Текст книги "Вся твоя ложь"

– Спасибо, что так быстро начали работу по этому делу.

– Что вы, что вы, все нормально. Я была очень рада, что меня пригласили участвовать. Я недавно переехала в Лондон, и мне очень хотелось поскорее возобновить свою адвокатскую практику.

– Переехали из…

– Из США. Мы жили в Нью-Йорке, в Бруклине. Уехали туда несколько лет назад по работе мужа…

Джереми кивает мне, как будто мои слова полностью проясняют всю картину.

– А как давно вы вернулись?

– Не очень давно. Я чувствую, что еще не совсем привыкла и освоилась тут. Но думаю, через какое-то время все будет в порядке.

– Значит, получается, что вашего мужа снова перевели по работе, только теперь уже обратно в Лондон?

– Нет, мы с Робин переехали сами.

– А… понятно, – рассеянно говорит Джереми. – Мм… Что ж… Робин – какое милое имя.

При этих словах меня передергивает. Джереми замечает это. Он вскидывает руки вверх в шутливом жесте «сдаюсь», но при этом на его лице нет и тени улыбки, а щеки пылают от смущения.

– Вот это, пожалуй, самое ужасное в таком скандальном обвинении. Оно бросает тень на любые взаимоотношения и абсолютно все сферы жизни. Я даже не могу назвать ребенка по имени без того, чтобы это не прозвучало как-то двусмысленно и непристойно.

Его губы скривились в измученной гримасе. Я чувствую себя скверно. Я не хотела так реагировать.

– Извините, пожалуйста, мистер Тейлор. Спасибо, что сказали, что это милое имя. Она и сама тоже очень милая. Хотя сейчас она пытается приспособиться к шестому классу в новой школе. А это, знаете ли, достаточно непросто. В январе следующего года начнутся вступительные экзамены для поступления в старшую школу. Это тоже вызывает некоторую напряженность.

– Боже! Шестой класс… Мои вам соболезнования.

– После такого вашего комментария я начинаю думать, что отношусь к этим экзаменам недостаточно серьезно. Я имею в виду, что после того безумия, которое было у нас при поступлении в нью-йоркскую школу, я думала, что уже видела самое худшее. Но, похоже, я ошибалась. В нашем классе, кажется, абсолютно у всех настоящий невроз по поводу предстоящего тестирования.

– Да… Родители сходят с ума. С каждым годом становится все хуже и хуже. Во всяком случае, мне так рассказывали. Сам я никогда не работал с этой возрастной категорией, – говорит Джереми. – И что уж совсем абсурдно, так это то, что вся эта истерия приводит к еще большому давлению на детей. Уровень конкуренции повышается все больше и больше.

Я уже было открываю рот, чтобы сообщить свои мысли по этому поводу, но в этот момент к нам подходит Александра.

– Нам пора, – говорит она Джереми. – Рада знакомству. – Это уже сказано мне.

Зора машет им на прощание рукой, и они уходят. Барбара приводит в порядок бумаги.

– С учетом всех обстоятельств все прошло отлично, – заявляет она.

– С учетом каких обстоятельств? – недоумеваю я.

– Александра не так проста, как кажется. Ты могла это уже заметить, – говорит Барбара с намеком, приподняв одну бровь. – И ее бывший муж, отец Джереми, тоже тот еще фрукт. Он во всем привык быть главным. Мне давно уже требуется пообщаться с клиентом наедине, но на каждой нашей встрече обязательно присутствует то один из них, то другой. Я пыталась как-то намекнуть обоим родителям Джереми, что они принимают слишком активное участие в этом процессе. И что нельзя исключать, что это может сказаться не самым лучшим образом на ходе всего дела. Но, похоже, у них другое мнение на этот счет. И они так и будут до конца продолжать во все вмешиваться. – Барбара выглядит задумчивой. – В любом случае тебе лучше вернуться к работе. Не стесняйся брать материалы с собой домой, чтобы ты могла изучать их по вечерам. У нас мало времени.

– Да, хорошо. Я так и сделаю. Спасибо. Это во многом упростит мою задачу.

Я ухожу, помахав на прощание рукой.

16

К полудню я просмотрела еще одну папку с распечатками страниц Фреи из ее соцсетей и все еще не нашла никаких следов связи между ней и Джереми.

– Неужели показания этой девушки – это все, на чем основано дело? – озадаченно спрашиваю я Барбару, когда захожу к ней в кабинет.

– По всей видимости, так и есть. И еще показания нескольких ее друзей, которые говорят, что она рассказала им об этом пару лет назад. По всем признакам выходит, что у стороны обвинения очень слабые аргументы. Я думаю, что буду подавать ходатайство о досрочном прекращении дела в связи с отсутствием доказательной базы. Я хочу сказать, что мне, конечно, не хочется верить в предположение, что обвинения о сексуальном домогательстве абсолютно беспочвенны и были выдвинуты против мистера Тейлора исключительно из соображений мести ему со стороны истца, но кажется, вопрос стоит именно так.

Я киваю. Затем складываю кое-какие материалы в стопку и кладу их себе в сумку.

– Очевидно, скоро нам придется переходить к решительным действиям… А сейчас мне нужно забрать Робин из школы, – говорю я.

Но внимание Барбары уже полностью сосредоточено на информации на экране ее компьютера. Она снова переводит взгляд на меня:

– Да. Главное, чтобы ты справилась со своей частью работы. Я не хочу, чтобы мы упустили хотя бы малейшую деталь в этом деле. Понятно?

– Да.

И я снова киваю.

Я спускаюсь в приемную, прощаюсь с Кирстен, и тут звонит мой телефон. Я с минуту смотрю на номер, прежде чем неохотно ответить:

– Да… конечно… Я понимаю, что это необходимо… четыре часа… хорошо…

Голос на другом конце провода был холодным и сдержанным. Получена жалоба, так называемые «проблемы роста» – трудности адаптации в новом коллективе. Необходимо встретиться и обсудить все это. Волноваться не о чем, все очень легко решается…

Однако я почему-то не разделяю такой уверенности школьного секретаря. Если все так легко можно уладить, зачем тогда мне вообще встречаться с директором? Я вообще надеялась, что к концу уроков вся эта суета уляжется и забудется. Но нет… Я кладу телефон в карман и на мгновение замираю, не желая покидать спокойную атмосферу адвокатской конторы, чтобы идти и разбираться с этой надуманной драмой.

– Все в порядке? – спрашивает Кирстен.

– Да… Хотя нет… Не совсем. Просто сегодня утром во время представления в школе у дочери произошел непредвиденный случай. И одна из матерей подала на нас жалобу. Поэтому сейчас мне предстоит встреча с директрисой школы.

На лице Кирстен написано сочувствие.

– О… понятно… Наверное, это кто-нибудь из тех дотошных, лезущих во все мамаш, которые вечно торчат в школе, как будто они там работают?

– Да, похоже на то.

– Не переживай. Директриса все уладит, – успокаивает меня Кирстен. – Она будет делать вид, что внимательно и участливо слушает эту женщину. Затем она обязательно произнесет все нужные в данной ситуации фразы, но в итоге ничего не сделает. Не беспокойся на этот счет.

– Да? Ты так думаешь?

– У меня было достаточно конфликтов в школе с моими детьми. Те матери, которые не работают, хуже всего – им просто нечем заняться, кроме как превращать любую мелочь в грандиозную трагедию. Я уверена, что все будет хорошо. Не напрягайся.

Когда я прихожу в школу, меня уже ждут в приемной. Учитывая, что уроки уже закончились и подошло время забирать Робин из школы, я с легким беспокойством спрашиваю секретаршу о том, предупредил ли кто-нибудь мою дочь, что я на какое-то время должна буду задержаться тут, чтобы поговорить с директором. Но она отмахивается от моих опасений.

– Обо всем уже позаботились, – говорит она, выходя из приемной.

Я сижу, уставившись на дверь кабинета директора. Я – действующий адвокат, член коллегии адвокатов в Судейской палате, неоднократно участвовавшая в серьезных судебных процессах, совершенно взрослая женщина и мать десятилетней дочери. Все это не имеет значения.

Сейчас я как семилетняя девочка, которая ждет, когда ее отчитают за кражу тетради из шкафа с канцелярскими принадлежностями. А вот я уже девятилетняя школьница, ожидающая наказания перед кабинетом директора. Костяшки моих пальцев все еще болят после того, как я кулаком ударила Кэрол за то, что она не переставала дразнить меня из-за смерти моего отца.

У меня влажные ладони, а сердце бешено колотится в груди. В горле стоит комок, мне тяжело дышать. Внутри у меня сейчас все сжато в напряжении – состояние «бей или беги».

В приемной воцаряется полная тишина. Я слышу, как, отрываясь от цветка, падает из букета роз лепесток в вазе на каминной полке, как громко тикают часы на стене напротив. У меня в голове бьется ритм – давай, давай, давай… и я стараюсь дышать в такт тиканью часов. Три счета на входе, три счета на выходе, не дышу – раз-два… Это срабатывает, и я постепенно успокаиваюсь, хотя ожидание тянется невыносимо долго.

Большая стрелка часов медленно проползла целую минуту, потом вторую, потом третью. Из-за двери кабинета не доносится ни звука. Поразительная тишина и в других частях здания. Нет совершенно никаких признаков присутствия сотен детей, которые, по идее, находятся сразу же за этой дверью в коридор.

Господи, неужели эта чертова дверь в кабинет директора когда-нибудь откроется и с этим вопросом наконец будет покончено?! Несмотря на ритмичное дыхание, давление в моей голове нарастает. Тишина становится уже практически невыносимой, и в этот миг ее нарушает оглушительный высокомерный визг.

– Это просто возмутительно, что я тоже должна здесь присутствовать. Мне это совершенно не нужно. Это пустая трата моего времени. Все, что от Вас требуется, – это сказать этой новенькой девочке и ее ужасной матери, как им следует себя вести, чтобы больше не было никаких проблем.

В приемную заходит секретарша, за ней следует Джулия. Для этой встречи она специально переоделась. Теперь на ней уже не лайкровый спортивный костюм, а темные облегающие джинсы, белоснежная рубашка и жакет, кажется, от «Шанель». Он весь разукрашен длинными цепочками из золота и жемчуга, состоящими из переплетающихся букв «С». Это символ «Шанель». Причем, я так полагаю, что на ней именно оригинальная вещь от именитого бренда, а вовсе не подделка.

Мое воображение сразу же рисует комичный образ этой женщины, рыщущей по рыночным прилавкам в поисках подделок дизайнерских брендов, и, несмотря на все свое внутреннее напряжение, а возможно, именно из-за него, у меня из груди вырывается непроизвольный смешок.

– И над чем же это ты, черт побери, смеешься?

Джулия грозно приближается к тому месту, где сижу я.

Ее фарфоровое наштукатуренное лицо покрылось от гнева красными пятнами, слюна вылетает изо рта и попадает мне на щеку. Сейчас через секунду наступит развязка, причем похоже, что ситуация может принять весьма неожиданный поворот.

Джулия выглядит так, как будто и в самом деле собирается меня поколотить. Я сохраняю полнейшее хладнокровие. Мне еще и не с таким приходилось сталкиваться в камерах предварительного заключения в мировом суде.

Ожидание встречи с директрисой, так легко воскресившее мою детскую беззащитность и неуверенность в себе, никогда бы не подействовало схожим образом на такую женщину, как Джулия, с ее врожденным ощущением превосходства и собственной исключительности, которые так и сочатся из каждой клеточки ее ухоженного существа.

Я медленно поднимаюсь на ноги, стиснув зубы и расправив плечи. Плечи Джулии тоже расправлены. Я стою прямо перед ней, глаза в глаза, ненависть течет между нами потоком. Я решительна и невозмутима, как скала, спокойно позволяю мутным водам презрения Джулии плескаться вокруг себя.

– Дамы, – произносит чей-то голос, и чары рассеиваются.

Джулия отступает, пятясь назад. Я делаю глубокий вдох.

– Дамы, – снова произносит тот же голос, и вот наконец дверь в кабинет директора торжественно открывается, будто врата алтаря во внутреннее святилище храма, и оттуда с блаженной улыбкой херувима на лице выглядывает собственной персоной директриса и возвещает: – Благодарю вас, что пришли.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 11:09

– Назовите адрес, где произошла чрезвычайная ситуация. Где вы находитесь? – спрашивает оператор службы спасения.

– Я не знаю, какой там адрес, – в замешательстве отвечаю я. – Это произошло в другом месте. Речь идет о моей дочери.

– Хорошо. Я слышу вас. Но мне нужно, чтобы вы сказали мне адрес и номер телефона, с которого вы звоните.

– Не важно, какойу меня адрес, – говорю я. – Она пропала не отсюда.

– Понятно. Но мне все равно нужен ваш номер телефона, пожалуйста, – монотонно говорит голос на другом конце провода.

Я сообщаю ей свой адрес и номер телефона. Я знаю, что оператор просто делает свою работу. Умом я понимаю необходимость этих вопросов. Но в моем случае они совершенно лишены смысла. Не имеет значения, где я нахожусь. Важно, где находится моя дочь. Но я не знаю, как ей это объяснить простым и понятным языком. Особенно сейчас, когда страх застилает мне разум и путает в мозгу все слова. Я не могу это объяснить даже себе самой.

– В чем суть вашей чрезвычайной ситуации?

– Вчера вечером моя дочь была в гостях у друзей. И они сказали, что уже отправили ее обратно, но домой она до сих пор не пришла.

– У вас есть адрес этих друзей, где она останавливалась?

– Нет, адрес я не знаю. Но она не сбежала из дому, это точно.

– Хорошо. Давайте просто по порядку восстановим последовательность событий. Вы можете точно сказать, что произошло?

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. Я не могу начать орать на оператора, хотя это именно то, что мне сейчас хочется сделать больше всего.

– Друзья пригласили мою дочь провести выходные в своем загородном доме. Несколько часов назад мне сказали, что кто-то повез ее назад домой, но здесь она так и не появилась, и я не могу ни с кем связаться. Поэтому я решила, что нужно звонить в службу спасения. И уже подключать полицию для ее поиска.

– У вас есть адрес загородного дома ваших друзей?

– Я же сказала, что нет.

Меня начинает трясти мелкой дрожью. И прежде чем я успеваю взять себя в руки, у меня начинается жуткая истерика. Я нажимаю кнопку сброса вызова, чтобы закончить разговор, который я больше не в состоянии продолжать, и в отчаянии отбрасываю телефон в сторону. Я слишком подавлена этой тщетностью попыток объяснить кому-то другому то, чего я сама до конца не понимаю.

Наконец я немного успокаиваюсь и поднимаю свой телефон. На экране высвечивается уведомление о пропущенном звонке с неизвестного номера – должно быть, это перезванивал оператор службы спасения. Я удаляю его. Нет смысла его оставлять. Похоже, и звонить туда тоже особого смысла не было.

Несколько минут я сижу за столом, глубоко дыша, чтобы немного успокоиться. Вдох-выдох…

Потом я встаю. Сейчас я поеду в их лондонский дом. Да. Прямо сейчас. Вдруг они там? И если мне не откроют там дверь, то клянусь, я выломаю ее голыми руками.

17

Директриса жестом указывает нам на два стула, стоящих под углом друг к другу перед большим письменным столом из красного дерева, за которым она восседает сама. Я немедленно сажусь, оставив свою сумку, плотно набитую материалами дела, у входа в кабинет. Джулия продолжает стоять.

– Присаживайтесь, – говорит ей директриса твердым, поставленным голосом, и ее слова, как холодные камни, рассыпаются в накаленной атмосфере пространства между нами.

Я зачарованно смотрю, как эта команда действует на Джулию. Она явно внутренне разрывается между признанием авторитета, превосходящего ее собственный, и огромным желанием самоутвердиться, не подчиняясь ничьим приказам. Если бы я не была так взвинчена, я бы, наверное, рассмеялась.

Директриса снова делает жест рукой и повторяет:

– Садитесь, пожалуйста, миссис Бернет. – В ее тон явно добавились ледяные нотки, которых до этого не было.

Все еще сопротивляясь, Джулия стоит еще одно мгновение, прежде чем сдаться и все-таки сесть в кресло позади себя.

– Так-то лучше, – говорит директриса. – Итак, мисс Роупер, мы еще не встречались. Я – Флоренс Грейсон.

И она протягивает мне руку. У директрисы крепкое рукопожатие и твердый взгляд. Ей где-то под шестьдесят, и выглядит она как вполне здравомыслящий человек. И поэтому я начинаю чувствовать себя более уверенно, несмотря на все остальные обстоятельства.

Она поворачивается к Джулии и кивает:

– Миссис Вернет.

– Мы можем сразу перейти к делу? – раздраженно говорит Джулия. – Мы все прекрасно знаем, зачем мы здесь. Эта новенькая сделала все возможное, чтобы сегодня сорвать выступление моей дочери на утреннем представлении. Это была преднамеренная попытка подорвать ее спокойствие и уверенность в своих силах как раз перед сегодняшней контрольной работой.

– Это неправда, – непроизвольно вырвалось у меня.

Миссис Грейсон поднимает вверх руку, делая мне знак помолчать.

– Миссис Вернет, вам нужно успокоиться. Инцидент, произошедший сегодня утром, является одной из причин нашей встречи, но это далеко не все.

– Да? А что еще может быть? – спрашивает Джулия с негодованием.

– Я посчитала это хорошим поводом, чтобы свести вас двоих вместе и посмотреть, сможем ли мы как-то разрядить накаленную обстановку и сгладить эту непростую ситуацию…

Она многозначительно смотрит на нас обоих.

– Ваше поведение абсолютно неприемлемо. Недопустимо на глазах у детей устраивать такой скандал. Я понимаю, что в преддверии экзаменов для поступления в старшую школу напряжение сильно возросло, однако это не повод, чтобы бросаться голословными обвинениями в саботаже, – подытоживает директриса.

Джулия ничего не отвечает. Я пользуюсь ее молчанием, чтобы начать говорить:

– Я совершенно убеждена, что Робин никак не заинтересована в том, чтобы саботировать кого-то. Она даже не до конца понимает, почему столько суеты вокруг этих вступительных экзаменов. И сова на этом представлении – это полностью моя вина. Я буквально в последнюю минуту узнала, что на это утро нужен костюм, и мне пришлось что-то срочно придумывать прямо на ходу.

– Это все потому, что ты слишком занята своей работой и не в состоянии уделять своей дочери должного внимания, – нагло заявляет Джулия.

– Простите, что вы сказали?

Я демонстративно поднимаю от удивления брови и не на шутку начинаю сердиться. Но миссис Грейсон снова перебивает меня.

– Давайте уберем из нашей беседы любые личные нападки, – говорит она. – В нашей школе не может быть никаких предубеждений ни против работающих родителей, ни против домохозяек. Мы все здесь поддерживаем друг друга.

Губы Джулии плотно сжаты, глаза прищурены. Однако в целом ее лицо поразительно гладкое и лишено всякой мимики, несмотря на очевидные эмоции, которые ее переполняют. Я догадываюсь, что это все результат косметических процедур по омоложению – уколов ботокса и силиконовых наполнителей.

– Я не понимаю, почему школа продолжает это делать, – возмущается Джулия. – Почему вы принимаете новых девочек буквально в последний момент? Раньше уже была подобная ситуация, и вам хорошо известно, чем все это закончилось. И вы снова допускаете ту же самую ошибку. Но на этот раз вступительные экзамены уже настолько близко, что такую ситуацию просто невозможно игнорировать. Прием новой девочки полностью нарушил высокий учебный темп нашего класса. Дейзи находится просто в ужасном психологическом состоянии.

– Дейзи – прекрасная, жизнерадостная девочка, которая может легко справиться с тем, что в ее классе появился кто-то новенький, – твердо заявляет миссис Грейсон. – Именно поэтому я и хотела поговорить с вами обеими. Вы не должны себе позволять так открыто демонстрировать перед детьми свои личные амбиции и частные разногласия. Это слишком сильно дестабилизирует обстановку в классе. Девочки должны видеть в нас, взрослых, образец для подражания, а не пример поведения, который им следует избегать.

– Как вы смеете разговаривать со мной таким образом? – прошипела Джулия.

– Я разговариваю с вами совершенно нормальным образом, – парирует миссис Грейсон. – Я просто обращаю ваше внимание, что с вашей дочерью все в полном порядке по всем аспектам. Уже известны результаты сегодняшнего тестирования, и Дейзи получила по ним семьдесят пять баллов.

– Только семьдесят пять? – недовольно фыркает Джулия. – Вот видите! И вы еще утверждаете, что она в полном порядке? На данном этапе она могла бы показать гораздо более высокий результат – не меньше восьмидесяти баллов. Она чрезвычайно способный ребенок.

– Ну… Нет никакой необходимости в том, чтобы она демонстрировала более высокий результат, чем тот, что у нее уже есть сейчас. Это очень высокий балл. А вам, миссис Бернет, следует больше доверять и самой Дейзи, и нам, потому что мы хорошо знаем, что и как нужно делать. Вам прекрасно известно, что ваша дочь без проблем поступит в старшую школу.

– Она должна выиграть стипендию. Вы хорошо знаете, что она этого достойна. И я не доверяю абсолютно никому, кроме себя самой, – процедила Джулия сквозь зубы. – А какой балл получила ее дочь?

Она тыкает в меня пальцем. Миссис Грейсон переводит взгляд в мою сторону. Я пожимаю плечами. Директриса перебирает бумаги на столе и поднимает глаза:

– Восемьдесят два балла. Лучшая работа по математике во всей школе. Это очень хороший результат. Обе ваши девочки показали отличные результаты.

Теперь лицо Джулии стало пунцовым.

– Это… Вот именно это я и имела в виду. Это просто возмутительно! Дейзи будет невероятно расстроена, когда узнает, что кто-то бросил ей вызов таким подлым образом. Как я должна буду ее успокоить в подобной ситуации?

Я изо всех сил стараюсь, чтобы мое лицо сохраняло нейтральное выражение. Но на самом деле я просто ошеломлена от того представления, которое разыгрывает тут Джулия. Я смотрю на миссис Грейсон, и на мгновение наши взгляды встречаются. Впервые с тех пор, как я начала взаимодействовать с людьми, имеющими какое-то отношение к школе, я наконец-то вижу, что хоть кто-то разделяет мои чувства. Затем она отводит взгляд, и аура согласия между нами исчезает.

– Миссис Бернет, я понимаю, что вы обеспокоены результатами тестирования, но могу вас заверить, что волноваться совершенно не о чем. Дейзи демонстрирует очень хорошие академические результаты. Ей просто требуется, чтобы ее на время оставили в покое, чтобы она могла разложить все свои знания по полочкам. И мы действительно знаем, что и как нужно делать, понимаете?

– Глядя на такой результат моей дочери, я очень в этом сомневаюсь, – говорит Джулия, поднимаясь со стула. – Я крайне недовольна сложившейся ситуацией. Школа не имела права добавлять новых учеников так поздно в учебный процесс. И я буду считать именно вас виновной в том, что Дейзи не сумеет с блеском сдать предстоящие экзамены. Она должна быть первой в списке претендентов на стипендию. И если эта… этот незваный гость отнимет у нее эту честь, будьте готовы к тому, что с вами свяжется моей адвокат.

– Мы не собираемся претендовать ни на какую стипендию и не планировали подавать никаких заявлений, – перебиваю я Джулию. – Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь.

– Тебе и не нужно подавать никаких заявлений, – с яростью рычит Джулия. – Стипендию автоматически присуждают лучшей ученице в классе. И именно Дейзи должна быть лучшей! Это ее законное место.

Миссис Грейсон выразительно поднимает бровь и заявляет:

– Я бы серьезно посоветовала вам успокоиться и перестать так кричать, миссис Бернет.

Джулия громко фыркает на это замечание. Высокомерным жестом она горделиво вскидывает голову и выбегает прочь из кабинета, хлопнув за собой дверь. Но через долю секунды она врывается обратно:

– Я позабочусь о том, чтобы до последнего дня своего пребывания в школьных стенах твоя дочь так и оставалась полным изгоем.

Она смотрит мне прямо в глаза.

– И с тобой я тоже разделаюсь. Я прослежу, чтобы никто не замечал тебя и не тратил свое время, общаясь с тобой. Все просто забудут о твоем существовании.

Она резко поворачивается к директрисе:

– А вы… Вам должно быть стыдно за то, что вы позволили этой новой девочке присоединиться к нам так поздно. Она разрушает все вокруг. Даже не представляю, как ваша совесть позволяет вам спокойно спать по ночам.

– Довольно, миссис Бернет. Вы заходите слишком далеко. Я настаиваю на том, чтобы вы немедленно успокоились, – говорит миссис Грейсон.

Джулия фыркает, поворачивается на каблуках и во второй раз выскакивает из кабинета, снова громко хлопая дверью. Миссис Грейсон на мгновение опускает взгляд, а потом пристально смотрит на меня.

– Надеюсь, Робин начинает понемногу осваиваться в новой обстановке, – говорит она. – Давайте сделаем все возможное, чтобы не позволить этому несчастному случаю выбить ее из колеи. Уверяю вас, мы ни в коем случае не допустим, чтобы она чувствовала себя отчужденно и изолированно.

– Неужели бывает так, что кто-то новенький, пришедший в класс, может нарушить учебный процесс и помешать всем остальным ученикам в прохождении академической программы?

Наступила долгая пауза.

– У миссис Вернет иногда проскальзывают в речи весьма неудачные обороты, – говорит директриса. – На самом деле, конечно, такого не бывает. Дети воспринимают совершенно нормально тот факт, если кто-то новый присоединяется к ним на любом этапе учебного процесса – класс полностью адаптируется. И я надеюсь, что вы, как наша давняя ученица, тоже сумеете адаптироваться ко всей этой непростой и новой для вас ситуации. Наше учебное заведение всегда выступало за продолжение семейных традиций и укрепление связи поколений таким способом.

Я заставляю себя улыбнуться:

– Должна признаться, что нынешняя обстановка в «Ашамс» мало чем напоминает мою старую школу. Здесь все сильно изменилось.

– Надеюсь, к лучшему, – говорит миссис Грейсон.

В этот момент раздается стук в дверь, и заглядывает секретарша.

Директриса кивает ей и, поворачиваясь ко мне, говорит:

– Мне жаль прерывать нашу беседу, но боюсь, что меня ждут другие дела. Постарайтесь слишком сильно не беспокоиться по поводу всего случившегося. Это все пустые слова, – говорит она, наклонившись вперед с серьезным выражением лица. – Такие мамочки не имеют в виду и половины из тех угроз, которыми они здесь сыплют. Это просто одномоментная вспышка эмоций. Они ужасно себя накручивают, но потом через какое-то время остывают.

– Ничего подобного я раньше не видела, – шокированно признаюсь я.

Я хочу успокоиться, но у меня это не слишком хорошо получается. Любая моя попытка как-то наладить связи или начать взаимодействовать с другими матерями каждый раз заканчивалась провалом. Разве что Николь стала единственным исключением из этого правила. А теперь, после такого скандала, похоже, что Робин надолго останется за бортом, будто ей и без этого было не достаточно тяжело.

– Мне нужно как-то беспокоиться о вступительных экзаменах в старшую школу? – спрашиваю я. – Судя по всему, это все очень серьезно. Для нас с Робин жизненно важно, чтобы она продолжала учебу в старших классах именно в «Ашамс».

Миссис Грейсон наклоняется вперед:

– Вам совершенно не о чем беспокоиться. Могу вас в этом заверить. Отметки Робин говорят сами за себя – она без проблем пройдет в старшую школу.

Я киваю, успокоенная такими заверениями.

– Если у вас возникнут какие-то проблемы, пожалуйста, не стесняйтесь ко мне обращаться, – говорит миссис Грейсон. – Единственное, что мне хотелось бы вам посоветовать, – постарайтесь особо не высовываться, и все наладится. Так всегда бывает.

Сказав это, директриса переводит взгляд на документ, лежащий перед ней на столе, и я понимаю, что она уже переключила свое внимание на другие дела. Я прощаюсь и покидаю ее кабинет с тяжелым чувством на душе.

Робин в одиночестве сидит в приемной. Она выглядит усталой, но не слишком заплаканной. Я подхожу ближе, беру ее за руку и притягиваю к себе, пытаясь приобнять:

– Ты как? В порядке?

– Мы можем пойти домой?

– Да, конечно. Давай выбираться отсюда.

Мы идем к выходу. В школе сейчас пустынно и тихо. Вечер пятницы – все давно разошлись по домам. Тяжелое чувство у меня в душе начинает понемногу развеиваться. По крайней мере, мы можем спокойно выйти из школы, ни с кем не встречаясь, а затем провести тихие выходные дома. Я внимательно смотрю на Робин. На ней все еще надеты чужие вещи, которые дала ей Николь.

– Думаю, нам нужно постирать эту одежду и сдать ее обратно в школу, – говорю я.

Робин равнодушно пожимает плечами.

– По крайней мере, быть одетой в чужие вещи гораздо лучше, чем ходить весь день в этой дурацкой простыне. Мне нужно было взять с собой форму, чтобы потом переодеться, – вздыхает она.

– О боже, мне так жаль. Весь этот ужасный бардак на утреннем представлении случился из-за меня. Я и вправду думала, что это чучело будет хорошим дополнением к костюму. Но эта идея оказалась полностью провальной.

– Да уж, это точно, – говорит Робин. – Прости, мам, но давай больше никаких сов. – Она останавливается и берет меня за руку. – Хотя в каком-то смысле это было даже забавно. Ты видела лицо Дейзи, когда это чучело развалилось и перья разлетелись во все стороны?

– Робин…

Я уже собралась было прочитать ей целую лекцию о возможных тяжелых последствиях аллергической реакции, но ее смех настолько заразителен, а реакция Джулии была такой театральной и нелепой, что я тоже начинаю хохотать.

Мы вместе выходим из ворот школы, держась за руки. Впереди наш ждут два спокойных тихих дня дома – приятная передышка до следующего понедельника.