Текст книги "Повелители времени"

КТО БУДИТ ТЕНИ

Ворона склонила голову набок, чтобы лучше рассмотреть добычу. Имея глаза, расположенные там, где у человека помещаются уши, не так-то просто наблюдать за тем, на что нацелен острый загнутый клюв, особенно если мозг между этими глазами слишком мал и может воспринимать только самые необходимые вещи.

Однако сейчас перед вороной было то, что нравится ей больше всего, – еще совсем свежая падаль. В первую очередь она выклюет глаза. Это самое вкусное… В последний момент она уловила какое-то движение. Опасность! Камень шлепнулся рядом. Ворона огляделась вокруг. Где же враг? Никого не видно. Однако камень не мог прилететь из ниоткуда: кто-то его бросил. Это ворона знала. Она в опасности. Однако голод был сильнее. На своих тонких ножках она подскочила чуть ближе. Может быть, если быстро клюнуть и тотчас отскочить… Уголком глаза она заметила тень, резкое движение, а потом прозвучал хриплый голос:

– Кыш! Пошла отсюда!

С недовольным карканьем ворона взлетела. Вяло взмахивая крыльями, она пересекла поле.

– Ким! Ким! Ты жив?

В первый момент его взгляд был лишен даже тени узнавания. Затем в поле зрения Кима возник расплывчатый, но хорошо знакомый объект.

– Ф-фабиан?

Ким поднял голову, затем сел. Все вокруг него вращалось. Голова раскалывалась. Он ощупал лоб, и его пальцы отдернулись, когда боль усилилась.

– Где мы?

Фабиан, стоящий рядом на коленях, откинулся назад. Облегчение появилось на его лице, но было еще и нечто другое.

– Мы в царстве смерти, – сказал он жестко. – Правда, мы-то живы.

Ким осмотрелся. И понял, что его друг имел в виду.

Здесь ничто не росло, ни трава, ни цветы. Но эта земля приносила иные, ужасные плоды. Поле было полно трупов.

Они лежали в разных стадиях разложения, мужчины, женщины, дети. Некоторые из них были прикрыты остатками ткани, в которую были когда-то завернуты, другие были нагими. Ребра торчали сквозь разорванную кожу, зияли пустые глазницы. Здесь и там в безжалостное небо обвиняюще указывала окостеневшая рука.

Было тихо, ужасающе тихо. Лишь иногда черные тени взлетали, вяло размахивая крыльями.

Смрад, наполняющий воздух, душил Кима. В какое-то мгновение он действительно поверил, что пребывает в царстве смерти, по ту сторону всех надежд. Над ними нависали Темные Стены Мрака, украшенные трезубцами, а в бесконечной крепостной стене зияла дыра, через которую они и выбрались.

– Эльфы закапывают своих мертвецов в плодородную землю и выращивают цветы на холмах, под которыми те спят, – сказал Фабиан. – Гномы обретают покой в вечном камне. Люди востока сжигают своих умерших, а на юге тела бальзамируют и кладут в саркофаги из золота, воздвигая каменные пирамиды над ними. Когда судьба призовет меня из Среднеземья, я буду положен в склеп к моим предкам. Но даже простые крестьяне моего народа имеют шесть досок для гроба. Это принадлежит к первоосновам любой культуры – оказывать честь мертвым. Но выкидывать их как отбросы, это… это… – Ему не хватало слов, чтобы выразить негодование.

Ким положил ладонь ему на руку:

– Я понимаю тебя. Но ты ничего не можешь изменить.

Фабиан резко выпрямился:

– Но я попытаюсь положить этому конец. Пойдем. Мы не можем терять время.

– Куда ты предлагаешь идти?

– Ты не помнишь? Они хотят убить Талмонда, моего предка, прежде чем он поведет войско свободных народов против Твердыни Теней. Мы должны идти в Турион, чтобы его предупредить, и помочь ему, насколько это возможно.

Ким с трудом поднялся. Однако, кроме ссадины на лбу и пары синяков, серьезных повреждений не было. Ни сломанных ребер, ни вывихнутых суставов. Это было чудом и единственной радостью в не слишком-то обнадеживающем положении.

Перед ними простиралась в убывающем свете бесконечная холмистая равнина. Эта земля была его родиной, но он пришел сюда как в чужой мир. Ким вздохнул:

– Куда пойдем?

Фабиан, все еще стоявший на коленях, посмотрел на него:

– Через болота нам не пробраться. Так что остается только один путь: через горы.

Старая дорога гномов, ведущая к перевалу, с которой когда-то прежде – то есть когда-то в будущем, если это будущее вообще есть, – фольки впервые увидели, верней, увидят холмы Эльдерланда. Ким уже однажды шел по ней, и Фабиану она известна.

– Но мост разрушен, а перевал… – Он умолк, осознав свою ошибку.

– Не в этом времени, – произнес Фабиан мягко. – И кто знает, может быть, мы найдем там помощь.

Слезы подступили к глазам Кима. Фабиан обнял его.

– Не унывай, – попытался он утешить Кима и добавил: – Ты ведь знаешь, что тебя обычно посылают туда, где ты больше всего нужен. – Он встал. – А сейчас пойдем, пока нас кто-нибудь не увидел.

Ким последовал за ним, все еще наполовину слепой от слез. Может быть, это была милость Великой Матери, затуманившей его взгляд, чтобы он не видел ужаса, царившего вокруг.

Но ему и не нужно было это видеть, ведь отчаяние, наполнившее его, шло изнутри. Внезапно он постиг, что его так мучит: не его кольцо перенесло их сюда. Это была власть того, другого кольца, надетого на палец князя Тьмы, силой которого они оказались перенесенными в далекое прошлое. И он ничего, совсем ничего не может противопоставить этой власти. И вот, слепо спотыкаясь, он брел, полный отчаяния, и не видел теней, следующих за ними.

Они были здесь.

Они не были рождены или созданы. У них не было сознания; они были одно целое, но одновременно и множество. Там, где были мертвые, не погребенные, лишенные родины, там всегда оказывались и они. Может быть, они были материализовавшимся отчаянием. Они не думали и не чувствовали. Они только подтверждали своим присутствием, что здесь происходит нечто чудовищное, нарушающее миропорядок.

Но все это только слова, а слово было им чуждо, ведь оно никогда не обращалось к ним. И поэтому, если однажды земля примет кости мертвых, они, вероятно, тоже снова растворятся, как если бы их никогда не существовало.

Но вдруг среди мертвых появились живые. И тени пошли следом за ними.

То, что двигало тенями, было не любопытство. Это была лишь перемена, которая привела тени в движение: переход от чистого бытия к действию.

Ибо тень смерти всегда следует за жизнью.

С заходом солнца, кроваво-красно отпылавшего на западе, над местностью нависла давящая тишина. Далеко на востоке возвышалась цепь Серповых гор. Медленно и устало карабкались Ким и Фабиан через скалы и колючие кусты. Единственной их сегодняшней целью было как можно дальше уйти от мест, принадлежащих смерти.

В конце концов, когда Ким в темноте во второй раз провалился в расселину, они остановились. В тени мощного валуна отыскалось место для ночлега.

– У меня во рту совсем пересохло, – сказал Ким. – В вещевом мешке есть еще немного эльфийского хлеба, но без воды он, боюсь, застрянет в горле.

– Да, – согласился Фабиан, – без еды мы еще сколько-то протянем, но не без питья.

Мысль о том, что где-то под ногами может скрываться вода, делала жажду еще непереносимее.

– Кстати, – вспомнил Ким, – у меня в мешке лежит книга. Но сейчас слишком темно.

– А что, собственно, это за книга?

– Понятия не имею, – сказал Ким, – Я все время пытаюсь узнать, но каждый раз что-нибудь мешает. Может быть, мне не суждено вообще прочесть ее. – Он помолчал некоторое время, потом продолжил: – Раньше, когда я был маленьким, я представлял себе, что где-то в библиотеке музея есть книга, в которой сказано абсолютно все. Вся история мира, понимаешь? Все, что можно знать. Я даже искал ее, но, конечно, не нашел. Вероятно, такой книги вообще нет! И это хорошо. Ведь иначе остальные книги были бы ненужными или не правильными.

– Завтра, – сказал Фабиан сонно, – завтра мы ее непременно посмотрим.

Ветер завывал среди камней, и от земли поднимался холод, исходящий, казалось, из самой глубины мира. Тени собрались вокруг; некоторые из них казались более черными, чем сама ночь. Сейчас Киму очень пригодилась бы эльфийская накидка, но он оставил ее вместе с мечом Фабиана в Черной крепости. Теперь у него не было ничего, чтобы защититься от холода.

– Ты веришь, что мы успеем? – спросил Ким спустя некоторое время. – Что мы вовремя доберемся до Талмонда Могучего, чтобы предупредить его и, может быть, даже поддержать его военный поход?

Фабиан так долго молчал, что Ким решил, что он заснул. Потом из темноты раздался его голос:

– Не знаю. Мы можем делать только то, что можем; большего нельзя требовать ни от кого. Но я обещаю тебе, Ким, если мы придем слишком поздно, то я сам подниму меч против князя Теней, даже если погибну при этом. В этом я клянусь Святому Отцу и Великой Матери. Я – император, коронованный или нет.

К этому нечего было добавить. Однако Ким, как истинный представитель Маленького народа, оставил последнее слово за собой:

– Я рад, что я всего лишь маленький фольк.

– Теперь спи.

– Спокойной ночи, ваше величество.

В эту ночь ему снились тени.

Они стояли вокруг него и не двигались. Они только наблюдали за ним. Хотя у них не было глаз. Странным образом он оставался спокоен в их присутствии. Это было так, словно он и тени жили по совершенно разным законам и в двух разделенных мирах, которые лишь случайно соприкоснулись. Только когда тени сливались с окружающими их камнями, вспыхивая и вновь потухая, только тогда испытывал он неприятное чувство, как будто происходило здесь нечто, чего не должно было быть.

Но если бы он был одной из этих теней, тогда он мог бы последовать за ними через трещины в почве и найти воду, чтобы утолить жажду. Тени расплывались, и он плыл вместе с ними. Они просачивались в землю, следуя к воде, журчащей в глубине. Дорога вела их все дальше и дальше, в глубину мира, где заканчиваются все пути, где нет ничего, кроме молчания. И снова наверх.

Прошло время.

Размытые картины: огромные лаборатории, где выращиваются существа, не имеющие ничего человеческого. Борьба в туннелях и залах под горой, война, пожар и разрушения. И горящий свет, который отбрасывает его в бездонную глубину.

И снова прошло время. Нет никакой возможности измерить его; здесь, в глубине земли, оно не ощущается. И это продолжается долго, до тех пор, пока он не поднимается, набравшись сил. Его будит свет, далекое сияние, проникающее сквозь камни. Он следует за ним по путям воды, наверх. И видит. На этот раз картины четки: пещера, в которой неисчислимое число бледных существ кланяется и кричит: «Король! Король вернулся!»

Рядом маленькая группа: Буран и Гилфалас, фольк и еще кто-то в тени, и бледное худое существо, которое стоит среди них выпрямившись и принимая почести, – кажется, это Гврги.

Потом черная рука простирается над одним из существ, чтобы вырвать сердце его из живой груди.

Он закричал.

Фабиан тотчас проснулся.

– Ким, что такое?

Его голос был тусклым, как зола, горло болело.

– Ничего. Дурной сон.

Было позднее утро. Небо уже окрасилось в серый цвет, горы на востоке выглядели черной трещиной на его фоне. С запада дул холодный ветер. Пейзаж вокруг был безрадостным и мрачным.

– Возьми в рот камень, – сказал Фабиан Киму. – Говорят, это помогает от жажды, по крайней мере, на какое-то время. А там мы, надеюсь, найдем источник.

– В Зарактрор, – ответил Ким, словно не слыша. – Нам нужно в Зарактрор.

– Но зачем? – удивился Фабиан. – Сейчас, в эти времена, там властвуют темные эльфы. И выращивают больгов… и кое-что похуже.

Но Ким не позволил сбить себя с толку:

– Зарактрор… В глубине… вода… – И он побежал по склону ущелья, возле которого они провели ночь.

– Ким, ты куда?

Но Ким не слышал. В глубине была вода, это сказали ему тени. Нужно только спуститься достаточно глубоко, тогда он ее найдет.

– Ким? – Фабиан догонял его.

Камни с шумом катились из-под ног. Но Ким ступал с безошибочной уверенностью. Он следовал за тенями.

Они омывали его, как поток омывает скалу. Они шептали на неслышном языке, в котором не было слов. Они следовали путем воды.

Кап… кап… кап…

Вода была здесь. Ее только нужно было найти.

Кап… кап…

Кап!

В гроте под нависающей скалой, на самом дне ущелья, образовалась лужа, в которую стекала вода с выступа. Ее там собралось мало, но для изнемогающего от жажды и это было чудом.

Ким дал напиться теням, затем стал пить сам.

Вода была маслянистой, с металлическим привкусом, но для Кима она была сейчас вкуснее, чем летнее вино из подвала Марта.

Чей-то силуэт заслонил вход в грот.

– Иди сюда, – сказал Ким, – и пей.

– Вода? – В голосе Фабиана звучало удивление. Он нагнулся и зачерпнул рукой. – Вода!

Это была всего лишь какая-нибудь пара пригоршней, но их хватило, чтобы утолить нестерпимую жажду. Когда вода уже больше не зачерпывалась, Ким протер мокрыми руками лоб и щеки. Фабиан поступил так же.

– Как ты обнаружил воду? – спросил он, все еще удивляясь. – Я бы ее здесь ни за что не нашел!

Ким медлил. Должен ли он рассказывать Фабиану о тенях, которые привели его сюда? У него не было в этом уверенности.

– Я услышал ее, – в конце концов объяснил он. – У меня слух острее.

Если Фабиан и не слишком поверил этому объяснению, то в темноте это было незаметно.

– Куда мы пойдем теперь?

Фабиан испытующе посмотрел на небо. Между стенами ущелья была видна лишь узкая серая полоса. Положение солнца определить было невозможно.

– Я думаю, – произнес он, – что это ущелье ведет к югу. Так что пойдем по нему. Или у тебя есть другая идея?

Ким пожал плечами, но, поняв, что Фабиан едва ли заметил в полумраке этот жест, сказал:

– Согласен, идем.

Вздыхая, он собрался с силами. Короткий привал скорее обессилил его, чем укрепил. Затянувшаяся рана на лбу ныла, и любое движение причиняло страдания. Но нужно было идти дальше.

Это оказалось не так просто. Ущелье извивалось, а на его дне было совсем темно. Вдобавок путникам постоянно приходилось перебираться через завалы.

К этому добавился голод. С тех пор как они ели последний раз вместе с пленниками в Черной крепости, прошли уже сутки. Теперь даже варево из котла, которое он тогда выплюнул, показалось бы Киму самым аппетитным блюдом.

И еще тут были тени. Он постоянно ощущал их присутствие. Когда Ким пытался всмотреться в темноту, они ускользали, но не пропадали совсем. Он силился изгнать их из своих мыслей, но хорошо понимал, что тяжело, если не невозможно сознательно о чем-то не думать.

Он старался обратить свои мысли на что-либо другое. Он пытался думать о своем доме. Об Эльдерланде, каким его знал, о дружелюбных нелепых маленьких фольках с их нелепыми, но такими важными заботами и радостями. Он думал о Музее истории с его странными и курьезными сокровищами, о вечерах перед камином, в то время как госпожа Мета хлопочет в кухне, о своем кабинете, где он проводил часы, дни и недели в поисках тайн, скрывающихся в старых рукописях.

И вдруг понял, что не в силах вспоминать. Он больше не помнил, что читал. Половина его жизни прошла в учении, в поисках правды, но в памяти не осталось ни единой строки из прочитанного. Да, он больше не помнил даже того, что написал сам. Это стерлось, как будто никогда не существовало.

Сердце его отчаянно забилось. Он силился хоть что-нибудь вспомнить. Но на память ему пришла лишь старая-старая, не раз слышанная в детстве песенка. И, будучи близок к отчаянию, Ким внезапно запел:

 
Святой Отец, стенаю
За темными стенами,
Влача, как цепи, дни.
Не забывай о сыне,
Что гибнет на чужбине,
И руку протяни!
Повсюду в целом свете
Лишь мрак и сети смерти.
Но, падая без сил
К тебе, о Мать Святая,
С надеждою взываю:
Дитя свое спаси!
 

Его голос, слабый и дрожащий в холодной тьме, сделался тверже и яснее, когда он продолжил:

 
А если вы со мною,
То, и объятый тьмою,
Несу в себе я свет.
И потому отныне
Я и один, в пустыне,
Не одинок, о нет!
 

Фабиан остановился. Откуда-то донеслось эхо песни, так, словно тени подхватили ее и бросили назад, многократно преломленную. И различимы были другие звуки, отдаленные, более твердые и жесткие: резкие команды и свист бичей. Затем все стихло.

– Звуки разносятся здесь далеко, – сказал Фабиан тихо. – Мы должны быть осторожны.

Ким сглотнул. Надежда, вспыхнувшая было, погасла, как пламя свечи под неожиданным порывом ветра.

– Я… я не мог иначе, – пробормотал он. – Я просто обязан был это спеть.

– Я знаю, – ответил Фабиан. – И это было хорошо.

То ли растущая яркость дня была тому причиной, то ли они действительно преодолели самый темный участок пути, но стало заметно светлее.

Еще один поворот —'и они оказались в другом, более широком ущелье, по дну которого, глубоко внизу, несла свои бурные воды река. Вдоль отвесной стены ущелья, по уступу, пролегала узкая дорога, скорее даже тропа.

– Если мы свернем налево, то отправимся в сторону Зарактрора, что мне совсем не нравится, – сказал Фабиан. – Так что давай пойдем направо. Надеюсь, что где-нибудь там мы сумеем и выбраться наверх.

Киму оставалось только согласиться.

Солнце – светлое пятно во всепоглощающей серости – нагревало камни, и уже не было так холодно, как прежде. Однако у Кима было такое ощущение, что теней вовсе не стало меньше, даже напротив. Здесь было светлее, и тени были резче, тверже обрисованы.

Если бы не прозвучала песня, тени, возможно, остались бы внизу. Там, где темно, где им никто не мешал. В безнадежности, на дне отчаяния, из которого они и родились. Утверждать, что тени поняли песню, было бы слишком самонадеянно. Постичь это они были не в состоянии. Тени не думали. Они не чувствовали. Однако звуки песни заставили их задрожать, и они неосознанно сделали бесповоротный шаг. Шаг от бытия к познанию.

Порыв, повлекший их за собой, был столь мощным, что любое сопротивление было бессмысленным. И они последовали за ним из темноты наружу, к свету. Ибо везде, где есть тень, существует и свет.

Так они шли, вероятно, с четверть часа: высокая скала справа, обрыв и пенящаяся река слева. Внезапно Фабиан остановился:

– Тихо!

Выступ скалы закрывал обзор, а шум реки убаюкал даже острый слух Кима. Но вот совсем рядом зазвучали шаги подбитых гвоздями сапог, заскрипели колеса, заскрежетало железо по каменистой земле. Больги!

Ким осмотрелся. Стена скалы над их головами была почти отвесной, взобраться на нее было невозможно. Внизу пенилась и бушевала вода, и даже если бы они отважились спускаться по откосу, их сразу бы заметили.

– Туда! – прошептал Фабиан.

Это была неглубокая ниша в стене ущелья, не дававшая почти никакого укрытия. Но возможно, если они будут сидеть там тихо, больги их не заметят.

Процессию возглавлял отряд больгов. Их предводитель был единственным, у кого был шлем и подобие доспехов, остальные были одеты только в обшитые металлическими полосами кожаные куртки и тяжелые сапоги. Ким удивился тому, как мало больги этого времени имеют общего с боевыми машинами, с которыми он сталкивался в «свое» время в Эльдерланде. В другой одежде, в другой обстановке эти существа лишь незначительно отличались бы от него самого. Даже матово-коричневая кожа мужчин-больгов была похожа на ту, что он видел у людей с юга, с которыми вместе учился.

Только блеск тупых глаз, взгляды, в которых отсутствовала мысль, выдавали, что это не люди. В их глазах можно было прочитать только волю их темного господина.

Или же нет? Ким вспомнил о Горбаце и внезапно усомнился. Относительно существ, следовавших за больгами, всякое сомнение исключалось. Это были обычные люди.

Большинство из них было одето в холщовые рубахи, более или менее оборванные. Многие шли босиком, некоторые в грубых сандалиях. Часть людей была закована в железо, для других необходимости в этом не было. Некоторые попарно, как волы, были впряжены в повозки, они тянули тяжелые телеги с окованными железом колесами, с визгом катившиеся по неровной дороге. Фургоны были загружены провиантом и каким-то снаряжением. Когда колеса попадали в ямы на дороге или натыкались на камни, свистели кнуты надсмотрщиков-больгов, и люди-волы с удвоенным напряжением тащили повозки, а остальные помогали им, насколько позволяли их силы.

С силами дело обстояло не особенно хорошо. Все составляющие печальную процессию рабов были осунувшимися и худыми и с большими усилиями вообще держались на ногах. Вот и последний фургон прогромыхал мимо укрытия.

– Мы должны… – прошептал Ким.

– Тсс! – зашипел Фабиан.

Однако поздно.

Один из надсмотрщиков, замыкавших колонну, оглянулся. Его правый глаз был обезображен отвратительным шрамом, и левый, судя по всему, не особенно хорошо видел, ибо он не понял, что эти двое не относятся к числу рабов.

– Встать, ленивый сброд! – Его кнут просвистел в миллиметре от Фабиана. – Не прикидывайтесь! Марш! Вперед!

– Пойдем скорее, – сказал Ким, – пока нас не заметили другие больги.

Колонна внезапно остановилась. Колесо одного фургона застряло между камнями. Ким подскочил и ухватился за спицу, а Фабиан стал его подталкивать. Фургон подпрыгнул и покатился дальше.

Сзади подошли больги-надсмотрщики, однако Фабиан подталкивал фургон и использовал его как прикрытие. Ким не поднимал глаз. Согнувшись, он смешался с людьми, которые, тяжело ступая, шли за последними фургонами.

– Вперед, сброд!

Раздался щелчок кнута.

Теперь они двигались в направлении Зарактрора, хотели того или нет. Ким следил только за своими ногами, чтобы не споткнуться. Только теперь он вдруг заметил, как устал. Он сжал зубы и сделал усилие, чтобы ни о чем не думать, а только делать шаг за шагом. Жажда опять сделалась ощутимой. Он так давно пил, да и это была лишь какая-то пара пригоршней воды. Во рту было сухо, и пыль, поднимаемая колесами телег и ногами идущих впереди, как свинец, ложилась в легкие. И не было надежды на то, чтобы незаметно отсюда выбраться. Он должен ждать, когда представится для этого возможность. Фабиан непременно что-нибудь придумает. А если нет…

От своей смутной дремы он очнулся, только когда кто-то окликнул его:

– Ты? Я думала, ты мертв!

Он повернул голову. Это лицо было ему знакомо, бледное юное лицо со впалыми щеками и глубоко запавшими глазами, окруженное свисающими прядями пшенично-белых волос.

– Яди?

Это была девочка, с которой он познакомился в Черной крепости.

– Х-х-х… – Голос отказывал ему. – Нет ли у тебя чего-нибудь попить?

Она внимательно посмотрела на него, затем развязала пояс и протянула ему кожаную фляжку. Он жадно приник к ней губами. Вода была теплой и застоявшейся, но ее можно было пить, и это было хорошо.

Он вернул фляжку, дабы не поддаться искушению опустошить ее до дна.

– Откуда ты появился?

Ким не ответил. Уголком глаза он видел, как тени обтекают путников, но он, казалось, был единственным, кто замечал их.

– Ты знаешь, куда вас ведут?

Она покачала головой.

– У этого места нет названия, – сказала она. – Нам сказали – на разведение. Там делают из людей больгов. – Ее взгляд был бесконечно усталым. – Я так боюсь…

– Тихо! – Кнут взметнулся, и на спинах Кима и Яди остался горящий след. – Прекратите болтать!

Девочка пошатнулась и упала бы, не схвати ее Ким за руку. Ким обернулся. Перед ним стоял больг-надсмотрщик со шрамом, он занес руку для нового удара. Но взгляд Кима был исполнен такой ярости, что больг опустил кнут.

– Дальше! – прорычал он и грубо подтолкнул обоих. – Идите!

Дальше дорога была совсем плоха. Сплошь усыпанная камнями, местами она была слишком узкой и для пешего путника, не говоря уж о повозке.

Ким заметил суматоху впереди. Он успел увидеть, как заднее колесо одной из телег соскользнуло с края дороги. В облаке пыли стал скользить вниз по склону один из тянувших ее «волов». Его крик еще звучал, когда он оказался в воде. Он отчаянно пытался удержаться за камни, но течение было сильнее. Оно увлекло несчастного за собою.

Телега висела над откосом. Брезент соскользнул с нее; под брезентом поблескивал металл. Ким увидел торчащие острия копий, другое военное снаряжение. Кривой больг-надсмотрщик грубо прокладывал себе дорогу в толпе пленников. Он отбросил в сторону свое копье, подхватил край телеги и попытался приподнять ее. Больг кряхтел. Его здоровый глаз выпучился, на руках напряглись мускулы. Он явно не желал выказать слабость перед окружающими, но сдвинуть телегу с места ему не удалось. Потом что-то с громким треском сломалось. Колесо, соскочив, покатилось в реку, а груз начал съезжать на больга. Больг видел надвигающуюся опасность, но не мог ее предотвратить. Он тупо смотрел на сползающие на него шлемы, щиты и копья. Они неизбежно погребли бы его под собой, как соломенную куклу, пронзенную дюжиной стрел и копий одновременно. И причинили бы вред людям, стоящим за ним.

– Прочь!

Фабиан оказался единственным, кто своевременно реагировал. Он схватил копье больга, вставил его между фургоном и землей и уперся, используя копье как рычаг. Больг инстинктивно откатился в сторону. Копье прогнулось и сломалось, но груз изменил траекторию падения. Люди отпрянули в сторону и прижались к скале. Все произошло гораздо быстрее, чем можно описать. Быстрее, чем страх уступил место радости спасения.

Больг медленно, осторожно поднялся. Его изуродованное шрамом лицо было лишено выражения. В его голове явно что-то происходило.

Некоторое время они стояли с Фабианом друг против друга: один, являющийся большим, чем простой человек, и другой, оставивший человеческое позади, чтобы опуститься на ступень животного.

– Почему? – спросил больг.

Все ждали ответа, затаив дыхание. Каждому было ясно, что означает вопрос: «Почему ты рисковал жизнью, чтобы спасти меня, твоего мучителя и тюремщика?»

– Потому что ты не враг мне, – произнес Фабиан громко, перекрывая голосом даже шум реки. – Наш настоящий враг там. – И указал распростертой рукой на север, туда, где высилась Черная крепость. Из кольца на его пальце заструился свет – зеленое сияние. И он не был больше оборванным юношей, безоружным, рабом среди рабов. В его осанке появилось величие, а во взгляде властность. Больг, уставившись на него, как на существо из другого мира, упал на колени. Стоящие рядом поступили так же. Ким, который, между прочим, и отправился на коронацию, закричал громко, как только мог:

– Император! Это император!

Однако больги, стоявшие позади, заворчали и, растолкав людей, подошли ближе. Они уже видели достаточно магии, чтобы зеленый свет не произвел на них впечатления. Место было как будто создано для боя. Горная дорога расширялась здесь, так что пространства хватало. Так они и стояли – группа воинов-больгов, вооруженных копьями и кнутами, и безоружный юноша, окутанный зеленым светом.

Больг, которому Фабиан спас жизнь, схватил копье, упавшее из фургона на землю. Некоторые из его товарищей, впечатленные увиденным чудом, тоже были готовы защищать своего нового господина. Один миг казалось, что все закончится борьбой больгов с больгами, кровавой бойней на маленькой арене над бушующей рекой.

Предводитель больгов выступил вперед. В руке он держал меч, но медлил, видя решительные лица противников. Он привык общаться только с послушными рабами. Его промедление оказалось роковым.

Еще никогда тени не видели такого света. Он влек их к себе – магически, непреодолимо, как мотыльков, летящих на пламя свечи. Только в огне они могли узнать, что представляют собой нечто большее, чем просто отсутствие света. Тени сплавлялись, делались одним существом.

С единством пришло сознание. Там свет. Здесь тень.

Тень стремилась к свету. Руки, которых не было, простирались к средоточию света, готовые погасить все, что оказывалось между их собственной темнотой и манящим светом.

Один из больгов, стоящих непосредственно у скалы, упираясь копьем в твердый камень, испытал это первым. Тень заструилась по древку, обвила его руку, держащую копье, поползла по ней вверх до локтя и дальше к плечам. И там, где протекала тень, исчезало все, чего она касалась. Больг внезапно лишился руки и оцепенело уставился на остаток, торчащий из тела. Глаза его вылезли из орбит, он хотел закричать, но растворение уже охватило верхнюю часть его тела, так что легкие, ставшие тенью, не могли больше издать ни звука. С глубочайшим ужасом он должен был наблюдать, как уничтожается его живая плоть, и через мгновение от него ничего не осталось, кроме струящейся, колышущейся тени.

Другие больги пытались отбиваться от врага, но любое сопротивление было бесполезно. Один пошатнулся, лишившись головы, между его плечами осталось черное расплывающееся пятно; другой пытался бежать, однако ноги под ним растворились, как дым. Главарь больгов тщетно пытался поразить тенеобразного врага мечом, который уже состоял из темноты, и исчез таким же образом, как и рука, им размахивающая. Подобно гангрене, распространялась тень, стремительно, как огонь, который не оставляет ничего, кроме золы, которую вскоре развеет ветер. Зеленый свет погас.

Тень не знала, куда теперь направляться. Она задрожала и стала уменьшаться. Тень расплывалась. Она искала убежище в щелях, там, куда не проникал свет. Темнота устремилась к темноте, поплыла от беспощадной дали неба в защищающую тесноту земли, от шума и непостижимых вещей, которые творятся на поверхности мира. Это не было ни обдуманным действием, ни инстинктом, такие побуждения характерны лишь для высших существ. Тень следовала одной только необходимости, и ее бегство должно было скоро закончиться, поскольку она достигла уже места, где не было ничего, кроме темноты и тишины.

– Что это было? – спросила Яди.

– Тень смерти, – сказал Ким. Его глаза смотрели неподвижно, как будто взгляд его проникал дальше, чем может видеть простой смертный. – Она следует за нами, – добавил он. – Но ты можешь больше не бояться. Она далеко и останется в глубинах земли, пока кто-нибудь ее не разбудит.

Он дрожал, но, казалось, не замечал этого.

– Значит, это был не сон?

Ким повернулся к ней. Взгляд его снова был ясен.

– Сон или нет, но мы здесь, и это реальность. И сейчас мы должны решить, куда идти дальше.

Пленники все еще находились под впечатлением происшедшего, впрочем не совсем понимая, что произошло.

Затем один из мужчин поднял с земли копье. Его жест был однозначен.

– Смерть больгам!

Фабиан снова обрел дар речи.

– Хватит! – сказал он твердо. – Те из них, кто уцелел, будут теперь сражаться на нашей стороне. Вы, может быть, будете еще благодарны им. Ведь наш путь будет долгим и опасным.

Человек с копьем заворчал, но, оглянувшись, увидел, что остальные его не поддерживают.

– И куда мы пойдем?

Фабиан улыбнулся. И когда он поднял руку с кольцом власти на пальце, не нужны были ни корона, ни императорская мантия, чтобы было понятно, кто он такой.

– Туда, – указал он. – На юг!

Там дорога очередной раз раздваивалась. Один путь вел на восток, другой – на юг, где через пропасть был перекинут высокий каменный мост.

Ким снова удивился странным поворотам судьбы. Ведь если бы они с Фабианом отправились в другом направлении, то неизбежно увидели бы мост и пошли по нему. И люди, которых они освободили, были бы уведены в темные глубины под гору, чтобы никогда больше не увидеть света дня. А тени, рожденные на поле смерти, преследовали бы их и дальше, гонимые стремлением получить свою часть от жизни. И друзья, ослабленные жаждой и голодом, наверняка оказались бы их жертвами.