу Горгону. Девочка, исполняющая роль Медузы, одета в самый лучший костюм. На лице у нее соответствующий макияж, кожа покрашена в зеленый цвет, а на голове – гнездо извивающихся змей. Все девочки и в самом деле выступают в очень красивых нарядах: Бахус с виноградными лозами, Афродита с золотыми яблоками, множество нимф в соответствующих античных туниках. Ни на ком нет простыней, кроме Робин, которая выглядит сейчас очень жалкой и потрепанной. Когда она делает круг по сцене, из совы в ее руке начинают сыпаться перья. И Робин не так четко и громко, как другие девочки, произносит свою речь, когда наступает ее черед говорить. И мне приходится напрягаться, чтобы расслышать ее слова.

Я стараюсь не поддаваться своей паранойе, но у меня появляется отчетливое ощущение, что там происходит что-то неладное, как будто ее пытаются вытеснить со сцены. Я игнорирую это чувство, пытаясь как-то логически обосновать эти перемещения сюжетом театрального действия, но когда дело доходит до финала, я больше не могу притворяться, что ничего не происходит.

Робин вышла на передний план, собираясь произнести речь. Как вдруг из дальнего угла сцены раздается крик:

– У нее дохлая птица. Она воняет.

Я вцепилась в спинку стула, наблюдая за происходящим, словно в замедленной киносъемке. В зале поднимается гул, поскольку другие родители вокруг меня также начинают переговариваться между собой, обсуждая эту сову. Лицо Робин краснеет, причем так сильно, что никогда прежде, начиная с младенческого возраста, я еще не видела ее в таком состоянии. Она начинает говорить свои слова, но запинается и останавливается.

Робин смотрит на птицу в своей руке с большим недоумением, как бы спрашивая себя, как ЭТО тут оказалось. А потом выражение ее лица резко меняется, и она смотрит на сову уже с явным раздражением, после чего в ярости швыряет ее прочь. Чучело летит в глубину сцены, прямо в стоящую там группу нимф и богинь. А Робин разворачивается, желая поскорее скрыться со сцены.

Но из-за простыни она даже не может нормально убежать. Из-за этой дерьмовой, мерзкой цветочной простыни, которая падает к ее ногам, Робин спотыкается и валится на пол. Я попеременно смотрю то на облако перьев в глубине сцены, то на Робин, растянувшуюся на полу, которая быстро вскакивает и убегает вон, оказавшись в том, что было надето под простыней, – в спортивных шортах и майке.

В зале и на сцене шум, крики, суета. Прежде чем я успеваю встать и пойти искать Робин, кто-то стремглав пролетает мимо меня. Это Джулия. Она бежит через весь актовый зал, крича и расталкивая всех на своем пути, вскакивает на сцену, отпихивает учителей, облепивших девочек.

– У Дейзи аллергия, – серьезно говорит Николь. – Сильная аллергия на перья. Это все может кончиться очень плохо. Джулия с ума сойдет, если ее дочь пострадала.

– А где Дейзи? – спрашиваю я, очень надеясь, что в этот момент она была где-нибудь подальше от места развития событий, лучше всего за кулисами.

Николь поднимает руку и указывает прямо в центр всей этой суматохи. Я вглядываюсь в толпу на сцене. На расстоянии трудно понять, кто из детей там находится. Но, прищурившись, я начинаю их различать. Теперь я вижу, в какую девочку угодила брошенная сова, потому что она вся покрыта перьями и кусками развалившегося чучела. Больше всего досталось Медузе Горгоне. Змеи на ее голове поломаны, зеленый грим размазался, пух и перья прилипли к костюму. И когда Джулия набрасывается на эту девочку, остервенело счищая с нее птичьи останки и обнимая ее, становится совершенно очевидно, что в роли Медузы выступала именно Дейзи.

У меня внутри все сжалось в комок и отвратительно засосало под ложечкой… Я набираюсь смелости и подхожу к сцене, надеясь где-то неподалеку найти Робин и увести ее отсюда. Вся в слезах, она прячется в дальнем углу за кулисами. Никто не обращает на нее никакого внимания, все столпились вокруг Дейзи.

Я уже почти подошла к Робин, когда Джулия во весь голос начинает вопить:

– Ты! Эй, ты там! Новая девочка.

Она тычет пальцем в сторону Робин.

– Сэди, – внезапно переключается Джулия, увидев меня на сцене.

Я медленно поворачиваюсь к ней лицом, пытаясь выглядеть удивленно и непричастно.

– Твоя дурацкая затея чуть не убила мою дочь, – кричит Джулия. – Посмотри, в каком она состоянии.

Я смотрю на девочку. Она действительно выглядит не очень. Ее наряд и волосы в жутком беспорядке. Однако нельзя сказать, что она помирает.

– Не думаю, что нужно раздувать из мухи слона, – спокойно заявляю я. – Безусловно, и я, и моя дочь очень сожалеем, что так получилось. Но не стоит выставлять случившееся таким образом, будто кто-то чуть было не погиб.

– Как ты смеешь так легкомысленно относиться к этому происшествию? У Дейзи тяжелая форма астмы и аллергия на птиц. У нее реакция может проявиться с задержкой. И кроме того, если бы эта штука ударилась в нее под другим углом, она могла бы выбить ей глаз. Я знаю, что вы обе это все специально подстроили, чтобы навредить Дейзи. Твоя маленькая печальная дочь такая жалкая и ничтожная. Она так сильно завидует Дейзи. И пытается всеми возможными способами подорвать ее уверенность в себе и ее авторитет в классе.

В ответ на этот вздор меня так и подмывало расхохотаться прямо Джулии в лицо и заорать, чтобы она перестала нести такую чушь. Но, глядя на состояние Робин, ее поникшие плечи, растрепанные волосы, заплаканное перепачканное лицо и совершенно несчастный вид, мне все-таки хватило самообладания, чтобы не сделать этого. Я подхожу к своей дочери и обнимаю ее за плечи, но она стоит неподвижно, как доска, только ощутимо вздрагивает всем телом.

– Я уверена, что это преднамеренный акт саботажа с целью причинения вреда Дейзи, – заявляет Джулия, которая теперь стоит прямо передо мной. Вены на ее шее зримо пульсируют, сухожилия так натянуты, что кажется, что они вот-вот лопнут. – Сегодня пятница, и, как всем хорошо известно, была запланирована контрольная работа. Так вот, все произошедшее – это не что иное, как попытка создать для Дейзи стрессовую ситуацию, чтобы она во время тестирования была не в лучшей форме и совершенно определенно не смогла продемонстрировать все свои знания. Если что-то пойдет не так и Дейзи провалит контрольную, я подам на тебя в суд.

С этими словами она хватает Дейзи за руку и удаляется прочь. Я пытаюсь обнять Робин, но она отстраняется от меня.

– Какая контрольная? – спрашиваю я ее.

– Подготовительное тестирование перед вступительными экзаменами, которые пройдут в следующем семестре, – отвечает Робин. – Они все слишком озабочены по поводу этих экзаменов.

– Ты не говорила мне ничего о том, что сегодня будет подготовительное тестирование, – обращаюсь я к ней с легким упреком.

– Да это все не так важно. Поэтому и не говорила.

– Робин… – собираюсь я ей что-то сказать, но она разворачивается и уходит.

Мне не остается ничего другого, как пойти вслед за ней.

15

Остальное происходит как в тумане. Мы с Робин покидаем сцену, и нас под руку подхватывает Николь, которая лепечет что-то успокаивающее. Также на замену упавшей с Робин простыни она приносит ей какую-то юбку и джемпер – чьи-то потерянные вещи из школьного бюро находок.

Директриса смотрит на нас обоих с очень серьезным выражением лица. А затем спрашивает, приду ли я к концу уроков, чтобы обсудить этот инцидент. Я утвердительно киваю. Я не в том положении, чтобы сейчас ссориться с администрацией школы. Робин быстро исчезает из поля зрения, и я, увидев идущую по коридору Джулию, делаю то же самое. Торопливым шагом я покидаю здание школы через парадный вход и выхожу за ворота. Как только я сворачиваю за угол и «Ашамс» исчезает из виду, я бросаюсь бежать в прямом смысле этого слова.

Когда я наконец добираюсь до адвокатской конторы, то первым делом вижу Дэвида Фелпса, который сидит за стойкой администратора. Но сейчас я слишком взвинчена, чтобы с ним разговаривать. Я сухо улыбаюсь ему одними уголками губ и иду через приемную дальше по коридору и вверх по лестнице прямо в кабинет Барбары, где я бросаюсь в работу, читая все новые и новые страницы с материалами дела.

К обеду у меня уже сложилось четкое представление о потерпевшей. Она остра на язык, высокомерна и легко обижается. У нее огромное множество контактов в социальных сетях. И, скорее всего, не слишком много друзей в реальной жизни. Ее обмен репликами в сообщениях и переписке всегда за гранью приличия. Она демонстрирует подчеркнутое «да-пошел-ты» – отношение ко всему и вся в жизни. Она начинает мне нравиться. Она веселая и забавная. К тому же, согласно тем комментариям, что мне на нее дали, она еще и большая лгунья, напоминаю я себе. По крайней мере, пока что я не нашла никаких следов ее связи с обвиняемым.

Пока все идет хорошо. Именно так я и отчитываюсь перед Барбарой, которая сегодня утром неожиданно явилась в Судейскую палату совсем по другому делу.

– Очень хорошо, это именно то, что нам нужно, – говорит она мне в ответ. – Я тоже убеждена, что мы не найдем никаких доказательств их связи, но все же придется продолжить копать в этом направлении, чтобы наверняка удостовериться в этом. А сейчас пока закругляйся. Клиент будет здесь с минуты на минуту.

Мне нужно срочно пройти в уборную и привести себя в порядок – освежить макияж, поправить прическу. В ярком свете люминесцентных ламп я вижу, что мой жакет и юбка покрыты множеством серых пушинок и мелких клочков перьев, отчетливо заметных на фоне темной шерсти костюма. Я провожу по ним рукой, пытаясь их стряхнуть, но буквально через минуту в дверь дамской комнаты заглянула Барбара и велела мне выходить. Хорошо, что, по крайней мере, я успела отчистить самые заметные пушинки.

– Иди сюда, – говорит Барбара, жестом приглашая меня в конференц-зал, меблированный большим овальным столом и несколькими стульями.

В буфете стоят автоматическая кофеварка, бутилированная вода и два больших подноса с бутербродами.

– Сколько будет человек? – спрашиваю я.

– Джереми, его адвокат Зора… По-моему, ты ее знаешь. И его мать, – говорит Барбара.

– Его мать? – удивленно переспрашиваю я.

– Да. Родители его очень поддерживают. Прямо соревнуются в этом друг с другом, – отвечает Барбара сухим тоном.

Я вопросительно поднимаю брови. За этой сухостью интонации явно скрывается какая-то история. Барбара открывает было рот, собираясь что-то сказать, но ее прерывает телефонный звонок.

– Отправляйте их наверх, – говорит Барбара в трубку. – Мы их ждем. – Затем она поворачивается ко мне: – Да. Дело вот в чем. У этого бедолаги, нашего клиента, родители не разговаривают друг с другом. Несколько лет назад у них был затяжной скандальный развод. С тех пор отец оплачивает все счета, а мать – настоящая жилетка, в которую можно поплакаться.

– Хм… Похоже, у него достаточно непростая жизненная ситуация.

– Все это делает его весьма инфантильным. Он очень приятный в общении молодой человек, но довольно избалованный. Что вовсе не удивительно, поскольку Джереми – единственный ребенок своих родителей, – продолжает Барбара. – Они его просто обожают. И этот судебный процесс для них настоящий ад, как они мне говорят. Причем постоянно это повторяют. Они будут очень дотошно следить за всем, что мы будем делать, выстраивая линию его защиты.

Я нервно моргаю:

– О, господи…

– Вот именно, – вздыхая, соглашается Барбара.

За дверью раздается шум, и появляется Кирстен, а за ней и наши клиенты. Первой в конференц-зал входит женщина средних лет, потом следует Зора, одетая в строгий черный брючный костюм, и замыкает шествие молодой человек, должно быть Джереми. Женщина ведет себя очень самоуверенно, почти высокомерно, сразу же садясь во главе стола. Она одета стильно и элегантно: темные брюки, жакет, шелковый шарф повязан узлом на шее. Джереми колеблется в дверях, слегка сутулясь, с извиняющимся видом, в твидовом пиджаке. Он выглядит даже моложе, чем я ожидала.

Барбара приветствует Зору и Джереми и жестом показывает их места за столом. Кирстен варит кофе и раскладывает бутерброды.

Когда она выходит из комнаты, Барбара начинает:

– Джереми, рада тебя видеть. Александра, вас тоже. Спасибо, что пришли. Я хочу познакомить вас с Сэди. Сэди Роупер, Александра Тейлор, Джереми Тейлор. – Барбара кивает им обоим по очереди. – Сэди – мой новый помощник по этому делу. Она только что вернулась в адвокатуру после некоторой паузы.

– Хм… После некоторой паузы, да? Надеюсь, ты держала руку на пульсе во время этой паузы, – холодно заявляет Александра.

Она сердито смотрит на меня. Я тянусь через стол, чтобы пожать всем руки, улыбаюсь и стараюсь не реагировать на этот выпад.

У Джереми весьма приятное рукопожатие, его ладонь теплая, но не слишком горячая. То, как он пожал мою руку, спокойно и убедительно, – это совсем не то, чего я ожидала. С Александрой все иначе. Ее ладонь, сухая и тяжелая, вяло лежит в моей руке.

– Разумеется, – говорит Барбара. – Сэди хорошо знает свою работу. Она прекрасно уловила суть данного дела. И она весьма подходящий нам человек. Нам нужна полностью женская команда, чтобы представить Джереми в более выигрышном свете – душевным, чутким, отзывчивым человеком.

– Да? Вот оно что…

Медленно и неохотно взгляд Александры становится более спокойным, а выражение ее лица – менее враждебным.

– Это хорошая мысль, – говорит она. – Вы правильно решили. Я это одобряю. Молодец, Зора.

Зора улыбается и подмигивает мне, говоря:

– Добро пожаловать на борт, Сэди.

Пока продолжается совещание, я откидываюсь на спинку кресла и изучаю ситуацию. Барбара не задает клиенту никаких вопросов, по крайней мере на данном этапе. Скорее, наоборот, она сама вводит его в курс дела, давая общее представление о том, в какой стадии подготовки находится сейчас его линия защиты.

В пользу обвиняемого удалось заполучить немало свидетелей для дачи показаний о его добропорядочном моральном облике, в том числе от некоторых очень высокопоставленных личностей. Думаю, это все благодаря связям его отца. Среди таких свидетелей есть даже епископ и капеллан из школы, в которой Джереми когда-то учился, они также превозносят до небес его высокую нравственность и всевозможные добродетели. Однако, на первый взгляд конечно, все это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Впрочем, я стараюсь относиться к услышанному не слишком цинично. Вполне естественно, что мистер Тейлор смог так легко заручиться всей этой поддержкой – он не только сын влиятельного человека, который вхож в правящие круги, он и сам кое-что из себя представляет: обучался в самых престижных учебных заведениях, имеет кучу регалий, степеней и знаков отличия – все это сейчас играет ему на руку.

Да и по характеру, кажется, мистер Тейлор не так уж и плох. Есть что-то бесхитростное в его открытом взгляде. Каштановые волосы Джереми зачесаны назад, но прядь от челки постоянно падает на лоб, и он машинально откидывает ее назад. Трудно поверить, что Джереми действительно профессиональный учитель, прошедший полную подготовку – он выглядит как студент. А в плохо освещенном помещении он мог бы сойти даже за подростка. В принципе, это весьма привлекательно.

Закончив перечислять свидетелей для дачи показаний в пользу защиты, Барбара поворачивается к Джереми.

– Ты точно уверен, что хотел бы давать показания? – спрашивает она. – Это будет очень непросто.

Я внимательно наблюдаю за ним. Его губы плотно сжаты, но подбородок дрожит. Он прокашливается и прочищает горло.

– Все, что я хотел, – это просто помочь, – говорит он. – Я понятия не имел, что дойдет до всего вот этого. А вы действительно думаете, что мне придется давать показания?

У него очень мягкий и нежный голос, впрочем, как и все остальное в его облике. Я замечаю, что мое сопротивление его шарму все больше и больше ослабевает. Хотя я все-таки постараюсь разузнать о нем все, что только можно. Он выглядит очень несчастным. Мне начинает казаться весьма правдоподобным, что он скорее несчастная жертва, чем коварный хищник.

– Я думаю, что через это необходимо будет пройти, – отвечает Барбара на вопрос Джереми о даче им показаний в суде. – Этого удастся избежать только в том случае, если у нас получится убедить суд досрочно закрыть это дело.

– Разумеется, это дело закроют досрочно. В этом проклятом процессе нет ни одной гребаной улики, черт возьми, – перебивает ее Александра.

Барбара кивает, но продолжает высказывать свою линию:

– Я не всегда советую своим клиентам давать показания, но в данном случае вы определенно будете лучшим адвокатом самому себе.

Александра улыбается, но в этом натренированном движении губ нет ни капли тепла.

– Совершенно верно. Хотя мы надеемся, что вы все-таки являетесь самым лучшим адвокатом, которого только можно купить за деньги, – говорит Александра.

Барбара не моргает, хотя я чувствую дрожь в воздухе.

– Как вы знаете, – продолжает она, – нам удалось найти телефон и ноутбук Фреи. Сэди просматривает социальные сети девушки, чтобы убедиться, что между ней и Джереми нет никакой связи.

– Ну разумеется, нет никакой связи, – с раздражением снова перебивает ее Александра.

– На это все и нацелено, – говорит Барбара, – чтобы как можно сильнее укрепить то утверждение, что между ними нет никаких отношений, кроме отношений учителя и ученика. Очень важно, чтобы присяжные это увидели как доказательство его невиновности. Учитывая, сколько времени современные подростки обычно проводят в своих гаджетах, отсутствие каких-либо упоминаний о Джереми будет очень красноречивым.

– Вот письма, – неуверенно говорит мистер Тейлор.

– Электронные письма? – спрашивает Барбара.

– Да, это переписка между мной и Фреей. – Он утвердительно кивает. – Хотя я всегда отсылал копию каждого письма ее матери. Они вместе должны были назначать время наших занятий, обсуждать и делать домашние задания.

– Да, конечно, – говорит Барбара, пролистывая папку с распечатками. – У меня все это уже есть.

– А можно мне взглянуть? – спрашиваю я.

Все смотрят на меня с таким удивлением, словно не веря своим ушам, что я вообще умею разговаривать.

– Да, конечно, – говорит Барбара. – Они хранятся вместе с неиспользованными материалами, которые нам предоставила сторона обвинения. Адвокат истца не включил их в документы по делу, потому что эта переписка не показывает ничего, что могло бы играть им на руку. Но вдруг это окажется полезным для нас.

Зора открывает папку и проводит пальцем по странице, потом останавливается и снова возвращается взглядом наверх.

– Как вам также известно, скоро состоится первое судебное заседание по делу. Мы подали ходатайство на продление срока для подготовки, чтобы у нас было время просмотреть все дополнительные материалы с телефона. Но суд отклонил наше прошение. Именно поэтому возникла крайняя необходимость привлечь младшего адвоката для участия в этом деле, – заявляет Барбара и красноречиво смотрит на меня.

– У Сэди будет очень много работы, которую ей предстоит проделать за очень короткий промежуток времени.

Я согласно киваю.

– Я слышала от Барбары, что у тебя есть дети, – говорит Александра.

– Да, один ребенок, – отвечаю я, удивленная тем, что эта тема вообще всплыла в разговоре.

– Надеюсь, это не станет причиной для каких-то недоработок с твоей стороны. Знаешь, бывают такие ненадежные сотрудницы, которые вечно прикрываются своими больными детьми, им все время приходится куда-то отпрашиваться и все такое прочее. Можно ли полагать, что ты не станешь одной из таких женщин? Ты уверена, что сможешь справиться с возложенными на тебя обязанностями?

– Да, я уверена, – твердо отвечаю я. – Я бы никогда не взялась за это дело, если бы точно не знала, что смогу выполнить эту работу.

– Ну, – говорит Александра, на мгновение поджав губы и задумчиво глядя на меня, – надеюсь, так оно и будет.

Я не отвечаю и ловлю на себе взгляд Зоры. Она снова мне подмигивает, от чего моя вспышка гнева мгновенно проходит, и я изо всех сил стараюсь не засмеяться.

Встреча закончилась. Зора, Александра и Барбара уединились, чтобы еще что-то обсудить. А я стала убирать тарелки и расставлять все по своим местам. Джереми протягивает мне пустую тарелку и касается моей руки. Он улыбается и говорит: